Остаток третьего курса в Брейкбиллс прошёл в серости полувоенной бдительности. В течение нескольких недель после нападения школа была закрыта, как физически, так и магически. Преподаватели бродили по её территории вдоль линий действия древних защитных заклинаний, обновляя их и подпитывая силой, и накладывали новые. Профессор Сандерленд, с румяными от мороза пухлыми щеками, весь день обходила школу по периметру спиной вперёд, покрывая снег переплетающимися между собой полосами из разноцветных порошков. Профессор Ван дер Вег шла за ней, проверяя ее работу, а впереди них шли заботливые студенты, которые убирали с дороги кустарники и брёвна и подавали новые порции порошков. Линия из порошка должна была быть непрерывной.

Чтобы очистить зал, необходимо было всего лишь позвонить в пару колокольчиков и пожечь по углам шалфей, однако на восстановление внутренних территорий ушла целая неделя. Среди студентов ходили слухи, что они были магически связаны с огромным выкованным из железа тотемом, который хранился в секретной комнате в самом центре территории школы, где бы это ни было, однако его никто и никогда не видел. Профессор Марч, чей взгляд после произошедшего не переставал быть нервным и рыскающим, проводил всё время в подвалах и полуподвальных помещениях, погребах и катакомбах, где он с остервенением накладывал заклинания на фундамент, чтобы защитить школу от проникновения снизу. Как-то на вечеринку в честь дня равноденствия третьекурсники наколдовали небольшой костёр, однако сейчас преподавательский состав развел настоящий, на специально подготовленных брёвнах кедра, высушенных и очищенных от коры, прямых, как рельсы, и очень мудрёно сложенных, будто гигантская китайская головоломка. Профессор Хеклер потратил целый день на то, чтобы правильно их уложить. Когда он наконец поджёг его скрученным листком бумаги с написанными на нём словами на русском языке, костёр вспыхнул, как магний. Студентам запретили смотреть прямо на него.

Это само по себе было в каком-то смысле обучение, возможность увидеть реальную магию в деле, когда на карту поставлены реальные вещи. Однако в этом не было ничего весёлого. На ужине царили тишина, бессильная злоба и новый страх. В одно прекрасное утро комната мальчика с первого курса оказалась пустой: он забрал документы и уехал домой в тот же день. Часто можно было наткнуться на группы из трёх или четырёх девушек — тех самых, которые ещё пару недель назад старались не садиться с Амандой Орлофф за один стол во время ужина, — которые сидели на краю каменного фонтана в Лабиринте и тряслись от рыданий. За всё это время произошло ещё две драки. Как только профессор Марч был доволен проделанной над фундаментом работой, он отправился в длительный отпуск, и те, кто заявлял, что знает — то есть Элиот — говорили, что вероятность того, что он когда-нибудь вернётся, приблизительно равна нулю.

Иногда Квентин тоже хотел сбежать. Он думал, что после той небольшой шутки с подиумом его начнут сторониться; однако, самое странное, что никто не сказал ему ни слова. Ему даже хотелось, чтобы всё было наоборот. Он не знал, совершил ли идеальное преступление, или же преступление настолько публичное и невыразимое, что никто не мог осмелиться сказать ему хоть что-то средь бела дня. Он был в ловушке: он не мог скорбеть по Аманде, потому что чувствовал, будто убил её, и не мог загладить свою вину, потому что не мог признаться в этом, даже Элис. Он не знал, как это сделать. И поэтому он хранил эту частичку стыда и грязи внутри себя, там, где она могла бы медленно сгнить.

Квентин думал, что оставил несчастья вроде этого позади в тот день, когда вошёл в тот сад в Бруклине. В Филлори такого не случалось: там были конфликты, даже драки, но они всегда были героичные и благородные, и все по-настоящему хорошие и важные персонажи, которые умирали по ходу действия, к концу книги всегда оживали. Теперь в уголке этого совершенного мира появился разрыв, и страх с печалью проникали внутрь, словно ледяная грязная вода, пробившаяся через плотину. Брейкбиллс казался уже не тайным садом, а, скорее, оборонным лагерем. Квентин больше не был в сказке, где всё неправильное сразу исправлялось; он по-прежнему был в реальном мире, где без причины происходят ужасные вещи, а люди расплачиваются за то, чего не делали.

Через неделю после происшествия приехали родители Аманды Орлофф, чтобы забрать её вещи. По их же просьбе не было никакой лишней суеты. Как-то раз Квентин проходил мимо, когда они прощались с деканом. Все вещи Аманды уместились в один дорожный сундук и один ужасно маленький чемоданчик из ткани с узором пейсли.

Когда Квентин посмотрел на них, его сердце замерло. Он был уверен, что они могли увидеть его вину; ему казалось, будто он весь был покрыт этой липкой виной. Однако они его не заметили. Мистер и миссис Орлофф были больше похожи на брата с сестрой, чем на супругов: оба под метр восемьдесят, широкоплечие, с волосами мышиного цвета — у него коротко остриженные, у неё собранные в деловой укладке. Они шли, будто в тумане — держа за плечи, декан Фогг обводил их вокруг чего-то невидимого — и Квентину потребовалась некоторое время, чтобы понять, что они находились под сильным гипнозом, чтобы даже теперь они не смогли понять, какую школу посещала их дочь.

В тот август физкиды вернулись с летних каникул пораньше. Всю последнюю неделю перед занятиями они провели в своём домике, купаясь в бассейне, совершенно не занимаясь и посвятив себя проекту, который заключался в том, чтобы глоток за глотком пить старый, вязкий и совершенно отвратительный портвейн, который Элиот нашел в задней части кухонного шкафчика. Однако они всё равно чувствовали себя трезвыми и подавленными. Удивительно, но теперь Квентин был уже на четвёртом курсе Брейкбиллс.

— Мы должны собрать команду по велтерсу, — заявила как-то Джэнет.

— Нет, не должны, — сказал на это Элиот.

Он лежал на старом кожаном диване, положив одну руку себе на лицо. Уставшие от безделья физкиды сидели в библиотеке.

— А вот и должны, Элиот, — сказала Джэнет, резко ткнув его ногой в бок. — Бигби мне так сказал. Будет проводиться турнир, играть должны все. Об этом просто ещё не объявили.

— Чёрт, — сказали Элиот, Элис, Джош и Квентин одновременно.

— Я найду снаряжение, — добавила Элис.

— За что? — простонал Джош, — За что они так с нами? Боже, за что?

— Это для нашего боевого духа, — ответила Джэнет. — Фогг сказал, что нам нужно взбодриться после того, что случилось в прошлом году. Турнир по велтерсу — это часть плана по возвращению к нормальной жизни.

— До этой новости с моим духом всё было в порядке. Чёрт, терпеть не могу эту игру. Это издевательство над старой доброй магией. Издевательство, говорю я! — сказал Джош и сделал неприличный жест, никому в отдельности.

— Хуже всего, что это обязательно. Деление на команды идёт по специализациям, так что мы с вами играем вместе. Даже ты, Квентин, — сказала Джэнет, похлопав его по голове, — у которого её длсих пор нет.

— Ну, спасибо.

— Я голосую за то, чтобы капитаном была Джэнет, — сказал Элиот.

— Конечно, капитаном буду я. И как капитан, я с радостью вам сообщаю, что первая тренировка состоится через пятнадцать минут.

Все стали возмущаться и ёрзать, устраиваясь поудобнее на своих местах.

— Перестань, Джэнет, — сказал Джош.

— Я даже никогда в это не играла, — сказала Элис. — Я не знаю правил.

Она лежала на ковре, лениво рассматривая старый атлас. Он был полон старинных карт, на которых моря были населены с любовью нарисованными несуществующими монстрами; пропорции здесь редко соблюдались, и монстры получались больше континентов. Этим летом Элис обзавелась парой невероятно модных прямоугольных очков.

— Да ты их сразу поймешь, — сказал Элиот. — Велтерс — это весело. И познавательно!

— Не переживай, — сказала Джэнет, наклонившись к Элис и нежно, по-матерински, поцеловала её в затылок. — На самом деле, никто не знает правил.

— Никто, кроме Джэнет, — добавил Джош.

— Никто, кроме меня. Жду вас в три.

Джэнет радостно выскочила из комнаты.

В конце концов, дошло до того, что они не нашли дела поинтереснее, на что и рассчитывала Джэнет. Они собрались у поля для велтерса, измученные и совершенно не готовые к игре в этот испепеляюще жаркий летний день. Солнце светило так ярко, что смотреть на траву можно было с трудом. Закатав рукава футболки, Элиот сжимал в руках липкий графин портвейна. Один вид этого вызывал у Квентина сильную жажду. В водных клетках отражалось ярко-голубое летнее небо. В ногу Квентина врезался кузнечик, и зацепился за его штаны.

— Итак, — сказала Джэнет, поднимаясь по лесенке на потрёпанное погодой деревянное кресло судьи в своей опасно короткой юбке. — Кто знает, с чего мы начинаем?

Как выяснилось, сначала нужно было выбрать клетку и бросить в неё камень, называемый глобусом. Камень был сделан из необработанного мрамора голубоватого цвета (и действительно немного смахивал на глобус) и размером походил на шарик для пинг-понга, но был намного тяжелее. Квентин оказался неожиданно одарённым в этом деле, которое повторялось на различных этапах игры. Главный подвох был в том, чтобы не уронить глобус в воду: в таком случае засчитывался проигрыш, и к тому же было очень тяжело достать потом камень из воды.

Элис и Элиот были в одной команде, играя против Джоша и Квентина, а Джэнет досталась роль судьи. Джэнет не была самой прилежной из физкидов, как Элис, или самой талантливой, как Элиот, но она очень любила соревноваться и решила стать экспертом велтерс, который был удивительно сложной игрой.

— Без меня вы проиграете! — сказала Джэнет, и это было чистой правдой.

Игра включала как стратегию, так и наложение заклинаний. Нужно было с помощью магии захватить клетки и защищать их, или перехватить у другой команды, заменив ранее наложенное заклинание своим. Легче всего это можно было сделать с водными квадратами, сложнее всего — с металлическими, потому что они были защищены от заклинаний вызова и других особых заклинаний. В конце концов, игрок должен был сам ступить на поле игры, становясь, таким образом, её частью и оставаясь без защиты перед прямыми атаками. По мере того, как Квентин подбирался к краю поля, луг вокруг него, казалось, уменьшался, а игровое поле увеличивалось, словно оказавшись в центре широкоугольного объектива. Деревья потеряли часть своих цветов, став тусклыми и сероватыми.

В начале игры всё происходило быстро: в схватке за клетки обе стороны отхватили себе несколько свободных. Как и в шахматах, здесь было множество традиционных дебютов, которые были разработаны и улучшены очень давно. Но как только свободные клетки закончились, соперникам пришлось начать наступление. Игра шла своим чередом, прерываемая длинными объяснениями Джэнет о технике велтерса. Элиот исчез на двадцать минут и вернулся с шестью тонкими бутылками очень сухого рислинга «Фингер Лейкс», которые он, вероятно, приберегал именно для такого случая, в двух жестяных ведёрках, полных тающего льда. Он не подумал о том, чтобы прихватить бокалы, поэтому все пили прямо из бутылок.

Квентин до сих пор не очень хорошо переносил алкоголь, и чем больше вина он пил, тем меньше мог сосредоточиться на деталях игры, которые становились чертовски сложными. Видимо, правилами разрешалось менять вид клеток и даже заставлять их скользить вокруг и изменять своё положение на поле. К тому времени, когда игроки должны были сами вступить на игровое поле, все были уже так пьяны, что Джэнет приходилось говорить им, куда вставать, что она и делала с нарастающей снисходительностью.

Не то, чтобы это кого-то волновало. Солнце за деревьями опускалось, покрывая траву тенями, а небо из ярко-голубого стало цвета сияющей морской волны. Воздух был такой же тёплый, как вода в бережно приготовленной ванне. Джош заснул на клетке, которую должен был защищать, и растянулся на целый ряд. Элиот стал изображать Джэнет, а Джэнет стала делать вид, что злится.

Элис сняла обувь и болтала ногами во временно свободной водной клетке. Их голоса уносились вверх и терялись в летней листве. Вино почти закончилось: пустые бутылки плавали в жестяных ведёрках, теперь полных тёплой воды, в которой утонула оса.

Все делали вид, что умирают со скуки, хотя, может быть, так оно и было, но только не для Квентина. Он был неожиданно счастлив, хотя инстинктивно скрывал это. На самом деле, он был настолько полон радости и облегчения, что едва мог дышать. Как отступающий ледник, вся эта ситуация со Зверем оставила позади себя повреждённый мир, беспорядочный, израненный, потрёпанный, однако молодые зелёные побеги, наконец, появились вновь. Идиотский план Фогга действительно работал. Принесённая Зверем серая мгла, нависшая над школой, отступала. Было нормально снова быть подростками, хотя бы ещё чуть-чуть подольше. Квентин чувствовал себя прощённым, хотя даже не знал, кем.

Он представил, как все они выглядят сверху. Если бы кто-нибудь посмотрел на них с низко летящего самолета, или с борта странствующего дирижабля, то увидел бы пять человек, развалившихся вокруг аккуратного маленького поля для велтерса на секретной земле, в закрытом магическом анклаве, и услышал бы их мягкие, но неразличимые на расстоянии голоса, такие довольные и уверенные, что наблюдатель поверил бы, что так оно и есть. И это на самом деле было так. Наблюдатель бы не ошибся. Всё было по-настоящему.

— Без меня, — повторила Джэнет с неистовым ликованием, вытирая тыльной стороной руки выступившие от смеха слёзы, — Вы, народ, проиграете.

Если велтерс немного и восстановил потерянное равновесие Квентина, то для Джоша он стал совершенно новой проблемой. Они продолжали практиковаться весь первый месяц семестра, и Квентин постепенно научился играть. По сути, дело было не в знании заклинаний или стратегии, хотя знать всё это было не лишним. Оно было в том, чтобы идеально накладывать заклинания, когда это требовалось; в том чувстве мощи, которое живёт где-то в груди и наполняет заклинания стойкостью и жизненной силой. Что бы это ни было, нужно было суметь найти его, когда это было необходимо.

Джош никогда не знал, что он найдёт. Во время одной из тренировок Квентин наблюдал за тем, как он пошёл против Элиота за одной из двух металлических клеток поля. Они состояли из потускневшего серебристого вещества — одна и вправду была серебряной, другая была сделана из палладия, что бы это ни было — с аккуратно закрученными краями и крохотными выгравированными на них курсивом словами.

Элиот выбрал достаточно простое заклинание, создавшее маленький мягко светящийся шар. Джош попытался наложить контрзаклинание, нерешительно бормоча его и бегло делая в воздухе круговые жесты своими большими пальцами. Он всегда выглядел смущённым, когда накладывал заклинания, будто не верил, что они на самом деле сработают.

Но когда он закончил, всё вокруг немного выцвело и приобрело оттенок сепии, как бывает, когда облако загородило солнце, или в первые мгновения затмения.

— Какого черта?.. — произнесла Джэнет, щурясь на небо.

Джош успешно защитил клетку, разрушив призрачные мечты Элиота, но зашёл слишком далеко. Каким-то образом он создал обратное своему заклинанию явление: он пробил в воздухе дыру, через которую начал уходить дневной свет. Освещённые янтарными лучами, пятеро физкидов собрались вокруг дыры, чтобы взглянуть на неё поближе, словно она была каким-то необычным и, возможно, ядовитым насекомым. Квентин никогда не видел ничего подобного. Казалось, где-то там был включён какой-то тяжеловесный прибор, который высасывал энергию, необходимую для освещения земли, вызывая частичное затмение.

Казалось, что всё это не заботило только Джоша.

— Как я вам теперь? — сказал Джош, исполняя победный танец. — А? Как вам теперь Джош?

— Ничего себе, — сказал Квентин и отступил на шаг. — Джош, что это такое?

— Не знаю, я просто взмахнул своими пальчиками, — сказал Джош, двигая ими прямо перед лицом Элиота. Поднялся лёгкий ветерок.

— Ладно, Джош, — сказал Элиот. — Ты победил. Отменяй заклинание.

— Тебе уже надоело? Это слишком реально для тебя, волшебник?

— Серьёзно, Джош, — сказала Элис. — Пожалуйста, избавься от этой штуки, нам не по себе.

К этому времени опустились глубокие сумерки, хотя было всего два часа дня. Квентин не мог смотреть прямо на место над металлической клеткой, но воздух вокруг него казался волнистым и искажённым, а трава за ним выглядела далёкой и смазанной. Под дырой, в форме идеально ровной окружности, которую можно было начертить разве только с помощью циркуля, идеально прямо поднялись травинки, словно осколки зелёного стекла. Вихрь лениво поплыл в сторону, к краю игрового поля, и ближайший дуб с чудовищным скрипом наклонился к нему.

— Джош, не будь идиотом, — отрезал Элиот. Джош прекратил танцевать. Элиот нервно наблюдал за его реакцией.

Дерево застонало и зловеще наклонилось. Из-под земли со звуком, похожим на приглушённые выстрелы, выскочили корни.

— Джош! Джош! — прокричала Джэнет.

— Хорошо! Хватит! — Джош отменил заклинание, и дыра в пространстве исчезла.

Он выглядел бледным, но сожалевшим и обиженным: они испортили ему праздник. Все молча стояли полукругом возле наполовину упавшего дуба. Одна из его самых длинных ветвей почти касалась земли.

Декан Фогг составил целое расписание турнирных матчей, которые завершались чемпионатом школы в конце семестра. К своему удивлению, физкиды, как правило, выигрывали. Они выиграли даже у чванливой, необщительной группы прорицателей, которые компенсировали нехватку способностей по наложению заклинаний своей невероятно предусмотрительной стратегией. Успех сопутствовал физкидам до октября. Их единственными стоящими соперниками были природники, которые, несмотря на своё миролюбие, отнеслись к игре очень серьёзно.

Постепенно приятная атмосфера единства, установившаяся летом, испарилась, дни стали прохладнее и короче, а требования к игре начали идти вразрез с убийственной учебной нагрузкой. Вскоре велтерс стал рутиной, как и всё остальное, разве что ещё более бессмысленной. Квентин и другие физкиды теряли свой энтузиазм, в то время как Джэнет становилась всё более назойливой и из-за этого менее очаровательной. Она не могла ничего с собой поделать, она просто должна была всё контролировать, однако это не заставляло остальных меньше раздражаться. Теоретически, они могли бы вылететь из турнира, если бы преднамеренно проиграли, всего один раз, но они этого не сделали. Ни один из них не смог этого сделать.

Однако безалаберность Джоша продолжала быть большой проблемой. Однажды утром, когда должна была состояться финальная игра сезона, он и вовсе не появился.

Эта была суббота в начале ноября, они участвовали в школьном чемпионате, который Фогг торжественно окрестил Кубком Брейкбиллс, хотя он до сих пор не показал никакого реального предмета, который мог бы подтвердить это название. На траве вокруг игрового поля установили два ряда деревянных мрачно нарядных трибун, которые выглядели так, словно сошли с хроник о спортивных событиях школы; вероятно, они десятилетиями лежали в разобранном виде в какой-нибудь невообразимо пыльной кладовой. Были даже вип-места, которые заняли декан Фогг и профессор Ван дер Вег, сжимавшая в своих покрытых розовыми митенками руках чашку кофе.

Небо было серым; сильный ветер почти срывал с деревьев листья. Знамя (сине-коричневое, в цветах Брейкбиллс), висевшее позади трибун, бешено развевалось. Трава стала скрипучей из-за замёрзшей на ней росы.

— Где его носит? — сказал Квентин, бегая на месте, чтобы не замёрзнуть.

— Я не знаю! — выкрикнула Джэнет; она обвила руками шею Элиота, прижавшись к нему, пытаясь согреться. Элиот раздражённо мирился с этим.

— К чёрту его, давайте начнём, — сказал он. — Я хочу поскорее всё это пережить.

— Мы не можем начать без Джоша, — твёрдо сказала Элис.

— Кто сказал, что не можем? — сказал Элиот, попытавшись отстранить от себя Джэнет, которая вцепилась в него мёртвой хваткой. — Всё равно без него мы играем лучше.

— Я бы лучше проиграла с ним, — сказала Элис, — чем выиграла без него. Он же не умер. Я видела его сразу после завтрака.

— Если он не появится в ближайшее время, умрём мы, от холода, и тогда ему придется в одиночку продолжать эту великую битву.

Квентин волновался из-за отсутствия Джоша, хотя сам не понимал, почему.

— Я найду его, — сказал Квентин.

— Не неси чушь. Он, наверное…

В эту секунду один из преподавателей, исполняющий обязанности судьи, крепкий смуглый мужчина, которого звали профессор Фокстри, появился перед ними в парке длиной до лодыжек. Студенты как-то подсознательно его уважали, может быть, потому, что у него было хорошее чувство юмора, а также высокий рост и индейское происхождение.

— Что за задержка?

— У нас не хватает игрока, сэр, — ответила ему Джэнет. — Джош Хоберман пропал без вести.

— И что? — сказал профессор Фокстри, решительно скрестив руки на груди. На кончике его длинного носа висела капля. — Давайте покончим с этим убожеством побыстрее, я бы хотел вернуться в комнату отдыха к обеду. Сколько вас тут?

— Четверо, сэр.

— Этого будет достаточно.

— Вообще-то, трое, — произнёс Квентин. — Извините, сэр, но я должен найти Джоша. Он должен быть здесь.

Не дожидаясь ответа, он побежал по направлению к Дому, засунув руки в карманы и натянув воротник до ушей, чтобы защититься от холода.

— Да ладно тебе, Кью! — услышал он возглас Джэнет. А потом, когда стало понятно, что Квентин не шутит, он услышал их отчётливое: «Чёрт».

Квентин не знал, злиться ли на Джоша или волноваться за него, поэтому он был зол и встревожен одновременно. Фокстри был прав: игра не была так уж важна. «Наверное, этот козёл просто проспал,» — подумал Квентин, оказавшись на середине твёрдого, промёрзшего дёрна Моря. По крайней мере, его согреет жир. В виде этого жирного придурка.

Но Джоша не было в постели. Его комната была водоворотом из книг, бумаги и одежды; некоторые из его вещей парили в воздухе. Квентин пошел искать дальше, на застеклённую террасу, но там был только старый профессор Бжезински, эксперт в области зельеварения, сидевший около окна с закрытыми глазами, окутанный солнечным светом; его белая борода ниспадала на покрытый пятнами старый передник. В одно из окон билась гигантская муха. Казалось, профессор спал, однако он неожиданно заговорил, когда Квентин уже собрался было выйти из комнаты.

— Ищешь кого-то?

Квентин остановился.

— Да, сэр. Джоша Хобермана. Он опаздывает на матч.

— Хоберман. Тот толстяк.

Старик помахал Квентину своей бледной рукой с проступающими синими венами и вытащил из передника цветной карандаш и кусочек разлинованной бумаги. Быстрыми, уверенными штрихами профессор Бжезински нарисовал схему Брейкбиллс. Он пробормотал какие-то слова на французском и добавил на карту знак, похожий на розу ветров.

Он показал её Квентину.

— Что ты здесь видишь?

Квентин ожидал каких-то волшебных спецэффектов, но ничего подобного не произошло. На уголке листа было пятно от пролитого кофе.

— Ничего особенного, сэр.

— Правда? — старик принялся изучать карту, он выглядел озадаченным. Он пах, как богатый озоном, разряженный воздух, как будто его недавно ударила молния. — На самом деле, это очень хорошее заклинание поиска. Посмотри ещё раз.

— Я ничего не вижу.

— Хорошо. А где на территории школы не работает даже очень хорошее заклинание поиска?

— Без понятия, — сказал Квентин. Признание своей некомпетентности было самым простым способом получить информацию от любого профессора в Брэйкбиллс.

— Поищи в библиотеке, — сказал профессор Бжезински, снова закрывая глаза, как престарелый морж, устроившийся на залитом солнцем камне. — Там настолько часто применялось заклинание поиска, что уже невозможно ничего, чёрт побери, найти.

Кветин не часто бывал в библиотеке Брейкбиллс. Почти никто там не бывал по своей воле. На протяжении многих веков студенты так усиленно использовали заклинания поиска, чтобы найти нужные книги, и заклинания сокрытия, чтобы скрыть эти самые книги от своих соперников, что вся территория библиотеки стала невосприимчивой для магии, как палимпсест, на котором писали столько раз, что уже ничего не разобрать.

Всё стало ещё хуже, когда некоторые книги начали менять свои места. В девятнадцатом веке в Брейкбиллс работал библиотекарь с очень живым и романтичным воображением, который придумал передвижную библиотеку, в которой книги, как птицы, перелетали с полки на полку, неожиданно меняя своё место в ответ на заклинания поиска. Говорят, что на протяжении нескольких месяцев после этого нововведения в библиотеке царил хаос. На стене за абонементным столом сохранилась посвящённая этим событиям фреска, на которой изображены гигантские атласы, парящие над библиотекой, словно кондоры.

Эта система оказалась совершенно неэффективной. Один только износ корешков обходился школе слишком дорого, а сами книги были ужасно непослушными. По представлениям библиотекаря, можно было призвать определённую книгу, просто прокричав её шифр, однако в действительности книги были слишком упрямыми, а некоторые из них и вовсе довольно хищными. Библиотекарь был быстро смещён с должности, а его преемник снова начал приручать книги, но даже после этого остались экземпляры, в частности, по истории и архитектуре Швейцарии 300-1399 гг., которые упрямо летали под потолком. Иногда с непередаваемым шумом, который может издавать только бумага, взлетала и целая подкатегория отдельной подкатегории, уже давно считавшаяся спокойной.

Таким образом, библиотека была, в основном, пуста, и потому было несложно со второго этажа обнаружить Джоша сидящим в нише за небольшим квадратным столом напротив высокого, бледного, худощавого человека с точёными скулами и усами, похожими на карандаши. Мужчина был одет в чёрный костюм, который был немного ему велик. Он выглядел, как гробовщик.

Квентин узнал этого худого мужчину: он торговал волшебным антиквариатом и один или два раза в год появлялся в Брейкбиллс в своём деревянном вагончике, забитом причудливой коллекцией талисманов, амулетов и реликвий. Никому он особо не нравился, но студенты терпели его, может быть, только потому, что он был сам по себе забавным и раздражал преподавательский состав, который всегда был на грани того, чтобы навсегда запретить ему приезжать. Сам он не был волшебником и не мог отличить что-то стоящее от хлама, но к самому себе и своей коллекции он относился чрезвычайно серьёзно. Звали его Ловлэди.

Он снова появился вскоре после инцидента со Зверем, и некоторые из студентов помладше купили амулеты, чтобы защитить себя в случае повторного нападения. Но Джош не верил в это. Или, по крайней мере, так думал Квентин.

— Привет, — сказал Квентин, но когда он начал приближаться к сидящим за столом, он ударился лбом о твёрдый невидимый барьер.

Что бы это ни было, оно было холодным и проскрипело, как чистое стекло. Оно было ещё и звуконепроницаемо: Квентин видел, как двигались губы говорящих, но в нише было тихо.

Он поймал взгляд Джоша. Тот быстро обменялся взглядом с Ловлэди, который взглянул на Квентина через плечо. Ловлэди, казалось, не обрадовался такой встрече, однако взял со стола что-то похожее на обычный высокий стеклянный стакан, который стоял вверх ногами, и перевернул его. Барьер тут же исчез.

— Привет, — угрюмо сказал Джош. — Что случилось? — Его глаза были красными, а мешки под ними были тёмные и походили на синяки. Он тоже не особо радовался, увидев Квентина.

— Что происходит? — сказал Квентин, проигнорировав Ловлэди. — Ты же знаешь, что у нас сегодня матч?

— Вот чёрт. Действительно. Время игры, — сказал Джош и сонно потёр свой правый глаз тыльной стороной руки. Ловлэди наблюдал за ними, тщательно оберегая своё достоинство. — Сколько у нас времени?

— Мы опаздываем уже на полчаса.

— Вот чёрт, — повторил он. Джош положил голову на стол, а потом вдруг посмотрел на Ловлэди. — Есть что-нибудь для путешествия во времени? Маховик времени или что-то вроде этого?

— Не сегодня, — серьёзно произнёс Ловлэди. — Но я поспрашиваю.

— Супер, — сказал Джош и встал. Затем он бойко отдал честь. — Отправь мне сову.

— Пойдём, нас ждут. Фогг вот-вот отморозит свою задницу.

— Ему полезно. Она у него всё равно слишком большая.

Квентин вывел Джоша из библиотеки и направился к задней части Дома; Джош двигался медленно и, казалось, вот-вот врежется в дверной проём или Квентина.

Джош резко обернулся.

— Подожди, — сказал он. — Мне нужно взять мой костюм для квиддича. Я имею в виду форму. Я имею в виду велтерс.

— У нас нет формы.

— Я знаю, — прервал его Джош. — Я пьян, а не сошёл с ума. Мне нужно моё зимнее пальто.

— Господи. Ещё ведь нет и десяти часов, — сказал Квентин. Он не мог поверить, что был настолько встревожен. — Так это и было большой тайной?

— Это был эксперимент. Я думал, что это могло бы расслабить меня перед большой игрой.

— Да? — удивился Квентин. — Серьёзно? Как же это, по-твоему, работает?

— Ради всего святого, это была всего лишь небольшая порция виски. Мои родители прислали мне на день рождения бутылку Лагавулина. Главный любитель выпить здесь Элиот, а не я, — сказал Джош и повернул к Квентину своё хитрое небритое лицо монаха. — Расслабься, я знаю, что мне по силам.

— Да, ты чертовски хорошо со всем справляешься.

— Да какая всем разница? — сказал Джош. Он становился всё более мерзким. Если бы Квентин разозлился, Джош разозлился бы ещё сильнее. — Ты, вероятно, надеялся, что я не объявлюсь и не испорчу вашу драгоценную игру. Хотелось бы, чтобы у вас хватило смелости признать это. Боже, слышал бы ты, что Элиот говорит у тебя за спиной. Ты такой же черлидер, как Джэнет. Только у нее, по крайней мере, есть сиськи.

— Если бы я хотел выиграть, — холодно ответил Квентин, — я бы оставил тебя в библиотеке. Все остальные хотели так сделать.

Он ждал в дверях, разъярённый, со сложенными на груди руками, пока Джош копался в своей одежде. Он кинул своё пальто на спинку стула, стоявшего у его рабочего стола, отчего тот опрокинулся и упал на пол. Он оставил его лежать на полу. Квентин думал о том, правда ли всё, что Джош сказал ему насчёт Элиота. Если Джош пытался его обидеть, он явно знал, куда вонзать нож.

Они бежали по холлу в полнейшей тишине.

— Так, — наконец произнес Джон и вздохнул. — Ты же знаешь, как часто я могу облажаться?

Квентин ничего не ответил, сохраняя каменное выражение лица. В данный момент он не был готов вникать в личную драму Джоша.

— А я могу, и очень часто. И можешь даже не начинать лекцию о самооценке, всё началось так давно, что ты даже не захочешь слышать об этом. Я всегда был умным парнем. Умным парнем с плохими текущими оценками и хорошими результатами тестов. Если бы не Фогг, меня выкинули бы отсюда ещё в прошлом семестре.

— Понятно.

— Слушай, вы тут все можете изображать из себя Прекрасного Питера, и хорошо, а мне приходится работать, как лошадь, только ради того, чтобы остаться здесь! Видели бы вы мои оценки — вы ведь даже не в курсе, что такими буквами можно оценивать чьи-то знания.

— Нам всем приходится работать, — произнёс Квентин, оправдываясь. — Ну, всем, кроме Элиота.

— Да, отлично, чудесно. Но для вас это веселье. Вам это нравится. Это просто ваше. — Джош протиснулся через застеклённые створчатые двери наружу, в по-осеннему холодное утро, одновременно натягивая на себя куртку. — Чёрт, холодно. Понимаешь, мне здесь нравится, но я не смогу справиться со всем этим самостоятельно. Я просто не понимаю, откуда всё это берётся.

Без всякого предупреждения Джош схватил Квентина за переднюю часть пальто и прижал его к стене Дома.

— Разве ты не понимаешь? Я не знаю, откуда всё это берётся! Когда я произношу заклинание, я не знаю, сработает оно или нет! — Его обычно мягкое и спокойное лицо превратилось в злобную маску. — Ты ищешь силу, а она прямо здесь! А я никогда ни в чём не уверен! Я не знаю, будет ли она со мной, когда она мне нужна. Она появляется и исчезает, а я даже не знаю, почему!

— Хорошо-хорошо, — Квентин положил свои ладони на плечи Джошу, пытаясь успокоить его. — Боже, ты меня придавил.

Джош отпустил Квентина и отправился в сторону Лабиринта. Квентин догнал его.

— То есть, ты думал, что Ловлэди сможет тебе помочь?

— Я думал, что он сможет… Я не знаю, — бессильно пожал плечами Джош. — Дать мне небольшой толчок. Чтобы я мог рассчитывать на что-то в будущем.

— Продавая тебе какой-то хлам, который он сам купил на eBay?

— Знаешь, он находит интересные связи, — сказал Джош. Вот так просто он возвращался в своё привычное состояние. Он всегда это делал. — Они все ведут себя самодовольно, когда мы рядом, но некоторые преподаватели закупаются у Ловлэди. Я слышал, что пару лет назад Ван дер Вег купила у него старый латунный дверной молоток, который оказался Рукой Оберона. Чемберз использует его, чтобы срубать деревья вокруг Моря. Я думал, он сможет продать мне какие-нибудь чары. Что-нибудь, что поможет мне улучшить мою успеваемость. Я знаю, что веду себя так, будто бы мне всё равно, но я хочу остаться здесь, Квентин! Я не хочу уезжать отсюда!

Он указал рукой куда-то в сторону внешнего мира. Трава была влажной и наполовину замёрзшей, и Море было покрыто туманом.

— Я тоже хочу, чтобы ты остался, — сказал Квентин. Его гнев тоже не собирался никуда уходить. — Но Ловлэди! Господи, может, ты и в самом деле идиот. Почему ты просто не попросил Элиота тебе помочь?

— Элиот. Это последний человек, к которому я обращусь. Разве ты не замечаешь, как он смотрит на меня во время занятий? Такой человек, как он… Да, я знаю, что ему во многом приходилось туго, но этого он не поймёт.

— И что Ловлэди пытался тебе продать?

— Парочку старых пыльных комков. Сказал, что это останки Алистера Кроу.

— И что ты собирался с ними сделать? Вдыхать?

Они пробрались сквозь заросли деревьев, окружающие игровое поле. Это была ужасная картина. Элиот и Джэнет ютились на одном конце доски, мокрые и замёрзшие. Бедная Элис находилась за её пределами, сидя на корточках на камне и отчаянно обнимая себя руками. Природники были на другой стороне доски: несмотря на недостаток людей у физкидов, они решили играть всей командой в пять человек. Не очень-то спортивно. Их лица было почти невозможно разглядеть: они были одеты в длинные мантии друидов с капюшоном, сшитые из кучи зелёных бархатных занавесок. Они были сделаны специально для того, чтобы защищать от влаги.

Когда появились Джош с Квентином, физкиды издали вымученный радостный вскрик.

— Мои герои, — саркастично протянула Джэнет. — И где ты его нашел?

— Там, где тепло и сухо, — ответил Джош.

Им успели изрядно навалять, но внезапное появление Джоша немного подняло командный дух. В свой первый ход Джош вышел на серебряную клетку, и через долгих пять минут бормотания, похожего на григорианское пение, он, ко всеобщему изумлению, создал основу огненной стихии — медленно двигавшуюся саламандру размером с сурка, которая, казалось, была сделана из янтаря, и лаконично занимала, по крайней мере, две соседних клетки. Она опустилась на все шесть имеющихся у нее лап и начала медленно сгорать, наблюдая за матчем, а по её горящим чешуйкам стекали капли дождя.

Возвращение физкидов не очень хорошо повлияло на матч, продлив его до такой степени, когда никто уже не испытывал какую-либо радость или удовольствие от происходящего. Это была самая долгая игра в сезоне, и она приближалась к тому, чтобы стать самой долгой игрой за всю историю велтерс. Наконец, спустя ещё один час, симпатичный капитан команды природников, который, казалось, был родом из какой-нибудь скандинавской страны, и с которым — Квентин был в этом достаточно сильно уверен — раньше встречалась Джэнет, наступил на край песчаной клетки, грациозно накинул на себя свою мокрую бархатную мантию, и наколдовал маленькое оливковое дерево, которое элегантно распустилось на травяной клетке на стороне физкидов.

— Выкуси! — крикнул он.

— Это победа, — громко произнес профессор Фокстри из кресла судьи. Он явно сходил с ума от скуки. — Если только вы, физкиды, не сравняете счёт. В противном случае этот чёртов матч наконец окончен. Кто-нибудь, бросьте глобус.

— Пойдём, Кью, — сказал Элиот. — У меня уже пальцы посинели. Да и губы, наверное, тоже.

— И яйца у тебя тоже наверняка посинели, — протянул Квентин, вынув тяжёлый мраморный шар из каменной чаши, стоявшей у края доски.

Он взглянул на странную картину, в центре которой оказался. Они всё ещё были в игре; им не везло, но они почти сравняли счёт, и за всю игру Квентин почти не промахивался. К счастью, ветра не было, однако собирался туман, и становилось всё труднее увидеть другую сторону игрового поля. Было тихо, если не считать звука капель, падающих с деревьев на землю.

— Квентин! — раздался с трибун чей-то хриплый мальчишеский голос. — Квен-шш!

Декан всё ещё сидел в своей вип-ложе, храбро изображая на своём лице энтузиазм. Он громко высморкался в шёлковый носовой платок. Солнце казалось далёким воспоминанием.

Вдруг Квентина накрыло приятное чувство лёгкости и тепла. Оно было таким ярким и так сильно отличалось от окружающей его ледяной реальности, что он даже задумался, не наложил ли на него кто-нибудь исподтишка какое-нибудь заклинание. Он с подозрением посмотрел на горящую саламандру, но она его вообще не замечала. Создалось знакомое ощущение того, что весь мир сузился до размеров игрового поля, а люди и деревья, находившиеся вокруг него, уменьшились и искривились, окрасившись в серый цвет или выгорев на солнце. Квентин увидел Джоша, уныло бредущего вдоль края игрового поля, делающего глубокие вдохи, Джэнет, которая стояла, сжав челюсть и свирепо выставив её вперёд, в сторону Квентина, держа под руку Элиота, который неотрывно смотрел на какую-то точку на среднем плане.

Всё это казалось таким далёким и незначительным. Это и было забавно — странно, что он не заметил этого раньше. Ему придётся попытаться объяснить это Джошу. На занятии в тот день, когда умерла Аманда Орлофф, он поступил ужасно и глупо, и он никогда не сможет с этим смириться, однако он понял, как научиться с этим жить. Нужно просто понять, что имеет значение, а что — нет, и насколько, и постараться не бояться того, что ничего не значит. Надо смотреть в будущее. Что-то вроде этого. В противном случае, какой тогда смысл? Квентин не знал, сможет ли он объяснить это Джошу. Но, возможно, он сможет показать ему.

Квентин снял своё пальто, словно скидывая с себя потрепанную кожу, из которой вырос. Он повёл плечами в холодном воздухе: он знал, что буквально через минуту окоченеет, но сейчас это просто его освежило. Он посмотрел на светловолосого природника в его идиотской мантии, наклонился в одну сторону и метнул глобус прямо ему в колено. Шар с громким стуком ударился о тяжёлый бархат.

— У-у-у! — завопил природник, хватаясь за ногу, и с возмущённым видом посмотрел на Квентина. Останется синяк. — Это нарушение правил!

— Выкуси, — сказал Квентин.

Он стащил с себя футболку через голову. Не замечая визга, поднимающегося с обеих сторон — так легко не замечать людей, когда понимаешь, как мало власти над тобой они на самом деле имеют — и подошел туда, где на своей клетке стояла окоченевшая Элис. Потом он наверняка пожалеет об этом, но, боже, как же иногда хорошо быть волшебником! Квентин перекинул Элис через плечо, словно спасатель или пожарник, и прыгнул прямо в холодную, чистую воду.