В ясный, солнечный весенний день Пётр повёз шефу выправленную и ещё раз перепечатанную диссертацию. Рейсы благополучно отправлялись, один за другим, и только челябинские пассажиры томились в аэропорту, прислушиваясь к объявлениям. Рейс откладывали с самого утра и ничего не объясняли. Пётр подошёл к кассе и тихо спросил, тоном заговорщика:

— Слушай, в чём дело?

Девушка ответила ему также тихо: — Челябинск закрыт. Ждут спецрейс с членом чего-то там.

— А когда откроют?

— Никто не знает. Летите в Свердловск. Давайте билет, переоформлю.

В Кольцово Пётр с трудом втиснулся в переполненный автобус и больше часа трясся до вокзала, стоя на задней площадке. Потолкался в очереди и взял билет на ночной поезд. Повезло — достался купейный вагон и, что совсем уж ни к чему, нижнее место. Перекусил в забегаловке на привокзальной площади, постоял на перроне и одним из первых вошёл в вагон, когда объявили посадку. Сел у окна, положил на столик книгу, опёрся о перегородку и закрыл глаза. Полуторачасовой полёт растянулся на сутки. Когда ещё всё утрясётся и можно будет уснуть. С ним поздоровались. В купе вошла женщина, положила сумку на верхнюю полку и села напротив. Достала толстый журнал, раскрыла, посмотрела на тусклый светильник и положила журнал на столик.

— Два совпадения — почти система, — сказал Пётр. Женщина посмотрела на него. — А, «Лучшие годы». Опять в командировку?

— Да. Не улетел. Челябинск закрыт, ждут члена чего-то из Москвы.

— Так вот почему я не улетела. Хотела утром быть дома, всего полчаса лёта.

— Выходит не два совпадения, а три. Это уже точно система. Давайте знакомиться, меня зовут Пётр, Пётр Иванович.

— Ирина, Ирина Владимировна, — в тон ему ответила женщина.

Купе заполнилось. Вошла пожилая пара — дородный старик благообразного вида и сухонькая старушка. Старушка сразу сообщила, что брала билеты за две недели, и ей дали только одно нижнее место.

— Располагайтесь, — успокоил её Пётр, — мне наверху удобней.

Поезд тронулся, дали полный свет. Старик потянулся за книгой.

— Разрешите взглянуть. — «Постаревший отец Фёдор», — подумал Пётр. Старик прочёл вслух: — Леон Фейхтвангер «Иудейская война». Интересуетесь? Сами не из евреев будете? — Старушка потянула его за локоть. — Володя! — «Значит не Фёдор», — усмехнулся Пётр, заметил, что соседка напротив перестала читать, и ответил: — Нет, к сожалению.

— О чём же сожалеть?

— Христос был евреем и апостолы. Хорошая компания.

— Ну да, ну да…, - старушка настойчиво тянула за локоть, и старик замолчал.

Пока собирали билеты и разносили бельё, все молчали. Старики начали устраиваться на ночь. Пётр вышел в проход. Ирина вышла следом.

— Вы это серьёзно? Насчёт Христа и апостолов.

— Вполне. Так гласит Благая Весть, — и, видя, что она не понимает, добавил, — Новый завет. Евангелие.

— Я полный профан в вопросах религии. Ноль знаний. То, что вы сказали, многое меняет.

Пётр покачал головой. — Ничего не меняется. В древнем Риме говорили: «Если давно не было дождя, виноваты христиане» Узнаёте? «Если в кране нет воды…». А вот и чай.

Вагон угомонился, проход опустел. Пётр потянулся, зевнул и вошёл в купе. Женщины спали, старик сидел у столика и смотрел в ночь. Пётр разложил чуть влажные простыни и собрался уже забраться на полку, когда старик заговорил: — Я тут листал вашу книгу. Признаться не читал. У меня давняя неприязнь к её автору — с тех пор как он пропел аллилуйю «отцу народов».

Пётр обернулся. Старик указал рукой на место рядом с собой.

— Присядьте. Поговорим немного, если не возражаете.

— Не разбудим? Может, выйдем?

— Нет, нет. Дамы спят. Мы тихонько. Я, молодой человек, всё ещё живу понятиями прошлого века, а вы человек новой формации, как теперь принято говорить. Однако и вы не чуждаетесь вопросов веры. Или мне показалось?

— Зачем же отказываться от наследства? Вся культура построена на мифах.

— Для вас это только мифы? Вы не приемлете идею Бога?

— Идею — да, а Бога — нет.

— Интересно. Можете пояснить свою мысль?

— Вера иррациональна, а мои суждения насквозь прагматичны. Едва ли вы согласитесь.

— Уважьте старика.

День получился длинный. Пётр устал, хотел спать, бодрился, подавляя зевоту, чтобы не обидеть собеседника.

— Хорошо. С тех пор как иудеи стали поклоняться всемогущей и вездесущей силе, управляющей миром, всякие споры о том, есть эта сила или нет её, потеряли смысл — ни то, ни другое никто никогда не докажет. Усилия учёных — это ведь только желание понять доступное человеческому разуму. А что за его пределами? Всё остальное — изобретение чисто человеческое, по образу своему и подобию.

— Это ваши мысли?

— Нет, книжные. Я просто сформулировал их для себя и успокоился.

— В нашей земной жизни есть и другая сторона учения.

— Есть, — согласился Пётр. — Несбыточная мечта о нашем с вами совершенстве. Разве нельзя ей следовать без страха наказания?

Старик молча глядел в чёрный квадрат окна.

— Завидная уверенность. Я вот жизнь прожил и не пришёл к согласию.

— Одна женщина рассказала мне притчу о безбожнике, который, умирая, попросил позвать раввина. «Нас с вами тревожит одна и та же мысль, — сказал умирающий, — меня — а вдруг он есть, вас, ребе, — а вдруг его нет.» Спокойной ночи.

Утром только успели умыться, поезд замедлил ход в черте города. Старики стали готовиться к выходу. Ирина вышла из купе и стала рядом с Петром. Не отрывая взгляда от окна, Пётр спросил: — Простите за нескромность, вы замужем?

— Нет, — ответила Ирина.

— Я тоже не женат. Система системой, а третьего раза может и не быть. Мы увидимся?

Оба молча смотрели в окно. Старики вышли с вещами. Попрощались.

— Я слышала ваш ночной разговор, — сказала Ирина и вернулась в купе. Знакомые строения, вокзал… Всё. Пётр обернулся. Ирина стояла в дверях уже готовая к выходу. Молча протянула Петру квитанцию за постель. На обороте стояло: спросить врача Ивлеву и номер телефона. Пётр поднял глаза, улыбнулся и сказал: — Спасибо.

В тот же день, ближе к вечеру, Пётр позвонил Ирине. Ему ответил молодой бойкий голос: «Регистратура. Врач Ивлева принимает с утра. Завтра? Тоже с утра. До двух». За час до окончания приёма Пётр уселся в коридоре возле кабинета Ирины, читал и прислушивался к голосам, доносящимся из-за двери. Около двух коридор опустел, Ирина вышла, увидела Петра, поздоровалась. — Мне ещё надо истории болезней заполнить.

— Заполняйте. Сегодня я никуда не спешу.

На улице Ирина спросила: — Так чем вы занимаетесь, что делаете в Челябинске?

— Профессия моя стара, как мир. Я металлург.

— Довольно неожиданно.

— Разочарованы?

— Напротив. В своё время, мама отговаривала меня от поступления в университет, а отец сказал: «будешь всю жизнь жевать чужую жвачку.» Я только сейчас начинаю понимать, что он имел в виду.

— Хорошо сказано. Надо запомнить. И вы стали врачом.

— Да, это у нас семейное.

— Я не ответил на ваш вопрос. Езжу я в Политехнический институт.

Они поужинали в ресторане, и ушли до начала вечерней тусовки. По дороге к её дому говорили, узнавая друг друга. У дома Пётр стал прощаться, спросил: — Мы продолжим знакомство?

— Завтра я сутки дежурю в больнице, — ответила Ирина. — Звоните.

Засыпая, Пётр улыбался, спал без сновидений и проснулся счастливый от радости бытия.

Утром, когда Пётр появился на кафедре, секретарь погрозила ему пальцем. — Вчера четыре раза звонили, вас разыскивали. Вот, я записала: «Здесь все на ушах стоят, пусть срочно возвращается».

— А чего стоят не сказали?

— Сказали. Приехал начальник главка по вашу душу.

Перед отъездом Пётр купил конверты в гостиничном киоске, задумался и написал короткую записку.

«Здравствуйте, Ирина Владимировна! Мне пришлось срочно уехать. Хотел попрощаться, увы… Предложенный вами способ связи может и не лишён романтики, но очень неудобен. Я приглашаю вас вступить в переписку — способ не менее романтичный и удобный: ненужное всегда можно зачеркнуть.

Вкладываю конверт с адресом в надежде, что обратный адрес вы напишете своей рукой. Пётр».

Оставил конверт в регистратуре и поспешил в аэропорт.

Ситуация с быстрорежущей сталью подошла к своему логическому завершению — Госплан, наконец, вмешался и предложил главку объясниться. Угроза потери заказов стала реальной. Прилетел начальник главка, созывали большое совещание, службы готовили предложения. От института ответ должен был держать Пётр. На подготовку остался вечер, правда, особой подготовки не требовалось — представить в выгодном свете то, что сделано и делается. Пётр мыл посуду и рассуждал вслух:

— С точки зрения хозяйственника самое простое и разумное решение передать производство туда, где есть средства производства. А с точки зрения государственного человека? — Он стал вспоминать примеры, когда металлурги принимали неординарные решения. Вспомнил прокатку броневых плит на блюминге, знаменитый профиль для ободьев танковых катков. — Да, но это был особый период. Вот-вот, особый период. Ключевые слова.

За ночь мысли выстроились и улеглись. Начал он своё выступление спокойно.

— Я расскажу о том, что сделано и делается в прокатном производстве. О выплавке и разливке расскажет мой коллега Смолин. Нагрев слитков перед прокаткой мы теперь контролируем снаружи и изнутри, — Пётр улыбнулся и коротко рассказал о результатах. — Это то, что сделано. В Институте стали разработан новый метод моделирования прокатки. Сейчас они моделируют наш маршрут прокатки слитков. Скоро мы узнаем, где и почему создаются условия для образования внутренних дефектов. Если у вас есть возможность ускорить эти работы, — обратился он к начальнику главка, — вы нам очень поможете.

Вчера, когда мне сказали, что надо подготовить материалы для Госплана, я попробовал сесть в кресло ответственного товарища и задал себе вопрос: зачем мне все эти технические подробности, когда можно одним росчерком пера решить вопрос и закрыть проблему?

— Ну, знаете! — не выдержал главный технолог.

— Потом я стал искать аргументы, которые могут убедить его проявить терпение и дать нам возможность доработать технологию. И я вспомнил эпизод из недавней истории, когда во время войны понадобилось много броневых плит и блюминг спас положение. Всегда надо иметь резервную технологию, тем более, что один блюминг без особого напряжения заменит все молота. Госплан, надо полагать, мыслит государственными категориями. Это преамбула, а к ней можно приложить план технических мероприятий с конкретными сроками.

Петру поручили подготовить общую программу работ и отстаивать её в Госплане, если потребуется.

— Ловко ты меня подставил, — сказал Смолин, вручая свой план. Пётр широко развёл руки. — Сам понимаешь…

Здравствуйте, Пётр Иванович! После некоторого раздумья я решилась ответить на ваше письмо. Писать я не люблю и не умею, хоть и занимаюсь этим каждый день. Как говорит доктор Рафалович, если хочешь узнать человека, познакомься с его семьёй. Вот и расскажите. Ненужное можете зачеркнуть. Ирина.

Здравствуйте, Ирина Владимировна! Хорошо, что решились. Спасибо. Это мой первый опыт переписки. Я не знал, что письма так сближают людей (я о себе, конечно). Думаешь, что написать, думаешь, как написать, думаешь о том, кому пишешь.

Начну понемногу рассказывать о себе и ждать, что вы ответите мне тем же. Вам не представится возможность воспользоваться советом вашего доктора. По части семьи я стерилен. У меня никогда не было семьи: ни хорошей, ни плохой — никакой. Этот факт должен насторожить девочку из хорошей семьи, поэтому я спешу сообщить его, чтобы у вас было время привыкнуть и сделать выводы. Я приму любые. Привет доктору Рафалович. Пётр.

Добрый день, Пётр Иванович! Получила ваше суровое письмо. Прочла по дороге на работу и поняла, что невольно допустила бестактность. Простите.

Есфирь Соломоновна Рафалович — моя мама. Она детский врач, я пошла по её стопам. Ивлев Владимир Андреевич — мой отец, хирург божьей милостью. Они встретились на «дорогах войны», поженились и родили троих — меня и двух моих братьев.

В пятьдесят третьем, во время дела врачей, маму уволили. Телефон звонил с утра и до вечера, спрашивали доктора Рафалович. Мама к телефону не подходила, я снимала трубку и выслушивала добрые и злые слова. С тех пор я знаю, что добрых людей больше, а маму зову доктор Рафалович. Маму восстановили и, когда она вышла на работу, встретили аплодисментами. Вы уже знаете, что жили мы не в Москве, а в Магадане. Родители по своей воле поселились в Магадане и живут там по сей день.

Продолжу, раз уж взялась писать о себе. На третьем курсе я вышла замуж. Через два года развелась. Причины — всего понемногу. Немного пил, немного гулял, немного врал и не видел в этом ничего дурного. Я теперь осторожно выбираю знакомства.

Вот и у вас есть материал для осмысления. Желаю успеха. Ирина.

Здравствуйте Ирина Владимировна! Если письмо показалось вам «суровым», извиняться должен я. Возможно, вас смутили обстоятельства, открывшиеся в моём письме, а я уже давно расстался с сиротскими комплексами и научился ценить независимость. Обиды нет. Я и не жду от вас ничего подобного.

К сожалению, мне опять надо срочно уехать. На этот раз в Москву. Оттуда и продолжу. Может показаться, что я большой любитель командировок. Вовсе нет. Просто у меня сейчас, я бы сказал, беспокойный период. Надеюсь, скоро он закончится. Пётр.

P.S. Есфирь Соломоновна! Какое сочетание!

Добрый вечер, Ирина Владимировна! Здесь вечер. Четыре года тому назад я разыскал свою мать, Полину Ивановну Коваль, и восстановил цепь событий, приведших к затянувшемуся недоразумению. А до этого я жил с паспортом на имя Зисмана П.И., 1938 года рождения, еврея. Вы, наверное, постесняетесь спросить, как мне жилось в евреях. Скажу только, что получил прививку от антисемитизма, а со временем выработался стойкий иммунитет. Думаю, он мне ещё пригодится. Тогда же я решил узнать, кто такие евреи, начал читать и до сих пор не могу остановиться.

Это письмо — сплошные недомолвки. Пишу его стоя, на почтамте. Завтра надеюсь улететь домой и застать там ваше письмо. Пётр.

Добрый день! Раз уж вы взялись просвещать меня, ответьте: какое сочетание? Ирина.

Здравствуйте! Я уже дома. Скоро буду в Челябинске. С удовольствием отвечу на все вопросы, тем более, что тема эта меня по-прежнему занимает. Пётр.

Неожиданно приехал аспирант из Института стали и рассказал, что у них возникла идея, они проверили её на модели, получили обнадёживающие результаты и теперь хотели бы проверить их на практике. Идея была заманчивой и понятной. Сомнение вызывала практическая сторона дела, и Пётр предложил посоветоваться с операторами блюминга.

Перед вечерней сменой собрались в конторке старшего мастера. Пётр коротко изложил суть дела. Старший мастер сказал: — Думай, Федя, думай. — Операторы рассмеялись, а Пётр положил перед ними листок с новым маршрутом. Старший из них, едва взглянув на листок, подвинул его к напарнику, перевёл взгляд на Петра и сказал: — Пойдёт. Не совсем так. Ну, увидите… — Решили испытать новый маршрут на двух слитках. Договорились встретиться в конце смены. По дороге Пётр спросил старшего мастера: — Который из них Фёдор?

— Фёдор в другой смене. Сейчас расскажу. В прошлом году зимой эпидемия гриппа была. Помните? Полцеха сидели на больничном, операторы работали без подмены, а тут, в аккурат, у Феди сын родился. Сели они с напарником отмечать и не вышли в свою смену. Диспетчер дал машину, поехали их искать. Еле достучались. Выползают сонные, опухшие. Насилу сообразили, что к чему. Федя и говорит: «Сейчас опохмелимся и поедем». Я начал было возражать, заспорили: я своё, они — своё. Напарник предложил: «Давайте по-честному. Бросим жребий». Спрятал за спину бутылку и смотрит на Федю. Тот почесал затылок и указал на левую руку, а напарник ему: «Думай, Федя, думай». Так и пошло. Если чего надо сообразить: «Думай, Федя, думай».

— И чем кончилось, — спросил Пётр.

— А ничем. Распили бутылку. Пришлось всю смену простоять у них за спиной, но обошлось — проехали на «автопилоте».

В самом конце смены операторы аккуратно «протащили» опытные слитки. Старший мастер осмотрел торцы блюмов, поднял сразу два больших пальца и предложил: — Давайте целую плавку пропустим.

— Для сравнения лучше две по половине, — сказал Пётр.

— Ладно, — согласился старший мастер, — с утра и начнём.

Аспиранту Пётр сказал: — Составим акт, и можешь ехать домой подводить научную базу. Не надо стоять у них над душой. Они сами доведут маршрут до ума. Эффект за мной. Я помню.

Не сразу, не гладко, но проблему удалось решить. И даже раньше, чем обещали Госплану. Пётр использовал передышку: взял оставшийся отпуск, сдал экзамены и закончил диссертацию.