Трактор — первое слово, в котором Павлик твёрдо произнёс «эр». Стараясь не вспугнуть двухлетнего сына, неловко листавшего книгу, Ирина записывала радостные восклицания: «О, масосвал! Бетонка-мешалка!» И только автобус он уважительно называл «бабо».

Два случая обратили на себя внимание.

— Дети, — сказала Ирина, — наполним термос сладким чаем…

— Наделаем шарманчиков… — подхватила Катя.

— Пойдёмте, пойдёмте! — запрыгала Маша. Павлик насупился и молчал.

— Павлуша, ты идёшь с нами? — ласково обратилась к нему Ирина.

— А тракторы там будут? — серьёзно спросил Павлик.

В лес Ирина ходила с определителем растений. По дороге она и Катя называли все опознанные уже цветы и травы, Маша повторяла за ними, а Павлик молчал. — Тётя Ира, — кричала Катя с другого конца поляны, — а этот как называется? — Они опускались на траву и начинали листать определитель. — Павлик, Машенька, смотрите — лесная герань. — Павлик скосил глаза, отвернулся и сказал: — Вентилятор.

Мы вчетвером отправились в кино, оставив детей на маму. Моя мама не рассталась с книгами нашего детства. Она их подклеивала, сшивала или отдавала в переплёт.

— Будем читать про доктора Айболита. Идите сюда, садитесь рядом. Павлик, ты идёшь?

— Не хочу доктора Айболита, хочу трактор Айболит.

Мама не растерялась. — Хорошо. Будем читать про трактор. Жил был трактор. Он был добрый. Звали его Айболит. И была у него злая сестра, которую звали Варвара.

— У тракторов сестров не бывает, — сказал Павлик. Слез с дивана и занялся кубиками. Маша опустилась рядом, стала подавать ему кубики, и они завели им одним понятный разговор из жестов и междометий.

Со временем эта зависимость начала беспокоить нас. Маша росла молчуньей, оживала и щебетала только с Павлом. — Что ты ходишь за ним, как хвостик? — раздражалась Зинуля. Маша молчала, радостно улыбалась, завидев Павлика, и бежала ему навстречу. У нас не было выбора, и они ходили в один детский сад, в школе мы их разлучили — определили в разные классы.

Однажды летом они пропали. Играли во дворе под присмотром Кати и пропали. Пётр искал их между домами, мы с Катей аукали в лесу, Зинуля побежала к трамвайной остановке. Не найдя детей во дворах, Пётр остановился и попытался представить, куда они могли пойти. Вспомнил, что на краю квартала закладывают новый дом, и поспешил на стройку. Он рассказывал, что когда увидел две фигурки у котлована, натянутая струна лопнула и на мгновенье силы оставили его. Дети смотрели, как работает экскаватор, Павлик комментировал, Маша слушала.

Зинулю разыскали у гастронома, где она расспрашивала прохожих о девочке в цветастом сарафанчике и мальчике в яркой рубашечке. Зинуля перевела дух и принялась за Катю: — Знаю я тебя. Уткнулась в книгу, детей проморгала. Небитая потому что!

Надо было срочно перевести стрелку, и я спросил: — А ты битая?

Зинуля переволновалась и устала, пошла медленней, сказала спокойно:

— Пороть — не пороли, а затрещинами награждали. Маленькая была — летала, постарше стала — научилась держаться на ногах. До сих пор не понимаю, зачем они ребёнка завели.

Я представил, как эти два мастодонта… открыл, было, рот… Зинуля замахала на меня руками.

— Знаю, знаю. Только скажи…

— Я тоже знаю, — отважилась Катя.

— Скажи, если знаешь, — повернулась к ней Зинуля.

Катя посмотрела на меня, ища поддержки. — Несчастный случай?

— Папина дочь, — вяло сказала Зинуля и пошла вперёд.

Виновники переполоха сидели, насупившись, в ожидании неприятностей. Их настроение передалось Танечке, она тоже нахмурилась и молчала.

— Какого чёрта вас туда понесло? — начала Зинуля с порога. — Твоя идея? На месте твоего папаши я бы всыпала тебе по первое число, чтоб неповадно было. А у тебя что, своих мозгов нет? Чего расселась? Марш домой!

Маша послушно сползла с дивана. Павлик придержал её. Встал сам, подошёл к нам. — Она не виновата. Я позвал её.

— А отказать тебе она, конечно, не могла. Хорошенькое начало. А если завтра ты ещё что-нибудь придумаешь?

— Завтра не придумаю, — обещал Павлик.

— Ну спасибо, успокоил. Чего стала? Иди домой. — Сказано это было уже другим тоном. Маша проворно подбежала к Кате и дала ей руку.

Расстилая кровати перед сном, Ирина увидела под подушкой Петра неровно оборванный по кругу клочок бумаги. Прочитала, села на кровать и позвала Петра. На одной стороне клочка нетвёрдой детской рукой, печатными буквами было выведено: «Черныя метка», на другой — «Если Пашку будеш бидь тибеж хуже буид.»

Пётр обнял жену. — Счастливые мы с тобой люди.

Предупреждение о недопустимости превышения полномочий он запаял в прозрачную плёнку и носил с собой в бумажнике вместе с документами и фотографиями дорогих лиц.

Невостребованность — трагедия многих инженерных судеб. Партийные выдвиженцы, поставленные принимать решения, боялись браться за что-нибудь серьёзное без указания свыше, свято, как аксиому, блюли правило: инициатива наказуема.

После фиаско с биметаллом Пётр изменился, на работе не задерживался, спешил домой. Он и раньше много времени проводил с детьми, но партнёрские отношения с сыном начали складываться только сейчас. И снова внешне всё осталось по-старому, «часы заводились» — и только. Рутина исполнялась почти автоматически, надёжно покоилась на трёх китах: опыт, знания, авторитет, а творческий ручеёк иссяк, журчание мысли смолкло. Прошло два года прежде, чем я понял, что Пётр взял таймаут и всё это время присматривался, искал независимую свободную нишу на будущее. Недавно я прочитал слова Эндрю Уайлса — математика, доказавшего Великую теорему Ферма. «Необходимо действительно не думать ни о чём, кроме проблемы, полностью сосредоточиться на ней. Затем вы должны остановиться, после чего, насколько я могу судить, наступает период релаксации, во время которого вступает в игру подсознание, и в этот момент к вам приходит новая идея.» Новая идея оказалась одинаково приспособленной к агонии «развитого социализма» и к смутному времени перехода к рынку, который каждый понимал по-своему.

Расстаться с привычкой думать не легче, чем бросить курить. Ирина где-то вычитала, что подростковый возраст без увлечений подобен детству без игр, и привычка пробила новое русло. Увлечение деревом началось с просьбы жены и дочери установить за окном кормушку. Дети собрали в лесу сухие ветки, Пётр выстрогал ровные брёвнышки, Павлик собрал кормушку в виде сруба с односкатной крышей. Первыми кормушку освоили воробьи, синицы слетались на сало, зимой частыми гостями стали снегири. Ирина и Танечка садились в глубине комнаты и тихо переговаривались, пока в кормушке хозяйничали яркие красавцы и их скромные подружки.

На зимних каникулах Пётр повёз Павлика в Ленинград показать Этнографический музей и несколько залов Эрмитажа. Случайно они попали на выставку работ по дереву и, очарованные, решили попробовать свои силы. Это Павлику захотелось попробовать, а для Петра попробовать означало сделать. Серафима Ильинишна раздобыла всё, что нашлось в городе, заказала недостающее по межбиблиотечному абонементу и попрощалась: «Пора и честь знать». Пётр принёс домой готовальню, купил небольшую чертёжную доску, и вместе с Павлом они принялись превращать книжные рисунки в чертежи, обсуждали и вычерчивали круглые стамески различной кривизны, клюкарзы и косячки. Пётр увлёкся, попутно рассказал историю железа, потом булата и так, беседуя, они закончили свой труд.

Что-то нашлось в магазинах, что-то Пётр собственноручно выточил и отфрезеровал.

— Дурью маешься? — спросила Зинуля, когда Пётр отдал ей резцы и попросил закалить.

— Маюсь, — ответил Пётр, — кризис среднего возраста.

Резцы Зинуля закалила, Геннадий и Михаил довели лезвия.

— Ещё чего надо будет — заходи, — предложил Геннадий.

— Не забывай рабочий класс, — напомнил Михаил.

— Вас забудешь. Самому иногда хочется бросить всё и податься назад в токаря.

Михаил рассмеялся. — Посидеть бы. Да где посидишь? Сейчас и пива то не найти.

Геннадий сказал серьёзно: — Не дури, Петя.

После резцов занялись деревом. В хозяйственных магазинах выбрали липовые и осиновые разделочные доски и приступили к коронному номеру программы. Творческий ручеёк в своём новом русле нашептал Петру идею придать липе вид ценных пород. Дома, на газовой плите, они пропитывали образцы разными маслами, определяли время выдержки, подбирали цвета — от нежного палевого до густого коричневого. Образцы полировали на срезе и допытывались у домашних:

— Нравится? Так лучше? А так?

Свою первую композицию они подсмотрели на выставке, собрали понравившиеся им элементы чужих работ в одном рисунке. Тут уж первую скрипку играл Павлик — рисовал он явно лучше отца. На поле доски рельефно выступали три колокола — большой и два поменьше по бокам. От колоколов в теле доски утопали полукруглые жёлоба, а в них висели ложки с ручками в виде плетёных канатов и черпаками в стиле колокольных языков. Из книг, подобранных Серафимой Ильинишной, они узнали о «золотой пропорции» и следовали ей по дороге от рисунка к чертежу. Тогда же всех нас заинтриговало связанное с ней мистическое число «фи», но удовлетворили мы своё любопытство лишь спустя много лет, когда застряли в мировой паутине и остались там навсегда.

На подготовку ушла зима. Весной, когда на заводе заправили свежим вапором ванну для отпуска валков, Пётр опустил в неё две липовые доски. Вскоре выяснилось, что большая часть стамесок не нужна, появились любимые резцы и ручки, которые они приспосабливали под свои ладони.

Я продолжал тиражировать прутки с каналами. Зинуля наводила порядок на ремонтных заводах «Сельхозтехники» — писала инструкции по термообработке, подбирала стали, наилучшим образом подходящие для условий эксплуатации той или иной детали, в сомнительных случаях советовалась с Петром, и он отвечал ей, не отрываясь от деревяшки. После колоколов у них с Павликом начался новый «бзик» — большерогий олень, он же мегалоцерос. Пётр разыскал рисунки художника-анималиста К.Флерова, увеличил их из книг, перенёс на доски, и тут произошло первое из цепи событий, вернувших его в прежнее русло.

В прутках с внутренними каналами специалисты разглядели возможность нетривиальной развязки различных технических узелков. Менялись марки стали, число и расположение каналов, а однажды, мы изготовили небольшую партию прутков из нержавеющей стали с шестью каналами для жидкостей и газов. Так оно и шло по накатанной дорожке, пока про нас не вспомнил заказчик хитрой сварочной проволоки. На этот раз, минуя субординацию и секретность, они пожаловали сами и сразу заявили: — Подпишем любые бумаги. Мы знакомы с вашими работами по свёрлам, но у нас особый случай. — Они переглянулись. Старший кивнул. — Нам надо проделать глубокие отверстия в сплаве, который не поддаётся механической обработке. Единственная возможность — электроэрозия. До определённой глубины способ работает, потом возникают трудности с удалением продуктов эрозии, медный электрод теряет форму и все усилия идут насмарку. Мы пришли к выводу, что выручить нас может только электрод со спиральными каналами.

Пётр указал на меня. — Вот главный специалист по каналам. Что скажешь?

Я пожал плечами. — Наша технология здесь не подойдёт. Это совершенно новая работа.

— Сколько метров вам надо? — спросил Пётр.

— Совсем немного. Для начала с десяток метровых электродов вполне хватило бы.

— Даже если мы сообразим, как вам помочь, в этом году у нас уже не примут заявку на материалы.

— За этим дело не станет. Доставим самолётом.

— Хорошо. Мы подумаем. Встретимся завтра и решим как быть. Вы устроились?

— Не беспокойтесь. О нас позаботятся.

— О них позаботятся, — сказал я, когда гости ушли, — доставим самолётом…, конфет бы хороших привезли Машке на день рождения.

— Намекни. Доставят тем же самолётом.

— Да ладно. Это я так, со злости. Ну и что ты им завтра скажешь?

— Садись. Успокойся. Задачка эта проще пареной репы. Ещё когда мы только искали подходы к пруткам с каналами, я придумывал альтернативные варианты, отбрасывал их один за другим и записывал, на всякий случай, а электроды — это как раз тот случай. Помнишь шлицевые валы? Сейчас нас интересуют не шлицы, а пазы между ними. Изготовим прутки с двумя, тремя или четырьмя пазами, не думаю, что им надо больше, закрутим, вставим в трубу и всё вместе протянем через фильеру. Труба обожмёт пруток и образует каналы. Всё можно сделать, не выходя из лаборатории. Потом, понятно, выправить, продуть и намекнуть про конфеты.

Про конфеты намекать я не стал, а сами они не догадались.

Доску с первым оленем Пётр повесил над столом в кабинете. Пропитанная вапором, атласная на ощупь древесина сыто лоснилась на боках и рогах красавца. Зинуля гладила оленя, как котёнка. — Я тоже хочу такого, Петя, ну пожалуйста. — Она повесила доску на видном месте и всем, кто приходил к нам, доверительно сообщала: — Пётр Иванович вырезал. Здорово! Правда? — Последний, третий, олень предназначался в Варшаву, как бы в благодарность за перевод. Ещё две доски, сработанные Павликом, красовались над таниной и машиной кроватями. Больше оленей не предвиделось. На смену им пришли другие заботы.

Пётр ещё возился с последней доской, как вновь пожаловали гости.

— Мы не знаем всех ваших возможностей… Вы нас здорово выручили, и мы подумали…, словом, теперь нам нужны квадратные электроды. Неожиданно для меня Пётр сразу согласился. — Хорошо. Сделаем вам квадратные электроды, только канал будет один. Согласны?

Гости переглянулись. — Вы что же, можете изготовить электрод любой формы?

— Насчёт любой не задумывался, а любой выпуклой, пожалуйста.

— Полукруг, шестигранник?

— Вот изготовим квадратный, проверите его в работе и пожалуйста, можете заказывать.

— Как рассчитываться будем?

— Это уже ваша забота. Борзыми не берём.

Посмеялись, поболтали о том, о сём, и гости уехали. Я остался и выжидательно смотрел на Петра. Он открыл сейф, достал толстую тетрадь.

— Смотри. Не думал, что пригодится. Берём квадратный пруток, закрепляем с одного конца ленту нужной толщины, плотно обматываем пруток этой лентой с каким-то шагом и закрепляем ленту на другом конце прутка. Обмотанный пруток вставляем в квадратную трубу и далее всё, как в прошлый раз.

— Трубы подходящей не найти.

Пётр рассмеялся. — Доставят самолётом. А нет, так прокатаем из круглой. Давай, сочиняй договор, а я займусь размерами.

Когда я позвонил и сообщил, что электроды готовы, на другом конце провода произошла заминка, трубка перешла из рук в руки, и я услышал:

— Там у вас со снабжением не густо, может прислать чего-нибудь? Не стесняйтесь. Мы у вас в долгу.

Я попробовал отшутиться: — Грузите апельсины бочками.

— Вас понял.

В назначенный день я отвёз в аэропорт ящик с электродами, а взамен получил посылку с конфетами, апельсинами, сервелатом и бутылкой хорошего коньяка.

— Надо бы расплатиться, — сказал я Петру.

— Уже расплатились. Они получают награды, а ты только моральное удовлетворение. Отдай коробку женщинам, пусть разделят в лаборатории, и не грызи себя.

Делить не стали. Устроили междусобойчик.