В конце сентября Пётр снял пустую квартиру на северной оконечности Кирьят-Шмоны, оставил посреди салона сумку с вещами первой необходимости и пошёл пешком к месту работы на южном выезде из города. Сорок минут в спокойном темпе вдоль цветников и финиковых пальм. Туда и обратно километров семь, десять тысяч шагов — японская норма.

— Уверен, тебе понравится, — обнадёжил он Ирину по телефону, — сразу за домом горы и лес, бомбоубежище рядом с домом, дверь открыта, — и добавил на иврите: — Будет хорошо.

Из письма Ирины. «В квартире три комнаты: салон, спальня и комната безопасности — небольшое окошко, забранное стальными жалюзи, напоминает амбразуру. Смотрит оно как раз туда, откуда и летят «катюшот» — так ласково и зловеще это звучит на иврите. Шмона лежит на стыке трёх границ, гостинца можно ждать от любого соседа.

Всей мебели я застала две вещи: телефон на полу и поролоновый матрасик под окном. Второго у нас пока нет, обошлись сложенным вчетверо одеялом для Петра, а свою лежанку он галантно уступил мне. Разорились на маленькую газовую плитку, знакомый вам кипятильник привезли с собой. Так будем жить до первой зарплаты. Пётр пошёл в лавку, я лежу на матрасе, бумага на полу, пишу письмо и всё думаю, что делать с собой.

Квартира сквозная. Одни окна выходят на горы Нафтали, что отделяют нас от моря, другие — на зелёную долину Хула, выгоревшие Голанские высоты и гору Хермон с застрявшими на вершине облаками. Скоро спадёт жара, пойдут дожди, поднимутся травы — начнём ходить».

«Technological Enterprises Initiation Center Ltd.», задуманный, как своего рода инкубатор технологических инициатив, — «теплица» в обиходе — Дрор Порталь организовал по правилам, усвоенным в Штатах. Проект начинался с регистрации новой фирмы, назначения Совета директоров и создания представительских атрибутов. Согласно всё той же логике, чтобы проводить свою бизнес-стратегию и держать руку на пульсе, в каждом проекте Дрор держал человека, призванного выполнять его указания и продвигать проект на рынок. В проекте Петра этим человеком оказался Рами Нир — приятного вида парень, кибуцник, десантник, отец троих детей, обладающий многими достоинствами, кроме знаний и опыта в деле, которое ему было поручено.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил Рами сразу же после знакомства. Пётр указал на смявшуюся в сумке рубашку, сказал в шутку: — Утюг.

Сел на единственный в комнате стул, разложил на коленях бумаги и принялся составлять подробный план действий.

— Что ты пишешь? — спросил Рами.

— Диспозицию, — полушутя ответил Пётр. Парень кивнул и исчез.

Во второй половине дня стараниями Рами пустая комната превратилась в благоустроенный оффис с компьютером, средствами коммуникации, утюгом на столе Петра и улыбающимся Рами за таким же столом напротив. — На складе в кибуце полно ненужных вещей. Нет проблем. Говорил Рами на простом бытовом иврите, и очень скоро Пётр перестал переспрашивать. Демократию Рами понимал конкретно: — Я могу выйти на улицу и кричать, что глава правительства дурак? — и отвечал себе, — Могу. — Пётр проникся симпатией к этому простому, энергичному парню, на все вопросы отвечавшему: нет проблем.

Пётр составил подробное техническое задание на проектирование FDS Family, Рами разослал его проектантам, и вскоре пришли ответы. Не задавая вопросов, не вдаваясь в подробности, фирмы запросили полгода и тридцать тысяч долларов с небольшими отклонениями в обе стороны. Быстрота и схожесть ответов озадачили Петра: профессионализм или пофигизм? Эту дилемму он так никогда и не смог разрешить, сталкиваясь постоянно и с тем, и с другим, пока не привык. Финансовые вопросы Дрор решал демократическим путём на очередном заседании Совета директоров, где он доминировал, и закреплял свою волю протоколом. Заметив однажды скептическую улыбку Петра, он предложил вписать его особое мнение.

— Зачем, — ответил Пётр, — ты с самого начала разделил наши функции: рынок твой, техника моя. — И, чтобы не отстраняться полностью, добавил:

— Результат общий.

Дрор уже готов был согласиться с запросами фирм, оставалось решить, кому отдать предпочтение, когда Пётр предложил получить полный комплект чертежей за три тысячи долларов и не через полгода, а значительно раньше. — Документацию можно купить там, где я работал, а откорректирую чертежи я сам.

Дрор задумался. — Государство выделяет деньги, чтобы они работали внутри страны.

— Может лучше, если они будут работать внутри проекта?

— Я попробую, — неуверенно сказал Дрор.

Пётр позвонил в Ижевск.

— Здравствуй, Зинуля. Рад тебя слышать.

— Привет, Петя. И я рада.

— Как вы там?

— Стою у плиты, тем и живём. Работы нет. Отправили в отпуск без содержания.

— Фирма ещё жива?

— А чёрт её знает! Муженька моего спроси. Ему теперь делать нечего. Коржи отвезёт, муку привезёт и сидит целыми днями, бумагу переводит.

— Особенно не дави. Ему тоже не сладко.

— А мне? Кому сладко, тех в иномарках возят. Ладно. Чего это я? Сами-то как? Кровать купили?

— Купили. Дело есть. Где твой писатель?

— Коржи повёз. Вернётся через час. Как представлю Павлика в железной коробке, дышать нечем становится, воздуха не хватает.

— Не переживай, ему хватает. Позже позвоню.

Адвокатская контора, обслуживающая «теплицу», подготовила договор на шести листах. Одной только интеллектуальной собственности посвятили целую страницу. Рами, непринуждённо болтавший на английском, отдал договор Петру со словами: — Извини, не могу прочитать. Другой язык. — Пётр перевёл договор, вместе с Рами выяснил в банке процедуру оплаты и снова позвонил в Ижевск.

«Сопушки» ещё теплились — доделывали последний заказ без видов на новые. — Дай мне номер факса, — инструктировал меня Пётр, — открой валютный счёт, узнай в банке реквизиты…

Я записал, прочитал и спросил растерянно: — На какие шиши? Где этот факс?

— Посоветуйся с Викторией. Завтра позвоню.

Нельзя сказать, что совет удивил меня. В отличие от нас, новые времена не обескуражили Викторию. «Была бы я лет на двадцать моложе, — повторяла она, — завела бы свечной заводик, купила бы компьютер в карты играть, Бише кисок показывать…» Там же, где в советские времена она добывала хорошую бумагу для наших диссертаций, а в постсоветское время получила неограниченный заказ на коржи, ей предоставили факс и назвали человека из банка, который «всё устроит и с таможней поможет» — не за красивые глаза, разумеется. И всё закрутилось, а когда начало раскручиваться, мы оказались в новом качестве, с новыми заботами и при деле. Но всё по порядку.

Виктория получила письмо. «… Пишу наспех. Петя рассказал мне о деньгах, и я подумала, что неплохо бы вам открыть свою пиццерию. Здесь они на каждом углу. Иногда кажется, что кормильцев больше, чем едоков. Я разыщу для вас средиземноморские рецепты, пришлю пахучие специи — уже узнавала, цены доступные. Возьми это дело в свои руки. Зина будет тебе хорошей помощницей, а там, глядишь, войдёт во вкус и пойдёт дальше.

Живу вахтовым методом. Пять дней посещаю медицинский ульпан в Хайфе, на выходные еду в Шмоньку. Пошли дожди, и поднялась навстречу зелень. Большими пятнами среди камней цветут цикломены. Павлик подарил мне ботанический словать на трёх языках, включая, русский, ношу его с собой и осваиваю местную флору. Удивительно, как много живности в этих насаженных лесах. Пробегают небольшие грациозные олени с детёнышами, сбрасывают длинные острые иглы дикобразы, Рики-Тики-Тави волокут свои хвосты через дорогу, на камнях греются черепахи, безмолвно созерцающие наше мельтешение, смотрят на тебя тусклыми глазками — вас тут не было и не будет, а мы ещё поживём.

Зима пришла без осени. Не было щемящих душу красок. Всё. Хватит. Начну препарировать себя, разойдусь…»

Наведалась к нам Виктория. — Вчера хотела зайти. Биша не пустил. Только стала одеваться, хвост трубой, заходил кругами по комнате и упал замертво у порога. Мне его жалко стало. Сняла платье, надела халат — ожил, прыгнул в кресло и смотрит укоризненно.

— Нахал он у тебя, — возмутилась Зинуля.

— Нет. Деспот. Привык, что вечерами я дома. Его время. Я по делу. Денежки пришли?

— Ну, пришли, — насторожилась Зинуля.

— «Есть мнение» открыть пиццерию. Пока небольшую. Столиков на пять. Там видно будет…

Зинуля оживилась. — А что, идея. Всё лучше, чем дома у плиты торчать. Так не дадут же!

— Дадут. Есть «крыша». Номенклатура бывшая. Народ хваткий, не опустили руки, как некоторые, — выразительный взгляд в мою сторону.

— Чем расплачиваться будем? Пиццами?

— Пока ничем. Присмотреться хотят. Помещение, столики, печи, всякий шурум-бурум за наш счёт.

Они распоряжались деньгами фирмы, как своими, и мне нечего было возразить. Торговать я не хотел, не умел, не мог. Я догадывался какую роль мне отведут — извозчика. Хорошо ещё, если купят приличный автомобиль. Зато у меня будет много свободного времени, и я, на правах спонсора, с чистой совестью займусь тем, чем всегда хотел: не чертить — писать. Опыт семейной жизни научил меня хранить до поры до времени свои маленькие тайны. В договор Пётр вставил пункт и пометил его при переводе: «Исполнитель обязуется выполнить шефмонтаж и наладку ниже перечисленного оборудования. Проезд к месту выполнения работ оплачивает Заказчик». Преподнесу им сюрприз, когда придёт время.

— Прошу учесть, чей стартовый капитал, — выпалил я не к месту. Они уже подсчитывали что-то за столом и даже не обернулись.

Я ушёл в комнату Маши, сел за её стол, закрыл лицо ладонями и занялся самоедством. Пустота. Её заполняли дети, друг, работа, а когда всё это ушло, остались два немолодых, чуть не сказал чужих, человека, связанных детьми и прожитой жизнью. Каждое утро я расстилал простыню на ковре, с удовольствием выполнял асаны, обречённо принимал позу лотоса, зная, что как только остановлю поток непроизвольных мыслей, место просветления займёт глухая досада. Я отвлекал себя, вспоминая умиротворяющие мелодии, шелест листьев, журчание воды на перекате — всё напрасно. Я давно уже не медитирую. Что таить, в молодые годы во время утренних велосипедных размышлений я не раз говорил себе: «Встань и уйди. Освободись». И всякий раз мамин голос останавливал меня: «С детьми не разводятся». Я вскидывал велосипед на плечо, подымался по лестнице и начинал новый день.

— Хорошо написано, — сказал Пётр, прочитав обзорную часть моей диссертации.

— Это моё, — согласился я, — дальше пойдут выкладки, и я буду тащить себя за волосы. Всю жизнь занимаюсь не своим делом.

— Ремесло нас кормит. По крайней мере, мы не жуём изо дня в день чужую жвачку. Утешайся — Спиноза шлифовал стёкла и писал в стол, по нынешней терминологии. — Мы ещё покрутились вокруг этой темы, пошутили и забыли. И вот теперь я вспомнил.

— Папа! Что ты тут делаешь? — Маша смотрела на меня, ждала ответа. Я убрал руки, повернул к ней лицо. Что-то она прочла на нём, подошла, стала рядом.

— Сиди, пожалуйста.

— Виктория у нас. Они хотят открыть пиццерию. Я вспоминал тут у тебя всякое разное, гадал, что нам делать в этой новой жизни. Ты хоть знаешь? Маша подалась ко мне, я обнял её.

— Я хочу быть с ними, — и очень тихо, — тебе их тоже недостаёт.

Получив разрешение, я зачастил в комнату дочери. Она освободила для меня нижний ящик стола, я перенёс туда бумагу и пару моих настольных книг. Вечерами дверь в её комнату была наглухо закрыта. Я поглядывал на дверь и думал о золотом ключике. Я знал, где он хранится, надеялся, что только до поры. Папа Карло нарисовал очаг на куске старого холста, я же достал бумагу, накрыл её ладонями и стал смотреть в окно.

В истории с приобретением чертежей крайним оказался Пётр. Он хорошо знал работу конструктора, но никогда им не был. Его идеи и чертежи доводили другие, чей кропотливый и методичный труд он ценил и недооценивал. Менять надо было всё — от подшипников и до крепежа, не говоря уже о крупных покупных изделиях. Когда Пётр понял, что его ждёт, он не пришёл в отчаяние и не окунулся с головой в работу, ушёл в эвкалиптовую рощу, кружил среди деревьев, ждал, пока подспудно зреющее решение окрепнет, утвердится и настанет время действовать.

С первых дней работы в «теплице» Пётр приглядывался к компьютеру. Возможности, заложенные в графические системы, развязывали руки при проектировании калибровок — длительная вспомогательная работа по определению площадей, периметров, координат центров тяжести и так далее, выполнялась мгновенно. Дизайнеру оставалось творчество, и он уже начал подумывать о методике на базе открывшихся возможностей. Хотелось побыстрей разделаться с чертежами, запустить машины в производство, сесть за компьютер и, не спеша, обложившись книгами и пособиями, отправиться в путь. И это только начало. Как мечта, маячил интернет. Он вернулся за свой стол, попросил Рами связаться с поставщиками, получить каталоги по списку, спросил, ожидая услышать обычный ответ:

— Можешь установить Автокад?

Рами задумался на минуту. — Позвоню приятелю.

— Спроси, нет ли у него пособий на английском.

Зима девяносто четвёртого была дождливой. Пётр купил большой зонт и вышагивал свою японскую норму по пустым улицам. По дороге домой, он зашёл в тесный «русский» магазин, заполненный современным чтивом, кассетами и непременной теперь литературой по компьютерам — оригинальной и переводной, отыскал самоучитель по Автокаду и справочное руководство.

— Можете отложить на пару дней до зарплаты?

Хозяин магазина, мужчина лет тридцати, взял было книги, потом вернул их Петру. — Вы из каких мест?

— Из Ижевска.

— А я из Перми. Считай земляки. Запишу, после отдадите.

— «Алекс» на вывеске — ваше имя?

— Да. Саша. У жены цветочный магазин. Принимаем заказы и доставляем.

Этим вечером, разобравшись с подачей материала, Пётр начал составлять перечень команд без лишних слов и пояснений — только команды. Засиделся. Во втором часу вздрогнул от близких разрывов. Прозвучали призывы спуститься в бомбоубежище, проехали патрульные машины, и наступила мертвая тишина — город замер. Пётр выключил свет и лёг спать. Ночью Шмону обстреливали ещё раз. Снаряды упали за городом и не разбудили Петра. После утренних новостей зазвонил телефон и не умолкал пока все, кому он был дорог, не услышали его голос. Отбой объявили в полдень. К этому времени перечень команд напоминал дадзибао, осталось только вывесить.

Приятель Рами заскочил в конце дня, оставил дискеты, вернулся, бросил на стол две книги, в дверях обернулся: — Нужна будет помощь — позвони, — и убежал. После работы Пётр сел за компьютер, набрал полную грудь воздуха, выдохнул открытым ртом и нажал кнопку.

Совершая утренний обход, Дрор взглянул на экран и отвернулся.

— Ворованный? Я ничего не видел. — И вышел.

Это было странное использование компьютера: Пётр не чертил заново, строил размерные цепочки и вносил изменения в чертежи. Заклеивал старые размеры, вписывал новые, менял спецификации. Метод оказался продуктивным.

— Что ты делаешь? — спросил Рами, глядя на экран.

— Это невозможно объяснить, — рассмеялся Пётр. — Голь на выдумки хитра, — сказал и безуспешно пытался перевести. Чертежи пестрели наклейками, но когда их размножили, выглядели вполне прилично.

Весной стали подыскивать изготовителя. Предстояло получить предварительную цену от нескольких фирм и сделать выбор. Дело затягивалось. Одни давали непомерно высокую цену при беглом взгляде на чертежи, другие подолгу копались, засыпали несущественными вопросами, создавали видимость серьёзного подхода и тоже назначали высокую цену, оставляя простор для переговоров.

Много времени отнимал Дрор. По условиям проекта тридцать пять процентов акций принадлежали Петру, пять — Дрору, очевидно, за поиск и привлечение остальных держателей. Пятнадцать процентов за двадцать пять тысяч долларов должен был приобрести спонсор, остальные — стратегический партнёр. Наличие или отсутствие партнёра пока не тревожило Петра, а вот спонсор требовался к концу года, как условие открытия второго. Этим Дрор и занимался, неутомимо заседая с утра до вечера. Приглашённые персоны пили кофе со сладостями, вели нескончаемые разговоры и не спешили расставаться с деньгами. Дрор упивался бурной деятельностью, составлял протоколы о намерениях, их охотно подписывали, увозили и забывали. Единственная польза, которую Пётр извлёк из сидения на совещаниях по его проекту — это иврит. Первое время он выходил из кабинета Дрора с головной болью, утомлённый тропическим ливнем незнакомых слов. А однажды, обдумывая предстоящий разговор, он поймал себя на том, что думает и выстраивает свою речь на иврите. «Уже за одно это я должен быть благодарен ему, пожалуй, стоит смягчить мои доводы и эпитеты, тем более, что это всё таки не иврит, а калька с привычного мне хода рассуждений.»