Мы разбились на две группы. В одну входил я, а другая целиком состояла из Феликса. Он подробно объяснил мне, как добраться от дома Лолы до театра «Главная сцена», и предупредил, что полиция совсем близко: он ее чует. Я спросил, как ему это удается. «Если у меня по спине побежали как бы муравьи — это знак, что есть полиция». Тогда и я почувствовал что-то похожее. Какой-то зуд. Будто кто-то пристально смотрит мне в спину. Похоже, у меня тоже развились противополицейские инстинкты.
Группа номер один подошла к окну и проверила, свободна ли территория. Группа номер два в это время зашивала костюм попрошайки. Группа номер один посмотрела в дверной глазок и установила, что на лестничной площадке тоже чисто. Группа номер два сообщила, что выйдет на дело через пять минут после выхода группы номер один.
Группа номер два встала и подошла к группе номер один:
— Удачи, Амнон. Будь осторожный по пути. Будь умный и хитрый. Ты должен еще услышать конец рассказа, как Зоара встречала твоего отца. И должен получать твой подарок!
— Ты тоже будь осторожен.
— Твою руку, коллега.
Коллега! Такой гордости я не ощущал с тех пор, как отец повысил меня до звания младшего лейтенанта. Я протянул руку. И обе группы, сами того не ожидая, вдруг обнялись.
— Увидимся, — шепнул я и подумал, что когда-то сообщницей Феликса была мать, а вот теперь, спустя годы, — и сын. Преемственность поколений.
— Ну, уже иди, — буркнул Феликс и быстро отвернулся.
И вот она началась. Наша последняя ночь. Последняя глава романа.
Феликс был прав: полицейских на улице хватало. Я начал замечать их, едва вышел из дому. Кто-то распорядился погасить фонари во всем квартале, и только патрульные машины носились туда-сюда, разрезая огнями тьму. В каждом углу кучковались полицейские в форме, с картами в руках — знакомились с вверенной им территорией. Потрескивали рации. Даже за нагревательным котлом на крыше я заметил полицейского в штатском. А может, мне показалось. В такой темноте поди разбери. Как, интересно, они догадались искать нас с Феликсом именно здесь? Как им удалось связать поезд с бульдозером? Они что, нашли колосок, который я бросил вчера в море? Но факт остается фактом: они явно что-то заподозрили и начали оцеплять квартал. Я еще тогда подумал: может, у них есть еще какие-то улики, о которых Феликс мне не рассказывал?
Молодой человек опустился на скамеечку у подъезда.
Слишком молодой. Уже устал, бедняжка.
Я опустил глаза. Обувь — вот что всегда выдает.
На молодом человеке были ботинки «Палладиум», как у всех полицейских угрозыска.
Мимо него весело пропрыгала девочка с косичкой. Взглянула острыми, насмешливыми, издевательскими глазами Зоары.
— Ступай отсюда, не путайся под ногами, — прикрикнул молодой человек.
До чего же я послушная девочка.
Я свернул направо, как велел Феликс. Мой отец руководит поисками. Сидит сейчас над большой картой Тель-Авива и отправляет группы на места. В этом деле ему нет равных. Он всегда предугадывает, каким путем преступники попытаются сбежать и где спрячутся от погони. Как-то раз он посадил одного из своих людей в огромный мусорный бак в полутора километрах от основного места действия — ювелирного магазина. Вор обошел засаду, сумел ввести в заблуждение троих полицейских, оставленных на маршруте (который отец предсказал с точностью!), наконец радостно нырнул в мусорный бак — и тут наручники защелкнулись на его запястьях.
«Хороший полицейский знает ход мыслей преступника».
А хороший преступник?..
Как темно. Как тихо.
В профессиональном плане отец может мной гордиться. И то сказать: мне всего тринадцать, а за плечами у меня уже десять лет тренировок. Да, я начал подготовку с трех лет. Так хотел отец. Он слышал, что отец Моцарта учил сына музыке именно с, этого возраста, и поэтому уже в три года я умел четко и ясно описать внешний вид человека и его одежду от ботинок до шляпы. Отец устраивал мне проверки: какого цвета была рубашка у водителя автобуса? Кто из пассажиров в очках? Во что были одеты дети и воспитательница в детском саду в мой день рождения?
И все это совершенно серьезно. Если я ошибался, он очень сердился. И на следующий день я должен был выдать правильный ответ. Он наказывал меня за ошибки, но самым страшным наказанием был его гнев.
К пяти годам задания усложнились: номер машины, припаркованной утром возле дома? Сколько светофоров по дороге от нас до бабушки Цитки? На каком плече новый почтальон носит сумку? Какой акцент был у человека, собиравшего пожертвования? Почему ты снова спал, закрыв одеялом оба уха, где твоя бдительность? Всю неделю не получишь на карманные расходы. И не реви! Когда-нибудь еще скажешь мне «спасибо».
Я слишком разогнался. Заметят.
На десятый день рождения он подарил мне набор для составления фоторобота — ну, об этом я уже рассказывал. С двенадцати лет я стал учиться стрелять на полигоне, учебными пулями, зато из вполне настоящего револьвера, «уэмбли», тридцать восьмой калибр. Ночь, мы вдвоем на пустом полигоне, в кожаных наушниках, тяжелый прохладный револьвер зажат в ладони, гром выстрела отбрасывает тело назад, отец направляет мою руку, и я чувствую его горячее дыхание. Зеленые человечки-мишени. «Оружие к бою! Огонь! Огонь! Огонь!»
Сто раз. Тысячу раз. Ты идешь по улице, и к твоей спине приставляют нож — оружие к бою! Ты спишь, а в это время в твой дом вламывается грабитель, он уже возле твоей кровати — оружие к бою! Кто-то пытается у тебя на глазах похитить ребенка, сажает его в машину — оружие к бою! Он пытается сбежать? Выпрямись. Расставь ноги для устойчивости. Придержи правую руку левой. Прищурь глаз, прицелься. Быстрее! Огонь! Пока ты собирался, тебя уже дважды застрелили! Огонь! Тот, кто выстрелил первым, расскажет об этом внукам! Огонь! Полагайся на свои инстинкты! Огонь! Не теряй времени! У тебя его не так много, тебе уже целых двенадцать лет! Огонь!
Когда Габи говорила, что я слишком много времени провожу за этими «ковбойскими играми» и вижу то, чего не следовало бы видеть в моем возрасте, отец отвечал, что только так я смогу победить свою слабую натуру и научусь быть сильным и решительным, настоящим мужчиной. Потому что из этих «ковбойских игр», как она изволила выразиться, я узнаю о вечной борьбе порядка и хаоса, закона и преступности. Габи внимательно выслушивала и признавала, что да, ребенок действительно может быть отличным сыщиком, потому что для ребенка весь мир — загадка, которую необходимо разгадать, но ведь у всякого возраста свои загадки, и, возможно, их-то и надо разгадывать в первую очередь — вот, например, загадку собственного происхождения. Но тут уж отец начинал рычать, пусть, мол, она не учит его обращаться с ребенком, возможно, он допускает ошибки, но главная его отцовская задача — подготовить меня к реальной жизни, к борьбе за существование. И Габи парировала: «В конце концов он станет в точности таким, каким ты его растишь, — и вот тогда-то ты об этом пожалеешь».
В кустах верещали цикады. Ветерок принес запах моря, и я вдыхал его с жадностью, черпая из него силы. Я расправил плечи, поднял голову. Эта ночь — мой важный экзамен. Сегодня я должен оказаться хитрее отца. Угадать ход его мыслей и перехитрить. Знание — сила. Я знаю, о чем он думает, знаю, как он планирует эту операцию. А вот он уже не знает, кто я. Его информация обо мне устарела. Он думает, что я сбегу от Феликса при первой возможности. Он знаком с другим Нуну. Ну что ж, впервые в жизни у меня появился шанс его удивить.
Ветерок поглаживал меня по лицу. Уже скоро отец расставит свои сети. Я представил, как он обрисовывает ситуацию для себя и своих подчиненных.
Пункт «а»: Феликс похитил Нуну и удерживает против его воли. Пункт «б»: Феликс где-то на оцепленной территории. Пункт «в»: необходимо поймать Феликса, прежде чем он успеет причинить Нуну вред.
И был еще пункт «д», которого отец не озвучил, но который от этого не потерял своей важности: надо поймать Феликса до того, как он расскажет Нуну о Зоаре.
А я-то как раз хочу услышать этот рассказ от начала до конца. И никому, даже родному отцу, не позволю оборвать его на середине. Это ведь и моя жизнь. У меня есть право знать. Хватит тайн!
И если он попытается остановить меня — я буду сопротивляться. Должен же я в конце концов узнать, кто я.
Я убегаю от того, кто хочет меня спасти, к тому, кто меня похитил.
Я чуть не забыл, кого изображаю, и начал размахивать кулаками совершенно неподобающим для девочки-скромницы образом. Ну и пусть. Зоара не была скромницей. Я попытался представить ее своей ровесницей. Красивая, худая, угловатая, с блестящими глазами. Девчонка, о которой шепчутся одноклассницы, которой побаиваются мальчишки, а учителя советуют ее матери подыскать для своей зигзагообразной дочери более подходящую школу…
Ее матери?
А кто была ее мать? У нее ведь была мать. И отец был. Кем был ее отец?
Почему я дрожу?
Я снова заставил себя притормозить. Что тут творится? Как мой отец догадался, что Феликс прячется именно в этом районе? Что знают все они, чего не знаю я? Только благодаря многолетним тренировкам я еще сохранял благоразумие и верность образу. На углу я чуть не врезался в припаркованную на тротуаре патрульную машину. Полицейский, сидевший внутри, не обратил на меня внимания. Я сделал вид, что загляделся на невидимую птичку, слетевшую с дерева и опустившуюся, скажем, на провода. Зоара ведь любила пернатых. Потом скосил взгляд вправо, в темноту. Ага! Вон они, двое в темных жилетах, на самом высоком доме, расставляют треногу на краю крыши. Прибор ночного видения.
Отец затягивает петлю все туже. Это уже облава. Как в кино. Погоня за Феликсом и за мной. Он прочешет здесь каждый метр. По спине пробежали мурашки. Как будто я наткнулся на тонкую, почти невидимую сеть, которая только и выжидала удобного момента, чтобы накрыть меня. Внутри у меня все сжалось, но я продолжал идти. Чтобы не увидели страха на моем лице. Но как все-таки отец догадался искать нас с Феликсом именно здесь? Что он знает такого, чего не могу осознать я? Как мне прорваться через эту бетонную стену в собственной голове? Ведь ответ наверняка прямо перед глазами… Ну же, иди, не сдавайся, еще несколько минут — и квартал будет кишмя кишеть полицейскими, они займут все наблюдательные пункты, никто не уйдет незамеченным. Они будут терпеливо ждать, они ведь знают, что даже такой хитрый похититель, как Феликс, должен иногда выходить из дому: за продуктами или чтобы передать тебя, похищенного ребенка, в более надежное укрытие.
А отец уже здесь. Наверняка здесь, он не из тех, кто во время операции отсиживается в штабе. Возможно, он в одной из машин, изучает при свете фонаря карту.
Я ощущал его присутствие. Чувствовал, как он следит за мной. Он здесь. Поблизости. В засаде. Сверлит взглядом мою спину. Если он заподозрил, что произошло между мной и Феликсом, если догадывается, что я по собственной воле уже два дня не откликаюсь на беззвучный зов, посылаемый мне его сердцем? Если глубокая, будто ножом прорезанная морщинка между бровями уже потемнела?
Я ускорил шаг. Сердце громко билось. Зверь, убегающий от охотников, вот я кто. Где-то вдалеке завыла сирена, я в страхе отпрыгнул в сторону. Никто меня не заметил. На тротуаре слева от меня полицейский проверял документы у какого-то старика. Старик возмущался и размахивал руками. Полицейский сказал ему что-то, и тот сразу успокоился.
Я должен уйти от погони. Я не дам отцу поймать себя. Я не его. Не только его.
Я пустил в ход все свои навыки. Все, чему отец учил меня едва ли не с тех пор, как я научился ходить. Я вдруг увидел все одновременно: поддельные регистрационные знаки на полицейских машинах, поблескивание приборов ночного видения на крыше, ботинки «Палладиум» на молодой парочке, которая прошла, обнявшись, мимо меня. Понял, что происходит сейчас между мной и отцом и как меняется в этот момент наша жизнь.
Я шел в правильном темпе. Заглядывался на те предметы, которые могли бы заинтересовать девочку Зоару. Я стал девочкой Зоарой. Я находил предлоги, чтобы оглянуться через правое плечо. Время от времени посматривал на крыши. В тихом квартале Лолы кипела тайная жизнь. Повсюду сновали полицейские: занимали свои позиции, готовили технику.
Я узнавал действия полицейских. Улавливал напряжение в воздухе. И очень надеялся, что Феликс сумеет улизнуть до того, как они перекроют улицу. Я с ума сойду, если его схватят и он не успеет дорассказать. И не успеет отдать мне подарок от Зоары.
Что она приготовила для меня? Что пришлет мне из своего мира мертвых?
Странная это была ночь. Ветерок гонял по асфальту опавшие кроны кипарисов. Все вокруг шептало и шелестело. Казалось, что я иду по воздуху, что я везде и нигде. Как пропавший без вести. Лечу в пустоте. Может, потому полиция и не смогла найти всех тех, кто исчез. Может, они не хотели находиться. Хотели принадлежать только себе. Летать по свету туда-сюда. Выбирать, что с ними случится в следующий момент. Быть единственными в своем роде.
Как одиноко мне было в эти минуты. Крошечная точка в огромном мире, вот кем я был.
Но кто я на самом деле? Как за два дня мне удалось превратиться в преступника, убегающего от собственного отца? Что за сила тащит меня вперед, в глубь этой истории?
Меня несет, кружит, как безвольную щепку.
Откуда-то из глубин моей души вынырнула новая сущность и разрастается во мне, как облако, касается самых сокровенных уголков, затапливает сердце и мозг. И шепчет мне — вот он ты. Вот от чего ты бежал. Это всегда было в тебе. Ты всегда ощущал это и всегда боялся ощутить. А сейчас тайна раскрылась. Ты не весь такой. Только часть. Но из-за этой части тебе всегда суждено убегать, ты всегда будешь немного преступником, и не видать твоему отцу преемника. Ты никогда не станешь лучшим полицейским в мире.
Но одновременно с этим грустным шепотом зазвучал во мне и другой голос — дьявольский, квакающий: зато ты можешь, если захочешь, стать достойным преемником своей матери. И Феликса. Ведь Феликс, наверное, похитил меня и для того, чтобы раскрыть свои профессиональные тайны, поделиться своими умениями…
В ее вещах мне было удобно, они бормотали вместе со мной в такт шагам: жила-была девушка, и звали ее Зоара. А до этого она была маленькой девочкой. Я не знал ее девочкой, но ее вещи готовы были рассказать о ней. Эта девочка проникала в меня из юбки, из кофты, из сандалий, впитавших пот ее ног.
Я шел, не глядя по сторонам. Как будто знал наизусть дорогу от дома Лолы к театру. Я перестал думать и позволил сандалиям Зоары вести меня. И они вели. Они заставляли меня шагать по тротуарам. Они знали здесь каждую выбоину, каждый переход, каждую корягу. Когда я пытался по ошибке свернуть направо — они сами направляли мои ноги в противоположную сторону. В жизни не видел таких упрямых сандалий. Лет двадцать пять прошло с тех пор, как они ходили этой дорогой, и до сих пор хранят память о ней. И на ходу, с помощью сигналов-импульсов, которые я получал через ступни, я вдруг начал понимать. Я иногда такой тормоз, с ума сойти. Жила-была девочка, и звали ее Зоара. (Вот только не хватало, чтобы ты звал ее девочкой! За это можно и оплеуху получить.) Жила в собственном мире, сторонилась других детей, мучилась взрослыми мыслями, уносилась в мир сказок и грез, где перед ней выступали крошечные существа. Что еще? Ах да: любила клубничное варенье и шоколад.
Она жила в высоком доме, в маленькой комнатке с видом на море. Откуда море всего просторней, всего синее. Прятала в матрасе малиновые карамельки. Вешала на стены открытки с видами далеких стран. Собирала солдатиков. Но кто привозил ей этих солдатиков? Кто присылал открытки?
Наверное, отец. Ведь был же у нее отец, верно?
Я шел пошатываясь, как пьяный. Сандалии заставляли меня пританцовывать — что-то их, видно, очень развеселило. В глазах стояли глупые слезы. Мальчишка, а плачет, как девчонка. Как девчонка, проковырявшая на стене царапину в форме молнии, только чтобы не плакать. Как же я ничего не понимал эти два дня. Комната в квартире Лолы. Запах подушки, одежда в шкафу. Открытки с пейзажами из далеких стран.
Я боюсь осознать это.
Лола, сидевшая у моей кровати, смотревшая на меня, утешавшая меня. Лола, которая знает, когда я родился.
Как я сразу не понял.
И мой отец, догадавшийся, что Феликс приведет меня именно сюда, к Лоле.
Путь, который я проделал. Маршрут, спланированный для меня Феликсом.
Рассказ Феликса.
Я спотыкался, но шел. Сколько еще можно удивляться? Что еще ждет меня в этом путешествии?
На пригорке, возле светофора, нужно свернуть направо, а потом налево.
Я свернул.
И внимательно посмотреть налево.
Посмотрел. Ровно девять часов.
От фонарного столба мне замахала платком женщина. Лола.
Она стояла возле мотоцикла с коляской, и чужая память подбросила мне воспоминание о другом мотоцикле с коляской, в которой рос помидорный куст. О парне, который ржал, как лошадь, а потом совсем перестал смеяться и стал печальным слугой закона… Но на этом мотоцикле восседал Феликс в кожаном шлеме и мотоциклетных очках.
Конечно же он вырвался из кольца полицейских. Конечно же опередил меня. Он с силой нажал на газ, и мотор взревел.
«Роллс-ройс».
И Лола Чиперола, знаменитая актриса.
Мама Зоары.
И Феликс Глик, Золотой Колосок, любивший мою мать.
Любивший не так, как мужчина любит женщину. Как отец любит дочь. Как я раньше не догадался.
Он был ей отцом. Лола — матерью.
Золотой колосок и сиреневый шарф.
Мать и отец Зоары.
Машут мне, чтобы я поспешил.
Мои дедушка с бабушкой.