Хотя грузовик ехал быстро — об этом можно было судить по облакам мелькавшим меж решёток, в узком потолочном окошечке кузова, тряски почти не ощущалось. Скорее всего, ехали по федеральной трассе — единственный тип дорог, которые в России можно считать пригодным для комфортабельной езды. Куда ехал грузовик? Никто не интересовался. Только прыщавый юнец, втиснутый охраной в дальнее кресло, почти у самой двери. Он всю дорогу подвывал. От страха трясся, да лез к своим спутникам с вопросами. Иногда тихонько плакал. Юнец давно замолчал, даже задремать получилось. И сейчас его не слышно. Может, тоже уснул?
Кон открыл глаза. Напротив, сомкнув веки, сидел Сухой. Именно благодаря ему юнец, всё-таки заткнулся, перестав сотрясать воздух бессмысленным своим рёвом и вопросами, на которые всем глубоко плевать. Сухой вежливо попросил парня замолчать, потом попросил не вежливо, да матерно, а после холодным тоном, в красках расписал какая будет у юнца жизнь в новой тюрьме. Парнишка тогда стал почти прозрачным от страха — Сухой не врал, он просто слегка приукрасил детали. После процедур, не ломало от боли, не выкатывались из орбит глаза от галлюцинаций, в которых земляные черви ползали по мозгу и выедали глазные яблоки изнутри. Ничего такого. После процедур галлюцинации вообще не мучали. Мозг просто не мог их породить, пережив жесточайшуб обработку психотропными препаратами и нейронными импульсами. После процедур, на всё было плевать, мир становился серым и пустым. И боль в этом мире, уже казалась благом, потому что только так можно понять, что ты ещё жив. Юнец понимал, что Сухой преувеличивает, он знал как всё будет в тюрьме, никто и никогда не делал секрета из участи пожизненных и, наверное, потому он замолчал. Сухой, в конце своего красочного рассказа, пообещал, что при следующей перевозке, на которой они окажутся в одной машине, он не ограничится словами и просто зарежет юнца.
— Поверь сучонок, когда мне нужно, у меня на руках могут оказаться неисправные наручники, а в кармане как раз исправная заточка. Понял меня, чёрт пернатый?
Парень понял, а Сухой смилостивился и пообещал, что забудет о парне, о своём испорченном настроении забудет, если, конечно, парень заткнётся и притворится, что его как бы и нет здесь. Так юнец и поступил. Кон попробовал немного повернуть голову, что бы увидеть окошко. Получилось, правда чуть ухо не оторвал, ну и ладно — он давно не видел неба. Пусть оно в решётку, но ведь небо…, только небо, только этот жалкий клочок воли, ещё способен пробудить в нём хоть какие-то эмоции. Нейронная обработка убила почти всё. Лишь небо, ещё заставляет его сердце трепетать. С каждым годом всё слабее, всё тише. Может быть, однажды он уже не будет смотреть в это окошко, может ему станет всё равно, но пока может он будет смотреть, пока ещё чувствует хоть что-то.
К сожалению, не получалось смотреть вверх долго — эти кресла создавались из металлов и сверхпрочного пластика, создавались специально для перевозки пожизненных. В них даже ухом пошевелить невозможно, без неприятных последствий. А если начать биться в нём, пытаться вырвать руки и ноги из зажимов, по телу пройдёт электрический разряд. Не особо мощный, но достаточный, что бы отбить всякое желание трепыхаться.
На одной из перевозок, кажется года два назад, довелось ему видеть как такое кресло убило человека. Бородатый мужик, наверное, не отсидевший ещё и месяца, всё время смеялся. Даже когда начал дёргаться и его ударило первый раз, он хохотал как сумасшедший. Его било током, а он рвался и рвался из металлических оков. Это продолжалось минут десять, а потом он затих и больше не шевелился. Бедняга обделался — электричество, как и недостаток кислорода, могут заставить человеческий организм вытворять весьма неприятные вещи, без участия сознания. В кузове поднялась ужасная вонь — экскременты, горелое мясо, подпаленная одежда, тот ещё букет. Охрана не остановила машину. Они действовали строго по инструкции, вот и пришлось любоваться на перекошенное лицо мертвеца, да слышать его вонь, почти десять часов подряд. Тогда ему ещё было не всё равно. Чувства уже утратили краски, но ещё реагировали на сильные раздражители.
Два года назад. Теперь такое не заставило бы его даже поморщиться.
Странно — как всё-таки удивительно легко приспосабливается человек. Как быстро привыкает к любой мерзости. Первый час такого соседства Кон думал что помрёт от удушья, ему даже было страшно. А потом, часа через три, он вдруг понял, что его ничуть не смущает запах, он почти перестал его чувствовать. Ужасно перекошенное лицо товарища по несчастью, не казалось уже таким ужасным. Под конец ему удалось задремать. Вроде бы даже хороший сон приснился…, и в том конкретном случае не было вины ошпаренных процедурами нейронов. Он просто привык.
В этой перевозке, ощущалось что-то необычное. Никогда прежде, маршруты не менялись. Пожизненно осужденные перевозились строго по инструкциям, от одной точки до другой без остановок, без задержек, только по проверенным дорогам и только при сопровождении наряда полиции. Почему сейчас, за столько лет, в процедуру перевозки, вдруг внесли изменения? Почему они не были отправлены из одной точки отбывания своего бесконечного срока, до другой, почему на их маршруте появилась промежуточная остановка? Кон не знал, а догадками тут делиться было не принято, да и не стали бы его спутники вести задушевные беседы друг с другом. Не те люди, что бы увлекаться праздной болтовнёй. К тому же, такие вопросы могли начать задавать только Сухой, и истеричный юнец. Остальные давно не волнуются по таким пустякам. Кон видел их лица — отруби им руки, они будут стоять и ждать пока им отрубят ещё и головы…, впрочем, кажется, он и сам уже такой. Вопросы о странности перевозки, появились в голове: слабо, будто на последнем издыхании, шевельнулось любопытство и взгляд снова начал искать окошечко с небом.
На промежуточном пункте их не освободили, кресла не дезактивировали, просто в кузов зашли люди. Двое в костюмах и один в белом халате. Автоматическим анализатором он взял кровь у всех восьмерых. Непонятная процедура, потому как это оборудование использовалось для анализа проб грунта и бесполезно в медицине…, а может, Кон просидел слишком долго и на свободе уже создали, да активно применяют портативный биологический анализатор? Почему-то, эта мысль не пришла в голову раньше…, зачем на правой щеке каждого из них, человек в халате вытатуировал символ ₤? Сделал он это грубо, подобно дворнику впервые в жизни взявшему в руки скальпель. Теперь щека зудела и пульсировала болью. Наверняка, распухнет. Используя портативный лазерный прибор, этот костолом нанёс татуировки, причём Сухому нанёс её криво, почти по диагонали, так, что верхняя часть символа залезла на нос.
Машину подбросило на ухабе. Кузов повело, машина дёрнулась и остановилась. Несколько минут ничего не происходило, а потом кузов открылся и подвижную камеру пожизненных арестантов, залило ярким дневным светом. Пахнуло лесом…, наверное, показалось. Кон прикрыл глаза. Очередная остановка.
Что всё-таки происходит? А вдруг правдивы слухи, которые иногда проскальзывали в Интернете — слухи о том, что пожизненных заключённых, перевозят из одной тюрьмы в другую по одной единственной причине. Правительство совершает массу таких перевозок и след заключённых неизбежно теряется, а, так как, всякие контакты извне с ними запрещены, то и проверить, где именно находится конкретный заключённый, после прохождения по запутанной сети маршрутов перевозок, невозможно. И такие заключённые «утилизируются». Проще говоря, уничтожаются, дабы сократить расходы бюджета на их содержание. Кто знает…, раньше это казалось бредом, а теперь…, что ж, тогда всё кончится скоро. Кон уже давно сомневался в том, что хочет жить дальше. Кому нужна такая жизнь? Небо только в решётке, через окошко, когда перевозят из одной клетки в другую. Контакты с людьми извне запрещены, невозможно даже позвонить. Даже с другими заключёнными контакт только на перевозке. Четыре стены, пожизненная пытка…, лучше смерть. В тюрьме полно охраны, полно роботов, за тобой следят даже когда ты спишь. Стоит только попытаться свести счёты с жизнью и гарантирована неделя в мед корпусе, после которой жизнь не становится лучше, а мысль о смерти наполняет таким диким ужасом, что боишься даже дышать реже чем всегда — вдруг следящая аппаратура решит что ты пытаешься задохнуться? Охрана разбираться не станет. Просто отправят на процедуру…, интересно, доктора из мед корпусов пожизненных тюрем, учились по конспектам доктора Менгеле или сами по себе такие твари?
Раньше все эти мысли, вопросы, волновали, заставляли думать, жалеть себя, страдать. А теперь они просто есть. Плывут где-то за гранью сознательного. Живут собственной жизнью. Почти нет в них эмоций. В разуме давно поселился холод пустоты бездумья. И в этой пустоте, постепенно исчезает его память. Многое уже забыто и почему-то совсем нет желания забытое вспоминать. Раньше он цеплялся за уходящую память. Отчаянно цеплялся…, наверное, однажды настанет день, когда он забудет даже своё имя. И самое страшное, что ему будет плевать. Он забудет прошлое, забудет своё имя, и просто не сумеет захотеть всё это вспомнить. Просто не сможет захотеть.
Кто-то вошёл внутрь. Кон скосил глаза и сумел разглядеть пятнистую форму. От возгаласа удивления он удержался легко — не возникло в нём ни капли удивления. Просто отметил факт. Как-то всё равно. Его приучили быть таким. Заставили разум не реагировать на любые изменения. Не смотреть по сторонам, не задавать вопросы, не реагировать на боль, не видеть ничего, повиноваться, существовать. Простые правила. Легко запоминаются. А что бы запоминалось ещё легче, охрана обычно применяла нейронные шокеры. Очень эффективный метод, дополняющий процедуры.
— Что происходит? Куда нас привезли? — Опять юнец. И чего не успокоится? Может быть, он недавно попал в пожизненные. Вот и не может никак успокоиться. Кон тоже не мог. С год. Однажды попал в мед корпус снова. Не потому что задал вопрос без разрешения. Он ничего особо не нарушил, просто обнаружил как-то утром, что ничего не чувствует. Отказало всё — осязание, обоняние, он даже видеть стал хуже. За истерику, за вопли ужаса, попал в мед корпус. Только к концу недели, когда Кон вообще перестал реагировать на процедуру, доктора озаботились причинами приступа паники, случившегося в одиночной камере пожизненного арестанта — а других там и не было, все одиночные.
Эх, зря он перестал реагировать. Надо было притвориться, кричать, биться, пытаться вырваться, тогда всё бы кончилось там. А так мучения продолжились. Они начали искать и нашли. Нейро шокер к нему применялся так часто, что вызвал побочный эффект. Как соизволили объяснить доктора (он не спрашивал уже наученный горьким опытом — они рассказали сами, почему-то решив, что он должен знать), особенности ДНК сделали его нейроны сверхчувствительными и при нужной тренировке, он мог бы стать отличным пилотом стратосферных истребителей…
Как всё-таки странно. Вот сейчас, так не вовремя, он вдруг понял. Док объяснял ему это не из альтруизма или приступа милосердия. Военные лётчики-стратосферники, давно выделились в особую касту. С машинами способными летать там, справлялись немногие. Пассажирским «прыгуном» мог управлять и ребёнок, а вот военным самолётом, очень немногие. Буквально единицы. Слишком высокие требования, слишком высокий порог реакций требовался, что бы управлять стратосферным истребителем. Высокая зарплата, громадная пенсия, почёт, уважение, льготы…, он мог жить как в сказке. Наверняка, ещё бы годик свободы и его заметили бы по результатам полного ежегодного медицинского освидетельствования. К сожалению, всё случилось задолго до срока в который ему пологалось пройти это освидетельствование. Док хотел что бы он понял, что бы осознал. И только сейчас до него дошло.
Кон стиснул зубы так, что их скрежет услышал Сухой. Посмотрел на него. На инвалида. Именно так. Последователи Менгеле и ему подобной ветоши, обнаружили прогрессирующую деградацию синаптических связей. Её вызвали нейро шокер и высокая чувствительность нейронов. Итог — почти полная потеря чувствительности, хаотичная гибель нейронов, смерть мозга. Они остановили развитие искуственно вызванной болезни и порог его чувствительности снизился вдвое по отношению к среднестатистическому человеку. Погано…, хотя, здесь, за решёткой, то, что с ним случилось, лишь помогало. Он был бы инвалидом по другую сторону решётки, там случившееся становилось плохим, только там. Так зачем переживать, если ему, это лишь на пользу? И всё равно, где-то глубоко в душе зарождается щемящая боль, новая боль. Как-будто мало ему тоски по дому, тоски по жене (её имя выветрилось из памяти) и ребёнку, ещё не родившемуся, когда на него надели наручники. Сейчас ему четыре…, или пять? Печально, он не мог вспомнить. Кажется, он попал за решётку очень давно. Память о прошлом почти стёрлась, стала какой-то призрачной. Наверное, всё это был сон, а на самом деле, он родился уже таким, уже в наручниках и в серой робе пожизненных.
— По двое в ряд и на выход. — Холодно произнёс мужчина в пятнистой форме. С щелчком отошли крепления, плотно удерживающие в кресле руки от кончиков пальцев до плеча, ноги, торс и голову.
— Да скажите же вы что происходит??? — Завыл юнец, подскочив со своего кресла. Охранник повернулся и…, и ударил прикладом. Юнец молча упал на пол, всю лицо залито кровью…, только сейчас Кон обратил внимание на некоторые детали формы охранника.
— Эту падаль несёшь ты и ты. — Так же холодно произнёс солдат, указав рукой на Сухого и грузного мужика с внушительным брюшком. Его Кон видел впервые. Вот Сухого он часто видел. Раз семь их перевозили вместе. Один раз они даже поговорили минут десять. Пока кресла не пропустили через них по разряду. Тогда и познакомились…, Сухой, несмотря на недовольство подчинился. Теперь Кон старательно смотрел на солдата, на то, что открылось его взору в открытом проёме кузова, на оружие, на пол, на небо — он впитывал всё увиденное, пытался анализировать и запоминать. Сухой ни за что не подчинился бы — один из немногих арестантов на памяти Кона, который предпочитал удар нейронного шокера, вместо повиновения непонравившемуся ему приказу. Сейчас, что-то изменилось. Либо Сухому известно что-то, чего не знает Кон, либо он увидел что-то, чего ещё не заметил Кон. Нужно смотреть, нужно слушать…, и бороться с волнами безразличия ко всему вокруг. Всего секунду назад он знал почему нужно смотреть и запоминать, теперь немог вспомнить, почему это необходимо. И совершенно всё равно. Будем смотреть. Непонятно правда зачем. Наверное, ему один из охранников приказал смотреть. А вот что любопытно: охранник ударил прикладом. А ведь такого быть не могло в принципе. У них автоматического оружия вообще не было и грузовик никогда прежде не останавливался посреди открытого поля. Охранник вовсе не охранник, он солдат.
— Туда. — Указал стволом автомата, солдат ждавший на улице. Собственно он тут был не один. Два десятка автоматчиков в два кольца окружали грузовик. Тюремные охранники тоже тут были. Стояли в сторонке, поколено в зелёной луговой траве, и курили. На пожизненных они не смотрели.
В указанном направлении, располагалась старая, поросшая бурьяном асфальтовая дорога. Вокруг неё стоят домики. Разбросаны на местности как попало, построены без всякой системы. Кое-где и вовсе палатки стоят. Между ними ходят люди разные — в белых халатах, в форме с оружием, с оружием и одетые в гражданское, двое солдат в подвижной броне замерли у входа в двухэтажное бетонное здание…, а среди всего этого подобия города, на пустом пространстве диаметром метров сто, висит Нечто, нижним краем, утопая в пышной луговой траве. Рваные края, светящиеся тонкой белой полоской и идущая слабой рябью мутная поверхность. Будто озерко в тихий погожий день, только поставленное вертикально и лишённое берегов, дна и воды. Только тоненька полоска поверхности этого озерка…
— Опыты на нас ставить будут. — Медленно, по слогам, растягивая гласные, проговорил лысый подтянутый мужчина, занявший место в строю рядом с Коном. Он его услышал, но не отреагировал: сейчас лысый упадёт корчась в судорогах, строй остановится и будет ждать пока лысый придёт в себя, потом двинутся дальше…
— Слышь босый, закройся нах. Всё там узнаешь. — Рыкнул солдат из кольца, в ответ на слова мужика. Кон, да и все прочие пожизненные одновременно запнулись об собственные ноги. Один вообще в траву упал. В их головах что-то переклинило. Происходящее выбивалось из программы, так не было никогда. Сейчас всё происходило неправильно. Разумы прочно ошпаренные процедурами не смогли справиться с происходящим и возник конфликт, где-то на уровне бессознательного. Только Сухой отреагировал иначе — он ощерился в злой улыбке.
К такому обращению никто из них не привык. Для Кона сложно было принять изменения, а ведь многие из его спутников провели в серых робах по десять и более лет. Пожилой и худой мужик, который как раз и упал в траву, сейчас испытал настолько глубокий шок происходящего, что не смог сам подняться на ноги. Дважды пытался, но всё время падал. Нервную систему парня переклинило так сильно что затронуло не только мозг, но и двигательный аппарат. На ноги его подняли солдаты. Причём не пинками, а просто подхватив под руки, вернули в вертикальное положение. Творилось нечто абсолютно невозможное. Может, сон? После процедур сны редко, но снятся. Они всегда бредовые, хаотичные и очень яркие. Ведь то, что торчало посреди городка, иначе как сном и не назовёшь. В природе так не бывает. Если конечно, пред твоими глазами не мираж. Но откуда мираж посреди моря зелёной травы?
Они двинулись к домикам только через пару минут. Никто не подгонял, никто не бил их, не угощал разрядом шокера, солдаты вообще остановились, и безразлично смотрели на них.
Их вели прямо к озерку, застывшему над землёй. Неужели и правда, на них собираются поставить какие-то эксперименты? Это ещё хуже, чем слухи об «утилизации»…, обидно. Его обрекли на такое, просто за то, что он защищал себя, своё будущее.
Вроде бы должно быть сейчас плохо, должно быть очень больно, но Кон ощутил лишь лёгкую тоску. Эмоциональный инвалид без будущего, с искорёженным сознанием, почти не способный ощутить даже прикосновение к чему-то — таким он стал, за попытку защитить себя и своё будущее. Как несправедливо…, жизнь вообще несправедлива. У него всё было хорошо. Работа, жена, блестящее будущее, но он захотел ещё и детей — наверное, поэтому жизнь сказала «хватит, уже слишком много!» и отобрала у него всё. Даже способность испытывать полноценные эмоции.
— Капитан, докладывайте. — Сказал человек в белом халате, стоявший возле «озерка» с каким-то непонятным прибором в руках. Под халатом виднелись детали военной формы. Кажется, парадной, впрочем, Кон не слишком разбирался в этом.
От строя солдат отделился человек, на первый взгляд ничем не отличавшийся от прочих. Интересно, как другие узнают, что он капитан, а не рядовой? Кон попытался осмыслить то, что видит. К концу доклада капитана, он понял, что у этого солдата на плече немного другие нашивки. Хм, почему его интересует этот момент? Он уже давно не пытался узнать или понять больше чем разрешалось. А тут вдруг пытается разобраться в таких бессмысленных и не нужных деталях. Наверное, свежий воздух вскружил голову. Всё-таки он много лет не вдыхал таких вот ароматов — луговая трава, чистый воздух, без испарений смрада цивилизации.
— Восемь мужчин, в возрасте от 21 года, до 55. Почти полностью здоровы. Все попали в заключение до 24-ого года. Трое бывшие военные. Один, в прошлом, сотрудник ОМОН. Остальные не имеют подготовки. В лучшем случае знакомы с лёгким стрелковым оружием. Вот этот вор в законе. Как он попал в пожизненные, информации нет.
— Почему?
— Засекречена. Судили по спец указу Совета Федерации, на закрытом суде.
— Хм. — Мужик в халате, задумчиво нахмурился, поскрёб пальцами висок и громко сказал. — Господа пожизненные! Правительство дарует вам свободу и гарантирует помощь в новых условиях обитания, при выполнении некоторых наших условий. — Он помолчал, пристально глядя в лица арестантов. Никакой реакции, пустые глаза, каменные лица. Только на лице вора, его взгляд задержался дольше прочих. — Ты знаешь, что вас ждёт?
Сухой медленно кивнул головой. Юнец, которого ему пришлось тащить под руки, уже не отягощал его плечи, стоял рядом, ошалело тряся головой. Вор держался на ногах крепко, опустив руки и сжав кулаки. Казалось, он готовится с кем-то схватиться в рукопашную.
— Отлично, хе-хе. — Мужчина в халате повернулся к капитану и так же со смехом произнёс. — Увидеть бы рожу министра, если сообщить ему, что некоторые пожизненные в курсе происходящего на воле, гы…, ладно. Три года назад здесь появилось это. — Он указал рукой на «озерцо». — Эта хреновина, дыра в другой мир господа. Совсем другой. И вы выбраны на роль первопроходцев. Вернуться обратно вы не сможете уже никогда. Собственно вы уже сейчас не можете вернуться. Все вы недавно отправлялись в медкорпус, не за нарушение режима, а непонятно зачем и ни один не помнит, что там происходило, так?
Кон кивнул первым. Так же сделали остальные. По привычке они не говорили без прямого приказа, опасаясь получить порцию шокерной энергии. Действительно, неделю назад его отправили в мед корпус, не ясно за что. Но процедуру не проводили. Внутри он просто потерял сознание и очнулся уже в своей одиночке.
— В ваши обмороженые черепушки, вживлены датчики. Передают они сигнал опасности, и читает его только десять принимающих систем во всём мире. Посмотрите все вооон туда.
Он указал на охранную турель. Такие стояли во всех тюрьмах. Автоматические пулемётные вышки. Только здесь они немного отличались внешне и оснащены спаренными пулемётами Рено-67. Кон видел их действие в интернете, в записи на ютьюбе. Правда, они стреляли по пластиковым макетам, одетым в подвижную броню, на основе самых современных экзоскелетов. Пули Рено разрывали сверхпрочные материалы как бумагу.
— Турели полностью автоматические. Настроены на уничтожение чужеродных объектов прошедших через Дыру и уничтожение носителей сигнала опасности — таких как вы. — Мужчина посмотрел на часы. Снова на них. — О, датчики активируются через полторы минуты…, кто-то со сроками накосячил млин…, а, пофиг. Так, о чём я? А, да, чипы у вас в бошках. Значит так, как только это произойдёт, турели будут видеть вас как вражеский объект. Сунетесь обратно и вам крышка. Да, не пытайтесь их найти. Вживлены они непосредственно в мозг и удалить их, не превратив вас в дебилов пускающих сопли пузырями, невозможно. Остальное на той стороне. Ну, у вас есть ещё 57 секунд. Можете посмотреть на родной мир в последний раз.
Странно, страха не было. Даже глухая, какая-то леденящая тоска, разливающаяся в сердце, ощущалась как-то отстранённо, будто не им даже вовсе…, он получил новый приговор. И какой из них лучше, не узнать пока не переступишь через эту их Дыру.
— Я не пойду туда!!! — Юнец пришёл в себя. — Нееет!!! Не надо, прошу вас, пожалуйста!
Упал на колени и попытался осыпать поцелуями подол халата. Военный с отвращением отступил и врезал сапогом по лицу парня.
— У вас двадцать секунд, хотите жить — в Дыру. Иначе турели смешают вас с грязью. Вперёд!
Первым в Дыру шагнул Сухой. За ним Кон. А потом и все остальные. Только юнец остался лежать на земле, плача и вздрагивая всем телом, у ног майора.
— 15 секунд. — Военный сплюнул. — Ты дурак что ли? Сдохнешь ведь!
— Пощадите. — Выдавил юнец сквозь рыдания, сотрясавшие его.
Ближайшая турель с тихим шелестом развернула башню. Стволы, смонтированные на подвижной основе, опустились вниз.
— Чёрт! Капитан, в Дыру его живо!
Юнец подскочил на ноги, едва капитан приблизился к ним. С протяжным воплем он побежал прочь. Турель развернулась, пулемёты навелись на цель и с глухим грохотом, тяжёлые стволы выплюнули две огненных вспышки. Ноги парня пробежали ещё несколько метров, выстреливая в небо тугие фонтаны крови из разорванного таза. Всё что было выше, разнесло на десятки не крупных фрагментов. Турель вернулась в прежнее положение, оба ствола замерли наведённые на Дыру.
— Блин…, влетит Вадиму от генерала. — Пробормотал военный, почесав затылок. — А мне от Вадима влетит…, долбанный меченый, тварь конченная…, а, пофиг: на лицо суицид мля.
Махнул рукой и повернулся к Дыре, вновь выставив перед собой прибор.
Капитан пожал плечами — не ему влетит, и выдал сержанту наряд на уборку останков, запачкавших до чёртовой матери квадратных метров травы. Пока искал сержанта, капитан тоже сказал немало слов в адрес погибшего преступника: траву снова перекрашивать придётся. Эх, когда уже этот грёбанный генерал из Цина припрётся, со своей инспекцией? Краски уже нету блин…
Кон ощутил ледяную волну, окатившую его с ног до головы, а потом всё исчезло — он снова стоял по колено в траве, на этой стороне не такой яркой, чуть более светлой. С неба светило солнце, везде солдаты, а вокруг городок. Только немного другой.
— Семь. — Произнёс солдат в летнем камуфляже. Снова пересчитал, тыкая в каждого пожизненного пальцем и беззвучно шевеля губами. — Точно семь. А надо восемь…. Васёк!
— Чё? — Отозвался молодой человек, куривший на бетонном блоке в десятке метров в сторону. Оглянулся. Кон, почему-то, тоже оглянулся и, поёжившись, отступил подальше. За спиной шла рябью Дыра. — Уже привезли что ли? Тимыч! Тимыч мля!
Из-за серой палатки, на правой стороне городка, поспешно вышел солдат, на ходу застёгивающий ширинку. Глянул на звавшего его парня, на пожизненных, кивнул и потопал в сторону небольшого бетонного здания на переднем крае городка. Парой окриков он увёл с собой нескольких солдат. Кон успел заметить, что парень, командовавший солдатами, не был облачён в армейскую форму. Он так же увидел, что этот городок, больше похож на военное укрепление с видеороликов ютьюба про новую войну в Католическом Ираке. Заметил, что здесь, несмотря на обилие военных, практически отсутствует дисциплина. Увидел, что солдаты городка почти не обращают на них внимания. Остальное не успело зафиксироваться в памяти. Потому что он, да и все остальные увидели Её. Бесподобная, очаровательная, прекрасная, настоящая Женщина. Их всех буквально пригвоздило к месту. Женщина! Так близко, буквально шагов пятьдесят…
Многие годы они не видели их даже на картинках, а тут — живая и такая эффектная, что трудно поверить в её реальность. Фигурка точёная, ножки стройные, загорелые…, они смотрели теперь только на неё (вчетвером, трое продолжали пялиться в пустоту, просто фиксируя окружающий мир, подобно машинам). Белокурая, голубоглазая нимфа, она сидела на бетонном блоке и курила, отстранённым взглядом взирая на мир окружающий её…, впрочем, её взгляд был скорее настороженным. Губы словно лепестки роз, очаровательно нежный, чувственный рот. На щеке, тонкий шрам — но он вовсе не портил её! Да, будь у неё хоть всё лицо в шрамах, сейчас, в этот миг, ничто не могло испортить её красоты…
— Вот млин каждый херов раз, одна и таже песня. — Васёк, скорчив недовольное лицо, обернулся. Глянул на девушку. Повернулся обратно. Каждый раз она оказывалась на улице, когда привозили меченных. Порой ему казалось, что она делала это специально. И каждый раз они замирали вот такими истуканами. Теперь минут десять вообще ни на что реагировать не будут. И разговаривать с Аней бессмысленно — с её упрямостью трудно поспорить даже ослу.
— Эй! Пожизненные! — Никакой реакции. Васёк нахмурился, что-то беззвучно прошептал одними губами. Резко рявкнул. — Зэки внимание! — Четыре пары глаз по-прежнему жадно взирают на девушку, беззаботно пускающую колечки сизого дыма прицелом к ясному голубому небу. Все четверо смотрят по-разному. Кто-то с алчным блеском в глазах, кто-то с восхищением, будто ангела на яву увидел, один смотрит так, что ясно без долгих размышлений, что девушку он сейчас представляет исключительно голышом, на спине, да в травке. Трое смотрят сквозь него и, похоже, не видят ничего вокруг. Васёк снова на Аню посмотрел. Несколько солдат скучавших на углу низкого бетонного строения захохотали. Васёк побагровел, повернулся обратно и вскинул автомат. С яростным треском оружие выплюнуло очередь в небо. Помогло. Пожизненные зэка встрепенулись и, все семеро, с большим трудом, сфокусировали взгляды на его фигуре. Непривычно было им слышать стрельбу. Тюремная охрана уже много лет не пользовалась огнестрельным оружием. Нейронные шокеры оказались куда эффективнее, надёжнее и, самое главное, значительно дешевле.
— Очнулись? Хорошо. — В этот момент из бетонного здания появился Тимыч и ещё двое солдат. Они несли семь комплектов различной амуниции. А девушка докурила, глянула на Тимыча и грустно вздохнув выбросила окурок. Взяла с бетонки автомат и направилась к группе вновь прибывших, туда, где застыли скучающие солдаты. Сейчас потеха будет, от которой лично она уже устала.
— Разбирайте. — Произнёс Тимыч бросая к ногам пожизненных арестантов плотно свёрнутые тючки, семь закрытых довольно больших сумок и семь автоматов. — По одной вещи на рыло. Го ушлёпы.
Дважды просить их не пришлось: приказ всё-таки. Первое что они взяли в руки — автоматы.
— Гы-гы-гы!!! — Хохотали солдаты. Хохотал Тимыч и Вася, причём последние смеялись громче всех, аж до слёз и смеяться начали ещё до того как Сухой с яростным оскалом направил автомат на Тимыча, да вжал курок. Приглушённый треск бойка из-за смеха, другие пожизненные не услышали и начали «стрелять», пугая солдатские животы безобидными щелчками, грозных автоматов. Причём в нужную сторону «стрелял» только Сухой. По большей части пожизненные просто скопировали действия вора повинуясь «стадному инстинкту» — взяли оружие в руки и вжали курки. На то что бы ещё и направить автомат в нужную сторону соображалки им не хватило. Даже Кон вжал курок, копируя действия вора, но его автомат дулом смотрел ему же в ногу. Если бы оружие начало стрелять, половина пожизненных сами себя пристрелили бы ещё здесь, у Дыры.
— Не надоело вам ещё? — Проговорила девушка, подходя ближе к группе солдат, умирающих со смеху. — Все же меченные одинаково реагируют на это дерьмо. Скучно блин.
— Да ладно ты Ань! — Сквозь смех сказал Вася. — Ты на их лица посмотри! Уха-ха-ха, я не могу блин, ха-ха-ха…
Девушка посмотрела, но ничего смешного не увидела. На половине лиц сейчас нулевая отметка эмоциональной жизни, с тенденцией уйти в глубокий минус. Да половина из них даже не поняли что происходит. Только один отреагировал адекватно на ситуацию и его-то лицо сейчас и смешило солдат. Сухой, осознав издёвку, оружие бросил, покрасневшее лицо вора перекосило бешенной гримасой едва сдерживаемой ярости. Казалось он сейчас кинется на солдат с голыми руками. Но он конечно не сделал бы такой глупости, под прицелом такого количества стволов. В его глазах Аня видела недюженный ум и несгибаемый дух. Такой не пропадёт в мире Дыры.
— Поднимите стволы. — Девушка повернула свой автомат боком, что бы они все могли его видеть. — Затвор видите? — Меченые посмотрели на автоматы. Аня показала пальцем место, где должен был находиться затвор. К сожалению, очень немногие меченые, знали не то что поверхностное устройство автомата — не все были в курсе с какой стороны из автомата пули вылетают.
— Вот, это затвор. — Она ухмыльнулась, когда один из меченных догадался посмотреть на свой автомат и найти такую же чёрную загогулину. На его автомате там был гладкий, выпуклый предмет, на первый взгляд казавшийся частью оружия. — У вас затвор заблокирован. Что бы вы могли спокойно нас выслушать. По периметру лагеря установлены постоянно работающие датчики, как только пересечёте зону действия одного из них, блоки сами отвалятся и сможете зарядить и использовать свои автоматы…
— Я не умею. — Заявил бородач, как и прежде, растягивая гласные, но автомат на плечо повесил.
— Хочешь жить — научишься. — Ответила ему девушка. Дальнейших вопросов на эту тему не последовало. Всё ясно и так. Курс молодого бойца проходить придётся самостоятельно, без подсказок. — В сумках патроны, паёк на семь дней, разные мелочи полезные. В скатках одежда и спальник. Мой вам совет, спальник располосовать аккуратно ножом, что б, если что, можно было встать и стрелять, не сбрасывая его с себя. — Она вновь ухмыльнулась, показав им свои ровные белые зубки. — Спать будет не так тепло, зато утром кишки у вас будут в брюхе, а не на траве вокруг мешка.
— Спасибо Аня, дальше я сам.
— Давай, я к Гершену загляну, парочка вопросов к гадёнышу есть.
Девушка покинула их, отправившись куда-то влево. Вскоре она скрылась среди палаток и кое-как сколоченных деревянных зданий.
— Итак. ООН и наше правительство считают, что на этом этапе вас надо выгонять из лагеря в поле и хрен с вами. Но я думаю иначе. — Вася закурил и, сев на корточки, прислонился спиной к бетонной плите. С полминуты он молчал, потом заговорил. — Краткий курс по тому дерьму что вас здесь ждёт. Людей тут почти нет, вокруг вас почти тот же мир, что и за Дырой, только пустующий уже много лет. Кто тут обитает: меченные, такие же как вы, поселенцы и бродяги. Кто есть кто, вы сами скоро поймёте. Теперь: здесь опасно. О живых мертвецах слышали?
Угрюмое молчание одного и пустые лица ещё шестерых, таким был ответ меченных. Уже который раз Вася сам себя спросил — интересно, они его хотя бы слышат? Впрочем, в основном, речь для ведомого. Остальные, если выживут, вспомнят его слова.
— Короче, слушаем и запоминаем. Если видели фильмы про зомби — забудьте. Разбивать бошки бесполезно. Единственный способ их завалить — сжечь. Если не получается сжечь, советую отстрелить или отрубить голову, руки и ноги. Если не могут сожрать, они стремятся просто разорвать на куски. По остальному, условно живому дерьму, разберётесь сами. Опасность не только в этом. В каждой сумке лежит дешёвый анализатор. С его помощью можете определить съедобно то, что растёт или лежит без присмотра. Тут советую прислушиваться и к интуиции. Анализатор иногда ошибается, модель фуфловая.
— Что тут случилось? — Вдруг заговорил Кон. Он даже не сразу понял, что этот вопрос задал именно он. И голос…, господи, он не узнавал своего голоса: хриплый, такой чужой голос.
— Хех, — улыбнулся Вася, — найдёшь ответ на этот вопрос, получишь амнистию и два вагона денег. Никто не знает. Просто что-то случилось и тут теперь не жизнь, а полная ж…
— Постойте. — С примесью изумления, вымолвил бородач. — Тут поселения есть?
— Я же говорю: такие как вы, меченые, поселенцы, да бродяги. А нахрен бродягам поселения строить? Это добро только в виде наследства, от тех кто сейчас по земле в виде мертвяков бродит. Города есть там же где и у нас, только не советую туда соваться, пока не пообвыкнетесь. Если в полях выжить сложно, то в городах сдохнуть вообще не проблема. Тут всё претерпело изменения непонятной природы. И всё похоже на наш мир, но есть отличия. Например, у нас тут поля, да монорельс на десять км восточнее, а в этом мире, тут проложена сеть труб. Нахрена мы не знаем, что в них раньше текло тоже без понятия, но сейчас там сильная кислота, под давлением. Трубы старые, кое-где лопнули. Смотрите под ноги ребята, иногда из труб выхлёстывает эту пакость. Тут на десять км вокруг, это самое опасное что есть. Ну, а теперь самое главное. Реликты.
Вася замолчал на пару минут. Дело в том, что слева, где-то за палатками послышались возгласы людей и выстрелы. Что там происходит отсюда видно не было. Спустя минуту все они отчётливо услышали хриплый низкий вой. Он быстро стихал, где-то вдали.
— Что это было? — Кон сглотнул, едва не проглотив и язык.
— Собака…, наверное. — Пожал плечами Вася. — Реликты. Если хотите получить от нас помощь в виде патронов, жратвы или ещё чего — ищите реликты. Книги, оборудование, биологические образцы, в общем, найдёте любое странное дерьмо, тащите сюда. Если вещь признают реликтом, получите награду. Если нет… — Вася развёл руками. — На нет и суда нет.
— А если мы вернёмся ночью и вынесем нахрен ваш лагерь, да заберём всё что тут есть?
— Хе-хе. — Ухмыльнулся Вася Сухому. — Дерзайте. Только знайте две вещи — нас завалить не так-то просто. И второе — тут, на этой стороне, почти ничего нет. Всё чем вы можете поживиться здесь — патроны и небольшое количество пайков. Всё вкусное на той стороне. — Он кивком указал на Дыру. — Когда нужно, мы берём. Здесь держим только то, что необходимо прямо сейчас. Ну, вот и всё. Теперь вы можете идти на встречу новому миру.
— Барахло собирайте в темпе, пора искать приключений. — Рыкнул Тимыч, резким движением рук, в коих ещё пребывало оружие, указывая направление в коем располагались приключения.
— А, забыл. — Вася, собиравшийся уходить, остановился и подняв к небу указательный палец произнёс. — От городов пока держитесь подальше…
— Ты им уже говорил. — Прервал Тимыч своего товарища по оружию и, видимо, командира.
— Да? — Вася удивлённо вскинул брови. Тряхнул головой и добавил, перед тем как уйти вглубь городка, куда-то за Дыру. — Самые ценные реликты мы обычно находили в маленьких городах, но пока не поймёшь что тут к чему, город — смерть. Впрочем, он всегда смерть. В одиночку не советую даже близко там мелькать. А в большие вообще не суйтесь, сдохните ещё на окраине. Там столько всякой погани, что не сосчитать.
— Всё взяли? — Тимыч подошёл к ним, забросив автомат за спину. Быстро осмотрел всех семерых. Кивнул и отошёл к Дыре. — Нормально. Переоденетесь за буйками. — Он ощерился в какой-то злобной улыбке. — Буйками мы называем датчики, которые снимут с ваших стволов железки. Там вы и получите свой первый урок. — Он помолчал, почему-то, очень внимательно глядя им в глаза. Будто прикидывал, кто из них проживёт подольше, а кто помрёт уже очень скоро…, показалось наверное…
— Слава, ставлю штуку, вот эти двое, — он указал на Кона и Сухого, — принесут какое-нибудь важное дерьмо.
— Реликт в смысле? — Отозвался один из солдат, сейчас державших всех арестантов в неровном полукольце взведённых автоматов. Странно он говорил. Слово «реликт» произносилось с ударением на первом слоге и вместо «е», звучало «э». Возникло стойкое ощущение, что называть эти таинственные реликты реликтами ему ново и непривычно. Кон не был уверен, но, похоже, самым распространённым названием сих таинственных реликтов, тут стала фраза «странное дерьмо».
— Ага, я про них. Ну что? Ставку принимаешь?
— Нет. — Ответил Слава с полминуты глядевший то на Кона, то на Сухого. — Тож думаю проживут долго. Давай вот на этого? Ставлю полштуки, что мы его уже никогда не увидим.
— Хм… — Тимыч с сомнение глянул на пожилого мужика с сединой в волосах. Неуверенно пожал плечами. — Блин, Слава, так не честно. Он точно ласты склеит…, ну тебя нафиг. Короче, монатки в зубы и вперёд. Туда. — И указал стволом в сторону асфальта. Старого, заросшего травой асфальта.
— Это место в точности как там, у нас? — Шагая в указанном направлении спросил Сухой.
— Да, почти всё такое же. — Тимыч, сопровождавший их с правого бока, с усмешкой добавил. — Мы на трассе Л-Кузнецкий-Кемерово. Оба города тут есть. Знаком с этими краями?
— Нет.
— Я знаком, жил здесь…, - пожилой оборвал свою речь, нахмурился, заговорил снова, — то есть, там, за Дырой. Давно жил.
— Слышь, меченые, — пробасил солдат шедший слева от группы, — советую с этим мужиком оставаться как можно дольше. Может, до утра дотянете.
— Сёма, завязывай. Не всё тут так хреново. — Тимыч указал рукой в поля, под углом к старой дороге. — Там поселенцы окопались. Они не зэки, что б вы в курсе были. Добровольцы-колонисты, хех…, до сих пор не понимаю какого хрена они сюда полезли? В общем, у них там типа крепости. Поле старое раскопали, что-то выращивают. Вы к ним не суйтесь, меченых они не любят.
— Эй, мужик. — Один из солдат шагавший рядом с Тимычем, толкнул в плечо пожилого. — Ты это, если места знаешь, к Панфилово не ходи. Тут этого посёлка нет и не было никогда. Там просто поле.
Минут через пять, Седой меченый прошептал, едва слышно.
— Я там жил, когда-то…
— Всё, тут расстаёмся. — Тимыч и солдаты остановились. Все кроме Тимыча наставили оружие на меченных. — Наколки на ваших мордах, это знак для нас и всех прочих — что бы было ясно кто вы и что из себя представляете. Тяжело вам придётся, так что мой вам совет — держитесь вместе. Любой поселенец прежде загонит в вас пулю, а потом уж будет разговаривать. Тоже самое бродяги, эти вообще без тормозов…, ну а от таких как вы, меченых, думаю и сами знаете чего ждать.
— Ножками ребята, ножками. — Произнёс один из солдат поведя стволом автомата.
Они последний раз посмотрели на солдат, на этот городок, на Дыру в воздухе, за которой лежал знакомый мир. Мир в который обратного пути, теперь нет.
Все семеро двинулись вперёд, инстинктивно следуя за Сухим. Как-то вышло так, что несговариваясь, они признали его своим лидером. Наверное, потому, что он представлял особый клас людей, а может, потому, что только он один сохранил способность соображать. Остальные, сейчас чувствовали себя словно во сне. А некоторые даже себя самих не сознавали, подобно тараканам, просто реагируя на реалии окружающего мира.
Сухой остановился минут через пятнадцать. Он обернулся, послав долгий взгляд городку почти слившемуся с горизонтом. И далеко не сразу заметил, что перед ним стоит вся группа пожизненных. Все шестеро смотрят на него и ждут. Задумчивый взгляд вора на миг наполнился удивлением. Он приподнял одну бровь. С минуту молча смотрел в их лица. Потом, так же молча кивнул им и бросил свою сумку наземь. Присел на корточки. С противным «вжжжик» расстегнулся замок. Сухой быстро осмотрел содержимое ничего не достав наружу. Спустя несколько минут закрыл сумку и размотал свой тючок с одеждой. Все шестеро, последовали его примеру.
Одежда оказалась простой, удобной, но не более того. Джинсы, толстые, прочные, с шестью карманами — по одному дополнительному, зачем-то, пришили на ляжках. Тёплые рубашки с высоким воротом, на замке-молнии, вроде бы из хлопка. Перчатки из искуственной кожи с резиновыми вставками, куртки из утолщённой джинсовой ткани и армейские берцы с климатическим чипом — дешёвка, давно снятая с производства. Чипы обеспечивали некоторый комфорт, но часто ломались, так что такая обувь неособенно порадовала вора.
Сухой переоделся первым. Робу он не выкинул, а скатав аккуратным валиком, уложил в сумку. Они поступили так же. А потом полезли в свои сумки в поисках важного предмета. Его только что извлёк из своей сумки Сухой. Длинный нож, почти мачете, в ножнах с ремнём. Что с такими ножнами делать Кон, например, не знал. Он просто повторил действия вора — зацепил их на ляжке. Правда, у него не получилось сделать это с первого раза. Ножны соскользнули на голень, закрепить где надо, удалось только раза с четвёртого.
Не говоря ни слова, Сухой двинулся дальше по асфальту. Они следовали за ним. Пока ни у кого не возникало желания отделиться от группы. Пока в их головы ещё не полностью проникла мысль, о том, что перед ними целый мир, где нет законов, полиции, тюрем, где всё зависит только от тебя. Скоро эта мысль просочится в разумы, обожжённые нейронными шокерами, скоро к ним вернётся способность соображать так же ясно, как и прежде…, такая вероятность существовала. Им уже никогда не стать полноценными людьми в смысле эмоций, но возможность соображать обычно возвращалась в течение недели. Конечно, если им удастся прожить так долго.
А пока они подчинялись стадным инстинктам и держались вместе. Немалую роль, в том, что до самого утра они остались вместе, сыграла и привычка подчиняться, почти рефлекс выработанный годами «терапии» нейронных разрядов, за малейшее проявление собственной воли.
Шли несколько часов. Остановились только один раз, когда железные заглушки на затворах, с громким щелчком отскочили от автоматов. Проверили обоймы, повторяя действия Сухого. Не все, и как-то механически, никак не задумываясь над своими действиями, Кон заметил, что трое из них, проверяли оружие не бросая взглядов на вора. Они знали, как с ним обращаться.
Только к закату Кон обнаружил, что смотрит не только себе под ноги, но и по сторонам. Первой реакцией стал лёгкий страх, всё тело внутренне сжалось, ожидая удара шокера. Конечно, ничего не произошло — охранники остались там, на той стороне Дыры. Там же остались шокеры, люди, города, знакомая, привычная жизнь. Он впервые осознал случившееся с ним, прошагав не один километр по пустынной дороге.
Кон приотстал от группы и стал наблюдать за своими спутниками. Так было спокойнее. Слишком привык он к режиму, к ударам шокеров за любой неосторожный шаг или взгляд. Так он смотрел только прямо, смотрел на таких же пожизненных…, как странно видеть их такими. В нормальной одежде. На их плечах висит оружие, за спину заброшены полные сумки, они идут сами, никто не следит, нет охраны, нет роботов, только небо и километры пустой земли…, чувство нереальности, ощущение затянувшегося сна, пришло к нему и не отпускало до следующего утра.
Из всех только Сухой полностью пришёл в себя. Он смотрел по сторонам, шагал уверенно, оружие держал на плече, но не так как все. Кон тоже повесил автомат на плечо, дулом вниз, почти точно скопировав жест у вора. Он даже правую руку положил на ствол, слегка сжал его, не понимая зачем. Но раз Сухой сделал так, значит тут так делать и надо.
Солнце пригревало. В лицо дул тёплый ветерок, иногда принося запахи цветов и шум — он давно такого не слышал и не сразу вспомнил, что он означает. Листва шумела, листва густого леса, коего тоже касался этот ветерок.
В какой-то момент видимый мир поплыл, а по щеке прокатилось что-то горячее. Кон стёр это автоматически и так же отметил, что стёр со щеки слёзу…, неужели, правда?
Господи, неужели свобода, неужели это всё не сон?!
Сухой остановился только на закате. Он свернул с дороги и направился к лесу. Ничего не объясняя, да они и не требовали от него разъяснений. Просто шли, покорно следуя за лидером. И Кон тоже. Им всем ещё требовался кто-то, кто будет вести их, словно бы на поводке. Не будь с ними Сухого, они пошли бы за любым, кто шагнёт вперёд раньше прочих. Они ещё не до конца осознали, куда попали, что с ними случилось. Очень быстро были забыты слова солдат о зомби, о трубах с кислотой, обо всём — бывшие арестанты просто шли.
На ночлег расположились на опушке, прямо на земле. Вытащили спальники и легли. Здесь пожизненные впервые поступили по-своему. Сухой располосовал спальник, превратив его во что-то похожее на плащ. Он выглядел смешно в этом подобии плаща, только никто не засмеялся. Кон посмотрел на него один раз, без эмоций отметил, что вор выглядит теперь забавно и всё. Разум констатировал факт и тем ограничился. Так и должно быть. Иначе можно получить удар шокера, а то и вовсе попасть на процедуру. Здесь они не последовали его примеру. Залезли в спальники, застегнули молнии и закрыли глаза. Почти все уснули через пару минут — привычка и одно из последствий постоянных нейронных ударов. Только Кон долго не мог уснуть. Он всё смотрел на звёзды. Видел их, но не мог понять, не мог поверить. Яркие белые огоньки весело перемигивались в глубокой черноте безбрежного пространства, а он искал в себе ответ. Вопрос был прост, но ответа он не получил. Как ни старался, Кон не мог вспомнить, почему раньше любил смотреть на звёзды, не помнил, какие чувства должны они вызывать. Просто огоньки.
Кон закрыл глаза и почти сразу уснул.