Глава 1

Вилль-дю-Пер, городок в южной Франции, 1096 г.

В церкви звонили колокола.

Громкий, тревожный перезвон эхом разлетался по полуденному городку.

За четыре прожитых здесь года я лишь дважды слышал, чтобы колокола звонили средь бела дня. В первый раз — когда пришло известие о смерти королевского сына. Во второй — когда через город пронесся отряд соперника нашего господина. Пронесся, оставив убитыми восемь человек и сожженными до основания чуть ли не все жилища.

Что происходит?

Я метнулся к окну постоялого двора, который держал вместе со своей женой, Софи. Люди, многие с инструментами, сбегались на площадь. «Что случилось? — вопрошали они. — Кому нужно помочь?»

Затем всеобщее внимание обратилось к Арно, владельцу небольшого участка у реки. Промчавшись по мосту на своем муле, он вытянул руку в сторону дороги и закричал:

— Идут! Они идут! Они уже почти здесь!

С востока вдруг долетел разноголосый гул. Я перевел взгляд на деревья, прищурился… и разинул рот. Господи, мне это снится, сказал я себе. Ведь в наших краях появление странствующего торговца с тележкой уже считалось событием. Я моргнул… и еще раз…

Такого скопления народа видеть мне еще не приходилось! Теснясь на ведущей в селение узкой дороге, гудящая людская масса вытянулась насколько хватало глаз.

— Софи, сюда! Быстрее! — крикнул я. — Тут такое…

Жена, с которой мы прожили уже три года, подбежала ко мне. Золотистые волосы прикрывала белая шапочка.

— Матерь Божья… Хью…

— Это армия, — пробормотал я, сам еще не веря увиденному. — Армия Крестового похода.

 

Глава 2

Призыв папы долетел даже до нашего городка, Вилль-дю-Пер. Мы уже слышали о людях, которые, побросав семьи и нашив на одежду крест, движутся по направлению к Авиньону. И вот они здесь… армия крестоносцев идет маршем через Вилль-дю-Пер!

Но какая армия! Запрудившие дорогу несметные толпы скорее походили на сброд, о котором говорилось в писаниях Исайи и Иоанна. Мужчины, женщины, дети, вооруженные дубинками и захваченными прямо из дому орудиями мирного труда. Сколько их там было? Тысячи. Никакой единой формы, никаких доспехов — только лишь пыльные красные кресты, неуклюже нашитые или намалеванные краской на драных рубахах. И во главе этого сброда не какой-нибудь доблестный герцог или король в украшенной гербом кольчуге, гордо восседающий на благородном коне, нет — маленького росточка человечек в домотканой монашеской рясе, босоногий, лысоватый, в соломенной шляпе вместо короны, ехал впереди на обыкновенном муле.

— Если они чем напугают и обратят в бегство турок, то лишь своим ужасным завыванием, — заметил я, качая головой, — а уж никак не мечами.

На наших с Софи глазах колонна достигла каменного моста на окраине городка. Молодежь и старики, мужчины и женщины, с пиками, булавами и древними мечами, некоторые в ржавых рыцарских доспехах. Телеги, тачки и повозки, усталые мулы и оторванные от плуга лошади. Тысячи и тысячи.

Жители городка замерли, в изумлении тараща глаза. Выбежавшие вперед дети пританцовывали возле монаха. Ничего подобного никто из нас прежде не видел. Здесь никогда ничего не происходило!

Я и сам стоял пораженный, словно явился свидетелем чуда.

— Софи, скажи мне, что ты видишь?

— Что я вижу? Я вижу армию, в которой все либо святые, либо полные дураки. В любом случае экипирована она уж точно хуже некуда.

— Но приглядись хорошенько, здесь же нет ни единого дворянина. Самые обычные люди вроде нас с тобой.

Внизу под нами огромная колонна сбивалась в толпу, заполняя главную площадь. Странный монах остановил мула, потянув за поводья. Какой-то бородатый рыцарь помог ему спешиться. Встречать монаха вышел городской священник, отец Лео. Пение прекратилось, крестоносцы опустили оружие и кирки. Все население городка сбежалось к крохотной площади. Каждый хотел послушать, что скажет предводитель воинства.

— Меня зовут Петр Пустынник. — Голос монаха прозвучал на удивление громко и сильно. — Его святейшество папа римский Урбан доверил мне возглавить армию защитников веры, дабы привести ее в Святую землю и вырвать священный гроб из рук язычников. Есть ли здесь воистину верующие?

Странное впечатление производил этот монах — бледный, с длинным носом, придававшим ему сходство с мулом, в бурой от грязи рваной рясе и босоногий. Однако когда он говорил, то как будто вырастал, и голос его, наливаясь мощью и уверенностью, звенел не хуже колокола.

— Земля, на которой Господь наш принес великую жертву, осквернена нечестивыми турками. Поля, по которым текли некогда молоко и мед, политы ныне кровью христианских мучеников. Церкви разорены и преданы огню, святилища уничтожены. Бесценные реликвии веры, кости святых, брошены голодным псам; заветные сосуды, хранившие кровь самого Спасителя, валяются, как мусор, как бутыли с прокисшим вином.

— Присоединяйтесь к нам! — загудела толпа крестоносцев. — Побьем поганых и воссядем с Господом на небесах.

— Тем, кто пойдет с нами, — продолжал монах, назвавшийся Петром, — тем, кто отложит мирские дела и вступит в ряды нашей армии Крестового похода, Его святейшество папа Урбан обещает неслыханное вознаграждение. Богатство, добычу и славу в битве. И не только это. Его святейшество берет на себя заботу о ваших семьях, обо всех, кто, исполняя долг, останется здесь. Им — вечная жизнь в раю, у ног благодатного Господа нашего. Вернувшимся из похода — свободу от крепостной зависимости. Кто с нами, храбрецы?

Монах распростер руки, приглашая всех вступать в его войско. И надо признать, устоять перед таким призывом было невозможно.

Одобрительные возгласы доносились со всех сторон. Люди, которых я знал годами, кричали:

— Я… я пойду!

Я видел, как Мэтт, старший сын нашего мельника, вскинул руки и обнял мать. Видел, как кузнец Жан, силач, гнущий железо голыми руками, опустился на колени и принял крест. Еще несколько человек, в большинстве своем молодые парни, сбегав домой за вещами, тоже соединились с толпой воинов веры.

— Dei leveult! — кричали все. — Бог того хочет!

Кровь моя вскипела. Какое невероятное приключение ожидает их всех. Какие богатства! Какие трофеи! Какая редкая возможность раз и навсегда изменить свою судьбу. Душа моя ожила. Я подумал о свободе, которую смогу обрести в походе, о сокровищах, которые захвачу по пути. В какой-то миг я уже почти поднял руку и открыл рот, чтобы крикнуть: «Я тоже пойду с вами! Я принимаю крест!»

Но тут рука Софи легла на мое плечо, и я прикусил язык.

Еще немного, и процессия тронулась в путь. Крестьяне и каменщики, хлебопеки и служанки, шлюхи, жонглеры и преступники подняли на плечи мешки и самодельное оружие и затянули песню. Петр Пустынник взобрался на мула, кивком благословил наш городок и вытянул руку в направлении на восток.

С тоской и грустью смотрел я им вслед. С той тоской и жаждой перемены мест, которая, как мне казалось, осталась в прошлом. В юности я много путешествовал. Мое детство прошло среди голиардов, странствующих монахов и школяров. Было в тех днях что-то такое, о чем я все еще скучал, что застыло, уснуло во мне за годы жизни в Вилль-дю-Пер, но не умерло.

Мне недоставало свободы. И свободы не только для себя, но и для Софи и наших будущих детей.

 

Глава 3

Двумя днями позже другие гости пожаловали в наш городок.

Сначала с запада докатился страшный, сотрясающий землю шум, потом появилось облако пыли — всадники неслись во весь опор! Я катил бочку из подвала, когда вдруг начали падать бутыли и кувшины. Страх и растерянность сжали сердце. Я вспомнил, как два года назад банда разбойников напала на наш городок. Беда не обошла ни один дом, и те, что не были сожжены, подверглись разграблению.

Сначала громкий, пронзительный вопль, потом крик. Дети, игравшие на площади в мяч, рассыпались в стороны. Восемь тяжелых боевых коней с грохотом проскакали по мостику. Восседавшие на них рыцари носили пурпурный с белым цвета нашего сеньора, Болдуина Трейльского.

Отряд остановился на площади. В старшем из рыцарей я узнал Норкросса, кастеляна нашего сеньора, его верного служаку. Оглядев деревушку, он громко спросил:

— Это Вилль-дю-Пер?

— Должно быть, мой господин, так оно и есть, судя по вони, — с презрительной ухмылкой ответил один из его спутников. — Нам было сказано держать на восток, пока не потянет дерьмом, а потом уже ехать прямо на сию вонь.

Присутствие этих людей не предвещало ничего хорошего. Я медленно направился к площади. Сердце тревожно стучало. Случиться могло что угодно. Где же Софи?

Норкросс слез с коня, за ним последовали остальные. Кони тяжело храпели. Под полуопущенными веками глаза кастеляна казались темными и лишь иногда поблескивали узкой серебристой полоской, на подбородке пробивалась редкая бородка.

— Приветствую вас от лица вашего сеньора, Болдуина, — громко, чтобы все слышали, начал он, выходя на середину площади. — До него дошло известие, что тут прошел какой-то жалкий сброд во главе с неким болтливым отшельником.

Пока кастелян держал речь, его люди начали шнырять по городку, расталкивая женщин, отбрасывая попадающих под ноги ребятишек, по-хозяйски заглядывая в дома. На их грубых лицах как будто было написано: «Убирайся с дороги, дерьмо. Ты — никто, пустое место. Мы здесь хозяева».

— Ваш господин попросил меня поговорить с вами, — объявил Норкросс. — Он надеется, что никто из вас не поддался бредням этого безумца. Хрен у него давно отсох, но мозги высохли еще раньше.

Теперь я понял, что делают здесь Норкросс и его приспешники. Они пытались пронюхать, кто из подданных Болдуина принял крест и ушел на восток.

Норкросс расхаживал по площади, пытливо вглядываясь в лица собравшихся.

— Ваш господин и повелитель — Болдуин, и ему вы обязаны служить, а не траченному молью, дряхлому отшельнику. Болдуину вы обязаны повиноваться, а не кому-то другому. Только он может защитить вас, а не какой-то папа римский.

Вот тогда-то я наконец увидел Софи, спешащую от колодца с ведром. С ней была жена мельника, Мари, и их дочь, Эме. Перехватив взгляд жены, я сделал знак держаться подальше от Норкросса и его головорезов.

Отец Лео выступил вперед.

— Если дорога тебе душа твоя, рыцарь, — смело сказал священник, — не хули тех, кто сражается ныне во славу Господа. И не сравнивай свою защиту с той, что дает святой папа. Это богохульство.

Отчаянные крики заставили нас повернуться. Два рыцаря из отряда Норкросса, схватив за волосы, тащили мельника Жоржа и его младшего сына, Ало.

Обоих бросили на землю посреди площади. Как они узнали?..

Норкросс как будто даже обрадовался. Подойдя к съежившемуся от страха мальчишке, он наклонился и сжал его лицо рукой в тяжелой перчатке.

— Вот как ты заговорил, священник? Значит, папа может защитить вас, а? — Он усмехнулся. — Ну что ж, почему бы нам и не проверить, чего на самом деле стоит его защита?

 

Глава 4

Как же мне было стыдно из-за нашей полной, очевидной беспомощности. Звеня мечом, Норкросс направился к испуганному мельнику.

— А скажи-ка, мельник, — усмехнулся кастелян, — разве не два сына было у тебя на прошлой неделе?

— Мой старший, Мэтт, ушел в Воклюз, — сказал Жорж и посмотрел на меня. — Учиться работе с металлом.

— Работе с металлом…

Норкросс кивнул и, поджав губы, улыбнулся, словно говоря: «Я же знаю, что это все куча дерьма». Жорж был моим другом. Сердце сжалось от сострадания. Я пытался вспомнить, какое оружие есть у меня на постоялом дворе и не могли бы мы, если понадобится, дать отпор рыцарям.

— Если твой старший сын ушел, — продолжал Норкросс, — то как же ты собираешься платить подати герцогу, ведь рабочих рук стало меньше на треть?

Взгляд Жоржа заметался.

— Мы справимся, мой господин. Я стану работать еще больше.

— Хорошо. — Норкросс снова кивнул и шагнул к мальчишке. — В таком случае ты справишься и без этого, верно?

Он схватил девятилетнего Ало за ворот, дернул вверх, ровно мешок сена, и потащил визжащего и брыкающегося парнишку к мельнице.

Проходя мимо притихшей дочери мельника, кастелян подмигнул своим людям.

— Угощайтесь. У нашего мельника такое милое зерно.

Рыцари расхохотались и, схватив кричащую бедняжку Эме, потащили ее в мельницу.

Страшный спектакль разворачивался на моих глазах. Норкросс снял с седла моток веревки и с помощью одного из своих прислужников начал привязывать Ало к большому мельничному колесу, наполовину сидящему в реке.

Бедняга Жорж припал к ногам кастеляна.

— Разве я не служил моему господину верой и правдой? Разве не исполнял все свои обязанности?

— Проси защиты у Его святейшества, — со смехом ответил Норкросс, захлестывая веревкой запястья и лодыжки мальчика.

— Отец, отец! — взывал насмерть перепуганный Ало.

Норкросс повернул колесо, и под отчаянные крики Жоржа и Мари их сын погрузился в реку. Подержав мальчика под водой, кастелян медленно поднял его над поверхностью. Ало вынырнул, хватая ртом воздух.

— Что скажешь, святой отец? — Презренный рыцарь повернулся к нашему священнику. — Так-то защищает вас ваш папа? Ты на это рассчитывал?

Поворот колеса, и ребенок вновь скрылся под водой. Городок содрогнулся от ужаса.

Я досчитал уже до тридцати.

— Помилуйте! — вскричала, падая на колени, Мари. — Он ведь всего лишь ребенок.

Норкросс не спеша взялся за колесо, Ало, задыхаясь, выкашливал попавшую в легкие воду, из-за двери мельницы доносились слабые крики Эме. Мне и самому не хватало воздуха. Необходимо было что-то делать, пусть даже рискуя собственной жизнью.

— Сир. — Я выступил вперед и поклонился Норкроссу. — Я помогу мельнику с податями. Он будет отдавать на треть больше.

— А ты еще кто такой, морковная голова?

Рассерженный рыцарь обернулся и с изумлением воззрился на мои ярко-рыжие волосы.

— Если так угодно моему господину. — Еще шаг вперед. И еще. Я готов был нести любую чушь, лишь бы отвлечь его от мальчика. — Мы дадим нашему господину два бушеля морковки!

Я собирался продолжить, заболтать его, рассмешить, потешить, сделать все, что в моих силах, но тут один из приспешников кастеляна пришпорил коня. Перед глазами мелькнула шипованная перчатка, и в следующее мгновение эфес меча обрушился на мою голову.

Я упал на землю, но все же услышал вскрик Софи:

— Хью, Хью!

— Этот, с морковной головой, должно быть, большой приятель мельника, — ухмыльнулся Норкросс. — Или его женушки. Так, говоришь, на треть? Что ж, от имени твоего господина принимаю это предложение. С сегодняшнего дня подати увеличены на треть.

Говоря это, кастелян снова опустил колесо. Лежа на земле, я слышал заглушенный водой стон Ало.

— Хотите драться? — заорал Норкросс. — Так деритесь во славу вашего сеньора, когда он потребует от вас этого. Но закон есть закон. Вы же понимаете, что такое закон? Понимаете?

Он не торопился поворачивать колесо, даже облокотился на него.

И тогда по толпе пронесся жалобный призыв:

— Помилуйте… поднимите мальчика. Поднимите.

Я сжал кулаки, мысленно ведя счет. Двадцать… тридцать… сорок…

Норкросс картинно вскинул бровь.

— Боже… совсем забыл о времени.

Он медленно повернул колесо, и город увидел распухшее, с широко открытыми глазами лицо мальчика. Рот у него был открыт, но жизнь уже ушла.

Мари дико вскрикнула, по лицу Жоржа текли слезы.

— Какая жалость, — вздохнул Норкросс, вращая колесо, пока безжизненное тело ребенка не оказалось вверху. — Похоже, доля мельника ему все же не по плечу.

Жуткая тишина повисла над деревней. И нарушили ее лишь всхлипы вышедшей из мельницы на подгибающихся ногах Эме.

— Трогаемся! — Норкросс дал знак своим рыцарям. — Думаю, они тут поняли, что хотел донести до них герцог.

Пересекая площадь, он остановился около меня и опустил ногу в тяжелом сапоге на мою шею.

— И не забудь про свое обещание, морковная голова. Я присмотрю за тем, как ты будешь расплачиваться со своим господином.

 

Глава 5

Тот страшный день перевернул мою жизнь. Вечером, когда мы лежали в постели, я рассказал Софи обо всем, что случилось, ничего не утаив. Мы всегда всем делились, как плохим, так и хорошим. Комнатка, служившая спальней, помещалась позади постоялого двора, и кроватями нам служили расстеленные на полу перьевые тюфяки. Я нежно поглаживал длинные белокурые волосы Софи, спускавшиеся едва ли не до талии. Каждое ее движение, каждый вздох напоминали, как сильно я люблю ее. Моя любовь нисколько не ослабела с того дня, когда мы впервые увидели друг друга.

Да, то была любовь с первого взгляда. А ведь мне тогда едва исполнилось десять лет!

Детство мое прошло в постоянных разъездах с группой странствующих голиардов, которым меня в совсем юном возрасте отдали после смерти матери, любовницы какого-то священника, когда скрывать мое присутствие в его доме стало невозможно. Эти люди отнеслись ко мне как к своему и воспитали соответственно, обучив латыни, грамматике и логике, преподав основы чтения и письма.

Но прежде всего они научили меня играть. Мы останавливались в больших городах — Ниме, Клюни, Пю, где собирали толпы зевак, желающих послушать непристойные песенки, посмотреть на жонглеров и гимнастов. Каждое лето наш путь пролегал через Вилль-дю-Пер. Однажды я увидел Софи на постоялом дворе, принадлежавшем ее отцу, и она, смутившись, все же не успела спрятать от меня свои голубые глаза. Позднее я заприметил ее, когда она подглядывала за нами — за мной! — во время репетиции, и, сорвав подсолнух, подошел к ней.

— Что на входе бывает твердым, а на выходе мягким?

Глаза у нее широко раскрылись, а щечки зарделись.

— Только у дьявола могут быть такие ярко-рыжие волосы, — сказала она и убежала.

Я так и не успел дать ответ: капуста.

Каждый раз, когда мы возвращались, я приходил к ней с подсолнухом, а тем временем неуклюжая девочка постепенно превращалась в самую красивую девушку из всех, кто попадался мне на глаза. Она же встречала меня шутливым стишком:

Как-то я назвал ее своей принцессой, а Софи ответила, что у меня таких принцесс, должно быть, в каждом городе по дюжине. Но это было не так. Каждый раз я обещал вернуться и всегда возвращался. А потом просто остался.

Те три года, что мы были женаты, стали самыми счастливыми. Впервые в жизни я чувствовал, что не хочу уезжать. Впервые в жизни я влюбился.

Но в ту ночь, когда мы лежали, обнявшись, на перьевых тюфяках, что-то говорило мне, что больше я так жить не могу. Ярость и гнев клокотали в сердце, ужас случившегося днем переполнял душу. Я знал, что это никогда не кончится, что на место одного Норкросса всегда придет другой, что вместо одной подати всегда появится другая, еще более тяжкая. Я знал, что Ало — не последний, что та же участь грозит каждому. И вполне может случиться, что однажды к мельничному колесу привяжут моего сына.

Так будет до тех пор, пока мы не получим свободу.

— Софи, мне нужно сказать тебе нечто очень важное.

Я поудобнее пристроился к ее теплой спине.

Софи уже почти уснула.

— А это не подождет, Хью? Что может быть важнее того, чем мы только что поделились друг с другом.

Я глубоко вздохнул.

— Раймунд Тулузский собирает армию. Мне рассказал Поль, возчик. Через несколько дней они выступят в Святую землю.

Софи повернулась и посмотрела на меня как-то неуверенно, должно быть, еще не понимая, зачем я сообщаю ей об этом.

— Я должен идти.

Ошарашенная известием, она приподнялась.

— Ты хочешь принять крест?

— Дело не в кресте, за это я бы драться не стал. Но Раймунд пообещал свободу всем, кто вступит в его армию. Свободу, Софи… Ты же видела, что случилось сегодня.

Она села.

— Да, Хью, видела. И поняла, что Болдуин никогда не освободит тебя. Как и никого из нас.

— Придется, — не согласился я. — У него просто не будет иного выбора. Они с Раймундом союзники, ему некуда деться. Подумай, милая, как все изменится. Кто знает, что меня там ждет? Что я смогу найти? По рассказам, там полным-полно сокровищ, которые только и ждут, когда же их возьмут. А священные реликвии? Одна может стоить больше, чем тысяча постоялых дворов вроде нашего.

— Ты уходишь, — отводя глаза, прошептала она, — из-за того, что я не смогла родить тебе ребенка.

— Нет, нет! Никогда так не говори! И даже не думай! Я люблю тебя больше всего на свете. Каждый день, когда я вижу, как ты убираешь двор или возишься на кухне в дыму и копоти, я чувствую себя самым счастливым человеком на земле. Нам суждено быть вместе, мы предназначены друг другу. Ты и не заметишь, как я вернусь.

Софи кивнула, хотя я и видел, что не убедил ее.

— Ты ведь не воин, Хью. Тебя могут убить.

— Я сильный и ловкий. Здесь никто не способен повторить мои трюки.

— И никто не желает слушать твои глупые шуточки, — фыркнула Софи. — Кроме меня.

— Ну, тогда я напугаю неверных своими ярко-рыжими волосами.

Мне показалось, что по губам ее скользнула тень улыбки. Я взял Софи за плечи и посмотрел ей в глаза.

— Я вернусь. Клянусь! Как в детстве, помнишь? Я всегда говорил, что вернусь, и всегда возвращался.

Софи неохотно кивнула. Ей было страшно, но и мне тоже. Я прижал ее к груди и погладил по волосам.

Софи подняла голову и поцеловала меня. В поцелуе смешались страсть и слезы.

Желание поднялось во мне, и я ничего не мог с этим поделать. Софи хотела того же — это было видно по ее глазам. Я обнял ее за талию, и она уселась на меня сверху. Тело мое словно озарилось ее теплом.

— Софи…

Мы двигались в едином, доведенном до совершенства ритме, и она чуть слышно постанывала от наслаждения. И что только взбрело мне в голову? Как я могу ее оставить? Как можно быть таким дураком?

— Ты вернешься, Хью?

Наши взгляды встретились.

— Клянусь. — Я привстал и вытер застывшую на ее щеке слезинку. — Кто знает, может, твой муж станет рыцарем. Может быть, он вернется с несметными сокровищами, покрыв свое имя славой.

— Ты мой рыцарь, — прошептала Софи. — А я — твоя королева.

 

Глава 6

Утро того дня выдалось ясным и свежим, небо было чистое. Я поднялся еще до восхода. Накануне вечером жители нашего городка устроили в мою честь настоящий пир. Все пожелания и напутствия были произнесены, я распрощался с друзьями и знакомыми.

Оставалось последнее прощание.

У двери Софи вручила мне дорожный мешок со сменой одежды, ломтем хлеба и веточкой лесного ореха, чтобы чистить зубы.

— Там может быть холодно. Вам придется перебираться через горы. Возьми что-нибудь теплое. Я сейчас принесу кожух.

Я остановил ее:

— Софи, сейчас лето. Кожух понадобится зимой, когда я вернусь.

— Тогда давай положу побольше еды.

— С голоду не умру. — Я гордо выпятил грудь. — Люди будут только рады накормить крестоносца.

Софи с улыбкой посмотрела на мое ветхое платье и камзол из телячьей кожи и покачала головой.

— Не очень-то ты похож на крестоносца.

Я улыбнулся в ответ.

— И вот что еще… — Она вдруг подбежала к столу у очага и тут же вернулась с вырезанным из бука и раскрашенным цветочками гребнем для волос. Когда-то он принадлежал ее матери, и я знал, что после постоялого двора это самая ценная для Софи вещь. — Возьми его с собой, Хью.

— Спасибо, но там, куда я отправляюсь, на человека с женским гребнем будут смотреть как на сумасшедшего, — попытался отшутиться я.

— Там, куда ты отправляешься, мой милый, он понадобится тебе больше всего. — К моему удивлению, Софи переломила гребень пополам и протянула одну половинку мне. Мы составили половинки, и они совпали так, что трещина была совершенно не заметна. — Никогда не думала, что придется прощаться, — проговорила она, едва сдерживая слезы. — Думала, мы всю жизнь проживем вместе.

— Так все и будет.

Мы снова сложили половинки гребня в единое целое.

Я обнял Софи и крепко поцеловал. Ее худенькое тело дрожало, но она изо всех сил пыталась держаться. Все слова были сказаны.

— Ну…

Я вздохнул и улыбнулся.

Мы еще долго стояли, не разнимая рук, а потом я вспомнил про свой подарок и вынул из кармана камзола маленький подсолнух, который сорвал рано утром за рекой.

— Я вернусь, Софи, и принесу тебе подсолнух.

Она взяла его, и ее глаза наполнились слезами.

Закинув мешок за спину, я вгляделся в ее чудесное, мокрое от пролившихся-таки слез лицо.

— Я люблю тебя, Софи.

— Я тоже люблю тебя, Хью, и уже жду, когда ты принесешь следующий подсолнух.

Я зашагал к дороге на запад, в сторону Тулузы. На каменном мосту в самом конце деревни я оглянулся и в последний раз посмотрел на постоялый двор. Последние три года он был моим домом. Здесь я провел самое счастливое время.

Я помахал Софи. Она смотрела мне вслед, держа в одной руке подсолнух, а в другой половинку гребня.

И тогда, чтобы хоть немного развеселить жену, я смешно подпрыгнул и продолжил путь, вслушиваясь в долетавший издалека смех.

Такой она и осталась в моей памяти. С длинными, до пояса, золотистыми волосами. С улыбкой на заплаканном лице. Смеющаяся звонко, как девчонка.

Этот образ я носил с собой следующие два года.

 

Глава 7

Год спустя, где-то в Македонии

Рыцарь с густой черной бородой осадил коня на крутом склоне горного хребта и закричал:

— Вперед, вы, принцессы, а не то так и не увидите турецкой крови. Шевелитесь!

Шевелитесь… Мы шли и шли уже несколько месяцев. Месяцы казались годами, нам всего недоставало, но при этом ничего и не происходило, если не считать стертых в кровь ног да блох в бороде.

Мы прошли Европу и перевалили через Альпы. Поначалу все держались плотно, не отставая, встречая теплый прием в каждом попадавшемся на пути городке. На нас были чистые рубахи с ярким крестом, шлемы блестели на солнце.

Потом были горы Сербии, где каждый шаг грозил стать последним, где за каждым перевалом могла скрываться засада. Немало смельчаков, горящих желанием сразиться во славу Господа, погибли на моих глазах, сорвавшись с криком в пропасть или получив в грудь сербскую либо мадьярскую стрелу. А ведь до турок оставалась еще тысяча миль.

Все это время нам без устали твердили, что армия Петра ушла далеко вперед, громя неверных и собирая богатую добычу, а в это время наши предводители ругались и спорили между собой, тогда как остальные едва тащились под немилосердным солнцем, торгуясь и дерясь за кусок хлеба.

Я пообещал Софи, что вернусь через год. Теперь слова обещания звучали издевательской насмешкой, снова и снова приходя ко мне в снах.

За время пути я приобрел двух друзей. Один, по имени Никодим, был старый грек, обученный наукам и языкам. Несмотря на тяжелую сумку с сочинениями Аристотеля, Евклида и Боэция, он ухитрялся не отставать от нас. Мы называли его Профессором. Нико уже совершал паломничества в Святую землю и знал язык турок. Немало часов он потратил на то, чтобы научить чему-то и меня. К армии старый грек присоединился в качестве переводчика. Седая борода и побитое молью платье обеспечивали ему репутацию предсказателя, но каждый раз, когда в ответ на вопрос изнывающего от усталости воина: «Где мы, Профессор?» — следовало уклончивое: «Близко», вера в его способности получала серьезный удар.

Вторым стал Робер с гусыней по кличке Гортензия, проникший в наши ряды, когда армия проходила через Апт. Робер утверждал, что ему шестнадцать, но достаточно было только посмотреть на его свежее безусое лицо, чтобы понять — парень врет.

— Буду рубить турок, — хвастал он, размахивая самодельным ножом.

Я дал ему удобную для ходьбы палку.

— Начни с этого.

С той минуты Робер и его гусыня стали нашими неизменными спутниками.

Лето уже заканчивалось, когда армия наконец выбралась из гор.

— Где мы, Хью? — простонал юноша, окидывая взглядом открывшуюся перед нами глубокую долину.

— По моим расчетам… — бодро начал я, — сейчас минуем тот кряж, и слева должен быть Рим. Не так ли, Нико? Мы ведь все паломники в город святого Петра, верно? Или… вот черт, да это же крестовый поход!

По цепочке изнуренных воинов прошелестел смех.

Никодим начал было что-то объяснять, но все закричали, чтобы он придержал язык.

— Знаем, Профессор, знаем. Близко, да? — съязвил тощий испанец с крючковатым носом, заслуживший кличку Мышь.

Внезапно я услышал доносящиеся спереди крики. Всадники подстегнули утомленных лошадей и поскакали к краю хребта.

Робер кинулся вслед за ними.

— Если там драчка, я займу тебе место, Хью.

Откуда только силы взялись! Я схватил щит и побежал вперед. Горы впереди расступались, образуя широкий проход. Сотни людей, как благородных рыцарей, так и простолюдинов, уже столпились там.

Только на сей раз опасность никому не угрожала. Люди хлопали друг друга по спине, воздевали руки вверх, размахивали мечами и швыряли в воздух шлемы.

Вдалеке серая цепочка холмов прерывалась узкой синей полоской.

— Босфор! — кричали люди.

Босфор!

— Господи, — прошептал я. — Мы дошли!

Радостные крики становились громче и громче, все указывали на раскинувшийся на краю перешейка и обнесенный крепостной стеной город. Константинополь! У меня перехватило дух. Ничего подобного я еще не видел. Сияющий сквозь повисшую над ним дымку, город казался бесконечным.

Многие рыцари опустились на колени, дабы вознести молитву. Другие, слишком уставшие для подобных церемоний, просто склонили головы и плакали.

— Что происходит? — вертя головой, спросил Робер.

— Что происходит? — повторил за ним я и, наклонившись, взял горсть земли и опустил ее в мешок. Потом схватил мальчишку и подбросил вверх. — Видишь вон те холмы за проливом?

Он кивнул.

— Ну, друг, точи свой нож. Это турки!

 

Глава 8

Две недели отдыхали мы у ворот Константинополя.

Такого города, с громадными, сверкающими на солнце куполами церквей, сотнями высоких башен, руинами римских построек и храмов, с улицами, вымощенными гладким камнем, я еще не видел.

Его жители, собравшись на массивных стенах, приветствовали нас восторженными криками. Таких ярких, разноцветных, всех оттенков красного и пурпурного одежд из хлопка и шелка я тоже еще не видел. Кого здесь только не было. Европейцы, черные рабы из Африки, желтокожие китайцы. И от них не воняло! Все эти нарядно одетые люди были умыты и распространяли приятные ароматы.

Даже мужчины!

В юности я побывал во многих странах Европы и выступал в больших городах, но никогда не бывал в таком, который, пусть и отдаленно, походил бы на этот! Золото здесь чуть ли не приравнивалось к жести. Прилавки на рынках ломились от разнообразнейших экзотических товаров. Поторговавшись, я приобрел позолоченную шкатулку для благовоний, чтобы, вернувшись, подарить ее Софи.

— Вот и первая реликвия! — рассмеялся Нико.

От новых, незнакомых запахов тмина и имбиря кружилась голова; глазами я пожирал фрукты, вкуса которых не знал, — апельсины и инжир.

Я впитывал в себя все новое и необычное, чтобы рассказать потом Софи. Нас встречали как героев, а мне еще ни с кем не пришлось драться. Я уже думал, что если так пойдет и дальше, то домой я вернусь не только свободным, но и принесу неведомые ароматы.

Но рыцари и знать гнали нас дальше.

— Крестоносцы, вы пришли сюда не за серебром и мылом, а чтобы послужить славе Господней!

Мы распрощались с Константинополем и на деревянных плотах переправились через Босфор. И наконец-то вступили в страну ужасных турок!

Первые попавшиеся нам крепости оказались безлюдными и покинутыми, города сожженными и начисто разграбленными.

— Неверные — трусы, — насмехались крестоносцы. — Прячутся, как белки в дупло.

Тут и там мы замечали нарисованные красным кресты, указывавшие на то, что здесь уже прошла армия Петра.

Дворяне торопили:

— Быстрее, быстрее, шевелите ногами, лодыри, или отшельник захватит всю добычу и ничего нам не оставит.

И мы спешили, хотя теперь у нас появились новые враги: невыносимая жара и мучительная жажда. Мы жарились на солнце, точно свиньи, высасывая из бурдюков последние капли воды. Набожные мечтали о выпавшей на их долю священной миссии, благородные, несомненно, о святынях и славе, простаки о том, что наконец-то и они на что-то сгодятся.

Неподалеку от Киботоса мы впервые почувствовали близость противника. Несколько всадников в тюрбанах и длинных одеждах промчались вблизи наших флангов, выпустили стрелы, не причинившие никому никакого вреда, и скрылись за холмами, точно проказливые мальчишки.

— Гляньте только, удирают! — засмеялся Робер.

— Пошли за ними свою гусыню. — Я изобразил убегающего цыпленка. — Они, наверно, приходятся ей братьями.

Стоящий на краю густого леса Киботос тоже выглядел брошенным. Никто не хотел терять время, все горели желанием догнать армию Петра, но, испытывая острую нехватку воды, мы были принуждены войти в город.

Первое, что я почувствовал, был сильный, неприятный запах.

Никодим взглянул на меня:

— Ты тоже его уловил, а, Хью?

Я кивнул. Мы слишком часто хоронили мертвых, чтобы не узнать эту вонь. Только сейчас она была в тысячу раз сильнее. Сначала я подумал, что турки, отступая, перерезали скот, но когда мы подошли ближе, то увидели дымящийся город, полный трупов.

Тела лежали везде. Море человеческих тел и отрубленных членов. Отрезанные, с неподвижными, пустыми глазами головы и отсеченные руки и ноги плавали в лужах крови, быстро впитывающейся иссушенной землей. Здесь устроили настоящую бойню. Мужчин и женщин резали, как больных животных, обнаженные выпотрошенные трупы валялись в пыли, обугленные, почерневшие головы торчали на пиках и кольях. Стены покрывали красные кресты — нарисованные кровью.

— Что здесь произошло? — пробормотал какой-то воин.

Кто-то отворачивался, закрывая лицо, кого-то рвало. Меня тошнило, а в животе словно открылась бездонная яма.

Из-за деревьев осторожно вышли люди в грязных, рваных одеждах, с почерневшей от крови и пепла кожей. По их наполненным ужасом глазам и ввалившимся лицам было видно, что они пережили нечто воистину страшное и чудом выжили. Турки то были или христиане — сказать никто не мог.

— Армия Петра разбила нечестивых! — крикнул Робер. — Они уже идут к Антиохии.

Никодим покачал головой.

— Армия Петра перед нами, — мрачно проговорил он. — Вернее, то, что от нее осталось.

 

Глава 9

В ту ночь считанные единицы, кто остался в живых, собрались у костра, впервые за несколько недель получив возможность насладиться настоящей пищей. Они-то и поведали нам о судьбе, постигшей армию Петра Пустынника.

Поначалу крестоносцы добились некоторых успехов.

— Турки бежали от нас, как трусливые зайцы, — рассказывал старый рыцарь. — Сдавали нам города. Оставляли мечети. Все радовались и кричали: «К лету будем в Иерусалиме». Мы разделили силы. Одна часть, в шесть тысяч человек, двинулась на восток, к турецкой крепости Ксеригордон. До нас дошли слухи, что там хранятся какие-то священные реликвии. Другая часть задержалась.

Через месяц мы узнали, что вражеская крепость захвачена и наши товарищи делят богатую добычу. Упоминалось даже о сандалиях самого святого Петра. Конечно, мы спешно выступили туда, чтобы не упустить свою долю.

— Нас обманули, — подхватил другой рыцарь, удрученно качая головой. — Скоро выяснилось, что слухи распространяли сами турки через своих лазутчиков. Наша армия в Ксеригордоне уже перестала существовать, и погубила ее жажда. В крепости не хватало воды. Тысячи сельджуков окружили город и просто взяли наших измором. В конце концов обезумевшие от жажды крестоносцы открыли ворота и тут же были уничтожены. Все до единого. Все шесть тысяч. А потом эти дьяволы напали на нас.

— Сначала с прилегающих холмов донесся вой, — заговорил третий солдат. — От этого воя кровь стыла в жилах, и мы даже подумали, что вступили в долину демонов. Мы остановились. Несколько человек отправились на разведку. И вдруг дневной свет померк и солнце скрылось за тучей стрел. До конца жизни я буду помнить этот жуткий оглушающий свист. Стрелы низвергались с неба, и люди падали на колени, пораженные кто в горло, кто в грудь, кто в руку или ногу. А потом в атаку пошли всадники в тюрбанах. Волна накатывала за волной, и они рубили нас на скаку, обезглавливая одних и увеча других. Охваченные паникой, даже самые закаленные в боях рыцари повернули лошадей и бросились к лагерю. Турки преследовали их. Женщины и дети, раненые и больные, оставленные без прикрытия, — все были порублены на куски. Кому-то повезло погибнуть сразу, других же захватили. Женщин изнасиловали и всех предали мучительной смерти. Нас оставили в живых, видимо, только лишь для того, чтобы мы смогли рассказать вам обо всем этом.

Во рту у меня пересохло. Погибли? Все? Не может быть! Перед глазами промелькнули радостные лица тех, кто присоединился к армии Петра Пустынника, когда она проходила через Вилль-дю-Пер. Мэтт, сын мельника. Кузнец Жан. Совсем еще юные ребята. И что же, от них ничего не осталось?

Злость вскипела во мне, поднявшись из желудка вместе с желчью. То, за чем я пришел сюда, то, что так ценил — свобода, богатство, — утратило всякое значение. Впервые в жизни меня обуяло желание сражаться не ради собственной выгоды, а лишь затем, чтобы убивать нечестивых трусов. Отомстить! Посчитаться с ними за всех!

Я не мог больше сидеть у огня. Вскочил и, оставив Нико и Робера, убежал на самый край лагеря.

Зачем я здесь? Что мне здесь нужно? Чего я ищу?

Я прошел через всю Европу, чтобы драться за то, во что сам не верил. Любовь всей моей жизни отделена от меня тысячами миль.

Как же получилось, что столько людей погибло?

Как получилось, что надежды рухнули?

 

Глава 10

Целых шесть дней мы хоронили мертвых. Потом наша павшая духом армия двинулась на юг.

В Кесарии мы соединились с войском графа Робера Фландрского и Боэмунда Антиохского, прославленного воителя. Они только что взяли Никею. Рассказы о трусливо бежавших с поля боя турках, об оставленных ими крепостях и городах придали нам смелости. Теперь наша армия насчитывала в своих рядах сорок тысяч человек.

На пути в Святую землю оставалось только одно, последнее препятствие — мусульманская крепость Антиохия. Там, как рассказывали, неверные измывались над христианами, прибивая их к городским стенам, и там же хранились захваченные турками величайшие реликвии христианства — покров со слезами Богоматери и копье, которым римский солдат проткнул бок распятого на кресте Спасителя.

Но никакие рассказы не подготовили нас к ожидавшему впереди аду.

Сначала — жара, подобной я еще не видывал.

Солнце как будто превратилось в злобного красноглазого демона, ненавидимого и проклинаемого не имеющими защиты от него людьми. Даже самые мужественные, перенесшие немало битв рыцари стонали от боли, буквально поджариваясь в своих доспехах, от прикосновения к которым кожа покрывалась волдырями. Люди просто падали на ходу, и их оставляли там, где они рухнули, даже не пытаясь спасти.

И жажда… Нас встречали вымершие, сожженные, пустые города, в которых не осталось ни продовольствия, ни воды. То, что удавалось раздобыть, мы выпивали на месте, точно пьяное дурачье. Я видел людей, которые, лишившись рассудка, глотали, как эль, собственную мочу.

— Если это Святая земля, — заметил испанец по кличке Мышь, — то пусть Господь оставит ее себе.

И все же, вопреки трудностям и лишениям, мы шли или, вернее сказать, тащились вперед. По пути я собирал наконечники турецких стрел и копий, которые, в том не было сомнений, можно было бы продать по возвращении домой. И еще я старался приободрить павших духом товарищей, хотя это и становилось все труднее и труднее.

— Поберегите слезы, — предупреждал Никодим, стойко переносивший посланные на нашу долю испытания. — Когда достигнем гор, пустыня покажется вам раем.

Он был прав. Крутые, лишенные всякой растительности и живности скалы встали на пути войска. Проходы между устремленными вверх каменными глыбами были столь узки, что лошади и повозки с трудом протискивались между отвесными стенами. Поначалу мы обрадовались, оставив позади палящий ад, но то, что ожидало впереди, было еще страшнее.

Чем выше мы поднимались, тем опаснее становились узкие тропы. Во многих местах, где дорога резко уходила вверх, нам приходилось тащить на себе овец, лошадей и груженные припасами телеги. Стоило поскользнуться, сделать неверный шаг, и человек, потеряв равновесие, исчезал в расщелине или срывался в пропасть, часто увлекая за собой товарища.

— Вперед, вперед! — гнали нас рыцари. — В Антиохии Господь вознаградит вас за все.

Но за одной вершиной открывалась другая, за пройденным поворотом виднелся новый, и тропа становилась все уже и опаснее. Даже многие из рыцарей подрастеряли былую спесь и, сойдя с коней, несли на себе тяжелые доспехи, мало чем отличаясь от простой пехоты.

Где-то на одной из вершин мы потеряли Гортензию — в повозке от нее осталось лишь несколько перьев. Одни подозревали, что это благородные господа устроили себе обед за чужой счет. Другие говорили, что гусыня, у которой здравомыслия оказалось больше, чем у людей, просто предпочла дезертировать, не дожидаясь верной смерти. Сам Робер впал в отчаяние. И было от чего — птица прошла с ним через всю Европу! Многие полагали, что вместе с ней от нас окончательно ушла удача.

И все же мы шли, шаг за шагом поднимаясь все выше, изнемогая от зноя, но веря, что на той стороне хребта лежит Антиохия.

А за ней — Святая земля. Иерусалим!

 

Глава 11

— Расскажи-ка нам историю, Хью, — попросил Никодим, когда мы вышли к одному особенно опасному перевалу. — И чем непристойнее, тем лучше!

Обвивавшая скалу тропа пролегала над бездонной пропастью, заглядывать туда отваживались немногие. Здесь каждый шаг грозил бедой, и малейшая ошибка могла стоить жизни. Что касается меня, то я вверил свою судьбу обычной козе, рассчитывая на ее размеренную поступь и инстинкт больше, чем на самого себя.

— Ладно, расскажу. Это история о монастыре и борделе. — Мне довелось услышать ее от одного постояльца, знавшего много занятных баек. — Путник идет по тихой сельской дороге и вдруг видит перед собой вырезанный на дереве указательный знак с такой подписью: «Сестры монастыря святой Бригитты. Дом продажной любви. Две мили».

— Эй, да я и сам такой видел! — отозвался один солдат. — За последним поворотом.

Несколько человек, позабыв об опасности, рассмеялись.

— Путник, конечно, думает, что это шутка, и идет дальше. Вскоре ему попадается второй знак. «Сестры монастыря святой Бригитты. Дом продажной любви. Одна миля». Теперь ему становится любопытно. Он проходит еще немного и натыкается на третий знак: «Монастырь. Бордель. Следующий поворот направо».

«А почему бы и нет?» — думает путник и сворачивает направо. Через некоторое время дорога приводит его к старинной каменной церкви с вывеской «Святая Бригитта».

Поднимается на крыльцо, звонит в колокольчик, и к нему выходит настоятельница.

— Чем могу помочь тебе, сын мой?

— Я видел знаки вдоль дороги, — говорит путник.

— Очень хорошо, — отвечает настоятельница. — Следуй за мной.

Они идут по каким-то темным петляющим коридорам, и путник то и дело видит улыбающиеся ему прекрасные лица.

— Куда только деваются эти красотки, когда мне что-то надо? — проворчал у меня за спиной какой-то солдат.

— Наконец настоятельница останавливается у двери, — продолжал я. — Путник входит. Его встречает премиленькая монахиня и говорит: «Положите в чашу золотую монетку». Он поспешно выгребает все из карманов. «Хорошо, этого достаточно, — говорит женщина. — А теперь пройдите вот в эту дверь».

Путник, весь в предвкушении райских утех, открывает дверь и оказывается на улице, у входа. Он поднимает голову и видит еще один знак. На нем написано: «Ступай с миром и считай, что тебя отымели».

Слушатели рассмеялись, и только шедший за мной Робер пробормотал:

— Не понял. Я думал, там был бордель.

— Ничего, еще поймешь.

План Нико сработал: люди ненадолго расслабились, путь стал хоть немного, но все же легче. Оставалось только спуститься с хребта.

Внезапно за спиной у меня что-то загрохотало. Прямо на нас сверху летел обломок скалы. Я успел обернуться, схватить Робера за руку и рвануть к себе. Мы прижались к отвесной стене, и камнепад прогремел совсем близко, низвергаясь в бездну.

Смерть была рядом, но на этот раз нам повезло. Мы с Робером переглянулись.

Позади закричал испуганный мул. Никодим попытался успокоить животное.

— Позаботься о нем! — рявкнул какой-то рыцарь. — На этом муле ваш двухнедельный запас продовольствия.

Никодим потянулся за веревкой, но мул подался в сторону, и его задние ноги соскользнули с тропы. Я хотел ухватиться за уздечку, но было поздно. В глазах несчастного животного мелькнул ужас, камень у него под ногами не выдержал, и мул с отчаянным воплем полетел вниз.

Мало того, падая, он потянул за собой своего собрата, с которым был связан.

Я понял, чем это грозит, и громко крикнул:

— Нико!

Старый грек был слишком медлителен и неповоротлив, чтобы успеть отскочить в сторону. Наступив на собственную сутану, он споткнулся и упал.

Наши взгляды встретились.

— Нико!

Видя, что старик соскальзывает с тропы, я бросился к нему, но успел ухватиться лишь за ремень кожаной сумки, которую он носил через плечо.

Никодим посмотрел на меня и покачал головой.

— Отпусти, Хью… Не отпустишь, мы свалимся оба.

— Не отпущу! Дай руку, — попросил я. За моей спиной уже собралась толпа. — Ну же, Нико, дай руку.

Я посмотрел в его глаза — они оставались спокойными, чистыми и ясными. Ни малейшего следа паники. Держись, Профессор, мысленно повторял я. Иерусалим близко.

Но ремень выскользнул из пальцев, и старый грек полетел вниз. Последнее, что я видел, была его длинная белая борода.

Все кончено. Мы прошли вместе тысячу миль, и Никодим всегда говорил, что цель близка.

Я не помню отца, но теперь испытал такое горе, такую боль, какую человек испытывает, только когда теряет близких.

Какой-то рыцарь, ворча и ругаясь, пробился к нам, дабы узнать, что случилось. Я узнал в нем Гийома, вассала Боэмунда.

Заглянув в пропасть, рыцарь невольно сглотнул и покачал головой.

— Что же это за предсказатель, если не мог предвидеть собственную смерть… — Он сплюнул. — Невелика потеря.

 

Глава 12

На протяжении многих последующих дней гибель друга тяжким бременем давила на сердце. Мы продолжали двигаться дальше, но куда бы я ни повернулся, куда бы ни взглянул, отовсюду на меня смотрели мудрые глаза старого грека.

Я не сразу заметил, что тропинка стала расширяться и что мы идем уже не по горным склонам, а по долинам. Дорога устремилась вниз, скорость марша возросла, и люди заметно повеселели в ожидании того, что лежало впереди.

— Слышал от испанца, что неверные держат пленников-христиан прикованными цепями к городским стенам, — заметил на ходу Робер. — Чем раньше мы туда доберемся, тем скорее освободим наших братьев.

— Какой нетерпеливый у тебя приятель! — крикнул сзади испанец. — Ты только предупреди его, Хью, что если гость первым является на вечеринку, это еще не значит, что он обязательно ляжет спать с хозяйкой дома.

— Парень рвется в бой, — заступился я за друга, — и винить его за это нельзя. Для того мы и проделали столь долгий путь.

— Разойдись! — прозвучал сзади грозный окрик, и мы услышали тяжелый топот пущенного галопом боевого коня. — Посторонись!

Мы отскочили в сторону и, обернувшись, увидели Гийома, того самого надменного ублюдка, осмеявшего Никодима после его гибели. В полном рыцарском облачении, верхом на здоровенном жеребце, он как будто не замечал стоящих на пути людей.

— И вот за таких нам предлагают драться, да?

Я картинно поклонился вслед Гийому.

Вскоре мы подошли к широкой ложбине, за которой, преграждая нам путь, несла свои воды довольно широкая, около шестидесяти ярдов, река.

Остановившиеся на берегу аристократы спорили, выбирая подходящее для переправы место. Наш командир, Раймунд, утверждал, что и разведчики, и карты указывают на находящуюся южнее излучину. Другие, горя желанием явить туркам свою доблесть — среди них и упрямый Боэмунд, — доказывали, что излишняя осторожность обернется потерянным днем.

Наконец от толпы отделился все тот же Гийом.

— Я сам буду вам картой! — крикнул он Раймунду и, пришпорив жеребца, вихрем слетел по крутому склону.

Конь осторожно вошел в воду, неся на себе рыцаря в полном боевом снаряжении. Высыпавшие на берег люди отнеслись к этой затее по-разному: одни громко приветствовали такое проявление доблести, другие откровенно высмеивали попытку покрасоваться перед лицом королевских особ.

В тридцати ярдах от берега вода все еще не доходила животному до лодыжек. Гийом повернулся и махнул рукой, под усами блеснула самодовольная улыбка.

— Здесь и моя бабушка перейдет! — крикнул он. — Что там картографы, отмечают?

— Не знал, что павлины осмеливаются замочить перышки, — заметил я, обращаясь к Роберу.

На середине реки конь вдруг споткнулся. Рыцарь попытался удержать животное, но сделать это в тяжелых доспехах было нелегко, и он, соскользнув с седла, лицом вниз шлепнулся в реку.

Зрители на берегу встретили неудачу Гийома издевательским смехом, свистом и неприличными жестами.

Я хохотал вместе со всеми:

— Где там картографы? Отмечают?

Смех не стихал еще добрую минуту, пока все ждали, когда злосчастный рыцарь вынырнет из воды. Однако никто не появлялся.

— Держится от позора подальше, — бросил кто-то.

Вскоре мы поняли, что дело не в смущении, а в тяжелом снаряжении, не позволившем Гийому подняться.

Свист и насмешки прекратились, еще один рыцарь направил своего коня в воду, но прошла целая минута, прежде чем он добрался до нужного места. Всадник спрыгнул с коня и стал шарить по дну. Раздался крик:

— Он утонул, мой господин.

Зрители ахнули. Многие, склонив головы, осенили себя крестными знамениями.

Всего несколькими днями ранее тот же самый Гийом стоял у меня за спиной после трагической гибели моего друга Никодима.

Я посмотрел на Робера. Тот пожал плечами и негромко усмехнулся:

— Невелика потеря.

 

Глава 13

Мы поднялись на вершину хребта, откуда хорошо была видна уходящая вдаль выбеленная солнцем равнина, и увидели ее.

Антиохия!

Окруженная внушительными каменными стенами, она, казалось, была высечена из одного скального массива. Ни один из виденных мной в Европе замков не шел в сравнение с этой цитаделью.

От одного лишь взгляда на нее по спине у меня пробежал холодок.

Крепость стояла на крутом возвышении. Сотни укрепленных башен охраняли каждый участок внешней стены, достигавшей, на мой взгляд, десяти футов в ширину. У нас не было ни осадных машин, способных сокрушить подобные стены, ни лестниц, чтобы подняться на такую высоту. Крепость казалась неприступной.

Сняв шлемы, рыцари в молчаливом удивлении и благоговейном страхе смотрели на город. И нам придется брать эту крепость? Уверен, мысль сия пришла в голову не только мне одному.

— Что-то я не вижу прикованных к стенам христиан, — почти с разочарованием заметил Робер.

— Если тебе нужны мученики, — хмуро сказал я, — то не беспокойся, твоя очередь еще придет.

Один за другим, поодиночке мы спустились по узкой тропе в долину. Всеми овладело чувство, что худшее уже позади. Что бы там ни приготовил для нас Господь, какие битвы ни ждали бы нас впереди, они не могли подвергнуть нас такому испытанию, как пройденный путь. Люди снова заговорили о сокровищах и славе.

Споткнувшись о выступ скалы, я заметил под камнем что-то блестящее и, наклонившись, вытащил странный предмет. Это были ножны для кинжала. Причем очень старые. Металл, из которого они были сделаны, напоминал бронзу. На ножнах имелась мозаичная надпись на незнакомом языке.

— Что это? — спросил Робер.

— Не знаю. — Я пожалел, что рядом нет Никодима. Уж он-то наверняка бы разобрался в письменах. — Может, еврейский… Какие же они древние!

— Эй, Хью разбогател! — закричал Робер. — Мой друг разбогател! Вы слышите!

— Не ори, — предупредил его стоящий рядом солдат. — Если про находку узнает кто-то из наших доблестных командиров, сокровище у тебя долго не задержится.

Чувствуя себя счастливчиком, только что получившим неслыханное наследство, я положил ножны в мешок, который понемногу начал наполняться трофеями. Мне не терпелось показать находку Софи! Дома за такую штуку заплатят столько, что денег хватит на целую зиму.

Мне просто не верилось в такую удачу.

— Похоже, реликвии здесь падают прямо с деревьев, — проворчал испанец по прозвищу Мышь. — Да только где они, эти чертовы деревья?

Теперь мы шли по равнине. После трудного перехода люди приободрились и уже мечтали о близкой победе. Грядущее сражение никого не пугало; каждый был уверен, что уложит в бою не менее десятка турок. Моя находка лишь укрепила общие надежды на сокровища и богатые трофеи. Я и сам думал, что, может быть, вернусь домой богатым.

Внезапно шедшие во главе колонны остановились. И вдруг — странная, гнетущая тишина.

Впереди, вдоль дороги, по которой мы шли, появились расположенные на равном расстоянии друг от друга — не более длины руки — большие белые камни. На каждом из камней, линия которых уходила за горизонт, был нарисован ярко-красный крест.

— Это они так нас приветствуют, — проговорил кто-то.

Я бы сказал, пугают, потому что от одного взгляда на бесконечный ряд крестов становилось не по себе.

Выбежавший вперед Робер вдруг остановился как вкопанный. Подошедшие к нему солдаты тоже замерли. Некоторые перекрестились.

Потому что камни были совсем и не камни, а черепа.

Тысячи черепов.

 

Глава 14

Среди нас было немало глупцов, полагавших, что Антиохия не продержится и дня и падет после первого же штурма. В то первое утро напротив крепости выстроились сорок тысяч человек. Настоящее море белых туник и красных крестов.

Армия сил Господа, сказал бы я, если бы верил в Бога.

Мы выбрали своей целью восточную стену, представлявшую собой серую скалу в десять футов высотой, на которой стояли ее защитники в длинных белых рубахах и ярких голубых тюрбанах. Еще выше, на башнях, расположились лучники с сияющими в лучах утреннего солнца длинными изогнутыми луками.

Я слышал, как колотится сердце, и знал, что вот-вот прозвучит команда, и мне придется идти в наступление, бежать, но ноги словно вросли в землю. Вместо молитвы я шептал имя Софи.

В шеренге рядом со мной стоял, сгорая от нетерпения, юный Робер.

— Ты готов, Хью? — с бодрой улыбкой спросил он.

— Когда начнется, держись поближе ко мне, — сказал я, пообещав себе позаботиться о парне.

— Не тревожься, меня хранит Господь, — беспечно ответил Робер. — И тебя тоже, Хью, хоть ты в это и не веришь.

Прозвучала труба. Раймунд и Боэмунд, оба в полном боевом снаряжении, проскакали перед войском.

— Будьте смелы, солдаты! Исполните свой долг!

— Сражайтесь с честью! Бог на нашей стороне!

И в тот же миг из-за стен города послышался жуткий вой, в котором смешались тысячи голосов. Это турки дразнили и высмеивали нас. Я нацелился взглядом на одно из лиц над главными воротами.

Снова протрубила труба, и мы побежали.

Не знаю, какие мысли проносились в голове, пока мы, держа строй, двигались к крепостным стенам. Я успел лишь в последний раз обратиться с молитвой к Софи. И еще, помня о Робере, попросил Бога присмотреть за нами обоими.

Но я знаю, что бежал, захваченный общим потоком наступающих. За нашими спинами взлетели в небо тысячи стрел, но все они, ударившись о камень, попадали вниз, точно безобидные детские прутики.

Сто ярдов…

В ответ на нас сверху обрушился настоящий град пущенных с башен стрел. Я поднял щит, а они падали и падали, вонзаясь в щиты, пробивая доспехи. Справа и слева, впереди и позади меня люди падали, пораженные в голову, горло или грудь. Кровь била из ран, крики и стоны срывались с губ несчастных. Но остальные бежали. Робер был рядом со мной. Я увидел, как ворот достигла первая штурмовая команда. Наш капитан приказал следовать за ней. Со стен полетели тяжелые камни и горящие стрелы. Люди кричали и падали, придавленные к земле или пронзенные стрелами. Некоторые катались по песку, пытаясь сбить охвативший одежды огонь.

Первый таран ударил в тяжелые ворота высотой в три человеческих роста и отскочил от них, будто брошенный в стену камешек. Второй удар. Третий… Пехотинцы бросали копья, но те падали на землю, не долетая до цели, а сверху в ответ метали пики и изливали греческий огонь, расплавленную горячую смолу. Те, на кого она попадала, вертелись как ужаленные, крича от боли и стараясь сорвать вспыхнувшие туники. Другие, бросившись помогать товарищам, сами попали под тот же огненный дождь.

То была настоящая бойня. Люди, откликнувшиеся на призыв от имени Бога и проделавшие невероятно длинный и тяжелый путь, падали, как скошенные колосья. На моих глазах бедняга Мышь получил стрелу в горло и, ухватившись за древко обеими руками, рухнул на землю. На него тут же упал кто-то еще. Я был уверен, что тоже погибну.

Робер уже заменил одного из наших у ворот. Тяжелый «бык» раз за разом бил но воротам, но они не поддавались.

Отовсюду на нас сыпались стрелы, камни и расплавленная смола. Избежать смерти можно было только чудом. Взглянув на стену, я, к своему ужасу, заметил, как два здоровенных турка поднимают огромный чан с кипящей смолой, готовясь вылить ее на головы таранящих ворота. В последний момент я прыгнул и, оттолкнув Робера, вместе с ним покатился по земле. Зловонная черная масса хлынула на наших солдат. Падая на колени, они вопили от невыносимой боли. Люди корчились, рвали пальцами глаза и сдирали обожженную кожу. Воздух наполнился страшным запахом паленой плоти.

Прижав Робера к стене, я огляделся. Наша армия несла ужасные потери, вокруг в муках умирали люди. Никто уже не таранил ворота, и брошенные «быки» валялись рядом с погибшими.

Как-то сам собой штурм обернулся беспорядочным отступлением. Услышав сигнал трубы, солдаты поворачивались и устремлялись прочь от стен, а вслед им, поражая на бегу, летели копья и стрелы.

— Пора и нам убираться отсюда, — крикнул я Роберу.

Мы вскочили и понеслись что было сил. Я молил только об одном: чтобы стрела какого-нибудь сарацина не впилась в спину.

Тем временем крепостные ворота отворились, и из-за массивных створок появились десятки размахивающих саблями всадников в тюрбанах. Они бросились за нами с азартом преследующих зайца охотников, вопя как сумасшедшие: «Аллах акбар!»

Несмотря на численное превосходство врага, нам ничего не оставалось, как только остановиться и принять бой. Я выхватил меч и, смирившись с неминуемой смертью, повернулся навстречу первой волне всадников.

В следующее мгновение мимо пронесся быстрый как вихрь сарацин, и голова стоявшего рядом солдата покатилась по земле. Другой орущий турок врезался в наши ряды с такой отчаянной решимостью, словно сам искал смерти. Мы набросились на него и изрубили на куски. Но наши потери были гораздо больше, и скоро от отряда, к которому примкнули мы с Робером, осталось несколько десятков человек. Обращенные к Богу молитвы не помогали — турки рубили нас на скаку.

Я схватил Робера за рукав и потащил в сторону. Едва мы успели немного отдалиться, как один из конников заметил нас и, вскинув над головой саблю, устремился в атаку. Я заслонил собой Робера и поднял меч, решив — пусть будет, что будет. Клинки встретились. Сила удара была такова, что все тело мое содрогнулось. Я опустил глаза, ожидая увидеть отделенные от туловища ноги, но, слава Всевышнему, все обошлось. Сарацину повезло меньше, и он, вывалившись из седла, барахтался в облаке пыли вместе с рухнувшим конем. Я прыгнул к нему раньше, чем он успел подняться, и изо всех сил воткнул в горло меч. Изо рта турка хлынула кровь.

Никогда прежде мне не приходилось никого убивать, но в тот день я рубил и колол все, что двигалось, как будто всю жизнь готовился именно к этому.

Из ворот крепости непрерывно выезжали и выезжали всадники. Обрушиваясь на наши разрозненные отряды, они вырубали их на месте. Кровь заливала землю, повсюду валялись отсеченные куски человеческих тел. Поспешившая нам на помощь конница была отброшена с большими потерями. Казалось, от армии уже ничего не осталось.

Сквозь дым и пыль я тащил Робера к нашему лагерю. Стрелы были уже не страшны, но люди все еще погибали на поле брани от острых турецких сабель. Красные кресты стали неразличимы на залитых кровью туниках.

Я и сам весь перепачкался кровью. Своей ли, чужой? Ноги жгло от брызг расплавленной смолы. И все же, хотя на моих глазах по-прежнему гибли люди, меня переполняло чувство гордости. Я храбро сражался. И Робер тоже. Я смог защитить его, исполнив данную себе клятву. И хотя мне хотелось плакать о павших товарищах, скорбь перевешивала радость от того, что я остался в живых.

— Вот видишь, Хью, — сказал, усмехаясь, Робер. — Я был прав — Бог все-таки уберег нас.

Тут он согнулся, отвернулся, и его стошнило.

 

Глава 15

Так повторялось каждый день.

Приступ за приступом.

Штурм за штурмом.

И смерть, смерть, смерть…

Осада затянулась на несколько месяцев. В какой-то момент стало казаться, что наш славный крестовый поход закончится под Антиохией, а не в Иерусалиме.

Наши катапульты швыряли огромные каменные глыбы, но снаряды эти отскакивали от массивных стен, не оставляя даже выбоины. Непрерывные атаки только увеличивали дань смерти.

В конце концов мы построили громадные осадные машины высотой с самую высокую башню, однако попытка подвести их к крепости встретила столь яростное сопротивление, что они превратились в кладбище для самых храбрых.

Чем дольше держалась Антиохия, тем ниже падал боевой дух крестоносцев. Весь скот был уже перебит, съели даже собак, а вода ценилась не меньше, чем вино.

И все это время до нас доходили слухи, что за стенами мучают, пытают и насилуют христиан, что святыни оскверняются самым ужасным образом.

Каждые пару дней на стене появлялся мусульманин и бросал на землю вазу, урну или горшок, из которых при ударе выплескивалась кровь.

— Это кровь вашего Спасителя! — издевательски кричал неверный.

Или, поджигая какую-нибудь тряпку, объявлял:

— А это покров той шлюхи, что дала ему жизнь.

Время от времени турки предпринимали вылазки за пределы крепости. Они атаковали нас с такой отчаянной, безумной смелостью, словно исполняли священную миссию. Дико крича и рубя саблями направо и налево, они вторгались в наши ряды и шли напролом, пока их не сбрасывали на землю и не изрубали на куски. В каждом подобном случае, видя полное отсутствие страха и даже устремленность к смерти, мы все отчетливее понимали, что такие не сдадутся.

Захваченных в плен передавали иногда в руки франкских воинов, называвшихся тафурами. Босоногие, грязные, чесоточные, тафуры отличались от других тем, что носили власяницу, а также неукротимой жестокостью в бою. Их боялись все, даже мы.

Дрались они как одержимые, ловко управляясь свинцовыми дубинками и топорами, а уж зубами скрипели так, будто хотели загрызть врага живьем. Говорили, что тафурами становятся покрывшие себя позором рыцари, выполняющие приказы неведомого повелителя, что они обязаны исполнять обет бедности до тех пор, пока не искупят вину перед Господом.

Тех из мусульман, кому не повезло умереть на поле боя, бросали тафурам, как кость собакам. Однажды я сам стал свидетелем того, как эти скоты выпотрошили живого пленника, а потом засунули внутренности в рот умирающему. Да, такое случалось, как случалось и кое-что похуже.

Тафуры не подчинялись никому, и многие подозревали, что даже сам Господь для них не указ. Каждый имел особую отметку — выжженный на шее крест, — служившую, впрочем, не столько знаком их особого религиозного рвения, сколько склонности к насилию и жестокости.

Чем дольше продолжалась осада, тем больше я удалялся от всего, что знал и помнил. Прошло уже восемнадцать месяцев с тех пор, как я покинул Вилль-дю-Пер. Каждую ночь мне снилась Софи, да и днем я то и дело вспоминал о ней, вызывая в памяти желанный образ.

Узнала бы она меня, бородатого, худого как щепка, черного от копоти и перепачканного вражеской кровью? Стала бы смеяться моим шуткам и подтрунивать над моей неопытностью после всего, что я видел и испытал? И если б я преподнес ей подсолнух, захотела бы поцеловать мои рыжие волосы, в которых завелись вши?

Моя королева… Как же далека она была от меня.

— Встретила девушка молодца-странника, — тихонько шептал я каждую ночь, — в тихую лунную ночь…

 

Глава 16

Новость передавалась вполголоса, но распространилась по лагерю, как лесной пожар. «Приготовиться… Ждать… Выступаем вечером!»

— Вечером? Еще один штурм? — Уставшие и перепуганные, солдаты не верили своим ушам. — Мы и днем ни в кого попасть не можем, а что будет ночью! Невероятно! О чем только они думают!

— Не беспокойтесь. Сегодня все будет иначе, — пообещали нам. — Сегодня вечером каждый из вас сможет побаловаться с женой самого эмира!

Лагерь мгновенно ожил. В городе нашелся предатель, он сдаст нам крепость. Антиохия падет. Но не потому, что ее стены рухнут под нашими ударами, а из-за жадности и вероломства.

— Неужели это правда? — волновался Робер, торопливо натягивая сапоги. — Неужели мы наконец-то сможем рассчитаться с ними сполна?

— Заточи свой нож, — посоветовал я.

Раймунд приказал армии свернуть лагерь, сделав вид, что мы отправляемся в очередной рейд за продовольствием. Мы отошли на две мили, до реки Оронто, где оставались до рассвета. И вот сигнал.

Всем приготовиться…

Под покровом темноты мы осторожно подобрались к самым стенам города. Небо над восточными холмами начало светлеть. Кровь закипала в жилах. Сегодня Антиохия падет. Затем — Иерусалим. Свобода!

В ожидании команды я обнял Робера за плечи.

— Волнуешься?

Парень покачал головой.

— Нет, я не боюсь.

— Может получиться так, что встретишь день мальчишкой, а закончишь мужчиной.

Он застенчиво улыбнулся.

— Думаю, мы оба закончим его как мужчины, — подмигнул я.

Над северной башней загорелся факел. Вот оно! Наши уже там, внутри!

— Вперед! — закричали командиры. — Вперед!

Армия рванулась к городу. Тафуры, норманны, франки — всех объединила общая цель.

— Покажем им, чей бог велик!

Наши отряды устремились к северной башне, где к стенам уже были приставлены высокие лестницы, и солдаты торопливо поднимались по ним к сторожевым башням. Снизу доносились крики и звуки боя. Потом, совершенно внезапно, ворота открылись. Прямо перед нашими глазами. Но теперь через них в город врывалась наша победоносная армия.

Войско беспорядочно рассыпалось по улицам. Уже горели дома. Мужчины в тюрбанах выскакивали наружу и тут же превращались в кровавое месиво, не успев даже поднять оружие. Повсюду гремели крики: «Смерть нечестивым!» и «Бог того хочет!»

Я бежал вместе со всеми, не испытывая к врагу особой злости, но готовый сразиться с каждым, кто окажется на пути. У меня на глазах одного попытавшегося защитить свой дом турка разрубили пополам ударом топора. Жаждущие крови люди в туниках с красными крестами сносили головы и подбрасывали их вверх, как драгоценную добычу.

В нескольких шагах от нас из горящего здания с криком выбежала молодая женщина. На нее тут же набросились два тафура, сорвали с нее одежду и по очереди изнасиловали прямо на дороге. Потом один сорвал с ее руки бронзовый браслет, а другой ударил дубинкой по голове.

В ужасе смотрел я на окровавленное тело. Мертвые пальцы сжимали крестик. Боже, она же была христианкой!

В следующее мгновение из того же дома выскочил турок с горящими от ненависти глазами, возможно, муж убитой, и с криком набросился на меня. Я стоял как парализованный, сознавая, что сейчас умру, но ничего не мог с собой поделать и лишь пробормотал:

— Это не я…

В то мгновение, когда острие копья было уже в паре дюймов от моего горла, Робер воткнул в грудь турка свой нож. Тот пошатнулся, глаза его едва не вылезли из орбит. Потом, бездыханный, он рухнул прямо на свою жену.

Я изумленно моргнул и повернулся к Роберу.

— Видишь, тебя бережет не только Господь, — подмигнул Робер, — но и я.

Едва юноша произнес эти слова, как на него, замахнувшись кривой саблей, набросился еще один воин ислама.

Робер стоял к нему спиной, пытаясь вытащить кинжал из груди поверженного турка, и не видел опасности. А я был слишком далеко, чтобы помочь. Невинная усмешка еще не сошла с лица моего друга.

— Робер! — крикнул я. — Робер!

 

Глава 17

Турок ухватил саблю обеими руками и занес ее над головой. Я попытался оттолкнуть Робера, но не успел.

— Нет!

Клинок вошел в тело под горлом. Я услышал, как хрустнули кости, и в следующий момент плечо отвалилось от туловища, как будто оно раскололось пополам.

Я замер от ужаса. Словно осознав неизбежность смерти, Робер повернулся, но не к турку, а ко мне. Его лицо в этот миг мне не забыть до конца жизни.

И тут же, придя в себя, я сделал выпад и проткнул турка своим мечом. Он упал, и я ударил его еще раз. Я бил и бил его, беспомощного, распростертого на земле и, наверно, уже мертвого, как будто моя злоба, мой гнев, моя ненависть могли вернуть друга к жизни.

Потом опустился на колени перед Робером. Тело его было расчленено, но на гладком, юном лице сохранилось невинное выражение ребенка, то самое выражение, с которым он присоединился к нашей армии вместе со своей смешной гусыней. Слезы подступали к глазам. Он был всего лишь мальчишкой… Вокруг творилось что-то невообразимое, как будто все сошли с ума. Солдаты с красными крестами носились по улицам, вламывались в дома, грабили, жгли, насиловали… Плачущих по убитым матерям детей бросали в огонь, как щепу для растопки. Обезумевшие от крови и жадности тафуры резали всех без разбору, и мусульман, и христиан, набивая мешки тем, что попадалось под руку.

Что же это за Бог, если он позволил такой ужас? И кто виноват? Бог или люди?

Что-то сломалось во мне. Все, за что я сражался, мечты о свободе и богатстве, все, что привело меня сюда, показалось вдруг ничтожным. Пузырь самообмана лопнул, и в душе осталась только пустота. Меня больше не интересовала Антиохия. Мне стал безразличен Иерусалим. Я не думал о том, чтобы освобождать Святую землю. Не думал даже о собственной свободе. Я хотел одного: вернуться домой. Увидеть Софи. Сказать, как я люблю ее. Суровые законы, невыносимые налоги, гнев сеньора — все можно снести, если только быть рядом с ней. Я пришел сюда за свободой. И вот — я свободен! Свободен от собственных иллюзий.

Мой отряд ушел вперед, а я отстал. Охваченный горем и злостью, я брел по незнакомым улицам, сознавая, что не могу и не хочу больше воевать. Везде пылали дома, отовсюду неслись крики, и картины ужаса сменяли одна другую. Кровь ручьями струилась по камням.

В конце концов я наткнулся на христианскую церковь. Sanctum Christi… St. Paul… Увидев ее, я едва не рассмеялся — неужели мы дрались из-за этой вот древней могилы? Неужели столько людей погибло ради того, чтобы освободить эту пустую развалину?

Мне хотелось разрубить ее мечом. Вот где ложь! Вот где обман!

В конце концов, гонимый гневом, я поднялся по крутым ступенькам.

— Так Бог этого хочет? — крикнул я. — Ему угодны эти убийства?

 

Глава 18

Едва ступив в темный, прохладный неф церкви, я услышал донесшийся из глубины вскрик. Безумцы, они не остановятся!

На ступеньках алтаря два одетых в черное турка нападали на священника, пиная беднягу ногами и проклиная на своем языке, тогда как перепуганный служитель отчаянно пытался защититься с помощью грубого деревянного посоха.

Совсем недавно моя нерасторопность, мои колебания стоили жизни другу. У меня не было никаких обязательств перед священником, но сейчас я не задумываясь побежал по проходу к алтарю.

Выхватив меч и издав громкий боевой клич, я обрушился на нападавших как раз в тот миг, когда один из них вонзил кинжал в живот священнику. Другой повернулся, и я прыгнул на него. Сталь вошла в плоть, и турок испустил душераздирающий вопль.

Его приятель поднялся, размахивая кинжалом, с которого еще капала кровь священника. Сделав выпад, он выплюнул слова, которые я знал:

— Ибн Кан…

Сын Каина.

Я ударил его с разворота, и меч прошел через шею с такой же легкостью, как если бы рубил чахлую ветку. Турок упал на колени, а его голова откатилась в сторону. Туловище, качнувшись, завалилось вперед, и будь голова на месте, мой враг упал бы лицом вниз.

Я стоял, тупо глядя на страшные тела двух убитых мной турок. Зачем? Что со мной? Что там, внутри меня? Я больше не знал.

Что я здесь делаю? В кого превратился?

Я подошел к священнику посмотреть, можно ли ему помочь, и опустился на колени. Глаза умирающего быстро мутнели. Последний вздох… и деревянный посох выпал из скрюченных пальцев.

Слишком поздно… Я был не героем, а всего лишь глупцом.

Сзади послышался шорох. С опозданием обернувшись, я увидел третьего турка — громадного верзилу устрашающих размеров, с обнаженной грудью и горящими глазами. Вид двух убитых товарищей добавил в них огня, и турок с поднятой саблей рванулся ко мне.

В этот миг я осознал свою полную беспомощность. Противник, по меньшей мере вдвое превосходивший меня ростом и весом, имел все преимущества. Бороться с ним было то же самое, что сражаться с ураганом. Я поднял меч, дабы отразить атаку, но удар был настолько силен, что отбросил меня на мертвого священника. Турок изготовился к повторной атаке, не спуская с меня злобных глаз, и надо же такому случиться, что именно в этот момент меч выпал из моих рук, лязгнул, ударившись о каменный пол церкви, и отлетел в сторону. Я прыгнул было за ним, но получил чувствительный пинок в живот.

Вот и все. Я знал, что сейчас умру. Противостоять этому чудовищу у меня не было ни одного шанса. Может быть… Я потянулся к деревянному посоху священника, но турок сделал гигантский шаг вперед и наступил на него. Ничего другого на ум не приходило. Я поднял голову и посмотрел в черные глаза великана. Занесенный над головой клинок блеснул в свете чадящего факела. Сейчас я умру…

Какие глубокие мысли посетили голову в этот последний миг? Какие образы встали перед глазами, когда я сидел на полу в старинной церквушке, ожидая удара?

Признаюсь, я не стал молиться, не стал просить у Господа прощения за совершенные грехи. Мысленно я попрощался с моей милой Софи. Мне было стыдно перед ней, ведь из-за меня она оставалась одна. И еще было жаль, что она так и не узнает, где и как я умер, и что в последний миг мои мысли были о ней.

И еще я подумал о том, что судьба обошлась со мной с невероятной иронией: я умирал перед алтарем Христа, в которого не верил, в крестовом походе, цели которого не разделял.

Да, я не верил… Но все же умирал за это, как и тысячи тех, кто верил всей душой.

Я снова посмотрел на турка и вдруг почувствовал, что страх ушел. И вместе с ним желание драться. Даже за собственную жизнь. Я всмотрелся в глаза врага. Странно, но в них как будто отразились мои собственные мысли. Что-то нашло на меня. Что-то такое, чему нет объяснения.

Я не молился, не закрывал глаза, не просил о пощаде.

Я просто рассмеялся.

 

Глава 19

Турецкая сабля нависла над моей головой. В любой миг она могла опуститься и оборвать мою жизнь. Однако я ничего не мог с собой поделать — я смеялся.

Над целью, из-за которой умирал. Над полной несуразностью и нелепостью положения, в котором оказался. Над драгоценной и наконец-то нашедшей меня свободой.

Я смотрел в черные глаза турка, сознавая, что живу последние мгновения, и… смеялся.

Мой противник медлил. Взлетевшая над головой сабля замерла. Наверное, турок думал, что вот-вот отправит к Всевышнему совершенного придурка. Он недоуменно моргнул.

Я решил, что было бы неплохо сказать что-нибудь на его родном языке, которому в пути меня обучал Никодим. Что-нибудь. Как назло то, что приходило в голову, никак не соответствовало важности момента.

— Предупреждаю последний раз. Ты готов сдаться?

Выпалив это, я снова расхохотался.

Великан навис надо мной. Его глаза сверкали, как раскаленные угли. Я сжался в ожидании последнего удара. И тут выражение его лица изменилось, черты смягчились, а по губам скользнула тень улыбки.

Проглотив смех, я добавил, запинаясь:

— Д-дело в том, что я н-неверующий…

Турок заколебался, словно решая, что делать: поддержать разговор или взмахнуть рукой. И вдруг он усмехнулся, немного даже застенчиво.

— Я тоже.

Сабля все еще угрожающе подрагивала над моей головой. Любой миг мог стать последним. Я приподнялся на локтях, посмотрел ему в глаза и сказал:

— Тогда, раз уж жизнь свела двух неверующих, убей меня во имя того, что мы не принимаем.

Глаза его еще горели, но в них уже не было ненависти, и взгляд перестал быть враждебным. К моему полнейшему изумлению, турок опустил саблю.

— Нас и без того слишком мало. Нет смысла делать на одного меньше.

Я не верил своим ушам. Возможно ли такое? Возможно ли, что посреди всей этой кровавой бойни судьба свела родственные души? Я снова посмотрел ему в глаза, глаза зверя, еще мгновение назад готового перерубить меня пополам. Я всмотрелся в них, в эти черные, наполовину скрытые тяжелыми бровями глаза, и увидел в них то, чего не видел за весь кровавый день: благородство и добродетель, юмор и человеческую душу. Невероятно. Невероятно настолько, что я обратился вдруг к тому, в кого не верил: «Господи, не допусти, чтобы это было всего лишь жестокой шуткой».

— Неужели? Ты действительно отпускаешь меня?

Пальцы мои медленно разжались, выпуская посох.

Турок еще раз смерил меня задумчивым взглядом и кивнул.

— Ты, должно быть, подумал, что избавляешь мир от сумасшедшего, — заметил я.

Он усмехнулся.

— Такая мысль приходила мне в голову.

И тут же в мою собственную голову пришла совсем другая мысль.

— Тебе лучше уйти отсюда поскорее. Кругом крестоносцы. Находиться здесь слишком опасно.

— Уйти? — Турок вздохнул. — Уйти куда?

Что-то новое промелькнуло в его глазах. Уже не ненависть и даже не любопытство, а скорее покорность.

За дверью послышались быстрые шаги, зазвучали приближающиеся голоса. Дверь распахнулась, и в церковь ворвались солдаты. Но не в белых туниках с красными крестами, а в грязных рубахах. Тафуры!

— Уходи отсюда, — обратился я к турку. — Эти люди не знают пощады.

Он бросил взгляд на своих врагов и вдруг подмигнул мне. А потом рассмеялся и бросился на тафуров, встретивших его мечами и ужасными дубинками.

— Нет! — крикнул я. — Пощадите его! Пощадите!

Турок успел убить одного, но они уже окружили его, нанося удар за ударом, круша кости и рубя плоть, пока он, так и не издав ни звука, не рухнул на пол, похожий на огромный окровавленный кусок мяса, а не на человека с благородной душой.

Главный тафур нанес еще один удар по уже неподвижному телу и принялся обшаривать одежды убитого. Не найдя ничего, он выпрямился и кивнул своим товарищам.

— Пошли, надо найти чертову крипту.

Мне потребовалась вся сила воли, чтобы самому не наброситься на них, но эти дикари, несомненно, убили бы меня на месте.

Когда они проходили мимо, я дрожал от ужаса.

Главный злодей провел клинком по моей груди, словно прикидывая, не отправить ли меня вслед за турком. Потом ухмыльнулся, удивленно качнул головой и сказал:

— Не унывай, рыжий. Ты свободен!

 

Глава 20

Свободен, сказал тафур. Я свободен!

Я снова рассмеялся. Какая ирония. Эти дикари только что изрубили на куски единственного родственного мне по духу человека. И они же даровали мне свободу!

Если бы турок не промедлил, я бы уже был мертв и лежал сейчас в луже крови на каменном полу. Однако он пощадил меня. В безумии кровавого ада мне посчастливилось отыскать миг ясности и правды в лице врага, имени которого я так и не узнал. Наши души соприкоснулись. И вот уже тафур, безжалостный злодей и подонок, говорит, что я свободен.

С трудом поднявшись на ноги, я подошел к телу человека, подарившего мне жизнь, и остановился в ужасе. Потом опустился на колени и дотронулся до еще теплой руки.

Почему?

Я мог выйти из церкви и не пройти даже нескольких шагов. Меня могли зарезать прямо здесь, на ступеньках этой церкви. Но я также мог прожить еще много лет.

Для чего?

Почему ты пощадил меня? Я заглянул в неподвижные, помутившиеся глаза турка. Что ты увидел?

Меня спас смех. Да, именно так. Каким-то образом смех тронул моего врага. Я был на волосок от смерти, но в мою душу вошли не паника и ужас, а смех. Посреди окружающего нас безумия боя я просто вызвал у него улыбку. И вот его уже нет, а я жив. На меня снизошло вдруг неизъяснимое спокойствие.

Ты прав, тафур. Я свободен… наконец.

Нужно было уходить. Я знал, что не могу больше драться. Я стал другим человеком. Как будто переродился. Крест на тунике утратил всякий смысл. Я сорвал его с груди. Пора возвращаться. Я должен снова увидеть Софи. Все остальное потеряло какое-либо значение. Я был глупцом, когда покинул ее. Ради чего? Ради свободы? Внезапно истина открылась мне. Такая простая и ясная, что ее понял бы и ребенок.

Только рядом с Софи я мог чувствовать себя по-настоящему свободным.

Мне захотелось взять с собой что-нибудь из церкви. Нечто такое, что до конца жизни напоминало бы об этом мгновении и этом просветлении. Я снова склонился над турком, но у несчастного воина не нашлось ничего, даже пустяковой безделушки вроде дешевого кольца.

Снаружи послышались голоса, в любую минуту сюда мог войти кто угодно. Неверные, грабители, другие алчущие добычи тафуры. Я огляделся. Ну же, хоть что-то…

Я вернулся к убитому священнику и поднял деревянный посох. Тот же, что и сам я держал в руках, когда турок стоял надо мной с поднятой саблей. Посох не представлял собой ничего особенного — грубая кривая палка, довольно тонкая, футов около четырех в длину. Но, похоже, крепкая, прочная. Пусть будет моим спутником в дороге, ведь придется преодолевать горы. Я дал себе обещание никогда, до конца жизни не расставаться с ним. Потом повернулся к турку.

— Прощай, мой друг, — прошептал я. — Ты прав, нас слишком мало.

И подмигнул.

Над алтарем висело небольшое распятие, покрытое вроде бы золотом и похожими на рубины камнями. Я снял его и сунул в дорожный мешок. А почему бы и нет? Уж это-то я заработал. Позолоченный крест.

За дверью в уши ударили крики умирающих. Бойня продолжалась. Торжествующая, объятая жаждой наживы и мести толпа победителей катилась по улицам Антиохии, очищая их от всего мусульманского. Повсюду валялись окровавленные тела. Мимо меня пробежали несколько человек в чистых доспехах. Наверное, они подошли только что и теперь спешили ухватить свою долю трофеев.

Издалека с холма донеслись ужасные крики, но я не собирался идти туда. Взяв в руку посох, я повернул в противоположную сторону.

Прочь. Подальше от бессмысленных убийств. Подальше от своего отряда. Мой путь лежал к городским воротам.

Я знал, что никогда не увижу Иерусалим.

Я возвращался домой. К Софи.

 

Глава 21

Дорога домой заняла шесть месяцев.

Из Антиохии я направился на запад, к побережью, потому что хотел как можно скорее оказаться подальше от войска, в котором состоял. Перепачканную в крови одежду удалось сменить на скромное платье умершего пилигрима. Приходилось скрываться, потому что отныне я числился дезертиром. Обещания свободы, данные каждому из участников крестового похода Раймундом Тулузским, были теперь недействительны.

Я шел главным образом по ночам и через несколько дней, преодолев горы, добрался до находящегося в руках христиан порта святого Симеона. Какое-то время я, подобно нищему, спал прямо на пристани, пока не умолил одного капитана-грека довезти меня до Мальты. Там мне удалось устроиться на венецианский грузовой корабль, везший в Европу сахар и ткани. Венеция… Для моей деревушки этот город был чуть ли не краем света.

Мне были нужны деньги на проезд, и пришлось вспомнить старое: я зарабатывал, выступая жонглером и читая наизусть отрывки из «Песни о Роланде» перед экипажами во время обеда в тавернах. Конечно, моряки относились ко мне с подозрением. Дезертиров хватало везде, да и почему еще здоровый и без гроша в кармане парень бежит из Святой земли?

Каждую ночь мне снилась Софи, снилось, как я приношу ей бесценные подарки. Словно наяву я видел ее золотистые косы, слышал мягкий счастливый смех.

Мы пришли в Венецию, и когда я ступил на европейскую землю, сердце едва не выскочило из груди. На этой же земле стоял и мой городок Вилль-дю-Пер.

И надо же так случиться, что именно здесь со мной произошла беда: мнительный капитан, соблазнившись вознаграждением, донес властям о подозрительном незнакомце, и меня бросили в тюрьму. Я едва успел спрятать мешок с ценностями в укромном уголке порта, как меня швырнули в тесную вонючую дыру, набитую ворами и контрабандистами всех национальностей.

Стражники, увидев дикого с виду мужчину в истрепанной одежде и с посохом, прозвали меня Иеремией. Я изо всех сил старался не падать духом и объяснял тюремщикам, что всего лишь добираюсь домой, где меня ждет жена. Они только смеялись: «Чтобы у такой вшивой скотины еще и жена была!»

И все же удача не отвернулась от меня окончательно. Несколько недель спустя какой-то местный аристократ заплатил за освобождение десяти узников, искупая тем самым некий проступок. Один из этих десяти умер в ту же ночь, поэтому список решили дополнить безобидным безумцем Иеремией.

— Возвращайся к жене, бедолага, — сказал пристав, вручая мне посох. — Но сначала послушай мой совет, найди где-нибудь баню.

Я нашел свой мешок там, где оставил, и сразу тронулся в путь. На запад. Через болотистую местность. К большой земле.

Домой.

Мне пришлось пересечь Италию. В каждом городке, где застигала меня ночь, я приходил на постоялый двор и рассказывал о пережитом, получая за это хлеб и эль. Крестьяне и местные пьянчуги слушали как зачарованные об осаде Антиохии, зверствах турок и преждевременной гибели моего друга Никодима.

Преодолев невысокие холмы, я вышел к Альпам, где меня встретили холодные ветра. Чтобы перебраться через горы, понадобился целый месяц. Но зато спустившись в равнину, я услышал родной язык. Французский! Сердце запрыгало от радости — дом был уже близко.

Меня встречали знакомые города. Авиньон, Ним… До Вилль-дю-Пер оставались считанные дни.

Софи!

Все чаще и чаще задумывался я о том, как все будет. Да и узнает ли она меня в тощем, опустившемся бродяге?

Все чаще и чаще представлял я ее лицо в тот миг, когда она увидит меня перед собой. Вот она разогревает суп или сбивает масло в своем чудном клетчатом платье, с торчащими из-под белой шапочки золотистыми косами. «Хью», — шепнет она и застынет от изумления. Просто «Хью» и ничего больше. А потом бросится ко мне в объятия, и я прижму ее к себе так крепко, как никогда не прижимал. Она погладит меня по лицу, заглянет в глаза, дабы убедиться, что я не привидение, а потом задушит поцелуями. Ей хватит одного взгляда на меня, мои лохмотья, мои руки и ноги, чтобы понять, через что прошел ее муж. «Так что же… — она попытается изобразить улыбку, — ты так и не стал рыцарем?»

С неба падал мелкий, серый дождик, когда я наконец достиг Вилль-дю-Пер.

Я опустился на колени.

 

Глава 22

Последние мили я почти все время бежал. Узнавал дороги, по которым путешествовал, места, где бывал. Я старался не думать о том плохом, что случилось со мной. Никодим, Робер, Киботос, Антиохия. Беды, тяготы, лишения, ужас… все казалось таким далеким, таким мелким, как будто произошло с кем-то другим. Я был дома.

Все осталось позади. Я не стал ни рыцарем, ни оруженосцем, ни даже свободным. Но при этом чувствовал себя самым богатым человеком на земле.

Вот журчит знакомая речушка… вот выложенная из камня стена, ведущая в городок… там — ячменное поле Жиля… И поворот… а за ним каменный мостик…

Вилль-дю-Пер…

Я стоял, как нищий перед пиром, до которого остались считанные мгновения. Все вдруг вернулось — пережитые ужасы, долгие мили и месяцы пути, ночи, когда мне снилась Софи, ее лицо, ее прикосновения, ее улыбка.

Как бы я хотел вернуться в июле, чтобы войти в город с подсолнечником. Взгляд прошелся по площади. Знакомые лица. Знакомая суета. Все было таким, каким запомнилось. Вон мои друзья, кузнец Одо и мельник Жорж… Вон церковь отца Лео…

Наш постоялый двор…

Наш постоялый двор! Ужас сковал меня. Нет, не может быть…

В одно мгновение я понял — все изменилось.

 

Глава 23

С бледным, как у призрака, лицом влетел я на деревенскую площадь.

Дети, увидев меня, разбежались по домам.

— Это Хью! Хью де Люк. Он вернулся с войны! — кричали они.

Если во мне и осталось что-то прежнее, то только рыжие волосы. Люди уже спешили ко мне. Соседи, которых я не видел два года, но узнавал. И на их лицах — радость вперемежку с изумлением.

— Хью, слава Богу! Ты вернулся!

Но я не слышал их. Расталкивая знакомых и соседей, я шел, бежал к нашему постоялому двору.

К нашему дому… которого больше не было.

Сердце остановилось и полетело вниз — на том месте, где располагался наш постоялый двор, осталась черная воронка.

Сгорело все, и лишь один-единственный обугленный столб стоял среди пепла и угольев. Один лишь столб, поддерживавший когда-то то, что было двухэтажным зданием, построенным руками моего тестя.

— Где Софи? — прошептал я, обращаясь сначала к руинам, а потом к тем, кто окружил меня.

— Где Софи?

Я переходил от одного к другому, уверенный, что вот сейчас… сейчас увижу ее возвращающейся от колодца. Но люди молчали… отворачивались… отводили глаза…

Сердце, словно очнувшись, застучало, заколотилось…

— Где Софи?! — закричал я. — Где моя жена?

Через толпу пробился старший брат Софи, Мэттью. При виде меня удивление на его лице сменилось глубокой тревогой и озабоченностью. Шагнув вперед, он раскинул руки:

— Хью? Глазам своим не верю. Слава Богу, ты вернулся.

Я понял: случилось самое страшное. Посмотрел в его глаза, ища там ответ.

— Что произошло, Мэттью? Расскажи мне. Где моя жена?

Его лицо потемнело от горя, как будто его накрыла тень. О Боже… Было бы легче ничего не слышать. Мэттью кивнул и повел меня к пепелищу.

— Здесь были всадники, Хью. Человек десять — двенадцать. Налетели глухой ночью… как дьяволы… сжигали все на своем пути. Мы не знаем, кто они такие. Никаких отличительных знаков… ничего. Только черный крест на груди.

— Всадники… — Сердце сжали холодные пальцы страха. — Какие всадники, Мэттью? Что они сделали с Софи?

Он положил руку мне на плечо.

— По пути сюда эти сволочи спалили три дома. Поль, возчик, Сэм и старик Жиль, их жены и дети, все погибли… их убили, когда они пытались убежать. Потом подъехали к постоялому двору. Я пытался остановить их, Хью… пытался!

Я схватил его за плечи.

— А Софи?

Я знал, знал, что случилось худшее, но не хотел в это верить. Нет, нет, этого не может быть. Только не сейчас…

— Ее нет, Хью.

Мэттью покачал головой.

— Нет?

— Она пыталась убежать, но эти… они затащили ее в дом. Ее били, Хью… — Он скрипнул зубами и опустил голову. — И хуже того… Я слышал, как она кричала. Двое или трое держали меня, а остальные избивали ее и насиловали. Потом рыцари стали все крушить и ломать. Софи вытащили на улицу. Она была почти что мертвая… едва дышала. Я думал, мою сестру оставят умирать, но главный бросил ее на своего коня, а другие запалили факелы. А потом…

Я едва слышал, что он говорит. В голове билось эхо другого, далекого голоса. Нет, этого не может быть! Слезы выступили на глаза.

— А потом? Что потом, Мэттью?

Он отвел глаза.

— Они увезли ее с собой. Я знаю, Хью, она умерла. Софи больше нет.

Силы покинули меня. Ноги подкосились, и я опустился на колени. О Боже, как же это могло случиться? Как я мог оставить ее на произвол судьбы? Моя Софи… Ее больше нет. Взгляд мой скользнул по обугленным руинам прошлой жизни.

— Это ведь был Норкросс, да? Болдуин?..

— Мы ничего не знаем наверняка. — Мэттью покачал головой. — Если бы я знал, я бы сам… Звери, но безликие… Никаких знаков отличия, гербов. Забрала опущены. Все убежали в лес… спрятались. Но они вошли только в твой дом, как будто им был нужен только ты.

Я? Ублюдки! Два года я сражался как вассал Болдуина. Я прошел полсвета и видел такое, чего человек не должен видеть. И все равно они отобрали у меня то единственное, что я любил.

Я наклонился и взял в руку горсть пепла. Он медленно просачивался сквозь пальцы.

— Моя Софи…

Мэттью опустился рядом со мной.

— Хью, есть еще кое-что…

— Еще? Что же может быть еще?

Я посмотрел ему в глаза.

Он положил мне на голову руку.

— После того как ты ушел, Софи родила сына.

 

Глава 24

На меня как будто обрушилась каменная стена.

Сын…

Три года мы с Софи пытались завести ребенка, но не получалось. Больше всего на свете мы хотели, чтобы у нас были дети. В нашу последнюю ночь мы говорили именно об этом. Я оставил ее и даже не узнал, что у меня есть сын.

Огонек надежды вспыхнул в сердце. Я повернулся к Мэттью.

— Его тоже больше нет, Хью. Ему не исполнилось и года. Эти ублюдки убили мальчика в ту же ночь. Вырвали из рук Софи, когда она пыталась убежать.

Я не смог сдержать слез. Сын… Сын, которого я никогда не узнаю, никогда не возьму на руки. Я прошел через жесточайшие сражения, через все ужасы войны. Но все равно оказался не готов к такому удару.

— Как… — прошептал я. — Как умер мой сын?

— Не знаю, — чуть слышно выдавил из себя Мэттью. Лицо его стало серым, как пепел. — Но поверь, он умер… его больше нет.

Я повторил вопрос, глядя ему в глаза:

— Как?

Он вздохнул.

— Когда Софи положили на лошадь, главный сказал: «У нас нет места для такой игрушки. Бросьте его в огонь».

Грудь моя стеснилась, гнев переполнял меня, острыми когтями выгрызаясь наружу. Бог все же улыбнулся нам, даровав сына. А потом… потом жестоко посмеялся надо мной.

Но как я мог оставить их? И почему я жив до сих пор? Почему я жив, когда они мертвы?

Я посмотрел на своего шурина.

— Как его назвали?

Мэттью сглотнул.

— Она назвала его Филиппом.

Дышать стало вдруг трудно, как будто в горле застрял комок. Филиппом звали воспитавшего меня голиарда. Дав это имя сыну, она посвятила его мне. Милая, милая Софи… тебя больше нет. И моего сына тоже… Я стиснул зубы. Больше всего на свете мне хотелось закрыть глаза и умереть прямо здесь, на пепелище нашего дома, здесь, где была похоронена вся моя прошлая жизнь.

— Пойдем, Хью, я покажу тебе кое-что.

Мэттью помог мне подняться и повел к холму, на котором я стоял перед тем, как спуститься в деревню. Маленький серый камень отмечал могилу моего сына. Я опустился на землю под высоким тополем. На каменной дощечке была нацарапана простая надпись: «Филипп де Люк, сын Хью и Софи. Год Господа нашего MXCVIII».

Я уткнулся лицом в землю и заплакал. Я плакал по маленькому Филиппу, которого так никогда и не увижу. По моей жене, которая умерла.

Неужели Бог пощадил меня только для этого? Неужели вот для этого турок не опустил саблю на мою шею? Для того, чтобы я увидел вот это? Неужели для этого спас меня тогда смех? Чтобы Бог смог посмеяться надо мной сейчас?

Я снял дорожный мешок, в котором лежали подарки для Софи: шкатулка для благовоний, несколько старинных монет, ножны, золотой крест. Я выкопал ямку в земле рядом с могилой сына и положил в нее «сокровища». Мне они были уже не нужны.

— Они твои, Филипп, — прошептал я. — Твои, мой милый мальчик.

Потом я разровнял землю и снова прижался к могиле. Но постепенно боль потери уступала место гневу. Во мне крепла решимость. Я знал, что приказ отдал Болдуин, а выполнил его Норкросс. Но зачем? Почему?

Я всего лишь содержатель постоялого двора. Ничто. Просто крепостной.

Но я всех вас увижу мертвыми.

 

Глава 25

На площади, куда вернулись мы с Мэттью, уже собралась большая толпа. Отец Лео, Одо, другие мои друзья… Все хотели утешить меня, сказать доброе слово. И послушать рассказ о двух годах войны.

Я прошел мимо, к постоялому двору. Точнее, к тому, что от него осталось. Обгорелые деревяшки, пепел, мусор… Я хотел найти что-нибудь. Что-то такое, что напоминало бы о ней, моей Софи — клочок ткани, блюдо… любое напоминание о потерянном.

— Она постоянно говорила о тебе, Хью, — сказал Мэттью. — Очень скучала. Мы все уже думали, что ты пропал на войне. Но не Софи.

— Послушай, брат, ты уверен, что она умерла?

— Да, конечно. — Он пожал плечами. — Когда ее увозили, она едва дышала. Я бы сказал, была скорее мертва, чем жива.

— Но ты сам не видел, как она умерла? Ты ведь не знаешь наверняка?

— Нет, наверняка не знаю. Но прошу тебя, брат, не тешь себя пустой надеждой. Мы же с ней одной крови. И скажу откровенно: когда ее вытащили, я молил Бога, чтобы Софи была мертва.

Я посмотрел ему в глаза.

— То есть она, может быть, и не умерла?

Мэттью покачал головой.

— Смирись с тем, что есть, Хью. Если она не умерла тогда, то скончалась вскоре после этого. Уверен, ее тело оставили где-нибудь по дороге.

— Так ты искал ее? Нашел? Или кто-нибудь, кто ехал с запада, видел ее останки?

— Нет. Никто.

— Тогда какой-то шанс еще есть. Ты сказал, что Софи верила в меня, знала, что я вернусь. Так вот, я тоже верю и сделаю для нее все.

Я оказался в той части пепелища, где была наша комната. Все сгорело, все превратилось в пепел. Наша кровать, комод… Что-то блеснуло отраженным светом…

Я опустился на колени, разгреб золу, и сердце едва не взорвалось. Слезы подступили к глазам.

Гребень Софи. Ее половинка. Другую жена отдала мне в наш последний день. Я поднял ее. Обугленная, надтреснутая, она едва не развалилась у меня в руке. Но, сжав этот кусочек дерева, я почувствовал Софи!

Я торопливо развязал мешок, достал свою половинку и сложил обе. В тот же момент Софи словно предстала у меня перед глазами — ее милое лицо, ее смех — как живая.

— Те всадники, Мэттью, они не бросили ее в огонь вместе с сыном. Они не оставили ее умирать. Почему? Наверное, не без причины. Они увезли ее с собой. С какой-то целью. — Я посмотрел на Мэттью, держа перед собой гребень. — Может быть, надежда не такая уж пустая.

На площади меня все еще ожидали старые друзья, Одо и Жорж.

— Ты только скажи, Хью, — первым заговорил Жорж. — Мы пойдем с тобой. Выследим этих мерзавцев. Мы все от них натерпелись и знаем, кто виноват. Они заслуживают смерти.

— Ты прав. — Я обнял мельника за плечи. — Но сначала мне нужно найти Софи.

— Твоя жена умерла, — ответил Одо. — Мы сами это видели, хотя поверить в такой кошмар трудно.

— Ты видел ее мертвой? — обратился я к кузнецу. — А ты, Жорж?

Оба виновато пожали плечами и посмотрели на Мэттью, как бы ища у него поддержки.

— Софи так же жива, как и мой Ало, — хмуро пробормотал мельник. — Они оба теперь на небесах.

— Ты так считаешь, но не я. Софи жива. И не на небесах, а здесь, на земле. Я знаю. Я чувствую ее.

Я поднял посох, забросил за спину дорожный мешок и повесил на шею мех с водой. Потом, не оборачиваясь, зашагал к каменному мосту.

— Что ты собираешься делать, Хью? Драться этим посохом? — Одо догнал меня и схватил за руку. — Ты же один. У тебя ни доспехов, ни оружия.

— Я найду ее, Одо. Обещаю, я найду Софи.

— Подожди, я принесу какой-нибудь еды, — взмолился кузнец. — Или немного эля. Ты ведь еще пьешь эль, Хью? Армия не излечила тебя от этой привычки? Может, ты уже и в церковь ходишь по воскресеньям?

По его глазам я понял, что Одо уже не надеется увидеть меня живым.

— Я верну ее. Вот увидишь.

Они промолчали.

Я поднял посох и направился к лесу.

В сторону Трейля.

 

Глава 26

Я бежал. Бежал как слепой, ничего не видя и ничего не замечая. Бежал в направлении, противоположном тому, откуда пришел. В сторону Трейля. Туда, где стоял замок моего сеньора.

Горе рвало меня изнутри, точно одичавший пес. Из-за меня умер мой сын. Из-за моей глупой прихоти. Из-за моего безрассудства и гордости.

Во мне бурлила, кипела горечь. Мысль о том, что бедняжка Софи попала в руки мерзавца Норкросса и его подручных, сводила меня с ума.

Я дрался за этих так называемых «благородных» в Святой земле, а они в это время, прикрываясь Божьим именем, насиловали и убивали. Я прошел полсвета, я убивал, я следовал призыву папы римского. И вот как со мной расплатились. Не свободой, не другой, лучшей жизнью, а горем и презрением. Каким же я был глупцом, что поверил богатым.

Я бежал, пока мог переставлять ноги, а потом, обессиленный и обезумевший от ярости, упал на землю, в грязь.

Необходимо найти Софи. Я знаю — ты жива. Я все поправлю. Я знаю, как ты страдала.

На каждом повороте я молился о том, чтобы не споткнуться о ее тело. И каждый раз, когда этого не случалось, во мне крепла надежда, что она жива.

К вечеру я наконец остановился, огляделся и не понял, где нахожусь. Есть было нечего, вода кончилась. Меня поддерживала только злость. Я посмотрел на солнце. Куда вели ноги? На север или на восток? Я не имел ни малейшего понятия.

Я снова побежал. Ноги как будто налились железом. Кружилась голова, и желудок настойчиво требовал пищи. Глаза застилала пелена слез. И все-таки я бежал.

Встречные смотрели на меня как на сумасшедшего. Безумец с посохом.

— Трейль! — кричал я. — Мне нужно в Трейль!

Они поспешно отступали с дороги. Паломники, купцы, бродяги, даже те, кто был не в ладах с законом, не желали связываться с человеком, глаза которого пылали гневом.

Не знаю, сколько я бежал, день или два. В конце концов ноги все же не выдержали, и меня обступила тьма. Ночь выдалась холодная, меня трясло. Из гущи леса доносились жутковатые звуки.

Где-то невдалеке шумела река. Я сошел с дороги и углубился в лес, ориентируясь на звук.

Внезапно земля ушла из-под ног, я попытался ухватиться за ветку, но пальцы соскользнули, и я полетел куда-то вниз.

Боже…

Пусть будет, что будет. Я заслужил это и умру в лесу…

Скатываясь по склону оврага, я выкрикнул имя Софи.

В следующий момент голова ударилась о что-то твердое, и в рот хлынула зловонная теплая жидкость.

— Я иду…

К Софи. Навстречу воющей темноте.

Мир померк у меня перед глазами, и я успел лишь прошептать:

— Спасибо, Господи.

 

Глава 27

Я очнулся, но не от шума воды или чего-то столь же восхитительного, а от низкого, ворчливого, далеко не мирного звука.

Я открыл глаза. Утро еще не наступило. Я свалился в глубокий овраг и лежал у дерева, о которое ударился при падении. Ужасно болела разбитая голова.

Из чащи снова донеслось глухое ворчание.

— Кто там? Кто это? — вопросил я.

Ответа не было. Я напряг зрение, стараясь рассмотреть того, кто скрывался в темноте. Кто мог забрести в лес глубокой ночью? Вряд ли встреча с незнакомцем сулила приятное общение.

Первым, что я рассмотрел, были глаза. Глаза не человеческие — большие, как молитвенные камни, желтые, узкие, злые. Мне стало не по себе.

И вдруг… они сдвинулись! Я услышал хруст сухих веток. Существо вышло из леса и двинулось ко мне.

Темное, мохнатое…

Боже! Кабан! До него оставалось не более двадцати шагов.

Желтые глаза смотрели на меня, словно зверь пытался решить, не сгожусь ли я на поздний ужин. Кабан захрапел и… затих.

Тишина была жуткая.

Он готовился напасть — в том не было никаких сомнений.

Я попытался собраться с духом. Сражаться с кабаном? Вряд ли у меня было много шансов. Да и чем сражаться с хищником вдвое шире и наверняка тяжелее? Зверь запросто разорвал бы меня на кусочки своими острыми клыками.

Сердце бешено колотилось, и это был единственный звук, который я слышал, не считая угрожающего ворчания чудовища. Кабан не спускал с меня глаз, следя за каждым движением.

Господи, помоги! Что же делать? Убежать я не мог — он настиг бы меня после первых же шагов. Рассчитывать в ночном лесу на чью-то помощь не приходилось.

Не поворачивая головы, чтобы не спровоцировать зверя на решительные действия, я поискал взглядом какое-нибудь укрытие. Зверь как будто изучал меня, наклонив голову и лишь храпом выдавая свои истинные намерения. Я ощущал его горячее дыхание, запах запекшейся на спутанной шерсти крови от прошлых схваток.

Я схватил висевший на поясе нож. Только вот пробьет ли он толстую шкуру хищника?

Кабан коротко хрюкнул и оскалил клыки — пасть у него была кроваво-красная. Мне совсем не хотелось умирать. По крайней мере не так… Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы мне не пришлось драться с этим чудовищем.

Мне было ужасно, невероятно одиноко.

Похоже, кабан тоже понял, что ему противостоит всего лишь один противник, потому что, хрюкнув еще раз, бросился в атаку.

Мне ничего не оставалось, как отпрыгнуть за дерево, едва избежав знакомства со щелкнувшими совсем рядом убийственными челюстями.

Почти ничего не видя, наугад, я бил и бил ножом в отвратительную тупую морду, но зверь снова и снова бросался вперед. Дерево оказалось недостаточно толстым, а мне не хватало проворства. В какой-то момент его клыки распороли бедро, и я вскрикнул от боли.

Господи, меня словно пронзили копьем.

Рассматривать рану было некогда — кабан снова перешел в наступление. На сей раз удар пришелся в живот.

Я ткнул ножом в мерзкую морду. Чудовище попятилось, но тут же вгрызлось в мою ногу, мотая головой из стороны в сторону, как будто вознамерилось вывернуть ее.

Я отбивался из последних сил, понимая, что исход схватки предрешен. Брызги крови летели во все стороны.

Кое-как, спотыкаясь и падая, я добрел до середины лужайки. Живот горел. Из раны на бедре текла кровь. Со мной было кончено. Я упал на землю, прижался спиной к дереву и вдруг… увидел посох. Наверное, выронил его, когда падал. Я потянулся за ним, хотя и понимал, что посох не оружие против разъяренного кабана.

Хищник уже приближался.

— Ну же, свинья, иди ко мне. Давай… вперед! Закончи то, что начал.

Мне вспомнился турок в Антиохии. Тогда спасение принес смех. Но дважды один трюк не срабатывает. Я поднял посох, будто копье.

— Ну же, давай! Прикончи меня. Я готов. Прикончи меня.

Словно в ответ на приглашение кабан ринулся в атаку.

Вот и все. Я не успел даже вздохнуть, а только выставил посох в сторону черной летящей туши и, собрав последние силы, ткнул им, целя в желтый глаз.

Зверь издал жуткий вопль. Я попал! Посох вошел в глаз. Кабан пошатнулся и замотал головой, я схватил нож и принялся бить в морду, шею, спину… С каждым ударом из-под шерсти брызгала кровь. Чудовище слабело и уже не рычало, а хрипело. Кабан пошатнулся, все еще не оставляя попыток освободиться.

Его кровь смешалась с моей. Отбросив нож, я взялся за посох и надавил. Из раскрытой зубастой пасти вырвался последний предсмертный хрип. Задние ноги подкосились, и хищник завалился на бок. Обессиленный, я опустился на траву рядом с ним.

Я победил!

Но какой ценой. Из бедра и живота текла кровь. Я знал, что если не выберусь из оврага, то умру здесь.

Перед глазами встало лицо Софи. Я понял, что улыбаюсь, и подался к ней.

— Сюда, — прошептала она. — Иди ко мне.

 

Глава 28

Городок спал. Одетые в темное всадники осадили коней у одного из нескольких крытых соломой и обнесенных заборами домиков на окраине. В загоне спали домашние животные.

Неожиданностей не предвиделось, так что для всадников все обещало стать очередной забавой. Главный фыркнул и опустил забрало шлема. На шлеме был изображен черный византийский крест. В отряд он подбирал только тех, кто убивает ради удовольствия, кто охотится не ради мяса, а ради трофеев. Облаченные в темные боевые доспехи, с опущенными забралами, они не носили каких-либо знаков отличия или гербов. Никто не знал, кто они такие. Боевые мечи, топоры, булавы составляли их вооружение. Сейчас они смотрели на предводителя, ожидая приказа, готовые ко всему, жаждущие крови.

— Позабавьтесь, — сказал Черный Крест и усмехнулся. — Только не забывайте, ради чего мы здесь. Тот, кто найдет реликвию, станет богачом. Пошли!

Сонную тишину ночи взорвал стук копыт.

Где-то тревожно ударил колокол. Слишком поздно! Соломенные крыши первых домишек уже вспыхнули. Дремавший городок проснулся.

Кричащие женщины пытались увести в безопасное место сонных детей. Разбуженные горожане выскакивали из домов, но либо попадали под копыта несущихся по улице коней, либо падали, сраженные мечами всадников.

Какие они жалкие, эти крестьяне, размышлял Черный Крест. Бегут, суетятся и дохнут как мухи, оберегая свои крохотные кусочки дерьма. Думают, что мы — вражеские солдаты, явившиеся за их скотом и их тощими сучками. Даже не понимают, кто мы такие и зачем здесь.

Огонь распространялся, и вместе с ним возрастала паника. Совершенно не обращая внимания на всю эту суету, Черный Крест направился к большому каменному дому, лучшему в городке. За ним следовали пять всадников.

Внутри уже царил переполох — кричала женщина, плакали разбуженные дети.

— Ломай, — кивнул Черный Крест одному из своих людей.

Одного удара топором оказалось достаточно, чтобы расколоть деревянные двери.

На пороге появился пожилой мужчина в белом с синим халате. У него были длинные седые волосы и густая темная борода.

— Что вам нужно? — дрожащим от страха голосом спросил хозяин дома. — Мы не сделали никому ничего плохого.

— С дороги, еврей, — рявкнул Черный Крест.

Из глубины дома выбежала жена хозяина в длинной шерстяной рубашке.

— Мы мирные люди, — бесстрашно заговорила она. — Вы получите все, что вам нужно.

Схватив женщину за горло, Черный Крест прижал ее к стене.

— Покажи мне ее, — потребовал он. — Покажи, если тебе дорога собственная жизнь.

— Пожалуйста, возьмите деньги, — жалобно заскулил мужчина. — Они во дворе, в сундуке около бака с водой. Возьмите все. Все, что хотите.

— Обыщите дом, — приказал своим солдатам Черный Крест. — Снесите, если понадобится, стены. Но только найдите!

— Но деньги… Я же сказал…

— Мы пришли не за деньгами, мразь, — ухмыльнулся Черный Крест. — Нам нужно кое-что поценнее. Христианская реликвия.

Его люди ворвались в дом, где нашли старика, обнимающего двух дрожащих от ужаса детей, мальчика лет шестнадцати с курчавыми волосами, и девушку, может быть, на год старше, с темными, полными страха глазами.

— Что вам нужно? Я не понимаю. — Отец бросился на колени. — Я всего лишь купец. У нас нет никаких реликвий.

Тем временем приспешники Черного Креста уже взялись за дело, круша стены, взламывая сундуки и комоды.

Предводитель схватил хозяина за горло.

— Мне не до шуток. Отвечай, где сокровище?

— Заклинаю вас, у нас нет никаких сокровищ, — бормотал дрожащий мужчина. — Я торгую шерстью.

— Торгуешь шерстью? — Черный Крест кивнул и посмотрел на юношу. — Что ж, посмотрим. — Он выхватил кинжал и приставил его к горлу мальчика. — Ну?

— У камина… под плитками, — прошептал отец, роняя голову.

Двое из рыцарей поспешили к камину и, орудуя топорами, принялись ломать плитки пола, под которыми обнаружился тайник. Оттуда извлекли сундучок, наполненный золотыми и серебряными монетами, брошами, ожерельями. На самом же дне сундучка лежал огромный рубин величиной с монету, в позолоченной византийской оправе. Драгоценный камень как будто светился изнутри.

Рыцарь взял его и взвесил на ладони.

— Вы даже не понимаете, что это такое.

Еврей смахнул повисшие на ресницах слезы.

— Неужели? — усмехнулся Черный Крест. — Это печать Павла. Твой народ недостоин того, чтобы владеть ею. Больше ты ничего не украдешь у нашего Господа.

— Я не украл ее. Это вы крадете. Мне же ее продали.

— Продали? — В глазах рыцаря вспыхнули злые огоньки. Он повернулся к мальчику. — Тогда это не такая уж большая потеря по сравнению с тем, что вы отняли у нас.

Произнеся это, он воткнул кинжал в живот сына. У юноши вырвался короткий полувздох-полухрип, глаза его широко раскрылись, а изо рта потекла тонкая струйка крови.

Черный Крест ухмыльнулся.

— Нефрем… — вскрикнули одновременно купец и его жена и рванулись к сыну.

Рыцари схватили их за руки.

— Сожгите дом, — распорядился предводитель. — Их семя мертво. Больше они не будут осквернять землю.

— Как быть с девчонкой? — спросил один из рыцарей.

Черный Крест рывком поднял девушку на ноги и окинул оценивающим взглядом. Красивая. Он провел рукой по гладкой щеке.

— Какая шкурка, а, торговец шерстью? Неплохо бы завернуться в такую. Ну, что молчишь?

— Пожалуйста, возьмите все, — в отчаянии взмолился несчастный отец, — только оставьте нам нашего ребенка.

— Боюсь, что не смогу. — Черный Крест покачал головой. — Она мне еще пригодится. Да и другим тоже. Например, слуге, который чистит мулов нашего герцога.

Он толкнул девушку в руки ближайшего солдата. В следующее мгновение ее, кричащую от страха, уже вынесли из дому.

— Не печалься, еврей, — обратился Черный Крест к плачущему отцу. Потом, наклонившись к сундучку, взял монету и бросил ее на пол. — Возьми. Я не краду у тебя дочь — я ее покупаю.

 

Глава 29

— Он мертв?

Голос пробился ко мне словно через густую пелену. Женский голос… Я открыл глаза, однако ничего не увидел. Только неясное, размытое пятно, проступающее как будто из тумана.

— Не знаю, моя госпожа, — произнес другой голос, — но раны очень серьезные. Боюсь, он долго не протянет.

— Какой необычный цвет волос… — заметила первая.

Я мигнул, в голове мало-помалу начало проясняться. Мир как будто был отделен от меня отражающим свет, поблескивающим занавесом. Может, я умер? Незнакомое, но милое лицо склонилось надо мной. Золотистые волосы были заплетены в тугие косички и спрятаны под расшитый пурпурный капюшон. Лицо улыбнулось. От улыбки сразу стало теплее, словно меня коснулись лучики солнца.

— Софи, — прошептал я и поднял руку, чтобы дотронуться до ее щеки.

— Ты ранен, — ответила женщина. Голос ее напоминал щебет птицы. — Боюсь, ты принял меня за другую.

Странно, но никакой боли я не чувствовал.

— Это рай?

Незнакомка снова улыбнулась.

— Если рай — это место, где раненые рыцари похожи на овощи, то да, должно быть, так.

Она снова прикоснулась ко мне нежными руками. И я снова мигнул. Женщина и впрямь не была Софи, и голос ее звучал с северным акцентом. Париж?

— Жив, — со вздохом пробормотал я.

— Пока да. Но твои раны очень опасны. Тебе нужен лекарь. Ты здешний? Откуда? У тебя есть семья?

Я попытался сосредоточиться на ее вопросах, но мысли разбегались, мир перед глазами расплывался, а раны напомнили о себе болью.

— Нет.

— Ты преступник?

Голос второй женщины долетел до меня откуда-то сверху.

Прищурившись, я рассмотрел богато одетую даму, явно благородного происхождения, восседающую на изумительно белой верховой лошади.

— Уверяю вас, госпожа, — ответил я, изображая подобие улыбки, — вам нечего меня бояться. — Взгляд мой упал на испачканную кровью тунику. — Даже несмотря на мой вид. — Боль нарастала, пронзая бедро и живот. Сил не оставалось, и я со стоном откинулся на спину.

— И куда же вы держите путь, мсье Руж? — поинтересовалась золотоволосая.

Я совершенно не представлял, где нахожусь и насколько далеко ушел от нашей деревни. Зато мне вспомнился кабан.

— В Трейль.

— В Трейль! — воскликнула прекрасная незнакомка. — Даже если мы возьмем тебя с собой, боюсь, ты не выдержишь дороги и скончаешься прежде, чем мы туда доберемся.

— Взять его с собой? — удивилась вторая дама. — Да вы только посмотрите на него. Он же весь в крови, и мы даже не знаем, чья это кровь. От него пахнет лесом. Оставьте его, дитя мое. О нем позаботятся такие же…

Мне стало смешно. После всего, что выпало на мою долю, моя жизнь зависела от исхода спора двух благородных дам.

— Не беспокойтесь, госпожа, — сказал я самым любезным тоном, на какой только оказался способен, — мой оруженосец должен вот-вот прийти мне на помощь.

Юная красавица подмигнула.

— Он совершенно безобиден. Ты ведь не опасен, верно?

Она посмотрела мне в глаза. Такого милого лица я давно уже не видел.

— Для вас — нет.

Я слабо улыбнулся.

— Ну вот, видите? Я могу поручиться за этого беднягу.

Она попыталась поднять меня, призвав на помощь двух стражей в круглых шлемах и зеленых туниках. Те посмотрели на вторую госпожу.

— Раз уж вы того желаете… — Дама вздохнула и пожала плечами. — Но только вы несете за него полную ответственность. И раз уж вам небезразлична его судьба, то уступите ему свою лошадь.

Я попробовал встать, однако ноги не повиновались мне.

— Не утруждай себя, рыжий, — сказала золотоволосая.

Один из стражей, высокий хмурый мавр, поднял меня за руки. Женщина была права — раны мои выглядели скверно. Я понял, что если лишусь сознания, то, может быть, уже никогда не открою глаза.

— Скажите, кто меня спасает. Мне нужно знать, кого благодарить в раю, если я туда проскочу.

— Спасает тебя, рыжий, твоя улыбка. — Юная особа звонко рассмеялась. — Но если Господь все же не окажется столь милостив… меня зовут Эмили.

 

Глава 30

Очнулся я с ощущением покоя и тепла близкого очага. Я лежал на удобной широкой кровати в большой комнате с каменными стенами. На деревянном столе справа от кровати стояла чашка с водой.

Склонившийся надо мной бородатый мужчина в красном одеянии довольно усмехнулся и посмотрел на стоящего рядом толстого священника.

— Ну вот, Луи, он пришел в себя. Можешь возвращаться в аббатство. Похоже, ты остался без работы.

Священник приблизил ко мне одутловатое лицо.

— Признаю, Огюст, с телом ты справился. Но есть ведь еще и душа. Возможно, этот незнакомец в окровавленной тунике пожелает исповедаться.

Я облизнул сухие губы и ответил за себя сам:

— Извините, святой отец, но если вам требуется чья-то исповедь, то обратитесь лучше к тому кабану, что напал на меня в лесу. А если не дождетесь от него покаяния, то по крайней мере получите мясо.

Лекарь расхохотался.

— Вы только посмотрите. Едва очнулся, а уже попал в цель.

Священник нахмурился. По-видимому, ему не нравилось быть предметом насмешек. Он напялил на голову бесформенную шляпу и повернулся к двери.

— Тогда я ухожу.

После его ухода добродушный лекарь опустился на кровать.

— Не обращай на него внимания. Мы поспорили, кому ты достанешься — ему или мне.

Я приподнялся на локтях.

— Рад был оказаться предметом вашего спора. Где я?

— Можешь не сомневаться — в хороших руках. Я еще ни разу не потерял больного, если только он не был безнадежен.

— И как я?

Он пожал плечами.

— Сказать по правде, ты был очень плох.

— Вы не ответили, где я нахожусь. — Улыбка далась мне с трудом. — Куда меня привезли?

Лекарь мягко потрепал меня по плечу.

— Я слышал. Ты в Боре, приятель.

Боре… Я моргнул от удивления. Боре принадлежал одному из самых влиятельных герцогов Франции, был раза в три больше Трейля и лежал от него на расстоянии четырех дней пути. Верхом. Как же я сюда попал?

— Я… я давно здесь?

— Уже четыре дня. Да прибавь два дня дороги. Ты был без чувств, но кричал.

— Что же я говорил?

Огюст снял с чашки кусок ткани и положил мне на лоб.

— Душа твоя в смятении, и дело здесь не в ранах, которые нанес кабан. На сердце у тебя тяжкий груз.

Я не стал ему перечить. Моя Софи… она где-то в Трейле. А до Трейля не меньше недели пешком. Но я все еще чувствовал, что она жива.

— Спасибо, что позаботились обо мне, Огюст, но я должен идти.

— Подожди. — Лекарь положил руку мне на грудь. — Ты еще не готов. И не благодари меня. Я всего лишь положил мазь и прочистил раны. Скажи спасибо госпоже Эмили.

— Эмили… да…

Из тумана, в котором пребывала моя память, всплыло прекрасное лицо. Поначалу я даже принял ее за Софи. Мне вдруг вспомнилось все, все, что случилось по дороге сюда. Как мавр привязал меня к седлу. Как та молодая женщина… Эмили… уступила мне свою лошадь. Как она все время шла рядом…

— Если бы не она, парень, ты бы уже умер.

— Вы правы, я многим ей обязан. Кто она, Огюст?

— Заботливая, неравнодушная душа. И придворная дама.

— Придворная дама? — изумился я. — Но о каком дворе идет речь? Кто приказал вам позаботиться обо мне? Кому вы служите?

— Как кому? Герцогине Анне, конечно. Жене Стефена, герцога Борейского, который отправился в крестовый поход, двоюродной сестре нашего короля.

Невероятно! Обо мне позаботилась кузина самого короля Франции.

Лекарь улыбнулся.

— Ты держался молодцом, победитель кабанов. А теперь отдыхай.

 

Глава 31

Смущенный и растерянный, я сел на кровати.

Нет, такое не для меня. Я этого не заслуживал — не рыцарь, не благородный господин, а всего лишь простолюдин. Самый обычный человек. Мне и без того повезло, ведь кабан мог запросто растерзать меня своими клыками.

Нет, я должен был идти, помня о жене и сыне. С тех пор как я отправился на поиски Софи, прошла уже неделя.

— Ценю вашу заботу, Огюст, однако вынужден отказаться. Поблагодарите за меня добрейшую хозяйку.

Я поднялся с кровати, но сделал лишь несколько неуклюжих, отозвавшихся болью шагов. В дверь постучали, и Огюст отправился посмотреть, кто пришел.

— Ну вот, ты можешь сам поблагодарить нашу госпожу.

И действительно, то была Эмили, одетая в холщовое, с золотой каймой платье. Оказывается, мне и впрямь ничего не мерещилось — она была мила и прекрасна, как и видение в моих снах. И только глаза лучились мягким зеленым светом.

— Вижу, наш больной уже поднялся, — радостно воскликнула Эмили. — Как он сегодня, Огюст?

— С ушами у него все в порядке. И с языком тоже, — ответил лекарь, подталкивая меня вперед.

Я не знал, что делать, кланяться или опускаться на колени. Прежде мне приходилось разговаривать с благородными людьми, только отвечая на вопросы. Но что-то заставило меня посмотреть ей в глаза. Я откашлялся.

— Если в не вы, госпожа, меня бы не было уже в живых. Жаль лишь, что я не могу выразить всю свою благодарность.

— На моем месте так поступил бы каждый. К тому же было бы ужасной несправедливостью, если бы победитель кабана стал добычей какого-то другого зверя.

Огюст поднес табурет, и Эмили села.

— Если же ты желаешь выразить благодарность, то позволь мне задать тебе несколько вопросов.

— Спрашивайте. О чем угодно.

— Первый — легкий. Как тебя зовут, рыжий?

— Меня зовут Хью, госпожа. — Я поклонился. — Хью де Люк.

— И ты, Хью де Люк, направлялся в Трейль, когда повстречался с тем невоспитанным кабаном?

— Да, моя госпожа. Хотя, похоже, и немного сбился с пути.

Я взглянул на лекаря.

— Да, похоже на то, — с улыбкой подтвердила госпожа Эмили, что немало меня удивило. Чувство юмора, встречавшееся мне прежде у благородных, отличалось обычно неприкрытой жестокостью. — И в этот путь ты отправился один. Без продуктов. Без воды. Без подходящей одежды.

Я почувствовал, как к горлу подступил комок. Действительно, как можно быть настолько непредусмотрительным и глупым!

— Я очень спешил.

— Спешил? — Эмили вежливо кивнула. — Но ведь, насколько я помню математику, если человек идет в неверном направлении, то скорость уже не имеет значения, потому что он только удаляется от цели. Не так ли?

Я чувствовал себя настоящим дураком перед женщиной, спасшей мне жизнь.

— Спешил и… был расстроен, — покраснев от стыда, добавил я.

— Да уж, похоже на то. — Она покачала головой. — И в чем же причина такой спешки и… остального?

Мне стало вдруг не по себе. То, что вело меня, не было игрой, и сам я не был игрушкой.

Наверное, Эмили заметила, как изменилось выражение моего лица и почувствовала мое беспокойство.

— Пожалуйста, знай, что я не насмехаюсь над тобой. В пути ты кричал от боли. И не только боли от ран. Ты носишь на сердце тяжкий груз. И пусть ты не рыцарь, но миссия у тебя определенно есть.

Я опустил голову. Недавней легкости как не бывало. Рассказать? Но как можно говорить о подобных ужасах? Как можно доверить такое женщине, с которой едва знаком? Во рту у меня пересохло.

— Да, вы правы. У меня есть миссия, госпожа. Но я не могу рассказать вам о ней.

— Пожалуйста, сир, расскажите. — Сир? Она обратилась ко мне так, как обращаются только к благородным господам. Я не верил собственным ушам. — Поверьте, я не стану смеяться над вашим горем. Может быть, даже помогу.

— Боюсь, это невозможно. — Я вздохнул. — Вы и так уже помогли мне.

— Доверьтесь мне, сир. Ну как я могу доказать, что мне можно верить?

Я улыбнулся. Верно, как?

— Только знайте, что рассказ мой вовсе не похож на те, что вы, без сомнения, привыкли слушать.

— Мне не нужны сказки, и я не ищу развлечений, — твердо, глядя мне в глаза, сказала она.

Опыт общения с благородными господами научил меня быть осторожным, потому что их интересовали только подати да удовольствия, а не наша судьба. Но Эмили была другой. В ее глазах я видел сострадание. Я понял это еще при первой встрече, на дороге.

— Я расскажу вам, моя госпожа. Вы заслужили это. Надеюсь, моя повесть не огорчит вас.

— Уверяю вас, Хью, — ответила с улыбкой Эмили, — на тот случай, если вы еще не заметили, что огорчить меня не так-то просто.

 

Глава 32

И я рассказал ей. Все.

О Софи. О нашей деревне. О моем путешествии в Святую землю. О страшных сражениях. О встрече с турком в Антиохии. О возвращении.

Потом я поведал Эмили о том, что узнал по возвращении домой.

Голос мой дрогнул, и глаза наполнились слезами. Я рассказал, как и почему оказался в лесу. И зачем мне надо в Трейль.

Эмили слушала меня, не перебивая. Наверное, услышанное не совпадало с тем, к чему она привыкла. Тем не менее, она ни разу не проявила недовольства. Ни когда узнала о моем дезертирстве из армии. Ни когда я упомянул Норкросса и Болдуина. А когда я наконец подошел к тому, зачем мне так понадобилось попасть в Трейль, глаза ее заблестели.

— Да, Хью, я понимаю. — Наклонившись вперед, она положила свою руку на мою. — С вами обошлись несправедливо. Вы должны отправиться в Трейль и найти свою жену. Но что вы намерены сделать, когда доберетесь туда? Что можете сделать в одиночку? Без оружия. Не имея доступа к герцогу. Болдуина здесь хорошо знают: распутник, думающий только о себе и высасывающий из своих людей все соки. Но вы же не можете вызвать его на поединок! Вас сразу бросят в темницу или убьют.

— То же самое сказала бы и моя Софи. Но я все равно должен попытаться, даже если это похоже на безумие. У меня нет другого выбора.

— Тогда я помогу вам, Хью, — прошептала она, — если только вы позволите.

Я удивленно посмотрел на нее, тронутый ее решимостью и доверием.

— Почему? С какой стати вы будете мне помогать? Вы же принадлежите к их кругу. Вы служите при королевском дворе.

— Я уже сказала вам однажды, Хью де Люк, что вас спасает ваша улыбка.

— Думаю, что нет. — Я осмелился поднять на нее глаза. — Вы могли бы оставить меня на дороге. Тогда все мои беды умерли бы вместе со мной.

Эмили отвела взгляд.

— Я скажу вам. Но не сейчас.

— Но я же рассказал вам все.

— Такова моя цена, Хью. А если станете торговаться, я всегда могу приказать доставить вас туда, где нашла.

Я склонил голову и улыбнулся. Она могла быть такой забавной, когда хотела.

— Меня устраивает ваша цена, госпожа. И каковы бы ни были причины, побуждающие вас помочь мне, я вам благодарен.

— Хорошо. Тогда в первую очередь нам надо придумать предлог для вашего появления там. Надо же как-то туда проникнуть. Что вы умеете хорошо делать? Какие у вас есть таланты? Только не говорите, что вы прекрасно ориентируетесь.

Я рассмеялся — уколоть она умела.

— Наверное, меня можно отнести к тем, о ком говорят — способностей много, талантов никаких.

— Ладно, посмотрим, — сказала Эмили. — Чем вы занимались до того, как отправились в Святую землю?

— У нас был постоялый двор. Софи занималась продуктами и постелями, а я…

— А вы разливали эль и развлекали посетителей.

— Откуда вы это знаете?

— Не важно. А во время войны? Насколько я могу судить, разведчиком вы не были.

— Я неплохо дерусь. Но вообще-то еще лучше мне удавалось веселить друзей, отвлекать их от мрачных мыслей. В самые трудные времена они всегда просили рассказать что-нибудь занимательное. — Я рассказал ей, как рос и воспитывался, как путешествовал, как выступал перед публикой, читая стихи и распевая песни, как, возвращаясь с войны, зарабатывал в трактирах на хлеб рассказами и фокусами. — Может, у меня и есть какой-то талант.

— Жонглер и клоун, — повторила задумчиво Эмили.

— Запас фокусов у меня невелик, но я всегда легко сходился с людьми и обзаводился друзьями.

Я улыбнулся, давая понять, кого имею в виду.

Эмили покраснела, быстро поднялась и, поправив платье, напустила на себя скромный вид.

— А теперь отдыхайте, Хью де Люк. Ваши раны должны затянуться, и за это время ничего особенного не случится. А мне надо идти.

Я обеспокоенно посмотрел на нее.

— Надеюсь, я не обидел вас, госпожа?

— Обидели меня? — воскликнула она и мило улыбнулась. — Вовсе нет. Просто ваши многочисленные таланты только что навели меня на одну прекрасную мысль.

 

Глава 33

Эмили постучала в дверь спальни, расположенной в другой половине замка. Герцогиня Анна сидела за столом в окружении придворных дам, трудившихся над гобеленом.

— Вы звали меня, госпожа?

— Да, — ответила Анна. Четверо женщин тут же прекратили работу и вопросительно посмотрели на герцогиню. — Можете остаться, — сказала она. — Я поговорю с Эмили в гостиной.

Они перешли в соседнюю со спальней комнату, в которой стоял большой туалетный столик, чаши с ароматной водой и зеркало.

Анна опустилась на стул.

— Хочу поговорить о здоровье твоего рыжего кавалера.

— Он выздоравливает, — ответила Эмили. — И он не мой кавалер. Хью де Люк женат и сейчас разыскивает свою жену.

— Разыскивает жену? Так, значит, он этим занимался, когда мы наткнулись на него в лесу? Любопытно. — Анна улыбнулась. — Но теперь, когда твой гость здоров…

— Еще не совсем, — вставила Эмили.

— Но теперь, когда он поправился, ему надлежит отправиться по своим делам. По крайней мере, лекарь говорит, что он хочет уйти.

— С ним поступили бесчестно, моя госпожа, и он хочет восстановить справедливость. Человек, причинивший ему обиду, не кто иной, как Болдуин из Трейля.

— Болдуин. — Анна поморщилась, как будто отведала скисшее вино. — Разумеется, Болдуин не состоит в числе друзей этого двора. Но судьба этого человека, как бы с ним ни поступили, не наша забота. У тебя удивительно отзывчивое сердце, Эмили. Ты и без того сделала больше, чем любой сделал бы на твоем месте. Теперь я желаю, чтобы ты позволила ему уйти.

— Я не стану прогонять его, — твердо ответила Эмили. — И хочу помочь ему восстановить справедливость.

— Ты хочешь помочь ему? — изумленно воскликнула Анна. — Но как? Вернуть титул? Восстановить поруганную честь? Или дать чистую одежду?

— Каждый человек, независимо от положения, заслуживает справедливости. С ним поступили ужасно.

Анна встала и подошла к молодой женщине. Сейчас, когда она была на своей половине, ее длинные темно-каштановые волосы лежали свободно, спускаясь до самых плеч. Ей только что минуло тридцать, но во многих отношениях она заменяла Эмили мать.

— Моя милая, откуда у тебя такие представления?

— Вы и сами хорошо знаете, госпожа. Знаете, почему я здесь, почему покинула Париж и какие неприятности были у меня там.

Анна положила руку на плечо девушки. Она по-настоящему любила ее и желала только добра.

— Ты столь же заботлива, дитя мое, сколь и порывиста. Тем не менее, он должен уйти, как только будет в состоянии продолжить путь. Если бы мой муж прослышал об этом, он вернулся бы с Востока и избил меня до синяков. Этот Рыжий, у него есть какая-нибудь профессия? Что он умеет, кроме как драться с кабанами?

— Я собираюсь научить его кое-чему, начиная с сегодняшнего дня, — ответила Эмили.

— Надеюсь, ты будешь заниматься с ним не здесь. У нас и без того хватает бездельников.

— Не здесь, моя госпожа. И он уйдет, как только усвоит то, чему я хочу его научить. Он должен отыскать супругу. И он очень сильно ее любит.

 

Глава 34

Я отдыхал еще три дня, пока раны не затянулись полностью. Однажды в дверь постучала Эмили. Заметно возбужденная, она осведомилась о моем здоровье:

— Можешь ходить?

— Конечно.

Я соскочил с кровати и, слегка прихрамывая, прошел по комнате.

— Неплохо, — удовлетворенно заметила она. — Следуй за мной.

Эмили направилась к двери, и я, стараясь не отставать, поспешил за ней. Она провела меня через широкие залы, украшенные великолепными гобеленами, потом мы спустились по крутой каменной лестнице.

— Куда мы идем? — спросил я, с трудом поспевая за ней.

— Туда, где ты, надеюсь, найдешь кое-что полезное.

Мы шли по той части замка, в которой я никогда не был. В больших комнатах стояли длинные ряды столов, в каминах горел огонь, а двери охраняли солдаты в форме. Тут и там разгуливали рыцари — одни предавались воспоминаниям о былых походах, другие играли в кости. Помещения освещались горящими факелами.

Мы миновали кухню, откуда пахнуло соблазнительным ароматом чеснока, и я увидел снующих служанок и носильщиков, бочки вина и эля.

Эмили шла дальше, по длинному узкому коридору, ведущему вниз. Стены здесь были из грубо обработанного камня, воздух затхлый и сырой. Мы оказались в чреве замка, наиболее удаленной его части, используемой как последнее убежище. Куда вела меня Эмили? Что полезное я мог там найти?

Наконец, когда коридоры стали напоминать норы или пещеры, где могли обитать разве что какие-нибудь впадающие в спячку звери, Эмили остановилась перед большой деревянной дверью.

— И кто меня там ждет? Крот? — рассмеялся я.

— Не груби, — сказала она и постучала.

— Входи, входи, — отозвался низкий мужской голос. — Да побыстрее, пока я не передумал.

Вслед за Эмили я вошел в просторную неотапливаемую комнату и с любопытством огляделся. Помещение напоминало темницу или монашескую келью и отличалось от них разве что размерами и наличием свечи. Полки были заставлены какими-то предметами, которые я поначалу принял за игрушки.

У задней стены на украшенном искусной резьбой стуле восседал горбун в красной тунике, зеленых чулках и пестрой лоскутной юбке.

Желтый глаз уставился на Эмили.

— Входи, тетушка. Можно я тебя чмокну? Мне много не надо… разок лизну и…

— Ох, Норберт, перестань, — беззлобно оборвала его Эмили. — Вот тот, о ком я говорила. Его зовут Хью. Хью, это Норберт, шут нашего герцога.

— Ей-богу! — Норберт соскочил со стула. Приземистый и плотный, он был похож на гнома, но при этом двигался с поразительной быстротой и проворством. Подскочив ко мне, Норберт скользнул взглядом по моим волосам, дотронулся до них и тут же отдернул руку. — Ты что же, надумала меня спалить? Кто он, человек или факел?

— Кто бы ни был Хью, Норберт, — предупредила Эмили, — он не дурак. — Она повернулась ко мне: — Думаю, эта работа для тебя.

Я с ужасом посмотрел на нее.

— Что? Вы предлагаете мне сделаться шутом?

— А почему бы и нет? Ты сам сказал, что умеешь развлекать людей. Лучшей роли не придумать. Норберт сказал, что шут в Трейле уже старик…

— А мозги у него вообще давно высохли, — вставил Норберт.

— …что он потерял милость своего хозяина, Болдуина, и тот готов подыскать ему замену. Думаю, тебе, такому молодому и напористому, будет нетрудно втереться к нему в доверие. По крайней мере, это легче, чем в одиночку штурмовать крепостные стены.

Я не знал, что и сказать. Я только что вернулся из похода, где дрался, смею надеяться, не хуже других. Моей целью было отомстить за нанесенное оскорбление, за зло и несправедливость, за жену и сына. Нет, я не считал себя героем, но все же… Шут?

— Мне трудно спорить с логикой ваших рассуждений, госпожа, но… я не шут.

— Ох, ох, а ты думаешь, что шутом может быть только дурак? — Горбун снова подскочил ко мне. — Думаешь, это так легко? Думаешь, шутом может стать каждый неуч? — Он провел по моей щеке заскорузлой ладонью и похлопал ресницами. — Ты думаешь, морковная голова, что я никогда не был таким вот молодым и красивым?

Он отпрыгнул и покачал головой.

— Если ты разыгрываешь из себя дурака, это не значит, что ты туп как деревяшка. Госпожа предлагает хороший план. Если бы ты еще смог его исполнить… Но для этого нужен дар.

— Больше всего на свете я хочу найти свою жену, — твердо сказал я.

— Речь не о том, что ты хочешь. Я сказал, что здесь нужен дар. Особый талант. Госпожа говорит, что он у тебя есть, что ты воображаешь себя жонглером. Жонглеры… да, они умеют вводить в краску юных дев и смягчать сердца провонявших элем рыцарей. Но настоящий трюк в другом. Можешь ли ты, войдя в зал, где сидят отъявленные мошенники и прожженные интриганы, вызвать улыбку даже у самого сварливого короля?

Я посмотрел на Эмили. Она была права. Мне нужен какой-то предлог, чтобы попасть в замок Болдуина. Софи, если она жива, вряд ли будет в числе придворных дам. Ее нужно найти, а для этого надобно иметь доступ во все потайные уголки, пользоваться доверием…

— Что ж, может быть, я смогу чему-то научиться, — ответил я.

 

Глава 35

— Научиться… — Норберт покачал головой и громко расхохотался. — На то, чтобы научиться, нужны годы. Разве можно за несколько дней научиться, например, этому?

Он взял горящую свечу, поднес ладонь к пламени, подержал над ним, потом щелкнул пальцами, и огонь погас.

— Ну как? А теперь мне надо знать, что у тебя получается лучше всего? Что выходит естественно? Итак, что ты делаешь?

— Что я делаю?

— Да, что ты делаешь. — Шут раздраженно щелкнул пальцами. — Что за ученика ты мне привела, тетушка? Его что, камнем по башке треснули? Что ты делаешь? Жонглируешь? Показываешь фокусы? Кувыркаешься?

Я огляделся и заметил прислоненный к столу посох, примерно такой же длины, как и мой. Почему бы и не попробовать? Я подмигнул Норберту.

— Могу вот это.

Я поставил палку на ладонь, немного подержал ее в вертикальном положении, потом подбросил и поймал уже на палец. Посох простоял почти минуту.

— О, это чудесно, — насмешливо пропел Норберт. — А вот так сможешь? — Посох как будто сам взлетел в воздух и опустился на его указательный палец. Подержав немного, шут подбросил его и поймал на тот же палец. И еще раз. И еще.

— Или так? — Он ухмыльнулся и вдруг начал крутить палку так быстро, как будто у него выросло шесть рук. Я даже не понял, как у него такое получается. Внезапно остановившись, Норберт протянул посох мне. — Ну, покажи, как ты это делаешь.

— Не смогу, — признался я.

— Тогда, может быть… — Он подмигнул большим, навыкате глазом. — Госпожа сказала, что ты прыгучий.

И этот неуклюжий на вид, неловкий человечек подпрыгнул и сделал полный кувырок через голову, потом повторил прием уже спиной вперед, причем приземлился на том же самом месте и даже не пошатнулся.

— Нет?

Я покачал головой.

— Как насчет повеселить? Госпожа утверждает, что ты умеешь рассказывать всякие забавные истории. Должно быть, знаешь что-то такое, чего не знаю я.

— Кое-что знаю.

Норберт сложил руки на груди.

— Валяй, парень. Позабавь старика. Насмеши меня. Сделай так, чтоб я уписался со смеху.

Теперь я готов был рискнуть. Уж в чем в чем, а в этом мне не было равных. Надо только вспомнить что-нибудь повеселее.

— Слушай. Жил-был один ленивый крестьянин. Лежит он как-то на поле и видит, как из денежной сумки проезжающего по дороге рыцаря падает в пыль золотая монета. Он…

— Знаю, — перебил меня Норберт. — Он говорит приятелю: «Повезет же нам, если он будет возвращаться этой самой дорогой».

— Ладно, тогда о путнике и борделе. Идет путник по дороге и видит дорожный знак…

— Знаю, — снова перебил меня шут. — Считай, что тебя отымели…

Я попробовал еще две истории, неизменно пользовавшиеся успехом у слушателей, но Норберт оба раза перебивал меня. Похоже, он знал их все. Эмили едва сдерживала смех, наблюдая за нами.

— И что, уже все? Это весь твой репертуар? — Горбун покачал головой. — Может, ты хоть стишки сочинять можешь?

Я промолчал.

— Ну так что, легко, а? Сделай горб на спине, попрыгай, как обезьянка, и все лопнут со смеху, да? Перестань, Рыжик, тебе нужно что-то приличное. Ты хочешь заиметь какой-то предлог? А я хочу быть твоим наставником. Хочу, хочу… — Он запрыгал, хныча, как избалованный ребенок. — Знаешь, я подумал… Может, тебе и впрямь лучше попытаться взять замок Болдуина штурмом, чем изображать из себя шута.

Я огляделся. Мне было не до шуток. Речь шла не о забавах — на кону стояла судьба моей жены. На глаза попалось ядро с прикованной к нему цепью.

— Вот.

— Что? Хочешь поиграть в мяч? — насмешливо осведомился Норберт.

— Нет, шут. Принеси цепь.

Я вспомнил кое-что из виденного в походе. Один захваченный в плен сарацин проделывал этот трюк так ловко, что его в конце концов оставили в живых.

— Обмотай меня ею. Покрепче. А я выпутаюсь.

На лице Эмили появилось озабоченное выражение. Цепь была тяжелая. Если связать человека покрепче, он может запросто задохнуться.

— Смотри, сам выбрал.

Горбун пожал плечами и пошел за цепью.

Я сделал несколько глубоких вдохов, подражая пленному сарацину, и шут начал обматывать меня цепью. Тяжелые металлические звенья стиснули меня, как кольца змеи. Я поднял руки, и Норберт обмотал цепью плечи. Потом, для верности, пропустил ее между ног.

— У твоего дружка и впрямь есть дар, — усмехнулся шут. — Надо же додуматься так с собой покончить.

— Пожалуйста, осторожнее, — предупредила Эмили.

Я выпятил грудь. Раздулся. Задержал дыхание. Я видел, как это делается, и даже сам расспрашивал турка. Оставалось надеяться, что трюк удастся повторить.

— Только время зря тратим, — проворчал, отступая, Норберт.

Цепь давила на плечи, пригибая к полу. Медленно я выпустил, выдавил из себя воздух. Стало чуть посвободнее. Цепь немного ослабла.

Теперь я мог шевелить плечами. Потом руками. Минуты тянулись, как часы. Норберт завел мои руки за спину, но в конце концов я исхитрился освободить одну.

Эмили ахнула. В глазах горбуна мелькнуло что-то похожее на интерес.

Понадобилась вся сила, чтобы вытащить вторую руку. Живот и нога все еще болели от нанесенных кабаном ран. Каждое усилие требовало полного напряжения. И все же у меня получилось. Освободив обе руки, я смог распутать цепь. Она слезала постепенно, моток за мотком.

И вот последнее кольцо упало на камень. Эмили радостно вскрикнула.

Я согнулся, обливаясь потом, и посмотрел на горбуна.

Норберт побарабанил пальцами по щеке. Улыбнулся Эмили.

— Думаю, из этого можно что-то сделать.

 

Глава 36

Две недели продолжалось мое обучение у Норберта, пока раны не заросли и перестали напоминать о себе. Дни проходили в бесконечных упражнениях, кувырках, прыжках и падениях. Вечерами я следил за Норбертом, когда он исполнял перед зрителями свои трюки, а ночами заучивал и повторял его шутки и стишки.

Мало-помалу, шаг за шагом осваивал я нелегкое ремесло шута.

Многое давалось легко, ведь когда-то я был жонглером и знал, как сделать так, чтобы люди смеялись. К тому же я всегда отличался ловкостью. Мы часто практиковали кувырки и хождение на руках, взамен я научил Норберта трюку с цепью. Наверное, сотню раз горбун вставал передо мной с вытянутой на высоте пояса рукой и приказывал мне нырять через нее. Снова и снова бился я головой о соломенный тюфяк и стонал от боли.

— Ты такой изобретательный, Рыжик, — говорил мой наставник, качая головой. — Все время придумываешь новые способы покалечиться.

Но постепенно ко мне пришла уверенность в себе, а вместе с ней и уверенность в движениях. В последний день оба кувырка, вперед и назад, удались на славу — приземлившись, я попал точно на то место, с которого выпрыгнул. Наши взгляды встретились, и лицо Норберта посветлело от улыбки.

— Все в порядке. У тебя получилось.

Итак, курс обучения завершился. Я знал, что должен идти, — образ Софи преследовал меня повсюду. Надежда на то, что она жива, не ослабевала, но нужно было спешить.

В самом конце последнего урока Норберт притащил тяжелый деревянный сундук.

— Открой его, Хью. Там подарок от меня.

Я поднял крышку и увидел сложенный наряд шута. Зеленое трико и красную тунику. Мягкий колпак. Пеструю, в заплатах, юбку.

— Пошила все Эмили, но по моему рисунку, — с гордостью сказал Норберт.

Я с опаской посмотрел на костюм.

Горбун усмехнулся.

— Страшно, а? Боишься выступать в роли шута? Если так, то тогда твой враг — гордость, а не Болдуин.

Я колебался. Да, я понимал, что должен сыграть роль ради Софи, но не находил в себе сил натянуть шутовскую одежду. Я поднял тунику, поднес к груди.

— Надень. — Норберт похлопал меня по плечу. — И сразу станешь одним из нас.

Мой взгляд упал на лежащие в сундучке колокольчики.

— Это для колпака, — объяснил горбун. — Наши господа позволяют подшучивать над собой только дуракам.

Костюм — ладно, куда ни шло, без него не обойтись, но колокольчики… Представить себя в них я просто не мог.

— Знаешь, это придется оставить.

— Шут без колокольчиков? — воскликнул Норберт. — Без горба? Без кривой ноги? — Он снова хлопнул меня по плечу. — Да, это что-то новенькое.

Я снял свою тунику и штаны и натянул новое облачение. Странно, но вместе с ним пришло и новое ощущение. Ощущение уверенности. Когда-то в детстве я носил одежды голиарда, потом форму крестоносца. И вот теперь это…

Я посмотрел на себя, и лицо само собой расплылось в улыбке. Я почувствовал себя другим человеком! Я был готов!

— Слезу вышибает… — Норберт притворно шмыгнул носом. — Если бы еще хромал — хорошему шуту нужна хорошая походка. Но… зато дамы будут в восторге!

Я сделал ловкий кувырок и с гордостью поклонился.

— Тогда все, Хью. — Горбун поправил на мне тунику. — И еще одно… Просто заставить их смеяться — этого мало. Рассмешить способен любой дурак. Шлепнись физиономией об землю — и готово. Настоящий шут — тот, кто завоевал доверие двора. Можешь читать стишки или нести любую чушь — не важно, но так или иначе ты должен говорить правду. Недостаточно вызвать у своего господина улыбку — ты должен заставить его прислушиваться к тебе, добраться до его уха.

— Я доберусь до уха Болдуина, можешь не сомневаться. А потом отрублю его и принесу тебе.

— Отлично. Мы сварим из него суп! — расхохотался Норберт и дернул меня за руку, как будто хотел отвлечь от чего-то. В глазах горбуна блеснули слезы. — Ты уверен, Хью? Дело стоит риска? Будет жаль, если мы потратили столько сил и времени, а она… Уверен, что твоя жена жива?

— Я чувствую это всем сердцем.

Он вскинул кустистые брови и улыбнулся.

— Тогда иди, парень. Найди свою возлюбленную. Ты мечтатель, но, черт возьми, каждый хороший шут в душе мечтатель, верно? — Горбун подмигнул и высунул язык. — Чмокни ее за меня.

 

Глава 37

Утро выдалось прохладное, и низкое солнце едва пробивалось сквозь серую пелену тумана. Эмили встретила меня на мощенной камнем дороге за воротами замка.

— Ты рано поднялся, Хью де Люк.

— И вы тоже, госпожа. Простите, что не позволил вам выспаться.

Она улыбнулась.

— Надеюсь, ради доброй цели.

— Я тоже на это надеюсь.

На ней была коричневая накидка, которую она всегда надевала к заутрене. Эмили подняла воротник, пряча горло от сырого тумана. Я стоял перед ней в жутком шутовском облаченье.

— Слышал, это вам я обязан новым костюмом. Благодарю.

— Не за что. — В ответ на мой поклон она сделала реверанс. — Шут не может исполнять свои обязанности без соответствующего одеяния. К тому же остальная твоя одежда издает не самый приятный запах.

Я улыбнулся и посмотрел в нежные зеленые глаза.

— В этом наряде я чувствую себя перед вами полным дураком.

— А по-моему, ты выглядишь просто молодцом, если можно так сказать. И костюм тебе идет.

— Шут не может выглядеть молодцом. Это неправильно. Люди привыкли к другому.

Ее глаза блеснули.

— Разве я не говорила, Хью, что имею обыкновение делать и говорить то, что другие считают неправильным?

— Говорили.

Мы долго стояли, глядя друг на друга, заменяя слова молчанием. В груди моей теснились самые разные чувства. Эта прекрасная девушка сделала для меня так много. Если б не она, меня уже не было бы в живых — только окровавленные останки у обочины. Я протянул руку, коснулся ее пальцев, и как будто искра пробежала между нами.

Я продлил прикосновение, и она не спешила прерывать его. Не убрала руку. Не отступила. Мог ли я мечтать о таком?

— Я столь многим вам обязан, госпожа. Боюсь, это долг, вернуть который мне не по силам.

Эмили гордо вскинула подбородок.

— Ты ничего не должен мне, просто продолжай то, что начал, и благополучно достигни цели.

Я не знал, что еще сказать. У меня никогда никого не было, кроме Софи. Каждую ночь в моей голове кружились тысячи образов, тысячи картин нашей прежней жизни, мои руки тянулись к ней, мое сердце летело к ней. Я любил свою жену, и тем не менее эта женщина сделала для меня так много. Ничего не получив взамен. Я хотел обнять ее и рассказать о своих чувствах. Это желание нарастало во мне, становясь все сильнее, и я уже дрожал, сдерживая его из последних сил.

— От всей души надеюсь, что твоя Софи жива, — произнесла наконец Эмили.

— Она жива. Я знаю.

Я все еще держал ее руки в своих. А потом, когда отстранился, почувствовал себя так, словно что-то потерял, и… ощутил на ладони некий маленький предмет, завернутый в холщовую тряпицу.

— Это было в твоей одежде, — сказала Эмили, — когда я нашла тебя у дороги.

Я развернул тряпицу, и дыхание замерло в груди. Половинка деревянного гребня. Та самая, которую я нашел на пепелище нашего дома. Гребень Софи.

И хотя глаза Эмили заблестели, голос прозвучал громко и твердо. Теперь уже она взяла меня за руку:

— Иди и найди ее, Хью де Люк. Верю, что именно ради этого ты и был спасен.

Я кивнул и крепко пожал ее руку.

— Больше всего я надеюсь увидеть вас снова, госпожа.

— И я тоже больше всего надеюсь снова увидеть тебя, Хью де Люк. Мне больно оттого, что ты уходишь.

Я отпустил ее, закинул за спину мешок, подобрал посох и зашагал на юг по дороге, ведущей в Трейль.

Сделав десяток шагов, я подпрыгнул и в прыжке обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Эмили. Она смотрела мне вслед с застывшей напряженной улыбкой, и я не в первый уже раз спросил себя, за что мне так повезло, чем я заслужил такого друга, ведь нас разделяла пропасть.

— Прощайте, — прошептал я одними губами.

Мне показалось, что ее губы тоже шевельнулись.

— Прощай, Хью.

 

Глава 38

Закованные в доспехи всадники мчались по спящему поместью к большому каменному дому, находящемуся в нескольких милях от ближайшего городка.

Я заставлю их заплатить, пообещал Черный Крест. Никто не смеет красть то, что принадлежит Богу. Тем более, когда речь идет о самых настоящих святынях христианства.

Гулкий топот тяжелых боевых коней разорвал ночную тишину, и тут же послышался собачий лай. Потом в темноте вспыхнули факелы, и все запылало.

Всадники поджигали конюшни. Лошади ржали от страха и рвались из стойл. Несколько перепуганных рабочих, спавших вместе с животными, выбежали из конюшни и пали под ударами мечей пронесшихся рыцарей.

Поместье ожило. Шесть темных всадников спешились, и двое из них, подбежав к массивным дверям, раскололи их топорами. Черный Крест ворвался в дом во главе своих людей.

На пороге непрошеных гостей встретил рыцарь, хозяин имения. Его звали Адемар. Вся Франция знала этого старика, прославленного воина, поза которого и сейчас свидетельствовала о недюжинной силе и крепости духа. За его спиной, путаясь в сорочке, появилась жена. Рыцарь успел надеть тунику с вышитыми пурпурными и золотыми лилиями королевского дома.

— Кто вы? — обратился к налетчикам Адемар. — И что вам нужно здесь?

— Всего лишь кусочек золота, старик. Из твоего последнего похода, — сказал Черный Крест.

— Я не банкир, разбойник. И в своем последнем походе служил папе римскому.

— Тем легче будет вспомнить. То, что мы ищем, было украдено из могилы в Эдессе.

— В Эдессе? — Взгляд хозяина скользнул по опущенным забралам шлемов. — Откуда вы это знаете?

— О подвигах благородного воина Адемара известно всем, — ответил Черный Крест.

— Тогда вам также известно, что я сражался с Вильгельмом при Гастингсе. Известно и то, что я ношу Золотую Лилию, коей наградил меня сам король Филипп. Знаете вы и то, что я защищал веру при Акре и Антиохии, где земля орошена моей кровью.

— Все это нам известно, — улыбнулся Черный Крест. — Именно потому мы и здесь.

Он сделал знак одному из своих подручных, и тот схватил жену хозяина за руки. Адемар двинулся ей на помощь, но был остановлен — в горло ему уперлось острие меча.

— Ты оскорбляешь меня, незнакомец. Не показываешь ни свое лицо, ни свои цвета. Кто ты? Кто послал тебя? Скажи, чтобы я узнал тебя, когда мы встретимся в аду.

— Ты хочешь знать? Смотри! — Предводитель поднял шлем, явив выжженный на шее черный крест.

По-видимому, узнав страшную метку, старик промолчал.

— Отведи нас к реликвии, — сказал главарь.

Его прислужники схватили пару и потащили в глубь дома, невзирая на крики женщины. Пройдя под каменной аркой, они оказались на заднем дворе, где стояла маленькая часовня.

Над бронзовым алтарем висело распятие.

— В Эдессе ты разграбил христианскую святыню. В раке находились кресты, монеты и ризы. И еще золотая шкатулка. В ней хранился прах. За ней мы и пришли. За шкатулкой с прахом.

Выхватив из рук одного из своих подручных боевой меч, Черный Крест занес его над головой рыцаря. Адемар опустил глаза. Жена его пронзительно вскрикнула. Описав широкую дугу и едва не задев рыцаря, секира врезалась в каменный пол под алтарем. Куски камня полетели в стороны.

После нескольких мощных ударов под плитами открылся тайник, в котором лежал обернутый в полотно золотой ковчег. Кто-то из людей Черного Креста опустился на колени, извлек находку и разбил ковчег, как простую безделушку.

Внутри находилась неприметная деревянная коробочка. Темный рыцарь поднял крышку и с благоговейным почтением уставился на то, что лежало в ней.

— Это святотатство! — Глаза старика сверкнули гневом. — Ты не достоин даже прикасаться к ней.

Черный Крест устремил на него взгляд, в котором горела такая же ярость.

— Тогда пусть Он решает.

Обведя взглядом разрушенную часовню, он остановился на висящем на стене распятии.

— Какая возвышенная вера, доблестный рыцарь. Пусть же все прознают о ней.

 

Глава 39

Путешествие в Трейль отняло у меня шесть дней. В первые два я то и дело встречал самых разных людей: торговцев с тележками, рабочих, идущих на заработки, паломников, возвращающихся домой.

К третьему дню селений стало меньше, а дорога пустыннее.

Вечером четвертого дня я пристроился под деревом, собираясь перекусить хлебом и сыром. Несмотря на усталость, спать не хотелось. До Трейля, если поторопиться, оставался день пути, и при мысли о том, что город уже близко, что где-то там моя Софи, кровь начинала закипать, а в ушах как будто бил несмолкающий барабан.

Я решил, что дождусь ночи и тронусь дальше.

Сначала до меня донеслись громкие голоса. Потом крики и женский плач. Я прошел вперед и увидел не столь уж редкую картину: два разбойника грабили попавшую им в руки семью торговца.

Один из злодеев уже успел завладеть ценным трофеем — большой керамической чашей.

— Ты только посмотри, Коротышка! Это ж ночной горшок!

— Пожалуйста! — молил торговец. — У нас нет денег. Раз уж вам так надо, возьмите товары.

Тот, кого назвали Коротышкой, усмехнулся.

— Ладно, давай поторгуемся. Я верну тебе ночной горшок, но взамен попользуюсь твоей женушкой.

Негодяи! Я не знал этих людей и спешил в Трейль по неотложному делу, но как можно стоять в стороне, когда на твоих глазах грабят и, может быть, убивают.

Положив на землю мешок, я осторожно подобрался ближе и вышел из-за кустов.

Первым меня заметил Коротышка. Приземистый, коренастый, грудь колесом, слегка лысоватый, он был мускулист и крепок. Я же, в чулках и юбочке, выглядел смешным и совершенно неопасным.

— Отпустите их. Отпустите и проваливайте сами.

— А это у нас кто такой? — Второй разбойник ухмыльнулся, демонстрируя полное отсутствие зубов. — Смотри-ка, прямо-таки эльф из леса!

— Ты слышал, что тебе сказали? — Я подошел ближе, держа посох наперевес. — Возьмите то, что уже взяли, и уходите. Продадите горшок в следующем городе. На вашем месте я бы так и сделал.

Коротышка выпрямился, явно не принимая всерьез предупреждение ничтожества в костюме шута.

— На вашем месте я бы так и сделал! Так, значит, да? А вот я на твоем месте дал бы стрекача, пока не поздно. Твои неуклюжие шуточки здесь никому не нужны.

— Неужели не понравилось? Тогда у меня есть другая. — Я сделал еще один шаг вперед. — Как насчет этой? Назови позу, при которой рождаются самые уродливые дети.

Грабители обменялись недоуменными взглядами. Похоже, до них никак не доходило, что именно тут происходит.

— Не знаешь, Коротышка? — Я сжал посох. — Ну, тогда спроси у своей мамаши.

Высокий хмыкнул, но рассмеяться не решился. Коротышка же взял в руку дубинку, глаза у него сузились от злости. Я внимательно следил за каждым его движением.

— Так ты и впрямь дурак, а?

Прежде чем слова успели слететь с его губ, я сделал выпад. Удар пришелся прямо в рот, и злодей пошатнулся. Он схватился за челюсть, потом поднял дубинку… Опустить ее Коротышка не успел — я прыгнул вперед и рубанул посохом по голени. Противник согнулся от боли. Я повторил удачный прием, и он завопил.

Второй бросился на меня, но тут опомнившийся от страха купец сунул ему в лицо горящий факел. Волосы мгновенно вспыхнули, и разбойник, взвыв от ужаса, замахал руками. Пламя перекинулось на одежду, и он, вопя, скрылся в лесу. За товарищем, прихрамывая, последовал Коротышка.

Купец с женой подошли ко мне.

— Мы так благодарны вам. Меня зовут Жофрей. — Торговец протянул руку. — Торгую посудой в Трейле. Со мной жена, Изабель, и сын, Томас.

— А я Хью. — Мы обменялись рукопожатием. — Шут.

— Скажите, Хью, а куда вы направляетесь? — поинтересовалась Изабель.

— Я тоже иду в Трейль.

— Тогда давайте проделаем остаток пути вместе, — предложил Жофрей. — Продуктов у нас осталось немного, но тем, что есть, мы с радостью поделимся с вами.

— Почему бы и нет? — согласился я. — Но только давайте сначала уйдем подальше от этого опасного места.

— А вы идете в Трейль, чтобы стать придворным шутом? — спросил Томас.

Я улыбнулся мальчику.

— Надеюсь, Томас, что мне это удастся. Говорят, старый немного всем наскучил.

— Может, и так. — Жофрей пожал плечами. — Но работа вас ждет трудная. Вы давно в последний раз бывали в нашем городе?

— Года три назад, — ответил я.

Купец взялся за тележку.

— Тогда я вам вот что скажу: Трейль сейчас не тот город, в котором люди легко смеются.

 

Глава 40

Едва мы вышли из лесу наутро второго дня, как Жофрей остановился и протянул руку.

— Вот он.

Перед нами, поблескивая в лучах восходящего солнца, лежал, раскинувшись на холме, город Трейль. Неужели Софи и вправду здесь? На крутых склонах разместились, теснясь поближе друг к другу, коричневато-желтые дома, а над ними, на самой вершине, гордо красовался большой серый замок, две остроконечные башни которого утыкались, казалось, в самое небо.

В Трейле мне доводилось бывать дважды. В первый раз, чтобы подать жалобу на рыцаря, отказавшегося платить по счету, во второй — когда мы с Софи ходили на рынок.

Жофрей был прав. Уже приближаясь к одной из прилегающих к городу деревень, я заметил перемены.

— Посмотри на крестьянские поля, — сказал мой спутник. — Вон там, видишь? Их никто не обрабатывает. А теперь взгляни на хозяйскую усадьбу — все возделано.

И действительно, принадлежащие крестьянам крохотные клочки пребывали в запустении, тогда как владения герцога, огражденные каменной стеной, радовали глаз.

Чем ближе к городу, тем явственнее проступали повсюду признаки упадка. Деревянный мост над бурливой речушкой зиял такими дырами, что мы едва смогли перебраться на другой берег. Разбитые заборы лежали на земле, и никто не торопился их поднимать.

Я был поражен. Трейль запомнился мне процветающим, богатым городом. Здесь был самый большой во всем герцогстве рынок. В Трейле всегда весело праздновали Иванов день.

Мы поднимались к замку по крутому склону обдуваемого ветром холма. По улицам стекали зловонные потоки — видимо, в замке отходы просто выбрасывали за стену. В грязных лужах возились свиньи, которых выпускали каждое утро порыться в отбросах. Будь желудок послабее, мой утренний завтрак наверняка бы достался им.

На углу, где собралась немалая толпа, Жофрей остановился.

— Наша лавка вон там, чуть ниже. Если негде остановиться, пойдем к нам, Хью. Мы всегда рады принять тебя.

Я поблагодарил и отказался — мой путь лежал дальше. В замок.

Торговец крепко обнял меня на прощание.

— Не забывай, что у тебя здесь есть друг. И кстати, кузина моей жены работает в замке. Я расскажу, что ты для нас сделал, и будь уверен, голодным она тебя не оставит.

— Спасибо. — Я подмигнул Томасу. — Приходи ко мне, если я там задержусь.

Расставшись с ними, я пошел дальше, по дороге к замку. Встречные с удивлением смотрели на меня, и я улыбался в ответ и строил гримасы, понемногу входя в роль. Новый шут явится так, как ему и положено, с шутками и смехом.

С десяток оборванных ребятишек увязались за мной, пританцовывая, крича и кривляясь. И все же на сердце было неспокойно от сознания трудности стоящей передо мной задачи. Софи здесь. Я чувствовал ее. Где-то там, за каменными стенами, она все еще цеплялась за жизнь.

Почти час понадобился для того, чтобы, попетляв по улочкам городка, достичь наконец ворот замка. Возле опущенного через ров мостика стояли, проверяя входящих, несколько солдат в похожих на подойники шлемах с пурпурно-белыми цветами Болдуина.

Люди напирали друг на друга. Одних пропускали, других грубо отталкивали.

Вот оно, мое первое испытание. Мне стало немного не по себе.

Пожалуйста, дай мне силы выдержать все.

Сделав глубокий вдох, я шагнул к воротам.

И снова почувствовал — Софи здесь.

 

Глава 41

— Это еще что такое? Шут? У тебя здесь дела? — Строгого вида капитан стражи смерил меня недоверчивым взглядом.

— Да, ваша милость. — Я низко поклонился и улыбнулся. — Дела. Для того я и пришел сюда. И пока не сделаю дела — не уйду. Важные дела… Не столь, конечно, важные, как ваши, ваша милость, но они касаются герцога и…

— Закрой рот, дурак. — Капитан нахмурился. — Тебя ждут здесь? Кто?

— Господин. Собственной персоной.

И моя Софи.

Стражник почесал затылок.

— Господин? Ждет тебя?

— Он ждет всех нас. Наш Господь. — Я состроил гримасу и подмигнул. Люди в очереди уже начали посмеиваться. — Наш сеньор Болдуин. Это он ждет меня. Только пока и сам еще об этом не знает.

— Тебя ждет герцог? — Капитан нахмурился. — За кого ты меня принимаешь, за дурака?

Он чуть не захлебнулся собственным смехом.

Я склонил голову.

— Вы правы, сир. Разумеется, во мне нет необходимости, когда здесь уже есть такой человек, как вы. Конечно, вам ничего не стоит рассмешить весь двор. Стоит только захотеть…

— У нас уже есть шут. Его зовут Палимпост. Что, неудачный денек, а? Не вышло одурачить?

— С дураками всегда так. Только возьмешься кого-то одурачить, как тебя уже самого околпачили.

Я лихорадочно соображал, как смягчить этого неуступчивого олуха. Должен же быть какой-то способ…

Я опустился на колени перед каким-то мальчиком, ждавшим в очереди вместе с отцом-крестьянином. Провел ладонью по подбородку, дернул за нос, щелкнул пальцами, и в руке у меня появилась высохшая слива. Ребенок взвизгнул от восторга.

— Какой грустный день, да, малыш? Неужели смех слабее меча? Только не говори мне, что великий сеньор, герцог Болдуин, боится шута.

Стоящие в очереди захлопали в ладоши.

— Ну же, капитан, — крикнула симпатичная полная брюнетка. — Пропустите шута. Какой от него вред?

Похоже, того же мнения придерживались и стражники.

— Пусть проходит, Альберт. Будет хоть чуточку полегче, а то уж мы здесь совсем заскучали.

— Да, Альберт, — добавил я. — То есть… ваша милость. Будет полегче. Хотя и сейчас не так уж тяжело. Вот… — Я протянул ему свой мешок. — Видите, какой он легкий. Спасибо. Премного благодарен.

— Ладно, проноси свою задницу, — хмуро пробормотал капитан. — Да поживее, пока я не подцепил тебя на копье.

Он ощупал мой мешок и швырнул его мне в руки.

Поблагодарив сурового стражника, я подмигнул зрителям и поспешил пройти через ворота.

Уф, какое облегчение!

Мостик застонал подо мной. Стены замка нависали, будто утесы. За мостиком открылся широкий двор, по которому деловито сновали люди.

Куда идти? Я не знал. Как не знал, здесь ли Софи и жива ли она вообще. Дышать вдруг стало тяжело.

Я огляделся. Солнце стояло высоко, время близилось к полудню. Герцог, наверное, занят делами.

А значит, меня ждет работа. Ведь я — шут.

 

Глава 42

Двор Болдуина заседал в большом холле, путь к которому лежал через длинный коридор с высокими каменными арками.

Я шел в том же направлении, что и другие: рыцари в штанах и туниках; пажи со шлемами и оружием господ; придворные в цветастых платьях и накидках, с перьями на шапочках; жалобщики как благородного, так и низкого происхождения. Я шел, оглядываясь по сторонам, в надежде увидеть Софи.

Видя меня, встречные улыбались, и я в ответ подмигивал, приседал или подпрыгивал. Пока маскировка срабатывала. Человек в пестрой юбке и чулках в обтяжку, с разноцветными шариками в руках… кто поверит, что от такого может исходить опасность?

Следуя на шум голосов, я подошел к большому залу. Две высокие дубовые двери, украшенные панелями с изображением четырех времен года, были широко открыты, но охранялись солдатами с алебардами.

Сердце глухо застучало. Я здесь. Болдуин на противоположной от входа стороне. Оставалось только проникнуть в зал.

Процедурой рассмотрения дел распоряжался герольд со щитом, на котором был изображен лев, герб герцога. Одних просили посидеть и подождать; другим, едва не лопающимся от важности, позволяли пройти.

Дождавшись своей очереди, я переступил порог и громогласно объявил:

— Хью из Боре, кузен Палимпоста-Фигляра. Мне сказали, что его можно найти здесь. — И в ответ на удивленный взгляд герольда шепотом добавил: — Семейное предприятие.

Герольд покачал головой и, не обнаружив ничего подозрительного, пожал плечами.

— Дрыхнет где-нибудь с собаками. Только держись подальше и не попадайся никому на глаза.

Самое удивительное, что меня впустили.

Я очутился в большом зале высотой примерно в три этажа и в форме вытянутого прямоугольника. Почти все помещение было заполнено людьми, явившимися к герцогу за справедливостью. Одни из них стояли в очереди, другие сидели за длинными столами.

Над гулом десятков приглушенных голосов гремел один. Пробившись через спорящих о чем-то торговцев и ростовщиков, я смог наконец рассмотреть этого человека.

Болдуин!

Он сидел, лениво откинувшись на высокую спинку установленного на возвышении резного дубового кресла. На лице герцога застыло выражение безучастности, отстраненности и скуки, как будто все происходящее здесь отвлекало его от куда более важного и интересного занятия вроде соколиной охоты.

Перед ним, преклонив колено, стоял простолюдин.

Болдуин! При виде этого человека холодок пробежал у меня по спине. Вот уже несколько недель я думал только о том, как вогнать ему в горло лезвие кинжала. Иссиня-черные волосы падали на плечи, а острый подбородок с короткой черной бородкой клинышком выдавался вперед. На нем были свободная рубаха и трико, на плечах — пурпурная с белым мантия.

На ступеньке, чуть ниже Болдуина, примостился и мой новый соперник, Палимпост, костюм которого походил на мой. Придворный шут развлекался тем, что бросал кости.

Разбиравший жалобу бейлиф указал на коленопреклоненного серва и сказал:

— Проситель хочет опровергнуть право первородства, господин.

— Право первородства? — Болдуин повернулся к советнику. — Разве такое право не лежит в основе всего имущественного законодательства?

— Да, мой господин, — ответил советник.

— Для благородных, для богачей — да, — сказал истец, — но мы всего лишь бедные крестьяне. Это стадо овец — все, что у нас есть. Мой старший брат — пьяница. Уже несколько лет он ничего не делает по хозяйству. Мы с женой… у нас нет ничего, кроме фермы. Только так мы платим вам подати.

— А ты сам разве не пьешь?

Болдуин уставился на серва.

— Ну, по праздникам… — Крестьянин заколебался, не зная, что сказать.

— Так, похоже, мне придется решать, как разделить овец между двумя пьяницами, — усмехнулся Болдуин.

По залу эхом прокатилась волна смеха.

— Но, мой господин… — Проситель поднялся. — Как же…

— Молчи, — предупредил его герцог. — Закону следует повиноваться. И следовательно, стадо должно быть передано старшему из братьев. — Разве это не правильно? Однако ж нужно принять во внимание и то, что если овцы пропадут, нам от этого не будет никакого проку. Мне представляется, что есть только один вариант. — Он развел руками. — Я — старший и по праву первородства…

— Вы, мой господин? — ахнул крестьянин.

— Да. — Болдуин широко улыбнулся. — Первый из всех первородных. Разве не так, управляющий?

— Так, сеньор.

Управляющий поклонился.

— Следовательно, закон будет соблюден во всех отношениях, если стадо перейдет ко мне, — объявил Болдуин.

Ошарашенный крестьянин растерянно огляделся, надеясь найти поддержку.

— По праву первородства беру овец себе, — вынес решение герцог.

— Но, мой господин, овцы единственное, что у нас есть.

Я едва не задохнулся от злости. Прыгнуть на Болдуина, вонзить ему в горло нож. Этот человек, отнявший у меня все, теперь с такой же легкостью и безразличием обирал несчастного бедняка. Но приходилось сдерживаться. Я пришел сюда ради Софи, а не ради мести.

Подошедший оруженосец наклонился к герцогу.

— Ваши соколы ждут, мой господин.

— Хорошо. Что у нас еще сегодня? Никаких дел? — вопросил Болдуин, тоном давая понять, что ответ может быть только «нет».

Я нервно сглотнул. Вот он, мой шанс. Разве не за тем я пришел?

— У меня есть дело, мой господин.

 

Глава 43

— Дело касается ваших западных земель, — перекрывая гул возбужденных голосов, прокричал я.

— Кто это говорит? — спросил Болдуин, явно недовольный таким вмешательством.

— Рыцарь, ваша светлость, — ответил я, пробиваясь вперед. — Я с отрядом совершил вылазку и разграбил и сжег все деревни ваших врагов на западе.

Болдуин поднялся и повернулся к сенешалю.

— Но у нас нет никаких врагов на западе…

Я выступил из толпы.

— Простите, мой господин, но теперь они есть.

По огромному залу медленно, нерешительно прокатился смех. Он стал громче, когда шутку поняли.

— Это шут, — услышал я чей-то голос. — Представление.

Болдуин недовольно поморщился и шагнул ко мне. От его пронзительного ледяного взгляда у меня похолодело в груди.

— Кто ты, шут? Кто позволил тебе говорить?

— Меня зовут Хью. Из Боре. — Я поклонился. — Учился у Норберта, знаменитого в тамошних местах шута. Мне стало известно, что при вашем дворе давно не слышно смеха.

— Смеха? При моем дворе? — Болдуин прищурился, не понимая, что происходит. — Ты, видно, дурак от рождения, этого у тебя не отнять. Значит, ты проделал столь долгий путь из большого города для того только, чтобы развлечь нас?

— Именно так, ваша светлость.

Я снова поклонился. Наступил решающий момент.

— Что ж, в таком случае… зря старался. У нас уже есть шут. Не так ли, Палимпост?

Палимпост вскочил — старик со всклокоченными седыми волосами, кривой ногой и толстыми, как будто вывернутыми губами. Вид у него был такой, словно его только что разбудили.

— При всем уважении, — сказал я, выходя на середину зала и обращаясь уже ко всему двору, — ходят слухи, что Палимпост и пьяницу не рассмешит. Что он потерял хватку. Проверьте меня. Испытайте. Выслушайте. Останетесь недовольны — я уйду.

— Эй, парень бросает тебе вызов, — усмехнулся герцог, взглянув на старика.

— Прикажите схватить его, мой господин, — забеспокоился шут. — Не слушайте. Он пришел сюда не с добром, а чтобы учинить волнения в ваших владениях.

— Если меня что и волнует, мой сонный дурак, то только твоя тупость. Возможно, парень прав. Посмотрим, что он принес из Боре.

Болдуин сошел с возвышения и направился ко мне.

— Рассмеши нас, и мы подумаем о твоем будущем. Не сумеешь — будешь развлекать крыс в нашей темнице.

— Это справедливо, мой господин, — согласился я, склоняя голову. — Я вас рассмешу.

 

Глава 44

Я стоял в центре огромного зала. Десятки глаз смотрели на меня.

В группе рыцарей я заметил Норкросса, кастеляна герцога. И хотя он не смотрел на меня, все во мне говорило, что именно этот человек убил моего сына.

— Вы, конечно, слышали историю о корове из Амьена, — прокаркал я, подражая Норберту.

Зрители, переглядываясь, качали головами.

— Нет, не слышали, — крикнул кто-то. — Расскажи нам, шут.

— У двух крестьян было одно денье на двоих, — начал я. — Желая разбогатеть, они решили купить корову, чтобы продавать потом молоко. Как всем известно, самые лучшие коровы — это амьенские коровы. Туда они и отправились. Купили самую лучшую из тех, что можно купить за денье, и вернулись домой. Молока было много, и крестьяне продавали его каждое утро. Проходит какое-то время, и один говорит: «Если случить нашу корову, то их у нас будет две, и молока мы будем получать вдвое больше, а значит, и денег тоже». Пошли они по деревне и нашли самого лучшего быка.

Я оглядел зал. Слушали меня внимательно, многие улыбались… рыцари, придворные дамы, даже сам герцог.

Я заинтересовал их. Я заставил их слушать меня.

— В назначенный для случки день корову привели к быку. Он попытался взять ее сзади, но корова увернулась. Тогда бык зашел слева. Корова повернула зад вправо. Он зашел справа — корова повернулась влево.

Взгляд мой отыскал среди слушателей привлекательную даму, и я подошел к ней. Улыбнулся и покрутил собственным задом. Толпа загудела от восторга.

— Как они ни старались, ничего не получалось. Корова из Амьена никак не желала уступать быку. Впору было отчаяться, но крестьянам не хотелось расставаться с мечтой стать богачами. Подумав, они отправились за советом к самому умному во всем герцогстве человеку, мудрейшему из рыцарей, знающему ответ на любой вопрос.

Я заметил, что даже Норкросс следит за моим повествованием, и направился к нему.

— В общем, к такому, как ты, рыцарь.

В толпе засмеялись.

— Вот тут ты ошибаешься, — расхохотался Болдуин. — Если нужны мозги, их лучше поискать в другом месте.

— Мне приходилось об этом слышать. — Я отвесил герцогу поклон. — Но для моей истории сгодится и он.

Норкросс нахмурился, побагровел и наградил меня сердитым взглядом.

— Итак, пришли крестьяне к этому мудрейшему из рыцарей и изложили ему свой случай. Как быть с коровой? Что делать?

Подумал рыцарь и спрашивает: «Так вы говорите, что когда бык заходит слева, корова поворачивается вправо? А когда он подходит справа, она крутит задом в другую сторону?»

Крестьяне подтвердили, что да, так и есть.

Подумал рыцарь и говорит: «Я не знаю, как вам помочь, но знаю другое. Ваша корова из Амьена?»

Удивленные такой проницательностью, крестьяне закивали: «Да, да, из Амьена. Но вы-то откуда это узнали?»

Я вернулся к Норкроссу и уселся на стол, за которым сидел он.

«Дело в том, — ответил мудрый рыцарь, — что моя жена тоже из Амьена».

Зал разразился хохотом. Рыцари, герцог, дамы — все смеялись. Кроме Норкросса. А потом меня наградили аплодисментами. Болдуин даже встал с кресла и, подойдя, похлопал меня по спине.

— Забавно, забавно. У тебя есть и другие такие истории?

— Много, — ответил я.

И, желая показать, что этим мои таланты не исчерпываются, сделал сальто вперед и назад. Толпа ахнула.

— Что ж, должно быть, в Боре живется весело. Можешь остаться в замке. Ты принят.

Я вскинул руки, и присутствующие снова захлопали. Знали бы они, каково стоять рядом с теми, кого поклялся убить.

— Палимпост, с сего дня ты отставлен, — объявил герцог. — Покажи новому шуту свое место.

— Отставлен? Но я не хочу уходить, мой господин. Разве я не служил вам верой и правдой?

— Этого мало, дурак. Ладно, ты не отставлен. Я даю тебе новую работу. На кладбище. Посмотрим, сможешь ли ты развеселить тамошнюю публику.

 

Глава 45

Через два дня Болдуин объявил о намерении устроить большой пир с приглашением графов, рыцарей и прочей местной знати. Герцог знал, как распорядиться трудами бедных вилланов и сервов.

Управляющий передал мне поручение своего господина как следует подготовиться к празднеству, на котором я должен был предстать в роли главного забавника. Жена Болдуина, Элоиза, прослышав о моем триумфе, также выразила желание увидеть нового шута.

Мое первое настоящее испытание!

В назначенный день весь замок гудел, как растревоженный улей. Целая армия слуг, одетых по случаю торжественного события в пурпурно-белые туники, занималась тем, что расставляла на столах лучшую посуду и красивые подсвечники. На лужайке распевали менестрели, камины загружались поленьями, из кухни доносились соблазнительные ароматы: там жарили гусей, поросят и баранов.

Я провел весь день в подготовке к дебюту. Приближалось время первого выхода, первого настоящего выступления, от которого зависело слишком многое. Я жонглировал, кувыркался, вертел посох и повторял лучшие истории и шутки.

И вот наступил вечер. Нервничая, как жених перед брачной ночью, я направился к большому залу. Четыре длинных стола заполняли почти все свободное пространство; каждый был застелен тонкой льняной скатертью, на каждом красовались изящные подсвечники с выгравированным на них гербом герцога.

Прибывающих гостей встречали пением труб. Я подскакивал к каждому и объявлял его имя, добавляя тот или иной забавный эпитет.

— Его непристойность, герцог Луарский, и его очаровательная племянница… э… супруга, госпожа Кати.

Главным было пройтись по мужу и сказать приятное жене, какой бы простушкой она ни была. Все знали об этом и подыгрывали.

Только после того как все гости расселись по местам и зал наполнился, появился хозяин замка с супругой. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять — герцог женился не ради красоты. Пара прошествовала через зал, причем Болдуин вел себя совершенно непринужденно, обнимаясь с одними гостями и перебрасываясь шутками с другими. Элоиза раздавала реверансы и принимала похвалы. Они заняли место во главе самого большого стола.

Выждав, пока все рассядутся, Болдуин поднялся и взял кубок.

— Приветствую всех. Сегодня будем веселиться. Двор обогатился новым стадом, а из Боре прибыл новый шут. Хью постарается развлечь нас, а не то…

— Я уже слышала о нем от мужа, — добавила госпожа Элоиза. — Может быть, он задаст тон празднику парой шуток.

Я набрал в легкие побольше воздуха и, гримасничая и кривляясь, подбежал к главному столу.

— Постараюсь, госпожа.

С этими словами я запрыгнул на колени к какому-то толстяку, сидевшему в середине ряда, и, погладив его по бороде, воскликнул:

— Для меня большая честь выступать для вас, ваша светлость. Я…

— Эй, шут, мы здесь! — окликнула Элоиза.

— Да ну? — Я спрыгнул с колен толстяка. — Конечно, госпожа. Должно быть, меня ослепила ваша красота. Настолько, что я уже ничего не вижу.

Несколько человек засмеялись.

— Вряд ли столь мелкая лесть могла заставить толпу выкрикивать твое имя, — заметила супруга герцога. — Может быть, это я ослепла. Может быть, перед нами не Хью из Боре, а наш фигляр Палимпост?

Остроумие хозяйки пришлось по вкусу собравшимся. Даже я поклонился, отдавая ей должное.

Оглядевшись, я заметил в конце стола жадно присосавшегося к кувшину с элем пузатого священника и хлопнулся на скамью рядом с ним.

— Тогда послушайте одну историю… Некий горожанин пришел к священнику на исповедь и сказал, что хочет покаяться во множестве грехов.

Пузатый поднял голову.

— Покаяться? Мне?

— Посмотрим, святой отец, что вы скажете в конце. Для начала сознался в том, что обокрал друга, но добавил, что еще раньше друг украл у него вещь примерно такой же стоимости. «Одно поглощает другое, — ответил священник, — так что этот грех тебе отпущен».

— Верно, — кивнул мой пузатый сосед.

— Затем, — продолжал я, — прихожанин сказал, что избил палкой соседа, но и сам получил полновесную долю тумаков. «И снова грехи накладываются один на другой, — ответил священник. — Ты ничего не должен Господу».

Но напоследок грешник припас кое-что такое, что никак не могло сойти ему с рук. Он сказал, что совершил еще один грех, о котором стыдится даже упоминать. В конце концов священник вырвал у него признание. «Однажды, — пробормотал он, — я отымел вашу сестру, святой отец».

«Мою сестру! — взревел священник, и прихожанин почувствовал, что уж теперь-то испытает на себе силу Божьего гнева. — А я несколько раз поимел твою мать, — признался святой отец. — Так что мы оба прощены».

Гости захлопали и засмеялись. Мой смущенный сосед огляделся и присоединился к остальным.

— Давай еще, шут, — крикнула госпожа Элоиза, — в том же духе! — Она повернулась к Болдуину: — Где ты прятал такое сокровище?

Общее настроение заметно улучшилось. Подали первое блюдо — лебедя, гуся и поросенка. Слуги поспешно наполнили кубки и кувшины.

Я подскочил к одному, принесшему на подносе куски жареного мяса, и принюхался.

— М-м-м, восхитительно. А знает ли кто разницу между острым и вкусным?

Гости, переглядываясь, пожимали плечами. Я подошел к юной, смущенно краснеющей даме.

— Острое — это то, что колется, а вкусное — то, что хочется попробовать еще раз.

И снова в цель. Я поймал их. Дело пошло. Болдуин уже принимал поздравления с удачным приобретением.

Наконец слуги торжественно внесли главное блюдо. Герцог поднялся.

— А это, дорогие гости, ягнята из нашего нового стада. — Болдуин подцепил ножом кусок мяса, откусил и принялся жевать. — Прекрасно. А что ты скажешь?

Он посмотрел на слугу.

— Да, мой господин, — ответил тот и неловко поклонился.

Присмотревшись, я с ужасом узнал в слуге того самого крестьянина, у которого герцог два дня назад отобрал овечье стадо. Я сжал кулаки, чтобы не поддаться вспыхнувшему внезапно гневу.

— Продолжай, шут, — пробормотал Болдуин, еще не прожевав мясо.

Я молча поклонился и, пробежав взглядом по лицам сидящих за главным столом, увидел по обыкновению мрачного Норкросса.

— Уж не мой ли это господин Норкросс набивает живот в конце стола?

Рыцарь поднял голову и, злобно прищурившись, посмотрел на меня.

— А скажите, есть ли среди присутствующих здесь больший герой, чем наш доблестный Норкросс? — обратился я ко всему залу. — Кто из нас более других заслуживает прощения за свое тщеславие и заносчивость? Я слышал, он настолько самодоволен, что даже в момент оргазма выкрикивает собственное имя.

Норкросс отложил нож и уставился на меня через стол, не обращая внимания на стекающий по бороде жир. Шутку встретили смехом, но как только лицо рыцаря напряглось, весельчаки моментально стихли.

— Находятся даже такие, кто спрашивает, — продолжал я, — что общего между праздничным убранством и моим господином, отважным рыцарем Норкроссом.

В зале повисла напряженная тишина. Все ждали, что будет дальше.

— Ответ прост, — закончил я. — Если присмотреться, можно понять, что шары и здесь, и там только для украшения.

В тот же момент рыцарь вскочил, выхватил меч и сделал шаг в мою сторону.

Я притворился, что убегаю.

— Помогите, помогите, мой господин. Я безоружен, а рана, боюсь, получилась глубокая.

Кувыркнувшись в воздухе, я побежал к Болдуину. Норкросс неуклюже преследовал меня, слегка покачиваясь от выпитого.

Зрители нашли сцену забавной и уже спорили насчет того, чем все кончится: убегу ли я от Норкросса или он догонит меня и насадит на меч.

В конце концов, обежав вокруг стола, я бросился в ноги Болдуину.

— Он убьет меня, повелитель! Спасите!

— Не тревожься, не убьет, — сказал герцог. — Эй, Норкросс, уймись. Наш новый шут, похоже, сумел задеть тебя за живое. Но рану лечит добрый смех, а не убийство.

— Он оскорбил меня, господин. Я ни от кого не потерплю унижения! Ни один мужчина…

— Шут не мужчина, — усмехнулся Болдуин. — Он всего лишь фигляр. И к тому же так хорошо развлекает нас.

— Я всегда верно служил вам, — кипел рыцарь. — Требую отдать его мне. Мы сразимся…

— Вы не получите его. — Герцогиня поднялась со своего места. — Шут делает то, что велю ему я. И если он вдруг погибнет при странных обстоятельствах, я буду знать, с кого спросить. Ты в безопасности, Хью.

Норкросс глубоко вздохнул и резко выдохнул, всем своим видом демонстрируя недовольство и несогласие. Потом, чувствуя на себе внимание всего зала, медленно вложил меч в ножны и тяжело посмотрел на меня.

— В следующий раз, дурак, смеяться буду я.

Не спуская с меня глаз, он вернулся к своему месту и опустился на скамью.

— Ты выбрал в противники человека, которого не стоит злить, — усмехнулся, орудуя ножом, Болдуин и, отрезав кусок мяса, бросил на пол. — Вот, угощайся.

Я посмотрел на Норкросса, зная, что нажил смертельного врага на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, он сделал это раньше.

 

Глава 46

Время шло, а его было у меня не так уж много. Нужно найти Софи. Я знал, что она жива. Я чувствовал это.

Стычка с Норкроссом не прошла даром — моя репутация моментально укрепилась. У меня даже появилась кличка: Хью Отважный. Впрочем, некоторые, зная о злопамятстве Норкросса, называли меня Хью Недолгим. Люди, служившие герцогу только из страха или по необходимости, подходили и шептали слова поддержки: Бетт, румяная, круглолицая кухарка с острым язычком, управлявшая кухней, как опытный капитан кораблем; Филипп, прислуживавший герцогу наверху и деливший со мной один стол; даже всегда бодрый и жизнерадостный сержант Анри, умевший ценить мои шутки.

Я задавал вопросы им всем, расспрашивая о светловолосой женщине, которую могли бы держать в замке на правах пленницы. Никто их них не слышал о такой.

— А ты проверил бордели? — усмехнулся сержант. — Когда они надоедают, их отправляют в бордель.

Я проверил. Обошел все, притворяясь привередливым клиентом. Но, слава Богу, среди несчастных шлюх города Трейля не нашлось ни одной, которая подходила бы под описание моей жены.

— Что-то ты осунулся и уж больно невесел для шута, — заметила как-то утром, замешивая тесто, Бетт. — Все ищешь свою милую?

Я бы доверился ей, но пришлось солгать:

— Не свою, Бетт, друга. Один человек попросил кое-что узнать.

— Друга, говоришь? — Кухарка скептически посмотрела на меня, но спорить не стала. — И кто же она? Благородная или из простолюдинов?

Я поднял голову и усмехнулся.

— Разве может такой бродяга, как я, знаться с благородными? Присутствующие, понятно, не в счет.

— Вон ты о чем! — хихикнула Бетт. — Да, я уж точно нашему герцогу кровная родня. Потому и кручусь в этом пекле с утра до темноты каждый день.

Она занялась своими делами, но через некоторое время, вернувшись откуда-то с тяжелым котлом, подкралась ко мне и доверительно шепнула:

— А не заглянуть ли тебе в Таверну, милок?

— В Таверну?

Приподнявшись на цыпочках, Бетт потянулась за лежавшими на полке головками чеснока.

— В подземную темницу, — тихонько прошептала она. — Там всегда кто-нибудь да есть. Хотя подолгу обычно не задерживаются. Мы называем это место Таверной. Приходят туда на своих двоих, а вот оттуда бедняг выносят уже четверо. Ногами вперед.

Я хотел было поблагодарить кухарку, но она уже стояла у кипящего котла с похлебкой, шелуша головку чеснока.

Таверна. Несколько последующих дней я, прогуливаясь во внутреннем дворе, наблюдал за входом в подземную темницу. Тяжелую железную дверь всегда охраняли по крайней мере два солдата. Пару раз я подходил к ним в расчете выведать что-нибудь о тех, кто содержался в подземелье. Я рассказывал истории, жонглировал шарами, вертел посох, но их ничто не пробирало.

— Отвали, дурак, — рявкал один из стражей. — Мы здесь уже позабыли, как люди смеются.

— Хочешь заглянуть? — гаркал другой. — Не беспокойся, Норкросс найдет тебе местечко.

Я поспешно уходил, делая вид, что дрожу от страха при одном лишь имени своего врага. Но от затеи не отказывался. Как туда проникнуть? Кто поможет? Я пробовал подойти к управляющему. Даже рискнул закинуть удочку в присутствии самого Болдуина. Однажды, после заседания двора, я подкатился к нему:

— Не пора ли выпить, мой господин? Что, если я слетаю… в Таверну?

Рассмеявшись, Болдуин повернулся к одному из приближенных.

— Шут так хочет выпить, что его не останавливает даже риск подхватить чуму.

Однажды вечером, когда я пришел в кухню поужинать, ко мне подсела Бетт.

— Странный ты парень, Хью. Днем улыбаешься и шутишь, а вечером хмуришься и молчишь, как незадачливый любовник. И почему мне кажется, что печалит тебя вовсе не беда друга?

Обманывать добрую кухарку и скрывать свою тайну я больше не мог. Мне нужно было довериться кому-то.

— Ты права, Бетт. Я ищу свою жену. Ее увезли из деревни. Какие-то рыцари. Я знаю, что она здесь, чувствую сердцем.

Добрая женщина ничуть не удивилась, только улыбнулась.

— Я знала, что ты не шут. А если тебе нужна помощь, то предлагаю свою.

— Помощь очень нужна, — признался я, — но с какой стати ты будешь мне помогать?

— Да уж не из-за твоих фокусов, Хью. И не из-за красивых слов. — Глаза кухарки потеплели. — Помнишь Жофрея и Изабель? Они мне не чужие. Иначе зачем я подкладывала тебе лучшие кусочки? Не настолько же ты хорош. Я обязана тебе, Хью.

Я схватил ее за руку.

— Таверна, Бетт. Мне нужно туда попасть. Я все испробовал, но меня туда не пускают.

— Не пускают? — Кухарка испытующе посмотрела на меня. — Шута, может быть, и не пустят. Да ведь в Таверну по своей воле никто и не стремится. Но, как говорится, лучший способ попасть в суп — попросить кухарку!

 

Глава 47

Летняя ночь в Боре выдалась необыкновенно холодная. По саду гулял ветер, заставляя Эмили кутаться в накидку. Рядом с ней шел Норберт.

Вечером девушка пыталась читать книгу, но страницы переворачивались, а в голове не оставалось ничего — мысли уплывали, как облачка дыма. Ни стихи, ни повести о вымышленных героях уже не увлекали. Сердце болело, а перед глазами снова и снова вставало одно и то же лицо. Ничего подобного с ней раньше не случалось.

Что со мной? Что происходит? Я чувствую, что схожу с ума.

Состояние госпожи не укрылось от Норберта. Вечером шут постучал в дверь.

— Чтобы смешить людей, надо знать, отчего бывает грусть.

— Вот как? Значит, ты теперь не только шут, но и лекарь?

— Чтобы понять, что вас угнетает, не обязательно быть лекарем, моя госпожа. Скучаете по Хью, верно?

Будь на его месте кто-то другой, она прикусила бы язычок.

— Да, шут, я скучаю по нему.

Норберт опустился на пол напротив нее.

— Не вы одна. Мне тоже его недостает.

Эмили никак не ожидала услышать такое признание. Она привыкла относиться к мужчинам как к надоедливым, вечно жужжащим, вьющимся вокруг мухам, как к хвастунам, озабоченным только тем, чтобы подать себя в наилучшем виде. Но на сей раз все было по-другому. Как это случилось? Они знали друг друга всего лишь несколько недель. Его жизнь проходила совсем в другом мире, совершенно не похожем на ее мир, и тем не менее она знала о нем все. И, по всей вероятности, им уже не суждено было увидеться.

— У меня такое чувство, что это я сама отослала Хью, отправила навстречу опасности. И теперь мне хочется вернуть его.

— Вы никуда его не отсылали, госпожа. И при всем к вам уважении, он не принадлежит вам, чтобы вы его возвращали.

Конечно. Конечно, Норберт прав. Хью не принадлежал ей. Они встретились случайно. В каком-то смысле она просто натолкнулась на него.

Так или иначе, в ту ночь Эмили вышла в сад. Почувствовать ветер на лице. Вдохнуть свежего воздуха. К тому же там, под одной с ним луной, она чувствовала себя ближе к нему.

Не знаю, увижу ли я тебя снова, Хью де Люк. Но я молюсь, чтобы мы еще встретились. Где-нибудь… когда-нибудь…

— Вы многим рискуете с такими чувствами, — сказал Норберт.

— Все получилось само собой. Они просто… есть.

Он взял ее за руку, и в этот миг они перестали быть госпожой и слугой, а стали друзьями. Эмили смутилась и покраснела.

— Похоже, мое сердце питает слабость к шутам.

— Не беспокойтесь, госпожа. Наш Рыжик умен и изобретателен. Я учил его и знаю. Уверен, с ним все будет в порядке. Он найдет свою жену.

— И шут, и целитель, а теперь еще и провидец? — Она обняла Норберта. — Спасибо тебе.

Он ушел, и Эмили проводила его взглядом.

Было уже поздно. Ветер спал, и сад притих. Она вспомнила, что пообещала священнику встать пораньше, к утренней молитве.

— Да хранит тебя Бог, Хью де Люк, — прошептала Эмили, прежде чем вернуться в замок.

Она шла по лоджии над садом к жилой части замка, когда снизу, из темноты, донеслись голоса.

Кто еще может не спать в столь поздний час? Притаившись за колонной, Эмили устремила взгляд в сгустившиеся внизу тени.

Их было двое. Мужчина и женщина. Голоса зазвучали вдруг громче, яснее.

Затаив дыхание, она прислушалась.

— Не то, рыцарь. Это не то, не сокровище, — сказала женщина.

Голос принадлежал Анне. Это она была в саду. С мужчиной. На рыцаря он не походил. Скорее на монаха. В чем-то длинном, напоминающем рясу. Но с мечом.

Эмили подумала, что нечаянно стала свидетельницей чего-то такого, что не должна была увидеть. Анна злилась. Девушка еще никогда не слышала, чтобы хозяйка замка говорила таким суровым тоном.

— Ты знаешь, что нужно моему мужу, — произнесла женщина. — Найди это!

 

Глава 48

Несколько дней спустя, когда я ужинал вечером на кухне, кухарка Бетт, подмигнув, отвела меня в сторонку.

— Есть один способ, — шепнула она. — Если ты еще хочешь попасть в Таверну.

— Как? — Я наклонился к ней. — И когда?

— Вообще-то никакой особой тайны и нет. Людям ведь надо есть, верно? Солдатам, стражникам… даже заключенным. Каждый день в подземелье из моей кухни носят ужин. Вряд ли кто-то будет возражать, если это сделает шут, верно?

Я едва не вскочил со скамьи. Шут на побегушках у кухарки? Что ж, это могло сработать.

— Сделаю, что смогу, — сказала Бетт. — Остальное за тобой. Если твоя жена там, то вытащить ее будет нелегко. Одной лишь удачи мало, Хью. Только не навлеки на мою голову гнев нашего господина.

Я сжал ей руку.

— Я не навлеку на тебя ничего, кроме благодарности. Спасибо тебе, Бетт.

— Я перед тобой в долгу, Хью, не забывай.

— Мне кажется, дело не только в том, что я сделал для Жофрея, Изабель и Томаса.

Она улыбнулась и бросила в котелок репу.

— Болдуин наш сеньор, но наши сердца ему неподвластны. Я понимаю, почему ты пришел сюда. Вижу, что ты влюблен. Эти руки, может быть, грубы и некрасивы, но сердечные дела мне не чужды.

Я почувствовал, что краснею.

— Неужели это так заметно?

— Не беспокойся, милок, никто ничего не замечает. Они лишь слышат твои глупые шутки да хохочут над твоими ужимками.

Я поднял луковицу, как другие поднимают кубок, чтобы провозгласить тост.

— Сохраним доверие друг друга, Бетт.

Она подняла репу. Мы чокнулись.

— Чувствую, у меня заболит голова. — Кухарка нахмурилась. — Завтра. Будь здесь к сумеркам. — И вот что еще, Хью. Ты спрашивал, держат ли в Таверне светловолосую женщину. Я проверила. Есть там одна. По крайней мере под твое описание вроде бы подходит. Светловолосая. И постоянно говорит о ребенке.

Эти слова… Для моей души они прозвучали магическим заклинанием. То, что долгое время было лишь надеждой, внезапно ожило. Софи здесь! Теперь я знал это точно. Я увижу ее завтра! Наконец!

Я так крепко обнял Бетт, что бедняжка едва не свалилась в котел с супом.

 

Глава 49

Весь следующий день я с нетерпением ожидал наступления сумерек. Время не шло, оно тянулось. Вдобавок ко всему Болдуин позвал меня развлекать его, пока пришедший обувщик снимал мерку для новых сапог.

Какой мерзавец. Мне приходилось валять перед ним дурака, едва удерживаясь от того, чтобы вонзить кинжал в его сердце.

Снова и снова повторял я про себя слова Бетт. Что мне предстоит сделать. Как все провернуть. Передо мной стояло лицо Софи, лицо, знакомое с детства. Я снова видел нас в нашем постоялом дворе.

Мы отстроим его заново. Начнем новую жизнь. У нас будет ребенок.

Потом я сидел в своей каморке на голом тюфяке и смотрел, как солнце сползает к горизонту. Наконец дневной свет стал меркнуть, наступили сумерки. Пришло время отправиться на поиски Софи.

Я спустился в кухню. Бетт суетилась, как обычно, громко жалуясь на больную голову и прижимая ко лбу влажную тряпицу.

— Мне надо лечь, — причитала она. — Да еще приготовить для герцога ужин. А кто отнесет похлебку в Таверну? Хью? Какая удача! Может, ты будешь так добр…

— У меня всего лишь две руки, — пошутил я, — и один… — Я выставил палец и, принюхавшись, наморщил нос. — Кого почесать?

— Две руки? Больше и не надо. — Бетт отвела меня в сторонку. — Главное, чтобы они держались подальше от похлебки.

Она сняла котел с огня и громко произнесла:

— Отнеси его Арману, надзирателю. И прихвати кувшин с вином. Молодец, шут, выручил. — Кухарка взяла меня за руку и заговорщически прошептала: — Удачи тебе, Хью. Будь осторожен. Место, куда ты идешь, опасное. Это настоящий ад.

Я понес котелок и кувшин с вином через двор. Руки подрагивали от напряжения. У входа в подземелье стояли два стражника, к счастью, не те, что прогнали меня накануне.

— Динь, динь, динь… ужин несу, — пропел я.

— Черт возьми, и кого только они ставят работать в кухне, — проворчал один.

— Теперь все свалили на меня… шутки на десерт. Герцогу приходится экономить.

— Да уж. Раз он послал тебя, то, должно быть, совсем обнищал, — заметил второй.

К счастью, никаких вопросов задавать не стали. Один из стражников открыл тяжелую дверь.

— Будь у тебя зад покруглей да сиськи побольше, я бы с тобой спустился, — ухмыльнулся он.

Дверь захлопнулась, и я облегченно вздохнул.

Передо мной протянулся узкий каменный коридор, освещенный лишь свечами. Еще более узкая лестница в конце его уходила куда-то вниз.

Сначала потянуло сквозняком. Потом до меня донеслись звуки — лязг железа… крик… долгий, протяжный вопль… Я осторожно сделал первый шаг вниз. Сердце едва не выскакивало из груди, лоб покрылся холодным потом…

Я медленно, шаг за шагом спускался по неудобной, зажатой с обеих сторон стенами лестнице, держа в руках котел и прижимая к груди кувшин с вином.

Жуткие звуки становились все слышнее, запахи все отвратительнее — пахло горелым мясом. Вспомнился Киботос.

Бедняжка Софи. Я понимал, что если найду ее, то должен буду обязательно вытащить отсюда. Сегодня же.

Спуск наконец закончился. Я оказался в подземной тюрьме, в самом низу башни. Отовсюду воняло человеческими отходами. Я услышал крики лишившихся рассудка, ужасные стоны и пронзительные, душераздирающие вопли. Возле горящего очага лежали раскаленные добела железные инструменты.

В животе у меня свился тугой комок страха. Я вдруг понял, что не знаю, как поступлю… если найду Софи.

За деревянным столом сидели, раздевшись до туник, два солдата. Один из них, смуглый, с мощными плечами, при виде меня усмехнулся.

— Что за хрень! Ты только посмотри, кто принес нам ужин.

Я подтащил к столу котел.

— Ты Арман?

Он пожал плечами.

— Если ты наш новый повар, то герцог точно свихнулся. Где Бетт?

— Слегла, голова у нее разболелась. Прислала меня вместо себя.

— Ладно. Оставь все здесь и забери грязный котел.

Я кивнул.

— Много ли гостей сегодня в Таверне?

— А тебе-то что? — спросил второй солдат.

— Никогда здесь не бывал. — Я огляделся. — Весело тут у вас. Ничего, если я пройдусь?

— Ты не на рынке, шут. Сделал свое дело и проваливай, не задерживайся.

Уйти, так ничего и не узнав? Нет. Я понимал, что любой ценой должен задержаться и увидеть пленников.

— Перестань. Лучше позволь мне самому раздать им похлебку. Целый день рассыпал глупые шуточки да вертелся как волчок. Хочется взглянуть, как тут… — Я поставил перед ними кувшин с вином. — Неужели вам действительно так хочется возиться со всем этим дерьмом?

Арман тут же подтащил кувшин к себе и, сделав добрый глоток, передал его товарищу.

— Какого черта… — Он пожал плечами и подмигнул напарнику. — Пусть дурак получит удовольствие. Иди и бери все что хочешь. У нас тут бесплатно — только попроси.

 

Глава 50

Свернув за угол, я увидел наконец камеры, в которых держали узников. Вонь здесь стояла невероятная, почти невыносимая.

Бог мой, Софи…

Я поставил котел на пол и принялся за работу. Людей нужно было накормить, а заодно попытаться найти Софи.

Разливая по чашкам жидкую бурду, я всматривался в погруженные во мрак, схожие с пещерами камеры. Руки дрожали. Сердце гремело как тревожный колокол.

Я отнес две чаши к первой камере.

Сначала она показалась мне пустой — выбитое в скале углубление шириной в несколько футов. Ни света, ни звука. Только вонь. У меня на глазах из темноты выскользнула мокрая крыса.

Потом я увидел мерцающие во мраке глаза. Испуганные, дрожащие. Потом проступили очертания головы. И наконец я рассмотрел лицо: впалые, покрытые язвами щеки, безволосый череп, сухие бесцветные губы.

Узник подполз ко мне.

— Должно быть, я сдох, если ко мне прислали шута.

— Лучше встретиться с шутом, чем со святым Петром.

Я опустился на колени и просунул через решетку чашку с похлебкой.

Тонкие бледные руки жадно вцепились в деревянную миску. Я испытал острый приступ жалости, хотя и не имел ни малейшего представления о том, за что его бросили в подземелье. Впрочем, в Трейле, чтобы попасть в темницу, необязательно быть в чем-то виноватым.

Но я пришел сюда не ради него…

В следующей камере, свернувшись на голом каменном полу, лежал обнаженный грязный мавр, у ног которого ползали голодные крысы. Едва взглянув на меня остекленелыми глазами, он пробормотал что-то на своем языке и отвернулся.

— Крепись, старик, — сказал я, ставя перед ним чашку. — Твое время почти истекло.

Позабыв о похлебке, я двинулся к следующим камерам. Как и в первой, узники больше походили на посаженных в клетку зверей, чем на людей. Они стонали и настороженно наблюдали за мной измученными желтоватыми глазами. Несколько раз я отворачивался, сдерживая позыв к рвоте.

Потом откуда-то донесся жалобный вой. Женщина! Тело мое невольно напряглось. Софи? Я не знал, хватит ли сил подойти к ней.

— Вот и твоя подружка, шут, — крикнул со своего места Арманд. — Не стесняйся, залезай. Язычок у нее просто волшебный.

Сжав кулаки, я направился к дальней камере. За поясом у меня был заткнут нож. Если это Софи, я убью стражников. И Норкросса тоже.

Ее вопль эхом пронесся но узкому коридору.

— Живей, шут! Полезай к ней! Эта сучка не любит ждать, — прокричал Арманд.

Затаив дыхание, я остановился перед камерой. Запах здесь был совершенно нестерпимый. Почему?

Она лежала, сжавшись в клубок в глубине камеры. Луч света перечеркивал длинные спутанные волосы. Прижимая к себе какую-то игрушку, женщина хныкала, как брошенный ребенок.

— Мое дитя… мое дитя… Пожалуйста, моему ребенку нужно молоко.

Рассмотреть ее было трудно; я не мог ни определить возраст, ни взглянуть в лицо. Собравшись с силами, я спросил:

— Это ты, Софи?

На мгновение страх парализовал меня. Грудь как будто сжали тиски. Держать человека в таких условиях… ей было бы лучше умереть.

Женщина бормотала что-то себе под нос, но я разбирал только отдельные бессвязные фразы.

— Бедный малыш… малыш хочет молочка… — Потом что-то, прозвучавшее как… Филипп?

О Господи! Я замер, шагнул к решетке. Что они сделали с ней?

— Софи, — позвал я.

Язык едва повернулся, чтобы произнести это имя. Волосы, формы… ее? Пожалуйста, повернись ко мне. Дай мне взглянуть на тебя.

— Маленький хочет молочка… — снова пробормотала она. — Что же мне делать? Мои груди высохли.

Слезы навернулись на глаза.

— Софи! — позвал я уже чуть громче, настойчивее и прижался к решетке.

— Маленькому нужно молочко… — шептала и шептала она и вдруг издала пронзительный, раздирающий душу вопль, резанувший меня, как острое лезвие.

Я просунул руки через решетку, и женщина наконец увидела меня. Дыхание мое остановилось. Ее соломенные волосы падали на лицо, но глаза смотрели на меня. Желтые. С красными прожилками. Плоский, испещренный оспинами нос…

О Боже! Это не она…

Ноги у меня подкосились. Не она. Голова закружилась — радость смешалась с отчаянием…

— Мой маленький…

Ее голос звучал так умоляюще. Она протянула мне куклу.

Господи, это была не кукла. Ребенок был настоящий. Крошечный. Очевидно, только что рожденный. И мертвый.

— Чем я могу помочь тебе? — прошептал я. — Чем?

— Разве ты не видишь? — Она поднесла ребенка к решетке. — Ему нужно молоко.

— Позволь мне помочь тебе.

— Молока! Накорми его!

Я был бессилен. Несчастная мать сошла с ума от горя.

Еще мгновение я смотрел на нее, потом повернулся и бросился но коридору. К лестнице. К выходу.

Вдогонку мне летел громкий издевательский смех надзирателей.

— Что так рано уходишь? — кричал Арманд. — Эй, шут! Что, и не пошутишь на прощание?

Я взлетел по ступенькам и выскочил из темницы.

 

Глава 51

В холодном поту добежал я до замка и поспешил в свою каморку под лестницей, где сразу бросился на тюфяк. Сердце стучало, как будто за мной гнались призраки.

Ее там нет.

Моя возлюбленная Софи, должно быть, мертва.

Впервые я понял то, что уже давно поняли все остальные: жители нашего городка, брат Софи, даже Норберт, мой наставник. Надежды нет. Ее оторвали от сына, над ней надругались и оставили умирать у дороги. Теперь я знал это, получив самый жестокий в жизни урок.

Я опустил голову и закрыл лицо руками. Глупая игра закончилась. Я цеплялся за надежду, как за соломинку, и вот теперь надежда испарилась. Нужно уходить. Я сорвал с головы шутовской колпак и швырнул его на пол. Шута из меня не получилось. Я оказался глупцом. Величайшим из когда-либо живших дураков.

Еще долго я сидел в темноте, свыкаясь с открывшейся истиной.

Шаги. Кто-то осторожно шел к моей кровати. Затем голос…

— Ты здесь, Хью?

Я поднял голову и увидел… Эстеллу, жену управляющего.

Она часто подавала мне знаки внимания, подмигивала, улыбалась. Хватала за руку. Дразнила. Сейчас на ней была едва прикрывающая плечи, легкая свободная накидка; густые каштановые волосы, всегда собранные в пучок и заколотые, падали на шею. Круглые глазки проказливо поблескивали. И время — худшего нельзя было и представить!

— Уже поздно, госпожа. Я не на работе.

— А может, я пришла за другим?

Эстелла сделала еще шаг и оказалась совсем близко. Повела плечами, и накидка медленно поползла вниз, открывая свободный лиф.

— Какие поразительно рыжие волосы, — прошептала она. — И почему такой пылкий шут грустит и печалится?

— Пожалуйста, госпожа, я не настроен шутить. Потерпите до утра и увидите меня таким, как всегда, веселым и забавным.

— Мне нужен от тебя не смех, Хью. Я хочу почувствовать тебя по-другому.

Эстелла села рядом со мной. Ее тело распространяло запах свежей лаванды и лилий. Она протянула руку и погладила меня по щеке — я отпрянул.

— Никогда не видела таких волос. Они того же цвета, что и огонь. Какой ты на самом деле, Хью, когда свободен от всех этих шуток?

Она придвинулась еще ближе. Прижалась. Я чувствовал упругую полноту ее тяжелых грудей. Перекинула ногу через мои…

— Пожалуйста, госпожа…

Но Эстелла не унималась. Вслед за накидкой сполз к талии лиф. Ее груди подпрыгивали передо мной. Я отвернулся и почувствовал прикосновение горячего языка к щеке.

— Уверена, огонь у тебя не только в волосах, Хью. Дотронься до меня. Если не прикоснешься, я скажу герцогине, что ты пытался залезть мне под платье. Простолюдин лапает жену управляющего… Вряд ли тебе придется по вкусу такая роль.

Я понял, что попал в западню. Отвергни ее домогательства и будешь обвинен в домогательстве. Она ущипнула меня. Ее рука оказалась под туникой, пальцы сжали мой…

И в этот момент острие кинжала уткнулось в шею. Я замер. Мужской голос прогремел:

— Что это здесь, черт возьми, происходит?

 

Глава 52

Кинжал медленно отвели, и я повернулся. Норкросс! Негодяй усмехался, глядя на меня сверху вниз.

Он снова поднял клинок, и я почувствовал, как по шее побежала теплая струйка крови.

— В незавидном положении ты оказался, шут. Госпожа Эстелла — жена управляющего, члена двора. Надо быть сумасшедшим, чтобы делать с ней то, что ты делаешь.

Меня подставили! Я понял это слишком поздно.

Сердце бешено заколотилось.

— Нет! Я не виноват, господин.

— Даже не шевельнулось, — со вздохом объявила Эстелла. — Кажется, у него весь пыл в волосах.

Норкросс схватил меня за тунику и рванул на себя, держа кинжал у моего горла. Внезапно в глазах мерзавца вспыхнули огоньки. Он узнал меня.

— Волосы… Я видел тебя где-то раньше. Где? Отвечай!

Судьба моя решилась. Я пронзил его взглядом.

— Моя жена… Что ты сделал с Софи?

— Твоя жена? — Рыцарь ухмыльнулся. — Что я мог сделать с женой какого-то презренного шута? Разве что поимел.

Я рванулся к нему, но Норкросс схватил меня за волосы и, держа у горла нож, заставил опуститься на колени.

— Слушай меня, шут. Слушай хорошо. Я видел тебя. Но где? Где я видел тебя раньше?

— Вилль-дю-Пер, — выплюнул я ответ в его мерзкую физиономию.

— Дерьмовый городишко, — фыркнул Норкросс.

— Ты сжег мой дом. Ты убил мою жену и моего сына, Филиппа.

Он задумался, словно вспоминая что-то. Отвратительная усмешка тронула его губы.

— Да, припоминаю. Ты тот дурачок, который пытался помешать мне утопить сына мельника.

Усмешка расплылась по лицу.

— А как же хвастливый Хью? Шут из шутов, учившийся у самого Норберта из Боре? — Норкросс вдруг расхохотался. — Ты? Содержатель постоялого двора! Трактирщик! Мошенник.

Я снова рванулся к нему, но острие кинжала проткнуло кожу. Еще одно движение, и я был бы мертв.

— Ты забрал мою жену. Ты бросил в огонь моего сына.

— Что ж, если я это и сделал — тем веселее, ты, червяк. — Он пожал плечами и подмигнул Эстелле. — Вижу, госпожа, вы подверглись оскорблению. Ступайте и доложите о нападении.

Она поправила одежду и проскользнула к двери.

— Обязательно доложу. Спасибо, господин, вы появились вовремя. — Эстелла исчезла за дверью. — Стража! — Теперь ее крик разносился уже по коридору. — Помогите! Стража!

Норкросс повернулся ко мне. Он чувствовал себя победителем.

— Что скажешь, шут? Похоже, последним все-таки буду смеяться я.

 

Глава 53

Связанного по рукам и ногам, меня бросили в темную, пустую камеру на первом этаже замка.

Я знал — участь моя решена. Эстелла выступит в роли оскорбленной женщины. В той самой, которую она так успешно сыграла вечером. Норкросс предстанет в облике героя, вставшего на защиту чести благородной дамы от посягательств презренного шута. Кто поверит простолюдину в споре с такими знатными людьми? И смех меня больше не спасет.

От нерадостных мыслей отвлек громкий скрип двери. В камеру проник луч света. Наступил день. Три дюжих стражника переступили порог, капитан схватил меня за тунику и рывком поднял на ноги.

— Ну что, морковная голова, если у тебя еще остались хорошие шутки, сейчас самое время…

Меня бесцеремонно втолкнули в большой зал. Как и в мой первый день, помещение заполняли рыцари и придворные. Запыхавшийся посланец рассказывал окружившим его о некоем почтенном рыцаре, жестоко убитом разбойниками в соседнем герцогстве.

Болдуин, уже занявший место в своем кресле на возвышении, подозвал гонца к себе.

— Так ты говоришь, что почтенный Адемар убит в своем собственном доме?

— Не просто убит, мой господин… — Посланец явно чувствовал себя неуютно, сообщая такие новости. — Прибит к стене часовни… рядом с женой. Распят…

— Распят… — Болдуин медленно поднялся. — Значит, разбойники подняли его с постели?

— Да. Они были вооружены и в боевых доспехах, а лица скрывали за забралами шлемов. Никаких отметок, никаких знаков. За исключением черного креста.

— Черного креста? — удивленно переспросил Болдуин. Я так и не смог определить, было ли его удивление искренним или поддельным. — Норкросс, тебе известно что-нибудь о такой банде?

Из толпы выступил Норкросс. На нем была длинная красная туника, а на поясе висел меч.

— Нет, мой повелитель.

— Бедняга Адемар, — пробормотал, сглатывая, Болдуин. — Скажи, посланец, какое же сокровище искали эти трусы?

— Не знаю. — Посланец покачал головой. — Адемар лишь недавно вернулся из Святой земли, где был ранен. Говорили, что он привез с собой ценные трофеи. Я слышал, говорили о прахе самого святого Матфея.

— Прах святого Матфея, — снова повторил Болдуин. — Такая реликвия стоит целого королевства.

— Но есть еще более ценная, — заметил Норкросс.

Глаза Болдуина вспыхнули.

— Копье Лонгина! То самое, на котором осталась кровь Спасителя.

Таинственные всадники… поджоги… убийства… Я не сомневался, что за всеми этими преступлениями стоит Норкросс. И я был готов перерезать ему горло.

— Господин, — продолжал Норкросс, — Адемар уже в могиле, а у нас есть еще одно дело.

— Ах да, дело нашего шута. — Болдуин жестом отпустил посланца и, откинувшись на спинку, поманил меня пальцем. — Мне сообщили, шут, что ты позволяешь себе непозволительное. За короткое время ты успел оскорбить множество людей и нажить немало врагов.

Я посмотрел на Норкросса.

— Это мне нанесено величайшее оскорбление.

— Тебе? Как так? — усмехнулся герцог. — Может, жена Бримона не угодила?

Он взял из чаши горсть орехов и начал неспешно жевать.

— Я до нее не дотронулся.

— Однако ж свидетели утверждают противоположное. Твои слова противоречат показаниям члена моего двора. И разумеется, показаниям оскорбленной особы. Получается, слова шута, который, как выясняется, еще и не настоящий шут…

— Этот член вашего двора убил мою жену и ребенка…

Толпа затихла.

Норкросс покачал головой.

— Шут вбил себе в голову, что я таким образом наказал его за уклонение от обязательств перед вами, когда он сбежал в крестовый поход.

— И что же, рыцарь? Было такое? — спросил Болдуин.

Норкросс пожал плечами.

— Откровенно говоря, господин, я не помню.

По залу как будто рассыпался смех. Жестокий, беспощадный.

— Рыцарь не помнит, — развел руками Болдуин. — Так ты настаиваешь на своем, шут?

— Я знаю, что это был он, мой господин. Как и в случае с тем бедным рыцарем, о котором говорили сегодня.

Схватившись за меч, Норкросс шагнул ко мне.

— Ты снова оскорбляешь меня, шут. Я разрублю тебя надвое.

— Успокойся. — Герцог поднял руку. — У тебя еще будет такая возможность. Ты выдвинул серьезное обвинение, шут. Однако же, насколько мне известно, крестовый поход продолжается, и армии Раймунда и Боэмунда уже вышли к Святому городу. А вот ты каким-то образом оказался здесь. Как же получилось, что твоя служба закончилась так рано?

На это обвинение у меня ответа не было. Я опустил голову. Болдуин криво усмехнулся.

— Ты говоришь о нанесенном тебе оскорблении, шут, однако твои собственные преступления не исчерпываются вчерашним. К прелюбодеянию и мошенничеству должно добавить дезертирство.

Не в силах сдерживать злость, я бросился к Норкроссу, но, прежде чем успел сделать первый шаг, люди герцога повалили меня на землю.

— Шут рвется посчитаться с тобой, Норкросс, — заметил Болдуин.

— А я с ним, мой господин.

— Ты его получишь. Но драться с ним на поединке унизительно для тебя, рыцарь. Думаю, ты уже достаточно пострадал от этого прохвоста. — Он махнул рукой. — Уведите его. — И, повернувшись к Норкроссу, добавил: — Завтра в полдень можешь срубить ему голову.

— Вы оказываете мне честь.

Рыцарь поклонился.

Болдуин удрученно покачал головой.

— Шут, содержатель постоялого двора, лазутчик… как ни назови, а получается плохо. Жаль, жаль. Придется вернуться к Палимпосту. Что ж, по крайней мере ты успел хорошо нас посмешить. — Он встал и завернулся в плащ, собираясь уходить. — И вот что еще, Норкросс…

— Да, мой господин?

— Шея шута не заслуживает острого лезвия.

 

Глава 54

Меня стащили по ступенькам, в кровь обдирая колени о грубый каменный пол. В нос ударил отвратительный запах, запомнившийся еще с прошлой ночи. Я услышал смех и лязг тяжелой двери. Два здоровяка-стражника схватили меня за руки и швырнули в открытую камеру.

Когда в глазах прояснилось, я увидел ухмыляющееся лицо Армана.

— Быстро вернулся, а, шут? Должно быть, тебе все же понравились здешние удобства.

Я уже собирался послать его к чертям, но тут Арман пнул меня в живот, и слова вылетели из меня вместе с хрипом.

— Только на этот раз у нас на ужин рагу.

Стражники рассмеялись. Арман, обладавший силой медведя, рывком заставил меня сесть, потом опустился рядом со мной на колени и покачал головой.

— Не везет мне, каждый раз достается какой-то сброд. Ни одного благородного. Только шлюхи, церковные воры, нищие, евреи да прочая мразь… Теперь вот шут. Хоть что-то новенькое.

В камеру вошел напарник Армана, волоча за собой тяжелую цепь.

— Это для тебя, шут. Долго ты у нас не задержишься, но герцог заплатил за самый лучший номер, а к нему прилагаются цепи.

Арман поднял меня и завел руки за спину.

— Ты счастливчик. Отрубят голову, а это почти не больно. Как укус. Вот здесь… — Он ущипнул меня за шею. — Вот если бы ты задержался, я бы показал кое-что по-настоящему интересное. Мы здесь многое умеем: щелкаем яйца, рвем ноздри, выворачиваем глаза… Для каждого дела свой инструмент. Мой любимый — раскаленная кочерга. Как вставишь в задницу!.. И насморк уже не страшен.

Его напарник тем временем начал медленно обматывать цепь вокруг моей груди.

— Подожди, — быстро сказал я, поднимая руку, чтобы отвлечь его. — Сейчас… — Я сделал глубокий вдох, набирая в грудь как можно больше воздуха.

— Знаю, — сочувственно закивал Арман. — Поначалу немного жмет. Но когда чуть пообвыкнешься, спать будешь как убитый.

Я подержал руку вверху еще немного, потом благодарно улыбнулся тюремщику и сделал еще три глубоких вдоха.

— Готов?

Арман вскинул брови.

Я кивнул.

— Готов.

 

Глава 55

На полу крошечной камеры я вертелся, изгибался, напрягался и расслаблялся, стараясь сбросить с себя тугие кольца цепи.

Я не знал, сколько времени прошло и сколько еще осталось, но твердо сознавал, что если не выберусь из подземелья к тому моменту, когда за мной придут, то лишусь головы.

Еще один выдох, и рукам вдруг стало чуточку свободней.

Несколько часов… Дюйм свободы… Потом еще полдюйма. Объятия железного змея ослабли, но пока недостаточно.

Я втянул голову в плечи, и подбородок оказался под цепью. Впервые за долгое-долгое время мне удалось вздохнуть свободно. Я вытащил из плена одну руку. Потом другую.

Эхо голосов… Кто-то спускался по ступенькам. Кто-то принес ужин. Пришло время перекусить. Я слышал довольный смех надзирателей.

В соседних камерах заворочались, зашумели. Снова шаги… последнюю миску несли мне.

— Итак, — со вздохом произнес знакомый голос, — похоже, я снова при деле.

Я поднял глаза. Перед решеткой камеры стоял… Палимпост, смещенный с должности шут. В руке у него был мой посох.

— Явился позлорадствовать, — пробормотал я, ощущая горький вкус поражения.

— Совсем нет. — Он позвенел связкой ключей. — По правде говоря, я пришел освободить тебя.

Я недоверчиво посмотрел на него, уверенный в том, что это какая-то жестокая шутка. Расплата… Подождал, рассчитывая услышать смех надзирателей. Но никто не смеялся. Никто не приходил.

— Мы с Бетт усыпили тюремную стражу. Добавили кое-что в суп. Так что давай-ка побыстрее выбираться отсюда.

— Бетт… и ты… — Я смотрел на него с изумлением и растерянностью, не веря ушам. Человек, потерявший из-за меня завидную работу, размахивал ключами от моей клетки. — Мне это не снится?

— Не снится. Ты вообще не увидишь снов, если не оторвешь задницу от пола.

Палимпост вставил ключ в замок и повернул. Дверь открылась.

Я все еще не мог поверить в происходящее. Но это не имело ровным счетом никакого значения. Даже если бывший шут вознамерился сыграть со мной злобную шутку, даже если за ближайшим углом притаился желавший поделить меня надвое Норкросс… в любом случае завтра я буду мертв.

— Надо как-то вытащить тебя из этих цепей, — сказал Палимпост.

— Никаких проблем.

Я повертел плечами и руками, и кольца тяжеленной цепи начали раскручиваться на глазах изумленного шута.

Палимпост покачал головой.

— Черт возьми, здорово у тебя получилось. А теперь поспеши… уходим.

Я схватил его за руку.

— Подожди. Зачем ты это делаешь? Ты ведь ничем мне не обязан.

— Профессиональная любезность.

Он пожал плечами.

— А если серьезно? — Я положил руку ему на плечо. — Все-таки почему?

Он посмотрел на меня полными боли глазами.

— Ты спас дорогих моей возлюбленной людей. Но неужели ты думаешь, что один способен рисковать всем ради любви?

Я растерянно посмотрел на него.

— Ты… и Бетт?

— А что, в это так трудно поверить? К тому же было бы большой несправедливостью допустить, чтобы мир потерял такого шута. Ты действительно оказался не столь уж плох.

Он вручил мне дорожный мешок с вещами, посох и темную накидку. Я достал из мешка нож и сунул за пояс, под тунику. Потом укрылся накидкой и двинулся к лестнице.

— Не туда, — предупредил Палимпост и взял меня за руку. — Следуй за мной.

Мы продолжили путь по подземелью. Оно сначала расширилось, потом сузилось, и мы оказались в крохотном закутке. Палимпост уверенно опустился на колени, вынул из стены камень, и я увидел впереди узкий проход.

— Впереди будет развилка. Когда дойдешь до нее, сверни влево. Выйдешь ко рву. Дальше иди к лесу. В темноте тебе бояться нечего. Свернешь вправо — окажешься в замке. Запомни — влево.

Согнувшись, я вступил в проход.

— Спасибо. Ты хороший человек. Жаль, что причинил тебе неприятности.

— Ради любви можно рискнуть и жизнью, — усмехнулся шут. — Передай Норберту, что спокойной жизни у него не будет. В следующий раз удар нанесу я.

Он подтолкнул меня в спину. Коридор был узкий, низкий и неровный. К тому же ноги моментально оказались по щиколотку в холодной воде. В нос ударили отвратительные запахи. Я то и дело наталкивался на выступы стен или на плавающие предметы. Уверен, то были дохлые крысы.

К счастью, идти было недалеко, и вскоре я добрел до развилки. Влево, сказал Палимпост, за крепостные стены. К лесу. И свободе.

Но все уже было решено, и я без колебаний свернул вправо. И пошел вдоль мрачных высоких стен. Назад, к замку…

У меня еще оставались там дела.

 

Глава 56

Темный туннель вывел меня — надо же! — к очагу в большом зале собраний внутри замка. Убрав закрывавший выход камень, я выбрался наружу. Тут и там лежали вповалку спящие рыцари. Будить их никак не входило в мои намерения — любой мог зарубить меня тут же, на месте.

Взяв у одного храпящего и, похоже, мертвецки пьяного рыцаря меч и захватив валявшийся на полу кусочек сыра, я осторожно пробрался к двери и торопливо выскочил в коридор.

Я не знал, который час, но в коридорах было совершенно тихо и темно. Кое-где еще догорали свечи.

Посматривая по сторонам, чтобы случайно не наткнуться на кого-нибудь, я побежал к главным воротам.

Сердце успокоилось только во дворе — меня никто не заметил. По темному двору слонялись солдаты. На башнях расхаживали караульные. Где-то заржала лошадь — запоздалый всадник галопом промчался через ворота. Закутавшись в накидку, я поспешно пересек внутренний двор.

Норкросс обычно спал в своей комнате около солдатских бараков. Путь туда лежал по узкой каменной лестнице, с обеих сторон освещенной укрепленными на стенах факелами.

Я направился к двери. Остановился. Несколько раз глубоко вздохнул. По спине прокатилась капля холодного пота. Из комнаты доносились странные звуки. Хихиканье… писк… Значит, он здесь, ублюдок…

Я вынул меч из-под накидки. Я должен это сделать.

За жену и сына. За Софи и Филиппа.

 

Глава 57

Я толкнул тяжелую дверь, и она отворилась. Комнату освещала всего одна свеча. На полу — разбросанная одежда. Норкросса… и женская…

Кто-то тяжело, с натугой пыхтел. Кто-то постанывал.

На кровати, ухватившись обеими руками за спинку и раскинув ноги, лежала не совсем раздетая женщина. Норкросс, в одной тунике, разделывал ее сзади.

В женщине я почти сразу узнал Эстеллу. Занятые друг другом, они не сразу обратили внимание на то, что в комнате есть кто-то еще.

Первым повернулся рыцарь:

— Кто там?

Я сделал шаг вперед, на свет, и подмигнул Эстелле.

— Госпожа, мой вам поклон. Похоже, вы постоянно попадаете в неприятное положение. Рискну предположить, что это вам даже нравится.

— Ты… — прохрипел Норкросс.

Глаза у него вспыхнули, как будто он увидел поджаристый свиной бочок.

— Я.

Рыцарь оторвался от Эстеллы, которая поспешила прикрыться простыней, поднялся и утерся собственной рубашкой.

— Не знаю, как ты сумел освободиться, но чтобы прийти сюда… Вижу, ты парень с яйцами.

— Хорошо. По крайней мере у одного из нас они имеются, — ответил я, скользнув по нему взглядом.

Норкросс криво усмехнулся и потянулся за мечом.

— Раз уж шут здесь, придется снять с него голову сегодня. Тогда завтра можно будет подольше поспать.

Полуголая Эстелла, схватив одежду, метнулась к двери.

— Не спеши, — бросил ей вслед Норкросс. — Ничто так не возбуждает, как возможность выпустить из человека кишки. У тебя и высохнуть не успеет…

Не спеша, с презрительной ухмылкой на губах, глядя на меня, как на оказавшегося под ногой червяка, рыцарь обошел кровать и остановился.

— Ну, шут, ты хотел справедливости.

Он издал воинственный клич и нанес удар. Меч, описав широкую дугу, устремился к моей шее.

Клинки лязгнули, столкнувшись. Я сделал выпад снизу, но Норкросс отбил атаку.

Уже после первых ударов я понял, что имею дело с опытным бойцом. Я и сам многому научился в походе и определенно никого не боялся, но Норкросс орудовал мечом с такой легкостью, словно не чувствовал его веса. Рыцарь! И убийца женщин и детей.

Он снова перешел в наступление, нанося один за другим такие мощные удары, как будто вознамерился расщепить меня надвое. Я отпрыгнул, и лезвие со свистом разрезало воздух в паре дюймов от моей щеки.

После очередного выпада мне удалось прижать его меч к полу. Несколько секунд мы стояли лицом друг к другу, тяжело дыша, с опущенным оружием.

— Ты дерешься, как женщина, — усмехнулся он.

И вдруг ударил меня головой в лоб.

В следующий момент я оказался на кровати, едва не придавив с криком метнувшуюся в сторону Эстеллу. С большим трудом мне удалось парировать два выпада.

Клинки вышибали искры, холодный лязг металла отдавался в ушах. Я нанес ответный удар, Норкросс легко блокировал. Лезвие его меча скользнуло вниз, полоснув мое предплечье. Я вскрикнул от острой, обжигающей боли. Рана моментально наполнилась кровью.

— Почувствовал? — усмехнулся Норкросс. — Сейчас будет еще больнее.

Он набросился на меня, размахивая мечом, как топором. Я отбивался из последних сил, отступая под его неукротимой мощью.

Руки налились тяжестью. Я понимал, что все вот-вот решится, что в какой-то момент опоздаю, не успею… Да, я хотел его убить. Хотел больше всего на свете. Хотел посчитаться с ним за все. Но проигрывал. Безнадежно.

В конце концов Норкросс загнал меня в угол. Отчаянно защищаясь, я попытался уколоть его снизу. Он легко отвел мой меч. Он смеялся, понимая, что взял верх. Его несвежее дыхание било мне в нос. Запах его пота раздражал меня. Гнусная ухмылка на его физиономии было последнее, что я видел.

— Отправляйся в могилу, зная, что я отымел твою жену. Я выплеснул в нее свое семя, и когда кончил, она просила еще.

Меч выскальзывал из пальцев, до смерти оставалось несколько дюймов. Свободной рукой я потянулся к поясу. Там кинжал — мой последний шанс.

Глаза Норкросса были близко, я видел в них ярость и решимость.

— Слушай меня, шут. Это последнее, что ты услышишь в этой жизни.

— За Софи… за Филиппа! — крикнул я ему в лицо и выбросил руку с кинжалом.

Вперед и вверх. В грудь врага. Я почувствовал, как рвались сухожилия, как треснула кость, но его лицо даже не дрогнуло.

Я толкал кинжал, вонзая его глубже и глубже, но Норкросс все смотрел на меня, буравя глазами. Невероятно! И лезвие меча вжималось в мою шею.

Внезапно он открыл рот, как будто хотел сказать что-то еще, но вместо слов из горла хлынула кровь. Руки выпустили меч, Норкросс пошатнулся.

Не вытаскивая кинжал, я оттолкнул его от себя.

Эстелла вскрикнула, как будто ранили ее.

Шатаясь, словно пьяный, Норкросс еще попытался удержаться на ногах. Не смог. Упал на колени. Уже заваливаясь на бок, он еще раз посмотрел на меня, и в его взгляде мелькнуло удивление.

Нахлынувшее в первый миг облегчение уступило место печали. Я отомстил за Софи и Филиппа, но лишь теперь осознал, что больше для меня в этом мире ничего не осталось. Я потерял все, что придавало жизни смысл.

Я поднял меч, схватил Эстеллу за волосы. Она подставила меня. Она едва не стоила мне жизни.

Я поднес меч к ее шее.

— Не кричи и не зови на помощь. Ты поняла?

Она молча кивнула, глядя на меня круглыми от страха глазами.

— Тебе повезло, что я шут, а не рыцарь.

 

Глава 58

Едва держась на ногах от усталости и опасаясь, что Эстелла, несмотря на предупреждение, поднимет шум, я выбрался из комнаты павшего рыцаря. Теперь я стал еще и убийцей.

Я взял посох и меч и незаметно спустился с башни. Ров давно высох, так что переправиться не составило труда. Выбравшись, я побежал наверх, держась в тени. Побежал по пустынным улицам прилегающей деревни.

Я бежал, пока не оказался в лесу.

Рука висела, как разрезанный бифштекс, из раны обильно текла кровь. Я промыл ее в ручье, прочистил, как мог, и перевязал оторванной от туники полоской материи. Уже не просто дезертир, а преступник, человек вне закона, убийца благородного рыцаря. Я понимал, что Болдуин обязательно организует погоню. Нужно было уйти от замка как можно скорее. Но куда?

Держась подальше от главных дорог, я прятался в лесу. Меня мучили голод и жажда, но согревало и придавало сил осознание того, что Софи и Филипп отомщены. Я даже надеялся, что Бог простит мой грех.

На рассвете я услышал стук копыт и спрятался в кустах. Отряд рыцарей проскакал мимо. Куда они направлялись? В Вилль-дю-Пер? В другие деревни?

Я шел на восток, следуя вдоль главной дороги, держась поближе к лесу, избегая встречных. Я не знал, куда иду. Рука болела. Рана нарывала.

К вечеру второго дня я достиг хорошо знакомой развилки. На восток лежала моя деревня, Вилль-дю-Пер. День пути. Там был когда-то мой дом. Там остался Мэттью, брат моей жены. Мои друзья, Одо и Жорж. Воспоминания о Софи и могила сына.

Там мне всегда были бы рады. Для всех, кто жил в Вилль-дю-Пер, я оставался своим, Хью-рассказчиком, Хью-весельчаком. Они бы приняли меня как заблудшего сына.

И вдруг мне стало грустно.

Я не мог вернуться. Моя деревня во владениях Болдуина. Там меня станут искать в первую очередь. Но главное — Вилль-дю-Пер перестал быть моим домом. Теперь он просто место, где мои сны никогда не были бы свободны от воспоминаний.

Голиарды учили меня, что жизнь, как хорошая песня, состоит из стихов. Каждый надо пропеть. Чтобы получилась песня, нужно пропеть все. Мы даем песне одно название, но когда думаем о ней, когда улыбаемся, наше ухо радует лишь любимый стих.

Софи… для меня таким стихом всегда будешь ты.

Но сейчас мне нужно идти… оставить тебя.

Я сжал посох. Глубоко вздохнул.

И свернул на северную дорогу, к той новой жизни, что ждала впереди.

К Боре…

 

Глава 59

Я открыл дверь — Норберт, склонившись над чашкой, чистил зубы веточкой орешника. При виде меня челюсть у него отвалилась, будто ему явился призрак.

— Ну и ну… Хью! Вернулся-таки.

Он широко улыбнулся и, подволакивая ногу, подошел ко мне.

— Рад видеть тебя, парень.

— А я тебя, Норберт, — ответил я, обнимая его здоровой рукой.

— Опять ранен? Ну, сынок, ты, похоже, становишься ходячей мишенью. Но проходи, проходи. Рад, что ты снова с нами. Рассказывай все.

Старый шут поднес мне табурет, потом налил вина и уселся напротив.

— По глазам вижу, радоваться особенно нечему, да? Но… Итак, ты нашел ее? Что случилось с твоей Софи?

Я опустил глаза.

— Ты был прав, Норберт. Я обманывал себя, когда надеялся, что ей удалось выжить. Могу сказать с уверенностью, Софи умерла.

Он кивнул и, подавшись вперед, по-отечески обнял меня.

— Каждый время от времени увлекается мечтой. В этом нет ничего плохого. Мы, маленькие люди, только ею и живем. Мне очень жаль, Хью. И…

Не договорив, Норберт надолго зашелся кашлем.

— Что с тобой? — забеспокоился я. — Заболел?

— Ерунда, немного нездоровится. — Он отмахнулся, потом, откашлявшись, спросил: — Как тебе удалось попасть в замок к Болдуину? Получил работу?

Я улыбнулся, вспомнив кое-что.

— Все прошло так, как мы и рассчитывали. Думаю, я даже имел некоторый успех.

— Ха-ха! Я так и знал! — Старый шут подпрыгнул. — Знал, что у тебя получится! После такой школы. А теперь рассказывай обо всем по порядку.

Я вдруг поймал себя на том, что больше не чувствую усталости. К щекам прилила кровь… нахлынули воспоминания… Я рассказал ему все. Как проник в замок. Как, воспользовавшись удобным моментом, обратился к герцогу. Какие шутки пустил в ход. Как Болдуин отправил в отставку беднягу Палимпоста.

— Старый хрен… Я так и знал, что он выдохся, — обрадовался Норберт. — Так ему и надо, давно заслужил пинка под зад.

— Нет-нет, — запротестовал я. — Палимпост все же оказался другом. Настоящим… — Я поведал о своей стычке с Норкроссом, о том, как меня подставили и как Палимпост, тот самый выставленный мною дураком шут, спас мне жизнь.

— Выходит, наш болван все же оказался не чужд добродетели. Хорошо. Знаешь, Хью, мы ведь составляем что-то вроде братства. Думаю, теперь и ты один из нас.

Он потрепал меня по плечу и снова зашелся кашлем.

— Ты болен. — Я подержал его за руку.

— Лекарь говорит, все дело в плохом воздухе. Боюсь, довольно жалкое оправдание для того, чья обязанность — смешить людей. И все-таки ты вернулся как раз вовремя. Как насчет того, чтобы подменить меня, пока я поправлюсь? Работа не самая тяжелая.

Я пододвинул табурет поближе.

— Подменить тебя? Здесь, в Боре?

— А почему бы и нет? Ремесло тебе знакомо. Ты ведь теперь профессионал. Одна просьба — не очень старайся.

Предложение заставило меня задуматься. Мой дом лежал в руинах, да и возвращаться в Вилль-дю-Пер было бы слишком рискованно. Куда еще я мог пойти? Здесь у меня друзья. Они верят мне, и я доверяю им. К тому же, что скрывать, меня привлекал и еще один аспект.

Мне это нравилось. Толпа, зрители, аплодисменты, признание… Новое обличье… Да, мне это очень нравилось.

— Хорошо, Норберт, я подменю тебя. Но только до тех пор, пока ты не выздоровеешь.

— Тогда договорились. — Мы пожали друг другу руки. — Вижу, ты все еще таскаешь с собой эту палку. И костюм сохранил. А вот колпак потерял.

— Мой портной просто не успел пошить новый.

— Ничего страшного. — Норберт рассмеялся и, подойдя к сундуку, достал фетровую шапочку. Упав мне на колени, она звякнула. — Колокольчики, да. Но, как говорится, бедняки не выбирают.

Я напялил шляпку на голову и тут же ощутил нечто странное, что-то вроде гордости, от которой потеплели щеки.

— Ты их уморишь, это точно. — Шут усмехнулся. — И вот что… Я знаю еще кое-кого, кто будет очень рад тебя увидеть.

 

Глава 60

Я увидел ее раньше, чем она увидела меня. Вместе с другими собравшимися в гостиной дамами Эмили склонилась над вышивкой. Из-под белого капюшона струились пряди золотистых волос. Ее маленький носик напомнил мне бутон. В этот миг я понял то, что знал с самого начала, но в чем не хотел себе признаваться.

Эмили прекрасна. Ее просто не с кем сравнивать.

Поймав ее взгляд, я подмигнул и улыбнулся. Ее глаза расширились, словно распускающиеся в июле полевые цветы.

Эмили поднялась, аккуратно положила вышивку на стол и, вежливо извинившись, направилась к двери. Ничто не выдавало ее чувств, кроме разве что слегка участившихся шагов.

И только в коридоре, когда она подбежала ко мне и взяла за руки, я увидел ее радость, ее восторг.

— Хью де Люк… Так это правда. Кто-то сказал мне, что видел вас. Вы все же вернулись к нам.

— Надеюсь, госпожа, вы не очень этим разочарованы.

Она усмехнулась.

— Я очень рада. И… Нет, вы только посмотрите — тот же шутовской наряд! Хорошо выглядите, Хью.

— Да, наряд тот самый. Тот, что вы пошили для меня. Только вот немного пообносился. Норберт приболел, и я пообещал подменить его на время.

Ее глаза, живые, сияющие зеленые глаза, как будто освещали мрачный коридор.

— Уверена, нам всем будет только веселее. Но скажите, как ваши поиски? Как все прошло? Вы нашли?..

Я опустил голову.

Мы прошли дальше по коридору, туда, где не было стражников, и сели на скамейку.

— Пожалуйста, я вижу, что вы огорчены, но мне надо знать.

— План был отличный. Ваша идея сработала. Я занял место бывшего шута, пробрался в замок и получил возможность разузнать, что к чему.

— Я спрашиваю о другом, Хью. Ваша жена, Софи… Что вы узнали о ней? Расскажите.

— Что касается моей жены, — я сглотнул подступивший к горлу сухой комок, — то она, несомненно, умерла. По крайней мере, у меня нет оснований надеяться на что-то иное.

Свет надежды в глазах Эмили померк. Она дотронулась до моей руки.

— Мне очень жаль, Хью. Вижу, вы сильно опечалены. — Некоторое время мы сидели молча, потом она посмотрела на мою руку. — Вас снова ранили.

— Немного. Пустяки. Заживет. Я отыскал человека, виновного в смерти Софи и Филиппа. В конце концов мне пришлось схватиться с ним.

— Схватиться… — повторила она, и на ее лице появилось озабоченное выражение. — И каков исход этой схватки?

— Исход? — Я на мгновение отвел глаза, потом снова посмотрел на нее и горько усмехнулся. — Я жив, он — нет.

Эмили удовлетворенно кивнула.

— Я рада. И еще больше рада тому, что вы собираетесь задержаться у нас. Вы же собираетесь? — Она отвернула рукав и осмотрела оставленные мечом Норкросса отметины. — Вам надо подлечиться, Хью.

— У вас это хорошо получается.

Удивительно, как быстро я снова попал под ее опеку. Все получалось легко и без каких-либо усилий. Мне вообще было хорошо в Боре. Спокойно. Я чувствовал, как уходят тревоги, как затихает боль.

— Мне нужно сказать вам еще кое-что, Эмили. Кое-что не очень приятное. Тот человек, с которым мне пришлось драться… он был рыцарем. Более того, кастеляном Болдуина. Я убил его…

Эмили пристально посмотрела на меня и кивнула.

— Нисколько не сомневаюсь, что вы поступили правильно.

— Клянусь вам, госпожа! — воскликнул я. — Он убил мою жену и моего сына. Но он из благородных, а я…

— Разве вы не восстанавливали справедливость? — перебила меня Эмили. — Воздавая за утрату собственности? Защищая репутацию жены?

— Да, по меркам вашего сословия это так. — Я снова опустил голову. — Но боюсь, простолюдину не дождаться справедливости и правосудия, если он убил рыцаря. Ему не будет оправдания.

— Может быть, так оно и есть… сейчас, — сказала Эмили. — Но так будет не всегда.

Наши взгляды встретились.

— Вам всегда здесь рады, Хью. Вас всегда здесь ждут. Я поговорю с госпожой Анной.

Мне стало вдруг так легко, словно с плеч свалилась тяжелейшая ноша. Почему мне так повезло? Почему судьба наградила меня таким другом? Как стало возможно, что эта молодая женщина жила по законам справедливости, а не по тем, что установили задолго до нее? Я был бесконечно благодарен ей.

— Вряд ли я когда-нибудь смогу отблагодарить вас, — сказал я, сжимая ее руку.

И с опозданием понял, что совершил ошибку, что переступил незримую, но ясную черту, разделявшую нас в этом мире.

Однако Эмили даже не попыталась освободиться.

— Так вы говорите, кастелян Болдуина… — Она улыбнулась. — Может быть, вы и низкого происхождения, Хью де Люк, но целитесь высоко.

 

Глава 61

— Вы поступаете крайне неосторожно, дитя мое, — отчитывала Эмили Анна, когда девушка позднее вернулась в спальню госпожи. — Совать нос в такие дела не только недостойно вас, но и опасно. Это почти всегда заканчивается того или иного рода неприятностями.

Хозяйка замка сидела перед высоким зеркалом, а Эмили расчесывала ее длинные каштановые волосы. Анна явно пребывала не в лучшем настроении. В прошлом Эмили обычно удавалось смягчить ее несколькими удачно вплетенными в ткань разговора комплиментами или к месту вставленной шуткой. Свободомыслие девушки всегда становилось источником споров между ними, хотя оно же — при том, что Анна тщательно скрывала это, — странным образом связывало обеих женщин.

Но не сейчас. Похоже, старшую из них расстроило известие о скором возвращении мужа из похода.

— Я не ребенок, — возразила Эмили.

— Но ведете себя порой именно так. Подумайте только, ваш шут убил человека. И не какого-то простолюдина, а благородного рыцаря, кастеляна герцога. Теперь он скрывается в моем замке, а вы вынуждаете меня не только делать вид, что ничего не случилось, но и давать ему убежище.

— Он пришел сюда, моя госпожа, не потому, что скрывается от правосудия, а потому, что только здесь чувствует себя среди друзей, среди тех, кто понимает истинный смысл правосудия.

— Неужели дружба с ним так важна для вас, Эмили? Дружба с пройдохой, привыкшим прятаться здесь всякий раз, когда ему прижмут хвост? Разве ради него стоит забывать обо всем и отбрасывать наши законы и традиции?

— Рыцарь погиб в честном поединке, госпожа. У человека похитили жену и убили сына.

— Вы располагаете убедительными доказательствами? Кто может поручиться за этого человека? Кузнец? Мельник? Пекарь?

— А кто поручится за Болдуина? Разбойники, прячущие лица за забралами шлемов? Его жестокость и жадность не нуждаются в свидетелях.

Их взгляды встретились в зеркале.

— Герцогу не требуются свидетели, дитя мое. — После этих слов в комнате повисла напряженная тишина. Понемногу Анна смягчилась. — Послушайте, Эмили, вы прекрасно знаете, что Болдуина не считают здесь другом. Но не заставляйте меня выбирать между вашим сердцем и тем, что мы все понимаем как закон. Каждый сеньор управляет своими вассалами так, как сам считает лучшим. Жадность и черствость всегда были свойственны мужчинам, — продолжала она. — Они раздвигают нам ноги, оставляют в нас свое семя, а потом отворачиваются и сопят в подушку. Вам не понадобится много времени, чтобы понять — этот шут ничем не отличается от других. — Почувствовав, что ее слова больно задели девушку, Анна повернулась и взяла Эмили за руку. — Знай, для меня было бы радостью выставить Болдуина в глупом виде. Но только в отсутствие мужа. Однако твоя цена слишком велика, так что не проси меня становиться на сторону невеж и грубиянов, независимо от их происхождения.

— Ваш выбор в другом, госпожа, — в стремлении к справедливости или отказе от нее.

Глаза Анны похолодели.

— Не упрекайте меня в том, о чем сами не имеете понятия. Вам еще не приходилось управлять, и вы не знаете, какое это бремя. Вы никогда не были под властью мужчины. Да и здесь, при нашем дворе, вы всего лишь гостья. Может быть, пришло время отправить вас назад?

— Что? — изумилась Эмили, никогда прежде не слышавшая таких слов. Анна впервые пустила в ход угрозу.

— Все, что с вами сейчас происходит, еще не жизнь, а лишь подготовка к ней. Ваша жизнь уже определена. И какими бы сильными ни были ваши страсти, вам не изменить того, что предначертано.

— Я говорю не о себе, госпожа, а о человеке, ставшем жертвой несправедливости. Уверяю вас…

— Вы ни в чем не можете меня уверять, — резко перебила девушку Анна, — потому что сами ничего не знаете. Все, что вы говорите, всего лишь мечта. Вы слепы, дитя мое. Слепы и упрямы. И кстати, до сих пор, вопреки стараниям самых отважных рыцарей, так и не смогли найти себе мужа.

— Мужчины, о которых вы говорите, похожи на грязных быков, и воняет от них так же. Для меня они все равно что не существуют.

— А этот низкородный молокосос? Почему вы так уверены, что от него можно ждать большего? Этот позорящий вас флирт должно прекратить. Немедленно.

Понимая, что зашла в своей горячности слишком далеко и обидела Анну, Эмили отступила. Понемногу смягчилась и хозяйка замка.

— Вам всегда хватало смелости спорить со мной, — сказала она, протягивая девушке руку.

— Потому что я всегда доверяла вам, моя госпожа. Потому что вы всегда учили меня поступать правильно.

— Боюсь, ваше доверие переходит разумные пределы, — вздохнула Анна и поднялась.

Эмили опустила голову.

— Я дала ему обещание, госпожа. Прошу вас разрешить ему остаться здесь. Далее я не пойду. Вы бы и не знали ни о чем, если б я сама вам не рассказала. Пожалуйста, позвольте ему остаться.

Анна пристально посмотрела ей в глаза и, по-видимому, не найдя ответа на свои вопросы, покачала головой.

— Что же сделала с вами жизнь, дитя мое, если вы так ожесточены против себе подобных?

— Я не ожесточена ни против них, ни против кого-либо еще. — Эмили опустилась на колени и прижалась щекой к протянутой руке Анны. — Я только вижу, что есть и другой мир.

— Встаньте. — Хозяйка замка бережно помогла ей подняться. — Ваш шут может остаться. По крайней мере, до тех пор, пока Болдуин не спросит о нем. Надеюсь, он поможет сделать так, чтобы временное отсутствие Норберта ощущалось не так сильно.

— Он хорошо обучен, моя госпожа. Вот увидите, все будет в порядке, — радостно пообещала Эмили.

— Меня беспокоит то, чему он учится от вас. Этот другой мир, о котором вы говорите, может оказаться очень реальным. Он может возбудить ваше любопытство. Растревожить ваши чувства. Но поверьте мне, Эмили, он никогда не станет вашим миром, вашим домом.

Эмили содрогнулась от прозвучавшей в словах Анны уверенности и еще раз потерлась щекой о ее руку.

— Я знаю, госпожа.

 

Глава 62

На следующее утро состоялся мой дебют в роли шута перед двором госпожи Анны.

В первый раз я видел большой зал замка только из-за занавеса, когда наблюдал за выступлением Норберта, изучал его трюки. Сейчас это помещение с поднимающимися на тридцать футов могучими арками и заполненное рыцарями и придворными в ярких нарядах выглядело даже внушительнее, чем я себе представлял.

Сердце колотилось от волнения. Не только потому, что мне предстояло выступать перед столь огромной аудиторией. И не только потому, что Трейль по сравнению с Боре казался деревней. И даже не потому, что я должен был завоевать благосклонность новой хозяйки. Я заменял Норберта, шута высшего ранга. Такое доверие накладывало особенную ответственность.

Наконец трубы объявили о прибытии Анны, и в зале появилась хозяйка замка в шелковом платье с длинным шлейфом, за ней вереницей следовали придворные дамы, которые несли подушечки, прохладительные напитки и все прочее, что могло потребоваться госпоже.

Пажи в зеленых с золотым туниках объявили повестку дня, и Анну тут же окружили советники, каждый из которых претендовал на право получить постоянный допуск к уху герцогини. Рыцари, в отличие от своих собратьев в Трейле, не разгуливали в повседневной одежде, а чинно восседали за столами в праздничных нарядах цветов своего сеньора.

Спор, вынесенный на рассмотрение двора, касался претензий бейлифа к местному мельнику. Как и повсюду, бейлиф полагал, что мельник утаивает размеры дохода и должен платить больше. Нечто похожее я наблюдал сотни раз в своей деревне. И не было еще случая, чтобы бейлиф проиграл.

Анна рассеянно выслушала доводы сторон, но потом, похоже, начала уставать. В отсутствие супруга ей приходилось заниматься самыми утомительными и скучными делами, а препирательства мельника с бейлифом полностью соответствовали этой категории.

Взгляд герцогини ушел в сторону.

— То, что здесь происходит, достойно комедии, — сказала она. — Шут, комедия — твой удел. Что скажешь? Выходи и решай.

Я выступил из толпы у нее за спиной. Анна посмотрела на меня немного удивленно, как будто не ожидала обнаружить новое лицо.

— Вы приказали мне решать, госпожа?

Я поклонился.

— Если только ты не так же туп, как они.

По залу раскатился негромкий смех.

— Постараюсь, — сказал я, вызывая в памяти все случаи, когда решения принимались не в пользу моих друзей, — но сначала разгадайте загадку. Что на свете самое смелое?

— Ты на сцене хозяин, шут. Скажи нам, что самое смелое.

— Рубашка бейлифа, моя госпожа. Чуть ли не каждый день она хватает его за горло.

Зал удивленно притих, потом молчание сменилось гулом изумленных голосов. Все смотрели на бейлифа, ожидая его ответа.

Анна повернулась ко мне.

— Норберт сообщил, что хочет подлечиться, но он умолчал о том, что передает дела такому остроумцу. Подойди сюда. Я тебя знаю?

Я опустился перед ней на колени и сдернул шапочку.

— Меня зовут Хью, добрая госпожа. Мы встречались с вами однажды. На дороге в Трейль.

— А, господин Руж! — воскликнула она, выражением лица давая понять, что хорошо знает, с кем говорит. — Сегодня вы выглядите получше, чем тогда. Кажется, вас неплохо залатали. К тому же вы нашли себе новое ремесло. Тогда, если не ошибаюсь, вы были весьма воинственно настроены и спешили кого-то спасать.

— Из доспехов на мне было только это. — Я дотронулся до клетчатой туники. — А из оружия лишь посох. Надеюсь, по мне не очень скучали.

— Трудно скучать по тому, кто никуда не исчезает, — с язвительной усмешкой ответила Анна.

Кое-кто из дам начал хихикать. Я церемонно поклонился, отдавая должное ее остроумию.

— Норберт дал тебе самые лучшие рекомендации и обещал, что с тобой мы не будем скучать. К тому же при дворе у тебя нашлись и другие защитники. И что же? Не успел сделать и нескольких шагов, а уже испачкал сапоги. Итак, ты принимаешь сторону мельника?

— Сторону справедливости, госпожа. — В зале становилось жарко. — И правосудия.

— Справедливости и правосудия… Что шут знает о справедливости и правосудии? Этим занимаются толкователи законов и права.

Я уважительно поклонился.

— Закон здесь — вы, госпожа. Вам и судить, кто прав. Как сказал Августин: «Без правосудия королевства всего лишь банды преступников».

— Я вижу, ты многое успел познать. Наверное, вел интересную жизнь.

Я кивнул в сторону бейлифа.

— Вообще-то я хорошо знаком только с преступниками. Остальное — догадка.

В зале снова засмеялись. Громче, чем в первый раз. Даже Анна снизошла до улыбки.

— Шут, цитирующий Августина? Это что-то новенькое. Кто ты?

— Глупец, не знающий латыни, глупее глупца, знающего ее.

И снова смех, даже аплодисменты. И еще одна улыбка от Анны.

— Меня воспитывали голиарды, ваша милость. Они научили меня многому такому, что ни на что не годится. — Я встал на руки, постоял, удерживая равновесие, убрал одну руку. — И кое-чему полезному… надеюсь.

Хозяйка замка одобрительно кивнула.

— Ты прав. — Она похлопала в ладоши и повернулась к бейлифу. — Что ж, сегодня я вынуждена принять сторону шута. Он победил. Прости меня, но остроумие оказалось сильнее права. Уверена, что в следующий раз весы склонятся в твою пользу.

Бейлиф бросил на меня сердитый взгляд, потом поклонился и отступил.

— Принимаю ваше решение, госпожа.

Я снова встал на ноги.

— Что ж, шут, твои друзья меня не обманули. Норберт хорошо с тобой поработал. Ты принят.

Я поклонился.

— Спасибо, госпожа. Вы не разочаруетесь.

Меня наполнила необыкновенная легкость. Я выступал перед огромной аудиторией и победил. Впервые за долгое время у меня не было ощущения притаившейся где-то опасности. Я подмигнул Эмили, и она улыбнулась в ответ.

— Останешься по крайней мере до возвращения моего мужа, — резко добавила Анна. — И сразу предупреждаю, что его понятия о праве и отношение к обычаям весьма отличны от моих. Не думаю, что он поддастся очарованию шута, знающего латынь.

 

Глава 63

Следующие дни я занимался тем, что развлекал госпожу чтением стихов и историй, которые помнил еще с детства, и сопровождал шуточными комментариями заседания двора, когда возникала необходимость разбавить смехом утомительную рутину.

Все мои проблемы постепенно отдалялись. Я даже поймал себя на том, что получаю удовольствие от новой роли и той власти, которую дает допуск к уху герцогини.

Несколько раз мне удавалось, представив ту или ситуацию в смешном свете, повернуть ход мыслей хозяйки замка и склонить ее к определенному решению, всегда в пользу пострадавшей стороны. Я чувствовал, что она прислушивается к моему мнению, пусть даже и облеченному в шутливую форму, ищет моего совета и нередко предпочитает мою оценку дела той, которую дают ей приближенные. У меня неплохо получалось!

И Эмили тоже казалась довольной. Не раз я ловил ее одобрительный взгляд, хотя бывать наедине после той встречи в первый день нам уже не доводилось.

Однажды в конце заседания Анна подозвала меня и спросила:

— Ты ездишь верхом, шут?

— Да.

— Тогда я прикажу оседлать для тебя лошадь. Хочу, чтобы ты сопровождал меня завтра на прогулке. Будь готов на утренней заре.

Прогулка… с герцогиней…

То была необычайная честь, что подтвердил и Норберт. Всю ночь я проворочался на соломенном тюфяке. Куда она собирается? Зачем берет меня с собой? В перерыве между приступами кашля Норберт, отхаркнув мокроту, пробормотал:

— Не слишком-то привыкай к моей шапке. Я скоро вернусь.

На рассвете следующего дня я уже стоял у конюшен, ожидая увидеть толпу разодетых придворных.

Однако уже с самого начала стало ясно, что мы отправляемся отнюдь не на увеселительную прогулку. Анна явилась в верховом костюме, сопровождаемая двумя рыцарями, которых я уже знал: ее политическим советником, Бернаром Дева, и капитаном стражи по имени Жиль. С ней был и мавр, тот самый великан, помогавший мне сесть на лошадь в лесу, — он постоянно находился при госпоже, исполняя, по-видимому, роль ее телохранителя. Дополнительную охрану обеспечивала дюжина солдат.

Никто не говорил, куда мы направляемся, а демонстрировать любопытство я, разумеется, не стал.

С первым светом ворота распахнулись, и наш отряд выехал из Боре. Небо над далекими восточными холмами уже прорезали оранжевые полоски. Мы сразу же повернули на юг.

Я ехал следом за знатью, перед арьергардом. Анна оказалась прекрасной наездницей, умело управлявшей резвой кобылкой. Время от времени она перебрасывалась несколькими словами со своими советниками, но по большей части мы ехали молча и довольно быстро. Первую остановку сделали примерно через час, после того как переправились через небольшую речушку.

Я начал немного нервничать. Мы приближались к Трейлю, владениям Болдуина. За мной никто не наблюдал, меня никто не стерег, но тревожные мысли то и дело проскакивали.

Зачем Анна пригласила меня в эту поездку? Что, если меня собираются выдать герцогу?

Достигнув развилки, отряд повернул на юго-запад. Теперь мы скакали по совершенно незнакомой мне дороге, мимо холмов с раскинувшимися на их склонах деревушками, а к полудню углубились в лес, столь густой, что порой деревья просто преграждали путь. Теперь нас вел Жиль. Внезапно он остановился и объявил:

— Здесь заканчиваются наши владения, госпожа. Мы вступаем на территорию Трейля.

И все же мы проследовали дальше. Кровь в жилах бежала все быстрее и быстрее. Я не понимал, что происходит. Попытаться сбежать? Но куда податься? Да и при желании они схватили бы меня без особого труда.

Я смотрел в спину едущей впереди Анны, вынужденный поневоле доверять этой женщине. Главное — не показывать страх. При этом я отчетливо сознавал, что, доверяясь благородным, неизменно попадешь в еще худшую переделку. Что, если они собираются предать меня и сейчас?

Устав от томительных размышлений, я пришпорил своего жеребца и догнал Анну. Некоторое время мы скакали бок о бок, но она молчала, хотя и видела вопрос в моих глазах.

— Хочешь знать, зачем я пригласила тебя с собой? — спросила наконец герцогиня.

Я кивнул.

Она не ответила.

По обе стороны дороги снова появились признаки жизни. Замелькали дома и фермы. Я прочел выцарапанную на дереве надпись — Сен-Сесиль.

Жиль сбавил ход.

Анна сделала мне знак приблизиться.

Я подъехал, замирая от страха, — в любой момент из-за кустов могли появиться солдаты Болдуина.

— Вот и ответ на твой вопрос, — сухо сказала она. — Если в деревне мы увидим то, о чем меня предупредили, то на обратном пути нам понадобятся твои услуги.

 

Глава 64

Я расслабился, но только на мгновение. В нос ударил смрад. Вонь от гниения, запах смерти.

Потом впереди, над верхушками деревьев, поднялись струйки дыма. Даже листья были как будто опалены тошнотворным чадом от сгоревшей плоти.

Память моментально отбросила меня назад, в прошлое…

Киботос.

Анна ехала впереди, как будто не чувствуя отвратительной вони. Что касается меня, то опасения за собственную судьбу сменились ощущением приближения чего-то ужасного.

Дорога расширилась. Поляна. За ней — каменный мостик. Мы оказались на окраине городка, но его самого не было. Было лишь то, что осталось от домишек, — обвалившиеся соломенные крыши, пепелища, дымок от тлеющих головешек. И вокруг всего этого сидели люди; притихшие, окаменевшие от горя, с растерянным выражением на измазанных сажей лицах, они как будто подражали молчанию мертвецов.

Мы въехали в деревню. Практически все жилища были сожжены до основания, так что от них остались только загнанные глубоко в землю, обгоревшие колья. На кольях висело что-то черное, обугленное, жалкое, неузнаваемое. Жуткая смесь запахов — сгоревших волос, плоти, крови — выворачивала внутренности наизнанку. Колья перед сожженными хижинами походили на некие языческие знаки предупреждения, выпотрошенных животных, назначение которых — отпугивать демонов от уже не существующих жилищ.

— Что это? — спросила, проезжая мимо, Анна.

Прежде чем ответить, Жиль сделал глубокий вдох.

— Дети, госпожа.

Герцогиня натянула поводья, и я заметил, как побледнели ее щеки. Несколько мгновений она неотрывно смотрела на жуткие останки и даже покачнулась, однако взяла себя в руки и, обратившись к молчаливым жителям, твердым голосом спросила:

— Что здесь случилось?

Ей никто не ответил, люди молча смотрели в пустоту. Я по-настоящему испугался от мысли, что им просто отрезали языки.

— С вами говорит госпожа Анна из Боре! — крикнул Жиль. — Так что здесь случилось?

В это мгновение за нашими спинами раздался жуткий вопль. Все повернулись — к нам, занеся над головой топор, бежал громадного роста мужчина в потрепанной шкуре.

Когда ему оставалось сделать несколько шагов, один из солдат выставил копье, и великан, споткнувшись, грохнулся на землю. К нему тут же бросились еще два солдата; первый, приставив к шее нападавшего меч, вопросительно посмотрел на Анну.

Какая-то женщина, с криком сорвавшись с места, кинулась было к незнакомцу, но была остановлена. Лежащий на земле мужчина даже не повернулся к ней, скорбный взгляд его был прикован к Анне.

— Он потерял здесь сына, — подал голос кто-то из сидевших, — и дом.

Я посмотрел на говорящего — это был сухощавый седоволосый старик в поношенной, обгоревшей одежде.

Не дождавшись сигнала, солдат уже занес меч над поверженным великаном, но в последний момент его остановила Анна:

— Отпустите.

Солдаты поставили мужчину на ноги и подтолкнули к благодарной жене, где он и остался, тяжело дыша, угрюмый, бессловесный.

— Что здесь случилось? Расскажи нам, — обратилась Анна теперь уже в седоволосому.

— Они появились ночью. Безликие трусы с черными крестами. Их лица были скрыты масками. Они говорили, что должны очистить деревню от греха. Что мы украли у Него.

— Украли? Что? — спросила герцогиня.

— Что-то священное, некое сокровище. Что-то такое, что они нигде не могли найти. Детей отняли от матерей. Насадили на колья. Потом сожгли. У нас на глазах. Их крики до сих пор стоят у нас в ушах.

Я оглянулся. Здесь явно побывали люди Болдуина. Это была их работа — с той же звериной жестокостью они бросили в огонь моего сына. Только теперь те, кто учинил кровавую бойню, превзошли самих себя. Норкросс был мертв, но ад продолжался.

— Что они нашли, эти убийцы? — спросила Анна.

Ему ответил мужчина с пепельно-серым от горя лицом.

— Не знаю. Они сожгли деревню и ускакали. Я мэр этого городка. Только городка больше нет. Может, вам стоит спросить у Арно. Да, спросите у Арно.

Анна спешилась и, подойдя к мэру, посмотрела ему в лицо.

— Кто такой Арно?

Мэр презрительно хмыкнул и, не говоря ни слова, повернулся и пошел по пустой улице. Анна в сопровождении стражи последовала за ним.

Мы шли по уничтоженному поселку. От разрушенных, сровненных с землей конюшен несло вонью — там сгорели лошади; от мельницы осталось больше пепла, чем камня. Единственным сохранившимся строением была забрызганная кровью деревянная церковь.

Мэр остановился у приземистой каменной лачуги. На двери — кровь, но не брызги, не пятна, а грубо нарисованные кресты. Изнутри шел запах, похожий на тот, что бывает на скотобойнях.

Затаив дыхание, мы вошли в дом.

Анна охнула.

Жилище было разорено — жалкая мебель расколота на мелкие куски, порублена в щепки; земля под ней взрыта. У дальней стены два подвешенных за руки тела, мужчины и женщины, с содранной кожей. Под ногами — отрубленные головы.

Тело мое сжалось от ужаса, дыхание сперло. Я и раньше видел ужасные вещи. Отрубленные и поджаренные головы, освежеванные тела. Я видел, но не хотел об этом вспоминать. И все же в памяти встали те страшные картины: Нико, Робер… залитые кровью улицы Антиохии.

Я отвернулся.

— Давайте, спрашивайте Арно. — Мэр усмехнулся. — Может быть, он ответит на ваши вопросы, герцогиня.

Потрясенные, мы молчали.

— Арно родился в этой лачуге и всегда называл ее своим домом. Он был храбрейшим из нас, рыцарем при тулузском дворе. И все же они зарезали его, как свинью. Вырезали чрево у его жены. Искали сокровище. «Украденное у Бога». Он только что вернулся из похода.

— Где он сражался? — спросил Жиль.

Я уже знал. Я видел все эти ужасы. Я знал, но молчал.

— В Святой земле, — бросил мэр.

 

Глава 65

Я повернулся и пошел прочь от лачуги, пытаясь стереть из памяти жуткую, отвратительную картину. Все это я уже видел. Повешенных, с выпущенными внутренностями мужчин и женщин, разбросанные куски человеческих тел. Как будто убийства уже стали привычным делом.

Киботос. Антиохия. Крестовый поход…

Всадники, появляющиеся в ночи… Воры и убийцы, прячущие свое лицо… Сожженные и разоренные городки и деревни… Кто за этим стоит? Болдуин? Норкросс мертв. Неужели его люди по-прежнему творят что хотят, запугивая и убивая мирных жителей? И какое драгоценное сокровище они ищут?

Подумай, сказал я себе. Сложи все вместе. Что может означать эта загадка? Почему ты не можешь ее разгадать?

Крестовый поход… О нем упоминали везде. Из крестового похода только что вернулся Арно. И Адемар, об ужасной смерти которого я слышал при дворе Болдуина. Их деревни подверглись разграблению и были преданы огню… как и мой постоялый двор.

Холодок страха пополз по спине. Эти безликие всадники, не уступающие в жестокости туркам… Не они ли убили мою жену и сына?

Холодный, липкий пот студил кожу. Все складывалось.

Убийцы не имели никаких отличительных знаков, только черный крест.

Никто не знал, откуда они появляются и что ищут.

И еще кое-что вспомнилось мне. Мэттью сказал, что им был нужен только мой дом, только мой постоялый двор, что они искали только меня.

Зачем я им нужен?

Мы тронулись в обратный путь. Все молчали. Снова и снова пытался я найти ответ на мучительный вопрос: что им от меня нужно? В моем дорожном мешке не было ничего, кроме дешевых побрякушек. Старые ножны с непонятной надписью, которые я нашел в горах? Крест, украденный из церквушки в Антиохии? Нет, нет!

Я посмотрел на Анну, которая ехала впереди. Лицо у нее было напряженное и угрюмое, как у человека, одолеваемого тяжелыми думами или ведущего какую-то внутреннюю борьбу. Что-то было не так.

Зачем мы приезжали сюда? Что ей нужно было увидеть?

И тут я понял. Ее муж, герцог… он вот-вот должен вернуться. Из крестового похода.

Анна знала.

Знала, что происходит.

В груди у меня похолодело. Все это время я был уверен, что за злодеяниями стоит Норкросс, что это он мстил мне за участие в походе. А если я ошибался? Если это не он, а Анна? Возможно ли такое? Возможно ли, что ответ на все мои вопросы кроется не в Трейле, а в Боре?

Я вдруг понял, что не могу больше оставаться здесь. В Боре таилась опасность. Неизвестная опасность.

— Шут, поди сюда, — позвала Анна. — Подними мне настроение. Расскажи пару шуток. Повесели нас.

— Не могу, — ответил я, делая вид, что все еще не оправился от ужаса увиденного.

Впрочем, так оно и было.

— Понимаю, — со вздохом кивнула Анна.

Нет, не понимаешь, подумал я.

Остаток пути мы проделали в полном молчании.

 

Глава 66

Следующие несколько дней я не спускал глаз с Анны, пытаясь понять, может ли она иметь какое-то отношение к убийствам рыцарей. И к смерти Софи и Филиппа.

Ее супруг должен был вернуться со дня на день, и весь Боре пребывал в состоянии волнения, беспокойства и подготовки к возвращению хозяина. На башнях вывешивали флаги, торговцы раскладывали самые лучшие товары, кастелян выстраивал войско парадным строем.

Кому я мог доверять?

Воскресным утром, когда Эмили вместе с другими придворными дамами вышла из часовни, я уже дожидался ее. Мы переглянулись и замедлили шаг, чтобы остаться наедине.

— Моя госпожа, — сказал я, отводя ее в сторону. — Знаю, что не имею права и не должен просить, но мне необходима ваша помощь.

— Сюда. — Она направилась к скамеечке и, когда мы сели, приподняла скрывавший ее лицо капюшон. — Что случилось, Хью?

Я немного помолчал, подыскивая нужные слова. Начать было трудно.

— Поверьте, я никогда не заговорил бы об этом без крайней нужды. Все знают, что вы служите госпоже верой и правдой.

Она состроила гримаску.

— Пожалуйста, Хью, говори начистоту. Разве я не доказала, что мне можно доверять?

— Доказали. Много раз.

Тяжело вздохнув, я рассказал о прогулке в Сен-Сесиль и тех ужасах, которые мы там увидели. Рассказал во всех деталях: о преданных жуткой смерти и сожженных детях, об обезглавленном рыцаре, о том, что прочно засело в моей памяти.

Потом я рассказал об Адемаре, известие о трагической участи которого застигло меня при дворе Болдуина. Оба рыцаря погибли при схожих обстоятельствах, их деревни подверглись безжалостному разорению. Оба лишь недавно вернулись из крестового похода. Как и я.

— Зачем ты все это мне рассказываешь? — спросила наконец Эмили.

— Скажите, вы слышали о чем-то подобном? При дворе? В замке?

— Нет, никогда. А что, должна была? Это ужасно.

— Не слышали о вернувшихся и исчезнувших рыцарях? О священных реликвиях, привезенных из Святой земли? О вещах столь ценных, что простому шуту вроде меня и знать о них не позволено?

— Ты моя единственная реликвия из Святой земли, — улыбнулась Эмили, пытаясь рассеять мое мрачное настроение.

И вместе с тем я видел, что рассказ задел ее, что известия о чудовищных убийствах не оставили ее равнодушной. Почему они случились именно сейчас? Теперь и Эмили искала ответ на эту загадку.

Она медленно вздохнула.

— Я ничего не знала. В замке и при дворе говорят только о том, что Стефен уже выслал авангард для приведения дел в порядок и…

Кровь застыла у меня в жилах.

— Они уже здесь? В замке?

— Я случайно слышала, как о них отзывался наш управляющий. С презрением. Он много лет состоит на службе у герцога, а эти люди… им поручено что-то нехорошее. И еще он считает, что они недостойны звания рыцаря.

— Недостойны?

— Да, у них нет представления о чести. Нет понятия о верности. По его словам, им следует спать со свиньями, поскольку они мало чем от них отличаются. А почему ты спрашиваешь, Хью?

Эмили посмотрела мне в глаза. Я увидел в них страх и почувствовал себя виноватым.

— Те злодеи… они охотятся за чем-то. Не знаю, за чем. И ваша госпожа… думаю, она не так уж невинна. Может быть, за убийствами стоят люди Стефена, но Анна определенно что-то знает.

— Нет! Не могу поверить! — воскликнула Эмили. — Ты говоришь, что это дело очень важно для тебя. То, о чем ты рассказываешь, ужасно… отвратительно. Если это дело рук Стефена или Анны, им придется за все ответить перед Богом. Но почему для тебя так важно докопаться до истины? Почему ты подвергаешь себя такому риску?

— Дело не в Анне и не в Стефене, — сглотнув подступивший к горлу комок, сказал я. — Дело в моей жене и моем ребенке. Эмили, у меня нет сомнений, что их убили те же самые люди.

Я откинулся на спинку скамьи, пытаясь сложить воедино разрозненные детали головоломки. Кто они, солдаты, присланные герцогом? Почему управляющий считает их недостойными звания рыцарей? Они вернулись из крестового похода. Как Адемар. Как Арно.

И как я.

— Я должна поговорить с ней, — сказала Эмили. — Если твои подозрения верны, я не буду здесь больше служить.

— Нет! Не говорите ей ничего! Ни слова! Те люди очень опасны. Они способны убить без раздумий.

— Слишком поздно. — Эмили посмотрела на меня как-то странно, без тревоги, но растерянно. — Дело в том, Хью, что пока ты отсутствовал, я, кажется, тоже кое-что видела.

 

Глава 67

Анна вздрогнула, услышав осторожные, крадущиеся шаги, приближавшиеся к ней через разросшуюся под балконом живую изгородь. Сначала она никого не увидела и лишь ощутила, как ощущают перемену ветра, чье-то зловещее присутствие. И почти сразу же появился он.

Высокий, большой, с обезображенным шрамами лицом, он пугал, однако, не ими — холодеть от страха заставляли его глаза. На скрытом под глубоко надвинутым капюшоном лице они казались темными, застывшими озерами. Да, ее пугали его глаза. И еще маленький черный крест на капюшоне.

— Вы не в церкви, рыцарь?

Она нахмурилась, стараясь спрятать страх под маской иронии.

— За меня не тревожьтесь. — Голос как будто вытекал из-под капюшона холодной струйкой. — С Богом я как-нибудь договорюсь сам.

Этот человек, представший перед ней как проситель, был способен на любую жестокость. Истрепанная рыцарская туника больше напоминала лохмотья бродяги. И все же ей приходилось не только терпеть его, но и иметь с ним дело.

— Я не могу не тревожиться о вас, Морган, — уже не скрывая презрения, сказала Анна, — потому что вам уготован ад. Вы сеете зло. Ваши действия оскверняют саму цель, которую вы преследуете.

— Я, госпожа, может быть, и сгорю в аду, но тем самым освещу другим путь к Господу. Вам, например…

— Не обольщайте себя надеждой — вы не доверенное лицо Господа, — усмехнулась она. — Когда я думаю о том, что вы действуете по поручению моего супруга, у меня мурашки бегут по спине.

Он поклонился, нисколько не обидевшись.

— Вам не стоит беспокоиться из-за моей работы. Достаточно знать, что я делаю ее. И делаю хорошо.

— Я знаю, насколько хорошо вы ее делаете, рыцарь. Я была там.

— Там, госпожа?

Глаза его сузились в прищуре.

— В Сен-Сесили. Я видела, что вы там устроили. Такой жестокости устыдились бы даже чудовища из ада. Я видела, в каком состоянии вы оставили деревню.

— Мы оставили ее в лучшем состоянии, чем то, в каком она была до нас. Мы подтолкнули их поближе к Богу.

— Поближе к Богу? — Анна сделала шаг вперед и вперила взгляд в темные, бездонные глаза. — А тот рыцарь, Арно? С него содрали кожу.

— Он не пожелал склониться перед нами, моя госпожа.

— И дети тоже? Они тоже не пожелали склониться? Ответьте, Морган, ради какой такой великой цели вы поджарили невинных?

— Ради вот этого, — тихо ответил рыцарь и достал из-под туники простенький деревянный крест, который легко поместился у него на ладони. — Возьмите.

Он вложил трофей ей в руку.

Анна невольно затаила дыхание, хотя первым ее порывом было плюнуть на крест и швырнуть в кусты.

— Эта простенькая на вид безделушка проделала далекий путь, моя госпожа. Из Рима в Византию. Тысячу лет назад. А теперь ее держите вы. Три сотни лет она пролежала в гробу самого святого Павла. Потом ее раскопал император Константин. Этот крест изменил ход истории. — По лицу рыцаря скользнула улыбка. — Вот почему вам не нужно молиться обо мне, госпожа.

Руки Анны, державшие священную реликвию, задрожали. Во рту пересохло.

— Мой муж, несомненно, почтет за честь владеть ею. Однако ж вы знаете, что ему нужно нечто более важное. Как идут поиски?

— Мы делаем все, что можем.

Рыцарь склонил голову.

— Тогда поторапливайтесь. До сих пор вам попадалась только мелочь, безделицы по сравнению с настоящим призом. Мой муж сейчас в Ниме, в нескольких днях пути отсюда. Если Стефен узнает, что вы подвели его, я не удивлюсь, увидев на колу вашу голову.

— Я встречу смерть с улыбкой, зная, что заслужил вечную жизнь.

— Улыбаться буду я, Морган, можете не сомневаться. — Анна поплотнее закуталась в накидку и повернулась к замку. — Улыбаться буду я, представляя вас поджаривающимся на адском огне.

 

Глава 68

Несмотря на все старания, я так и не обнаружил следов нечестивых убийц, как не встретил и кого-либо, кто знал бы хоть что-то о загадочных рыцарях с черным крестом. Не удалось мне и проникнуть в солдатские бараки. А между тем время истекало. Возвращение герцога ожидалось со дня на день, и с его приездом мое положение в замке могло измениться.

Два дня спустя после нашего разговора Эмили подошла ко мне, когда я играл в солдатики с двухлетним сыном герцогини, Уильямом.

Заметив, что я хмурюсь, она с улыбкой сказала:

— Не печалься. Я нашла тебе работу.

Вечером, объяснила Эмили, управляющий устраивает вечеринку по случаю скорой свадьбы Жиля, капитана дворцовой стражи. Там будут рыцари, солдаты, стражники. Много выпивки и много хвастовства.

— Я устроила так, что ты тоже там будешь, — сообщила она.

— У вас талант все устраивать, госпожа. Мне остается только еще раз выразить свою благодарность.

— Ты отблагодаришь меня, если найдешь то, что ищешь, — улыбнулась Эмили, положив руку на мое плечо. — И пожалуйста, Хью, будь осторожен.

Вино в тот вечер лилось рекой, и песни, если можно назвать так то, что вылетало из луженых глоток, долго не смолкали. Приятели Жиля один за другим вставали с мест и произносили пожелания, совсем не предназначенные для нежных женских ушей. К счастью, женщин там и не было. Мало-помалу речи становились все короче и путанее, пожелания все откровеннее, и многие падали на скамью, так и не выразив мысль полностью. Моя очередь подошла в самом конце, когда весельчаки уже готовились вместе с женихом отправиться в городской бордель.

Я должен был смешить их, однако ж глаза мои искали рыцарей в темных одеждах. Позабавить пьяного — дело нехитрое, тут достаточно нескольких простых фокусов. Продемонстрировав пару примеров ловкости рук, которым обучил меня Норберт, я заслужил уважительное внимание и перешел к следующему пункту программы.

— У одного парня был петушок, который никогда не спал, — начал я, кивая в сторону жениха. — Как он ни старался его положить, ничего не получалось.

— Эй, не преувеличивай, — притворно смутился Жиль. — Да и зачем всем знать о моей тайне?

— Что он только ни делал, к кому ни обращался, ничего не помогало — хрен торчал, как морковка из грядки. В конце концов бедняга отправился к местному аптекарю, где встретил потрясающую красотку. «Мне нужен ваш отец», — сказал он. «Мой отец недавно умер, — отвечала молодка, — так что здесь теперь заправляем мы с сестрой. Но не стесняйтесь, мы поможем вам так же, как помог бы и он». Делать было нечего, и наш герой спустил штаны. «Видите? Эта штука пребывает в таком состоянии постоянно. Как у какого-нибудь жеребца. Что вы мне предложите?» Дочка аптекаря задумалась, а потом сказала: «Подождите, я посоветуюсь с сестрой». Через минуту она вернулась с маленьким мешочком. «Как насчет сотни золотых монет и половины нашего семейного предприятия?»

Комната содрогнулась от смеха.

— Давай еще!

Я начал другую, о священнике и говорящей вороне, но тут со двора донесся пронзительный крик. Простучали копыта. И снова крик. Кричал мужчина.

— Помогите! Бога ради, помогите! Убивают!

Пьяный смех прекратился. Несколько человек, пошатываясь, подошли к выходящему во двор окну. Я последовал за ними и, выглянув в узкий проем, увидел, как двое в темных одеждах тащат, подхватив под руки, третьего.

Шлемы с прорезью, мечи на поясе… Точно так их описывала Эмили. И были они не в доспехах, а в длинных, похожих на монашеские рясы рубахах. На ногах — поношенные сандалии.

Пленник продолжал звать на помощь, и крики его эхом отскакивали от каменных стен.

В какой-то момент он поднял голову, и я увидел его лицо. Мое собственное исказилось от ужаса.

То был мэр Сен-Сесили — тот самый человек, который всего лишь несколько дней назад стоял перед Анной. Они поволокли его к башне.

— Кто эти люди? — негромко спросил я стоявшего рядом солдата.

— Эти псы? Новые дружки нашего герцога. Воротившиеся…

— Воротившиеся… — шепотом повторил я, следуя взглядом за несчастным мэром, которого втаскивали в башню.

Тяжелые деревянные двери закрылись, и крики пленника растворились в ночи.

— Это не наше дело, — со вздохом заметил Бертран, управляющий герцога, и, отступив от окна, повернулся к жениху. — Эй, Жиль, в городе нас ждут красотки. Не пора ли в последний раз смазать клинок, а?

Сердце мое колотилось. Я никак не мог успокоиться. Нужно поговорить с мэром Сен-Сесили. Может быть, ему что-то известно о ночных разбойниках, наводящих ужас на соседние городки и деревни. Кое-что еще не давало мне покоя. Эти безжалостные убийцы… Воротившиеся… Что-то подсказывало, что я уже видел их где-то.

Но где?

 

Глава 69

С трудом дождавшись следующей ночи, я тихонько встал с тюфяка. Норберт мирно посапывал на своей кровати. Я сунул нож под тунику и на цыпочках вышел из комнаты. Лестница за кухней привела меня на главный этаж. Путь предстоял долгий, через весь замок, но я знал, что должен попасть в башню. В конце концов, шут на то и шут, чтобы пройти туда, куда нет хода другим.

Я шел по длинным темным коридорам, где лишь гуляли сквозняки да танцевали на стенах тени от тающих свечей. Путь мой лежал мимо дверей большого зала. Несколько рыцарей еще сидели за столом, потягивая вино и разговаривая, тогда как другие уже спали, устроившись неподалеку прямо на полу. Иногда встречались стражники, но никто не останавливал меня, шута их госпожи.

Замок был выстроен в форме буквы U, с длинной лоджией из каменных арок по внутреннему периметру. Пройдя по всему этажу, я выскользнул во двор, и в этот момент глянувшая из-за туч луна осветила таинственную башню, в которую рыцари затащили своего пленника.

Проникнуть в нее оказалось легко, поскольку вход никто не охранял, но куда идти дальше? Кто и что ожидало меня здесь? Грудь моя стеснилась.

Я стал подниматься, преследуемый сквозняком, по узким каменным ступенькам. Запах, вначале едва уловимый, становился все гуще, все неприятнее. То был хорошо знакомый дух смерти.

На третьей площадке я едва не столкнулся с двумя стражниками. Один был высокий, медлительный, другой приземистый, с маленькими, злыми и жадными глазками. На солдат герцога они никак не походили.

— Заблудился, рыжий? — проворчал тот, что пониже.

— Никогда здесь не был. Можно заглянуть? Одним глазком?

— Все, нагулялся. — Он шагнул ко мне. — Проваливай отсюда.

Я повернулся к нему и, сделав большие глаза, как будто увидел что-то, провел рукой у его уха.

— Смотри-ка! — В пальцах у меня оказался длинный шелковый платок. — Ну, пропустишь? Может быть, этим несчастным и не доведется больше посмеяться.

Коротышка протянул руку и пощупал шелк. Потом забрал его у меня, сунул под одежду и, убедившись в том, что коридор пуст, кивнул.

— Давай, но только быстро. Там все равно ничего интересного, кроме чумы. Загляни — и назад.

— Спасибо, сир, — поблагодарил я. — Пусть ваш клинок никогда не затупится.

Прошмыгнув мимо него под арку, я взбежал по лестнице и оказался в коридоре, по обе стороны которого располагались узкие каменные мешки. В нос ударила отвратительная вонь, и я невольно задержал дыхание. Только бы тот, кто мне нужен, был здесь.

Только бы мэр Сен-Сесили был еще жив.

 

Глава 70

Я пробирался по тесному коридору, задыхаясь от гнусного смрада. Колеблющийся свет чадящего факела выхватывал из темноты похожие на гробы зарешеченные ниши, высота которых едва достигала четырех футов. В них, свернувшиеся подобно бродячим псам, лежали несчастные узники.

Подстегиваемый отвратительным запахом и беспокойством — в конце концов, настроение у стражей могло измениться в любой момент, — я двинулся вперед. Только бы он был жив. Только бы жив…

В первой камере мой взгляд наткнулся на голого и невероятно худого мужчину с черной бородой, который неподвижно лежал на спине. Во второй я увидел съежившегося в углу темнокожего турка в дырявой серой рубахе. Ни один из них не обратил на меня никакого внимания. Из камер воняло так, что мне пришлось отвернуться. Валявшуюся на полу чашку облепили голодные крысы.

Тот, кого я искал, находился в третьей камере. Мэр Сен-Сесили лежал, сжавшись в комок и подтянув к животу колени. На руках его виднелись темные пятна синяков, на лице — корка засохшей крови. Бедняга не шевелился и даже, как мне показалось, не дышал.

— Сир… — Я подобрался поближе к камере. Мне нужно было поговорить с ним. Узнать, кто такие эти темные рыцари. Что они искали в деревне. Какое сокровище могло стоить жизни столь многим людям.

Я потряс решетку.

— Сир… пожалуйста… — умоляюще прошептал я.

Узнает ли он меня? Захочет ли разговаривать? А если закричит?

Внезапно в соседней камере кто-то громко застонал. Я сделал еще один шаг и увидел достойное жалости несчастное существо — женщину с бледной, почти прозрачной кожей, с высохшими, как солома, волосами, худую, словно привидение. Прижав ладони к лицу, она бормотала что-то неразборчивое. Кожа ее была покрыта язвами.

Я вздрогнул. Ну и зрелище! Что же такого совершила эта бедняжка? За какие грехи ее наказали столь жестоким образом, оставив гнить заживо в каменной норе?

Я вернулся к мэру. Время истекало.

— Вы слышите меня, сир? Я видел вас в Сен-Сесили…

Сумасшедшая в соседней камере запричитала громче. Я прошипел, чтобы она замолчала, и тут…

Словно ледяные пальцы сжали сердце.

Слова, которые она бормотала… Раскачиваясь и закрывая лицо руками, несчастная повторяла и повторяла одно и то же, нараспев… как молитву… Громче… еще громче…

Боже! Этого не могло быть! Я не верил своим ушам.

Встретила девушка молодца-странника

В тихую лунную ночь…

 

Глава 71

Сердце забилось в груди, как птица в тесной клетке. Этого не может быть! Не может быть… не может…

Подбежав к ее камере, я прижался к ржавой решетке, стараясь разглядеть стертые тенями черты лица.

Много страшных картин осталось в моей памяти: отрешенные глаза падающего в пропасть Нико… удивленное лицо Робера, глядящего на разрубивший его меч… занесенный над моей головой меч в руке огромного турка… Но даже эти жуткие сцены не подготовили меня к тому, что я видел сейчас.

Я смотрел на жену… ту, которую считал умершей.

— Софи?

Слово, даже произнесенное шепотом, застряло в горле.

Она словно не слышала.

— Софи! — позвал я уже громче, чувствуя, что сердце вот-вот сорвется в пропасть и разобьется на куски.

Она подняла голову и повернулась ко мне.

— Софи, это ты?

Женщина лежала, свернувшись, в тени, и я все еще не был уверен, что вижу свою жену. Скудный свет от ближайшего факела не позволял рассмотреть детали изможденного лица, превратившегося в обтянутую сухой кожей маску. Волосы, некогда пахшие медовой свежестью, свисали грязными, спутанными космами, уже не золотыми, а серебряными. Из провалившихся глаз, пустых и остекленелых, сочился желтоватый гной. И все же… нос, мягкая линия подбородка, нежный изгиб шеи были знакомы мне… я не мог ошибиться… Неужели это Софи? Неужели эта съежившаяся на грязном каменном полу, покрытая язвами, полусумасшедшая несчастная — Софи?

Да, она! Теперь я уже не сомневался.

— Софи! — воскликнул я, в отчаянии протягивая руки между решетками.

Она наконец-то повернулась ко мне, и тусклый свет разлился по ее лицу. И все равно я не верил своим глазам! Как она могла оказаться здесь? Как вообще жива?

Слезы потекли по моим щекам. Я протянул руки. Софи. Живая. Теперь я знал это наверняка.

— Софи… посмотри… Это я, Хью.

Прекрасный образ, навечно запечатленный в моей памяти, не совпадал с тем, что предлагала действительность. И все же при звуке моего голоса глаза ее блеснули. Она была больна, истощена, но все же держалась, цепляясь даже за то ужасное существование, в которое превратилась ее жизнь. Узнала ли она меня?

— Мы должны вернуть им все, — прошептала наконец Софи. — Пожалуйста, умоляю тебя. Отдай им то, что принадлежит им.

— Софи, — закричал я, — посмотри! Это же я, Хью! — Что они сделали с ней? Меня переполняла ярость. Я видел ее страдания, я чувствовал ее боль. — Ты жива. Слава Богу, ты жива…

— Хью? — Она моргнула. И, как будто узнав меня, попыталась улыбнуться. — Хью вернется. Он на Востоке, в походе… Но мы еще увидим его, мой мальчик. Хью вернется… он обещал.

— Нет, Софи, нет. Я уже вернулся. Я здесь. — Руки мои тянулись к ней через решетку. — Пожалуйста, подойди ближе. Позволь мне прикоснуться к тебе.

— Он расстроится… из-за постоялого двора, — продолжала бормотать она. — Но все равно простит меня, вот увидите. Простит… мой Хью.

— Я вытащу тебя отсюда. И я знаю… знаю обо всем, что случилось. С тобой… с Филиппом. — Сердце мое разрывалось от боли. — Пожалуйста, подойди ближе. Позволь мне обнять тебя.

И она услышала! Она потянулась на голос. Ее щеки горели, глаза слезились. Болезнь отбирала ее у меня. Я хотел обнять ее, прижать к себе. Боже, как же я хотел этого!

Софи вздрогнула, как испуганная лань, и прижалась к стене.

— Хью? — неуверенно прошептала она.

— Софи, это я. Это я, дорогая.

— Ты должен отдать им все, — повторила моя жена. — Они так сказали. Они сказали, что это принадлежит им. Я пыталась объяснить, пыталась сказать, что ты вернешься… найдешь меня. Они обещали отдать нам сына… Филиппа. Надо только вернуть то, что принадлежит им.

Я опустился на колени. Обнял ее, мою милую Софи, мою дорогую супругу. Я гладил ее лицо, вытирал пот с ее лба и впалых щек. В этот час, час беды, она стала еще ближе, еще дороже.

— Им нужно то, что принадлежит Господу. — Она закашлялась. — Пожалуйста, верни им…

— Что я должен вернуть?

Боже, я едва не плакал от отчаяния. О чем она говорит? Что имеет в виду? Или это только бред?

Внезапно Софи вырвала руку и отпрянула в тень. Глаза ее, словно налитые ужасом, смотрели куда-то… мимо меня.

Все, что я любил, все, что ценил превыше всего на свете, снова уходило от меня, как песок между пальцами.

И тут я увидел, что так напугало бедняжку. Сердце дернулось и остановилось.

Надо мной стоял один из рыцарей герцога.

 

Глава 72

Я сразу же узнал в нем одного из тех двоих, что прошлой ночью тащили в башню мэра Сен-Сесили.

Лицо рыцаря скрывал темный капюшон, и, может быть, поэтому глаза как будто смотрели из пещер. С повязанного поверх истрепанной рясы пояса свисал меч. Рыцарь стоял подбоченясь и с ухмылкой смотрел на нас.

— Ну же, давай, вставь ей. — Он пожал плечами. — Не робей, шут, она возражать не будет. Все равно долго не протянет, через неделю сдохнет. Только смотри, не подцепи чуму.

Я смотрел на эту мерзкую, ухмыляющуюся рожу и чувствовал, как внутри разгорается неукротимый пожар гнева.

Рука сама потянулась за валяющейся на полу железной кочергой. Во всех бедах и страданиях, выпавших на долю моей жены и сына, во всех своих потерях и лишениях я винил сейчас его, этого самодовольного мерзавца. Это он и ему подобные опрокинули, перевернули и уничтожили мой мир.

Крик, напоминающий рев разъяренного зверя, вырвался из моей груди. Не успел он выхватить меч, как кочерга обрушилась на его голову. Обескураженный внезапным нападением, рыцарь отшатнулся и вскинул руку, защищаясь от второго удара. Хрустнула кость.

Он завопил от боли и подался назад, но я не останавливался. Я бил его снова и снова, обезумев от ненависти, вкладывая в удары все свои силы.

Я прижал его к решетке. Вогнал колено ему между ног. И почувствовал, как он съежился от боли. Я воткнул кочергу ему в горло.

— Почему? — рявкнул я ему в лицо. Он захрипел; выпученные, налитые кровью глаза растерянно смотрели на меня. — Почему она здесь?

Он снова захрипел, наверное, силясь что-то сказать, но я, охваченный яростью, уже не ждал ответа. Кочерга еще сильнее вдавилась в горло. Поднявшуюся во мне силу было уже не остановить. Мною владело одно желание — убить его.

— Кто ты? — кричал я. — Откуда ты взялся? Почему вы привезли ее сюда? За что убили моего сына?

Теряя сознание, он откинул голову назад, и капюшон медленно сполз с его лица и шеи.

Взгляд мой вцепился в страшный знак.

Черный византийский крест.

Я видел его там, за тысячу миль отсюда. В Святой земле. И все ужасное, что было связано с этой меткой, внезапно ожило.

Тафуры!

 

Глава 73

Я отшатнулся, глаза наши встретились, и в этот миг мы как будто узнали друг друга, обменявшись неким тайным знанием.

Воспользовавшись моим замешательством, тафур выбросил руку, целя в лицо. Я надавил на кочергу, в горле у него хрустнуло, струйка крови просочилась между плотно сжатых губ. Еще… Ноги под ним подкосились. Я отнял кочергу, и тафур тяжело рухнул на замызганный тюремный пол.

Я стоял над ним. Грудь моя вздымалась и падала. Память снова возвращала в прошлое. Тафуры… Я видел, что они делали с пленными. Видел, как они изрубили пощадившего меня турка. Как рассыпались по крипте в поисках добычи. Стервятники. Но что они делают здесь, в Боре?

Что им нужно от меня? От Софи?

Внезапно я услышал крики и шум. Узники трясли решетки, колотили по ним кулаками.

Времени оставалось мало, а мне еще нужно было вытащить отсюда Софи. Бросившись на колени, я стал ощупывать тело тафура. Мне были нужны ключи.

Я огляделся. Ключи должны быть где-то здесь.

Я повернулся к Софи, торопясь сказать, что сейчас уведу ее отсюда.

И застыл на месте.

Цепляясь за решетку слабеющими пальцами, она прижалась к ней белым как снег лицом. Глаза, всего мгновение назад замутненные то ли ужасом, то ли безумием, прояснились, лицо смягчилось, но в ее спокойствии было что-то пугающее.

Софи не дышала.

О Боже, нет!

Я шагнул к ней, погладил по щеке.

— Софи, не уходи, останься со мной. Не умирай. Не надо.

Она вздрогнула, и в глазах ее блеснул слабый, словно призрачный свет.

— Хью?

— Да, милая, да.

Я вытер пот у нее со лба. Кожа была холодная.

— Я знала, что ты вернешься, — прошептала она. — Несмотря ни на что.

— Мне так жаль, родная. Я заберу тебя отсюда. Обещаю.

— У нас был сын.

Софи всхлипнула.

— Знаю. Я все знаю. У нас был чудесный мальчик. Филипп.

Я оглянулся. Как помочь ей? Как?

— Сейчас сюда придут стражники. Держись, Софи. Я найду выход. Я что-нибудь придумаю. Держись. Пожалуйста. Пожалуйста.

Держа ее руки в своих, я шептал:

— Мы вернемся домой. И я снова буду приносить тебе подсолнухи. Я спою тебе нашу песню.

Губы ее дрогнули, лицо исказилось, и мне стало страшно. Но Софи улыбнулась. Слабо. И счастливо.

— Я никогда этого не забывала. — Она произнесла это медленно, слово за словом, и тихо, едва слышно: — Встретила девушка молодца-странника…

— А я всегда был верен тебе. С самой первой встречи.

— Я люблю тебя, Хью, — прошептала Софи.

Она пошатнулась. Я почувствовал, как отчаянно, неровно застучало ее сердце. Глаза расширились.

Я не знал, что делать, как помочь ей. Софи трясло. И все, что я смог, это крепче сжать ее в объятиях.

— И я люблю тебя, Софи. Никогда не любил никого, кроме тебя. Я вернулся. И мне так жаль, что я тебя оставил.

Она вцепилась слабеющими пальцами в мою тунику.

— Хью… не…

— Что, Софи?

Последний вздох слетел с ее губ:

— Не отдавай им то, что они ищут.

 

Глава 74

Моя Софи умерла. Умерла в тюремной камере.

Она ушла тихо, спокойно, устремив взгляд в недоступное мне далеко, со счастливой улыбкой на губах, зная, что я вернулся, как и обещал.

Слезы текли по моим щекам.

За что? За что ее обрекли на смерть? Почему ее?

Крик этот так и остался во мне.

Я схватил тафура за ворот, швырнул бесчувственное тело на решетку.

— Почему, ублюдок? Отвечай! Чем она провинилась? За что убили моего сына? За что умирают ни в чем не повинные люди?

Ответа не было, и я, опустившись на пол, закрыл лицо руками.

Софи нужно забрать домой. Ни о чем другом я думать не мог. Забрать ее домой и похоронить рядом с сыном. Но как? Рядом на полу лежит мертвый тафур. В любой момент сюда явятся стражники. И я не мог отпереть замок.

Осознание того, что случилось, обрушилось, как горная лавина: Софи больше нет. Я уже ничего не могу для нее сделать. За исключением, может быть, одного… Не отдавай им того, что они ищут. Но что они ищут?

В одной из камер я нашел какую-то смятую тряпку и, вернувшись, положил ее под голову Софи. Потом накрыл тело ее тем, что осталось. Теперь она выглядела так, словно спала дома, на нашей кровати. Впрочем, теперь ее уже ничто не могло потревожить. Я посмотрел в последний раз на ту, которая была для меня всем. Долгие годы. С тех пор, как мне исполнилось десять.

Я вернусь за тобой. Я заберу тебя домой.

Поднявшись по лестнице, я прошел мимо равнодушных стражей. Бегом вернулся в свою комнату по притихшим, темным коридорам.

Меня трясло. Я ничего не понимал. Что она делала здесь? Моя жена… умерла. Это был не сон. Моя Софи умерла в вонючей, тесной норе, как паршивая собака. Здесь, в Боре… Голова раскалывалась. Случившееся не поддавалось объяснению. Зачем? Зачем я оставил ее? Меня тянуло к ней. Тянуло вернуться, взять ее на руки, унести домой. Но я не мог ничего сделать.

Постепенно в водовороте разрозненных мыслей появилась новая. Нельзя оставлять все так, как есть. Зло должно быть наказано. Теперь я знал, кто стоит за всем этим. Злодей прятался не в Трейле, а в Боре.

Анна!

Гонимый гневом, я побежал в ту часть замка, где находились покои герцогини. Меня никто не остановил. Никто не поднял тревогу. Стражники лишь усмехались, глядя на шута, который, наверно, выпил лишнего и теперь не мог найти путь к себе.

Теперь только одна мысль не давала мне покоя: Анна знала.

Я взбежал по лестнице. На площадке стояли два стражника. Увидев меня, они переглянулись. Шут… всего лишь шут… Никто не встал на моем пути.

— Проходи.

Так делалось и раньше.

Ее комнаты располагались в конце коридора. Здесь меня ждало первое препятствие.

Тафур.

— Ха, шут! Тебе сюда нельзя! — рявкнул он.

Может быть, меня и можно было остановить. Но только не словами. Я схватил со стены боевой топор, висевший над фамильным гербом, и бросился на застигнутого врасплох стража.

Я вложил в удар всю свою силу, и лезвие вошло в тело у основания шеи. Тафур захрипел и замертво рухнул на пол.

Ну вот. Теперь я убил одного из телохранителей самой герцогини.

Одного из ее тафуров.

 

Глава 75

За моей спиной уже гремели тревожные мужские голоса.

Я же рвался вперед с упорством безумца, видящего только одну цель. Где она? Анна! Одно желание владело мной: услышать правду от нее самой. Даже если для этого придется умереть.

Наперерез мне бросились два стража с обнаженными мечами. Я пробежал через тяжелые деревянные двери, захлопнул их за собой и запер на засов. Дальше. Дальше в ее покои. Здесь я еще ни разу не был.

Я знал, что погибну. Знал, что могу получить удар в спину, и тогда уже моя кровь зальет каменный пол. Ну и пусть. Значение имело только одно — увидеть ее и спросить: почему?

За одной комнатой открылась другая. Спальня. Резной деревянный столик с ванночкой для умывания, гобелены на стенах. Широкая дубовая кровать.

Но в комнате никого не было. Пусто.

— Будь ты проклята! — в отчаянии воскликнул я. — За что погубили мою семью? Почему выбрали нас? Кто даст ответ?

Я стоял в центре комнаты, не зная, что делать дальше. В шутовском наряде, с перепачканным кровью лицом. Почему? За что?

Внезапно за спиной у меня открылась дверь. Я выхватил нож и повернулся, ожидая увидеть Анну или одного из ее телохранителей.

Но…

На мгновение я словно перенесся на дорогу в Трейль, когда, придя в себя после кошмарного забытья, услышал вдруг не лязг оружия, не рычание разъяренного кабана, а тихий, успокаивающий голос. Теперь тот же голос как будто отодвинул в прошлое и схватку с Норкроссом, и ужасы Сен-Сесили, и смерть Софи.

Передо мной стояла Эмили.

Увидев меня в окровавленной одежде, она охнула и сделала шаг навстречу.

— Боже мой, Хью, что случилось?

 

Глава 76

— Софи умерла, — прошептал я.

Она остановилась, прижав ладонь к груди, но уже в следующий момент положила руку мне на плечо.

— Что произошло? Расскажи.

— Все это время люди герцога держали ее в тюрьме. Софи была не в Трейле, у моих врагов, а здесь, в Боре, в башне, среди моих друзей.

— Не может быть…

— Может. Это правда, Эмили. — Я прислонился к стене. — Игры кончились. Время притворства прошло.

Запертая мной дверь задрожала под обрушившимися на нее ударами. И в этот миг я как будто увидел себя со стороны. Какое жалкое и отвратительное зрелище — в разорванном платье, покрытый кровью, с безумными глазами…

— Анна, — прошептал я. — Это она стоит за всем. Я должен выяснить, почему она позволила им истребить мою семью. Люди Стефена… — Я криво усмехнулся. — Они не рыцари, Эмили. Разбойники… падальщики… Я видел их в Святой земле. Хуже их не было никого. Их боялись даже турки. Они охотятся за добычей, за священными реликвиями. Именно из-за этого убили тех двух рыцарей. Но моя семья… У нас ничего нет!

Шум снаружи становился все громче. Дверь уже трещала. Эмили схватила меня за руку.

— Сейчас это не важно. Анны нет в замке. Она отправилась в Ла-Тане встречать Стефена. Идем со мной.

Я покачал головой.

— Слишком поздно. Выхода нет. Мне остается лишь умереть.

Она подалась вперед. Ее лицо было в нескольких дюймах от моего. Я чувствовал ее дыхание.

— Что бы ты ни натворил, Хью, если Анна действительно стоит за этим, я сделаю все, чтобы справедливость наконец восторжествовала. Но сейчас ты должен пойти со мной. Мертвому я помочь не смогу.

Она повела меня за собой. Пробежав по узкому коридорчику, мы оказались в крохотной комнатушке. Эмили заперла дверь.

Я видел, что ей страшно, но ее доброта и решимость помочь мне затмевали страх.

Выдвинув ящик комода, она порылась в сложенных вещах и обнаружила коричневую монашескую рясу.

— Вот… Я припасла ее специально для тебя. Думала, с ее помощью ты сумеешь проникнуть в замок. Надевай.

Я переводил взгляд с рясы на Эмили, растерянный и удивленный тем, что она сделала это для меня.

— А теперь уходи. Они здесь все обыщут. Пришли мне весточку. Через Норберта. У тебя есть здесь друзья. Можешь мне поверить.

В следующее мгновение шут превратился в монаха с надвинутым на глаза капюшоном.

— Твое новое обличье, — попыталась улыбнуться Эмили.

Я глубоко вздохнул.

— Боюсь, этот трюк будет самым сложным из всех.

— Тогда позволь мне кое-что добавить.

Она вдруг обняла меня за шею и крепко поцеловала в губы.

Сердце мое остановилось. Нежность и решительность, смелость и доверчивость — вся ее натура проявилась в этом, таком неожиданном жесте. Я совершенно растерялся. Я не знал, что делать. Голова пошла кругом.

Эмили посмотрела мне в глаза.

— Знаю, боль твоя глубока. Знаю, все в тебе взывает к мести за жену и сына. Но в тебе есть нечто особенное. Я поняла это при первой же нашей встрече, когда посмотрела в твои глаза. И с тех пор они ни разу не солгали мне. Мы найдем способ восстановить справедливость. А теперь… иди.

Над ее кроватью было маленькое окошечко, выбравшись через которое я оказался бы во дворе. Дальше лежал сад…

Я подтянулся, выглянул и увидел вдали темные силуэты крыш. Я повернулся к Эмили.

— Чем я заслужил вашу дружбу, госпожа?

— Тем, что сейчас уйдешь. Немедленно.

— Надеюсь, я еще увижу вас.

В дверь постучали. Громко. Требовательно. Я помахал рукой и спрыгнул.

— Увидишь, Хью де Люк, — донесся сверху ее голос. — Если надеешься, то увидишь.

 

Глава 77

Поле купалось в мягком свете послеполуденного солнца. Анна стояла у палатки, по обе стороны от нее выстроилось войско герцога. Зеленые с золотым штандарты хлопали на ветру.

Анна поежилась. Не от холода — от страха. Несколько последних недель она думала только об этом: о скором возвращении супруга. Никто не знал, но иногда герцогиня даже молилась о том, чтобы муж сгинул в походе.

Они поженились, когда ей едва исполнилось шестнадцать, так что Анна провела в замужестве почти половину жизни. Их супружество было браком по расчету, скрепившим союз между отцом Стефена и ее отцом, герцогом Нормандским. Но если двум герцогствам он обеспечил добрососедские отношения, то самой Анне не принес ничего, кроме одиночества.

После того как жена родила ему сына, Стефен совершенно потерял к ней всякий интерес и приходил только тогда, когда ему надоедали городские шлюхи. Если же она пыталась сопротивляться, он легко получал свое, без стеснения пользуясь преимуществом в силе.

При дворе и в семейном кругу Анна играла роль верной и любящей жены, как того требовали обязанности герцогини, но в душе испытывала к мужу только одно чувство: ненависть. Ненависть пленницы. Действительно, даже герцогини и королевы знают, что такое тюрьма, пусть и без решеток на окнах. Она чувствовала себя не по годам старой и совершенно одинокой, и единственным облегчением этой участи был отъезд мужа.

Сейчас, зная, что он уже близко, Анна не только оплакивала свою недолгую свободу, но и сжималась от страха.

Далеко впереди, на вершине холма, появился отряд рыцарей. Они приближались медленно, и закоптившиеся от пыли и дыма шлемы тускло поблескивали на солнце.

— Смотрите, госпожа. — Бертран Морэ, кастелян герцога, протянул руку. — Вон они. Герцог возвращается.

Возвращается… Анна вздохнула и изобразила улыбку. Возвращается с добычей и славой, насытив жадность и утолив тщеславие.

Она кивнула, и трубачи, ждавшие сигнала, поднесли к губам рога, спеша известить всех о долгожданном событии. Один всадник отделился от небольшого отряда и поскакал к ним. Анна стиснула зубы, подавляя приступ отвращения.

— Да здравствует Стефен, — закричал кастелян, — герцог Боре! Господин вернулся!

 

Глава 78

Солдаты застыли, приветственно вскинув мечи и копья. Герцог, подняв руку, промчался между ними, одарил улыбкой Бертрана и Марселя Гарнье, управляющего поместьем, и, словно вспомнив о чем-то, повернулся к Анне.

Стефен ловко спрыгнул с коня. Отросшие за время похода, растрепанные волосы делали его похожим на гота. Щеки ввалились, кожа обтянула проступившие скулы. Но прищуренные глаза блестели. Как и подобает верному супругу, он подошел к ней. Они не виделись почти два года.

— Добро пожаловать домой. — Анна шагнула ему навстречу. — Слава Господу, вы вернулись целым и невредимым.

— А вы, моя дорогая, сияли, как маяк, указывая мне путь на родину, — с улыбкой ответил Стефен.

Он поцеловал ее в обе щеки, но в их объятиях не было ни тепла, ни ласки.

— Я скучал по тебе, Анна, — добавил герцог, окидывая ее взглядом, какой более подходил бы человеку, обрадованному тем, что его любимая кобыла не охромела и сохранила все зубы.

— Я тоже считала дни до нашей встречи, — холодно ответила она.

Сенешаль и управляющий уже спешили к господину.

— Бертран, Марсель. — Он протянул им руки. — Надеюсь, вы проделали весь этот путь не для того, чтобы сообщить какую-нибудь неприятную новость.

— Нет, мой господин, — ухмыльнулся сенешаль. — С вашим прекрасным городом ничего не случилось. Стоит на прежнем месте. Разве что стал еще сильнее.

— А казна еще полнее, чем тогда, когда вы уезжали, — поспешно добавил управляющий.

— Ладно, все это потом. — Стефен махнул рукой. — Мы провели в пути много часов, и задница болит так, словно меня гнали пинками от самого Тулона. Позаботьтесь о моих людях. Все страшно проголодались. А я… — Он посмотрел на Анну. — А я позабочусь о моей миленькой женушке.

— Теперь, мой муж, чтобы мы были на равных, мне придется прыгать до самого Парижа, — пошутила Анна.

Стоявшие рядом рассмеялись, и Анна, взяв супруга за руку, повела его к палатке, задрапированной зеленым и золотистым шелком. Едва они вошли, как любезное выражение соскользнуло с лица Стефена.

— Ты хорошо сыграла, женушка.

— Я не притворялась и действительно рада твоему возвращению. Ты нужен сыну. И если ты стал мягче и добрее…

— На войне люди не становятся мягче и добрее, — перебил ее герцог и, опустившись на стул, сбросил плащ. — Иди ко мне. Помоги снять сапоги. А я покажу, в какого милого щеночка превратился за это время.

Грязные, спутанные волосы падали на тунику. Пыль покрывала изможденное лицо. И от него пахло, как от кабана.

— Похоже, война даже не коснулась тебя. Ты такой же, каким и был, — обронила Анна.

— А ты, Анна, — ответил он, притягивая ее к себе, — ты, как сон, который желаешь видеть вечно.

— Пора проснуться. — Она отстранилась. Ухаживать за ним, прислуживать ему было ее долгом. Снять сапоги, вытереть шею влажной тряпицей. Но дотронуться до себя она ему больше не позволит. — Я не для того провела в одиночестве два года, чтобы меня оседлал грязный боров.

— Так подай мне чашу с водой, и я умоюсь, — ухмыльнулся Стефен. — Буду чистенький, как голубок.

— Дело не только в том, что от тебя воняет.

Все еще улыбаясь, Стефен медленно стянул рукавицы.

В палатку заглянул слуга с подносом, на котором лежали свежие фрукты. Почувствовав напряжение, он поставил поднос на скамью и поспешно вышел.

— Я успела познакомиться с твоими новыми друзьями, — не скрывая презрения, продолжала Анна. — С теми, которых ты прислал из Святой земли. С теми, что носят черный крест. С теми, что убивают без разбору, не щадят женщин и детей, невинных и благородных. Как низко ты пал, Стефен.

Он встал и медленно подошел к ней. И тут же как будто мурашки побежали у нее по коже. Стефен остановился за спиной. Она не повернулась.

Холодные, бесчувственные пальцы коснулись ее шеи. Губы, не знающие тепла любви, приникли к ее плечу.

Она отвернулась.

— Я твоя жена, Стефен, и потому буду заботиться о твоем здоровье и благополучии. Ради нашего сына. Я буду рядом с тобой, как того требует долг. Но знай — отныне ты никогда, никогда не прикоснешься ко мне. Я не позволю тебе этого. Ни в миг моей крайней слабости, ни в миг твоей крайней нужды. Я больше не позволю тебе осквернять мое тело.

Стефен усмехнулся и кивнул. Погладил ее по щеке, и она, дрожа, отшатнулась.

— Прекрасная речь. Поздравляю. Интересно, как долго ты ее репетировала?

Прежде чем Анна успела понять, что происходит, он сжал пальцы на ее горле. Боль пронзила все тело. Стефен приблизил к ней улыбающееся лицо.

Ей вдруг стало трудно дышать. Анна попыталась вскрикнуть, но воздуха в легких уже не осталось. Да и что толку? Кричи не кричи — никто не придет. Вопль боли и отчаяния сочтут знаком наслаждения. Пульс барабанным боем отдавался в ушах.

Он швырнул ее на землю и сам навалился сверху, продолжая сжимать ей горло большим и указательным пальцами. Его колено протиснулось между ее ног… раздвинуло их…

Анна увернулась от поцелуя, и слюнявые губы оставили мокрый след на шее. Он прижался к ней, словно хотел, чтобы она почувствовала страшную силу его желания.

— Ну же, моя смелая, моя решительная женушка, — прошептал Стефен. — Мы так давно не виделись. Неужели ты откажешь мне в том, чего я хочу?

Она попыталась выскользнуть из-под него, но силы были слишком неравные. Он рванул вниз платье, провел рукой по обнаженной спине.

Анна сглотнула тошнотворный комок. «Нет, нет, так не должно быть. Я поклялась, что никогда…»

И вдруг… Мерзкое сопение сменилось смехом, отчего ей стало еще хуже.

— Ты не так меня поняла, жена, — прошипел герцог ей в ухо. — Я имел в виду не то, что у тебя между ног… Мне нужна реликвия.

 

Глава 79

Громадного роста неуклюжий мужчина в овечьей телогрейке неспешно правил изгородь, легко орудуя тяжелым деревянным молотком.

Я только что выбрался из леса и еще не успел сменить изодранный в клочья наряд шута на полученную от Эмили монашескую рясу. Путь домой занял почти неделю. Избегая встреч с людьми, я держался подальше от дорог и почти ничего не ел. У меня не было с собой ничего, ни денье, ни корки хлеба.

— Ты никогда не починишь забор, если будешь так лодырничать, — крикнул я.

Здоровяк опустил молоток, повернулся и, нахмурив густые, кустистые брови, посмотрел в мою сторону.

— Эй, вы только посмотрите, кто вылез из лесу! Замызганная белка в костюме феи.

— Я бы тебе ответил, Одо, если б не молоток в твоей руке.

Кузнец прищурился.

— Я тебя знаю, пьянчужка?

— Знаешь, если только с нашей последней встречи мозги у тебя не заплыли жиром, как брюхо.

— Хью? — воскликнул кузнец.

Мы обнялись, и Одо даже подбросил меня вверх.

— А мы слышали, что ты умер. — Он покачал головой. — Потом узнали, что тебя видели в Трейле в костюме шута. Поговаривали еще, что ты перебрался в Боре. Что убил того хрена, Норкросса. Скажи, во всем этом есть хоть немного правды?

— Все правда. Кроме одного. Как видишь, я не умер.

— Ну-ка, ну-ка, дружище, посмотри мне в глаза. Ты и впрямь убил кастеляна герцога?

Я вздохнул и улыбнулся, как смущенный незаслуженной похвалой младший брат.

— Да, убил.

— Ха, я так и знал, что ты их перехитришь, — рассмеялся кузнец.

— Да, Одо, много чего случилось. И веселого, и грустного.

— Нам тоже есть что рассказать. Давай садись. Предложить, правда, нечего, кроме вот этого забора. Он, конечно, не такой мягкий, как подушки у Болдуина… — Мы присели. — Последний раз, когда я тебя видел, ты умчался как сумасшедший в лес, преследуя дух жены.

— Не дух, Одо. Я знал, что она жива, и оказался прав.

— Что? Софи жива?

— Я нашел ее в тюрьме. В Боре.

— Вот же сукин сын! — хмыкнул кузнец, и глаза его весело заблестели. Но уже в следующее мгновение он снова посерьезнел. — Но из леса ты выполз один. Где же…

Я опустил голову.

— Она умерла, Одо. Умерла у меня на руках. Я нашел Софи слишком поздно. Они держали ее там как заложницу, думали, будто у нас есть что-то ценное, что-то принадлежащее им. Я вернулся, чтобы рассказать обо всем ее брату Мэттью.

Он тяжело вздохнул.

— Очень жаль, Хью, но это невозможно.

— Почему? Что случилось?

— Люди Болдуина… они снова побывали здесь. Искали тебя. Называли тебя убийцей и трусом. Говорили, что ты сбежал из армии и убил кастеляна. Потом разграбили деревню. Предупредили, что тот, кто укроет тебя, будет повешен. Некоторые из нас…

Порыв ветра ударил в лицо, принеся с собой отвратительный запах, от которого живот выворачивало наизнанку.

— Что это за вонь, Одо?

— Мэттью пытался заступиться за тебя, — продолжал кузнец. — Сказал, что с тобой обошлись не по справедливости. Что кастелян сжег твой дом, убил сына и забрал жену. Что если Норкросс сдох, то так ему и надо. Мэттью показал им постоялый двор, который начал восстанавливать заново. И знаешь, они словно с цепи сорвались. Повесили Мэттью. Потом, когда он еще висел, привязали веревкой к коням… В общем, его разорвали на части.

— Нет!

Я застонал от боли. Еще одна смерть из-за меня. Бедный Мэттью. Чем он провинился перед ними? Боже, когда же кончится этот кошмар?

Я поднял голову. Новый страх уже холодил грудь.

— Ты не ответил… Что это за запах?

Одо покачал головой.

— Они сожгли наш городок, Хью.

 

Глава 80

Вместе с Одо я прошел по разоренной, пустынной местности, которую всего лишь два года назад называл своим домом.

Все вокруг — поля, избы, амбары — превратилось в почерневшие холмики из камня и золы. Тут и там виднелись заваленные мусором пепелища; кое-где дома уже начали отстраивать заново. Мельница, еще недавно самое красивое строение в городе, лежала в развалинах поперек реки.

Завидев нас, люди опускали молотки, откладывали пилы. Игравшие на улице дети сначала с любопытством уставились на чудного незнакомца, потом, узнав меня, замахали руками и закричали:

— Это же Хью! Хью! Ты насовсем вернулся?

Скоро меня сопровождала целая процессия любопытных. Странное я, должно быть, являл зрелище — в потрепанной клетчатой тунике и рваных зеленых чулках. Мы с Одо направились к площади. В прошлый раз, ошеломленный известием о смерти сына и исчезновении жены, я так спешил, что ничего не заметил. Сейчас все выглядело по-новому, непривычно и жалко.

— Слава Богу, это Хью! — кричали одни. — Он вернулся.

Другие плевали на дорогу передо мной.

— Уходи, Хью. Ты хуже дьявола. Посмотри, что с нами сделали. Из-за тебя.

К тому времени как я добрался до площади, там собралось человек семьдесят, почти весь наш городок. Люди обступили меня плотным кольцом.

Я остановился перед нашим домом. Две новые бревенчатые стены опирались на каменные колонны. Взявшись за восстановление постоялого двора, Мэттью намеревался сделать его лучше, красивее и прочнее, чем прежде. И снова злость всколыхнулась во мне черной волной. Будь они прокляты! Это я убил Норкросса. Я проник в замок. Какое же они имели право мстить всему городу?

Слезы подступили к глазам. Я плакал. Плакал так, как не плакал много-много лет, с тех пор как был ребенком.

Будь ты проклят, Болдуин. И будь проклят я сам. За глупую гордость.

Я опустился на колени. Жена, сын… Мэттью… Все погибли. Все погибло. Сколько смертей.

Люди стояли молча, давая мне выплакаться. Потом кто-то положил руку мне на плечо. Я проглотил слезы и поднял голову. Отец Лео. Раньше я никогда не обращал особого внимания ни на него самого, ни на его проповеди. Сейчас я молил о том, чтобы он не убирал руку, потому что только она не позволяла мне упасть на землю под бременем стыда и горя.

— Не кори себя, Хью, — тихо сказал священник. — Это не ты сделал, а Болдуин.

— Да, Хью, ты ни при чем, — поддержали его из толпы. — Ты не виноват. Это дело рук Болдуина.

— Мы платим положенное, и вот как этот ублюдок благодарит нас, — крикнула какая-то женщина.

— Хью должен уйти, — возразила другая. — Он убил Норкросса. Из-за него у нас одни несчастья.

— Да, он убил Норкросса. И правильно сделал! Кому еще из нас выпало такое горе?

Голоса звучали все громче. Одни защищали меня, другие проклинали. Несколько человек начали бросать в меня камни.

Одо и отец Лео пытались вразумить недовольных.

— Пожалей нас, Хью, — услышал я. — Пожалуйста, уходи, пока рыцари не вернулись.

Шум перекрыл громкий женский голос. Все повернулись и замолчали.

Это была Мари, жена мельника. Я помнил ее. Она была лучшей подругой моей Софи, и в тот день, когда Норкросс утопил ее сына, они вместе ходили к колодцу.

— Мы потеряли больше, чем вы. — Выступив вперед, она обвела толпу горящим взглядом. — Двух сыновей. Одного забрал Болдуин, другого — война. Да еще и мельница… Но Хью пострадал сильнее всех. Вы вините его, потому что боитесь указать на истинных виновников. Не Хью сжигал наши дома, а Болдуин.

— Мари права, — поддержал ее муж, Жорж. — Убив Норкросса, Хью отомстил и за нашего сына. — Он протянул мне руку и помог подняться. — Я рад, что ты вернулся.

— И я, — прогремел Одо. — Надоело пригибаться каждый раз, когда к городу приближается всадник.

— Верно, — закивал портной Мартин. — Не Хью виноват в наших бедах, а Болдуин. Но что мы можем сделать? Мы же все связаны с ним клятвой.

И вот тогда, в тот самый миг, когда я, глядя в глаза соседей и друзей, видел страх и беспомощность, меня вдруг осенило:

— Тогда откажемся от клятвы.

Все как будто онемели.

— Откажемся от клятвы? — ахнул портной.

Люди переглядывались и качали головами, как будто я предложил что-то безумное.

— Если откажемся от клятвы, Болдуин вернется. И тогда запылают уже не только наши дома.

— Когда он вернется, мы будем готовы к встрече, — громко сказал я.

Настороженная тишина повисла над площадью. На меня смотрели как на еретика, навлекшего своими словами кару на головы всех.

Я же знал одно: только это, эти слова и эта идея, принесет нам свободу.

Я вскинул руку и крикнул:

— Долой клятву!

 

Глава 81

Пробежав мимо опешившей стражи, Эмили постучала в дверь спальни Анны.

— Пожалуйста, госпожа, мне нужно…

Один из стражников попытался остановить девушку:

— Госпожа отдыхает.

— Мне нужно!

В ней все кипело. Герцог вернулся только поздним вечером, но сейчас Эмили даже не думала о нем — ее мысли занимала Анна. Анна, ее госпожа. Анна, которой она служила. Анна, преступившая черту, отделяющую добро от зла.

С самого утра она думала, ломала голову и молилась, но так и не нашла ответа на вопрос: что делать? Эмили понимала, что и сама преступила черту, когда помогла Хью. Помогла человеку, убившему одного из людей герцога. Уже за одно это ей грозила тюрьма. Снова и снова девушка спрашивала себя: «Если ты пересекла черту, готова ли идти дальше и потерять все? Лишиться семейного благословения, положения при дворе. Имени…» И каждый раз сама же себе отвечала: «А разве ты могла поступить иначе?»

Она толкнула дверь.

Девятилетний сын герцогини, Уильям, уже одетый для прогулки, собирался уходить, и Анна, увидев Эмили, поспешила выпроводить его.

— Иди, иди. Отец ждет тебя, сынок. Добудь для меня приз.

— Хорошо, мама, — крикнул мальчик, выбегая.

Анна, несмотря на поздний час, еще не встала.

— Вы больны, моя госпожа? — спросила Эмили.

— Судя по тому, как вы ворвались в мою спальню, вас вряд ли заботит мое здоровье, — сердито сказала герцогиня.

— Вы ошибаетесь, госпожа. Я и пришла только для того, чтобы обсудить с вами кое-что, касающееся непосредственно вас.

— Обсудить… — Анна вздохнула. — Могу предположить, что предметом обсуждения будет ваш протеже, этот шут, этот глупец…

— Да, он шут. Да, глупец. Но вся его глупость в том, что он поверил вам, госпожа. Как и я.

— Вот как. Значит, речь пойдет не о нем. Понятно. Но мы с вами…

— Вы поступили с ним не по справедливости, госпожа. Вы обошлись с ним жестоко и бесчестно. И тем самым оскорбили меня.

— Я оскорбила вас? — Анна презрительно рассмеялась. — Вашего Хью разыскивают за убийство. Он преступник. Его ищут в двух герцогствах и скоро найдут. А когда найдут, повесят на площади.

Эмили побледнела.

— Я слышу ваш голос, госпожа, но эти слова не могут принадлежать вам. Вы были мне все равно что мать. Что же стало с вами? Что стало с женщиной, не боявшейся выступать против мужа? С той, которая в его отсутствие сумела проявить и твердость, и благородство духа?

— Уходите, дитя мое. Пожалуйста, уходите. Не пытайтесь наставлять меня в том, чего сами не понимаете.

— Мне достаточно того, что я знаю. Ваши люди разграбили его деревню. Они убили его сына, похитили и бросили в тюрьму его жену. Она умерла. Здесь, в вашей темнице. И вы знали об этом.

— Знала? Откуда? Откуда мне было знать, что какая-то грязная шлюха, которую держат здесь за решеткой, на самом деле жена вашего шута? Тафуры не подчиняются мне. Только мой муж имеет над ними какую-то власть. Я понятия не имею, откуда они взялись и какие безумства творят здесь.

Их взгляды встретились.

— Их безумства отныне на вашей совести, госпожа, — твердо произнесла Эмили.

— Уходите! — воскликнула герцогиня. — Неужели вы думаете, что если бы я знала, кто такой на самом деле этот шут, он был бы сейчас на свободе? Неужели вы думаете, что я упустила бы того, кого мы все давно и тщетно ищем? Да он уже давно висел бы на площади или гнил в тюрьме со своей женой.

— Вы ищете Хью? — Эмили непонимающе уставилась на герцогиню. — Но зачем?

— Потому что ваш шут владеет величайшим сокровищем всего христианского мира и сам не догадывается об этом.

— Каким сокровищем? У него ничего нет. Вы лишили его всего.

— Уходите! — Анна откинулась на подушки. — И уносите с собой ваше понятие о справедливости, добре и зле и прочую чушь. Все то, из-за чего вы сбежали как от своего отца, так и от предназначенной вам судьбы. Ступайте, Эмили!

В порыве злости герцогиня вскочила с постели и…

— О Боже, что это? — вырвалось у девушки.

Правую сторону лица Анны украшал багровый синяк. Другие покрывали шею и плечи.

— Не подходите.

Герцогиня упала на подушки.

— Пожалуйста, госпожа, не отворачивайтесь от меня. Откуда эти синяки?

Анна тяжело вздохнула.

— У каждого своя тюрьма, дитя мое. Хотите увидеть — смотрите!

Эмили охнула и, подбежав к лежащей на кровати женщине, села рядом с ней и обняла за плечи.

— Это сделал Стефен?

— Да, дитя мое. И это та самая правда, сторонницей которой вы так отважно себя провозглашаете. Правда женщины.

 

Глава 82

Первым делом я поднялся на холм, где покоился в могиле мой сын, Филипп.

Я опустился на колени и перекрестился.

— Твоя мать, Филипп… Перед смертью она говорила о тебе. — Я сел на землю. — Мой дорогой, мой милый сын…

Я не знал, что искали те ублюдки. Они хотели забрать то, чего у меня определенно не было. То, из-за чего умерли самые близкие, самые дорогие люди на свете.

Я разгреб землю и достал безделушки, которые принес с собой из Святой земли.

Позолоченная шкатулка для благовоний, купленная в Константинополе. Как я радовался, покупая ее. Как был уверен, что вернусь домой с богатством и во славе. И чем все обернулось…

Нико, Робер, Софи… все они умерли. Слезы навернулись на глаза, и я не стал их вытирать.

Ножны с инкрустацией и загадочной надписью… Я нашел их на горном перевале. Золотой крестик из церкви в Антиохии. И это — сокровища? И это то, что навлекло на меня страшное проклятие? Если я верну их им, неужели наш город оставят в покое?

К боли утраты добавилась злость.

— Неужели это все из-за вас? — крикнул я. — Неужели из-за вас умерли моя жена и сын?

Я схватил крест и швырнул его в траву. Безделушки! Мелочь! Разве стоите вы того, что я потерял?

В памяти всплыли вдруг последние слова Софи. Не отдавай им то, что они ищут.

Что, Софи, что они ищут? Чего я не должен им отдавать?

Обхватив голову руками, я сидел на могиле Филиппа и плакал.

— Что ты хотела мне сказать, Софи? Что я не должен отдавать?

Я не знаю, сколько часов просидел там. Приближался вечер, когда я наконец поднялся, положил все на место, засыпал сверху землей и, вздохнув, попрощался с сыном.

Не отдавай им то, что они ищут.

Хорошо, Софи, я ничего им не отдам.

Потому что и сам не знаю, что им нужно.

 

Глава 83

Лето уступило место осени, и я понемногу втянулся в привычную жизнь деревни.

Дело у меня было.

Я продолжил то, что начал Мэттью. Днем таскал тяжелые бревна, ставил на место, поднимал, сбивал, а с наступлением темноты отправлялся спать в лачугу Одо, где мы все — сам кузнец, его жена, двое детей и я — ютились в одной-единственной комнатушке.

Мало-помалу городок возрождался, оживал. Крестьяне готовились убирать урожай. Разрушенные жилища латали, крыши покрывали соломой, дыры закладывали камнями, стены замазывали глиной. С наступлением осени на рынке появлялось все больше приезжих, а приезжие оставляли деньги. За деньги покупались продукты и одежда. В домах и на улице все чаще слышался смех, люди уже заглядывали вперед, думали о будущем.

Что касается меня, то я стал в городке чем-то вроде героя. Мои рассказы о выступлениях перед двором в Трейле и схватке с рыцарем Норкроссом сделались частью местного фольклора. Детишки хватали меня за руку. «Покажи фокус, Хью. Расскажи, как ты выбрался из цепей». И я рассказывал о походе и далеких землях, развлекал их нехитрыми трюками, доставал бусинки из ушей и кувыркался. Их смех заживлял мне душу. Да, воистину — смех лечит. То был великий урок, который я постиг, будучи шутом.

А еще я оплакивал мою дорогую Софи. Каждый вечер, перед закатом, я поднимался на холм, с которого открывался вид на всю деревню, и подолгу сидел у могилы сына. Я разговаривал с Софи, словно и она покоилась вместе с ним. Рассказывал, как идет строительство, как люди помогают мне, делился новостями.

Иногда я разговаривал с ней об Эмили. О том, каким другом она стала для меня. Как с первого взгляда увидела во мне что-то особенное, то, чего не было у других, благородных и знатных. Я вспомнил о том, как Эмили помогла мне спастись, о том, что не будь ее, я бы истлел в лесу после стычки с кабаном.

И каждый раз, произнося ее имя, я чувствовал, как в крови будто вспыхивает пламя. Мысли устремлялись к нашей последней встрече, к поцелую. Для чего она это сделала? И как его воспринимать? Как случайный порыв? Попытку поддержать меня в миг отчаяния? Или последнее дружеское «прощай»? Что такого увидела она во мне, чтобы подвергать себя огромному риску? Я повторял ее слова, сказанные перед расставанием. В тебе есть нечто особенное. Я поняла это при первой же нашей встрече, когда посмотрела в твои глаза.

Нечто особенное… Ты слышишь, Софи? Иногда я даже чувствовал, что краснею.

Однажды вечером, когда я возвращался в деревню после посещения кладбища, ко мне прямо на улице подбежал Одо.

— Скорее, Хью, тебе нельзя возвращаться. Ты должен спрятаться!

— Что случилось?

Вместо ответа он протянул руку. Я повернулся и увидел приближающихся к каменному мостику четырех всадников. Один, важного вида толстяк, был в ярких одеждах и шляпе с плюмажем на голове.

Сердце мое дрогнуло и остановилось.

— Это бейлиф Болдуина, — сказал Одо. — И с ним трое солдат. Если они увидят тебя здесь, нам всем несдобровать.

Я быстро отступил за деревья, лихорадочно соображая, что делать. Одо прав — я не мог вернуться. Но что, если кто-то меня выдаст? Конечно, можно убежать, но город… Город призовут к ответу.

— Принеси мне меч, — сказал я.

— Меч? Ты видишь солдат? Уходи. Беги что есть сил. Представь, что нищий стянул у тебя кошелек.

Пригнувшись к земле, чтобы никто не заметил, я побежал к лесу, подступавшему к деревне с востока, перешел речку по мелководью и укрылся в кустах.

Площадь была передо мной как на ладони; я видел, как бейлиф въехал на нее с таким самодовольством, что ему позавидовал бы и Цезарь.

Собравшаяся толпа встревоженно гудела. Хороших новостей от гостя не ждали — только увеличения податей да новых указаний.

Бейлиф достал из сумки два документа.

— Добрые граждане Вилль-дю-Пер… — Он откашлялся и продолжал: — Ваш сеньор и господин, Болдуин, приветствует вас, своих подданных. В соответствии с законами страны, действующими в правление Филиппа Капета, короля Франции, герцог Трейльский, Болдуин, объявляет, что каждый, кто приютит у себя или окажет иную помощь преступнику по имени Хью де Люк, трусливому убийце и дезертиру, будет считаться его сообщником и понесет немедленное и суровое наказание. Для тех, кто не понял, объясню, что такого сообщника повесят за шею, пока он не умрет.

Кроме того, земли, собственность и прочее имущество пособника подлежат безотлагательному изъятию, конфискации и возврату в собственность герцога, а все ближайшие родственники, то есть супруг или супруга, дети и внуки, свободные или крепостные, будут обязаны нести пожизненную службу своему сеньору.

Кровь закипала у меня в жилах. Город наказывали за мои преступления. Люди теряли все: нажитую нелегким трудом собственность, землю, которую обильно полили своим потом, семью… Затаив дыхание, я ждал. Меня мог выдать кто угодно: женщина, доведенная до отчаяния и испугавшаяся угроз; неразумный ребенок…

Бейлиф обвел толпу презрительным взглядом и грязно выругался.

— Думаете? Подумайте хорошенько.

Тишина над площадью повисла такая, словно все разом затаили дыхание. Но никто не проронил ни слова. Никто.

И тогда вперед выступил отец Лео.

— Наш сеньор, Болдуин, мудрый и милостивый господин. Мы снова убедились в этом.

Бейлиф пожал плечами.

— Иначе нельзя, святой отец. Нам донесли, что этого негодяя видели в здешних краях.

— А что в другом документе? — крикнул кто-то из толпы. — Какие хорошие новости ты принес нам, бейлиф?

— Чуть не забыл… — Бейлиф улыбнулся, почесал голову, развернул пергамент и, не читая, пришпилил его к стене церкви. — Увеличение податей и сборов. На десятую часть. Всех без изъяна.

— Что? — выдохнула толпа. — Несправедливо. Такого не может быть. Мы не согласны.

— Могу только посочувствовать. — Бейлиф равнодушно пожал плечами. — Причины вам известны. Сухое лето, плохой урожай, много скота пало…

Он оборвал себя на полуслове. Как будто увидел что-то. Взгляд его уперся в постоялый двор. Я замер.

— Не тот ли это постоялый двор, что несколько недель назад был сожжен до основания? Не тот ли это постоялый двор, который принадлежал преступнику, которого мы ищем? — Все молчали. — Кто посмел отстраивать его заново? Если я правильно помню, последний его владелец… плохо кончил.

Люди беспокойно зашевелились.

— Я спрашиваю, кто его отстраивает?

Он наклонился и поднял с земли камень.

Все, подумал я. Это конец.

— Его отстраивает город, — прозвучал над площадью звучный голос. Отец Лео выступил вперед. — Нам нужен постоялый двор.

В глазах бейлифа вспыхнули злобные огоньки.

— Весьма похвально, святой отец. И очень благородно. Тем более что такие уверения я слышу от человека, в честности которого никто не сомневается. Тогда скажите мне, кто будет им управлять?

Снова молчание.

— Я! — Мари, жена мельника, встала рядом с отцом Лео. — Я буду присматривать за постоялым двором, пока мой муж чинит мельницу.

— Какая расторопность! Что ж, хороший выбор, если принять во внимание, что у вас, кажется, нет наследников, которым перешла бы мельница.

Бейлиф смотрел на Мари и, наверно, никак не мог решить, верить ей или нет. Наконец он бросил на землю камень, который все еще держал в руке, и положил руку на седло.

— Надеюсь, вы меня не обманули. Возможно, в следующий раз я задержусь здесь подольше. — Его взгляд снова уперся в Мари. — И тогда у меня будет возможность удостовериться в вашем гостеприимстве.

 

Глава 84

Едва бейлиф и солдаты скрылись из виду, как по городу прокатилась волна паники. Выбравшись из укрытия, я направился к площади, благодарный своим землякам — никто из них не сказал против меня ни слова. Но настроение людей заметно изменилось.

— И что нам теперь делать? — вопрошал, качая головой, перепуганный до смерти Мартин. — Ты все слышал, Хью? Эта сволочь что-то подозревает. Долго ли нам удастся притворяться, что мы ничего не знаем?

— Если герцог заберет землю, мы все погибнем, — добавил бледный от страха Жан Дье, крестьянин, у которого было несколько детей. — Без земли нам не на что рассчитывать.

Люди снова собирались вокруг меня, встревоженные, напуганные, злые. Многие видели во мне корень всех бед.

— Если хотите, чтобы я ушел, я уйду, — сказал я, опустив голову.

— Дело не в тебе, — пробормотал портной и огляделся, ища поддержки. — Все боятся. Мы только-только начали оживать. Если солдаты Болдуина вернутся…

— Они вернутся, Мартин, можешь не сомневаться. И будут возвращаться снова и снова. Независимо от того, уйду я или останусь.

— Мы приняли тебя, — крикнула жена пекаря. — Чего еще ты от нас хочешь?

Я подошел к постоялому двору. Где-то там, в его руинах, жила частичка души Софи.

— Неужели вы думаете, что я таскал камни и бревна и возводил стены только для того, чтобы кто-то снова все разрушил? Я обещал жене, что восстановлю наш дом. И я не собираюсь отказываться от своего обещания.

— Мы все тебя понимаем, Хью, — заговорил портной. — И чувствуем то же, что и ты. Но что нам делать? Как остановить их?

— Мы должны защищаться, — крикнул я.

— Защищаться? — шепотом повторила толпа.

— Да, защищаться. Положить конец беззаконию. Сказать «хватит!». Драться. Показать им, что мы не сдадимся, не покоримся, не отступим.

— Предлагаешь драться с нашим сеньором? Но мы связаны с ним клятвой.

— Я уже говорил. Откажемся от клятвы.

Откажемся от клятвы. Слова эти, громко прозвучавшие над площадью, заставили людей замолчать.

— Если мы это сделаем, то совершим измену.

Портной покачал головой.

Я повернулся к мельнику.

— Ты тоже так считаешь, Жорж? Разве убийство твоего сына меньшее преступление? А ты как думаешь, Марта? Ведь твой муж лежит в земле неподалеку от моего Филиппа. Разве он совершил измену, когда встал на защиту собственного дома? А чем провинился мой ребенок, которого бросили в огонь?

— Болдуин, конечно, тот еще негодяй, — согласился мельник, — но ты призываешь нарушить закон. Если мы это сделаем, он придет сюда со всем своим войском. Он раздавит нас, как комаров.

— Все в наших силах, Жорж. Я сам видел, как горстка людей держала оборону против превосходящих сил в течение нескольких месяцев. Я не собираюсь разжигать огонь, чтобы сгореть в пожаре вместе со всеми. Но мы сможем выстоять против него, если будем держаться вместе.

— У герцога обученное войско, — возразил, выступая вперед, Одо. — Его солдаты вооружены. А кто мы? Крестьяне да кузнецы. Нас всего-то и наберется человек пятьдесят.

— Это только в нашем городке. Но и в других герцога ненавидят не меньше. Если в каждом найдется по пятьдесят человек, наши силы увеличатся в несколько раз. Разве мы одни страдаем от нищеты и угнетения? Нас поддержат, как только увидят, что мы выстояли. Болдуин не сможет драться со всеми.

Слушая меня, одни согласно кивали, другие качали головой — сама мысль о противостоянии сеньору казалась им невероятной.

— Хью прав, — сказала Мари, жена мельника. — Мы все потеряли близких, мужей и детей. Наши дома разрушены. Мне надоело дрожать от страха каждый раз, когда я слышу цокот копыт.

— И мне тоже, — выкрикнул Одо. — Мы всю жизнь гнули спину на этого ублюдка. И что? Ничего. Ничего, кроме нищеты и смерти. — Он подошел ко мне и встал рядом. — Я кузнец, а не солдат. Но если понадобится, смогу выковать не только серп, но и топор. Рассчитывай на меня, Хью!

Один за другим люди поднимали руки. Сапожники и крестьяне, возчики и плотники. Они дошли до предела и не хотели больше терпеть.

— А вы что скажете, святой отец? — обратился к священнику, рассчитывая найти в нем союзника, портной. — Ведь даже если мы выстоим против Болдуина, что ждет нас дальше? Проклятие и вечные муки ада?

— Я ничего не скажу, — ответил отец Лео. — Но обещаю, что когда здесь снова появятся люди Болдуина, у меня хватит сил швырнуть в них камень.

Заявление встретили одобрительными криками. И все же горожане разделились. Портной, кожевник и несколько крестьян, до смерти боявшихся потерять землю, остались на другой стороне.

Я подошел к портному.

— Послушай меня. Рано или поздно люди Болдуина придут сюда. Вы отстроите дома и отдадите все, что есть, вы будете гнуть спину с утра до вечера, до кровавых мозолей, но им все равно будет мало. Они будут приходить до тех пор, пока мы не скажем «хватит».

Он покачал головой.

— Посмотри на себя. У тебя драная рубаха и колокольчик на шапке, а ты собираешься учить нас воевать?

— Да, — ответил я, глядя ему в глаза.

Портной смерил меня взглядом, потом пощупал мою тунику.

— Не знаю, кто это сделал, но работа хорошая. — Он похлопал меня по плечу и устало добавил: — Да поможет нам Бог.

 

Глава 85

— Подвинь на меня! — крикнул я Жану Дье, сидевшему высоко на дереве. — Немного вправо. Туда, где сужается дорога.

Жан подтянул тяжелый, наполненный камнями и галькой мешок, перекинул веревку через сук и завязал надежным двойным узлом.

— Я подгоню лошадь. Когда она будет на том месте, где я сейчас, — отпускай.

Сразу после визита бейлифа мы начали готовить город к обороне. Плотники обтесывали бревна, из которых возводили стену, прикрывающую западные подступы. В землю под острым углом загоняли заостренные колья, способные остановить даже самую отчаянную конницу. Дорогу перекрывали тяжелыми валунами.

И еще мы начали делать оружие. Старики приносили древние ржавые мечи, которые Одо шлифовал и обрабатывал точильным камнем. Остальной наш арсенал состоял из дубинок, молотков, нескольких копий и алебард. Наши стрелы с железными наконечниками пробивали доспехи. В общем, мы были Давидом, готовящимся к схватке с Голиафом.

Я отступил в сторону и поднял руку. Шарль, сын пекаря, хлопнул лошадь по крупу. Сидевший на суку Жан пододвинул мешок к краю. В нужный миг я опустил руку.

— Давай!

Жан толкнул мешок, и тот, словно сброшенный с неба, устремился по дуге к земле, набирая скорость. Будь на спине лошади всадник, удар пришелся бы на него, а так снаряд просвистел над испуганно заржавшим животным.

Шарль и Жан зааплодировали.

— А теперь твоя очередь, Альфонс. — Я повернулся к сыну кожевника, пятнадцатилетнему пареньку, страдавшему небольшим заиканием, но уже начавшим набирать силу, и протянул ему дубинку. — Упавшего рыцаря нужно оглушить. Подняться ему нелегко из-за доспехов, так что действовать надо быстро. — Я посмотрел ему в глаза и продемонстрировал, как это делается, нанеся удар воображаемому противнику. — Ты должен быть готов, понял?

— П-понял. — Парнишка кивнул. Высокий и довольно крепкий, он никогда ни с кем не дрался, но зато видел, как люди Болдуина обошлись с его братом. Взяв у меня дубинку, Альфонс повторил прием. — З-за меня не б-беспокойтесь.

Я одобрительно кивнул.

Приятно было наблюдать, как город сплачивается, проникается уверенностью. Оказалось, каждый может сделать что-то полезное: кто-то умел стрелять, кто-то бросать камни, кто-то чинить кожаные доспехи и затачивать наконечники стрел.

Но я знал: когда дойдет до дела, только настроя и смелости будет мало, чтобы остановить солдат Болдуина. Людей нужно было обучить военному ремеслу. Я понимал, как это трудно, но не хотел, чтобы меня сравнивали с Петром Пустынником, который обрек неподготовленную толпу на неминуемую смерть.

— Хью! — услышал я детский голос и, повернув голову, увидел бегущего из города Пипо, младшего сына Одо. Судя по раскрасневшемуся лицу мальчишки, случилось что-то необычное. Сердце тревожно забилось. — Там… — пропыхтел он, задыхаясь, — там… к тебе… пришли…

— Кто?

Холодные пальцы страха сжали сердце. Кто знает, что я здесь?

— Гостья… симпатичная… — Пипо наконец-то отдышался. — Говорит, что пришла пешком из самого Боре.

 

Глава 86

Эмили!

Словно подхваченный ветром, я помчался в деревню по пыльной дороге. Сердце пело от восторга. Что скрывать, много раз я думал о ней, прекрасно понимая, как глупо надеяться на новую встречу.

Срезав дорогу, я проскочил между конюшней и кузницей и тут же увидел ее на площади… со служанкой. На Эмили было простое холщовое платье, волосы убраны под шапочку и заколоты, на плечах — коричневая накидка. Но, несмотря на скромность и незатейливость костюма, она показалась мне такой красивой, такой милой. И что самое главное, это был не сон. Эмили здесь!

Я вышел из-за амбара и подождал, пока она увидит меня. Больше всего на свете мне хотелось подбежать и подбросить ее в воздух, но…

Наконец Эмили повернулась, и тогда я сказал:

— Вы даже не представляете, госпожа, какую радость принесли мне.

— Ошибаешься, Хью де Люк. — Она улыбнулась, и глаза ее счастливо заблестели. — Потому что я и сама очень рада тебя видеть. И даже проделанный путь не уменьшил этой радости.

Руки мои тянулись к ней, но я не знал, какие чувства привели ее сюда. Я даже не знал, что чувствую сам. В конце концов, Эмили принадлежала к другому миру, а мой единственный наряд мало чем отличался от лохмотьев.

— Мне очень жаль… — Я покачал головой. — Но даже после дальней дороги ваш вид ласкает взор. И все же… Как? Как вы нашли меня здесь?

— Я знала, что ты откуда-то с юга. — Эмили подняла с земли свою сумку и шагнула ко мне. — Так что мы просто отправились туда, где обнаружили тебя на дороге, а потом пошли дальше на юг. В каждой деревне мы спрашивали о человеке из Боре в костюме шута. Мы ушли так далеко на юг, что я бы уже не удивилась, услышав испанский. И вот один милый мальчик в ответ на наш вопрос сказал: «Да, госпожа, у нас есть такой. Вы, должно быть, говорите о Хью». Признаюсь, я возблагодарила Господа, потому что сил у нас уже не оставалось, и еще одна миля могла стать последней. Со мной Елена.

Она подозвала служанку.

— Елена, — поклонился я. — Мы ведь уже знакомы, правда?

Служанка устало кивнула — сил на большее у нее уже не оставалось. Было видно, что она бесконечно рада окончанию путешествия.

Я повернулся к Эмили.

— И все же расскажите, как вы попали сюда? И почему?

— Но ведь я обещала, что мы еще увидимся. И обещала помочь тебе найти ответы на те вопросы, которые ты задавал. Объясню все позже.

— Значит, вы проделали весь путь вдвоем? А понимаете ли, чем рисковали?

— Я сказала Анне, что собираюсь навестить тетю Изабель в Тулоне. После возвращения Стефена в Боре все как будто смешалось, и она, наверно, была только рада избавиться от меня. Часть пути нас сопровождали идущие на юг священники-паломники.

— А как же ваша тетя? Разве она не встревожится, если вы не прибудете в Тулон?

Эмили виновато потупилась.

— Вообще-то моя тетя ни о чем не знает. Мы с ней ни о чем не договаривались. Я все сочинила.

Я невольно улыбнулся.

— Похоже, вам очень хотелось попутешествовать. Но достаточно вопросов. Вы, должно быть, устали и проголодались. Только вот замков у нас здесь нет. Зато гостеприимства предостаточно. Пойдемте, я знаю одно подходящее местечко.

Мы зашагали через площадь. Люди останавливались и с удивлением смотрели на нас. Подумать только — Хью, вернувшийся из долгих странствий без денье в кармане и в рваном шутовском костюме, и такая небывалая, невиданная в наших краях гостья.

Женщина высокого положения. Благородная… И прекрасная.

Я повел Эмили и Елену на постоялый двор.

— Здесь мы когда-то жили. Теперь я занимаюсь перестройкой.

Эмили одобрительно кивнула.

— У тебя хорошо получается, Хью.

— Знаю, это не замок, но вам будет тепло и уютно. Крыша не протекает, а камин я сейчас растоплю.

— Ты оказываешь мне большую честь. Я слышала, что цены в таких сельских заведениях довольно высокие. А хозяева их, как говорят, большие хитрецы.

Я улыбнулся.

— Добро пожаловать в «Шато де Люк». Вы будете моими первыми гостями!

 

Глава 87

В тот вечер городок долго веселился, а потом праздник переместился в дом Одо. Ужинать сели за стол, занимавший едва ли не всю комнату. Готовкой занималась жена кузнеца, Лизетт, а помогать ей взялась Мари, жена мельника. Пришли мои самые близкие друзья, Жорж и Шарль, а также отец Лео и другие. И конечно, с нами была Эмили.

Лизетт приготовила особо торжественное блюдо — запеченного гуся. Его подали с морковкой, репой и горохом. Был еще и овощной суп на чесночном бульоне, и свежий хлеб, который мы макали в суп. Вина не нашлось, но священник принес бочонок бельгийского эля, который приберегал в ожидании приезда епископа. По нашим меркам это было редкостное угощение.

Одо играл на дудке, а мы распевали куплеты. Дети танцевали, как на Иванов день. Я развлекал друзей фокусами и акробатическими прыжками. Было весело, и все смеялись от души, включая Эмили. На несколько часов мы забыли и о прошлом, и обо всем плохом.

Весь вечер я то и дело поглядывал на Эмили. Глаза ее блестели, как две маленькие луны. Вместе с нами она хлопала в ладоши и хохотала, когда дети Одо пытались повторить мои кувырки. В ее поведении не было и следа неестественности. Эмили рассказывала о жизни в замке, отвечала на вопросы и нисколько не важничала.

То был чудесный вечер, счастливый вечер, когда между людьми нет никаких барьеров.

Когда все закончилось, я проводил Эмили на постоялый двор. В воздухе уже чувствовался холодок, и она зябко куталась в накидку. Я хотел обнять ее за плечи, но при мысли об этом меня бросало в нервную дрожь.

Мы шли неспешно средь звуков ночи — ухали совы, чирикали на ветках неугомонные пташки. Из-за облачков выглядывала яркая луна.

— Как там Норберт? — спросил я. — Поправился ли после болезни?

— Да, он в полном здравии. Только вот трюк с цепью у него по-прежнему не получается. Жаль, настроение в замке после возвращения Стефена уже не то, что раньше. Куда ни пойди — везде тафуры, а за их спиной герцог.

— Стефен и Анна…

— Анна… — Эмили вздохнула, как будто не зная, стоит ли продолжать. — Мне очень хочется верить, что она поступала так не по собственной воле.

— Вы хотите сказать, что все те ночные налеты на деревни, разорения, грабежи и убийства творились без ее ведома?

Эмили покачала головой.

— Не совсем так. Я лишь хочу сказать, что ею руководил страх. Конечно, это слабое оправдание. Однажды она сказала мне нечто такое, чего я не поняла тогда и не понимаю сейчас. «Если бы я знала, кто такой на самом деле этот шут, он уже давно висел бы на площади или гнил в тюрьме со своей женой».

Я покачал головой.

— Она называла тебя трактирщиком-крестоносцем. Поэтому они схватили твою жену. Но, как утверждает Анна, она даже не подозревала, что трактирщик и ты — одно и то же лицо.

— Но зачем? Зачем я им нужен?

— Потому что ты «владеешь величайшей реликвией христианского мира». И даже сам об этом не догадываешься. — Эмили наклонила голову и лукаво посмотрела на меня. — По крайней мере, так говорит Анна.

— Величайшей реликвией христианского мира? — Я горько рассмеялся. — Они что, рехнулись? Посмотрите! У меня же ничего нет. А все, что было, уже отняли.

— Я говорила ей то же самое. Но ведь ты действительно был в походе, Хью. Возможно, они с кем-то тебя перепутали.

К тому времени, когда мы дошли до постоялого двора, Эмили уже дрожала от холода, и я, глядя на нее, едва удерживался от того, чтобы обнять ее, прижать к себе и согреть. Боже, я отдал бы за это все на свете. Даже «величайшую реликвию всего христианского мира».

— А ведь я принесла тебе кое-что, Хью. Оно у меня здесь.

Мы вошли внутрь. Камин пылал вовсю, и Елена уже спала на своей кровати. Эмили подняла с пола дорожный мешок.

Развязав шнурок, она достала кожаный мешочек, а из него деревянный ящичек размером в две мои ладони. Он был украшен искусной резьбой, свидетельством работы настоящего мастера, а на крышке была вырезана буква «К».

Передав ящичек мне, Эмили отступила на шаг.

— Это принадлежит тебе, Хью. Потому я и пришла.

Ничего не понимая, я внимательно осмотрел шкатулку, потом сдвинул крохотный засовчик и осторожно поднял крышку.

Глаза мои наполнились слезами. Я понял все сам…

Пепел.

Прах Софи.

— Ее тело кремировали на следующий день, — тихо сказала Эмили. — Я собрала прах. Священники говорят, что душа не попадет на небеса, пока тело не предано земле.

Грудь моя стеснилась… к горлу подступил комок. Я глубоко вдохнул.

— Вы даже не представляете, как много это для меня значит.

Я обнял ее и привлек к себе. Ее сердце билось рядом с моим сердцем.

— Как я уже сказала, Хью, это принадлежит тебе.

Я наклонился к ее уху и прошептал:

— Мое единственное сокровище — это ты.

 

Глава 88

На следующее утро я поднялся рано, еще до восхода солнца. Взял лежавший у кровати кожаный мешочек и тихонько выскользнул из дома.

Под навесом у меня хранились кое-какие инструменты. Я взял лопату. Петухи еще не пропели.

Городок уже просыпался, люди принимались за обычные дела. Возчик впрягал в тележку мула. Из дома пекаря доносился запах свежего хлеба.

Мой путь лежал к холму за местечком.

После того как Софи умерла у меня на руках, мне часто снилось одно и то же. Как я привожу ее домой. Мысль о том, что душа ее страдает, что она так и не получила последнего благословения, не давала покоя. Теперь я наконец мог завершить печальный ритуал. Пусть покоится с миром там, где прожила всю свою недолгую жизнь.

Перейдя речушку вброд, я начал подниматься по крутому склону. Утро уже наступило, мягкий свет оживил лес, на деревьях чирикали птицы. Солнечные лучи пробивались сквозь туманную дымку. Через несколько минут я был на вершине, с которой весь наш городок был виден как на ладони. В домах хлопали двери, кто-то спешил через площадь. Я посмотрел на постоялый двор, где спала Эмили.

Подойдя к раскидистому вязу, рядом с которым была могила моего сына, я опустился на колени. Положил на землю кожаный мешочек. Взял лопату и начал копать. Слезы застилали глаза, и в груди как будто грохотал большой, тяжелый барабан.

— Вот ты и вернулась домой, Софи, — прошептал я. — Теперь вы вместе, ты и Филипп.

Я развязал мешочек и вынул деревянный ящичек с буквой «К». Высыпал легкий, похожий на пыль, прах в только что вырытую ямку и засыпал землей. Постояв немного над могилой, я повернулся и посмотрел на просыпающийся городок.

Вот ты и дома, Софи. Да упокоится душа твоя.

 

Глава 89

Стефен Борейский восседал на стуле с высокой резной спинкой. Выстроившиеся в очередь просители, почтительно склонившись, ждали, пока герцог удостоит их своим вниманием. Бейлиф стоял слева от господина и сообщал ему о последнем решении, касающемся повышения налогов. Сенешаль уже приготовился доложить об общем состоянии дел. Однако мысли герцога были далеко.

Его не оставляло ощущение незавершенности начатого. С первого дня возвращения рутинные проблемы, которые прежде значили для него так много, стали казаться мелкими, никчемными. К нему обращались по самым разным вопросам, требовавшим зачастую незамедлительного решения, а он никак не мог на них сосредоточиться. Мозг его словно превратился в заполненную мраком яму, на самом дне которой блестело одно-единственное пятнышко света.

Сокровище. Реликвия.

Оно дразнило и манило. Мерещилось наяву и являлось в снах. Священная реликвия, чудесным образом пережившая все беды и катастрофы, веками хранившаяся в разных местах Святой земли. Он желал ее так сильно, с такой страстью, с какой никогда не желал ни одной женщины. То, что однажды прикоснулось к Нему. Не раз и не два он просыпался от того, что его руки во сне уже сжимали заветный трофей. Он просыпался, мокрый от пота, с пересохшими губами и отчаянием в душе.

Будь оно у него, Боре вошел бы в число самых могущественных герцогств Европы. Какой собор он построил бы для хранения бесценной реликвии и во славу ее! Что проку в жалких костях его собственного святого покровителя, которые лежали в усыпальнице! Мощи — ничто по сравнению с этим. Паломники со всего света потянулись бы в Боре. Ни один священник не стоял бы так же высоко, как он. Никто не был бы ближе к Господу.

И Стефен знал, кто владеет бесценным призом.

В душе его собиралась буря. Кто-то из стоящих рядом бубнил что-то о податях, землях, богатствах. Какая чушь! Какая мелочь! Он вдруг почувствовал, что не выдержит и взорвется.

— Убирайтесь! — крикнул Стефен, поднимаясь со стула. Бейлиф и сенешаль удивленно посмотрели на него. — Вон! Ступайте прочь! Оставьте меня! Что мне до ваших новых налогов, до еще одного стада овец. Вы смотрите в землю — я же мечтаю о вечной жизни!

Он махнул рукой, сметая со стола поднос с кубками и чашами, которые со звоном разлетелись по полу. Все пришло в движение, люди бросились врассыпную, как будто сам замок вдруг задрожал, грозя обрушиться.

Остался только шут Норберт — он вцепился в ножку стола и дергался как припадочный.

— Хватит, Норберт. Не старайся. Мне не до шуток. Иди.

— Я бы ушел, — пролепетал посиневшими дрожащими губами шут, — да только ваш стул стоит на моей руке.

Поняв, в чем дело, герцог усмехнулся, а старик, высвободив распухшую руку, выкатился за дверь.

Один из слуг робко приблизился, чтобы навести порядок и собрать посуду, но Стефен досадливо отмахнулся. Взгляд его остановился на тонкой струйке вина, медленно ползущей к чьему-то сапогу.

Кто же посмел его ослушаться? Кто, набравшись наглости или потеряв рассудок, посмел приблизиться к нему?

Он поднял голову — Морган. Предводитель тафуров. Черный Крест.

— Зачем ты пришел? Рассказать о еще одной сожженной деревушке? О том, что поиски снова не увенчались успехом?

— Нет, мой господин. Я пришел, чтобы порадовать вас доброй вестью. Я знаю, где сокровище.

— Где? — Герцог подался вперед.

— Ваша кузина, госпожа Эмили, указала путь к нему. — Черный Крест криво усмехнулся.

— Эмили? — Стефен пожал плечами. — Какое отношение она имеет к реликвии? К тому же моя кузина сейчас в Тулоне.

— Она не в Тулоне. — Черный Крест сделал шаг вперед и, склонившись к уху герцога, прошептал: — Она в одном Богом забытом местечке в герцогстве Трейль. Вилль-дю-Пер.

— Вилль-дю-Пер? Знакомое название. Но разве ты уже не побывал там?

— Да, — кивнул Морган. — Ваша кузина сейчас там с известным нам трактирщиком. Там же и то, что мы ищем.

 

Глава 90

К моему великому удивлению и радости, Эмили не ушла сразу, а задержалась на несколько дней. Нечего и говорить, что я был на седьмом небе от счастья.

Я показал ей нашу линию обороны: опоясывающий город частокол из острых кольев, способный если не отразить, то по крайней мере задержать внезапное нападение; спрятанные на деревьях мешки с камнями и гравием; оборудованные в ветвях и кустах стрелковые гнезда, откуда на атакующих обрушился бы град камней и стрел. Она видела, с какой страстью убеждаю я друзей и соседей в необходимости сопротивления. И от всей души одобрила мой план.

Когда выпадала свободная минутка, я показывал ей лучшие места: лесной пруд с лилиями, где любил купаться; скрытый между холмами луг, где рос дикий подсолнечник. Эмили помогала мне по хозяйству, топила камин, поднимала вместе со мной бревна. На одном из опорных столбов я вырезал ее инициалы: Э.К.

Конечно, я понимал, что сказка рано или поздно кончится, и Эмили придется покинуть Вилль-дю-Пер. И тем не менее ей здесь нравилось, а я не спешил торопить события, убеждая себя, что ее никто не ищет. Что ей здесь ничто не угрожает. Что чудо еще может случиться. Что мы…

Шли дни. Однажды после полудня я забросил инструменты под навес и, подойдя к Эмили, взял ее за руку.

— Идемте, сегодня день не для работы. Я хочу показать вам одно чудесное местечко. Пожалуйста, госпожа.

День выдался не по-осеннему теплый, даже жаркий. Солнечные лучи ласкали кожу. Мы прошли мимо холма, где лежали Софи и Филипп, и вскоре оказались на широкой лужайке с высокой золотистой травой под голубым небом.

— Чудесно! — воскликнула Эмили и бросилась на землю. — Какое буйство красок! Какой простор! Божественно! — Она раскинула руки и похлопала по траве. — Иди сюда, Хью.

Я лег рядом. Ее мягкие светлые волосы падали с плеч, под вырезом платья белели холмики грудей. В ушах зашумела кровь, и я поспешил отвести взгляд.

— Скажите, что означает буква «К» в ваших инициалах?

— «К»?

— Да, первая буква фамилии… Она была на той шкатулке, что вы мне дали. Я ведь совсем ничего о вас не знаю. Кто вы. Откуда. Кто ваши родители.

— Тебя беспокоит, — рассмеялась она, — что я могу быть недостаточно высокого происхождения?

— Конечно, нет… Просто интересно.

Я приподнялся на локте.

— Ну, если интересно… Я родилась в Париже. Четвертый ребенок в семье. У меня два брата и сестра, все старше. Мой отец… замечательный человек, но совсем не по тем причинам, о которых ты, возможно, думаешь.

— Он из благородных, это ясно. И, наверно, служит при дворе?

— Скажу так, он занимает высокое положение. Образованный. Но при этом его взгляды могут быть совершенно ограниченными.

— Вы еще почти ребенок, а уже улетели так далеко от гнезда.

— Гнездо не всегда самое приятное место. — Эмили отвела взгляд. — По крайней мере, для младшей дочери. Что ждало меня там? Изучение скучных наук и сухих истин, далеких от настоящей жизни? Брак по расчету с каким-нибудь стариком? Как ты думаешь, интересно принимать подарки от плешивых простофиль и смеяться шуткам самодовольных балбесов?

— Мне трудно судить. Я встречался только с двумя благородными госпожами, и обе уступают вам в красоте и доброте.

Ее ладонь легла на мою, да там и осталась. Некоторое время мы молчали, потом Эмили толкнула меня в бок.

— Можешь рассмешить меня?

— Рассмешить тебя?

— Да, ты же шут. И вполне приличный. — Ее глаза заблестели. — Ну же, давай. Тебе ведь не трудно.

— Не так-то это просто, — возразил я. — В таком месте…

— Стесняешься? Меня? Ну перестань, Хью. — Она ущипнула меня за руку. — Здесь же, кроме нас, никого нет. Я даже закрою глаза, чтобы не смущать тебя. Разве так уж трудно понять, что может вызвать у меня улыбку?

Она закрыла глаза и выставила подбородок. Ее милое лицо с мягкими чертами было передо мной… пряди ее золотистых волос касались травы…

Я вдруг позабыл, как дышать.

Она была невероятно красива. И еще добра, щедра, умна и смела.

И все, что стояло между нами, вдруг исчезло — остались только два бьющихся сердца. Я положил руку ей на бедро и осторожно — только бы она не обиделась — двинулся выше, по плавному изгибу талии…

Эмили не шевелилась, а я испытал вдруг нечто странное. Дыхание стеснилось, по спине словно пробежали тысячи крохотных ножек. Чувствовал ли я это с самого начала? С того самого мига, когда, открыв глаза, увидел ее лицо?

Обогнув плечо, моя ладонь остановилась у мягкой окружности груди. Ее сердечко дрогнуло, сбившись с ритма. Я почувствовал такое всего лишь во второй раз в жизни.

Мои губы опустились на ее, слегка приоткрывшиеся. Эмили не шелохнулась, только немного подалась навстречу. Языки встретились и начали медленный танец, как сошедшиеся в небе облака.

Она дотронулась до моей щеки. Ее кожа пахла лавандой и бальзамином. Для меня как будто открылся новый мир.

Уже в следующее мгновение мы прервали поцелуй. Эмили улыбнулась.

— Ты сжульничал. Меня предупреждали насчет ловких деревенских парней.

— Разбуди меня. Я знаю, что сплю.

— Тогда просыпайся. — Она положила руку мне на грудь. — А я знаю, что все это наяву.

Мое сердце было готово разорваться от счастья, я все еще не мог поверить в случившееся.

И тут со стороны города донесся громкий, тревожный колокольный перезвон.

 

Глава 91

Я знал, что такой звон оповещает об опасности.

Действительность напомнила о себе. Я вскочил и повернулся к городу. Всадников на дороге видно не было. Никаких признаков паники на улицах не наблюдалось. На Вилль-дю-Пер никто не нападал. Но на площади уже собиралась толпа. Что-то все-таки случилось.

— Идем. — Я помог Эмили подняться. — Надо возвращаться.

Мы сбежали с холма и помчались к площади. Люди кричали, я услышал свое имя.

Меня перехватил Жорж.

— Хью, они идут. Люди из Боре.

Я посмотрел на Эмили, потом перевел взгляд на Жоржа.

— Откуда ты знаешь?

— Нас предупредили. Пошли в церковь, скорее. Он ищет тебя.

Мы побежали к площади. Жители уже собрались там и громко обменивались мнениями. Протолкавшись через толпу, я увидел сидящего на ступеньках церкви паренька лет шестнадцати — он никак не мог отдышаться. Увидев меня, парень поднялся и сделал шаг навстречу.

— Вы Хью. Я узнал вас по рыжим волосам.

— Ты не ошибся, — ответил я, присматриваясь к нему и находя знакомые черты. — Ты из Боре?

— Да. — Он кивнул. — Бежал почти всю дорогу. Меня послал сюда ваш друг, Норберт.

— Тебя послал Норберт? — Я подошел ближе. — И какие же новости ты принес?

— Норберт велел передать, что они уже в пути. Чтобы вы приготовились. Все.

— Мне нужно вернуться. — Эмили схватила меня за руку. — Я попробую убедить герцога, что он ошибается, что…

— Нет. — Парень покачал головой. — Норберт сказал, что вам нельзя возвращаться. Стефен знает, что вы здесь. За вами следили. Люди герцога будут здесь сегодня вечером. Самое позднее — завтра.

Толпа встревоженно зашумела. Какая-то женщина лишилась чувств. Портной, Мартин, указал на меня пальцем.

— Ну и что теперь, Хью? Это ведь твоя работа. Что нам теперь делать?

Я скользнул взглядом по испуганным лицам. Жены искали мужей и прижимали к груди маленьких детей.

— Мы готовы. Они придут сюда, чтобы забрать то, что принадлежит нам. Мы не склонимся перед ними.

Все молчали. Над площадью словно навис страх. Но тут вперед вышел Одо и, оглядевшись по сторонам, ударил о землю рукоятью молота.

— Я с тобой, Хью. Как и мой молот!

— И я т-тоже, — сказал Альфонс. — С-со своей с-секирой.

— И я! — крикнул Шарль.

Они побежали занимать позиции, но толпа осталась на месте. Потом от нее отделился один человек. За ним другой. Они тоже были готовы драться.

Я повернулся к посланнику Норберта.

— Откуда мне знать, что тебе можно верить? Чем ты докажешь, что пришел от Норберта? Ты сказал, что за госпожой Эмили следили. А если это какая-то хитрость?

— Вы знаете меня, Хью. Я — Люсьен, сын булочника. Хочу стать учеником у Норберта.

— Ученика легко подкупить, — заметил я.

— Норберт так и сказал, что вы потребуете доказательство. И оно у меня есть. Кое-что ценное для вас. Кое-что такое, что мог прислать только он.

Люсьен наклонился и поднял какой-то длинный предмет, обмотанный одеялом.

Я усмехнулся. Старый шут был прав. То, что принес Люсьен, было действительно очень дорого мне. Я оставил его в замке в ту ночь, когда ушел из Боре.

Люсьен протянул мне посох.

 

Глава 92

В следующие несколько часов наш городок как будто превратился в растревоженный муравейник, где каждый знает, что делать, и все объединены общей целью. Ничего подобного я раньше не видел.

На мосту спешно вбивали в землю десятки заостренных кольев. На деревья втаскивали мешки с камнями. Те, кто умел стрелять, точили наконечники стрел. Те, у кого не было луков, сидели в засаде с мотыгами и колотушками.

К ночи город закончил подготовку и замер в нервном, тревожном ожидании. Согласно плану, при первом же признаке опасности женщины и дети должны были бежать в лес. Я сказал Эмили, что ей придется идти с ними. Но когда пришло время, все они остались в городе.

— Я буду с тобой, — упрямо покачав головой, заявила Эмили. Чтобы одежда не сковывала движений, она закатала рукава и подвернула подол платья. — Могу подавать стрелы или делать что-то еще.

— Эти люди — убийцы, — попытался объяснить я. — Они убивают без разбора, им все равно, кто попадет под меч, благородный или простолюдин. Это не твоя война.

— Ошибаешься. Она уже стала моей, — твердо, с той же непоколебимой решимостью, которую она выказала в Боре, спасая меня, ответила Эмили.

Поняв, что спорить бесполезно, я оставил ее набивать камнями мешки и побежал к мосту, где проходила наша первая линия обороны и где работали Альфонс и Шарль.

— Сколько их будет? — спросил Шарль.

— Не знаю. Двенадцать… двадцать… может быть, больше. Но никак не меньше десятка.

Сам я устроился на втором этаже дома портного, расположенного у самого въезда в город. Оттуда можно было наблюдать за всеми нашими действиями. При себе я имел старый, но остро отточенный меч.

В животе как будто затягивали узлы. Ожидание хуже любой пытки, но ничего другого нам не оставалось.

Мы с Эмили сидели у стены, ее головка покоилась на моем плече. У меня было такое чувство, словно я знаю ее всю жизнь. И она придавала мне сил.

— Что бы ни случилось, — прошептала Эмили, — я рада, что оказалась здесь, с тобой. Не знаю, как это объяснить, но у меня предчувствие, что тебе назначена особая судьба.

— Когда турок в Антиохии пощадил меня, я подумал, что он сделал это только для того, чтобы посмешить народ.

— И ты стал шутом.

— Да. Благодаря тебе.

— Я ни при чем. — Она отстранилась и посмотрела на меня. — Ты добился всего сам. Сделался любимчиком двора. Но сейчас я думаю, что Бог избрал тебя для какой-то более высокой цели.

Я обнял ее и крепко прижал к себе, ощущая упругую податливость грудей, чувствуя ритм ее сердца. В чреслах моих вспыхнуло желание. Мы посмотрели друг на друга, и что-то подсказало мне, что момент наступил. Место и время совпали. Мы оба оказались там, где хотели быть.

— Не хочу умереть, — прошептала Эмили, — не узнав, каково это — быть с тобой.

— Ты не умрешь. Я не позволю.

Она подалась ко мне, и мы поцеловались. Не так, как раньше, с волнением и предчувствием чего-то неведомого, но глубоко и страстно. Ее дыхание участилось.

Кожа Эмили под платьем была гладкая и немного прохладная. В спину мне как будто воткнулись сотни тонких иголок.

Мы снова посмотрели друг на друга.

— Я люблю тебя. С самой первой встречи. Я сразу это понял.

— Не сразу, — шепнула Эмили. — Но я тоже тебя люблю.

Она опустилась на меня сверху и только чуть слышно охнула, когда я вошел в нее. Я держал Эмили за бедра, ее глаза сияли от удовольствия, а по моей спине катился пот. Она ритмично задвигалась, и все это время мы оставались лицом к лицу, наслаждаясь долгожданной близостью.

— О, Хью, — простонала Эмили, сжимая меня бедрами, — я люблю тебя.

Наконец дрожь прошла по ее телу, и она вскрикнула от восторга. Я сжал ее плечи с такой силой, как будто хотел навсегда удержать Эмили при себе. Она застонала.

— Только не буди меня, потому что мне снится самый чудесный, волшебный сон.

Она застыла, вжавшись лицом в мою грудь, и время остановилось. За окном сияла луна. Я сидел и думал, как мне повезло встретить такую женщину. Я был готов пожертвовать собой, чтобы защитить ее, а она уже не раз доказала, что готова на любой риск ради меня.

Может быть, именно ради этого судьба и сохранила мне жизнь? О большем я не мог и просить.

И тут с улицы донесся тревожный крик, а уже в следующий момент земля задрожала от стука копыт.

Я метнулся к окну. В небо взлетела зажженная стрела — сигнал приготовиться.

Я повернулся к Эмили. Недавнего покоя и уверенности как не бывало — страх сдавил грудь.

— Они здесь!

 

Глава 93

Черный Крест и его люди смотрели с холма на спящий город. Безлунная ночь позволила подойти скрытно. Они провели в дороге два дня, смерчем пронесшись через десяток затерянных в лесах городков и деревушек, сметая все на своем пути. Черный Крест знал — теперь сердца его подручных преисполнены жаждой крови.

Из леса появился высланный заранее лазутчик.

— Местечко спит, господин. Мы можем атаковать.

— Чем они нас встретят? — поинтересовался Морган. Лазутчик усмехнулся.

— На многое они не способны. Навалили всякого дерьма на дорогу — наверное, рассчитывали, что наши кони увязнут в нем.

Морган кивнул. Так он и думал. Взять городишко — пустяковое дело. Детская забава. Это будет избиение младенцев. Спящих младенцев. В поисках реликвии он проделал долгий путь из самой Антиохии. И вот теперь от конечной цели его отделяет не более четверти часа. Тот червяк больше не уползет с бесценным трофеем.

Морган повернулся к своим приспешникам.

— Кто найдет реликвию, получит замок по возвращении. Убивайте всех, кого нужно, берите все, что хотите, но найдите мне рыжего. Насадите его на меч и подайте мне.

Глаза его людей вспыхнули. Предвкушая забаву, они уже натягивали шлемы и рукавицы, надевали нагрудники, привязывали наплечники. Их оружием были булавы, пики и мечи. Они уже предвкушали, как превратят сонный городишко в кучку развалин, а его площадь в лужу крови.

— Какие будут распоряжения, сир? — спросил один из рыцарей.

— Сровняйте эту кучу дерьма с землей, — ровным голосом приказал Морган. — Чтобы не осталось ни одной лачуги. Убейте всех. Чтобы не осталось ни одной живой души. Кроме трактирщика, никто не должен выжить. Никто, включая и госпожу Эмили.

Тафуры закивали.

Морган поднял руку, подавая сигнал к атаке.

 

Глава 94

Пол сотрясался у меня под ногами. Гул нарастал, становясь похожим на шум приближающейся лавины.

Я выбежал на улицу. Люди высовывали головы из укрытий, и в глазах у них был ужас.

— Не паниковать! — крикнул я. — Они думают, что разделаются с нами, как с детьми. Вспомните, что вы должны делать. Главное — придерживаться плана.

Успокаивая других, я и сам чувствовал скребущий внутри кулак страха. Я побежал к мосту, где Шарль и Альфонс уже натягивали веревку поперек дороги.

— Помните, что они сделали с вашими друзьями и близкими, когда были здесь в последний раз. Помните свою клятву. Вы обещали отомстить, и сейчас у нас есть шанс поквитаться с ними за все.

Всадники приближались. Казалось, к нам катит грохочущий вал. Сердце стучало так, будто норовило разорвать грудь.

И вот наконец мы увидели их — черное облако, приближающееся со стороны леса. С горящими факелами в руках и устрашающими воплями, от которых холодела кровь, они мчались во весь опор. Сколько их было? Я насчитал человек двенадцать — четырнадцать.

Не так уж много. Город оставался погруженным во тьму, и я знал, что они не видят, какой сюрприз мы им приготовили.

— Держитесь!

Мой вопль утонул в оглушительном шуме.

Первая четверка всадников галопом вылетела на мост и наткнулась на натянутый канат. Кони заржали, вздыбились, и несколько человек взлетели в воздух. Одного бросило прямо на кол, и он, пронзенный насквозь, умер на месте, раскинув руки. Другой, сброшенный собственным жеребцом, ударился о землю головой и был тут же растоптан копытами.

Распознав засаду, вторая четверка всадников попыталась остановиться, но скорость была слишком велика. Третий, отброшенный канатом, с криком рухнул на камни, за ним четвертый.

Я увидел, как выпрыгнувший из-под моста Одо взмахнул кузнечным молотом и с силой опустил его на голову попытавшегося встать рыцаря. Шлем не выдержал и прогнулся, как оловянная миска. Воодушевленный примером, Шарль тоже выскочил из укрытия и вогнал меч в шею другого злодея.

Огонь от раскатившихся факелов перескочил на выстроенное нами деревянное заграждение. Пламя вспыхнуло, пугая коней. Из-за деревьев вылетели первые стрелы, и еще два всадника оказались на земле, пораженные в шею и голову. Остальные, видя, что происходит, перегруппировались и устремились дальше по одному.

Еще немного, и тафуры были уже на улицах города. На крыши домов полетели горящие факелы. Я махнул мечом.

— Давай, Жан! Давай!

Что-то черное, вылетев из темноты, пронеслось через улицу и выбило из седла еще одного рыцаря. С глухим стоном грохнулся он на землю да так и остался лежать, оглушенный, придавленный весом собственных доспехов. Я поднял меч и посмотрел в прорезь шлема.

— Это тебе за Софи, ублюдок. Что, приятно сознавать, что тебя прикончил шут?

Меч прошел через шов над нагрудником и… застрял. Я потянул за рукоятку, но он не поддавался.

В первый момент даже это не смутило меня. Я торжествовал. План сработал. Люди дрались. Семеро рыцарей уже были сбиты с коней и не представляли никакой опасности. Еще двое, хотя и успели подняться, с трудом отражали сыплющиеся на них со всех сторон удары. Отбить мечом летящий камень дело непростое, а когда этих камней десятки — безнадежное.

На моих глазах Альфонс прыгнул на спину одному из тафуров и принялся тыкать ножом в прорезь шлема. Рыцарь крутился как мог, размахивая булавой и стараясь сбросить мальчишку, но тут кто-то из друзей Альфонса ударил его по коленям палкой, и тафур упал. Альфонс, не растерявшись, моментально полоснул ножом по незащищенному горлу.

Вокруг творилось что-то невообразимое: люди кричали, носились туда-сюда. Оставшиеся в строю всадники рассредоточились и теперь бросали горящие факелы на крытые соломой крыши, которые сразу же вспыхивали. Я насчитал пять конных тафуров. Всего лишь пять, но они были вооружены, защищены доспехами и представляли огромную опасность. Даже эта пятерка могла, не встретив достойного сопротивления, захватить город.

Оставив меч в теле рыцаря, я побежал, безоружный, к площади.

— Держи! — крикнула Эмили, бросая мне посох.

Перебегая через дорогу, я увидел Жаки, круглолицую молочницу, бросавшую камни в одного из всадников. Увлеченная делом, она не заметила другого, который, налетев сзади, сбил ее с ног ударом булавы. Пораженный выпущенными из-за деревьев стрелами, тафур свалился на камни, и его тут же окружила толпа горожан, вооруженных дубинками, вилами и косами.

Внезапно взметнувшиеся в небо желтые языки пламени озарили город — это Эме, дочь мельника, и отец Лео подожгли окружавшие площадь кусты. Кони испуганно шарахнулись, и еще один рыцарь свалился прямо в огонь. Другие оказались в огненном кольце.

Упавший тафур поднялся, охваченный пламенем, хлопая себя руками и вертясь, но огонь уже пробрался под доспехи.

В окружении осталось два рыцаря. Один попытался прорваться, но бросившийся наперехват Мартин подсек ноги лошади, и всадник, перелетев через голову животного, с лязгом грохнулся на камни. Меч его отлетел в сторону. Не успел он подняться на колени, как выскочившая из темноты Эме обрушила ему на голову тяжелый топор.

Мы побеждали! Город продолжал сражаться. Люди дрались так, как могут драться только те, у кого осталась последняя надежда. И все же два или три рыцаря еще держались.

И тут, к моему ужасу, последний из окруженных тафуров прорвался через кольцо и, подстегнув коня, устремился к Эме, которая все еще стояла над поверженным врагом.

— Осторожно, Эме! — крикнул я что было сил и побежал к ней.

Невозможно, чтобы мельник, уже потерявший двух сыновей, лишился последнего ребенка. Девушка, словно окаменев, застыла на месте. Меня отделяло от Эме ярдов двадцать, когда тафур занес над ней секиру.

Двадцать футов…

— Не-е-ет!

Я врезался в нее в тот самый момент, когда рыцарь уже опустил руку. Мы полетели на землю, но я все же успел прикрыть Эме своим телом и напрягся, ожидая удара в спину.

Однако удара не последовало. Тафур проскакал мимо, потом развернулся и натянул поводья.

Я знал, что он видит и о чем думает. Я и сам не раз бывал в таком же положении. Наступил тот момент битвы, когда человек понимает, что поражение неизбежно, и ему не остается ничего другого, как идти в последнюю атаку, чтобы унести с собой как можно больше жизней.

Я оттолкнул Эме и поднялся. Тафур смотрел на меня, сжимая секиру, а моим единственным оружием был деревянный посох.

Я не хотел умирать. Но не хотел и бежать.

Рыцарь ударил коня в бока и понесся на меня.

Я остался на месте и поднял посох.

 

Глава 95

В тот самый миг, когда секира взлетела над головой тафура, я отпрыгнул в сторону, противоположную движению смертоносного оружия, и что есть силы ударил по ногам лошади. Животное заржало от боли, вздыбилось и сбросило всадника. Описав в воздухе дугу, рыцарь упал на камни, несколько раз перевернулся и остановился футах в десяти от меня.

Я бросился к отлетевшей в сторону секире. Но и тафур успел подняться и вытащить меч.

— Deus adjuvat, — насмешливо бросил он. — Сейчас, крысеныш, я отправлю тебя к Создателю.

— Попробуй, и посмотрим, — ответил я.

С диким криком он бросился на меня.

Я вскинул секиру, которая и приняла удар на себя. Мы стояли друг против друга, силясь превозмочь сопротивление, напрягая последние силы, чтобы загнать лезвие в горло врага. Внезапно тафур пнул меня коленом в пах. Воздух со свистом вылетел из легких, и я согнулся пополам от боли. Противник махнул мечом, метя в ноги, но в последнее мгновение мне удалось парировать выпад рукоятью секиры.

Он попытался ударить меня головой в лицо, но я отступил на шаг… и споткнулся. Размахивая мечом с яростью безумца, тафур прыгнул на меня.

— Ну же, шут! Где твоя ловкость? — рассмеялся враг. — Выходит, кувыркаться легче, чем драться, как и подобает мужчине.

Я осторожно отступил еще на шаг. Тафур владел своим оружием куда лучше, чем я своим. В этом поединке преимущество было за ним. Тяжелая и неуклюжая секира едва держалась в моих дрожащих руках.

— Давай, шут, иди ко мне. — Он послал мне воздушный поцелуй. — Я покажу тебе, как это делается.

Я остановился, с трудом переводя дух. Сил на то, чтобы отразить очередную атаку, не оставалось. Ноги подгибались, пальцы словно онемели. Я понимал, что если не придумаю сейчас что-нибудь, какой-то трюк, все будет кончено после следующего удара.

И тут меня осенило. Назвать то, что пришло мне в голову, солдатской хитростью не повернулся бы язык — скорее это была дерзкая выходка шута.

— Чего ж ты ждешь? Иди сам. — Я опустил секиру, сделав вид, что признаю поражение. — Или боишься?

Я повернулся к нему спиной, надеясь, что еще не лишился рассудка. Наклонился. Задрал тунику. И показал ему свой голый зад.

— Ну что? Не думал, что увидишь такое? Наверное, тебе нечем похвастать. Жаль, здесь нет достойного противника.

Я отшвырнул секиру на несколько шагов вперед.

Взревев от злости, он бросился ко мне, но в тот момент, когда его меч уже взлетел, чтобы рассечь меня пополам, я сделал кувырок. Клинок со свистом разрезал воздух и уткнулся в сырую землю.

Я приземлился на ноги, развернулся и ухватился за рукоять секиры. Тафур, явно не ожидавший такого маневра, замешкался и растерялся. Но уже в следующий миг удивление на его лице сменилось страхом. Теперь уже я рассмеялся и послал ему воздушный поцелуй.

Взмах. Удар. И голова врага полетела в кусты.

Обессиленный, я опустился на колени. Все мышцы мои дрожали, сердце едва не выпрыгивало, а легкие горели огнем. Я отшвырнул секиру и глубоко вдохнул.

И еще раз. И еще.

Потом я поднялся, подобрал посох и уже стал выпрямляться, когда за спиной у меня прозвучал насмешливый голос:

— Неплохо, трактирщик. Ловкий трюк. Но прибереги парочку поцелуев и для нас.

Я обернулся. Еще один тафур. С черным крестом на шлеме и поднятым забралом. Холодное, изуродованное шрамами лицо. Лицо, показавшееся мне знакомым. Где я мог его видеть?

Впрочем, сейчас мне было не до воспоминаний.

Потому что тафур держал Эмили.

 

Глава 96

— Отпусти ее. Она здесь ни при чем.

Тафур был высокий, плотный и сильный. Длинные темные волосы падали на изрезанное шрамами лицо. На шее был отчетливо виден выжженный черный крест. Держа Эмили за волосы одной рукой, другой он прижимал к ее горлу меч.

— Отпустить ее? — Он рассмеялся и стал накручивать волосы девушки на палец. — Но она же такая миленькая. Такая свеженькая. — Он потянул носом. — Как и ты, я не часто развлекаюсь с породистыми сучками.

Я шагнул к нему.

— Что тебе от меня нужно?

— Думаю, ты знаешь, трактирщик. И думаю, ты также знаешь, где мы с тобой встречались.

Жесткий взгляд. Насмешливо прищуренные глаза. В какой-то момент я как будто переместился в прошлое. В Антиохию. В небольшую церквушку…

Да, он убил турка…

— Так это ты…

Тафур усмехнулся.

— Вспомнил, трактирщик? Ты свободен… Не забыл? В нашу прошлую встречу какой-то неверный собирался распороть тебе брюхо. Но достаточно воспоминаний. — Он толкнул Эмили, и она упала на колени. — Я буду только счастлив отпустить ее. Но лишь после того, как ты передашь то, что принадлежит мне по праву.

— Так что же тебе нужно? Скажи! — крикнул я. — Вы уже забрали у меня все!

— Не все, трактирщик. — Тафур потянул Эмили за волосы, заставляя поднять голову, и провел серебристым клинком по горлу. — Так где оно? Ее будущее зависит от тебя.

— Где что? — снова крикнул я, не отрывая глаз от девушки. Закипавшая в крови ярость придавала сил.

— Не играй со мной, Рыжий, — осклабился тафур. — Ты был там, в Антиохии. Ты заходил в ту церковь. Я тебя видел там. И не для того, чтобы помолиться. А теперь отвечай побыстрее, или я с удовольствием пущу ей кровь.

Я был там… Внезапно все стало ясно. Крест. Золотой крест, который я украл из церкви. Так вот из-за чего это все. Вот из-за чего погибали невинные люди. Вот из-за чего горели дома.

— Он закопан… на холме. Отпусти ее. Я отдам его тебе.

— Я не собираюсь с тобой торговаться. — Правая щека тафура нервно задергалась. — Отдай мне мое, а не то я зарежу ее, как свинью, и ты будешь следующим.

— Возьми. Я забрал его из церкви. Для меня он всего лишь безделушка. Даже не представляю, чем он так ценен. Так что отпусти ее, и я принесу тебе твой золотой крест. Обещаю.

— Крест? — Губы его затряслись от гнева. Он дернул Эмили за волосы и сплюнул. — Мне не нужен твой дурацкий крест, даже если ты вытащил его из задницы самого святого Петра. Речь не о нем. Мне нужно другое, и ты знаешь что.

— Не знаю! — У меня уже раскалывалась голова. В любой момент этот ублюдок мог повернуть клинок и… — У меня ничего больше нет!

— Есть.

Рука с мечом напряглась. Эмили застонала.

— Нет!

Боже, что еще ему может быть нужно? Я смотрел на тафура, это чудовище в облике человека. Черный Крест. Он убил Софи. Он бросил в огонь моего сына. Он отнял у меня все, что я любил, чем дорожил, ради чего жил. Но ему мало, он пришел снова. Чтобы убивать. И так будет продолжаться. И все из-за чего? Из-за некой вещи, которой у меня нет.

— Что бы ты ни искал, разве стоило из-за этого следовать за мной из самой Святой земли? Грабить и без того нищие деревни? Убивать детей? Ты убил мою жену и сына!

— Оно того стоит! — Его глаза вспыхнули. — Те, о ком ты говорил, ничего не значат по сравнению с этим сокровищем. Оно в тысячу раз дороже твоих жены и сына. — Черный Крест уже трясся от ярости. — А теперь, трактирщик, отдай его мне! Или я избавлю мир от еще одной твоей любимой.

— Нет. — Я покачал головой. Странно, но на меня снизошло вдруг необыкновенное спокойствие. — Больше ты ничего у меня не отнимешь.

Я посмотрел на Эмили. Она едва заметно кивнула и даже попыталась улыбнуться.

Я знал, что если брошусь на него сейчас, он не посмеет убить ее. Не Эмили была нужна Черному Кресту, а я. Потому что путь к таинственному сокровищу лежал не через нее, а через меня.

Он не мог рисковать тем единственным, на что я бы согласился обменять свой трофей из крестового похода. Я сжал посох, свое последнее оружие. Посох против меча. Но у меня было кое-что еще.

Мои руки. Воля. Любовь.

Я набрал воздуху и с криком бросился на врага.

 

Глава 97

В то же мгновение Черный Крест отшвырнул Эмили и приготовился отразить удар. Сделать это ему не составило большого труда.

— Что же это за трофей, — кричал я, размахивая посохом, — из-за которого ты убиваешь людей, даже не слышавших о нем? Разве стоит он жизни моего сына? Или жены? Сколько невинных душ ты погубил в погоне за ним?

Снова и снова я тыкал в него посохом. За Софи. За Филиппа. И каждый мой выпад тафур без труда парировал мечом. Я знал, что рано или поздно посох расщепится или мой противник просто-напросто выпустит мне кишки.

— Ты смеешься надо мной, шут? Хочешь, чтобы я еще раз объяснил значение украденной тобой реликвии?

Похоже, ему надоело обороняться, потому что я вдруг обнаружил, что отступаю.

— У меня ее нет! И никогда не было! Неужели ты не можешь это понять? Ты ошибся, перепутал меня с кем-то.

Посох снова спас мне жизнь. Но от него уже отлетали щепки.

— Нет, шут, тебе меня не обмануть. Ты был там. В той церкви в Антиохии. Мы все искали. Думаешь, благородные графы и герцоги сражались за души ничтожных монахов? Ты-то сам ради чего туда пошел? Хватит притворяться, трактирщик. Разве не из-за нее ты дрался в церкви с турком? Разве случайно оказался там, где оно пролежало сотни лет? Разве не унес ты оттуда реликвию, запятнанную Его святой кровью?

О чем он говорит? Я не имел ни малейшего представления. Еще выпад. Я выставил блок, и острие меча лишь скользнуло по руке, оцарапав кожу, но мы оба понимали, что исход поединка предрешен.

— А может, ты продал его? Сбыл какому-нибудь предприимчивому еврею? Если да, то смерть твоя будет тем более оправданной.

Тафур нанес удар сверху, и мне лишь с превеликим трудом удалось отвести угрозу, подставив посох, от которого отлетело еще несколько щепок.

Разбитые в кровь пальцы онемели, в ушах шумело. Мысли разбегались, и у меня никак не получалось удержать их, свести вместе и найти наконец ответ на вопрос: «Что нужно от меня тафуру?»

— У меня ничего нет, — тупо повторял я. — Клянусь!

Еще один удар. Посох едва не раскололся пополам. Развязка приближалась.

За моей спиной кричали люди. Эмили тоже кричала. Несколько раз она пыталась прыгнуть на тафура сзади, отвлечь его на себя, но он легко, как игрушку, отбрасывал ее в сторону.

— Ну же, вор, отдай его мне. Живо. Потому что через минуту ты будешь в аду.

— Если я туда и попаду, то лишь для того, чтобы встретить тебя.

Все. У меня не оставалось больше сил. Мне не хватало воздуха. Я уже едва поднимал руки. Да, я хотел убить тафура, отомстить за Софи и Филиппа, я хотел этого всем сердцем. Но у меня не было сил.

Он загнал меня в канаву. Мой взгляд метался по сторонам, но ничего похожего на настоящее оружие не попадалось. Глаза рыцаря блеснули. Он занес меч над моей головой.

— Даю тебе последний шанс. Отдай его мне. И будешь свободен.

— У меня ничего нет, — в отчаянии крикнул я. — Разве ты не видишь?

Он нанес удар. Кажется, я закрыл глаза. Потому что знал — это конец. От моей деревяшки отлетел еще кусок. Странно, но под ним оказалось железо.

Черный Крест пошел в последнюю атаку. Удары сыпались слева, справа и сверху, но каждый раз мой посох чудесным образом отражал их. Дерево трещало и рассыпалось, обнажая то, что было внутри.

Железо!

Мой посох служил как бы футляром для чего-то еще.

Отпрыгнув назад, я присмотрелся и увидел длинное, почти черное древко старинного копья.

Тафур тоже остановился, с изумлением взирая на него. Древко вело к литой фигуре в форме орла. Римского орла. Сам наконечник — потемневший от времени, затупленный, ржавый — был покрыт похожими на кровь пятнами.

Господи! Я даже моргнул, чтобы убедиться, что нахожусь еще на земле.

Мой посох… деревянная палка, которую я взял в церкви в Антиохии из рук умирающего священника… он был вовсе и не посохом.

Он был копьем.

 

Глава 98

Даже не знаю, как описать то, что произошло дальше.

Время словно остановилось. Никто не шевелился. Все замерли, завороженные созерцанием невероятного. Еще не понимая, в чем дело, я догадался по выражению крайнего изумления на лице тафура и его полному оцепенению, что копье и есть то самое сокровище. Сейчас оно чудесным образом предстало перед ним. Глаза рыцаря округлились, став похожими на две луны. Само же копье, даже ржавое и затупленное, словно испускало сияние.

Внезапно, будто сбросив пелену чар, тафур попытался схватить его! Я отступил. Тафур все еще стоял на краю канавы, имея надо мной полное превосходство. Черный Крест отвел руку, чтобы нанести последний удар и покончить со мной раз и навсегда. Я больше был ему не нужен.

Выбора не оставалось. Я ткнул в него тем единственным, что было в руках. Острие наконечника пробило кольчугу и вонзилось ему в бок. Черный Крест вскрикнул, черные глаза его расширились, но он не остановился, а попытался вскинуть меч.

Я нажал сильнее, и теперь глаза его закатились. Тафур еще не сдавался, пальцы его напряглись, руки задрожали…

Но теперь все было кончено уже для него. Из горла вырвался хриплый стон, губы раскрылись, как будто он хотел что-то сказать, но вместо слов изо рта хлынула кровь.

Я толкнул копье еще глубже, и Черный Крест застыл с выражением растерянности на лице, словно все еще не мог поверить, что умирает в тот самый момент, когда долгие поиски увенчались успехом. Наконец он всхрапнул, пошатнулся и завалился на спину.

Какое-то время я лежал неподвижно, еще не до конца осознав, что остался жив. Затем поднялся на колени и подполз к умирающему врагу. Он все еще сжимал руками древко.

— Что это? — спросил я.

Тафур не ответил, лишь закашлялся.

— Что это? — закричал я. — Что оно такое? Из-за него погибли моя жена и сын!

Я выдернул копье и поднес его к лицу умирающего. Тафур снова закашлялся — кровь и желчь потекли по подбородку, — и по губам его скользнула тень усмешки.

— Так ты не знаешь? — Внутри у него заклокотало и захрипело. — Все это время… ты ни о чем не догадывался…

— Скажи мне. — Я схватил его за кольчугу. — Прежде чем умрешь, скажи…

— Глупец… — прошептал он и снова усмехнулся. — Ты владел величайшим сокровищем христианского мира и не сознавал, что имеешь. Неужели ты так и не понял, что именно тысячу лет хранилось в той церкви? Неужели так и не узнал кровь своего Спасителя?

Я перевел взгляд на темное пятно. Невероятно! Копье Лонгина! Того самого центуриона, который проткнул бок Христа, когда Он умирал на кресте.

Руки мои задрожали. Перед глазами поплыли круги.

Я держал священное копье.

 

Глава 99

Я неуклюже поднялся, прижимая к груди драгоценную реликвию. Первой подбежала Эмили и, раскинув руки, бросилась мне на шею. Битва закончилась, мы победили. Ко мне спешили Жорж, Одо и отец Лео.

Люди сходились на площадь. Пели, кричали от радости, плясали, а я все смотрел на копье.

— Посох… — Сил едва осталось на то, чтобы с трудом ворочать языком. — Все это время в нем было копье.

Горожане обступили меня. Над площадью вдруг повисла тишина.

— Священное копье… священное копье… — прошептал кто-то, и тут же по толпе пронесся шепот, послышались восклицания.

Взгляды всех обратились на поржавевший наконечник со слегка загнутым острием.

— Матерь Божья. — Жорж, в забрызганной кровью тунике, сделал осторожный шаг вперед. — У Хью священное копье!

Все, включая меня, опустились на колени.

Отец Лео, не прикасаясь к древку, внимательно осмотрел священное оружие. Глаза его расширились, когда он увидел темное пятно.

— Боже милостивый. — Священник медленно покачал головой и, помолчав, негромко повторил слова Писания: «Но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода».

— Чудо! — крикнул кто-то.

— Знак, — сказал я.

Стоявший рядом Одо усмехнулся.

— Боже, Хью, ты нарочно прятал его до самого последнего мгновения?

У меня не было слов. Люди вокруг выкрикивали мое имя. Разбойники, посланные Стефеном, были мертвы. Уж не знаю, по нашей ли воле или благодаря вмешательству свыше, но мы их одолели.

Я посмотрел на Эмили. Она в ответ только улыбнулась, как бы говоря: я знала… знала… Рука ее нашла мою.

Все вдруг зашумели и закричали:

— Хью! Lancea Dei! Копье Господа!

Я снова спасся. Смерть вновь миновала меня. И уже не в первый раз. Кто мог это объяснить? Что вверил мне Господь? Почему выбрал для своей цели меня, простого трактирщика? Шута!

— Священное копье! Священное копье! — кричали со всех сторон.

И я наконец вскинул руки.

А про себя подумал: «Боже правый, Хью, что дальше?»

 

Глава 100

А дальше было то, чего я не мог себе даже представить.

Мы одержали победу, но она далась нам тяжелой ценой. Все тринадцать наемников Стефена лежали на земле, но и город потерял четверых: Шарля, жизнерадостную и отважную молочницу Жаки, крестьянина Анри и портного Мартина. Многие, в том числе Жорж и Альфонс, получили серьезные ранения.

Когда дым рассеялся и мы стали собирать убитых, тела главного тафура, того, с которым я дрался в самом конце, нигде не оказалось. Похоже, он все же не умер.

Мы потушили пожары, убрали следы войны и простились с павшими товарищами. Такое случилось впервые. Никогда раньше крепостные не поднимались против сеньора. Нами всегда владел страх перед теми, кто считал себя высокородным. Мы всегда боялись, что не сумеем защитить себя.

Новость разлетелась быстро. И о сражении, и о копье. Из соседних городов в Вилль-дю-Пер потянулись желающие взглянуть на священную реликвию. Поначалу в такое чудо никто не верил. Чтобы крестьяне и ремесленники поднялись против господина и победили!

Я почти не участвовал в празднествах, потому что несколько последующих дней провел на холме. Работа не ладилась. Во мне поселилось беспокойство. Я должен был осмыслить случившееся, понять, что именно произошло. Почему именно я принял копье из рук умирающего священника в Антиохии? Как вышло, что я, бедняк, оказался владельцем сокровища, стоившего целого королевства? Почему Господь остановил свой выбор на мне?

Что Он хотел от меня?

Все глубже и глубже проникал в меня страх. Что будет, когда известие о нашей победе достигнет ушей Стефена? Когда он узнает, в чьих руках находится трофей, за которым он так долго и тщетно охотился?

Нельзя было забывать и о Болдуине в Трейле.

Неужели бедняга портной был прав? Неужели я спас их от одного несчастья только для того, чтобы привести к другому, еще более ужасному?

Все это время Эмили оставалась со мной. Я смотрел на копье и не знал, что с ним делать. Ей же ответ был совершенно ясен. И она понимала мои сомнения и страхи.

— Ты должен возглавить их, Хью. Ты должен повести их.

— Возглавить их? Повести? Куда?

— Думаю, ты и сам это понимаешь. Когда Стефен все узнает, сюда придет войско. И еще Болдуин… ваше местечко принадлежит ему. Он не допустит никаких восстаний в своих владениях. Начало положено. Ты создан для высшего предназначения — вот оно. Все в твоих руках.

— Я всего лишь удачливый глупец, подобравший подвернувшуюся под руку безделушку. Просто так, на память. Но закончу я величайшим глупцом всех времен.

— Я много раз видела тебя в костюме шута, но ты никогда не выглядел дураком. — Ее глаза весело блеснули. — Когда-то ты покинул город, чтобы завоевать свободу. Пришло время покинуть его вновь, чтобы освободить всех.

Я поднял копье. Взвесил его на руке.

Повести их против Болдуина? А кто пойдет за мной? Впрочем, в одном Эмили была нрава. Здесь мы оставаться не могли. Болдуин придет в ярость, когда ему расскажут о событиях в каком-то Богом забытом городишке. Стефен пошлет войска.

Сделанного не поправишь.

— Ты будешь со мной? — Я взял ее за руку. — Не передумаешь, когда против нас выступит армия Болдуина? Когда мы останемся вдвоем?

— Мы никогда не останемся вдвоем. — Она опустилась рядом со мной. — Думаю, ты и сам это знаешь.

 

Глава 101

В тот день весь город по моей просьбе собрался в церкви. Я стоял перед своими земляками в тех же испачканных кровью лохмотьях, в которых дрался с Черным Крестом, держа в руках копье. Взгляд мой скользил по знакомым лицам. Пришли все, даже те, кто, подобно мельнику и кузнецу, никогда не ходил в церковь.

— Где пропадал, Хью? — крикнул со своего места Жорж. — Мы праздновали, гуляли…

— Копье, должно быть, и впрямь священное, — ухмыльнулся Одо. — С тех пор как оно нашло Хью, его невозможно угостить даже кружкой эля.

Все засмеялись.

— Не набрасывайтесь на Хью, — вставил отец Лео. — Если бы меня навестила такая милая гостья, я бы тоже не стал пьянствовать с вами, клоунами.

— Если бы такая гостья навестила тебя, мы бы и сами не вылезали из церкви, — отозвался Одо.

И снова все рассмеялись. Улыбнулась даже сидевшая сзади Эмили.

— Вы все заслужили по кружке эля, — сказал я, кивая кузнецу. — За смелость. За то, что мы сделали. Но с элем придется подождать. Мы еще не закончили.

— Конечно, не закончили, — подала голос Мари, жена мельника. — Мне надо управляться на постоялом дворе, и обещаю, что когда там появится тот жирный бейлиф, уж он у меня наестся беличьего дерьма.

— Я и сам с удовольствием его обслужу. Но постоялый двор… с ним тоже придется подождать.

Похоже, они только теперь заметили, в каком я настроении. Смех и шутки смолкли, в церкви стало тихо.

— Мне не хочется втягивать вас во что-то против вашей воли, но здесь мы оставаться не можем. Прежней жизни больше не будет. Болдуин не отступится. Нам надо выступать в поход.

— Выступать в поход? — скептически переспросил кто-то. — И куда же?

— На Трейль. Болдуин двинет против нас все свои силы. Мы должны опередить его.

Сначала молчание. Потом взрыв голосов.

— Но здесь наш дом, — запротестовал Жан Дье. — Все, чего мы хотим, это вернуться в старые добрые времена.

— Старые добрые времена не вернутся, Жан. — Я покачал головой. — Когда Болдуин узнает, что здесь произошло, он придет в ярость. Сюда нагрянет целая армия. Город сровняют с землей.

— Ты предлагаешь нам выступить на Трейль, — заговорила Жослин, жена кожевника. — Но где мы возьмем лошадей? Оружие? Посмотри на нас — мы же просто крестьяне да вдовы.

— Нет, теперь вы — солдаты. И таких, как мы, много в каждом городке. Таких, кто работал всю жизнь не покладая рук и отдавал заработанное по первому требованию сеньора.

— Думаешь, они нас поддержат? — фыркнула Жослин. — Те, другие? Или только посмеются и перекрестятся, глядя нам вслед?

— Хью прав, — перебил ее Одо. — Болдуин никогда нам не простит. Сдерет три шкуры. Как и обещал бейлиф. Отступать поздно, значит, надо идти вперед.

— После всего, что здесь случилось, он наверняка отберет у меня землю, — простонал Жан.

— У Хью к-копье, — сказал Альфонс. — Оно с-сильнее всех с-стрел Трейля.

Кто-то сейчас громогласно поддержал его, кто-то шумно запротестовал, но большинство все же боялись. Это было видно по их лицам. Они словно говорили: «Я солдат? Я буду воевать? Если мы выступим против Трейля, пойдет ли кто-нибудь за нами?»

Неожиданно снаружи послышались тяжелые шаги. Споры моментально стихли. Люди посмотрели на дверь. Это кто-то чужой — свои все здесь.

Дверь открылась, и трое незнакомых мужчин переступили порог. Просто одетые, серьезные. Они опустились на колени и перекрестились.

— Нам нужен Хью, — сказал высокий плотный парень, снимая шапку. — Тот, с копьем.

— Я — Хью.

Парень подмигнул своим товарищам и облегченно, как мне показалось, вздохнул.

— Рад, что ты на самом деле есть. А то такое рассказывают… Я Алоис, дровосек. Мы пришли из Морриссе.

Из Морриссе? Морриссе находился на полпути между нами и Трейлем.

— Слышали про ваше сражение, — сказал другой. — Говорят, простые крестьяне дрались как черти. Против нашего сеньора. Все хотят знать, так ли все было.

— Оглянитесь. Вот ваши черти. — Я указал на копье. — А это их вилы.

Алоис даже рот открыл.

— Священное копье. Говорят, оно помогает. Это знак. Если намечается драчка, мы не собираемся сидеть и ковырять в носу.

У меня будто камень с души упал.

— Отличная новость, Алоис. Сколько вас?

Я надеялся, что он назовет число больше трех.

— Нас шестьдесят два, — с гордостью ответил дровосек. — Шестьдесят шесть, если чертовы масоны не пойдут на попятную.

Я обвел взглядом собравшихся.

— Идите и скажите своим, что нас теперь сто десять. Сто четырнадцать, если чертовы масоны не пойдут на попятную.

Парень из Морриссе снова с ухмылкой поглядел на своих спутников. Потом повернулся ко мне.

— Слишком поздно.

Он распахнул дверь, и я увидел, что площадь запружена народом. Все наши повскакали с мест. Дровосеки с топорами, крестьяне с мотыгами и лопатами, женщины с тележками, в которых гоготали гуси и квохтали куры.

Алоис улыбнулся.

— Мы уже привели их.

 

Глава 102

Вот так все началось.

Сто с небольшим человек, крестьяне и портные, пастухи и плотники, с самодельным оружием, запасом продуктов и прочими припасами. Мы двинулись по дороге в Трейль.

Но уже к следующему городку нас стало две сотни. Люди склонялись перед священным копьем и, собрав пожитки, присоединялись к нам. На подходе к Сюр-ле-Гавр армия насчитывала уже триста человек, а у перекрестка ждала еще сотня с дубинками, мотыгами и деревянными щитами.

Я шел впереди, неся копье. Мне все еще плохо верилось, что люди готовы следовать за человеком в шутовском костюме, однако же на каждой остановке наша армия получала подкрепление.

Все они опускались на колени перед копьем, целовали его и Христову кровь, возносили благодарность Богу и клялись, что никогда больше не склонятся перед сеньорами. Самые отчаянные рвали знамена с фиолетовыми и белыми львами Трейля.

Иногда казалось, что мы повторяем поход Пустынника. Как и тогда, два года назад, меня вели надежда и обещание. Простые люди объединились, чтобы добиться свободы, отстоять право на лучшую жизнь. Они поверили, что время пришло. Поверили, что если поднимутся все вместе, то добьются своего вопреки любым трудностям.

— Не надоело хлебать дерьмо? — спрашивал кто-нибудь стоящего у дороги пастуха.

— Хлебаю его всю жизнь. Наелся досыта.

— Готов рискнуть? Ради свободы? — кричал другой.

— А что мне терять?

— Тогда присоединяйся.

Люди стекались к нам отовсюду. Выходили из леса на дорогу и ждали. «Идем за копьем». «За копьем шута».

У Сен-Феликса наши силы возросли до семисот человек. К Монтре мы потеряли счет. Прокормить такую армию становилось все труднее. Я понимал, что долгую осаду мы не выдержим, но люди продолжали прибывать.

Возле Мулен-Вье ко мне подошел Одо. К этому времени за мной двигалась колонна в тысячу человек.

— У тебя ведь есть план, Хью? — настороженно спросил он.

— Конечно, у меня есть план. А ты думал, что я собрал столько народу ради прогулки по лесу?

— Хорошо. — Он вздохнул и замедлил шаг. — Я и не сомневался.

Сделав несколько шагов, я услышал, как он шепчет Жоржу, мельнику:

— Конечно, у Хью есть план.

От Мулен-Вье до Трейля оставалось два дня пути. В тот вечер я засиделся у костра с Эмили. Вокруг горели сотни таких же костров. Я перебирал пряди ее волос. Она прижималась ко мне, стараясь согреться.

— Я говорила, что все это не случайно. Я говорила, что если ты встанешь во главе, они последуют за тобой.

— Да, говорила. Но для меня настоящее чудо не они, а ты. То, что ты пошла со мной.

— У меня не было выбора. — Она поймала губами кисточку моего колпака. — Мне всегда нравились мужчины в форме.

Я рассмеялся.

— Но теперь мне потребуется настоящее чудо. До Трейля два дня пути. У меня тысяча человек и только пятьдесят мечей.

— Слышала, у тебя есть план.

— Только наметки, — признался я. — Отец Лео говорит, что мы должны составить список требований: немедленное снижение податей и наказание всех, кто участвовал в грабежах и разбоях.

— Посмотри, сколько нас! Болдуину ничего не останется, как пойти на мировую. Не может же он драться с такой армией.

— Ему и не нужно драться. — Я покачал головой. — По крайней мере, сразу. Он понимает, что для долгой осады нам не хватит продовольствия. Болдуин возьмет нас измором. В конце концов песни стихнут, еда кончится, люди начнут терять терпение и расходиться по домам. Вот тогда он откроет ворота и выпустит своих псов. Они перебьют всех и не остановятся, пока не доведут дело до конца. В округе не останется ничего, кроме выжженной земли, так что даже стервятникам будет нечем поживиться. Нет, Болдуин не пойдет на переговоры.

— Ты ведь знал это с самого начала, да? Что герцог не уступит? Это не давало тебе покоя в Вилль-дю-Пер?

Я кивнул.

— Но если так, то что же дальше, Хью? Посмотри вокруг. Столько людей поверили в тебя. Неужели все их надежды растают как дым?

— Если Болдуин не захочет вести переговоры… — я устроился поудобнее, положив голову ей на колени, — значит, придется взять его.

— Взять его? — Эмили приподнялась. — Но чтобы взять Болдуина, придется взять и его замок.

— Да. — Я зевнул. — Обычно это так и делается.

Она схватила меня за плечи.

— Не шути со мной так, Хью. Для штурма необходимо оружие. Где его добыть? Или у тебя все предусмотрено?

— Более или менее. Я же тебе говорил. План почти готов, не хватает самой малости. — Я снова приткнулся к ее теплому боку. — К счастью, ты в таких делах мастер.

— В каких делах, Хью?

Эмили ткнула меня кулачком в плечо.

— Ты мастер на выдумки.

Я подмигнул ей и закрыл глаза.

 

Глава 103

Даниель Ги спешил к своему господину. Он стал новым кастеляном герцога совсем недавно, заняв место, освободившееся после смерти Норкросса.

— Сюда нельзя, — остановил его у двери паж и, многозначительно подмигнув, добавил: — Герцог совещается.

— Есть новости более важные, и герцог вряд ли обрадуется, если узнает их последним, — ответил кастелян, отстраняя слугу.

Герцог, стоя спиной к двери, со спущенными чулками, брал приступом молоденькую служанку.

Даниель откашлялся.

— Сир.

Горничная охнула и, поправив юбки, выскользнула из комнаты через другую дверь.

— Извините, что помешал, но я только что получил сообщение, которое вам следует услышать.

Герцог неспешно подтянул штаны и разгладил тунику.

— Надеюсь, твое сообщение действительно важное. Мне пришлось потратить пару месяцев, чтобы задрать юбку этой маленькой сучке.

Он утерся рукавом и повернулся к кастеляну, которого невзлюбил с первого же дня.

Заняв место Норкросса, Даниель решил, что его первейший долг — служить родному городу и защищать его интересы, а не грабить и убивать беззащитных подданных.

— Новость касается того рыжего, которого вы ищете. Шута, сбежавшего из замка после убийства Норкросса.

— Хью. Да-да, конечно. И где наш паршивец? — оживился Болдуин. — Что с ним сталось? Говори.

— Он таки объявился. И не где-нибудь, а в своем городке. И даже поднял восстание против отряда, посланного туда из Боре.

— Восстание? Какое еще восстание? О чем ты говоришь? Там же никого и ничего нет, кроме мышей да навоза.

— Похоже, эти мыши умеют защищаться. И довольно неплохо. Судя по поступившему сообщению, все люди Стефена убиты.

Болдуин вскочил со стула.

— Хочешь сказать, что этот червяк, этот глист, этот… что он с кучкой жалких сервов дал бой рыцарям Стефена?

— Так и есть, сир. Но это еще не все. — Даниель постарался скрыть радостное волнение — следующая новость должна была вызвать у его господина приступ ярости. — Вас, наверное, заинтересует, что вещь, которую так искали люди Стефена, оказалась привезенной из Святой земли реликвией… неким копьем…

— Священное копье? — Герцог скептически поджал губы и недоверчиво покачал головой. — Думаешь, копье попало к шуту? Нет, кастелян, ты ошибаешься. Ценность этого копья, если оно вообще существует, превышает ценность всех моих владений. Глупо даже думать, что оно могло оказаться у какого-то мошенника. Чепуха… сказки…

— Однако ж этим сказкам многие верят. И не только дети, но и взрослые. Они идут к шуту. Весь юг охвачен восстанием.

— Восстанием! — Глаза Болдуина полыхнули огнем. — В моих владениях не может быть никакого восстания! Поднимай солдат, кастелян! Выступим сегодня вечером и, если этот шут такой уж святой, распнем его на кресте.

— Не думаю, что это мудрое решение, сир.

— Вот как? — Болдуин шагнул к нему, и кастелян заметил, как дергается у него от нервного тика левый глаз. — И почему же?

— Потому, сир, что у этого червяка, как вы его назвали, под командой армия в тысячу человек.

Кровь отхлынула от лица герцога.

— Тысяча… Не может быть. Да это же все южные города. Это втрое больше того, что у нас есть.

— Возможно, сведения не совсем точны, — добавил Даниель, — за последние дни ее численность могла возрасти. Восставшие притягивают к себе все новых сторонников.

Болдуин опустился на скамью. Он как будто постарел, кожа приобрела цвет порченой груши.

— И все-таки приготовь людей. Я попрошу кузена в Ниме прислать подкрепление. Вместе мы порубим их в щепки.

— Тогда вам стоит поторопиться, — сказал кастелян. — Потому как шут уже в Мулен-Дье. И похоже, он ведет свое войско сюда. Кажется, ему нужны вы.

 

Глава 104

Мы вышли на опушку леса. До Трейля оставалось полдня пути.

Он был уже виден — башни, будто повисшие в облаках; охряные стены, отбрасывающие солнечный свет. Шутки и смех, сопутствовавшие нам на марше, стихли, сменившись тревожным молчанием. Время хитростей и уловок прошло; теперь весь Трейль, включая Болдуина, знал, что мы здесь.

Я собрал тех, на кого мог положиться и с кем мог посоветоваться: Одо, Жоржа, отца Лео и Алоиса, лесоруба из Морриссе. План у меня был, но для его осуществления требовалась помощь изнутри.

— Мне нужно попасть в город, — сказал я им.

— Мне тоже, — ухмыльнулся Одо. — И Жоржу. И Алоису. Хочу открыть Болдуину глаза. И если понадобится, вывернуть наизнанку.

— Нет. — Я улыбнулся шутке. — Одному. В Трейле у меня есть друзья, которые могут помочь.

— И как ты собираешься туда проникнуть? — спросил Жорж. — Проскользнуть мимо стражи, пока Одо будет жонглировать яйцами? Тебя же никто не пропустит.

— Послушайте, если нам вообще суждено взять замок, то сделать это можно только хитростью, но никак не силой. Друзей у Болдуина мало, даже за городскими стенами. А мне надо оценить обстановку внутри.

— Да, но риск слишком большой, — заметил Алоис. — Так что за план?

Я обратился к священнику.

— Святой отец, ваши глаза получше моих. Посмотрите, те всадники въезжают в город или выезжают?

Все повернули головы.

— Где? — спросил отец Лео. — Я никого не вижу.

Он обернулся, и я вручил ему четки, которые успел снять у него с пояса. Эмили улыбнулась. Все рассмеялись.

— Я шут. Вы же не думаете, что я отправлюсь туда, не запасшись парой-тройкой трюков?

— Твои трюки хороши здесь, но не забывай, что если ты напортачишь там, то нам всем здесь очень не поздоровится, — недовольно пробурчал Одо. — Пошли кого-нибудь другого.

— Иного пути я не вижу. Разве что окружить замок и пойти на штурм с лопатами и граблями.

Одо и Жорж обменялись тревожными взглядами — такая перспектива их явно не устраивала.

Подумав и, очевидно, взвесив мое предложение, кузнец хлопнул меня по спине.

— Ладно, Хью, когда пойдешь?

 

Глава 105

Вечером мы с Эмили лежали у костра, и, обнимая ее, я чувствовал, как она дрожит.

— Не беспокойся за меня.

— Как я могу не беспокоиться? Ты идешь в логово льва. И дело не только в этом.

— В чем же еще? — Я прижал ее к себе. — Посмотри — на небе звезды. Под ними мы. И я слышу, как стучит твое сердце.

— Пожалуйста, Хью, не надо. — Она вздохнула. — Ничего не могу с собой поделать. Мысли постоянно возвращаются к Боре.

— Почему?

— Из-за Анны. — Эмили приподнялась на локте. — Стефена постигла неудача, и я представляю, как он сейчас зол. Мне тревожно за Анну.

— Не разделяю твоего беспокойства.

— Знаю, теплых чувств между вами никогда не было. — Она погладила меня по щеке. — Но Анна тоже узница, пусть даже на окнах ее темницы и нет решеток. Пойми, Хью, я многим ей обязана и не могу вот так запросто разорвать то, что нас связывает. К тому же я обещала ей вернуться.

— А мне ты ничего не обещала? — Я пощекотал ее. — И разве нас ничто не связывает?

— Связывает. — Она вздохнула и поцеловала меня в лоб. — И эта связь для меня дороже всего на свете.

Я опустился на нее и поцеловал в губы. Она ответила, но как-то нерешительно. Вокруг были люди, и многие еще не спали. Ее груди ожили под моими ласками, соски набухли и затвердели.

— Идем, — сказал я.

— Куда? Мы же в лесу.

— Мы, деревенские парни, места знаем. — Я лукаво подмигнул ей и помог подняться. — Там нам никто не помешает.

Осторожно ступая между спящими мужчинами и женщинами, мы незаметно выбрались из лагеря.

— Как ты можешь? — шутливо укорила меня Эмили. — Завтра такой трудный день, а ты думаешь только о том, чтобы…

Я закрыл ей рот поцелуем.

На маленькой лужайке мы, уже никого не остерегаясь, бросились в объятия друг друга. Постелью послужили устилавшие землю сухие листья. Не говоря ни слова, мы сбросили одежды, спеша ощутить тепло друг друга. Прикасаясь к ней, я все еще не мог поверить в то, что судьба преподнесла мне такой восхитительный дар.

Она взяла меня за руку и положила мою ладонь себе на грудь. Под моими пальцами трепетало ее сердечко.

Эмили поцеловала меня со страстью, которой я не чувствовал в ней прежде. Потом она уселась на меня, и я прижался лицом к ее мягким грудям.

Дыхание ее становилось все горячее и быстрее. Она неотрывно смотрела на меня, и я видел любовь и звезды в ее глазах.

В миг, когда вся наша страсть выплеснулась в единый порыв, мы вскрикнули и тут же, рассмеявшись, зажали друг другу рты.

Она лежала, положив голову мне на грудь. Вдали угасали костры. Мы одновременно вздохнули от переполнявшего нас счастья, но уже в следующее мгновение Эмили поежилась, словно от холода.

— Что будет, если мы разобьем Болдуина? Этим ведь все не закончится. Земли принадлежали его семье на протяжении нескольких поколений.

— Я и сам много об этом думаю. У меня нет желания кем-то управлять. Я лишь хочу добиться справедливости. Чтобы те, кто творил зло, ответили за свои преступления. Может быть, стоит написать королю? Говорят, он человек справедливый.

— Я тоже это слышала, — осторожно сказала Эмили. — Но не забывай, что он на стороне благородных.

— Ты говорила, что знаешь короля. — Я повернулся к ней: — Говорила, что твой отец служит при дворе.

— Да, я видела короля, но…

— Тогда ты могла бы походатайствовать за нас. Рассказать, что здесь происходит. Что мы простые люди, которым не нужно чужое и которые больше всего на свете хотят вернуться к прежней мирной жизни. Мы не хотим ни чужих земель, ни титулов. Пусть придет сюда и сам все увидит.

Эмили кивнула, но без особой охоты, и мне показалось, что я не сумел ее убедить.

— И ни о чем не тревожься. — Я крепко обнял ее. — Видишь, какой я сильный.

— Я тревожусь не только о тебе, но и о том, что будет после. А для тебя у меня есть тайный амулет.

— Что же это такое? — Я рассмеялся и погладил ее волосы. — И где мне его носить?

— Носить ничего не надо. Я иду с тобой.

— Что? Нет, Эмили, нет. Это невозможно. Я не разрешаю.

— Не спорь и не упрямься. — Она твердо посмотрела мне в глаза. — Мне ведь тоже дороги назад нет, Хью де Люк. Теперь у нас одна судьба. Так что я пойду с тобой. Все.

Я набрал было воздуху, чтобы попытаться переубедить ее, но она прижала пальчик к моим губам, а потом обняла так крепко, словно давала понять, что уже никогда и никуда меня не отпустит.

 

Глава 106

Даниель Ги ворвался в комнату, где проходило заседание совета.

— Мой господин, армия вашего шута вышла из леса и находится сейчас в нескольких часах пути от Трейля.

— О какой армии ты говоришь? — усмехнулся Болдуин. — О той швали, которую собрал вокруг себя Рыжий?

Советники герцога, бейлиф и управляющий, согласно закивали.

— Их нужно атаковать, — прохрипел бейлиф. — Немедленно. Я знаю сервов. Смелости им хватит до первого звона оружия, а решимость улетучится, как только они протрезвеют.

— Пока, однако, она только крепнет, — возразил Даниель. — Шут подарил им надежду, и его присутствие поднимает их дух. К тому же численный перевес за ними. И не маленький, в три раза.

— Но у нас есть конница и арбалеты, — напомнил Болдуин. — У них же все вооружение — лишь лопаты, мотыги да деревянные щиты.

— Если мы нападем на них в лесу, — сказал Даниель, — все наше преимущество сойдет на нет. Какая польза от арбалетов в густой чаще? Ваших людей постигнет та же участь, что и рыцарей Стефена. К тому же шут владеет копьем, которое придает им смелости.

— Кастелян прав, мой повелитель, — согласился управляющий. — Даже если вы победите, каждый из убитых превратится в героя. Нужно выслушать их требования. Рассмотреть их. Не спеша. Пообещать что-то, если они разойдутся по домам и вернутся на поля.

— Ты умен, — усмехнулся герцог. — Сервы не способны к длительной осаде. Им быстро наскучит сидеть без дела да еще с пустыми животами.

Советники закивали, соглашаясь с таким заключением.

— Не забывайте, мой господин, — вставил Даниель, — что у шута есть копье. Они верят в его чудодейственную силу.

— Копье будет в Трейле еще до окончания переговоров, — твердо ответил герцог. — Они отдадут его за мешок зерна. И шута тоже выдадут. Я насажу его голову на острие копья и украшу им свою ванную.

— Я лишь хочу сказать, — не умолкал кастелян, — что исход осады трудно предопределить и…

Болдуин медленно поднялся, обогнул стол и, подойдя к кастеляну, положил руки ему на плечи.

— Идем. — Герцог кивнул в сторону камина. — На пару слов без посторонних.

В горле Даниеля как будто застрял комок. Не слишком ли далеко он зашел? Не вызвал ли гнев того, кому поклялся служить верой и правдой?

Они отошли в сторону и остановились. Кастелян почувствовал, как пальцы герцога сжали его плечо. Неожиданно Болдуин улыбнулся.

— Неужели ты думаешь, что я сяду за один стол с каким-то шутом, поднявшим против меня бунт? Если я поступлю так, то выставлю себя на посмешище перед всей Францией. Я уже связался с кузеном, и он высылает сюда свои войска. Пусть эти глупцы начинают осаду. Мы будем есть мясо, а они собирать и варить ботву. Когда подойдет подкрепление, я открою ворота, и мы раздавим их. И тебе, Даниель, придется позаботиться о том, чтобы никто из этого жалкого, презренного сброда не ушел отсюда живым.

Они стояли так близко от огня, что Даниель уже чувствовал на себе его безжалостный жар и опасался, как бы пламя не перекинулось на одежду.

— Моя власть здесь прочна, и ей никто не угрожает. Тем более какое-то подлое отродье. Ну, кастелян, как тебе мой план?

Даниель перевел дух. Гулко стучало сердце, и во рту было сухо, как после пожара. Он посмотрел в глаза своему господину, но увидел только темные бездонные дыры.

— Прекрасный план, сир.

 

Глава 107

Вечером следующего дня у ворот Трейля, когда они уже начали закрываться, остановился купец-еврей с плотно набитым мешком за спиной.

Одетый в темный длинный плащ, с потертым шарфом на шее и шапочкой на голове, он держал в руке дорожный посох. С ним была скромно одетая молодая жена, волосы которой скрывал черный платок.

— Пошевеливайтесь, жиды, — рыкнул страж. Охранявшие вход солдаты в похожих на котелки шлемах спешили, а потому загоняли припозднившихся путников, как быков в сарай. — Откуда идете?

— С юга. — Я выглянул из-под капюшона. — Из Русильона.

— Что в мешке?

Он ткнул в него кулаком.

— Оливковое масло, сковороды и новый прибор под названием вилка. Ею пользуются, когда едят мясо. Хочешь посмотреть? Все просто. Накалываешь на нее кусок мяса…

— Я вот сейчас тебя на нее наколю! Так говоришь, из Русильона? Что видели по пути? У нас говорят, что в лесах полным-полно бунтовщиков.

— На востоке, может быть. — Я пожал плечами. — Но на юге только белки. Да итальяшки. В любом случае это не наша забота.

— Да уж, вас ничто не заботит, кроме прибыли. Ладно, проходите.

Он грубо толкнул нас вперед.

Оказавшись внутри, мы обратили внимание на лежащие у каменных стен толстые бревна, которыми на ночь, опасаясь штурма, подпирали ворота. Я огляделся. Число солдат в башнях и у бойниц значительно увеличилось. Они были вооружены арбалетами и копьями и настороженно посматривали на восток.

— Идем.

Я подмигнул Эмили.

Мы стали подниматься по склону холма к центру города и замку Болдуина. Тут и там мелькали конники. Копыта гулко цокали по мостовой. К стенам тащили тележки, груженные камнями и щитами. Город спешно готовился к обороне. В воздухе стоял резкий, сернокислый запах.

— Здесь… сюда.

Мы вышли на рыночную улицу. Мясники и пекари еще торговали, привлекая к себе рои мух, но большинство лавок уже закрылись на ночь.

Торговый квартал отличался от других тем, что здесь стояли не только деревянные лачуги, но и крепкие каменные дома с железными воротами и крохотными двориками за ними. Повсюду ощущался неистребимый запах горящего жира.

Я остановился перед двухэтажным строением с украшенными изящным орнаментом воротами.

— Вот и пришли.

Я постучал. Изнутри донесся слегка приглушенный голос. Дверь приоткрылась. В щель выглянуло знакомое лицо.

— Мы прошли далекий путь. Нам сказали, что здесь можно найти друзей.

— Друзей вы найдете, — ответил мужчина. — Но кто направил вас сюда?

— Два человека в лесу.

Брови хозяина поползли вверх.

— Одного звали Коротышкой. Я спросил, в какой позе была мать, когда лепили такого урода.

В черной бороде блеснули белые зубы. Глаза заулыбались.

— Ну же, Жофрей. — Я снял шапку. — Неужели так трудно узнать шута?

 

Глава 108

Лицо торговца, жизнь которого я спас когда-то на дороге в Трейль, расплылось в широкой улыбке. Он крепко обнял меня, а потом, отступив в сторону, пригласил нас с Эмили в дом.

— Вот что я тебе скажу, — рассмеялся Жофрей, — впервые вижу рыжего еврея.

— Это потому, что мы едим свинину.

Мы снова обнялись, как старые друзья, я поставил в угол посох и расстегнул плащ.

— Познакомься, это Эмили. А это Жофрей, который однажды помог мне спастись от смерти.

— Но только еще раньше, — добавил хозяин, — Хью спас меня от того же. И не только меня. Нас.

Из другой комнаты вышли Томас и Изабель.

— Чтоб мне провалиться, если это не наш шут, у которого жизней не меньше, чем у кота! — воскликнула она.

Нас пригласили в гостиную, украшенную гобеленами и коврами. На полках лежали древние свитки и толстенные манускрипты. Жофрей предложил нам присесть.

— Как настроение в городе? — спросил я.

Он нахмурился.

— Паршивое. Процветающий город превратился в кормушку для герцога. И лучше не становится — только хуже. Поговаривают о восстании где-то на юге, об армии крестьян, которые вроде бы движутся сюда. А ведет их какой-то шут со священной реликвией, добытой в крестовом походе. Ходят слухи о копье с кровью самого Спасителя.

— Копье? — Я взял посох и провел по нему ладонью. — Уж не это ли? И о восстании мне тоже довелось слыхивать.

Глаза хозяина округлились от удивления.

— Так это ты? Ты… тот самый шут? Хью…

Я кивнул. А потом посвятил Жофрея в мой план.

 

Глава 109

На следующее утро я, разведав все, что нужно, и заручившись поддержкой, собрался возвращаться в лес.

Эмили согласилась остаться в городе. Взять город без боя я не рассчитывал, а потому так было безопаснее. Она спорила, настаивала на том, что должна пойти со мной, но на сей раз я не отступил.

Пришло время прощаться. Я обнял ее и пообещал, что мы увидимся не позднее, чем через пару дней.

— Милая, когда мы впервые встретились, я боялся даже заговорить с тобой. Сейчас боюсь оставлять тебя здесь. Вспомни, как ты сказала: «Может быть, так оно и есть… сейчас. Но так будет не всегда».

— Думаю, через пару дней мы это выясним, — ответила Эмили, стараясь не показать, как расстроена, и, привстав на цыпочки, поцеловала меня. — Да благословит тебя Господь, Хью. — Слезы наполнили ее глаза. — Надеюсь, мы еще увидимся.

Я поднял дорожный мешок, взял посох и, помахав на прощание, вышел на улицу. Уже спустившись с холма, я оглянулся. Сердце сжалось от боли, ведь здесь оставалось все, что я любил. Мне вдруг стало не по себе — что, если мы с Эмили уже никогда не увидимся?

В лесу ждали моего возвращения, готовились к бою. Мы выступили на рассвете.

Крестьяне и кожевники, лесорубы и кузнецы, вооруженные самодельными луками и щитами, вытянулись насколько хватало глаз.

Сердце мое дрогнуло от переполнявшей его гордости. Что бы ни ждало нас впереди, мы уже победили. Победили свой страх, проявили смелость и характер.

В каждом селении, через которое мы проходили, нас встречала взволнованная, радостная толпа. Люди не только выходили к дороге, чтобы поглазеть на нас, но и приводили детей.

— Посмотри, вон тот самый шут, — говорили они. — Смотри внимательней, ты всегда сможешь сказать, что видел священное копье.

Новость распространялась быстрее лесного пожара, и ряды наши все пополнялись.

Между тем Трейль, окрашенный лучами заката в янтарные цвета, становился все ближе. Его высокие, мощные стены, казалось, упирались в само небо. Мерк дневной свет, и все мрачнее становилось у нас на душе: люди тревожно перешептывались, поглядывая на неприступную крепость.

Когда наша армия достигла предместий, солнце клонилось к закату. Никто не встретил нас, никто не выступил из ворот. Лишь толпившиеся по обочинам горожане кричали:

— Посмотрите, это же шут. Настоящий шут!

Массивные, сложенные из громадных кусков известняка зубчатые стены встали перед нами непреодолимой преградой. Мы уже видели солдат, их шлемы блестели на солнце.

Они и не собирались нападать. Мы были в сотне ярдов от внешнего периметра, и никто не попытался помешать нам.

Я подал знак остановиться и окружить город сплошным кольцом. Никто не знал, что делать: радоваться или печалиться, идти, на штурм или располагаться на ночь.

— Давай, Хью, — с улыбкой сказал Жорж. — Скажи им, зачем мы здесь.

Я вышел вперед, стараясь держаться спокойно и не слушать, как колотится в груди сердце.

Я вышел вперед и обратился к тем, кто стоял у башен над воротами.

— Здесь те, кто пришел из Вилль-дю-Пер, Морриссе, Сен-Феликса и других городов герцогства. У нас дело к герцогу Болдуину.

 

Глава 110

Сначала никто не ответил, и я подумал: «Что же делать? Повторить то же самое еще раз?»

Потом из-за башни высунулся человек в яркой одежде, в котором я узнал управляющего.

— Господин отдыхает! — прокричал он. — У него сегодня нет никаких дел. Так что возвращайтесь домой, к женам и детям.

Толпа загудела, послышались проклятия и насмешки.

— Так эта свинья отдыхает? — проревел кто-то. — Потише, друзья, как бы нам нечаянно не разбудить его.

По рядам прокатился издевательский смех. Кто-то выскочил вперед и, стащив штаны, повернулся к башне задом.

— Ну давай, Болдуин! Вот моя задница. Попробуй-ка вставить!

Еще несколько человек, выбежав из строя, принялись выкрикивать оскорбления в адрес солдат.

— Назад! — рявкнул я. — Оставаться на месте!

Поздно: вылетевшие из-за зубцов и башенок стрелы со свистом устремились к земле. Один из забияк схватился за горло, захлебываясь собственной кровью, другому стрела пронзила грудь. Какой-то парнишка схватил с земли камень и запустил в лучника, но камень долетел только до середины стены, а на смельчака хлынула черная расплавленная смола. Мальчишка упал и покатился по земле, вопя от боли.

— Катись домой, вонючка, — бросил сверху какой-то солдат.

Теперь уже все ринулись вперед. Кто-то выпускал подожженные стрелы, которые, прочертив небо дымными полосами, ударялись о стены и падали вниз. Кто-то с тем же успехом швырял камни, от которых могли пострадать разве что его товарищи, но никак не враги.

В ответ мы получили еще один залп. Выпущенные из настоящих, тугих луков опытной рукой, стрелы без труда пробивали хлипкие щиты и пронзали людей насквозь. Казалось, началась буря.

Я как будто снова оказался в походе, под стенами Антиохии.

Крики мои утонули в поднявшемся шуме. Напрасно призывал я не паниковать и отойти назад. Одни, охваченные злостью, требовали немедленно начать штурм. Другие уже выплескивали ярость, рубя стены топорами и коля пиками. Третьи, впервые увидев так близко кровь и смерть, бросились бежать, охваченные страхом.

Но ворота так и не открылись, Болдуин не стал выпускать против нас конницу. Наблюдая за происходящим, он, наверно, только посмеивался над нашими жалкими потугами.

Наконец все отошли. Отшумели. Притихли. И повернулись в мою сторону.

Какой-то крестьянин подбежал ко мне со сломанной мотыгой.

— Ты привел нас сюда, шут. Как мы возьмем замок? Чем сокрушим стены? Этим?

Он в сердцах отшвырнул мотыгу.

— Нет, — сказал я и постучал себя по груди. — Мы возьмем крепость вот этим. Собери лучших, — приказал я Одо. — Пойдем ночью.

 

Глава 111

Поздно вечером, когда большинство уже улеглись спать, я собрал двадцать смельчаков, с которыми намеревался проникнуть в замок.

Пришли Одо и Альфонс, Алоис и четверо его друзей из Морриссе и еще дюжина парней, которые в случае необходимости не остановились бы даже перед тем, чтобы убить голыми руками.

Один за другим подходили они к костру, недоумевая, зачем понадобились кому-то в столь поздний час.

— И с этими силами ты собираешься штурмовать крепость? — скептически поинтересовался Алоис. — Если тысяча человек сумела всего лишь отколоть от ее стен несколько кусочков, то что можем мы?

— Ничего штурмовать не будем. Я знаю, как проникнуть в город. Можете пойти со мной или отправляйтесь спать.

Мы вооружились кинжалами и мечами, и отец Лео благословил нас молитвой. Я вручил ему копье.

— На случай, если не вернусь.

Он покачал головой, но ничего не сказал.

— Готовы? — Я оглядел свой небольшой отряд и пожал каждому руку. — А теперь ступайте и попрощайтесь с друзьями. Будем надеяться на встречу по ту сторону.

— По какую сторону? Ты про небеса? — спросил Одо.

— По ту сторону стены, — ответил я и принужденно рассмеялся.

Под покровом ночи мы покинули лагерь и крадучись пробрались мимо тихих домишек, прилепившихся к крепостным стенам. Наверху горели факелы, и стража пристально всматривалась в темноту. Мы притаились у стены.

Одо тронул меня за плечо.

— Послушай, Хью, а раньше такое уже случалось?

— Что?

— Ну, чтобы простые люди вроде нас поднимались против своих господ.

— Слышал, что-то похожее было в Бурже.

Кузнец удовлетворенно кивнул. Мы проползли чуть дальше. Он снова дернул меня за руку.

— И что? Чем у них все закончилось?

Я прижался спиной к стене.

— Кажется, их всех перебили. Всех до единого.

— О!

Большое лицо кузнеца стало вдруг белее луны, и я потрепал его по голове.

— Они слишком громко перешептывались под стеной. Ш-ш-ш!

Достигнув восточной стороны города, мы обогнули овраг и вышли к неглубокому рву, по которому из города спускали нечистоты. К счастью, он был неширокий, и мы, зажав носы, легко перепрыгнули через него.

Двигаясь вдоль стены, я искал какое-то указание на подземный ход, о существовании которого мне рассказал Палимпост. Мы уходили все дальше от ворот, туда, где под стенами начинался обрыв. Стражи здесь не было.

Но где же проклятый ход?

Я нервничал. Скоро начнет светать, наступит день, и, вероятнее всего, Болдуин выпустит против нас конницу.

— Ты точно знаешь, что делаешь? — пробормотал Одо.

— Нашел время спрашивать, — огрызнулся я.

И тут же увидел то, что искал: нагромождение камней, скрытое разросшимся на самом краю оврага кустарником.

— Есть!

Спустившись на дно оврага, мы поспешили к лазу и начали разбирать завал.

Вскоре под ним открылся темный, уходящий вниз провал.

— Нисколько в тебе не сомневался, — рассмеялся Одо.

 

Глава 112

Лаз был точь-в-точь такой, каким мне и запомнился: темный, сырой и узкий настолько, что Одо с трудом протискивался между шероховатыми стенами. Вдобавок ко всему по дну подземного хода струился мутный, мерзко пахнущий ручеек.

Факелов мы с собой не взяли, так что приходилось полагаться на память и ощущения. Я шел впереди, ощупывая холодные каменные стены, и сердце подскакивало к горлу каждый раз, когда нога вдруг проваливалась в ямку. Казалось, мы спускаемся в ад, жуткую, зловонную бездну. Мгновения растягивались в часы, и с каждым шагом сомнения и неуверенность усиливались во мне. Наконец мы подошли к развилке. Один туннель уходил вверх, другой поворачивал влево. После некоторых раздумий я решил идти вверх, исходя из того, что замок стоял на вершине холма.

— Идем правильно, — прошептал я.

Сзади послышался вздох облегчения. Мы поднимались все выше и выше, пробиваясь через скалу, на которой был построен замок Болдуина. Город спал.

Неожиданно сверху повеяло свежим воздухом. Я ускорил шаги и вскоре оказался в смутно знакомом месте. Подземелье. Темница. Здесь я расстался с Палимпостом.

— Приготовиться.

Через щели в стене проникал слабый свет. Я надавил на камень, и он подался. Еще немного… Камень отвалился, открывая проход.

Один за другим мы вылезли из туннеля. Рассвет, кажется, еще не наступил.

Два стражника спали, положив ноги на стол. В одном из них я узнал своего старого знакомого Армана. Третий храпел на лестнице.

Я подал сигнал Одо и Алоису, и те бесшумно приблизились к посапывающим стражникам. Действовать нужно было быстро — любой шум мог вызвать общую тревогу.

По моему знаку Одо сомкнул руки на шее того, что спал на лестнице.

Алоис прижал ладонь ко рту второго. Стражник открыл глаза и попытался крикнуть, но дровосек одним движением перерезал ему горло. Всхлип… дрожь по телу… и все кончено.

Армана я взял на себя. Услышав шум, он замигал и проснулся. Несколько мгновений потребовалось негодяю, дабы понять, что произошло. Еще не веря своим глазам, он повернулся и увидел перед собой знакомое лицо.

— Помнишь меня?

Арман открыл рот, и я ударил его в нос рукоятью меча. Он свалился со стула, опрокинув стол, но не растерялся и потянулся за лежавшим у стены железным прутом.

— Не надо, — негромко сказал один из лесорубов и, пожав плечами, проломил голову стражнику деревянной дубинкой. — Не надо с ними церемониться.

Арман, однако, был еще жив, и лесоруб наступил ему на горло своей громадной ногой.

— Быстро, — шепнул я Одо и Альфонсу, — переодевайтесь.

Через пару минут мы уже напялили на себя фиолетовые с белым туники. Потом надели шлемы и взяли мечи убитых.

Внезапно дверь скрипнула, и до нас донеслись голоса. Кто-то спускался по лестнице.

— Пора вставать, сони, — проворчал незнакомый мужской голос. — Уже почти рассвело. Эй, да что тут такое творится?

 

Глава 113

В то утро Бетт, кухарка герцога, поднялась очень рано и, спустившись в кухню, занялась обыденным делом. Сначала она поставила на огонь кашу и, помешивая, довела ее до нужной консистенции. Потом взяла банку с корицей, новой сладкой специей, лишь недавно завезенной с Востока, и добавила щепотку в булькающий котел. Поджарила свинину, вдыхая восхитительный аромат жира, и, наконец, добавила в кашу изюма.

Ночная смена у двух стоявших возле кладовой стражей заканчивалась. Пьер и Имо, два лодыря. На сей раз им повезло — не такая уж тяжкая служба охранять господскую кухню, когда у ворот стоит армия.

Бетт знала, что стражники устали, хотят спать и что животы у них урчат от голода. Запах жареной свинины манил их, как манит мужчин запах вышедшей на охоту шлюхи.

С первыми лучами солнца Бетт собрала два мешка мусора и лишь тогда высунула голову из кухни.

— Что готовишь? — поинтересовался Пьер. — Райский запах.

— Что готовлю, не твое дело, главное, чтобы герцогу понравилось. — Бетт подмигнула. — Сегодня можете рассчитывать на добавку. Но сначала сделаете кое-что для меня.

— Только скажи.

Имо потер руки в предвкушении угощения.

Бетт усмехнулась и провела стражников через кухню в дальний угол, где стояли два корыта с объедками.

— Отнесите все на задний двор. Да смотрите, вояки, не разлейте по дороге.

— Накладывай побольше, — ухмыльнулся Имо, поднимая корыто. — Мы мигом.

— Конечно, — кивнула кухарка и выглянула в окно.

На сердце у нее было неспокойно. Бетт только что пересекла опасную черту, хотя, если подумать, мысленно эту черту она пересекла уже давно. Когда герцог приказал повесить как воровку ее подругу Натали, все преступление которой состояло в том, что она взяла немного мази из палаты придворного лекаря. Когда у ее кузена Тедди отобрали стадо овец, а его самого заставили присматривать за ними на скотном дворе герцога. Она с удовольствием отравила бы и самого герцога, если бы Хью только попросил и дал яду.

Пьер и Имо вернулись с заднего двора с пустыми корытами и жадно горящими глазами.

Двое в солдатской форме, уже поджидавшие стражников на кухне, справились с ними как с котятами. Пьер и Имо так и не успели понять, что случилось и куда их тащат.

Бетт вытерла руки тряпкой. Да, она пересекла опасную черту… но разве у нее был выбор?

С губ ее слетел тяжелый вздох. Сумасшедшее время, по-другому и не скажешь, когда приходится делать выбор между безумцем и шутом.

 

Глава 114

Примерно через час четырнадцать моих людей уже стояли во дворе, одетые в форму солдат Болдуина. Остальные прятались за дверью. Трое друзей Жофрея по примеру Бетт заманили в ловушку еще несколько человек.

По утрам герцог обычно занимался делами. Мы с Одо ждали сигнала, «неся службу» у двери башни. По другую сторону двора вход в замок охраняли два стражника с алебардами. Снующие взад-вперед солдаты перетаскивали оружие из ружейных комнат на стены. Снизу доносился приглушенный шум — это наша армия, обступив замок, осыпала его защитников проклятиями и насмешками. Пока все шло по плану.

Наконец во дворе появился Жофрей. Он остановился, почесал голову и, взглянув в мою сторону, кивнул.

— Пора.

Я постучал в дверь, и Одо тут же открыл ее изнутри. Я рассчитывал на то, что в суете никто не обратит внимание на нескольких не по форме одетых человек. Так и случилось. Мы без помех пересекли двор и соединились с основной группой.

У входа в замок путь нам преградил стражник с алебардой.

— Сегодня в замок пускают только военных.

— Эти люди, — сказал я, — пришли к герцогу по важному делу. Им известно, где сейчас шут.

Стражник переступил с ноги на ногу, скользнул взглядом по моим товарищам. Наступил решающий момент.

— Мы только что со стены, — твердо добавил я. — Хочешь, чтобы герцог узнал, кто помешал ему вовремя получить важные сведения?

В конце концов страх перед герцогом перевесил сомнения, и стражник отступил в сторону и убрал алебарду.

Мы вошли в замок. Я знал дорогу и сразу повел отряд к большому залу, где проходили заседания. К моему удивлению, в коридорах нам почти никто не встретился. Я же помнил, что по ним постоянно сновали жалобщики, просители и просто бездельники. Видимо, сегодня многие из них отправились защищать крепостную стену.

Перед большой дверью в зал стояли еще двое стражников, изнутри доносился зычный голос герцога. В животе у меня как будто натянулась тетива лука.

— Нас ждут, — с важным видом бросил я стражникам.

Мы проделали длинный путь, и пока еще никто не остановил нас.

В зале все было по-прежнему. Только если раньше люди приходили сюда разбирать свои дела, то на этот раз герцогу, похоже, приходилось разбираться с делами собственными.

Болдуин, развалясь, сидел в кресле. На нем была военная туника с гербом, на ногах — высокие кожаные сапоги. На коленях лежал меч в дорогих, украшенных орнаментом ножнах.

Свинья!

Кто-то из приближенных как раз заканчивал доклад об обстановке за городскими стенами. Двое моих людей остались у дверей, чтобы в случае необходимости обезвредить стражников.

— Мой господин, — сказал кастелян, — толпа составила петицию, которую вам предложено рассмотреть.

— Какую еще петицию? — буркнул Болдуин.

— Список требований, — объяснил новый кастелян, очевидно, занявший место Норкросса.

Я оглянулся — мои люди уже встали по периметру зала. Одо и Альфонс приблизились к герцогу сзади, Алоис и двое его друзей из Морриссе подошли к кастеляну и управляющему.

— И кто же составил эти требования? — нахмурился Болдуин. — Уж не чертов ли шут?

— Нет, мой господин, — ответил кастелян. — Шута нигде не видно. Возможно, он боится появляться под стенами. Я настоятельно рекомендую вам принять эти жалобы и дать понять, что вы намерены рассмотреть их самым серьезным образом.

— Рассмотреть самым серьезным образом, — задумчиво повторил герцог, поглаживая бороду. — Вот что, кастелян, выберите самого плохого своего солдата, посадите его на мула и отправьте к бунтовщикам за этой самой петицией. Пусть он передаст им наши уверения, что все жалобы будут рассмотрены самым тщательным образом.

Стоявшие неподалеку рыцари усмехнулись.

Кастелян покачал головой.

— Умоляю вас, сир, не насмехайтесь над этими людьми.

— Хорошо, хорошо, протест принят. А теперь идите. И вот что, Ги, когда ваш человек вернется, подстрелите парочку бунтовщиков. Пусть знают, что мы рассмотрим их обращение самым тщательным образом.

— Но, сир, мы же заключили с ними перемирие, — напомнил кастелян.

— Вы снова чем-то недовольны? Управляющий, может быть, ты выполнишь мое распоряжение? У моего кастеляна, похоже, гребешок упал.

— Да, мой господин. Конечно. Я все сделаю.

Толстяк поспешил к выходу.

В зале стало тихо. Все посмотрели на кастеляна, осмелившегося сделать герцогу замечание, равнозначное оскорблению.

— Итак… — Болдуин поднялся и обвел собравшихся тяжелым взглядом. — У кого-нибудь еще есть предложения?

— Есть, — крикнул я, делая шаг вперед. — У меня. Думаю, нам следует атаковать. Атаковать ваших врагов на западе.

 

Глава 115

Болдуин стукнул кулаком по столу.

— У нас нет врагов на… — Он вдруг замер на полуслове, выпученные глаза стали похожими на спелые сливы. — Кто… Кто это сказал? Кто это сказал?! Выйти вперед!

Я выступил из толпы, сбросил военную форму и остался в чулках и клетчатой тунике. Снял шлем.

Взгляд герцога остановился на мне.

— Теперь есть, — подмигнул я.

Лицо Болдуина сделалось белее мела, однако он все же поднялся и ткнул в меня пальцем.

— Это он! Шут!

Солдаты схватились за оружие, только вот мои люди действовали быстрее.

Кастелян рванулся ко мне, но Алоис остановил его прежде, чем тот успел обнажить меч.

— Схватить! — крикнул Болдуин, поворачиваясь к стражникам за спиной. — Живо!

Они кивнули, но вместо того, чтобы хватать меня, схватили его. Одо прижал лезвие кинжала к горлу Болдуина, Альфонс ткнул герцога острием пониже спины.

Болдуин изумленно вытаращил глаза и метнул взгляд в сторону своих рыцарей, с опозданием схватившихся за оружие.

— Если кто-то сделает хоть шаг, считай себя мертвецом, ублюдок, — сказал я громко, чтобы все слышали. — Мне это доставит огромное удовольствие.

Герцог огляделся. Лицо его побагровело от ярости, глаза помутились, мышцы на шее нервно подергивались. Рыцари, которые успели вытащить мечи, выжидающе смотрели на своего сеньора.

— Скажи им, чтобы опустили оружие, — приказал я.

Одо слегка усилил давление, и на горле Болдуина заалели капельки крови.

Герцог все еще молчал, вероятно, оценивая возможные последствия сопротивления.

— Поверьте мне, господин, те люди, что пришли со мной, ненавидят вас никак не меньше, чем я. Даже не знаю, станут ли они меня слушать, — уж больно им хочется выпустить вам кишки. Но у них есть дети и жены, и еще больше, чем увидеть на полу ваши внутренности, им хочется вернуться домой и жить в мире и спокойствии. А потому прошу вас, прикажите своим людям бросить оружие. В противном случае я опущу руку, и вам конец.

Герцог еще раз обвел взглядом огромный зал, после чего сдержанно, почти незаметно кивнул. Повинуясь воле своего сеньора, рыцари стали бросать мечи на пол.

Я наконец-то выдохнул.

— А теперь мы выйдем отсюда, и вы отдадите такой же приказ тем, кто стоит на стенах.

Герцог с натугой, как будто в горле застрял комок, сглотнул.

— Ты рехнулся, — прошипел он.

— Смею напомнить, что шут и дурак почти одно и то же. Неприятно признавать, что оказался глупее дурака, но что поделаешь.

По залу пронесся смех.

— Ты сдохнешь уже к вечеру. — Болдуин уставился на меня горящими от злости глазами. — На помощь мне придут войска из других городов. Ты поднял бунт против своего господина. Такого еще не бывало. Ты действительно дурак, шут. Один из величайших дураков в истории.

Я посмотрел на своих людей. Одо, Альфонс, Алоис — все улыбались.

— Если и так, то первое место все же по праву принадлежит вам.

 

Глава 116

Вытащив герцога из зала, мы повели его к крепостным воротам. Солдаты с нескрываемым изумлением наблюдали за продвижением необычной процессии. Некоторые, горя желанием вступиться за своего господина, замерли в ожидании сигнала, но когда вслед за мрачным как туча Болдуином из зала послушно, с опущенными головами вышли кастелян, управляющий и бейлиф, даже самые решительные поняли невозможность сопротивления.

Тем временем на улицу уже высыпали десятки горожан. Многие из них терли глаза и щипали себя за чувствительные места, не веря в реальность происходящего.

— Посмотрите-ка на Болдуина! — крикнул кто-то. — Так тебе и надо, жадный боров. Заслужил.

В герцога принялись швырять объедки.

Мы подошли к стене, и я увидел, что новость уже долетела до солдат, которые молча смотрели на нас сверху, опустив копья и луки.

— Скажите, чтобы положили оружие и открыли ворота. — Я вытолкнул герцога вперед.

— И ты думаешь, что они будут просто стоять и смотреть на эту толпу? — фыркнул Болдуин. — Их же разорвут в клочья.

— Никто не пострадает, даю слово. Кроме, конечно, вас, — продолжал я, поднимая меч, — если попытаетесь схитрить. А что касается солдат, то, по-моему, им своя шкура дороже.

Покосившись, герцог поднял голову.

— Опустите оружие, — процедил он сквозь сжатые зубы.

— Громче.

— Опустите оружие! — крикнул Болдуин. — Крепость сдана. Откройте ворота.

Никто не тронулся с места. Никто не верил своим ушам. Двое из моих людей подбежали к воротам и отодвинули державшие их на запоре бревна. Тяжелые створки открылись, и стоявший первым отряд под командованием мельника Жоржа ворвался в город.

— Что так долго? — подойдя ближе, спросил Жорж.

— Наш сеньор так внимательно изучал петицию, что мы совсем забыли про время, — ухмыльнулся я.

Мельник, прищурившись, посмотрел на плененного герцога. Этого мгновения он ждал очень долго.

— Прошу извинить, мой господин. Вы увеличили подати, и я еще не рассчитался. Примите за долги.

С этими словами он смачно плюнул в лицо герцогу, и густая желтая слюна медленно потекла по щеке.

— А вот еще. — Жорж потряс перед ним внушительным кулаком. — Я мельник из Вилль-дю-Пер. Ты забрал у меня сына. Верни его обратно.

А по улицам разливалась хлынувшая через ворота толпа. Люди поднимались на стену, а навстречу им уже тянулись сдавшие оружие солдаты.

Кто-то выкрикнул мое имя:

— Хью!

— Хью! Хью! — подхватили сотни голосов.

Я с гордостью посмотрел на обступивших меня друзей и победно вскинул руки.

 

Глава 117

Болдуина бросили в его же собственную темницу, в ту самую нору, где когда-то держали и меня.

Дел в те первые часы было столько, что я просто вертелся как белка в колесе. Посадив в тюрьму герцога, мы принялись разоружать солдат, потом взяли под стражу управляющего и бейлифа. Арестовали и кастеляна, хотя, как ни странно, я не почувствовал в нем врага. Немало сил и времени ушло на то, чтобы установить и поддерживать порядок в наших собственных рядах, потому что иначе на справедливость со стороны короля нечего было и рассчитывать.

И конечно, я все время думал об Эмили.

Где она? Мне стольким хотелось поделиться с ней. Моя победа была и ее победой.

Но Эмили не появлялась, и мною постепенно овладевало беспокойство.

Наконец, не выдержав, я выбежал из замка и направился к дому Жофрея. Прохожие норовили остановить меня, поздравить с успехом, подбодрить, а у меня в голове билась только одна мысль: «Что-то случилось!»

Вот и нужная улица. Делая вид, что не слышу приветственных криков торговцев, я ускорил шаг.

Дом Жофрея встретил меня закрытой дверью. Не знаю, почему, но меня обуял вдруг беспричинный страх. Я постучал — никто не ответил. Я постучал еще. Сильнее и настойчивее.

Наконец дверь со скрипом приоткрылась. Изабель! Увидев меня, женщина улыбнулась, и тут же лицо ее приняло серьезное и даже тревожное выражение.

— Она ушла, Хью, — пробормотала Изабель.

— Ушла? Куда? Как…

Я прислонился к притолоке — силы покинули меня.

— Сначала я думала, что она пошла искать тебя, но потом, совсем недавно, увидела вот это.

Изабель протянула мне явно наспех написанное письмо:

Мой отважный Хью!

Когда будешь читать это, не бойся — мое сердце всегда с тобой. Но мне нужно уйти. Ты победил. Как видишь, я не ошиблась, правда? То, что есть, будет не всегда. Ты поднялся еще на одну ступеньку в постижении своей судьбы, своего предназначения. И я горда тем, что сумела понять тебя и оценить уже при первой встрече. Ты даже не представляешь, как я рада.

Но мне пора возвращаться в Боре. Не сердись. Анна для меня почти как мать. Я не могу оставить ее, отдавшись радости твоего триумфа.

Пожалуйста, не беспокойся. Я не обо всем тебе рассказала, но знай, что даже Стефен не посмеет тронуть меня. Напиши королю, Хью. Доверши начатое. А я сыграю свою роль.

Как жестоко. У меня защипало в глазах. Я не мог потерять ее после всего, что случилось. После всего, что было между нами. Смахнув слезы, я дочитал письмо.

Я полюбила тебя с первого дня. И знаю, что скажу тебе то же самое, когда мы снова увидимся. Помни мои слова: если надеешься, то увидишь.

Эмили.

Боль, как копьем, пронзила меня, и из нанесенной ею раны излилось все, что переполняло меня в тот победный день. Я выиграл битву. И потерял любимую женщину.

 

Глава 118

— Кто там? — прозвучал из-за двери хриплый, надтреснутый голос. — Назови себя!

Эмили накинула на голову капюшон и сгорбилась. Напускная суровость старого друга вызвала у нее улыбку.

— Похоже, мозги у тебя так же заплесневели, как и твои шутки! — отозвалась она.

Дверь медленно открылась. В щели появилась помятая физиономия Норберта с венчиком взлохмаченных волос.

Он недоверчиво уставился на гостью, но когда она откинула капюшон, лицо его прояснилось, а глаза вспыхнули от радости.

— Госпожа Эмили!

Старый шут выглянул в коридор и, убедившись, что их никто не видит, заключил свою любимицу в объятия.

— Как же я рад снова вас видеть!

— А я тебя.

Втащив ее в комнату, Норберт поспешно захлопнул дверь.

— Рад-то я рад, но лучше, чтобы нас не видели вместе здесь. — Он нахмурился и покачал головой. — Вы многим рискуете, придя сюда. Ну да ладно, расскажите, как… Вы ведь были с Хью?

Эмили быстро ввела старого шута в курс последних событий, рассказав и о нападении на Вилль-дю-Пер, и о священном копье.

— Оно было в том самом посохе, который ты прислал Хью!

Когда она дошла до похода на Трейль, Норберт снова недоверчиво покачал головой, а узнав о захвате крепости и пленении Болдуина, он пустился в пляс, после чего в полном изнеможении рухнул на матрас.

— Я знал, что у мальчишки дар от Бога, но чтобы такое…

Норберт приподнялся и, опершись на локоть, внимательно посмотрел на Эмили. От его взгляда не ускользнули ни счастливый блеск в ее глазах, ни румянец на щеках.

— Но скажите, госпожа, почему вы здесь? Зачем вернулись?

Она потупилась.

— Из-за Анны. Мой долг — быть с ней.

— Анна! Вы проделали долгий путь и многим рисковали, а ради чего? Здесь многое изменилось. Герцог только о том и мечтает, чтобы убить Хью. В своем рвении он похож на пса, которого дразнят сочной косточкой. Кто-нибудь еще знает, что вы вернулись?

— Я пришла с монахами-паломниками и сразу к тебе.

— Мудро. Ваша уловка с поездкой к тете в Тулон не прошла. Герцогу известно, что вы были с Хью. Если бы не госпожа Анна, псы Стефена уже рыскали бы по дорогам.

Эмили улыбнулась.

— Я знала, что она вступится за меня. Я никогда не сомневалась в Анне и рада, что не ошиблась.

 

Глава 119

Среди сторонников Болдуина нашлось-таки несколько упрямцев, попытавшихся организовать сопротивление, так что окончательно утвердить в Трейле новую власть нам удалось лишь спустя несколько дней. Ходили слухи и о том, что один из предполагаемых союзников герцога готов прийти ему на помощь. Помощь так и не пришла.

Трейль был в наших руках.

Теперь оставалось понять, что с ним делать.

В замке обнаружились казна герцога и огромные запасы продовольствия. И то и другое надо было распределить по справедливости.

Самые горячие споры разгорелись между теми, кто был с нами с самого начала, и теми, кто присоединился позднее. Жорж предложил открыть закрома и допустить всех в поместье герцога — пусть каждый уносит мешок зерна и курицу. Алоис пошел дальше:

— Открыть казну! Раздать все деньги! Повесить ублюдка!

Мне недоставало Эмили. Я не имел ни навыков управления, ни желания осваивать это ремесло. Я не знал, что и как делать.

Ясно было только одно: сохранить армию долго не удастся. Люди все громче выражали недовольство. Они хотели вернуться домой. Все чаще и чаще я слышал одни и те же слова: «Время собирать урожай. Когда мы получим то, что обещано?»

И дело было не только в продовольствии и деньгах. Требовались новые законы. Обеспечение безопасности. Свобода выбора: где жить, кому служить. Должна ли крепостная неволя отца распространяться на его детей? Кто-то должен был заниматься всем этим.

Однажды вечером я нашел лист бумаги, печать Болдуина, перо и пузырек с тягучими красными чернилами. Я сел за стол и начал писать самое важное в своей жизни письмо:

Его величеству Филиппу Капету, правителю Франции.

Хью де Люк, трактирщик, Вилль-дю-Пер.

Молю Господа дать мне слова для того, чтобы написать это, поскольку я всего лишь простой горожанин. Точнее, крепостной, на долю которого выпала непосильная роль.

Сотни людей считают меня своим предводителем. Некоторые называют их толпой, я же думаю, что они просто не могут больше терпеть. Крестьяне, кожевники, лесорубы, ваши верные слуги, они поднялись против нашего сеньора лишь после неоднократных жестокостей и необоснованных притеснений и издевательств с его стороны.

Ваше величество, я пишу Вам из Трейля, где сижу за столом герцога Болдуина, который заточен в темницу, где и пребудет до тех пор, пока я не получу от Вас указания, что делать дальше.

Мы не изменники, не предатели и не бунтовщики. Нас сплотила жестокая несправедливость, и лишь тогда, когда она стала угрожать нашей безопасности, благосостоянию и самой жизни. Мы сплотились, чтобы потребовать законности, чтобы положить конец безнаказанным насилиям, убийствам и беспричинному уничтожению нашей собственности. Мы сплотились, чтобы освободиться от бесконечной неволи.

Неужто люди, как простого звания, так и благородного, не могут мечтать о том, чтобы жить по законам справедливости? Неужто это такая несбыточная мечта?

Многие из тех, кто вступил в наши ряды, верно служили Вашему величеству в войнах и принимали участие в походах против неверных по призыву Его святейшества. Мы просим лишь того, что нам обещали за эту службу: права на справедливые налоги; права подавать жалобу и получать возмещение за причиненный нам ущерб; права на справедливый суд и привлечение к ответственности обидчика независимо от его звания; права владеть землей, за которую оплачено годами тяжкого труда.

Мы старались не проливать ничью кровь. Мы стремились уладить разногласия мирно и с взаимным уважением. Но люди устали и хотят вернуться домой. Пожалуйста, Ваше величество, подайте нам надежду на то, что и Вы поддерживаете нас в этих устремлениях.

Я же предлагаю Вам то единственное, чем владею, величайшее сокровище всего христианского мира, оказавшееся в моих руках в Антиохии.

Это то самое Копье, которым проткнули Господа нашего Иисуса Христа на Кресте.

При всей ценности этой реликвии, как ни удивительно, души и сердца людей, которые служат Вам, еще ценнее.

Мы ждем Вашего ответа.

С верой, Ваш покорный слуга

Я ждал, пока высохнут чернила.

От нахлынувших воспоминаний сдавило грудь. Столько людей умерло: Софи, Мэттью, мой сын Филипп, Нико, Робер, безымянный турок. И все для того, чтобы привести меня сюда?

Копье стояло у стола. Что, если бы я погиб в той церкви от рук турка? Неужели ничего этого тогда бы не случилось?

Я сложил письмо и запечатал печатью герцога. Руки мои дрожали.

Чудо. Только что произошло чудо. Я, крепостной, шут по призванию и ремеслу, бездомный и нищий…

Я обратился к королю Франции.

 

Глава 120

Стефен, герцог Борейский, вздрогнул и поморщился, когда лекарь поставил ему на спину очередную отвратительную пиявку.

— Скоро в этих тварях будет больше крови, чем останется во мне, — недовольно проворчал он.

Лекарь продолжал свою работу.

— Вы жалуетесь на дурное настроение, мой господин, но притом жалуетесь и на лечение.

Стефен хмыкнул.

— Мое настроение не улучшат никакие пиявки.

В жестокую меланхолию герцог впал с того самого дня, когда получил известие о неудаче Моргана, своего верного и проверенного слуги. Что еще хуже, Морган упустил прекрасную возможность завладеть копьем. В довершение всего этот гнусный червяк, наглый шут, собрав вокруг себя толпу оборванцев, выступил маршем на Трейль. От одного этого в герцоге закипала желчь.

И вот буквально накануне ему сообщили невероятное: проклятый шут взял Трейль, дурачина Болдуин покорно сдал свой замок кучке жалкого сброда.

Стефен снова поморщился, чувствуя, как противные скользкие твари высасывают из него последние силы.

Копье должно быть у него! Стефен даже подумывал о том, чтобы призвать к крестовому походу для освобождения Трейля и возвращения реликвии, украденной трусом и изменником, в достойное место. Куда? Конечно, в Боре. Но кто знает, где она окажется потом? В Париже? В Риме? Или, может быть, даже в Антиохии?

Раздумья прервал неожиданный приход Анны. Посмотрев на распростертого на столе мужа, она сдержанно улыбнулась.

— Вы искали меня, мой господин?

— Да. — Он повернулся к лекарю. — Выйди, мне надо поговорить с женой.

— Но я еще не закончил! Вам нужно…

Стефен вскочил, смахнув присосавшихся к коже пиявок.

— У тебя рука палача, а не целителя. Убери этих тварей, а со своим дурным настроением я справлюсь сам.

Анна наблюдала эту сцену с легкой усмешкой.

— Удивительно, мой господин, что эти маленькие скользкие создания так неприятны вам, ведь во многих отношениях вы очень схожи.

Она провела ладонью по изуродованной багровыми пятнами спине.

— Судя по всему, вам сильно нездоровится, муж мой. Позвольте приложить мазь?

— Ну, если вам не претит прикасаться ко мне.

Стефен посмотрел ей в глаза.

— Конечно, нет. — Анна открыла банку с густой белой мазью. — Я ко многому привыкла. Так зачем вы позвали меня?

— Хотел осведомиться о здоровье вашей кузины Эмили. Надеюсь, ее путешествие к тетушке прошло хорошо?

— Кажется, да, — спокойно ответила Анна, размазывая снадобье по спине супруга. — По крайней мере, она выглядит довольной.

Довольной… Оба прекрасно знают, что чертовка и в глаза не видела свою тетушку.

— Я бы хотел поговорить с ней и узнать подробности визита.

— Как сильно они вас покусали, эти пиявки. — Анна надавила на крохотную ранку, и Стефен вскрикнул. У него закружилась голова. — Безделье плохо влияет на вас, муж мой. Может быть, вам лучше вернуться в Святую землю? Поискать развлечений там? А что касается Эмили, то она слишком устала, чтобы делиться с кем-либо подробностями нелегкого путешествия. — Она надавила на другую ранку. — Устала, но… довольна, как я уже сказала.

— Хватит! — Стефен схватил ее за руку. — Вы же знаете, я могу и не спрашивать вашего позволения.

— Можете. Но вы также знаете, что она находится под моей защитой. И должны понимать, какую цену придется уплатить, если с ней что-то случится.

Она ткнула острым ногтем в кроваво-красное пятно. Стефен чуть не свалился со стола и вскинул руку. Анна не дрогнула, лишь посмотрела на герцога с глубочайшим презрением. Потом губы ее дрогнули в улыбке.

— Хотите ударить? Я здесь. Или, если мое лицо кажется вам слишком грубым, могу позвать кого-то из служанок.

— Я не позволю, чтобы надо мной насмехались в моем же доме.

— Тогда вам лучше найти себе другое место, — бросила Анна.

— Убирайся! — крикнул Стефен, потрясая кулаками. — И не думай, что ты сможешь защитить ее. Твои клятвы для меня ничто. Когда-нибудь ты еще пожалеешь о том, что вела себя так. Ты и твоя розовощекая сучка. И безродный шут, перед которым она с таким удовольствием задирает юбку!

 

Глава 121

— Ваша милость! — Опустившись на колени, Стефен поцеловал рубиновое кольцо Бартельма, епископа Боре, которого считал самым откормленным и вонючим священнослужителем во всей Франции. — Так любезно с вашей стороны откликнуться на мое приглашение. Пожалуйста, садитесь.

Епископ Бартельм коротко кивнул. Маленького роста, с большими глазами навыкате, делавшими его похожим на сову, он был настолько толст, что, глядя на него, Стефен всегда задавался вопросом, как удается ему ходить, подниматься по ступенькам и даже совершать церковные таинства. Епископ не любил, когда его куда-то звали и вообще беспокоили. Он считал, что давно заслуживает лучшего, чем эта отдаленная епархия, и жаждал повышения. В Париж или, может быть, даже в Рим.

— И вы оторвали меня от сексты ради вот этого? — прохрипел Бартельм.

Следуя знаку герцога, юный паж наполнил элем два серебряных кубка.

— Это особый эль, — сказал Стефен, поднимая кубок. — Его варят в одном монастыре возле Фландрии.

Епископ позволил себе улыбнуться.

— Господь простит, если это во исполнение его воли.

Они сделали по глотку.

— Аааах! — Священник облизал губы. — Хорош. Очень хорош. Вкус яблок и меда. И все же, думается мне, вы пригласили меня не для того, чтобы услышать мнение об этом славном напитке.

— Я пригласил вас лишь потому, — ответил Стефен, — что в душе у меня заноза, помочь вытащить которую можете вы.

Бартельм кивнул.

— Слушаю.

Герцог наклонился к гостю.

— Вы слышали, конечно, о бунте на юге, где некий шут повел за собой местный сброд.

Бартельм ухмыльнулся, и его жирный подбородок, уходящий в роскошную пурпурную сутану, заколыхался, как желе.

— Я не знаю другого такого глупца, как Болдуин, так что неудивительно, что его перехитрил даже жалкий шут. Ходят слухи, однако, что одно время этот шут подвизался при дворе вашей светлости?

Стефен опустил кубок и раздраженно взглянул на ехидно улыбающегося епископа.

— Позвольте перейти к делу, ваша милость. Известно ли вам, что таскает с собой этот шут и чем так соблазняет народ?

— Обещанием лучшей жизни. Освобождением от крепостной неволи, — пожав плечами, ответил Бартельм.

— Я имею в виду совсем не обещания. Я говорю о его посохе.

Священник кивнул.

— Да, мне рассказывали, что он носится с копьем, которое называет священным. Но самозваные пророки всегда горазды на выдумку. Одни хвастают святой водой от Иоанна Крестителя, другие покровами Девы Марии…

— Значит, вас это не смущает? — спросил Стефен. — И пусть какой-то выскочка прикрывает именем Господа свои грязные делишки и подстрекает к бунту, объявляя себя владельцем священной реликвии?

— Ох уж эти самозванцы. — Епископ устало вздохнул. — Они приходят и уходят. Каждый год. Как заморозки.

Герцог подался вперед.

— И вам все равно, что шут, провозглашая имя Господа, призывает чернь свергать своих сеньоров?

— Похоже, ваша светлость, это вы обеспокоены происходящим. К тому же, насколько я слышал, мальчишку больше прельщает не небесная благодать, а кое-что более земное. — Улыбка, застывшая на лице священника, была улыбкой картежника, уверенного в силе своих козырей. — Что именно вам от меня нужно, Стефен? Чтобы церковь помогла вам в вашей войне? Вы предлагаете мне обратиться в Рим с просьбой объявить крестовый поход против шута?

— Я скажу, чего хочу, ваша милость. Я хочу ударить этих невеж по самому чувствительному месту. Не по их пустым животам, не по головам, забитым дурацкими мечтами о свободе, отведать которую они так страстно жаждут…

Бартельм с интересом посмотрел на герцога.

— …а по их душам, ваша милость, — продолжал Стефен. — Я хочу ударить по их душам. И сделать это поможете мне вы.

Епископ опустил кубок, улыбка растворилась в пухлых щеках.

— Так что именно вам от меня нужно?

 

Глава 122

Шли дни. Ответа от короля все не было, а в рядах моей армии нарастали нетерпение и усталость. Крестьяне и ремесленники, мужья и отцы, они хотели поскорее вернуться домой.

Выставленные вдоль северной дороги дозоры ждали понапрасну — никто не появлялся на ней, никто не спешил с королевским посланием.

Почему? Если Эмили поговорила с ним, если все ему рассказала…

А если нет?

И вот однажды наблюдатели заметили движущуюся к замку процессию. Я сидел в большом зале, когда туда ворвался Альфонс.

— Хью, всадники! Они п-приближаются! Похоже, это г-гон-цы от к-короля!

Мы со всех ног устремились на стену. Взбежав по ступенькам, я увидел небольшой отряд. Сердце застучало от охватившего меня волнения. Их было шестеро, и они скакали во весь опор. Рыцари со знаменем. Но не с пурпурно-золотым знаменем короля.

На нем был крест. Рыцари служили Церкви.

В центре группы я заметил темную сутану священника.

Мы открыли ворота, и отряд вступил во двор. На площади уже собралась толпа. Одо, Жорж, парни из Морриссе — все радостно улыбались.

— Чего ждать? — спросил Альфонс. — Хорошего или плохого?

— Думаю, хорошего, — ответил отец Лео. — Король не стал бы посылать священника, чтобы осудить нас. Посмотрим.

Сухой как щепка, с ясными пронзительными глазами, священник медленно спешился и оглядел собравшихся вокруг него людей.

— Я — отец Юлиан, посланник его преосвященства епископа Бартельма. У меня с собой важный указ.

— Меня зовут Хью. — Я поклонился и перекрестился в знак уважения к высокому гостю.

Отец Юлиан лишь скользнул по мне взглядом и громко объявил:

— Пусть меня услышат все. — Он достал свернутый в трубку пергамент и поднял его над головой. — Захватчики Трейля… — Голос у него оказался звучный и чистый. — Вольные крестьяне, лесорубы, торговцы, крепостные и свободные, последователи человека, известного под именем Хью де Люк, бежавшего из Армии Креста, которая и по сей день доблестно сражается ради освобождения Святой земли…

По спине пробежал холодок беспокойства. Толпа притихла.

— Его преосвященство епископ Бартельм порицает вас за неправедный бунт и призывает всех уже сегодня, семнадцатого октября 1098 года, разойтись, отказаться от всех притязаний на имущество и земли, захваченные у герцога Болдуина Трейльского, и вернуться домой. В противном случае вы ощутите всю тяжесть и суровость наказания за свои действия: немедленное и полное отлучение от Римской церкви и лишение милости Господней.

Священник сделал паузу, чтобы взглянуть на нас. Лица всех — и я не исключение — выражали полнейшее потрясение.

— Его преосвященство требует, — продолжал священник, — чтобы вы отреклись от учения еретика Хью де Люка и передали Церкви все реликвии и символы якобы святого происхождения, посредством которых он представляет себя посланником Господа нашего Иисуса Христа.

По толпе пронесся шум.

— Нет. Не может быть.

Кто-то растерянно качал головой. Кто-то с надеждой смотрел на меня.

Почувствовав напряжение момента, молодой священник возвысил голос:

— С надеждой на ваше благоразумие и спасение ваших бессмертных душ его преосвященство объявляет, что те, кто в течение двух дней сложит оружие и вернется домой, заслужат прощение со стороны Церкви. За исполнением поручено наблюдать мне. Указ подписан его преосвященством Бартельмом Абро, епископом Боре, представителем святейшего престола.

Боре! Так это все дело рук Стефена!

Толпа испуганно молчала.

— Но это же безумие, — опомнился наконец отец Лео. — Эти люди не еретики. Они лишь хотят мира и справедливости.

— Мир и справедливость ждут их в раю, — ответил молодой священник. — А чтобы попасть туда, надо поскорее вернуться домой, к семьям. Кстати, это и к вам относится.

Он пришпилил указ к стене церкви.

— Не слушайте его! — крикнул я. — Не поддавайтесь шантажу Стефена. Герцогу всего лишь надо завладеть копьем.

— Так отдай его! — бросил кто-то из толпы. — Ради спасения наших бессмертных душ!

— Извини, Хью, но я пришел драться. — Еще один покачал головой. — Обречь себя на вечное проклятие я еще не готов.

Собравшиеся начали расходиться. Некоторые уже спускались со стен и направлялись к воротам.

— Правильно! Так и надо, — одобрительно закивал священник. — Церковь примет раскаявшихся, но только тех, кто признает свою вину сейчас. Возвращайтесь к женам и детям.

Что я мог противопоставить его ядовитым речам? Все эти люди последовали за мной, полагая, что поступают правильно. Они надеялись, что Господь благословит их.

Я стоял посреди площади, глядя вслед потянувшимся к городским воротам. В душе закипала бессильная злоба.

Мы проиграли.

 

Глава 123

В тот вечер Одо нашел меня в часовне.

Я молился. Молился по-настоящему, испрашивая у Бога совета. Я не мог поверить, что если Бог действительно существует, Он позволит таким самодовольным, перекормленным ничтожествам, как отец Юлиан, которым наплевать на моих людей, сломить нашу волю и решимость продолжать борьбу.

— Ну, раз ты начал обращаться к молитвам, значит, мы точно по уши в дерьме, — проворчал Одо.

— Сколько осталось? — спросил я.

— Половина. Может, меньше. А сколько останется к утру… кто знает? Лучшие все же остались. Жорж, Альфонс, ребята из Морриссе… даже отец Лео. В общем, большинство из тех, кто был с нами с самого начала.

Я невесело улыбнулся.

— Все еще верят в меня?

— Не сказал бы. По-моему, уж если заключать сделку с Богом, то лучше довериться священному копью, чем церковной крысе.

Я взял лежавшее на скамье копье. Провел ладонью по древку.

— И что? — поинтересовался Одо. — Помогает? Дает ответ? Что нам делать дальше?

— Что делать дальше… Понимаешь, Стефену не нужны ваши бессмертные души. Ему нужен я. Или по крайней мере вот это. Указ — что-то вроде вызова мне. Приди и сразись, если хватит духу. Выбора нет — придется идти.

— Идти? — Одо недоверчиво рассмеялся. — Ты собираешься выступить против Боре с тем, что осталось?

— Нет, друг мой. — Я покачал головой. — В этот поход я выступлю один.

Одо понадобилось некоторое время, чтобы решить, как отреагировать на мое заявление. Он закатил глаза.

— Ты пойдешь в Боре? С одним лишь копьем?

— Разве ты не понимаешь, чем он угрожает? Ради него герцог уже сжигал деревни. Ради него убил мою жену и сына. И вот теперь удерживает Эмили. Что еще мне остается?

— Надо ждать. Держать Болдуина под стражей, пока не придет ответ. Уж король-то наверняка остановит это безумие.

— Указ. Вот тебе и ответ короля. — Я покачал головой. — Король из благородных и всегда будет на их стороне. А наши жалобы он и слушать не станет. Стефен и Болдуин его вассалы. Они собирают для него армии, когда ему вздумается повоевать с кем-нибудь. А мы… что с нас взять? Курицу да горсть зерна?

— Ну, хороший омлет может переубедить даже короля, — усмехнулся кузнец и посмотрел мне в глаза. — В любом случае я с тобой, Хью. До самого конца.

Я схватил его за руку.

— Нет, Одо, хватит. Ты был верным другом. Как и все остальные. Ты доверял мне больше, чем того заслуживает шут. Но теперь надо признать… — Я сжал копье. — Оно принесло мне столько несчастья. Столько боли. Хотя и радость тоже. Когда мы все вместе отстояли город… Когда шли на Трейль…

— С тех пор как ты нацепил юбчонку, тебя стало трудно слушать, — заметил Одо.

— Может быть. И все же я пойду один.

Прежде чем ответить, Одо глубоко вздохнул, улыбнулся и огляделся.

— Так вот как оно, в церкви. Жесткие скамейки и перекусить нечем. Нет, этим меня не привлечешь.

— Меня тоже.

Некоторое время мы сидели молча.

— Интересно, что было бы, если б я тогда не отправился в крестовый поход? Софи и Филипп остались бы живы. Отец Лео читал бы свои проповеди. А ты работал бы целыми днями, а не бездельничал.

Одо посмотрел в темное окно.

— А еще попивал бы эль да слушал твои глупые шутки.

Я поднялся и похлопал его по спине.

— Давай так и сделаем. Здесь наверняка должен быть погреб. А у меня осталась еще пара шуток, которых ты ни разу не слышал.

 

Глава 124

На рассвете следующего дня я надел поношенную тунику, попрощался со старыми друзьями, которые были со мной с самого начала, взял копье и вышел из крепости. Жорж, Одо, отец Лео и Альфонс проводили меня до ворот. Я попросил их не рисковать понапрасну, а оставаться в городе и держаться. Мы не совершили ничего плохого и однажды будем вознаграждены за стремление к справедливости.

Перед тем как сесть на коня, я обнял Одо и Жоржа.

— Да благословит вас обоих Бог.

Я поблагодарил их за верность и дружбу. За то, что рискнули. На глаза навернулись слезы. Каждый понимал, что мы, быть может, уже и не увидимся.

Потом я в последний раз посмотрел на них всех, подмигнул и улыбнулся. Друзья пожелали мне удачи. Я стал спускаться с холма, дав себе обещание не оглядываться.

У подножия холма, когда ворота закрылись за моей спиной, я нарушил зарок и оглянулся. Высокие, неприступные стены охраняли город, о котором говорили, что его невозможно взять. Я рассмеялся. Нам было чем гордиться: мы захватили его даже без боя. Перед глазами встала багровая, налитая злобой физиономия Болдуина. Такое не забывается.

Но теперь Болдуин, как и Трейль, остался позади, а впереди меня ожидало еще одно испытание. Встреча с человеком, который сжег наш город, убил мою жену и сына. С тем, кто удерживал мою возлюбленную. Я знал, что схвачусь с ним не только во имя правды и свободы. Наше противостояние сузилось до глубоко личного конфликта.

Я повернулся спиной к Трейлю и направил коня в нужном направлении.

Теперь все мои мысли были устремлены к Боре.

 

Глава 125

Громко стуча сапогами, Стефен прошел по коридору и толкнул дверь в крохотную, убого обставленную комнатушку в конце казармы. Лежавший в темном углу мужчина в грязных отрепьях и с покрытым язвами лицом повернулся.

— Вставай, Морган. Твое время пришло. — Стефен не стал закрывать дверь. — Мне снова нужны твои таланты. Ты ведь еще рыцарь или уже нет?

Обесчещенный тафур медленно поднялся с пола. Засаленная одежда прикрывала оставленную копьем рану в боку.

Герцог поморщился — в комнате стояла невыносимая вонь.

— Я готов служить вам, господин.

— Хорошо. Здесь надо проветрить. В уборной и то пахнет лучше.

— Запах не позволяет мне забыть, господин. О ранах, оставленных в душе. И о той, что нанес безродный ублюдок.

— Рад, что твоя память свежа. Потому как Господь дарует тебе возможность отомстить за оскорбление.

Глаза тафура вспыхнули.

— Если я еще дышу, то лишь в надежде на такую возможность. Но как?

— События, значимость которых ты не можешь и представить, ведут шута ко мне.

— Вот как? Значит, шут в Боре? И вы узнали об этом?

— Думаешь, я стал бы пачкать сапоги по какой-то другой причине?

Тафур поднял с пола боевую тунику, все еще окровавленную и с дырой в том месте, где ее пронзило копье ненавистного врага. Он облизал губы, как это делает давно забывший вкус пищи человек в предвкушении близкого пира.

— Вижу, мысль о мщении придала тебе сил, — одобрительно заметил герцог.

Инстинкт снова не подвел его. Он был прав, сохранив жизнь Моргану и не отрубив ему голову, когда тот приполз в замок без копья.

— Я выпущу ему кишки, — пообещал тафур, скрежеща зубами, — и полью гноем его рану, чтобы он знал, на какие мучения обрек меня.

— Вот это дух воина.

Стефен похлопал его по плечу и тут же с отвращением посмотрел на свою руку. Потом наклонился, будто к закадычному другу, и с силой ткнул в рану рукоятью кинжала. Рыцарь охнул и скривился от боли.

— И на сей раз не забудь принести копье, — напомнил герцог. — В твое отсутствие в Боре занесло немало разного сброда, вот почему ты мне нужен. Кому еще я могу доверять?

— Только скажите, что надо сделать.

— Хорошо. — Лицо Стефена просветлело. — Именно это я и рассчитывал услышать. С тобой можно поразвлечься. Как насчет того, чтобы позабавиться прямо сейчас? Позову-ка я нашего шута, Норберта. Ты ведь знаешь Норберта, Морган? Может, он нас развеселит, а?

Морган кивнул. Герцог и не сомневался, что они понимают друг друга. Не важно, чья кровь на клинке, лишь бы она привела к шуту.

— И вот что еще, Морган, — бросил, уже выходя, Стефен. — Раз уж у нас намечается веселье, почему бы не пригласить госпожу Эмили?

 

Глава 126

Два дня я ехал через лес, спешиваясь только с наступлением темноты, чтобы свернуться где-нибудь под кустом. Но сон не шел. Я думал об оставшихся в Трейле друзьях. Об Эмили. О том, что буду делать, когда попаду в Боре.

В то утро я, перекусив ломтем хлеба и кусочком сыра, уже собрался продолжить путь, когда услышал позади хруст веток.

Нырнув за дерево, я вытащил кинжал. Постепенно в утреннем сумраке проступила фигура медленно приближающегося всадника. Судя по надвинутому на лицо капюшону, это был священник, скорее всего монах, отважно пустившийся в рискованное путешествие по лесу.

Успокоясь, я вышел из-за укрытия.

— Надо либо до чертиков упиться, либо быть полным дураком, чтобы отправиться в одиночку в столь опасный путь, — крикнул я.

Священник натянул поводья.

— Странно слышать такое предупреждение, — ответил он, не снимая капюшона, — от человека в лоскутной юбке.

Удивительно, но голос показался мне знакомым! Всадник сдвинул капюшон, и я увидел улыбающееся лицо отца Лео.

— Что вы здесь делаете?

— Подумал, что тебе может понадобиться спутник. Должен же кто-то позаботиться о твоей душе. — Он вздохнул и, покряхтывая, слез с лошади. — Надеюсь, возражений нет?

— Возражений? Дружище, да я просто счастлив!

— Я знал, что дело рискованное, — продолжал отец Лео, отряхивая дорожную пыль. — Но дело в том, что я очень долго ждал от Бога какого-то знака и теперь просто не могу расстаться с копьем.

Я рассмеялся.

— У вас усталый вид, святой отец. Пейте.

Он принял от меня мех с водой и с удовольствием сделал несколько глотков.

— Такая армия распугает всех врагов, — улыбнулся я. — Шут и священник.

— Да, внушительная сила. — Отец Лео вытер губы. — Двое, конечно, никого не напугают, поэтому я прихватил с собой друга. Если, конечно, ты не против.

— Друга?

В этот самый момент от дороги донесся стук копыт, а затем появился и всадник. Я присмотрелся и с изумлением узнал в нем Альфонса. Парень был полностью снаряжен для боя. Подъехав ближе, он, как обычно, смущенно улыбнулся.

— Вы двое сумасшедших.

— Посмотри на себя, — пробормотал священник. — Ты собираешься штурмовать замок Боре в шутовском наряде и в одиночку и при этом называешь нас сумасшедшими.

— Ладно, пусть сумасшедших будет трое, — легко согласился я.

— Нет. — Альфонс фыркнул и покачал головой. — Не т-трое.

— У вас найдется что-нибудь пожевать? — прогремел из леса густой голос. — После белок и ящериц сойдет все.

Одо!

Это и впрямь был он — в кожаных доспехах, с булавой в руке и фиолетовой с белым накидке Болдуина.

— Так и знал, что без тебя не обошлось, — с напускной суровостью сказал я.

— А вот и нет, — осклабился кузнец и повернул голову. — Это все он.

Из кустов вылез мельник.

— Эй, я же сказал, что это касается только меня, — притворно запротестовал я.

— И еще ты сказал, что мы свободны, — парировал Одо. — А свободный человек волен сам делать выбор. Считай, я его и сделал.

— Но я же оставил тебя старшим. С Болдуином. И четырьмя сотнями ребят.

— Неужели?

Мельник лукаво подмигнул.

И вдруг… Тяжелый стук копыт… топот ног… и люди! Они появились из-за изгиба дороги. Первыми шли Алоис и его друзья из Морриссе, с топорами и щитами за спиной. Но это было еще не все. Люди шли и шли. Десятки… сотни… Мелькали знакомые лица. Из Мулен-Вье, Сюр-ле-Гавр и других мест. Молчаливые, уставшие, но с гордым блеском в глазах.

У меня перехватило дыхание. Я не мог вымолвить ни слова. А они все шли и шли, шеренга за шеренгой, люди, сохранившие веру в меня. Люди, у которых не осталось ничего, кроме этой веры.

А потом на сером жеребце, перехваченный веревкой, как сноп пшеницы… Болдуин! И рядом его кастелян.

Невероятно! Я не верил глазам.

— Все? Все четыре сотни?

Алоис покачал головой.

— Четыре сотни и еще четверо. — Он усмехнулся. — Если подойдут масоны.

— Мы решили, — вмешался Одо, — что раз уж потеряли надежду на вечную жизнь, то терять больше нечего.

Сердце мое преисполнилось гордостью. Я смотрел на них, ощущая свое единство с этими людьми. Некоторые весело приветствовали меня, другие просто кивали, многих я не знал даже по имени. Когда прошла последняя шеренга, из-за поворота показалась четверка неряшливо одетых мужчин под белым знаменем с нарисованным на нем глазом — знаком масонского общества. Увидев меня, они прибавили шагу, чтобы догнать остальных.

Я хотел поблагодарить Одо и Жоржа, но слова застряли в горле.

Я положил руку на плечо мельника.

— Ну что, идем в Боре? — провожая растянувшую по дороге колонну взглядом, сказал Одо.

Я кивнул.

— Тогда тебе надо придумать по-настоящему хороший план, — пробормотал он.

 

Глава 127

И снова, как и несколько недель назад, когда мы шли на Трейль, в каждой деревушке, на каждом перекрестке нас встречали местные жители. Крестьяне, плотники, пастухи со своими стадами бежали к дороге, чтобы посмотреть на связанного Болдуина и возглавляющего армию шута.

— Как вы можете? — удивлялись люди. — Вас же отлучат от церкви. Вас проклянут. Ваши души будут гореть в аду.

— Ну и пусть, — отвечали мы. — Нам терять нечего.

Как и тогда, я ехал впереди в оборванном шутовском костюме и со священным копьем. Но на сей раз наша армия выглядела иначе. У нас были настоящие мечи и новые железные щиты, взятые из арсенала Болдуина. Над нами развевалось знамя в зеленую и красную клетку. Мы могли похвастать арбалетами и катапультами для ведения осады. За нами шел обоз с продовольствием, которого хватило бы на целую армию.

— Вам никогда не взять Боре, — насмешливо кричали нам. — Его не взять и тысяче человек.

— То же самое говорили, когда мы шли на Трейль, — сердито отвечал Одо.

— И у нас есть к-копье, — добавлял Альфонс. — Мы в-верим в него больше, чем в какого-то епископа.

Почти в каждой деревне наши ряды пополнялись одним, а то и несколькими новобранцами.

— Я пойду с вами. Это что-то значит, если шут взял в плен герцога!

Старики и молодые преклоняли колени перед копьем и становились в строй.

И все же я понимал, что грядущая битва не будет такой легкой, как предыдущая. Стефен никогда бы не подпустил нашу неопытную армию к замку, не дав боя еще на подступах к нему. Его войско было гораздо больше и сильнее, чем войско Болдуина. К тому же он и сам слыл искусным полководцем и неукротимым воином.

И уж точно я был никудышным командующим. Весь мой боевой опыт ограничивался участием в крестовом походе. Ни Жорж, ни Одо, ни кто-либо другой не имели представления о тактике и стратегии. Да и чего ожидать от крестьян и лесорубов? И снова во мне оживал прежний страх: что, если я веду поверивших в меня людей на бойню?

Нам нужен был полководец. Но где его взять?

Вечером третьего дня, когда мы остановились на ночлег, я пошел туда, где сидели под охраной Болдуин и его люди. Герцог встретил меня злым взглядом, но я лишь покачал головой и улыбнулся.

Я опустился на землю рядом с его кастеляном, Даниелем Ги. Все это время тот держался спокойно и с достоинством. Никогда не жаловался, в отличие от Болдуина, выкрикивавшего проклятия и угрозы в адрес каждого, кто проходил мимо. О кастеляне говорили только хорошее.

— Я в трудном положении.

— Вы в трудном положении?

Кастелян рассмеялся и поднял связанные руки.

— Сначала послушайте меня. Я стою во главе армии, но почти ничего не знаю о том, как вести сражение.

— А вот я знаю, как вести сражение, но у меня нет больше армии.

Я угостил его элем.

— Жаль, что вы командуете армией герцога.

— Армией Трейля, — твердо поправил он. — Мой долг — защищать город, а не убивать ни в чем не повинных подданных, которым не доверяет наш сеньор.

— Трейль и Болдуин — одно и то же. Как ни старайтесь, а разделить их не получается.

— Да, трудное положение, — согласился он.

— Повторяю, мне нужен полководец. Взять Боре будет очень непросто.

Он сделал еще один глоток и задумчиво посмотрел на меня.

— Что я получу, если помогу вам взять город?

Я улыбнулся.

— Ничего, кроме ненависти вашего господина.

Даниель Ги усмехнулся.

— В любом случае он вряд ли предложит мне прежнюю работу.

С ним трудно было не согласиться — Болдуин никогда бы не признал себя виноватым и скорее всего сделал бы козлом отпущения именно кастеляна.

— Зато в случае успеха вы сможете вернуться к мирной жизни, как и все мы. Поверьте, никто из нас на большее не рассчитывает.

Он покачал головой.

— Неужели? А разве не вы захватили Трейль и взяли в плен моего сеньора? Должен признать, наряд шута не мешает вам быть хорошим солдатом.

— Я дрался в Антиохии и Киботосе.

Кастелян кивнул и посмотрел на меня уже с уважением.

— Так вы с нами? Понимаю, что тем самым вы нарушаете данную Болдуину клятву. Вряд ли это поможет вам добиться многого на избранном пути. Но мы не такие уж плохие люди для еретиков, бунтовщиков и шутов.

Даниель вздохнул, помолчал и наконец тряхнул головой.

— Похоже, компания как раз для меня.

 

Глава 128

На следующий день, когда мы вышли из леса у какой-то речушки, перед нами предстала пугающая картина. На высоком берегу застыло в ожидании войско примерно в три сотни человек.

Никаких знамен или других знаков отличия, только грубые кожаные доспехи и высокие сапоги. Мечи и щиты поблескивали в лучах полуденного солнца. Грязные длинноволосые воины смотрели на нас, не выказывая ни малейших признаков беспокойства, как будто война была для них самым привычным делом. Они ждали и были готовы к бою.

Волна паники прокатилась по нашим рядам. С таким противником мы еще не встречались.

Протрубили рога. Заржали кони. Несколько телег перевернулось.

Я приказал остановиться. Неужели мы попали в западню?

Ко мне подбежали Даниель и Одо. Еще никогда я не видел своего друга таким испуганным.

— Рычат, как саксы, — пробормотал он. — Боже, ну и страшны! Слышал, они живут в пещерах и в голодные дни поедают собственных младенцев.

— Нет, это не саксы. — Даниель покачал головой. — Эти из Лангедока, с юга. Горцы. Но младенцев едят, и не только в голодные дни.

Мурашки поползли у меня по спине.

— Неужели они служат у Стефена?

— Может быть. — Он пожал плечами. — Наемники. Стефен и раньше пользовался их услугами.

Мы смотрели на них. Они смотрели на нас.

— Надо развернуться вдоль оврага, — сказал я, стараясь не выдать голосом страха. — Копейщиков поставить вперед. На случай, если они пойдут в атаку.

— Оставь конницу в резерве, — посоветовал Даниель. — Эти ублюдки наступают только пешими. Воевать конным считается у лангедокцев трусостью.

Мы быстро построились, и над полем повисла зловещая тишина. Я видел, как напряжены люди.

— Подходящий день для встречи с Создателем, — пробормотал Одо, покачивая булавой. — Господи, если только слышишь…

Он не договорил, потому что шеренги лангедокцев дрогнули, зашевелились…

— Приготовиться!

Я сжал копье.

Ряды противника расступились, пропуская двух всадников, которые поскакали в нашу сторону.

— Похоже, они хотят поговорить, — заметил Даниель.

— Я пойду. — Я повернулся и протянул копье Одо. — Держи.

— Я с тобой, — сказал Даниель.

Вдвоем мы выехали навстречу остановившимся посреди поля лангедокцам, которые бесстрастно наблюдали за нами. Один из них был высокий и плотный, настоящий бык. Другой, хотя и не такой здоровяк, тоже выглядел довольно воинственно. Подъехав, мы остановились в нескольких шагах от них. Некоторое время все молчали.

Наконец здоровяк прохрипел несколько слов на французском, разобрать которые мне удалось.

— Ты шут по имени Хью? Это у тебя копье?

— Да, — ответил я.

— И ты поднял крестьян против господ? — недоверчиво проворчал другой.

— Мы поднялись против убийств и притеснений.

Здоровяк ухмыльнулся.

— Что-то ты не очень похож на того, о ком нам рассказывали. Хью ростом не меньше восьми футов.

— Так и есть. У страха глаза велики. Посмотрим, что ты скажешь после драки.

Лангедокцы как-то странно посмотрели на меня, потом переглянулись и вдруг рассмеялись.

— После драки? — прохрюкал здоровяк. — Дурак, мы пришли помочь, а не драться с тобой. До нас дошли слухи, что ты идешь против Трейля. Свинья Болдуин — наш заклятый враг. Мы двести лет воюем с Трейлем.

Я бросил взгляд на Даниеля. Теперь пришла наша очередь усмехнуться.

— Новость хороша, да только вы опоздали. Трейль мы уже взяли, а сейчас идем на Боре.

— Боре? — переспросил второй. — То есть против свиньи Стефена?

Я кивнул.

— Точно.

Лангедокцы отвернулись, чтобы переброситься парой фраз. Их язык был мне непонятен. Потом здоровяк снова посмотрел на меня и пожал плечами.

— Ладно, мы тоже идем на Боре.

Он поднял меч, и шеренги его войска ответили тем же — приветственно вскинули мечи и копья.

— Тебе повезло, — усмехнулся здоровяк. — Стефен — наш заклятый враг. Мы воюем с Боре уже триста лет.

 

Глава 129

Стефен был в своей комнате, когда туда ворвалась герцогиня. Он сидел в кресле и преспокойно срезал кожуру с яблока. Склонившаяся перед господином придворная дама по имени Аннабель усердно работала язычком и губками.

При виде госпожи Аннабель поперхнулась, вскочила и попыталась хоть как-то прикрыть обнаженные чресла герцога. Стефен же даже не пошевелился, как будто происходящее не имело к нему никакого отношения.

— Ох, Аннабель, не беспокойтесь, — вздохнула Анна. — Когда герцог услышит новость, которую я принесла, от его мужского достоинства останется одно воспоминание.

Дама поправила растрепанные юбки, присела в поклоне и поспешно удалилась.

Стефен поднялся.

— Здесь не твои покои, а мои — не забывай. И не притворяйся оскорбленной. Ни за что не поверю, что ты не знала, чем я занят.

— Я и не собираюсь притворяться. — Анна твердо посмотрела на мужа. — Извини, что оторвала от важных дел.

— Ладно, ладно, — поморщился герцог, — обойдемся без взаимных упреков. Какой сюрприз ты мне приготовила?

— Из Шардоне только что прибыл гонец. По его словам, твой шут уже в двух днях пути отсюда. И копье у него с собой.

— Так ты этим хотела меня поразить? — Стефен притворно зевнул и откусил от яблока. — Сообщением, что наш дурак идет на Боре? Интересно, почему ты думаешь, что это так важно? — Он сунул руку под чулки. — Ладно, иди ко мне. Раз уж стол накрыт, то почему бы не задать моему хорьку немного работы, а?

Подойдя к мужу сзади, Анна обняла его, погладила по обнаженной груди, хотя с меньшим отвращением поцеловала бы змею, и, наклонившись к уху, прошептала:

— Дело не в самом шуте, дорогой, а в том, что он ведет за собой по меньшей мере тысячу человек.

— Что? — Стефен резко повернулся и недоверчиво посмотрел ей в глаза. — Не может быть…

— О? Что это? Хорек спрятался в норку? — рассмеялась Анна. — Да, мой господин, за шутом идет целая армия, которая даже больше той, что взяла Трейль. Армия проклятых, еретиков, которым по твоей милости уже нечего терять. И которые — спасибо Болдуину — хорошо вооружены.

Герцог нервно прошелся по комнате.

— Невероятно! Разве они не понимают, чем рискуют? Их души попадут в ад!

— Нет, супруг, это тебе уготовано там место.

— Убирайся! — Рука взлетела и звонко опустилась на щеку герцогини. Удар был такой силы, что Анна полетела на пол. — И если хочешь, чтобы с этой сучкой, которую ты называешь своей кузиной, ничего не случилось, не смей насмехаться надо мной!

Анна заставила себя приподняться.

— Если только ты ее тронешь…

Герцог обжег ее полным ненависти взглядом и снова замахнулся. Анна не дрогнула, не спрятала лицо и не отвернулась. Стефен глубоко вздохнул, лицо его постепенно вернуло прежний цвет. Успокоившись, он присел и потрепал жену но щеке.

— Зачем же? Я не питаю к ней зла, ведь она часть тебя. И находиться здесь ей гораздо безопаснее, чем где-либо еще. Времена сейчас неспокойные, враги замышляют козни против нас, их сообщники проникли даже за эти стены. — Он выпрямился. — Ты разве не слышала?

 

Глава 130

— Смотрите! Вон он! На холме. Там! Боре!

Над холмами, склоны которых покрывали виноградники и казавшиеся издали игрушечными домики, высились сложенные из известняка башни с голубыми, словно выгравированными на лазурите неба крышами. Нашим взглядам предстал сияющий на солнце белый фасад знаменитого собора; рядом с ним тянулся в высоту замок, в котором когда-то бывал и я. Теперь в нем держали Эмили.

Безудержная радость охватила всех.

— Схвачу одной рукой Стефена, а другой его самую жирную курицу! Сожму и буду держать, пока не снесет яичко! — хвастливо кричал какой-то виллан.

За моей спиной чуть ли не на милю растянулась новая армия. В каждой шеренге шли люди самых разных занятий: портные, лесорубы, крестьяне. И пусть одеты они были по большей части в домотканые одежды, грудь каждого защищала кольчуга, а голову — шлем. Флаги разных городов реяли над ними, и некоторые даже с трудом понимали друг друга, поскольку говорили на разных диалектах. Впряженные в телеги быки и лошади тащили катапульты, баллисты и требушеты вместе с запасом камней. Пыль, поднимавшаяся из-под колес и копыт, застила небо.

Но чем ближе подходили мы к Боре, тем тише звучали хвастливые обещания и смех, тем серьезнее и даже тревожнее становились лица. Замок уже не казался большим муравейником, выросшим вдруг ниоткуда на нашем пути, а те, кто хоть что-то слышал о Стефене, понимали, что их противник не самодовольный павлин, боящийся запачкать руки в бою. Такого города многие из нас еще не видывали. И нам предстояло взять его! Боре окружали два кольца стен, на которых стояли опытные лучники. Большинство рыцарей Стефена успели повоевать в крестовых походах и знали вкус кровавых побед. Мы все шли и шли, а стены как будто делались все выше и выше. Не у одного меня мелькнула мысль: «Многие из нас останутся здесь навсегда».

Вокруг, по обе стороны дороги, виднелись покинутые хозяевами дома, пустые амбары и сараи. Над сожженными, почерневшими полями поднимались струйки дыма. Стефен приказал уничтожить все, чтобы нам не досталось ничего. Он готовился к осаде.

Люди, мимо которых мы проходили, уже не приветствовали нас, как в Трейле. Одни плевали в нашу сторону, другие отворачивались.

— Проклятые бунтовщики… еретики… убирайтесь домой…

— Посмотрите, что вы нам принесли! — запричитала какая-то женщина, собиравшая у дороги объедки. — Идите, идите, полюбуйтесь, чем вас встречают.

Чем нас встречают? Что бы это значило?

Внезапно передние шеренги сбавили шаг. Люди указывали на виднеющиеся впереди то ли столбы, то ли кресты. Несколько человек побежали вперед. Постепенно подошли и остальные.

То, что мы увидели, заставило одних закрыть в ужасе глаза, других отвернуться. Даже у самых смелых лица сделались белее мела. Те, кто только что похвалялся будущими подвигами, словно онемели.

Нас встречали не кресты, нас встречали насаженные на колья люди. Некоторые были еще живы; они что-то бормотали и даже шевелили руками. Еще ужаснее выглядели те, кого насадили на кол вниз головой. Здесь были старики и молодые, крестьяне и торговцы. Были даже женщины, раздетые догола, как шлюхи. Они стонали, открывали рты, ворочали стекленеющими глазами.

Тридцать человек.

— Снимите их, — крикнул я.

Сердце опустилось, как уже бывало в Киботосе и Сен-Сесили. Что сделали эти несчастные? Чем провинились?

Я остановился у одного из последних тел, чувствуя, как застывает в жилах кровь.

На колу висела Елена, служанка Эмили.

Я соскочил с коня и, выхватив меч, принялся рубить столб, пока он не накренился. Потом осторожно опустил ее на землю.

Девушка лежала на траве, глядя на меня невидящими глазами через спутанные, слипшиеся от крови волосы. На ней были грязные лохмотья. С ней обошлись как с бесстыдной убийцей. А ведь бедняжка всего лишь служила своей госпоже.

Гнев и злость ткнули мне под ребра свои острые пики. Если так поступили с Еленой, то что же тогда случилось с Эмили?

Какой сигнал посылало мне прячущееся в замке чудовище?

Я повернулся к тем, кто стоял за моей спиной:

— Похороните ее.

 

Глава 131

Продвинувшись немного дальше, мы оказались у каменного мостика через небольшую речушку. Возле мостика высилась сторожевая башня. Мы остановились ярдах в шестидесяти от нее.

У башни нас поджидали четверо верховых рыцарей.

— И этот сброд называется армией? — крикнул один из них и поднял ногу, как это делает собака у дерева. — Жалкая кучка вилланов, которые только и умеют, что портить воздух да ковыряться в дерьме.

— Осторожнее, — предупредил Даниель. — Оставайтесь на месте. Они делают это умышленно, хотят заманить нас в ловушку.

Тем не менее несколько человек, еще находившихся под впечатлением от только что увиденного, не послушали совета и побежали к дерзким рыцарям, размахивая мечами и палицами.

Когда до башни оставалось двадцать ярдов, на стене появились лучники с арбалетами. Четверо наших упали, пораженные в грудь. Остальные поспешно отступили.

— Хотят д-драться — п-получат! — воскликнул стоявший у меня за спиной Альфонс.

Я попытался остановить его.

— Нет, мы не можем так рисковать!

Но он со своим отрядом уже мчался к башне.

Их встретил град стрел. Еще один упал, раненный в бедро, но теперь уже и наши лучники принялись выпускать в башню зажженные стрелы. Пока люди Альфонса пережидали обстрел, спрятавшись за сомкнутыми деревянными щитами, он сам перетащил раненого в безопасное место.

Одна из зажженных стрел воткнулась в деревянную крышу сторожевой башни. Огонь распространился быстро, и вскоре среди вражеских лучников началась паника. В какой-то момент башню заволокло дымом, а потом мы увидели, как солдаты, покинув пост, спешно отступают к городским стенам.

Альфонс со своей группой бросился за ними.

Четверка рыцарей встала на его пути. Надо признать, сражались они храбро, но численное преимущество все же сказалось.

Всадников стащили с коней и насмерть забили мечами и палицами. Расправившись с рыцарями, наши устремились за лучниками, которых и догнали у овражка на берегу. Один из отступавших опустился на колено, готовый стрелять, но вовремя подоспевший Альфонс раскроил ему голову.

Лучников, всех до единого, порубили на куски. Наши торжествовали. Отряд Альфонса, вернувшийся с трофейными арбалетами, встретили, как встречают героев.

То был первый бой, и мы показали врагу, что умеем сражаться.

Проезжая мимо, Альфонс бросил в телегу захваченный арбалет. Обрадованный тем, что с ним ничего не случилось, я все же укорил его за безрассудство, которое обошлось нам потерей четырех человек.

Он кивнул, признав упрек справедливым, и тут же подмигнул мне.

— Т-теперь они знают, что мы способны не т-только п-пор-тить воздух.

 

Глава 132

Эмили подтянула одеяло, пытаясь хоть немного согреться. В продуваемой сквозняком комнате башни, ставшей в последние дни ее тюремной камерой, было темно и холодно. Свет проникал только через узкое, похожее на щель окошко под самым потолком. Иногда она даже не могла определить, что сейчас — день или ночь.

Вот уже несколько часов снаружи доносился топот ног и скрип втаскиваемых на стену тележек. Что-то происходило. И сердце, замиравшее при каждом новом звуке, подсказывало — то, что происходит, имеет отношение к Хью.

На столе рядом с ее кроватью стояли кувшин с водой и тарелка с какой-то едой. Аппетита не было. Как не было желания ни читать, ни заниматься вышивкой.

Думая о Стефене, Эмили сравнивала его с обезумевшим от жадности псом. Он удерживал ее, позабыв о чести и достоинстве, потеряв рассудок.

Но не холод и не страх перед герцогом не давали ей спать, а тревога за Хью.

Хью… Эмили знала, что Стефен не посмеет тронуть ее, но смерть Хью доставила бы ему огромное удовольствие, сравнимое с тем, что испытывает испорченный, жестокий ребенок, отрывая крылышки у мухи. Сейчас герцог готовил свою армию — диких, не знающих жалости тафуров и лучников — к войне.

— Не надо, Хью, не приходи, — шептала она, ежась под тонким одеялом. — Пожалуйста, Хью, не приходи.

Но сегодня что-то было не так, как обычно. Вдалеке слышался глухой шум. Голоса за стеной звучали необычно резко, отрывисто. Пол подрагивал под ногами.

Катапульты!

Эмили отбросила одеяло. Нужно узнать, что же все-таки происходит. Почему ржут кони? Откуда эти непрекращающиеся тяжелые удары?

Подготовка к бою!

Закутавшись в одеяло, Эмили подтащила стол к самой стене, пододвинула скамеечку и залезла на стол. Потом ухватилась за нижний край окна, привстала на цыпочки и подтянулась. Она увидела совсем немного.

Внизу, на внутренней стене замка, суетились у бойниц солдаты в шлемах и зеленых с золотым туниках.

Эмили вытянула шею, и у нее захватило дух.

Огромное море людей. В крестьянских одеждах, но с мечами и копьями. Быки. Катапульты и баллисты.

Сердце встрепенулось.

Да ведь их целая армия! Целая армия тех, кто не испугался проклятия! Эмили рассмеялась. Ничего не могла с собой поделать. Здесь как будто были все, кто шел с Хью на Трейль.

И тут что-то еще привлекло ее внимание. Она подтянулась повыше.

Рыжее пятно чуть в стороне от войск. Неужели…

Сердце затопила волна радости. Хотелось кричать, звать, но она знала, что он слишком далеко и не услышит. И все равно Эмили кричала, звала и махала рукой. При этом из груди ее рвался смех.

Потому что там, далеко внизу, за внешними стенами стоял — в собственноручно связанной ею для него тунике! — тот, кого она ждала. Хью.

Он стоял, повернувшись лицом к замку, и смотрел, казалось, прямо на Эмили, словно точно знал, где именно она находится.

 

Глава 133

На следующее утро мы пододвинули к стенам осадные орудия. Баллисты с телегами, нагруженными громадными камнями. Тараны, вырезанные из стволов деревьев. Высокие приставные лестницы.

Мы начали строить деревянные башни такой же высоты, как и внешние стены, а также маленькие платформы, оббитые сырой кожей, которые защищали бы нас от льющейся сверху горячей смолы.

Я был в палатке Даниеля, где мы обсуждали план осады, когда снаружи донеслись громкие крики. Выскочив, я увидел, что все бегут к оружию и указывают на городские ворота. Подъемный мост опускался.

Вот оно!

Ни у кого не было сомнений, что из ворот вот-вот вырвутся конные рыцари.

Но вместо них на мостик медленно выехали два священника под флагом Церкви.

Чуть погодя за ними последовал Бертран Морэ, кастелян Стефена. А уже за ним торжественно, как будто одного его появления было достаточно, чтобы все упали на колени, восседая на белом жеребце, появился он.

Сам герцог.

 

Глава 134

— Хочет поговорить, — сказал Даниель. — И прячется за священниками.

— Скорее, надеется заманить тебя в какую-то ловушку, — проворчал Одо. — Будешь дураком, если попадешься.

Я натянул на голову свою шапочку.

— Не забывай, что я шут. А шут и дурак одно и то же.

Мне не терпелось посмотреть в глаза этому ублюдку. Я позвал отца Лео.

— Поедемте со мной. У вас есть возможность сравняться с высшими священниками Боре. — Я повернулся к Даниелю: — Не хотите посмотреть, как герцог обмочит штаны?

Мы доехали до середины ничейной земли, отделявшей наш лагерь от Боре, и остановились. Герцог уже был на месте. Он держался за спинами священников, явно не желая стать мишенью для лучников. Кровь вскипела во мне, когда я увидел этого мерзавца. Он был без шлема, и длинные грязные черные волосы падали на лицо спутанными прядями. На кольчуге красовался герб в виде дракона. Руки были защищены латными рукавицами, а на боку, как и подобает крестоносцу, висел тяжелый меч.

Стоило нам остановиться, как Стефен тронул коня и стал объезжать вокруг нас, не сводя глаз с моего копья.

В какой-то момент наши взгляды встретились, и герцог вполне приветливо улыбнулся.

— Так это ты тот самый трус и дезертир, который поднимает людей против господ, прикрываясь ересью.

— А ты тот самый негодяй, который убил мою жену и сына. Примите мое почтение.

Я поклонился священникам.

— Какая будет жалость, — усмехнулся Стефен, — если судьба отберет у тебя еще одну, которой ты дорожишь.

Ярость поднялась во мне темной волной, застилая глаза.

— Если с ней что-то случится, тебе понадобится нечто большее, чем пара священников, чтобы избежать смерти. Госпожа Эмили вернулась сюда по собственной воле, движимая преданностью и состраданием. Тебе она не враг.

— А ты? Шут, бунтовщик, еретик… Как мне к тебе обращаться?

— Хью, — сказал я, глядя в холодные, надменные глаза. — Хью де Люк. Мою жену звали Софи. Моего сына, которому не исполнилось и года, звали Филиппом.

— С удовольствием познакомился бы с твоим фамильным древом, но все же… чего ты хочешь, Хью?

— Чего я хочу? — Больше всего на свете мне хотелось стащить его с коня и сразиться один на один, чтобы покончить со всем раз и навсегда. Я тронул коня и подъехал ближе. — Хочу, чтобы ты признал совершенное тобой зло. Хочу, чтобы возместил причиненный ущерб, заплатил за каждого убитого, будь то мужчина, женщина или ребенок. За всех, кто погиб из-за этого. — Я поднял копье. — И чтобы немедленно освободил госпожу Эмили.

Герцог посмотрел на своих спутников так, будто с трудом удерживался от смеха.

— Я слышал, что он большой забавник, а теперь и сам убедился. Ты многого требуешь от меня, а сам разъезжаешь с украденной реликвией и подвергаешь риску тысячу своих сторонников.

— Эти люди пришли сюда добровольно. И вряд ли разойдутся, даже если я потребую от них этого.

— И для них не важно, что станется с их бессмертными душами? — осведомился один из священников.

— Не знаю. Давайте посмотрим. — Я повернулся к лагерю и крикнул: — Идите домой! Сложите оружие! Все. Война окончена. Герцог дал слово, что пощадит ваши души.

Мои слова эхом раскатились по полю, однако никто не шевельнулся. Я посмотрел на священника и пожал плечами.

— А если я скажу, что госпожа Эмили тоже находится в замке по доброй воле, — раздраженно бросил герцог. — Что она сама решила остаться, даже вопреки моему требованию.

— Тогда, Стефен, я назову тебя лжецом. Или безнадежным глупцом.

— Ты тратишь драгоценное время на шутки. А между тем кровопролитие близится, что может подтвердить и твой новый кастелян.

— Мы готовы. И если кровь прольется, вина падет на тебя, а не на меня.

Герцог криво усмехнулся.

— Только знай, что я не буду так снисходителен к тебе, как этот трус Болдуин. Ты видел, на что я способен. Не ожидай другого, шут. Тебе вырвут сердце. Вы все будете повешены как еретики, головой вниз. Тебе вспорют брюхо, и кишки будут ползти по твоей физиономии. Даже Господь отвернется от такого зрелища.

— Что скажешь, Даниель? — Я с улыбкой взглянул на Ги. — Придется набить животы перед дракой, чтобы не разочаровать потом зрителей.

Герцог усмехнулся и вновь скользнул взглядом по копью.

— Знаешь, всего этого можно избежать, если я вернусь в замок с копьем. Ты получишь свою шлюшку и уберешься куда-нибудь подальше, на край земли. Что касается твоих людей, то я позабочусь о том, чтобы они получили прощение.

— Очень соблазнительно, — ответил я, делая вид, что обдумываю заманчивое предложение. — Но дело все в том, что они пришли сюда не ради госпожи Эмили, а для того, чтобы восстановить справедливость. Они здесь для того, чтобы потребовать воздаяния за совершенные тобой преступления. Для того, чтобы ты признал свою ответственность. На меньшее они не согласны. И только тогда я отдам тебе копье. Таково мое предложение. А уж потом мы постараемся спасти свои бессмертные души.

— Ты не понимаешь, шут, что я могу просто забрать его. Стоит мне кивнуть, и мои лучники не оставят на тебе живого места.

— Мои тоже. И тогда пусть все решает Бог.

Кончик носа у Стефена едва заметно дернулся.

— Думаешь, я променяю достоинство и честь на ящик таких копий?

— Думаю, променял бы, — сказал я, наклоняясь к нему, — ты ведь уже променял их на то, чтобы только подобраться к нему поближе.

Стефен улыбнулся и развернул коня.

— Теперь я вижу, почему ты так полюбился двору. Готовься, шут. Я дам ответ в течение часа.

Он стегнул жеребца и поскакал к воротам.

 

Глава 135

Наша армия ждала обещанного ответа, вытянувшись широкой линией в двухстах ярдах от мощных стен Боре.

Лучники сжимали луки, наконечники зажигательных стрел были уже смочены маслом. Пехотинцы с приставными лестницами неотрывно смотрели на стену с застывшими неподвижно защитниками крепости.

Сотни человек шептали слова последней молитвы в ожидании моего сигнала.

— О чем думаешь? — спросил Одо.

Я вздохнул.

— О том, что Эмили там. А ты о чем?

Кузнец пожал плечами.

— О том, что выше стен я еще в жизни не видывал.

Я снова посмотрел на массивные ворота. Стефен не спешил с ответом. Слева от меня стоял Одо, справа расположились Жорж, Даниель и Альфонс. Напряжение возрастало, барабанным боем отдаваясь в груди.

Солдаты Стефена смотрели на нас сверху, держа наготове арбалеты. Не было ни шуточек, ни подначек, ни проклятий и угроз — тяжелое, густое, как туман, молчание повисло над полем между двумя армиями. Можно было даже услышать, как в лесу щебечут птицы. В любой момент эта напряженная тишина могла расколоться, разлететься на кусочки, как стекло под ударом дубинки.

Одо наклонился ко мне.

— Тут один лангедокец рассказал новую загадку. Хочешь послушать?

— Раз уж надо…

Я пожал плечами, не сводя глаз с ворот.

— Отгадай, что это. Волосатое снизу, с красной кожицей, по молодости всегда лезет вверх, а уж кухаркам от него одни слезы.

Я пожал плечами.

— Сдаюсь.

Кузнец покачал головой.

— Да что ты за шут, если такого не знаешь! А я еще доверил ему свою жизнь.

— Ладно, раз уж так… — Я почесал подбородок. — Лук.

Одо застонал, по шеренге пробежал смешок.

— Ты ведь знал, да? Признайся.

Вдруг из-за стены донеслось громкое «динг!», и в следующий момент в небо взмыл выпущенный катапультой черный предмет. По шеренге прокатился ропот. Люди задрали головы, рассматривая летящий в нашу сторону снаряд.

— Осторожно! Падает! — крикнул кто-то.

Снаряд ударился о землю в нескольких ярдах от передней шеренги, прокатился и остановился в паре футов от того места, где стоял я. В животе у меня словно заворочалась проснувшаяся змея.

Я увидел обожженные, почерневшие волосы… круглые глаза навыкате…

Крик сорвался с моих губ.

На меня смотрело лицо. Оно как будто усмехалось… лукаво и дерзко. Глаза, застывшие в миг смерти, сохранили знакомое выражение.

Норберт!

Старый шут смотрел на меня почти так же, как в тот первый день, когда Эмили доставила меня в его комнату. Казалось, вот сейчас он подмигнет и скажет: «Ну что, мальчишка, кто кого одурачил? И это все, на что ты способен? Смотри и учись!»

Я выбежал из строя и опустился на колени перед головой старика. В ушах оглушающе гремели колокола, перед глазами мелькали страшные картины всего, что случилось со мной и другими после того, как я оставил дом.

Наконец шум в голове стих. Я поднял священное копье и, пожалуй, впервые поверил в его силу. Я обернулся и посмотрел на своих людей, застывших в тревожном ожидании.

— Ваша свобода за этими стенами! Время пришло!

Уже в следующий миг мой крик утонул в топоте сотен ног — моя армия устремилась к стенам Боре.

 

Глава 136

Первым звуком начавшегося сражения был тяжелый, натужный стон одной из наших баллист. Брошенный ею громадный камень пролетел по высокой дуге и с грохотом врезался в стену над воротами. Осколки, искры и мусор разлетелись во все стороны. Но когда пыль осела, мы увидели, что стена выстояла.

Еще один булыжник со свистом устремился к крепости. За ним последовал третий. Оба ударили по верхней части стены, сметая сторожевые посты, круша зубцы и разбрасывая людей, как детские игрушки. За ними — град зажигательных стрел. Ш-ш-ш-ш. Одни воткнулись в крыши и стены деревянных башенок; другие, не причинив никакого вреда, попадали на землю.

И снова баллисты, только на сей раз вместо камней они метали горшки с горящей смолой. Защитники крепости метнулись к укрытиям. Кто-то взвыл от боли. Кто-то уже тушил распространяющийся огонь. Запахло паленым.

Я поднял руку.

— Приготовиться! Все ваше — за теми стенами. Вперед!

Людская волна, ощетинившись мечами, копьями и лестницами, покатила к крепости. Восемьдесят ярдов. Чем ближе, тем выше и неприступнее казались стены. Шестьдесят ярдов…

Я уже видел лица солдат — сосредоточенные, напряженные… Они только ждали, когда мы подойдем ближе.

Пятьдесят ярдов…

И вдруг крик…

— Огонь!

Сверху на нас обрушился водопад стрел. Железные наконечники безжалостно пронзали плоть, рвали сухожилия, вгрызались в кости.

Слева и справа от меня слышались хрипы, стоны, крики боли…

— Ааааа… аааа… ааа…

Я споткнулся о лангедокца, вертевшегося на земле с застрявшей в ноге стрелой. Рядом с ним парень в пастушеской одежде, стоя на коленях, держался обеими руками за стрелу, пробившую навылет его щеку. Люди падали на колени, утыкались лицом в траву, кричали, стонали, молились и изрыгали проклятия.

— Не останавливаться! — крикнул Даниель. — Прикрывайтесь щитами. Быстрее! К стене!

Атака замедлилась, волна раздробилась на мелкие ручейки. Среди тех, кто бежал впереди, я увидел Одо и Жоржа. До стены оставалось двадцать ярдов.

Первые копья полетели и в защитников крепости.

Десятки лестниц, упершись в землю, легли на стену. По ним торопливо, как муравьи, поползли атакующие. Солдаты пытались оттолкнуть их, сбросить вниз.

— Несите кошки! — крикнул я, увидев, как сверху полилась расплавленная смола.

Вторая волна наступления прижала нас к стене. Тех, кто карабкался вверх, встречали смолой и копьями, и они падали на руки и головы своих товарищей, сплевывая кровь или колотя руками по обожженной коже.

К стенам поднесли кошки. На какое-то время они защитили от смолы, которая злобно шипела, попадая на сырую, туго натянутую кожу. Тем временем укрывшиеся под ними люди уже таранили ворота. Сверху ударили арбалеты. Моему соседу стрела пробила голову. Еще один брошенный баллистой камень попал в башню. Крыша башни провалилась, а на нас посыпались окровавленные куски тел.

Повсюду царили паника и хаос.

— Куда мы попали? — растерянно спрашивал кто-то. — Куда мы попали?

— Боже, спаси! — вопил другой, придерживая одной рукой другую, из которой торчала стрела.

Никто никого не слушал, и я, озираясь, видел вокруг только незнакомые, перекошенные страхом лица. Сияющие стены крепости были заляпаны перемешанной с кровью грязью. Кто побеждает? Кто проигрывает? Я ничего не мог понять.

Наконец на глаза мне попался Одо, упрямо карабкавшийся по лестнице. Кто-то из осажденных ткнул в него копьем, но кузнец уклонился, схватил древко одной рукой и рванул на себя. Солдат с криком упал со стены. Но не успел Одо сделать и шага вверх, как второе копье вонзилось ему в ногу. Кузнец пошатнулся и попытался вырвать копье из раны.

— Одо!

Мой крик затерялся в общем шуме сражения.

Одо схватил за туники двух солдат и вместе с ними рухнул вниз, на головы товарищей. Я попытался пробиться к нему вдоль стены, но плотная масса сбившихся в кучу людей не пускала.

Между тем стрелы продолжали изливаться на нас смертоносным, неослабевающим дождем. Накрывшись щитами, мы не могли даже поднять головы. Мы оказались в западне.

Те из наших, кто сумел подняться на стену, были сброшены или убиты на месте. Я понял, что мы проигрываем. И не я один.

— Осторожно! — завопил кто-то, и в следующий момент сверху хлынула лавина камней. Одна из кошек не выдержала огромного веса и рухнула, придавив несколько человек, таранивших ворота.

— Башни! — раздался чей-то истошный крик. — Башни падают! Отходите, или вас раздавит!

Люди толкали своих товарищей, гоня их назад. Я ничего не мог поделать. Глаза слезились от едкого дыма, я кашлял и задыхался в облаке пыли.

Одо куда-то исчез.

— Отступаем! Отступаем! — пронеслось по толпе.

— Стойте! — закричали мы с Даниелем. — Отступать нельзя! Не бросайте позиции!

Но нас уже никто не слушал. Людское море колыхнулось, откатилось от стен и потекло вспять. Наверху радостно закричали.

Они бежали. Крестьяне, дровосеки, сапожники. Они не были солдатами и не знали, что делать.

Я попытался найти Одо, не обращая внимания на свистящие над головой стрелы, но кузнец словно в воду канул. Земля была усеяна телами убитых. Наши потери были огромны. В конце концов я выбрался из-под обстрела. Над полем стоял стон. Ужасный стон людей, обреченных на смерть. Мужчины плакали и бормотали слова молитвы.

Мне встретились Жорж и Даниель. Первый хромал, опираясь на плечо второго. Оба были бледны.

— Видели Одо? — спросил я.

Жорж покачал головой. Даниель пожал плечами.

Я повернулся к замку. Солдаты на стенах ликовали, продолжая пускать стрелы во все, что двигалось. Где-то там остался мой лучший друг. Еще недавно зеленое поле превратилось в кровавое болото.

Ни один из тех, кто поднялся на стену, не ушел живым.

Ни один.

Но, может, Одо удалось спастись?

 

Глава 137

Мы были разбиты!

Альфонс со злостью швырнул на землю меч. Жорж устало опустился на траву. Отец Лео пытался найти слова утешения, но и на его лице читалось отчаяние.

— Надо выставить охрану, — кричал Даниель. — Стефен может предпринять вылазку.

Его предупреждение осталось без ответа. Быстро темнело. Ночь как будто предлагала нам передышку, набросив на лагерь темную накидку. Люди сидели у огня, полностью обессиленные. Кто-то прижигал раны, кто-то смазывал ожоги. Одни оплакивали павших друзей, другие благодарили Бога за то, что остались живы.

— Вы видели Одо? — спрашивал я у всех, переходя от костра к костру. Я знал его еще мальчишкой.

— Одо живуч как кошка, — сказал наконец Жорж. — Если кто и выберется, так это он.

— Верно, — неестественно бодрым голосом подхватил Альфонс. — В-вот увидишь, он в-вернется, да не п-просто так, а с каким-нибудь т-трофеем.

— У нас большие потери, — вздохнул Даниель, расстилая карту Боре. — Такого мы больше себе позволить не можем.

— Кастелян прав, — кивнул здоровяк-лангедокец, за которым закрепилась кличка Бык. — Только у меня тридцать человек убиты, может, больше.

Я посмотрел ему в глаза.

— Твои люди отважно сражались, но это не их война. Забирай оставшихся и уходите домой.

Бык уставился на меня так, словно я нанес ему смертельное оскорбление.

— Кто сказал, что мы собираемся уходить? — Он усмехнулся и покачал головой. — У нас, в Лангедоке, говорят, что драка и не началась, пока не пролилась кровь. Бог дал нам две руки, но, черт возьми, одна лишь для того, чтобы чесать яйца.

Сидевшие у огня рассмеялись. Когда смех затих, Жорж, который лежал на траве, повернулся ко мне:

— Так что будем делать?

Я обвел всех взглядом.

— Продолжим, — сказал Альфонс. — Стефен разорил наш город. Поэтому мы здесь, разве нет?

— Храбрый парень, — хмыкнул Жорж. — Да вот только завтра под стенами можешь остаться ты.

— Надо таранить стену, — предложил Даниель. — У реки она укреплена не так сильно. Установим там баллисты и будем обстреливать весь день. Рано или поздно пробьем.

— Может быть, и от короля ответ получим, — вставил отец Лео.

— Сейчас осень, — продолжал Даниель. — Ты был в Антиохии, Хью. Сам знаешь, что осада никогда не бывает однодневной. Стефен выжег собственные поля. Продовольствия и воды не хватит на всю зиму.

Я вздохнул. Так или иначе этот вопрос нужно было задать.

— Кто за то, чтобы принять условия Стефена?

Я ждал ответа. Все молчали.

Наконец Жорж, опираясь на палку, поднялся с земли.

— Мое дело — молоть зерно, а не воевать. Но мы все сделали свой выбор. Мы все потеряли любимых и близких. Моего мальчика Ало. Твоих друзей… Одо. И что же, все это было напрасно? Разве их смерть…

— Кто это тут говорит о смерти? — рявкнул из темноты знакомый голос.

Все повернулись.

— Боже… — прошептал мельник, бледнея, словно увидел привидение.

Кузнец медленно приковылял к костру. В изорванных, заляпанных кровью доспехах, со спутанными волосами, весь в колючках, он был похож на живущего в лесу отшельника, который только что повстречался с медведем. В глазах его застыл ужас.

Я хотел подняться и обнять его, но сил не хватило даже на то, чтобы протянуть руку.

— Где это тебя так долго носило?

— Эти, в зеленом, так меня облепили, что пришлось покувыркаться, пока сбросил. — Он устало усмехнулся. — Есть что выпить?

Я все же поднялся, обнял его и похлопал по спине. Одо поморщился. Руки его были в ожогах, а на ноге зияла глубокая рана. Кто-то протянул ему мех. Кузнец сделал большой глоток и, обведя нас всех взглядом, покачал головой.

— Дерьмовый выдался денек, а?

Мы молчали.

— Ну что ж… — Он повернул ногу и, набрав в кружку эля, плеснул на рану. — Шшш… Ничего. Насуем им завтра.

 

Глава 138

Еще три дня мы бились о стены Боре. Наши катапульты швыряли в них тяжелые каменные глыбы. Тараны упрямо долбили ворота. Атака за атакой, приступ за приступом… Снова и снова приставляли мы лестницы и ползли вверх. Снова и снова защитники замка сбрасывали нас на землю.

Груды тел павших товарищей лежали под стенами Боре. Мы не могли взять крепость, и я уже боялся, что не возьмем ее никогда. Она была слишком крепка, слишком прочна. С каждым неудачным приступом надежда на победу становилась все призрачней. Нам уже не хватало продовольствия и воды. И ответа от короля тоже не было.

Уверенность сменялась отчаянием.

Я знал, что Стефен рассчитывает именно на это. Рано или поздно он пустит в бой свой резерв, конных рыцарей, и те нанесут такой удар, после которого мы уже не оправимся.

Мы собрались в полуразрушенном сарае. Настроение оставляло желать лучшего. Слишком много друзей полегло в боях. Тревога и глубокая озабоченность отпечатались на лицах всех, даже Даниеля.

Я подошел к лангедокцу.

— Скажи, Бык, сколько людей у тебя осталось?

— Две сотни, — мрачно ответил он. — Из трех, что были вначале.

— Я хочу, чтобы ты собрал их сегодня и увел из лагеря. Теперь Морриссе… Алоис, сделай то же самое. Сегодня.

— Что? Сдаться? Отступиться? Отдать победу этому ублюдку?

Я не отвечал. Я стоял посреди круга и всматривался в их разочарованные и сердитые лица.

Лангедокец покачал головой.

— Мы пришли сюда драться, Хью, а не убегать.

— Мы тоже, Хью, — запротестовал Алоис. — Наше место здесь. Мы заслужили его и не уйдем.

— Верно. Вы заслужили свое место здесь. Все вы. — Я поклонился. — И вы его сохраните. Вы сможете отомстить за друзей.

Все недоуменно смотрели на меня.

— Что ты несешь? — пробурчал Одо. — Опять какой-нибудь фокус? — Он поморщился. — Это все госпожа Эмили виновата. Ну, так что за план?

— Мы возьмем город. Но не как солдаты. Я пытался быть военным, но у меня ничего не вышло. А все потому, что я не солдат и уж тем более не полководец. Я — шут. А в этом качестве у меня преимущество даже над Карлом Великим.

— Не могу сказать, что ты чем-то меня обрадовал. — Одо скептически покачал головой. — Доверить свою жизнь шуту… хм… Но я слушаю. Расскажи, что за фокус ты придумал.

 

Глава 139

Стефен только собирался вонзить зубы в кусок ветчины, когда стоявший у стола паж воскликнул:

— Посмотрите, господин! Посмотрите в окно! Быстрее! Они уходят!

Всего лишь несколько минут назад герцог проснулся в отвратительном настроении. Бунтовщики проявляли куда большее упорство, чем можно было ожидать. Каждый день волны штурмующих накатывали на стены. Откуда у них такая жажда смерти — герцог не понимал. Мало того, пару недель назад Анна перебралась в другое крыло замка, так что спать приходилось в одиночестве.

Он нехотя поднялся и подошел к окну.

Парень был прав! Ряды бунтовщиков сократились примерно вдвое. Утреннее недовольство как рукой сняло.

Ушли лангедокцы. Эти чертовы дикари с толстыми, как бычья нога, руками. Те же, что остались, стояли понуро, как цыплята, ожидающие своей очереди под топор мясника.

И красно-зеленый петух тоже был с ними. С копьем! Жалкая кучка дровосеков и вилланов. Его рыцари порубят их на куски.

За спиной послышался шум. Стефен обернулся и увидел всю свою свиту: Бертрана, Моргана и других.

— Посмотрите, — хмыкнул герцог, — трусливые ублюдки все же не выдержали и разбежались. Посмотрите на дурака с копьем. Он еще делает вид, что кем-то командует.

— Вы обещали отдать его мне, господин, — прохрипел Морган.

— Верно, обещал, — со смехом подтвердил Стефен. — Скажи мне, Бертран, сколько их там. Навскидку.

Кастелян почесал голову.

— Едва ли сотни три, сеньор. Все пешие. Выбор оружия у них невелик. Думаю, наша конница без труда возьмет их в кольцо и принудит сдаться.

— Сдаться? — удивился герцог. — Я об этом и не подумал. Действительно, может быть, стоит протянуть руку и спасти этих бедных, несчастных, запутавшихся и обманутых? Может быть, не стоит проливать лишнюю кровь, а, Морган?

— Церковь уже прокляла их, господин. Мы окажем услугу Богу, если сократим их бесцельное пребывание в этом мире.

— Тогда чего же ты ждешь? — Стефен толкнул его в грудь. — Разве твоя рана уже зажила? Разве шут с копьем тебе уже не снится? Слышал совет кастеляна? Бери рыцарей и отправляйся.

— Господин, рыцари — мои люди, — вмешался Бертран. — Они наш резерв.

— Знаешь, Бертран, — перебил его герцог, — твой план… Мне он не по душе. Пусть Морган займется ими. И он прав, зачем несчастным лишние мучения?

Кастелян хотел было возразить, но, наткнувшись на холодный взгляд герцога, счел за лучшее придержать язык.

— Если не ошибаюсь, вопрос стоит так: копье или честь. — Глаза Стефена вспыхнули. — Кажется, мне удастся сохранить второе и заполучить первое. Верно, кастелян? И вот что, Морган… Знаю, тебе нравится сам процесс, но не забывай о главном. Ты меня понял?

— Священное копье. Я никогда о нем не забывал.

 

Глава 140

— Смотрите!

Тревожный крик пронесся по нашим шеренгам. Сразу несколько человек указывали в сторону замка.

Ворота Боре внезапно распахнулись. Мы смотрели на них, еще не зная, чего ждать. И вот…

Сначала тяжелый цокот копыт по подъемному мостику… потом показались всадники. Закованные в тяжелую броню рыцари на могучих конях.

Мы молча наблюдали за тем, как они принимают боевое построение. Все оставались на месте, никто даже не шевелился. Я знал, что даже самые стойкие колебались, решая, стоит ли драться или лучше сразу поднять руки.

— Занять позицию! — крикнул я. Меня как будто никто не слышал. Все словно зачарованные смотрели на грозное войско. — Занять позицию! — снова призывал я.

И только тогда Одо медленно поднял булаву, а Альфонс пристегнул меч. Их примеру последовали Жорж и Даниель. Мало-помалу за ними потянулись остальные. Наш строй напоминал римскую фалангу; мы стояли плотно, закрывшись щитами. Я молил Бога, чтобы последний фокус удался.

Рядом вздохнул Альфонс.

— Как думаешь, сколько их?

— Сотни две. Вооруженные до зубов. — Даниель пожал плечами, помолчал и, понаблюдав за продолжающими выезжать по двое всадниками, поправился: — Нет, пожалуй, сотни три.

— А с-сколько нас?

— Не важно, — усмехнулся Даниель. — Да и что такое боевой конь и пика против доброй мотыги?

Мы невесело усмехнулись.

— Что же это за город такой? В нем, наверно, и нет никого, кроме вояк да прислуги, — покачал головой Одо.

Стоявшие на стенах солдаты молча наблюдали за последним актом спектакля, уверенные в подавляющем превосходстве своих. Громко ржали кони, рыцари поправляли оружие и доспехи. Когда все приготовления наконец закончились, из ворот выехал последний всадник, который и занял место во главе строя. Я ожидал увидеть Бертрана, но это был не он. Присмотревшись, я разобрал на шлеме очертания черного византийского креста. Он! Мне снова предстояла встреча с тем, кто убил мою жену и сына.

Одо нервно сглотнул и облизал сухие губы.

— Хью, знаю, я тебя уже спрашивал…

— Да, думаю, получится, — ответил я. — А если нет… что ж, невелика потеря. Все равно солдат из тебя был лучше, чем кузнец.

— А тебе бы следовало оставаться шутом, а не лезть в полководцы!

Рядом рассмеялись, но смех тут же утонул в ужасающем грохоте — конница сорвалась с места.

— Пошли! — крикнул Даниель. — Щиты!

Справа и слева от меня люди бормотали слова молитвы. Я закинул копье за спину и взялся за меч.

Земля содрогнулась, со стены долетели победные крики.

Мы сомкнули ряды, закрывшись по периметру щитами. Стук копыт приближался. Казалось, на нас летит лавина.

— Держаться плотнее! — успел крикнуть я.

Сорок ярдов… тридцать… двадцать…

 

Глава 141

Волна всадников врезалась в наш строй с силой рухнувшего на корабль стофутового вала.

Ряды дрогнули и подались назад, прикрывшись щитами. Удар был силен, но мы не сломались. Какой-то рыцарь налетел на меня, ожесточенно тыча в щит пикой. Я почувствовал, как подгибаются ноги. Вокруг был ад. Стоны ужаса и боли, жуткий лязг железа, треск дерева, отрывистое ржание, крики…

Отбиваясь почти наугад, мне удалось отбросить пику и ткнуть мечом куда-то вверх. Клинок пробил доспехи прямо над наколенником. Рыцарь взвыл, лошадь попятилась и взбрыкнула. Я схватил его за руку и рванул вниз. Он упал под копыта.

Между тем враг окружил нас уже на две трети. Тут и там падали люди. Мы просто не могли больше выдерживать такой натиск.

— Назад! — крикнул я. — Отходим!

Мы начали медленно отступать, сохраняя при этом строй и пробивая путь к спасительному лесу.

Невдалеке я увидел своего личного врага. Черный Крест дрался как одержимый, сваливая противника одним ударом, отталкивая своих и видя перед собой одну только цель. Я знал, кто ему нужен.

Лес был уже близко. Кольцо сжималось, но мы еще отбивались. Черный Крест не спускал с меня глаз.

Внезапно из леса донесся крик сотен глоток. Сами деревья как будто ожили. Словно ниоткуда за спиной у рыцарей появились всадники в шкурах, а с деревьев полетели стрелы. Паника охватила уже наших врагов. Их кони, зажатые с обеих сторон, испуганно шарахались, вставали на дыбы, взбрыкивали и сбрасывали седоков. На упавшего тут же набрасывались двое или трое и колотили его мечами и дубинками до тех пор, пора доспехи не поддавались.

Поняв, что их заманили в ловушку, рыцари пытались выбраться из леса, но все чаще падали с коней. В пешем же строю при близком бое они уже не представляли грозной силы. Я видел их полные ужаса глаза, слышал мольбы о пощаде. Некоторые бросали оружие на землю, поднимали руки и сдавались. Сражение превращалось в побоище для тех, кто его задумал.

Я отошел в сторону. Силы почти полностью покинули меня. Хотелось сесть под дерево, а еще лучше растянуться на траве.

Я уже собирался так и сделать, когда сзади прозвучал холодный как лед голос:

— Рано радуешься, шут. Посмотрим, есть ли действительно в этой палке некая сила.

 

Глава 142

Он стоял с поднятым забралом, открыв изуродованное шрамами лицо с глубоко посаженными глазами. Черный Крест. Человек, которого я ненавидел, как никого в этом мире.

— Дважды.

— Дважды что, трактирщик?

— Дважды мне придется избавить мир от подонка, убившего мою жену и сына.

Я бросился на него, целя мечом в шею.

Тафур успел не только опустить забрало, но и с легкостью парировать мой удар. Я рубил и рубил, но каждый раз на пути моего меча вставал его меч.

— Ты доставил мне немало неприятностей, — процедил Черный Крест. — Ты унизил меня. — За узкой прорезью метались из стороны в сторону темные зрачки.

А потом он зарычал, как зверь, и нанес страшный по силе удар. Я отпрянул назад, ощутив на лице холод клинка, рассекшего воздух в паре дюймов от моего лица.

Тафур не остановился. Второй удар с боковым замахом должен был перерубить мне ноги. В последний момент я подставил меч, но все равно покачнулся.

Мне удалось отвести смертоносный клинок вверх, но это потребовало напряжения всех сил. Я чувствовал себя мальчишкой, вызвавшимся на поединок со взрослым мужчиной.

— Ты глупец, что и подтверждает твоя репутация, — ухмыльнулся Черный Крест. — Когда я убью тебя, Стефен получит копье, а твоя голова будет валяться в изголовье кровати твоей шлюшки.

Еще удар. И еще. И отражать их становилось все труднее. Силы таяли. Я отпрыгнул влево. Меня спасали только ловкость и быстрота, но полагаться лишь на них я не мог. Черный Крест был мне не по зубам.

Он резко наклонил голову, пытаясь ударить меня шишаком шлема. Я увернулся, но с опозданием. Голова загудела, как чугунный котелок, дыхание сбилось. Голос внутри шептал, молил: «Пожалуйста, Господи, укажи мне путь».

Тафур гнал и гнал меня. Еще удар. Я наклонился, споткнулся и едва не упал. Я полз по берегу реки, понимая, что смерть близка, что меня отделяет от нее лишь несколько мгновений. Жаль, что копье в конце концов все же достанется Стефену.

Черный Крест стоял передо мной. Путей к отступлению не было. Он поднял забрало, словно для того, чтобы в последний раз увидеть его страшное, в шрамах, лицо.

— Душу ты уже потерял. Мне осталось сделать за Господа грязную работу: доставить Ему твое тело.

Солнечный луч, отразившись от шлема, ударил в глаза, и я мигнул. Мигнул и как будто перенесся совсем в другое место, в Антиохию, в ту церковь… И турок стоял с занесенным над моей головой мечом.

Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг расхохотался. Ну разве не смешно сделать полный круг и вернуться к моменту собственной смерти? Неужели все было напрасно? Неужели все свелось к тому, что я умру не в грязной тунике с нашитым на нее крестом, а в дурацком наряде шута?

Глупые, безумные мысли вертелись в голове. Почему-то вспомнилась старая шутка. Не знаю, что я нашел в ней особенно смешного, но меня вдруг затрясло от смеха. Дурак, верно?

— Да и река глубокая, — пробормотал я, приседая на корточки.

— Безмозглый дурень, — бросил Черный Крест. — Но все же скажи, над чем ты смеешься на краю могилы?

— Это старая шутка. — Я перевел дыхание. Не знаю, что мною двигало — хитрость или дурость. — Двое мочатся с моста. И спорят, у кого больше. Один прячет хрен и говорит: «Ух, вода холодная». «Точно, — отвечает другой, — да и река глубокая».

Черный Крест недоуменно уставился на меня, определенно не поняв юмора. Он стоял на берегу реки, готовясь отправить меня в ад.

Лишь на мгновение — но ошибиться я не мог — лицо его отразило смутное сомнение, что он допустил ошибку, что все не так, как кажется.

Но прежде чем до него дошло, что именно не так, я выбросил ноги вперед и вверх и ударил его в пах. Черный Крест пошатнулся, сделал шаг назад к краю реки и…

Он еще попытался сохранить равновесие. И у него получилось! Черный Крест презрительно усмехнулся, как бы говоря: «Эх ты, мелочь. И это все, что у тебя есть?»

И тут глина под ним поплыла. Тафур взмахнул руками, но доспехи уже тянули назад. Однако лицо его выражало не осознание опасности, не панику или беспокойство, а всего лишь раздражение.

Но он все же упал. Грохнулся и покатился, набирая скорость, хватаясь в отчаянии за камни и траву. Он прокатился по всему склону и бултыхнулся в воду.

Черный Крест исчез. Скрылся под водой. Наверное, в последний миг он еще думал, что поднимется, выйдет на берег и прикончит меня. Сердце отсчитывало мгновения. Я и сам не мог поверить в случившееся — Тафур не поднимался. Рука в перчатке взметнулась над водой, пальцы ухватились за воздух…

Пузырьки всплыли на поверхность. Рука в перчатке задрожала, задергалась. Но тафур не встал. Черный Крест сгинул, утонул, сдох.

Я заставил себя отползти от обрыва и поднять голову. Бой закончился. Рыцари Стефена стояли на коленях с поднятыми руками. Наши собирали оружие. Слышались ликующие крики.

Они веселились, и их радостные, счастливые лица отражали невероятное. Мы победили! Враг разбит. Мы действительно победили!

Со всех сторон ко мне бежали люди. А я не знал, плакать или смеяться. Слезы выкатились из глаз и медленно поползли по щекам. Слезы радости и изнеможения. Все выкрикивали мое имя, словно это я был героем.

Я снял со спины копье и, собрав все оставшиеся силы, швырнул его вверх.

К небесам.

 

Глава 143

Как ни прислушивалась Эмили, торжествующих криков она так и не уловила. Почему?

Она знала, что где-то там идет сражение, потому что слышала тяжелый галоп покидающей город конницы. Галоп, от которого содрогались стены башни. Это могло означать только одно: Стефен предпринял наступление, и армия Хью ведет, может быть, последний бой.

Ей не хватало храбрости выглянуть в окно. Господь не может допустить, чтобы верх взял такой негодяй, как Стефен. Бейся, Хью, не сдавайся. Но она понимала: шансов на победу нет.

С замиранием сердца ждала Эмили возвещающего победу рева наблюдавших за сражением солдат. Это будет означать, что все кончено, что псы Стефена победили, что Хью больше нет.

Но…

Почему никто не кричит? Почему не радуются солдаты на стенах?

Издалека доносился приглушенный расстоянием лязг металла, тревожащий гул битвы да отдельные крики. Потом все стихло и… Да, кто-то торжествовал, вопли долетали даже до ее тюрьмы. Но кто? И почему молчат солдаты на стене?

В конце концов она не выдержала и поднялась с кровати.

Замок молчал. Неужели… Неужели Хью победил? Возможно ли такое?

Лязгнул запор. Дверь открылась, ударившись о стену, как будто ее пнули ногой.

На пороге стоял Стефен, за его спиной маячили два солдата.

С первого же взгляда на герцога ей все стало ясно. Эмили заставила себя улыбнуться.

— Я не слышу радостных возгласов, мой господин. Уж не случилось ли невероятное? Неужели битва закончилась не в вашу пользу?

— Она закончилась не в нашу пользу, — резко бросил Стефен и схватил ее за руку. — Во дворе уже поставили виселицу, и веревка только ждет, когда сможет обвиться вокруг вашей прелестной шейки. Завтра утром ты умрешь, грязная сучка!

— Вы не имеете права выносить такой приговор! — запротестовала Эмили. — В чем меня обвиняют?

— В подстрекательстве к бунту, в поощрении мятежников, в том, что блудила с еретиком… Я мог бы и продолжить.

Стефен пожал плечами.

— Вы сошли с ума? Забыли о чести? Или продали душу дьяволу? Неужели из-за копья?

Герцог шагнул к ней. Глаза его горели, как у безумца. С губ слетала слюна.

— Это копье, — прошипел он, — для меня дороже, чем ты, твой шут и всякие там понятия о чести и достоинстве.

— Ты никогда не сможешь победить его! — крикнула Эмили. — Никогда! Даже если повесишь меня. Рано или поздно он придет за тобой, и ты его не остановишь, как не остановили твои наемники.

— Ох, ох, какие страстные речи! Как мне страшно, даже коленки трясутся, — рассмеялся Стефен.

— Он придет за мной.

Герцог вздохнул и покачал головой.

— Иногда мне кажется, что вы двое действительно стоите друг друга. Конечно, моя девочка. Конечно, он придет за тобой. Именно на это я и рассчитываю.

 

Глава 144

Лишь постепенно до нас дошло, что сражение наконец закончилось. Что драться больше не с кем. Что мы победили.

Знакомые и незнакомые обнимались и поздравляли друг друга. В глазах многих блестели слезы радости и печали. И все же радости было больше. Все подходили ко мне. Лангедокцы и Жорж, Одо и отец Лео, Альфонс и Алоис, крестьяне и масоны. Все были счастливы. Потому что победили, потому что остались в живых.

Потом мы все, едва волоча ноги, пошли к стенам замка. Как победители!

Те самые солдаты, которые еще накануне яростно отбивали наши атаки, сейчас стояли молча и угрюмо. Никто не стрелял в нас, никто не спешил обливать нас расплавленной смолой или сбрасывать нам на головы камни. Плененных рыцарей, связанных, безоружных и лишенных доспехов, вытолкнули вперед и заставили встать на колени. И тогда наконец прозвучал первый крик. Не победный крик, но голос одного-единственного человека, к которому присоединились другие и который крепчал и набирал силу.

— Подчинись! Подчинись!

Наконец из-за парапета над воротами появился Стефен в парадном облачении. Некоторое время он стоял, презрительно обозревая наши ряды, как будто еще не веря, что эта разношерстная толпа разгромила его конницу.

— И что теперь? — спросил я у Даниеля.

— Ты должен поговорить с ним. Либо Стефен соглашается на твои условия, либо его рыцарям рубят головы. Второй вариант неприемлем, потому что он обязан защищать их.

— Давай, — подтолкнул меня сзади Одо. — Скажи ублюдку, что зерно он может оставить. А вот эль пусть отдает нам.

Я сжал копье, кто-то уже подвел мне коня.

— Я с тобой, — сказал Даниель.

— И я тоже, — добавил мельник.

Я посмотрел на Стефена. У меня не было ни капли доверия к этому мерзавцу. Все его прежние поступки доказывали, что законы чести для него пустой звук.

— Нет. — Я покачал головой, думая уже о другом посланце. — Приведите Болдуина.

Его привели. На вид он ничем не отличался от простолюдина — неопрятный, неухоженный, в мешковатой серой тунике. Руки его были связаны; щеки и подбородок давно не знали бритвы.

— Сегодня у тебя счастливый день, — сказал я, напяливая ему на голову шляпу с пером. — Если все пройдет удачно, скоро снова будешь носить шелка.

Он мотнул головой, шляпа свалилась.

— Не надо меня наряжать, Стефен и без того признает своего.

— Как хочешь.

Мы выехали вперед, лошадь Болдуина шла в связке с моей. Солдаты на стенах молча следили за нами. Делегация остановилась в пятидесяти ярдах от стены. Стефен смотрел на нас с видом человека, которого только что оторвали от обеда.

— Черный Крест убит, — крикнул я. — Судьба оставшихся рыцарей зависит от тебя. Они ждут твоего решения. Мы не жаждем крови. Подчинись!

— Поздравляю тебя, морковная голова, — ответил герцог. — Воюешь ты не хуже, чем забавляешь. Похоже, я недооценил тебя. Подъезжай ближе, чтобы я увидел твое лицо. И услышишь мои условия.

— Твои условия? Нет, тебе придется выслушать наши условия.

— Что такое, шут? Ты мне не доверяешь? Подъезжай ближе и скажи, чего хочешь.

— Ты торгуешься тем, чего у тебя нет. Не обижайся, но я пришлю к тебе своего человека.

Стефен криво усмехнулся.

— Ладно, шут, высылай своего человека, а я вышлю своего.

— Давай я поеду, — предложил Даниель.

— Нет. — Я покачал головой и взглянул на Болдуина. — Поедет… он.

Глаза Болдуина расширились от страха, на лбу выступили мелкие капельки пота.

— Вот и твой шанс. — Я натянул ему на голову капюшон. — Покажи нам, как вы, благородные, узнаете своих.

Я отвязал веревку и сильно шлепнул его лошадь по крупу. Животное рванулось вперед. Руки оставались связанными, и герцог лишь бессильно ерзал на спине лошади. Когда ничья земля осталась позади, он громко крикнул:

— Я Болдуин, герцог Трейльский!

Солдаты на стене встретили его заявление смехом. Некоторые указывали на него пальцем.

Герцогу же было не до шуток.

— Я Болдуин, глупцы. Не обращайте внимания на одежду. Посмотри на меня, Стефен. Разве не узнаешь?

Но стоявшие на стене, похоже, видели лишь приближающегося к воротам замка бедно одетого посланника ненавистного шута.

— Эй, шут! — крикнул Стефен. — Вот мои условия.

Выпущенная из лука стрела ударила Болдуина в грудь. Герцог пошатнулся. За первой пропели вторая и третья. Лошадь, почуяв неладное, развернулась и поскакала назад.

— Таковы мои условия, — снова крикнул Стефен. — Радуйся победе. У тебя есть целый день.

И, завернувшись в пурпурный плащ, хозяин замка ушел.

Даниель выехал навстречу вернувшейся лошади. Безжизненное тело Болдуина мешком свалилось на землю.

К древку одной из воткнувшихся в него стрел был привязан лист пергамента. Даниель спешился и, оставив стрелу в теле, развернул послание. Прочитав, он поднял голову и посмотрел на меня. По его глазам я понял — дело плохо.

— Госпожа Эмили объявлена изменницей. У нас есть один день, чтобы сложить оружие. Если мы не подчинимся и не передадим Стефену копье, она будет повешена.

 

Глава 145

В ту ночь я ушел из лагеря в поле, сердце мое разрывалось от гнева и ярости.

Нужно было побыть одному. Я прошел мимо часовых, охранявших лагерь по периметру. Рискованно? Опасно? Наплевать. Мне хотелось разбить проклятое копье о стены замка. Забери его, Стефен. После того как я нашел его, моя жизнь превратилась в одно сплошное несчастье!

За спиной догорала сотня костров. Кто-то уже спал, кто-то заключал пари, что принесет следующий день: новое сражение или капитуляцию противника. Я уходил все дальше. Может быть, если подойти поближе к стене, Эмили увидит меня и подаст знак. Стоило подумать об этом, как перед глазами встало ее прекрасное лицо.

Держа в руке копье, я смерил взглядом стену. И в этот момент чья-то мускулистая рука обхватила меня за шею. Я открыл рот и едва не задохнулся. Острие кинжала кольнуло в спину.

— Ты-то мне и нужен, шут, — прошипел голос.

— А ты выбрал опасное место для убийства. Если я вскрикну, тебя скормят псам.

— Если вскрикнешь, потеряешь друга.

Я медленно повернулся и оказался лицом к лицу с мавром, вечным телохранителем Анны.

— Что ты здесь делаешь, мавр? Твоя хозяйка мне не друг. И здесь тебе не место.

— Мне поручено доставить послание. Слушай. Просто слушай.

— Я уже слушал твою госпожу, но это не помогло — моя жена умерла в ее темнице.

— Послание не от моей госпожи, — улыбнулся мавр, — а от твоей. От Эмили. Она попросила, чтобы я провел тебя за стену. Я сказал, что ни один человек в здравом рассудке не пойдет со мной в замок. Тогда она сказала: «Если надеешься, то увидишься».

От одного лишь звука этих слов у меня перехватило дыхание. Я услышал голос Эмили, увидел ее так же ясно, как в тот вечер, когда уходил из Боре в Трейль в наряде шута. У меня словно выросли крылья.

— Не радуйся, — предупредил мавр. — Спасти ее будет нелегко. Выбери двоих. Лучших. Тех, с кем готов умереть. Потом мы пойдем. Быстрее.

 

Глава 146

Я выбрал Одо и Быка. Кого еще? Они были самые смелые, и без них я бы никогда не дошел так далеко.

Около полуночи мы незаметно покинули лагерь и, стараясь не привлекать ненужного внимания, углубились в лес. Сначала мавр вел нас вдоль реки, потом свернул к одной из башен слева от главных ворот.

В темноте проступали очертания величественного собора. Кое-где горели сторожевые костры. До нас даже долетали голоса расположившихся на стене стражников.

Мы снова спустились к реке, близко подходившей к той части города, которую я совершенно не знал. По одному ему известным приметам мавр нашел переправу. Дальше мы пробирались уже у самой стены, пока не достигли некоего сооружения, похожего на пристройку к многоэтажному каменному строению. Узкие окна напоминали прорези. Я понятия не имел, куда нас завели.

Мавр поднялся к окну и тихонько поскреб по стене ногтями.

— Кто? — ответили шепотом. — Король или шут?

— Если бы шуты носили короны, мы все были бы королями, — негромко ответил мавр. — Впусти нас, да побыстрее, или завтра все будем болтаться на веревке.

Камни зашевелились. Прорезь расширилась, и я понял, что перед нами не окно, а вход в туннель.

— Это что еще такое?

— La Porte du fou, — ответил мавр, подталкивая нас к узкому лазу. Ворота Дураков. — Этот туннель сделали во время войны с Анжу как потайной спасательный ход. Но анжуйцы каким-то образом прознали про его существование и поджидали у выхода. Убили всех, кто выбрался. Да еще посмеялись, обозвав дураками.

— Поучительная история, — поежившись, заметил Одо.

— Примите мои извинения, — сказал мавр. — Я бы предложил пройти через главные ворота, но их охраняют люди в форме и с большими мечами. — Он посмотрел на Одо. — Прошу.

Некоторое время мы ползли по туннелю в полнейшей темноте. Потом впереди и вверху замаячил тусклый свет.

— Сюда. Быстрее, — поторопил нас голос.

Я полз, не зная куда и кто встретит нас у выхода. Оставалось только надеяться, что мы не попали в засаду.

Туннель был не такой уж и длинный. В освещенной факелами комнате нам помогли выбраться из лаза.

Во встречавшем, седобородом человеке в синем плаще, я сразу узнал Огюста, лекаря герцогини. Помещение же было лечебницей, где на тюфяках, а то и на голом каменном полу лежали умирающие.

Следуя за Огюстом, мы прошли по коридору в большую комнату, напоминавшую библиотеку. На полках лежали тяжелые рукописи в кожаных переплетах и перевязанные шнурками свитки.

Я даже не успел как следует поблагодарить лекаря за помощь, как он торопливо вышел, затворив за собой дверь. Мне стало не по себе.

— Что дальше?

Я повернулся к мавру.

— А дальше, — произнес голос из тени, — молитесь за то, чтобы священное копье обладало хотя бы частичкой той силы, которую ему приписывают. Иначе вам не спасти ту, кого вы любите.

Я обернулся — голос принадлежал человеку, лицо которого скрывал глубоко надвинутый капюшон. Впрочем, голос был знакомый, но я не знал, что делать — кланяться или хвататься на кинжал.

Потому что передо мной стояла герцогиня Анна.

 

Глава 147

Во дворе торжественно и важно бил барабан.

Обычно, когда казни предавали вора или убийцу, горожане шли на площадь почти как на праздник, с шутками и смехом. Торговцы предлагали пирожки и свечи; дети играли в прятки в шумной толпе; весельчаки отыскивали место поудобнее, откуда преступника можно было бы обстреливать шуточками и плевками.

На сей раз зрители пребывали в ином настроении. Все знали, что им предстоит увидеть такое, чего прежде никто и никогда не видел.

Потому что веревка ждала женщину.

И не просто женщину, а женщину благородного происхождения.

Я смотрел на площадь сверху, из укромного уголка за башенкой замка, куда меня привел мавр. В окружившей виселицу толпе я уже успел заметить Одо. И Быка, пробивавшегося к главным воротам с коромыслом и двумя ведрами на плечах. На стенах стояли солдаты, наблюдавшие за площадью и лагерем бунтовщиков. Ветер раздувал пламя костра. Костра для Эмили после того, как ее повесят.

Трубный звук рога расколол тишину. Толпа заволновалась. Время пришло! Ворота главной башни открылись, и, окруженная солдатами, появилась Эмили.

— Вон она! — крикнул кто-то.

— Молитесь, госпожа, — запричитала какая-то женщина. — Рай Господа велик, и если Он пожелает, вам найдется в нем место.

После долгой разлуки я смотрел на нее во все глаза. На Эмили была свободная верхняя рубашка и повязанная на плечах шаль. Убранные назад светлые волосы падали на шею. Может, она и мало походила на благородную госпожу, но держалась смело и с достоинством. Как всегда.

Сердце мое заколотилось. Я хотел вскочить, чтобы Эмили увидела меня, или хотя бы окликнуть. Дать знать, что я здесь. Что пришел за ней.

Барабан рассыпался дробью, толпа затаила дыхание.

— Отпустите ее! — прогремел чей-то голос. — Мы с ней не воевали.

Эмили на мгновение остановилась, но шедший рядом солдат грубо подтолкнул ее к виселице.

Никто не хотел, чтобы она умирала. Протестующие крики неслись со всех сторон, и даже палач, чье лицо скрывала маска, помог Эмили взойти на эшафот. Я знал, как ей страшно, как трепещет ее сердечко. Мое же просто билось о ребра.

Я переглянулся с Одо, поймал взгляд Быка.

Снова протрубил рог, на сей раз возвещая выход герцога. Облаченный в торжественные одежды, Стефен шел в сопровождении бейлифа и управляющего.

Бейлиф развернул свиток и начал читать.

— В соответствии с законами герцогства Боре и с одобрения архиепископа епархии и Святейшего Престола, постановлено, что все пособники и укрыватели еретиков и бунтовщиков подлежат повешению за шею до смерти, а их тела сожжению на огне.

— Оставьте ее, — донеслось из толпы. — Если кто и заслуживает петли, так это Стефен.

Герцог покраснел.

— И где же теперь ваш шут, госпожа? — Он поднялся на возвышение и обратился к горожанам. — Я дал ему возможность спасти ее жизнь и остановить дальнейшее кровопролитие, однако же он не появился. Итак, госпожа, за вас просят только эти несчастные, мягкосердечные женщины.

— За вас просить не будет никто, — ответила Эмили. — Я молюсь за то, чтобы он не пришел.

Стефен обвел взглядом заполненную людьми площадь.

— Мы подождем, но совсем недолго.

Одо вопросительно посмотрел на меня, как бы говоря: «Пора. Иначе будет поздно».

Но я не давал сигнала.

Внезапно со стены донесся крик стражника:

— Мой господин! Там армия шута. Они сдаются!

Лицо Стефена расплылось в самодовольной улыбке.

— Уточните, они собираются сдаваться или атаковать? Хватит нам фокусов.

— Они сдаются, — подтвердил со стены кастелян. — Знамена опущены. И шут… Он идет первым!

С того места, где я притаился, были видны только приближающиеся шеренги моей армии и идущий впереди Альфонс в моей лоскутной юбке и шутовском колпаке.

— Его глупость поистине беспредельна и поразительна, — ухмыльнулся Стефен, взбегая по ступенькам на стену. — Готов отдать все ради женщины. Какое благородство! Иди сюда, шут! — закричал он. — Мы откроем ворота. А у меня есть кое-что, что тебе захочется увидеть.

По сигналу герцога стражники стали поднимать решетку. Массивные створки начали расходиться.

— Палач, веревку на шею! — приказал Стефен.

Толпа ахнула. Палач накинул петлю и подвел Эмили к люку.

— Не надо! — закричала Эмили тем, кто уже подошел к воротам с внешней стороны. — Пожалуйста, уходите! Хью, уходи!

Палач надел ей на голову черный мешок.

Стефен громко рассмеялся.

— Жаль разочаровывать вас, госпожа. Дурак всегда останется дураком, как и шут — шутом.

Все, время вышло. Я переглянулся с Одо и Быком. На балконе над площадью появился мавр.

Я поднял руку.

Начали!

Внезапно герцог закричал:

— Это не он! Не он! Шута там нет. Это какой-то трюк! Закрыть ворота!

 

Глава 148

Выпущенная мавром стрела пронеслась над площадью и поразила одного из стражников у ворот. Он упал на колени.

Бык бросил ведра и воткнул коромысло в механизм, поднимающий и опускающий решетку. Заодно он отбросил одного из стражников, пытавшегося закрыть ворота.

Отряд под предводительством Альфонса уже прорвался в город, смяв под градом сыплющихся сверху стрел немногочисленную стражу. Завязался рукопашный бой.

Стефен спрыгнул со стены и побежал к эшафоту.

— Где шут? — кричал герцог. — Неужели позволит ей умереть? Неужели не придет за ней?

Повинуясь знаку господина, палач шагнул к Эмили, но в тот же миг Бык, прорвавшись между двумя солдатами, вонзил ему в живот кинжал и столкнул вниз.

— Он пришел, Стефен! — крикнул я, потрясая копьем. Герцог поднял голову, и наши глаза встретились. — Я здесь. Норберт сказал, что у тебя нет шута.

Лицо герцога исказила гримаса; глаза, в которых только что горел огонь победы, полыхнули ненавистью и злобой.

— Схватить его! — завопил он. — Сто золотых тому, кто добудет мне копье. Пятьсот золотых!

Стражники устремились ко мне. Я поднял копье над головой.

— Ты бросил в огонь моего сына. Забирай и копье.

Размахнувшись, я что было сил метнул его в самую середину пылающего костра.

— Нет! — взвыл Стефен и с отчаянием безумца ринулся в огонь, разбрасывая горящие ветки и поленья, стараясь дотянуться до копья.

Но огонь был сильнее, и в конце концов герцог отступил под натиском бушующего пламени. Какое-то время он еще стоял перед костром, заслонившись от жара рукой, глядя на гибнущее сокровище.

Потом медленно повернулся ко мне:

— Ты! Ты величайший на свете глупец!

 

Глава 149

Прыгая через две ступеньки, Стефен взлетел на парапет с невероятной для своего роста и веса быстротой. Глаза его горели неукротимой ненавистью, утолить которую могла только месть.

Я вынул меч и спрыгнул на балкон второго этажа замка. Один из солдат попытался остановить меня, но я наотмашь ударил его мечом в грудь, и он рухнул вниз.

Между тем герцог приближался. Еще немного, и он оказался на том же балконе. Теперь нас разделяло не более десяти шагов.

— В твоем остроумии я никогда не сомневался, — скалясь, бросил Стефен. — Теперь посмотрим, как ты умеешь драться.

Он прыгнул на меня, одновременно нанося рубящий удар сверху. Я подставил меч, и руки ощутили всю силу клинка. Казалось, плоть отделилась от костей. Герцог ловко развернулся и повторил попытку, целя в грудь. Я откинулся назад, но острие двуручного меча разрезало тунику, оставив глубокую царапину.

Я скрипнул зубами от боли.

— Ну же, шут, — усмехнулся герцог, — смелее. Я думал, тебе нравится такая забава. Но, как видишь, чтобы стать благородным, мало вставить высокородной сучке. Ты хотел воздаяния? Справедливости? Хотел посчитаться со мной за свою дерьмовую женушку и отпрыска? Так давай же, вперед!

Еще выпад и еще. Стефен наступал, тесня меня к стене. Глаза его горели, жаркое дыхание напоминало ветер пустыни.

Собрав последние силы, я ударил его под колено. Стефен застонал и согнулся. Я оттолкнул его ногой и, не дав опомниться, рубанул по его клинку сбоку. Тяжелый меч выпал из потерявших вдруг цепкость пальцев и, задев за парапет, полетел вниз. Герцог замер в оцепенении. Он стоял передо мной, безоружный, беззащитный, с выпученными глазами, в которых не было ничего, кроме ненависти.

Не знаю, что помешало мне прикончить его одним ударом. А в следующий миг он уже стоял на парапете.

— Знай же, если я доберусь до нее первым, она мертва!

Стефен со смехом перепрыгнул на соседний балкон и исчез в замке.

Я шагнул к краю и обежал взглядом площадь. Эмили нигде не было, Одо тоже. Из раны на груди сочилась кровь.

Стефен! Нужно опередить ублюдка, не дать ему первым добраться до Эмили.

Я метнулся в замок, ожидая, что он выскочит из-за угла и примет последний бой, но герцога нигде не было видно.

— Эй, ты где?

Крик мой эхом разнесся по пустым коридорам.

Я побежал, открывая поочередно все двери. Пусто… пусто… пусто… Наконец я оказался в личных покоях Стефена и Анны. В том самом зале, где был в свою последнюю ночь в Боре. Тогда я пришел сюда, чтобы убить Анну.

Кровотечение усилилось, на тунике проступило большое темное пятно.

— Стефен! — крикнул я. — Будь ты проклят! Иди и сразись со мной!

Его голос прозвучал у меня за спиной.

— Ты звал? Я здесь. Расскажи мне свою последнюю шутку.

Герцог выступил из угла, держа в руках направленный мне в грудь арбалет.

— Может, у меня и нет шута, как ты сказал, но ведь и у тебя, похоже, кончились фокусы.

Холодок пробежал по спине, я попятился и наткнулся на стену. Бежать было некуда.

— Что скажешь? Наш клоун исчерпал вдохновение? Мечтал выбиться в благородные, но смог лишь вставить благородной? — Он ухмыльнулся. — Вот только копья жаль. Ты согласна, жена?

Жена? Анна?

 

Глава 150

За спиной Стефена появилась Анна. Силы покинули меня.

В руке она держала копье. Священное копье… не то простое, которое я с таким нарочитым эффектом швырнул в костер. Копье, которое я доверил ей прошлой ночью.

Доверил!

— Глупец, — прошептал я, глядя ей в глаза.

Как Эмили могла так ошибиться в своей госпоже? Как я мог так ошибиться?

Стрела арбалета смотрела мне в грудь. Стефен усмехался. Впервые за все время я почувствовал, что готов умереть.

— И на прощание, шут, — сказал герцог, — убить тебя будет приятно. Ты для меня ничтожество, пустое место. Важно было только копье. Но что бы ты стал с ним делать? Ты ведь даже не понимаешь, какую силу оно таит, какая власть заключена в нем. Я искал его везде. Оно должно было принадлежать мне.

Палец на крючке арбалета напрягся.

— Так получи его, Стефен, — прогремел у него за спиной голос Анны.

Внезапно герцог дернулся, глаза его резко расширились. Я сжался в ожидании боли, зная, что следующий миг станет последним, что мои кишки упадут сейчас мне под ноги.

Но стрела не вылетела.

Я услышал нечто ужасное: хруст сломанных ребер и разорванных сухожилий. Стефен страшно захрипел, попытался что-то сказать, но вместо слов изо рта его хлынула кровь.

Анна ударила еще раз. Острие наконечника вошло в основание шеи и вышло из горла.

— Получи, муженек! — Она наклонилась к самому его уху и прошептала: — Но знай — оно теперь бесполезно, потому что кровь Спасителя смешалась с твоей.

Стефен опустил глаза, непонимающе уставившись на выступающего из его горла римского орла.

И рухнул на пол.

Пораженный, я перевел взгляд на Анну. В ответ она посмотрела на меня. Потом глаза ее смягчились. Герцогиня кивнула, как будто мы с ней поняли нечто такое, что нельзя выразить словами.

— Должна признаться, в тот день, когда мы вытащили тебя из придорожной канавы, мне и в голову не могло прийти, что все закончится таким вот образом.

— Я умею хранить молчание.

В коридоре послышались быстрые шаги, и в комнату ворвалась запыхавшаяся Эмили. Глаза наши встретились, и сердце мое переполнилось счастьем. Она посмотрела на лежащего на полу герцога. Потом на стоящую над ним Анну. Потом снова на меня. Взгляд ее скользнул ниже, к кровавому пятну.

— Ты ранен! — охнула Эмили.

— Надеюсь, с твоей помощью я, как всегда, быстро поправлюсь. Боже, Эмили, ты не представляешь, как я рад тебя видеть.

— Представляю, — сказала она и бросилась в мои объятия.

Я подхватил ее, поднял и сжал так крепко, как только мог. Я целовал ее снова и снова, с надеждой и благодарностью. Впервые по-настоящему сознавая, что она — моя.

Глаза мои наполнились слезами при мысли о том, сколько всего случилось с тех пор, как я покинул Вилль-дю-Пер. Сколько людей умерло. Они все остались в моей памяти.

— У меня ничего нет. Ни единого денье в кармане. Почему же я чувствую себя самым счастливым человеком во всем мире?

Эмили взяла меня за руку.

— Потому что ты свободен.

 

Глава 151

Первыми, на следующее утро, ушли лангедокцы. В их краях, сказал мне Бык, есть такая пословица: какой смысл ходить вокруг бочки с вином, если гулянка кончилась.

На рассвете его люди собрались у главных ворот, прихватив несколько мешков с зерном, десяток поросят да пару дюжин кур. Я вышел попрощаться.

— Вам бы стоило задержаться. Анна обещала расплатиться по всем долгам. Вы заслужили большего.

— Большего? — фыркнул Бык. — Мы же земледельцы. Что еще нам надо? Если вернемся с повозками, груженными золотыми кубками, то наши там примут их за ночные горшки.

— Что ж, в таком случае… — Я похлопал его по плечу и убрал за спину большое золотое блюдо с выгравированным гербом Стефена, которое собирался отдать на память. — В таком случае тебе и это ни к чему.

Бык оглянулся и, выхватив у меня блюдо, сунул его в седельную сумку.

— Наверное, все-таки придется поучить их хорошим манерам, — усмехнулся он.

Я обнял его и похлопал по широкой спине.

— Захочется вернуть копье — зови нас.

Бык подмигнул, шлепнул коня по крупу и махнул рукой.

Я смотрел им вслед, пока последний не скрылся за городскими воротами. Похороны Стефена должны были пройти позднее. Других дел здесь у меня не осталось.

Народу в соборе, когда туда принесли гроб, собралось мало. Посторонний, загляни он туда, ни за что бы не поверил, что хоронят герцога, павшего в битве. Присутствовали только Анна, их сын, Эмили и я. Да еще епископ.

Гроб внесли в крипту, устроенную в глубине замка, и поместили в мраморный саркофаг. Там, в темном, мрачном и узком закутке, лежали останки последних епископов и членов правящей семьи. Воздуха не хватало, и факел едва горел.

Вся церемония прошла скромно и быстро. Да и о чем говорить?

О том, что Стефен забыл о чести и достоинстве, предавшись жадности и властолюбию? О том, что он оскорблял жену и не занимался сыном? О том, что в поисках добычи грабил Святую землю?

Епископ Боре, тот самый, что отлучил нас от церкви, прочитал полушепотом короткую молитву. Эмили держала меня за руку. Когда все закончилось, Анна склонилась над гробом и запечатлела на щеке супруга сухой, бесстрастный поцелуй.

Прозвучало последнее «прости». Анна вывела сына из крипты, епископ медленно двинулся за ней.

— Оставь меня ненадолго, — сказал я Эмили.

Она удивленно посмотрела на меня.

— Хочу сказать кое-что от жены и сына.

Эмили кивнула и вышла. Мы остались одни. Стефен и я.

Я смотрел на глубоко посаженные глаза. На крючковатый, ястребиный нос.

— Если и был в этом мире ублюдок, так это ты. Покойся ж в аду, свинья.

Я опустил крышку гроба.

В руке у меня было священное копье. Глядя на него, я вспоминал всех, чью жизнь оно так или иначе изменило. Может быть, подумал я, когда-нибудь, через много лет, кто-нибудь снова найдет его. В другое время. Когда люди смогут отнестись к нему иначе. Когда оно действительно будет восприниматься как нечто чудесное. Когда оно приблизит их к Богу.

Ты было чертовски хорошим посохом. Я улыбнулся. Но как реликвия принесло не покой и мир, а раздоры и кровь.

Я положил копье в саркофаг, задвинул тяжелую крышку и отвернулся.

Вернулся служитель. Я кивнул, и он занялся своим делом. Мне же оставалось только попрощаться. С Софи, Филиппом и турком, пощадившим меня в Антиохии.

Саркофаг запечатали и задвинули в сделанный в стене проем. Потом заложили камнем. Замазали трещины раствором.

Там оно будет лежать вечно.

Или пока не понадобится снова.

 

Глава 152

В церкви звонили колокола.

Едва я вышел из крипты, как ко мне подбежала явно взволнованная чем-то Эмили.

— У нас гости, Хью! Архиепископ Велло уже у ворот.

— Велло?

Имя ничего мне не говорило.

— Да. Из Парижа.

Париж! Я не знал, что означает его приезд, чего от него ожидать, хорошего или плохого. Нас отлучили от церкви. Если архиепископ подтвердит отлучение, то получится, что мы сражались понапрасну. И что бы там ни говорила Анна, какие бы обещания ни давала, без церкви мы превращались в изгоев.

Я проковылял во двор. Анна и епископ Бартельм стояли неподалеку, готовясь встречать высокого гостя. Поодаль столпились мои люди, среди которых я заметил Одо, Жоржа, Альфонса и отца Лео.

К нам пожаловал сам архиепископ Парижский!

Решетку наконец подняли, и во двор въехала колонна солдат в красных накидках. За ними вкатилась коляска, запряженная шестеркой лошадей. На ее дверце был нарисован римский крест, знак Святейшего престола.

Эмили сжала мою руку.

— У меня хорошее предчувствие, — прошептала она.

К сожалению, я не мог сказать того же о себе.

Соскочивший с коня командир стражи поставил к дверце кареты табурет, и из нее вышли два священника в красных шапочках. Вслед за ними появился и сам архиепископ, лет шестидесяти, с редкими седыми волосами, в красной сутане и с большим золотым крестом на шее.

— Ваше преосвященство! — воскликнул Бартельм и вместе со своими священниками преклонил колено. Остальные последовали его примеру, хотя и с меньшим энтузиазмом. — Такая большая честь. Надеюсь, путешествие не было слишком утомительным.

— Не было бы, — сухо ответил архиепископ, — если бы мы по вашему совету не заехали сначала в Трейль, где ожидали увидеть «еретиков и воров», а обнаружили покой и порядок. И, что примечательно, не нашли сеньора. Мне сообщили, что здесь произошло некое сражение.

— Произошло, ваше преосвященство, — закивал епископ.

— По вам, Бартельм, это не заметно. Насколько я вижу, церкви никто не угрожает. Покажите мне, где эти несчастные, заслужившие ваше проклятие.

— О, они здесь. Вот. — Епископ ткнул пальцем в сторону моих людей. — И вот. — Он указал на меня.

Архиепископ пристально посмотрел на нас.

— На отступников и еретиков что-то не похожи.

Епископ побледнел. Кто-то из стоящих в стороне усмехнулся.

— Герцог считал…

— Герцог, по-видимому, считал, — прервал его архиепископ, — что церковные законы должны быть подчинены его желаниям.

Мне показалось, что натянувшаяся в груди тетива начала ослабевать.

— Ваше преосвященство. — Анна выступила вперед и опустилась на колени перед Велло. — Мы искренне рады вашему приезду, но есть и мирские вопросы, которые также требуют разрешения.

— Для этого я и приехал, моя дорогая, — прозвучал голос из повозки.

Вслед за этим из нее вышел мужчина, закутанный в пурпурный плащ с вышитыми на нем золотыми лилиями. Все солдаты мгновенно преклонили колени.

— Ваше величество, — воскликнула, побледнев, Анна.

Она поспешно поднялась и, опустив глаза, сделала реверанс. По толпе пронесся шепот. Я не верил своим ушам.

— Король…

Все, кто был на площади, тоже преклонили колени. Король! Он ответил на мой зов. Пришлось дважды моргнуть, чтобы удостовериться, что это не сон.

И тут я услышал то, что поразило меня еще сильнее.

— Отец! — воскликнула Эмили.

 

Глава 153

Отец! Уж не ослышался ли я? Челюсть моя отвисла, а закрыть рот я позабыл.

Король взглянул на Эмили. По выражению его лица было невозможно понять, рад он или сердится.

— Похоже, дитя мое, за время отсутствия при дворе вы позабыли, к кому обращаетесь?

— Нет, мой господин, — ответила Эмили и, склонившись в поклоне, низко опустила голову. Впрочем, когда она выпрямилась, я увидел в ее глазах веселые огоньки. — Отец…

— Ладно, ладно. — Король знаком разрешил нам встать. — А теперь покажи того неразумного, который, как мне сообщили, повинен во всех этих волнениях.

Эмили схватила меня за руку и шагнула вперед.

— Отец, вы ошибаетесь. В волнениях виноват вовсе не Хью. На самом деле…

— Успокойся, — слегка повысив голос, прервал ее король. — Я имею в виду герцога Стефена, а не твоего чертова шута.

Эмили покраснела от смущения и улыбнулась.

— Герцог, к сожалению, мертв, Ваше величество, — сказала, выходя вперед, Анна. — Умер, осознав свой позор… от собственной руки.

— От собственной руки, — задумчиво повторил король и, бросив взгляд на архиепископа, хмыкнул. — Получается, что в конце концов это он лишил себя Господней благодати. Что же касается так называемых еретиков… — Он повернулся в сторону моих людей. — Считайте, что вы восстановлены в своих правах. Я поговорю с архиепископом Велло.

Его слова были встречены радостными криками, люди принялись обниматься.

— Теперь что касается тебя, шут… — Король посмотрел на меня. — Ты выступил с требованиями, которые, в случае их удовлетворения, способны погрузить в смуту половину страны.

— Ни о каких требованиях нет и речи. — Я склонил голову. — В письме лишь выражалась надежда, что мы сможем спокойно вернуться домой, а виновные в совершенных против нас беззакониях будут наказаны.

Король тяжело вздохнул, и на мгновение мне показалось, что сейчас я почувствую на себе всю силу монаршего гнева. Но уже в следующий миг он задумчиво закивал.

— Моя дочь уже давно говорила мне примерно о том же самом… Может быть, время пришло.

И снова собравшиеся встретили эти слова бурным изъявлением радости. Король тут же поднял руку.

— Остается, однако, тот факт, что вы выступили против своих господ. Против тех, кому обязаны повиноваться. Этот вопрос, вопрос вассальных отношений, здесь не обсуждается. Правосудие необходимо.

Эмили подтолкнула меня в спину. Я опустился на колени.

— Вижу, этикету ты все же обучен, — заметил король.

— Мой господин, я был жонглером и держал постоялый двор. Мне далеко до благородных…

— И все же обучиться манерам тебе придется, — с хитрой искоркой в глазах перебил меня король. — Если, конечно, ты собираешься взять в жены мою дочь.

Я поднял голову, губы мои сами растянулись в улыбке.

— Отец, — выдохнула Эмили, поднимая меня за руку.

В следующий момент она уже летела к королю с распростертыми объятиями.

— Знаю, знаю. Глупцы встречаются повсюду, даже среди тех, кто носит королевскую мантию. Но сначала мне надо переговорить с твоим избранником.

Он подошел ко мне, не сводя оценивающего взгляда, положил руку мне на плечо и отвел в сторонку.

— Не хочу показаться неблагодарным, сын мой, и знаю, что моя дочь в долгу перед вами… но в письме упоминалось некое копье…

Я затаил дыхание. Король ждал ответа.

— Его больше нет, Ваше величество. Оно уничтожено. Сгорело в огне во время боя. Боюсь… от него ничего не осталось.

Король глубоко вздохнул.

— Это было то самое копье? То, которое проткнуло бок Спасителя? — Он покачал головой. — Такая реликвия. Она стоила бы больше, чем моя корона. Ты уверен, что это было именно оно?

— Я уверен лишь в том, Ваше величество, что оно сотворило чудо. Достаточно оглянуться, чтобы убедиться в этом.

Он оглянулся. Увидел радостно взволнованных подданных. Свою дочь с заплаканными глазами. И задумчиво кивнул.

— Какое было бы сокровище. Но, возможно, все не так уж и плохо. По своему опыту знаю, что подобным вещам лучше оставаться достоянием мифов и легенд.

 

Глава 154

— Дедушка!

Мой маленький внук Джек нашел меня в саду. Было раннее летнее утро. Я только что вернулся с прогулки и еще держал в руке несколько подсолнухов. Я ходил за ними каждое утро, хотя подниматься на вершину холма, где они росли, становилось все труднее.

Маленький Джек, пятилетний сын моей дочери Софи, прыгнул в мои объятия, едва не свалив меня на землю. Он был любознательный мальчик, и на этот раз его внимание привлек герб, висевший над входом в постоялый двор. (Конечно, этот постоялый двор был немного больше моего первого. Теперь мы владели четвертью земли, принадлежавшей прежде Болдуину. Как-никак я женат на дочери короля.)

— Расскажи, что означает наш герб. Я спрашивал у мамы, а она послала меня к тебе. Сказала, что ты был когда-то шутом.

— Она так сказала? — Я изобразил удивление. — Ну, если мама так сказала, то это, должно быть, правда.

— Покажи.

Глаза Джека озорно блеснули.

— Показать? — Я взял его за руку. — Хорошо. Но сначала послушай одну историю.

Я повел его к скамейке. С нее открывался прекрасный вид на город, в котором мы прожили сорок лет. Неподалеку была могила Софи и Филиппа, а вокруг расстилались поля подсолнечника.

Я начал с того, что рассказал Джеку о времени, когда у меня не было ничего, кроме небольшого постоялого двора. О том, как однажды через город прошла армия, ведомая отшельником. Рассказал ему о битвах, далеких и близких, и о драгоценнейшей реликвии, на короткое время попавшей мне в руки. О том, как сорок лет назад люди восстали против господ, чтобы добиться свободы для себя и своих потомков.

Внук слушал меня с открытым ртом. А когда я закончил, спросил:

— Так это был ты, дедушка? Ты сделал все это?

— Я. Но не я один. Со мной были Одо, Альфонс и многие другие. В то время дядя Одо был еще не нашим сенешалем, а простым кузнецом.

— А теперь покажи. — Он недоверчиво посмотрел на меня. — Покажи, чему ты научился.

— Чему я научился? — Я дотронулся до усыпанного веснушками носа. А потом, поддавшись внезапному порыву, поднялся со скамейки и подмигнул ему, как бы говоря: «Это будет наша с тобой тайна. Что бы ни случилось, никогда не говори маме».

Я сделал глубокий вдох и задержал дыхание. Я не делал этого тридцать лет. Я согнулся. Господи, сделай так, чтобы я не убился.

— Смотри!

Я подпрыгнул. Высоко. Сделал кувырок через голову. В воздухе. И в тот кратчайший миг тысячи воспоминаний промелькнули в моей памяти. Я вспомнил их всех: Софи и Филиппа. Нико и Робера. Турка. Я сделал это для них. Ради них. В последний раз.

Тяжело, как мешок, я приземлился. На ноги. Все мои кости, казалось, задребезжали. Но я устоял! Я остался цел! Норберт гордился бы мной.

Я посмотрел на Джека. Его глаза блестели, как два солнышка. В них я видел мою прекрасную Эмили. И вдруг он… рассмеялся. Чистым и звонким, как горный ручеек, детским смехом. Что-то встало у меня в горле. Я смотрел на него и думал о том, что смех — самый чудесный звук на свете.

— Вот чему я научился. — Я провел рукой по его длинным, с золотистым отливом волосам и улыбнулся. — Смешить людей. Вот поэтому у нас такой крест. В клетку.

Я взял внука за руку, и мы пошли к дому. Туда, где ждала меня моя королева Эмили. Где в камине пылал огонь.

И у меня был для нее подарок.

Подсолнух.