В городской библиотеке мне выдали «Сатирикон» Петрония под честное слово, что я не стану покидать читальный зал с этой книгой, кроме как – вперед ногами. Подобные сравнения возникали у меня невольно всякий раз, когда я вспоминал о печальной судьбе Густава Шкреты. Теперь же мне предстояло отыскать гибельные аналогии и в тексте романа. Я сомневался, что Густав читал «Сатирикон» на языке Петрония, поэтому за основу своих исследований смело взял перевод, с обширными комментариями…

Первое, что бросилось мне в глаза, – это многочисленные лакуны, отмеченные квадратными скобками – [ ]. И либо здесь текст был безвозвратно утрачен, либо он подвергся уничтожительной критике, скорее всего – средневековых переписчиков. Не знаю – с каким умыслом отсутствовали эти фрагменты. Поскольку приглашенные на следующий уик-энд гости кажутся всегда интереснее, чем чавкающие сегодня перед тобой болваны. Вдобавок мои фантазии по поводу загадочной дамы, которая не пожелала со мной отобедать и повеселиться, простираются намного дальше картинки, когда дама уже «нахрюкалась» и дрыхнет…

Исследуя «Сатирикон» далее, я осмелел и пришел к выводу, что, невзирая на многочисленные сцены любовного содержания, – текст романа абсолютно не эротичен, поскольку осмеянная связь, даже чижика с пыжиком, не побуждает на аналогичные извращения. То есть любая лакуна – это предмет изучения критика на предмет его патологии. А для подобных умозаключений у меня нет – ни опыта, ни времени, ни квалификации…

Обширные комментарии, между прочим, неизменно отсылали меня – домой, в объятия Морфея. Такие гомосексуальные направления меня не устраивали. И, продолжая индифферентно рассматривать книгу, я выделил для себя – схолию, с которой не прочь был и переспать. Данное пояснение относилось к главе LXXXIX, где пелось о крахе Трои. А на эту же тему была написана и поэма Нерона, как указывалось в «Анналах» Тацита…

[распространился слух, будто в то самое время, когда Рим был объят пламенем, Нерон поднялся на дворцовую сцену и стал петь о гибели Трои, сравнивая постигшее Рим несчастье с бедствиями давних времен]

«Экий артист-брандмейстер, – подумал я. – Прямо не история Древнего Рима, а конкурс пожарной самодеятельности». Но прежде чем разобраться с поджигателями, я стремительно предположил, что в «Анналах» и «Сатириконе» – речь идет об одной и той же поэме. А именно – «О гибели Трои», написанной Нероном. «Гиссарлык!!!» – радостно воскликнул я. Да так, что с библиотечных полок сдуло вековую пыль, а служительница едва не свалилась со стула…

Итак, окрыленный успехом, я стал защищать свои предположения – сперва от нападок служительницы, которая все время твердила «Тихо-тихо», затем – от многочисленных комментариев, которые ни в грош не ставили Нерона и, наоборот, – приписывали авторство «Сатирикона» некоему Петронию. Когда, по свидетельству самого же Тацита, император Нерон, кроме театральных подмостков, не чурался и литературного творчества…

[приблизительно тогда же, начав с безделицы, Нерон написал свой роман, но во время публичного представления вспыхнуло жестокое побоище между жителями Нуцерии и Помпеи за право инсценировать его]

И поскольку место действия сохранившихся частей «Сатирикона» – италийская провинция Кампания, то, значит, и жители Помпеи – обладали большими правами на инсценировку, ввиду расположения этого города по месту действия. Вдобавок известно, что кроме «Тройки» император Нерон сочинил еще ряд эпических произведений, которые, к сожалению, – не сохранились. А о творческих изысканиях самого Петрония нам ничего не известно. Следовательно, их и не было…

Как же тогда развивались события, учитывая вспыльчивый нрав Нерона и сомнительность безнаказанного плагиата. Откуда на рукописи появилась подпись – «Петроний Арбитр»? Ведь мало кому придет в голову присваивать себе произведения императора, разве что – самоубийце. И скорее всего – именно это и произошло…

[случилось, что в эти самые дни Нерон отбыл в Кампанию; отправился туда и Петроний, но был остановлен в Кумах. И он не стал длить часы страха или надежды, а вскрыл себе вены. Затем пообедал и погрузился в сон, дабы его конец, будучи вынужденным, уподобился естественной смерти]

Собственно говоря, здесь мы имеем дело с Геростратом от художественной литературы, который ценой убийственного плагиата – вошел в историю. Многочисленные агенты скупали «Сатирикон» по всей империи и доставляли Петронию на подпись. А он, не моргнув глазом, подмахивал и подмахивал, подмахивал и подмахивал, до кровавых мозолей на указательном пальце, покуда уж самому – тошно стало…

И спустя полтора века просвещенные бенедиктинские монахи обнаружили экземпляр за подписью Петрония. Аларих не растерзал его, как бобик тряпку; он не сгинул в руинах империи; его не уничтожил великий римский пожар шестьдесят четвертого года, великий римский пожар семидесятого года, великий римский пожар семьдесят третьего года и еще девять римских пожаров, которые потушили двенадцать брандмейстеров…

[«Жизнь двенадцати брандмейстеров» – Сценарий будущего короткометражного фильма, для конкурсного показа на фестивале в Сан-Себастьяне]

Просто чудом этот экземпляр уцелел, и – ни одного с автографом самого Нерона. Но какое отношение имеет ко всему перечисленному – Густав Шкрета?.. И тут мы возвращаемся к образу и персоне Йиржи Геллера, поскольку нельзя рассматривать одно без другого…

[Рецензия на сценарий будущего короткометражного фильма: «Почему же у автора все горит – то загородный сарай Агриппины, то двухэтажный дом Йиржи Геллера? Что это – скудость воображения или фрейдистские воспоминания?! Может, авторский папа был брандмейстером?»]

Я сдал «Сатирикон» служительнице, которая уже не надеялась заполучить его в целости обратно, и отправился восстанавливать образ Йиржи Геллера на местности. Итак, я имел на руках два трупа, один из которых проплавал некоторое время в ванной, другой – сгорел на пожаре. И если это не детектив, то – черт его знает что… Конечно, мне было бы интересно – как можно задействовать полицию?.. Но стоит ли затягивать повествование всякими техническими подробностями вроде температуры тела на момент совершения убийства, опознания мертвой личности и погони за гангстерами, которые все равно окажутся непричастными к этому случаю. У меня имелся индивидуальный заказ на реконструкцию событий, как у Эркюля Пуаро, правда, с небольшими оговорками – я не был бельгийцем и серого вещества у меня в голове отродясь не водилось.

Судя по всему, вначале погиб Йиржи Геллер, а уж потом – Густав Шкрета. И если первого мы слегка восстановили в поезде на железнодорожном направлении «Брно – Прага», то второй продолжал сидеть в подпорченном виде – на квартире у первого. Я не слишком сложно излагаю? Тогда – продолжим…

[в тысяча девятьсот девяносто девятом году я познакомился с человеком, которого не устраивала собственная жизнь. Представился он как господин N, но не собирался с этим мириться. Его разногласия с судьбой были скорее всего эстетического характера. Когда в зрелые годы вдруг обнаруживается, что прожитая до половины жизнь не соответствует ни сущности, ни формам прекрасного. Да что там говорить – «прекрасного», когда не видится ничего более-менее сносного… Словно съел за завтраком гадость, которая отрыгивается еще в обед, и оттого на любую пищу – не можешь взирать без содрогания. Или время меняет стилистику божьих тварей, и вот уже ты не в состоянии излагать события последовательно, а тычешься, как щенок, в разные сиськи. Не соображая, что сука-жизнь все равно одна…

Словом, ничего аморального с точки зрения уголовного права этот господин не совершил. И даже десять библейских заповедей не нарушил, кроме – «не прелюбодействуй» и «не возжелай жену ближнего своего». Да и то не так часто, как хотелось… А вдобавок господин N – никого не винил в том, что собственная жизнь казалась ему отвратительной. Только хотел от нее избавиться… Но не от будущей, а от прежней, и поэтому совсем не стремился покончить жизнь самоубийством…

«Хорошо бы мне быть писателем, – думал господин N, – да невозможно». Поскольку всякий толковый автор существует в двух измерениях – в обычной жизни и на страницах романа, которые разнятся, как блондинка с брюнеткой, как самолет с подводной лодкой, как фартук с ширинкой. А то, что прекрасные стилисты – отъявленные негодяи, давке уж доказано. К тому же писатель – это, как правило, псевдоним, что, собственно, и заменяет этой сволочи – фамилию. Но, к сожалению, господин N – не был ни автором, ни писателем, ни стилистом. И даже не ощущал, чем эти трое отличаются друг от друга…

Тогда господин N, безо всякого на то права, придумал себе псевдоним – Йиржи Геллер, и стал размышлять, как ему жить дальше. Потому что с момента рождения и до сих пор [ – ] образовалась лакуна, то есть – пробел в тексте. А наряду с подобным несчастьем – отсутствовал и сам текст, который обычно сопровождает писателя, как бобик – бобика. Как Йиржи – Геллера…

И вот в одно негативное утро, когда все на улице выглядит черно-белым, приехал господин N в Прагу и вечером познакомился с Вендулкой. Почти случайно, потому что Вен-дулка подыскивала богатого господина D, но была согласна и на N, поскольку сдавала в аренду не себя, а квартиру. Для этого предприимчивая девушка изобрела новый вид ретрорекламы. Ибо жеманные образы поражают мужчину в «десятку». Или в – «тысячу». Тогда ему хочется флирта в жанрах «рококо» и «барокко», а не постельных отношений в стиле «хард-рок». О эти романтические желания, за которые приходится платить в десять раз больше, чем пользуешься…

Вендулка растиражировала себя в образе «крошки Фифи» с «лучшими воспоминаниями». И некоторые из ее подружек поступили аналогично, правда, с разными целями. Кого-то интересовала мишень под названием «блуждающий кабан», кто-то просто заигрывал с молодым фотографом. Все это были подделки, но пользовались неизменным успехом у мужчин. Вот и господин N как праздный турист купил «ретроспективную» фотографию с Вендулкой и прибыл по адресу: Спальна улица, дом четырнадцать, дабы запечатлеть себя на этом «историческом» месте. Далее все было делом фототехники… Вендулка увидела из окна, как господин щелкает аппаратами возле дома четырнадцать, и затащила его в свой «музей», ибо других достопримечательностей на Спальной улице – отродясь не было…

Итак, господину N понравилась Вендулкина квартира, как и сама девушка, которая в целях экономии не горела желанием выплачивать налог с аренды. Поэтому сразу же предложила господину N считаться для окружающих – «дядюшкой», поскольку на другие родственные связи – ни мордой, ни возрастом он не подходил… Наш господин охотно принял Вендулкино предложение как лестное. И разумное, поелику тоже не всегда платил налоги. Тем более что такое скоропостижное обретение родственницы навело его на определенную мысль… И для начала он в первый раз отрекомендовался – Йиржи Геллером. После чего стал арендовать Вендулкину квартиру, имея в виду эту мысль как весьма перспективную.

Вскоре по адресу: Спальна улица, дом четырнадцать, прибыл и Густав Шкрета. Наш господин ошарашил его странными желаниями, но компенсировал это удивление своими возможностями. И Густав Шкрета за «энную» сумму согласился подобрать господину N – новых фотографических родственников. Что, в общем-то, смахивало на коллекционирование. С Ирэной и Янкой – филокартист поддерживал, скажем, периодические отношения; с писателем – он познакомился в баре «У старого Эдгара»; Вендулку – предоставил господин N; а сам Густав Шкрета – рассматривал себя в зеркале почти что ежедневно. И если не принимать в расчет «театрального фашиста» – чем не родственники?!

Когда же фотографический альбом был готов перекочевать к заказчику, у господина N возникла свежая фантазия – отобедать. Для чего и пригласил своих новых родственников посетить историческую родину «Йиржи Геллера»…

Как мне рассказывал господин N, он всегда с пиететом относился к авантюрному роману. Особенно к «Сатирикону» Петрония, считая эту книгу основополагающей для всей плутовской литературы. И поэтому с радостью пожертвовал своим имуществом ради простодушного аферизма. Тем более что новую жизнь он собирался начинать на пустом месте и в свежем архитектурном стиле. Имея, впрочем, достаточно денежных средств на личном счете в банке… И если вы думаете, что Йиржи Геллер поджег свой дом с менее благородными целями, чем – «гори оно все ясным пламенем», то вы его плохо знаете. Вот почему Вендулха решила, что – «дядюшку» внезапно отравили. Иначе подобный идиотизм она объяснить не могла. Эх, молодость, молодость… Да я в своей жизни совершал и более сумасбродные поступки, дабы избавиться от меркантильных особ… Ибо когда у тебя ничего нет – ты многим особам становишься неинтересен.

Короче говоря, на званом обеде наш господин появился в маске, а кроме Вендулки и Густава Шкреты – никто настоящего лица Йиржи Геллера не видел. «Как Нерон», – сравнивал для меня эти зрелища господин N, намекая на пристрастие римского императора к театральным мистификациям… В общем – отобедали… После чего господин N преспокойненько подпалил свой дом и от-прасился на железнодорожный вокзал, доверяя Густаву Шкрете вывести гостей с пожарища. «Как Нерон», – все сравнивал господин N, декламируя, что – «Рим горел и нам – велел!»

А между тем активный пособник данного мероприятия Густав Шкрета – давно приобрел шесть билетов в одно купе и теперь выводил «родственников» с пепелища. Дабы успеть на фирменный поезд «Прага – Брно». Или «Брно – Прага» – это в какую сторону посмотреть. Якка, Ирэна и писатель Петер Бурган – пребывали в подавленном состоянии, зато Вендулка и Густав Шкрета чувствовали себя превосходно, убеждая всех, что гибель Йиржи Геллера – темное дело. И лучше подыскать ему замену, при отягчающих вину обстоятельствах. Как-то: пожар, отравление и непонятные родственники, которые сдуру могли бы рассчитывать на богатое завещание… В общем, когда в купе появился и господин N, без маски, все принялись убеждать его стать Йиржи Геллером, на полном казенном обеспечении. Вендулка согласилась оплачивать квартиру, понятно, что – из денежных средств самого господина N, а Ирэна вызвалась "накарякать» за Йиржи Геллера роман, естественно, что – руками писателя Петера Бургана.

Остается добавить, что после удачной мистификации новоявленный Йиржи Геллер и Густав Шкрета решили отметить это событие на квартире у Янки. Для разнообразия. Сколько они там выпили коньяка – одному богу известно… Но когда Густав Шкрета попытался открыть бутылку с болгарским кетчупом, у него ничего не получилось. Вначале он ковырял бутылку опасной бритвой, потом попытался размочить пробку в горячей воде, но включил холодную и упал вместе с кетчупом в ванну. Где мертвецки заснул. Йиржи Геллер разумно предположил, что Густав Шкрета подобным образом протрезвляется, и надписал его – «Гай Петроний Арбитр», в знак признательности за оказанные услуги. К тому же Густав удивительно походил на любимого писателя господина N – в ванне с кетчупом… После чего Йиржи Геллер закрыл входную дверь, положил ключ от Янкиной квартиры себе в карман и отправился на Спальну улицу – отдохнуть… Только не успел, поскольку часа через два – ему доставили тело Густава Шкреты в женском берете.

И покуда Йиржи Геллер соображал, что теперь с ним делать, Янка с Ирэной так же стремительно ускакали, пофыркивая от возмущения. "Это оттого, что мы насвинячили в Янкиной квартире…» – подумал господин N и оттащил Густава Шкрету в ванную комнату. Протрезвляться дальше… Все остальное – вы уже знаете]