— А мож спробуем их-то?

Сёмка это. И чего не ймётси? Ужо сколько разов сказал — не надо ничего спытывать, пока от Нового не отойдём. Отберуть ведь. Набольший увидит и отберуть. Старейшина всё хочит из нас отряд сделати, охранный вроде как. А набольший того не хочит. Дойдёт до него что мы попусту из ружей-то стреляли и всё, отберуть, а нас вот опять на сенокос, иль ещё куды.

— Сёмк, ты лучше ужо тогда сам набольшему ружьё отдай, да и иди уже свиньев паси.

— Чаго ты сразу-то? Я ж так…, ну, того. Вроде как.

Ага, того он. А нам-то оно не того.

— Эрогенные ружья не игрушка! Не можно из их просто так стреляти.

— Энергерные они. Эрогенные это чаго-то другое Сём. — Вот помню что эт что-то другое, а чаго другое? Не могу чегот вспомнить. Мож ещё чего странное да страшное. Эти-то ружья они того, светются. Так по ночи до месту отхожего пойдёшь, его увидишь и всё, не дойдёшь, прям где стоишь так оно, место значит, отхожее и станет. Так что эрогенными они быть никак не могут. Эрогенные это что-то про людей. Эх, дай бох памяти, что-то с какими-то точками связано…, то видать про какие-то дела вумные, то не наше всё. Мы ж по земле вот, про скотину много знаем, в лесу кого хош по следу отыщем, а науки всякие сложные то не про нас сказано будет. Люди мы простые, не злобливые, работящие. Ну, я вот хотя бы — работящщщщий! Жуть. Просто болею часто я чаго-то, а так-то — ток покличь меня я уж и готов сразу и работать аж бягу. Мне б ещё здоровья поболее, а так, без здоровья-то работать оно сложновато бываеть.

— Ну всё, Виталь, ну ужож ушли далеко и лес тут кругом, ни кто ж не свидит. Петь скажи иму.

— Виталь, а ведь и правда, далеко ж ушли-то. Давай пальнём по разу. Вон потому тополю, а?

Вот ведь угораздило связаться-то…, а с другой стороны, шоб и не пальнуть? Мы ж должны знать как оно стреляет-то. А то вдруг поломаны ружья, а мы и не знаем. Останавливаюся — думать буду.

— Виталь?

— Цыц вы, думати я.

Кивают бошками-то, губы надули важно, киват друг другу, тьфу ты…, лучше б по сторонам смотрели, а то ведь какой зомбя подберётси и всё, схарчит. Правда зомбей тут давно уж не видно, скорей уж кошаков, да псов этих злющих ждати надо. А зомбя всё, к дальним руинам ходити за ними теперь надобно. Эх, знал набольший какую пакостю удумать-то. За зомбями послал, етить его на месте, да шоб бежати не было куды. Чего ж он такой злючий-то? Вот знает же шо ни один мужик в Новом не могёт со мной сравниться. Да что там говорить! Петька и тот быстрее считай всех мужиков. Мы ж молодые, да холостые. Ну, это ещё пока, вот-вот на Любане женюся и всё, тож семейным буду. А так-то, пока холостой, ведь зомбя меня или вот Петьку погрызёт, дитёв некормленных, да вдов безутешных, не останется же. Да и погрызть нас у зомбей шансов мало. Это вот Федота они в открытом поле схарчат и не поморщатся, а мы-то — куды им, зомбям этим. Мы вот на неделе-то прошлой, с Сёмкой зомбей двух повстречали, и что? Одного порубали ножиками, а другой шустрый оказалси, ножи у нас с рук повыбивал — так мы ж убежали от него. До самого забора бёг за нами гад вонючай. Так там его мужики вилами до земли загвоздили, да ножиками и порубали. А вот Федот с батей моим, убежали бы? Не смогли бы они…, правда, батя у меня сильный, он бы наверное и так справился, без ножа и бежати не понадобилось бы. Хотя тут я пожалуй, вру. Зомбя ж здоровые, сильные, не смог бы батя его забороть-то. Ну, вот и получается — прав я, и старейшина прав. А набольший рогов бараньих ни сколько ни умнее…, ток не сказать бы случайно такое, а то ведь и ружьё отберёт и по хребтине чем тяжёлым даст. Он могёт, набольший он хоть и упрям як баран молодой, да шустрый и силушки у него хватит на меня-то.

— Ну так чего надумал Виталь?

— Эх, окаянные… — И вскидываю ружьё к плечу! Ёлки зелёны, шож тяжёлый-то такой? С рук выскальзыват, светится…, не, ну что светится оно так-то даж приятно, красиво как-то. А вот что тяжёлый то не хорошо. Иэх, во, так получшее, оно как бы повыше поднял и получшее. Ага, целимси, вон в тополёк тот. Ага, есть, теперь значит…, ах ты не православная бандурина, где ж у тебя тут курок-то? Хм, не под мои руки оно сделано. Плохо сделано. Ага, нащупал. И бааах!!!

Ох, как шваркнуло-то! Нук сбегаю-ка гляну чаго там получилось…, жуть.

— Виталь, силища-то в ружье кака!

Ага, чего тут скажешь, киваю, да глаза поди ж с полтину. Вон, как у Сёмки. Тополь-то толстенный, а дырень в ём терь с голову мою. И отдачи-то не было. Синька такая прыг и всё, дерево ажо насквозь, да треск-то какой злючий был! Вот бы фотохрафию сделати, да Любани показати — вона я какой! Дескать, не ток по сеновалу, с сенокосу прятатьси, а даж из такой штуковины страшной пальнуть и то не побоялси! Да и как ловко оно у меня вышло-то…

— Петька, а ну прекрати!

— Ну а чаго? Ты ж пальнул, вот и я разочек. — Мычит он блин горелый. Всю берёзку поиспортил, шо в глуши там, вдалёке росла. Сёмка тот не стреляет, не отошёл ещё, поплохело ему чаго-то или чаго он такой бледный-то стал.

— Сём, ты чаго?

— Да я это, ружьё какое, а? Зомбей им, да и по ногам-то целиться не нужно, так стреляй и всё.

Ага, это он кстати точно подметил. С такой-то силищей! Хм, а ведь так и любой мужик справится в Новом-то. Это сейчас лучшее нас ток Арсеньтий Пафнутьев стреляет, с шестой чучхонской войны он так стреляет, снайпером там служивым был — бабы говорят, а ежели вот всем такие ружья дать? Так и нас тогда не надо, на сенокос тогда нас всех. А неохота отчего-то. Не, так-то работящие мы все, да где ж там на сенокосе-то приключеньев до крови молодой, да кипучей, скати? Нету их там, картошка да пшено там есь, а приключениев нету. Эхехей…, не отдам ружьё! Никому не отдам, вот даже если кто стребовает — не отдам! Даж старейшине, даж набольшему, даж батьке!.. Правда с батькой-то оно не получится, отдам-не отдам, как гаркнет, да шлангом дасть по хребтине там всё отдашь шо есть…

Эх, оболтусы, я вот из-за них-то с поручением-то и не справлюси. Скок уже идём по энтому лесу? Да уж почитай день весь и идём. Вон, сонце как высоко…, или это оно чтот пониже стало, чего это с ним, а? Нук, Петька вон аж до пятого класу в школу сельску ходил, должон знать.

— Петька, сонце чего там, вниз вроде спало, аль так оно и было и поверху идёт?

— Сонце-то, а я почём знаю? — Вверх смотрит, щурится. Чаго щурится? Тут вон листья везде, не видно небу почти. Щурится он, прохфессор поселковый. И чего учился всё равно ж не умней меня. Правильно я всё-таки тогда батьке сказал: «Как хош батя, хоть шлангой потчуй, хоть есть не давай, а в школу больше не пойду и всё тут!». И не пошёл. Чаго я там забыл? Три класа — оно мне вот по самую макушку, а то и поболее.

— С зениту оно падаеть. На зорьку вечерню поспешает. — То Сёмка говорит. Правильно он говорит. Прав я, ниже оно стало, падает значит. А зомбей не видно. Да шож такое-то! В энтот лес мужики не ходили, тут зомбя где-то быть должны. Може прячутся где?

— Сёма, ты говорят, по лесу сему бегамши в прошлом годе?

— Угу, — головой кивает, правду значит говорят бабы-то. Сёмка до лесу этого ходил и в пурге потерялси. И не мужики нашли его, а сам он пришёл обратно по утру, а мужики его уже на опушке подобрали. — Тама заимка старая. Я до неё пришёл, ночевал там, от бурану запрятался.

— Нечаянно нашол-то?

— Ну так-то почти и нечаянно. — По дереву он кулачищем своим как хватил-то! Ух, силён Сёмка, ажно ветка поломалася, что на самом верху растёт. — Лесник видно там жил. По лесу на деревах метки есь. Я до бурану ещё заприметил. Антяресно стало, смотреть ходил, так в буран-то и попал. А куда ж по бурану, да до Нового-то? Далёко оно, да хладно кругом. Снегу много, околемши так и помрёшь, вот я на заимке той и схоронился…, вон, смори, на коре вон.

Ух, и правда, ножом видно, да давненько ужо, зарубку кто-то сделамши. Хитрая какая зарубка-то.

— Так тож стрелка путевая! — Петька изумляется значит. Так и я вот тоже изумляюсь, чего уж там. Знатный был лесник, хорошая зарубка. Ежели сам такие ставить не умеешь, да лесу не знаешь нипочём не догадаешьси, что стрелка путь сказывает. Ну, направление значит. Это нам туды…, или туды? Етит их зарубки энти…, а не, туды нам, правильно всё, туды. К сосновке той, с шишками. А потом-то куды? А, вон ещё зарубку видать. Ага, ну так оно и не сложно. Дойдём до заимки, значит.

— А зачем Виталь?

— Ну как зачем Петь? Зомбей нету? Нету. Мужики всех видати побили, а нам зомбя во как нужон! — По горлу ладонью веду, ну, значит, что сильно нам надо. Так они и сами понимают. Не принесём чего сказано, отберут ведь ружья-то. А жалко ведь и сену косить, спина отвалится, да мозоли злючие появются, вот. — На заимку зомбя какой блудящий може забрёл. А нету там, мож след где заприметим. По следу и дойдём до изверга энтого.

— Уф, умный ты Виталь. Правда, Петь? Умный он.

— Угу. — Головой сурьёзно так кивает — вот оно как! Конечно ж я умный! Петька вон сколько годов по школам своим ходил? А я вот сразу батьке сказал — не пойду и всё тут! И всё равно куды ему до интеллекту моёго. А я ж не спроста школу-то, того, бросил. Оно так-то хорошо всё, но вот говорить там иначе заставлять начали. Я так-то сразу понял — не всё там чисто. Не по православному всё. И землю у них не бог оказывается, у нехристей поганых, создал, а какой-то другой, вроде как тож бог, только с именем, Большой, значит-ся, Взрыв. Я ж тогда сразу смекнул — не правы они, ох не правы. Но так-то я б и смирилси, но чего ж они к речи-то моей цеплятьси стали? Все так у нас говоряти. Они б деда Телеграфа послушали — вот говорил так говорил! Ничё не понятно, чего он там говорил. Мы, пока не помер он, всей деревней бывало послушать ходили. А потом ещё неделю у нас и бабы и мужики спорили о том, чего Телеграф говорил. Чего уж там говорить-то, бабка его, Тракторина Ивановна, так и та порой понять не могла чаго дед её говорит-то. Во как. А они меня учити вздумали! Ишь, нехристи проклятые. Пусть они с фузикой своёй свиньев по выпасу праильно провести смогут, разов так пять, посморю я тогда на них, умных значит, с фузикой их. Ишь, тоже мне. А корову, да шоб бык её того, коровят малых ей сделал, да шоб корову-то при том не покалечил, смогёт их фузика или мутиматика пояснить, да так шоб вот хотя б Петька понял? Не смогёт, а потому не смогёт, что бесовщина то, не православное всё и человеку хорошему оно не надо. Потому как человеку хорошему, знать надобно как свиньев пасти, да как за коровятами, сиречь телятами, ухаживати праильно. А то помрёть с голоду-то человек-то и всё, никакие химии не помогут.

Хорошо идём. Зелёнка та гадюча, тут уже с земли не плюётси, тут хорошо ходити можно, под ноги не смотрети. Да и леса тут красивые. Людей-то нету, вот они и красивые. Вот почти как у нас, за деревнею было, тож тихо, хорошо. А воздух какой! Чё уж там — ляпота! Ток вот птицев тут нету. Те с клыками, шо на ворон похожи, то не птицы, то извращенье какое-то. Вот у нас птицев было в тайге много. Всякие. Но есть и плюс, комаров и мошкарков тут тож нету. Я-то вот так мыслю, на пернатых тут мор какой-то злющий нашёл, да и попередохли они все. Комары вот, мошкары, они ж тож с крылами, тож значит пернатые. Вот тож и попередохли. Но это оно даже хорошо. Так бывает идёшь у нас, по тайге-то, как вот мошкар какой пожирнее в глаз попадёти и всё — пухнет глаз и к вечеру уж на пол морды глаз тот. Не хорошо оно, плохо оно, когда глаз считай один, вместо морды. Не красиво то как-то и чешетси. А с другой-то стороны, вот так посмотреть-то, оно ж природа вроде тоже. Ну, мошкары да комарьё то злобое. А без природы жить нельзя. Гниёти люд без неё. Вот, в город у нас Васько Павлов уехал дело было, на заработки значит. В деревне у нас нормальный был мужик и говорил как все и фуфайку носил и навоз по осени кидати ходил со всеми вместе, а вот в городе, от природы отдалилси значит и что? В гости приехал как-то — нос воротит, фуфайки пахнуть ему. Ну, пахнуть, ну а чего им не пахнуть, если в поту они да навозе? Плохо разве ж пахнуть? Вот когда человечьим навозом пахнуть, это да, это непраильно. А с коровок-то, оно и хорошо что пахнет — с природой ты значит, в мире значит. А от Васьки-то какой ток гадостью не пахло. Да шо там! Воняло с него так, шо ни одна помойна яма так вонять не будет — со стыду по краям вся пообвалится. Мы-то всё терпели, молчали, да его слушали, да вот не стерпели. Вот и высказали шо воняет он, вонями нехорошими, какими-то иродскими. А он вишь обиделси, Шонолём говорит, то пахнеть, а Шоноль, это значит духи такие, ну, шоб лучше пахнуть. Так мы, то не знали, а как узнали замолчали — цувилизация всё ж таки. Ну, хоть и пытались, а кто ж смогёт к такой гадости мерзотной привыкнуть-то? Не смогли значит. Детишки вот Нерушкинские, дверю ему навозом с туалету своёго, взяли да и намазали. А он-то там и не живёт уж давно, в гости приехал. Ох как дядька Роман-то орал, да по утру по деревне бегал — ох, вспоминать страшно. Думали, он вилами счас когонить точно того, да насмерть. Всей деревней сенокос пропустили, от дядьки Роману пряталиси. Напужал он всю деревню, а Васько, ирод, всех нас людьми темнющими пообозвал, в машину свою басурманскую сел да и уехал. Да и пёс ним — Нерушкинские-то сорванцы, не ток ж дверю помазали, шустрые они, багажник тож весь поперемазали…

Чего это? Земля как странно потоптана. Хм…, большой след, но очень уж странной.

— Петька, подь сюда. Ты Сёмк тоже. — Подошли, смотрют. Лица умные-умные, будто и правда они умные, мозгов-то, что у Пашки, хряку нашего, а всё туда же. — След-то странный какой, погляди какой. Чего это тут ходило-то?

— Человечий вроде и не человечий вроде тож…

— Угу Сём, будто вот в одном следе сразу два. Или даж три. Ох! Знаю я, то Лешак ходил!

— Нету Лешаков, то сказки всё. — Бурчу я, а самому-то страшно. То может и нет его, а тут он может и есть. Старики ж не зря про них говорят, про Лешаков энтих. Злобые они говорят, да людей всяких жруть. Ага, злобые потому что, потому и жруть. Так-то вот Федот, по иному говорит, значит говорит, что они всё больше грибы всякие, да лишаи которые с пёрламутром, а вот мясо они не любят. Любить-то не любят, а вот зашибить могут. Лешаки они до лесу смотрят, шоб значит никто ничего там плохого не делал…, а я помнится на неделе той, в лесу-то да прям под ёлкою и даж листиком не прикрыл. Вонят оно там, а еслив Лешак там ходил, он жеж меня по запаху-то и…, ух, как бы то и взаправду Лешак не оказалси. Возьмёт да и накажет, за то что свинячил я до лесу его. А чего делать-то тогда? Лешаки они ж в лесу считай всё могут. В поле так-то, оно Лешак не Лешак, а по башке чем тяжёлым и пусть его лежит, дождём весь мокнет, а вот в лесу, страшно с Лешаком-то повидатьси. А ежели ж он ещё и злобый…, да не может того быть! Нету Лешаков, брехня то всё! — Далее подём. По следу энтому. То может зомбя особый какой.

— Виталь, так ты на след-то глянь. Большущий он. Зомбя иль Лешак то ходит, а не осилим мы его.

— Угу, Сём, Виталь, вы вон гляньте, оно продавил-то как. Вон подорожнику листик, смяло как. В нём весу центнеров штук шесть. Большущий. Виталь, не надо мож, а?

— У нас ружья энергерные. С тополём видал чаго было? Мы и Лешака, еслив что, того, как тополёк тот. Ежели конечно, он на нас броситьси. Так-то Лешака трогати не надобно, а ежели кинетси, мы его того, с ружьев…, а ежели поднимется, так мы ещё разов пять пальнём и до Нового убяжим.

— Ну так-то да… — Мямлит Петька, но я уж вижу — согласен он со мной. А Сёмка вот сомневаетси.

— Лешаков нельзя обижать. Они лес сторожать. Плохо Лешака стрелять, незя так.

— Так мы не убём его, мы его по лапам и бежати. А ежели то зомбя, так и всё, може в Новый итить.

Всё, согласился Сёмка. Хоть и хмурится, а видно — согласен он. И мысля то праильная: Лешак ежели, лапу отстрелим ему и бежать. Лешаку оно ведь до дереву дойти и всё, отрастёт лапа, а нам если он лапы поотрывает, ничего уже там не отрастёт. Во как.

А следы-то — жуть! Но не Лешак это. Теперь вот сколько уже идём за ним, видно теперь — не Лешак. Да и ребяты уж поняли. То зомбя злючий, который непраильный весь. Видали мы таких, один раз правда. Он по утру как-то пришёл в Новый, до забору ломилси. Здоровучий нехристь иродский, да живучий был — намучались мужики с ним. А дед Костькин, Олегыч, того — перегнулси зомбя через забор наш, да и откусил прямо до поясу. Считай всего его и съел. И как не поплохело ироду злобому? Дед Олегыч он жеж что там, в селе соседнем не просыхал никогда, так и тут так же и осталси. Ещё и мужиков научил самогону из картошков подгнивших делати. Ему уж и бабы и старейшина и набольший даж пообщали всю бороду повыдергать еслив он не перестанет мужиков до урожаю не убранному спаивати, а он ни в какую. Говорит — идите вы все лесом, да через кладбище, шоб людям мозги своёю пакостную речёю не травити. Во как. Ну, не успели они ничего, съел зомбя его. Так мужики его долго били. Патронов извели — тьма. Вилов аж четыре поломали, а он всё в забор наш лез. А страшной какой! Жуть. Мы его потом солярою, что последняя была — всю поизвели, да зажгли прямо во дворе. Домов считай пять погорело и зомбя этот. Даж Амбар заполыхал. Вовремя потушили, а тоб и генератор спалило. Ну, тогда ружьев таких не было. А теперь вот есть, да у нас, а стрелять лучше нас никто не могёт. Батька только мой, но так он ужо старенький, глаз не тот. Так что считай мы только так и могём во всём Новом. Вот сколько живу — а уж много живу-то, шишнадцать это считай что мужик, да в годах, жениться пора. Детишков вот парочку ещё…, Любаня антиресно согласится на двоих-то? Так-то оно у нас не принято, двоих-то. Мало оно. А мне чего-то не охота шоб много было. Я бы вот как у батьки моего — один и баста! Но на одного-то Любаня точно не согласитси. Двоих вот мож и согласитси, а одного никак, то я точно знаю.

Ох! Чего это? Петька вот не знает, Сёмка плечами жмёт, а я вот тоже что-то не помню звук такой. Будто трящит что-то…, ух! Как заорал-то кто-то. Видать с Лешаком столкнулся, тоись с зомбём энтим. Ну, всё. Точно то зомбя — теперь бегом надо, пока не убёг. А то потом може и не найдём. Они, которые злобые и непраильные, шустрые и совсем головой больны. Они ж из чего попало все. Потому такие дурные. Счас не поймаем, потом ищи свищи — не найдёшь.

Уф, всё, заимка вот. Ага, кровища везде. Зомбя не видно, мужик какой-то, дохлый весь, вон, кишков ведра два, считай на полу все. Не пожран отчего-то, целый, ток вот кишков много…, мож и правда Лешак то был. А, пусть его нехристя лесного! Зомбей найти мож и не выйдет — Лешак он, я так мыслю, тоже ведь как зомбя, ну, страшной должен быть. Так вот мы его бошку вместо зомбя и снесём к набольшему. А что? Никто ж Лешаков живьём не видел? Не видел. Вот мы и того ему, бошку-то…

— Ты чего Виталька, беляны объелся весь???

— А чего Сём, ну Лешак, ну и пусть. А бошку он себе потом новую отростит.

Задумались они, оно ведь как у Лешаков-то, убить их нельзя в лесу-то. Они ж к дереву пойдут и всё, у него тут же всё и отрастёт. Нам ежели ему бошку отсечь, да быстро убежати, он и не узнает нас потом. Без бошки то, он и запахов не поймёти. А потом поздно будет, то может мы после прошли или ранее. Растеряетси Лешак значит, а мы ужо и сбежали.

Следов он много оставил, заметные они. Легко по ним идти, вон и ветки поломал все и кровища кое-где на листиках, добрый след, быстро догоним…

Охо-хой, страхолюдина какая…

— Не Лешак то. — Сёмка на спину ему ружьём показывает, нам объясняет значит. А мы как будто сами ужо не поняли. То зомбя, такой как в Новый приходил, только маленькай. Оно с ними всяко бывает, вот кто порубает зомбей, умный ежели, то порубивши, сожгёт его всего, шоб до пеплу. А ежели дурной, как вот бродяжники, то бросит всё как есть. А оно ж тут так нельзя. Зомбя ожить хочут и тут они то могут — бесовская в них сила, потому и могут. А сростаютси як им оно попало. Вот и страшные потому такие. У этого вон спина вся как ель мёртвая, апосля молнии. Кости всякие торчат, мусору куски, вон у хвостища, пальцы чьи-то прямо со спины растуть. Жуткая тварина.

Видати кто-то зомбей штуков пять порубал, да не сжёг.

— Ближе подём, а потом по ногам яму.

— Да знаем мы Виталь, не впервой зомбя ловим-то.

Ну так и не впервой, но всё равно ж, я ж вродь как старшой, по группе-то. Я в фильме, в соседнем селе, когда кину показывали по большому белому крану то видал. Старшой всегда перед атакой командывает значит, шоб значит, лучше все понимали чего делати. Вот.

Эх! Хорошие ружья! И двух секунд хватило. Всё, валяетси он, ноги-руки поотстрелены все…, етит его, ужо рука приросла! На те, понос ты свинячий, да ходячий! Точно по сросту этому мерзотному. А теперь шоб не росло оно обратно, пару разов ещё по руке этой пальнём.

Уф, какое всё ж хорошее ружьё! Слизей жёлтых ложка и мясу кусочек и всё, нету больше ничаго. Ага, надо бы и остальное так же, шоб значит, не сросся обратно. Так, ага, бошку Петька ему ужо срубил, в сумку положил, ага. Всё, можно уходити до Новогу. Вот жеж подивятся все! Дня и не прошло, а мы уж зомбя отловили, да какого зомбя! Здоровучий гад. Ток надобы его пожечь, шоб не ходил больше. А то как бы на поле не пришёл, всю ж зелень потопчит ирод проклятущий. А там бабка Матрёна у нас ток мяту да душицу рассадила. Оно так-то еды у нас навалом, земля тут хорошая, родит много. А вот приправов всяких нету. По реликты мы не ходим, в Дыре ничего не…

— Петька! — Чуть не ору я, а он достреливает последние кусочки от туловищу зомбя этого, не видит ничего. — У заимки той, крышу-то видали? Так-то реликт!

— Да ну брехня…

— Я те счас по шеи тресну, буит тебе бряхня Сёмка. Реликт то. Он видал какой пушистай, да весь бардовай? А я ток щас вот вспомнил — шевелится он, вот! Реликт то.

— Так чаго, обратно, на заимку?

— Ага, и зомбя бошку принесём и реликт, весь Новый на ухах стояти буит!

Ничё, недовольны они конечно, вон носы кривят, думают брешу я всё, привиделось мне. А ничего такого — реликт та крыша! Реликт точно…, ну, мне вот думается что реликт, а чего оно на самом деле я ж точно знать не могу. Но вот сердцем чую — то самое оно, что на крыше.

Во, теперь и Петька согласен, а Сёмка всё сумневаетси. Но на всякий случай надо всю его сумку забить этой фиговиной странной.

— Ну чаго в мою-то Виталь?

— Ну а в чью Сём? У Петьки вона в сумке бошка зомбячья, а в моёй еда ляжит. Ток твоя и остаётси.

— Так выкинь.

— Как это выкинь? А ежели ураган и прятатьси нам надобно буит, чего есть то буим? Нет Сёмка, в твоёй сумке мы реликт в Новый и снесём. А как придём, ты старейшине скажи, вот мол, нёс я реликт и сумка вся прохудиласи, новую надобно мне. Он и дасть.

— Он ежели и дасть то до загривку валенком. А не сумку новую…

И чего вот стонет? Дасть не дасть…, у меня сумка может неказиста, да другой-то у меня нету. Пусть вон всякую гадость в свои сумки они сами и суют, а мне сумка моя ещё пригодитси…