Впоследствии Квентин не мог вспомнить, как прошел остаток ночи, за исключением того, что он провел его в школе. Он чувствовал себя истощенным и слабым, будто был под наркотой. Было ощущение, что его грудная клетка выдолблена и пуста. Он даже не был больше голоден, постоянно засыпал. Это смущало, но никто, кажется, не возражал. Профессор Ван дер Вег, — как выяснилось, это имя принадлежало темноволосой женщине, — сказала ему, что абсолютно нормально чувствовать себя уставшим, ведь он только что произвел свое первое Малое Заклятие, чем бы оно ни было, и что кто — нибудь будет носить его. Потом она также пообещала, что все вопросы с его родителями будут улажены. Они не станут беспокоиться. Но все это мало волновало Квентина, он просто хотел отключиться.

Он позволил ей наполовину вести — наполовину тащить себя примерно по десяти тысячам лестничных пролетов в маленькую аккуратную комнату с очень-очень мягкой периной и белоснежными простынями. Он лег прямо в ботинках, и мисс Ван дер Вег сняла их с него. Это заставило его вновь почувствовать себя маленьким ребенком, которому развязывают шнурки. Она накрыла его одеялом, и он уснул прежде, чем она вышла, прикрыв за собой дверь.

Следующим утром он некоторое время пребывал в замешательстве, пытаясь сообразить, где оказался. Он лежал в кровати и медленно восстанавливал в голове события вчерашнего дня. Была пятница и, по идее, сейчас он должен был быть в школе. Вместо этого он проснулся в незнакомой спальне, одетый во вчерашнюю одежду. Он смутно чувствовал замешательство и сожаление, словно выпил слишком много на вечеринке с людьми, которых плохо знает, и завалился спать в гостевой спальне хозяина. Он даже ощущал некий след того, что истолковал как похмелье.

Но что действительно произошло прошлой ночью? Что он делал? Его воспоминания были неправильными. Те события происходили как во сне, — должны были быть, но не были сном. И эта комната сном не была. Снаружи громко закаркала ворона и тут же замолчала, будто ей стало неловко. Ни единого звука больше не доносилось с улицы.

С того места, где он лежал, комната полностью просматривалась. Стены были изогнутыми — комната была частью окружности. Внешняя стена была каменной, внутренняя — обставлена мебелью из темного дерева. Здесь был викторианского вида письменный стол, комод и зеркало. Кровать помещалась в деревянном алькове. На всем протяжении внешней стены располагались маленькие вертикальные окна. Он вынужден был признать, что комната очень даже неплоха. И никаких признаков опасности пока нет. Может быть, это все еще не полная катастрофа. Но, в любом случае, пора вставать. Пора покончить со всем этим и выяснить, что происходит.

Он встал и направился к окну, ощущая босыми ступнями прохладу каменного пола. Было раннее утро, туманный рассвет, и он — очень высоко, выше верхушек самых высоких деревьев. Квентин проспал десять часов.

Он посмотрел вниз на зеленую лужайку, там было тихо и пустынно. Он увидел ворону, та кружила ниже на своих иссиня-черных крыльях.

Записка на столе сообщала, что он будет завтракать с Деканом Фоггом в ближайшее удобное для него время. Квентин обнаружил общую ванную комнату этажом ниже, там располагались душевые кабинки, ряды широких фарфоровых раковин и аккуратные стопки колючих белых казенных полотенец. Он встал под душ и позволил мощному потоку горячей воды свободно струиться по телу до тех пор, пока он не почувствовал себя чистым и спокойным. Квентин перестал сдерживаться и дал струе едко-жидкой мочи смешаться с водой, и смотрел как она спиралью исчезает в сливе. Это было так странно, быть сейчас не в школе, а в новом незнакомом месте. Это настоящее приключение, пусть и довольно сомнительное. И это хорошо. Психометр в его мозгу уже подсчитывал будущий ущерб от того, как катастрофически будет принято его отсутствие дома в Бруклине, а ведь до сих пор все еще было в допустимых пределах. Он привел себя в порядок (насколько это было возможно, если учесть, что он снова одел ту одежду, в которой был вчера и в которой спал).

Здание было совершенно безлюдным. Квентин вообще-то и не ожидал официального приема, но ему пришлось блуждать минут двадцать по пустым коридорам, комнатам для рисования, классам и террасам, прежде чем дворецкий в белоснежных перчатках, который вчера приготовил ему сэндвич, наконец-то нашел его и проводил в кабинет Декана. Кабинет этот оказался неожиданно мал и, по большей части, занят президентским столом размером с немецкий танк. Стены скрывали многочисленные книги и старые на вид духовые инструменты.

Декан, одетый в светло-зеленый льняной костюм с желтым галстуком, въехал минутой позже. Он был резок и бодр и не выказывал никаких признаков смущения или любых других эмоций, напоминающих о том, что случилось прошлой ночью. Фогг объяснил, что уже позавтракал, но Квентин может поесть, пока они будут беседовать.

— Теперь, — он хлопнул себя ладонями по коленям и изогнул брови, — первым делом главное: магия реальна. Но это ты, возможно, уже усвоил.

Квентин ничего не ответил. Он тщательно старался сохранить лицо спокойным и заставить свое тело просто усидеть на стуле. Он смотрел на пятно за плечом Фогга. У него не было слов. Конечно, это самое простое объяснение тому, что произошло вчера ночью. Часть его, часть, которой он доверял меньше всего, хотела жадно схватиться за эту идею, как щенок бросается за мячом. Но в свете всего того, что происходило с ним в жизни, он приструнил свое желание. Он прожил так много лет, будучи разочарованным в мире, так много лет в тоске по чему-то такому… Но редкие доказательства того, что обычный мир — не единственный пасовали перед неопровержимостью обыденной реальности. Он не собирался снова облажаться. Молодой человек чувствовал, будто нашел зацепку, ключ к разгадке, который уже давно оплакали и похоронили, но он все еще существует.

Квентин позволил Фоггу продолжить.

— Отвечая на твои вопросы: ты находишься в Брэйкбиллс, колледже магии и волшебной педагогики.

Пришел дворецкий с подносом, полным различных блюд, и накрытый тканью, которую он сразу же снял, словно официант, обслуживающий номера в отелях.

— Основываясь на твоем выступлении на Экзамене, мы решили предложить тебе место в нашем колледже. Попробуй бекон, он безумно вкусный. Все с местной фермы! Они растят своих свиней на сметане и грецких орехах.

— Вы хотите, чтобы я здесь учился. В этом колледже.

— Да. Ты будешь учиться здесь, вместо того, чтобы прозябать в обычном университете. Можешь даже остаться в той же комнате, что и вчера, если она тебе понравилась.

— Но не могу же я просто… — Квентин не мог понять, как бы уместить все, что он считал нелепым в этой затее, в одно предложение. — Извините, я просто не могу понять. Мне иногда придется пропускать занятия в обычном колледже?

— Нет, Квентин. Ты вообще не будешь туда ходить. Брэйкбиллс станет местом, где ты будешь учиться. — У Декана за плечами явно были годы практики. — К сожалению, для тебя не будет никакой Лиги Плюща. Ты не будешь учиться там же, где и остальной твой школьный класс. Ты никогда не станешь членом Фи Бета Каппа , тебя никогда не завербует никакой фонд или управленческая компания. Это не летняя школа, Квентин. Это. — мужчина даже немного выпучил глаза. — Полноценное обучение.

— То есть, четыре года?

— Вообще — то, пять.

— Хорошо, пять лет, после которых — что? Я стану бакалавром магии? — А вот это уже действительно смешно. — Поверить не могу, что я действительно обсуждаю это!

— После которых ты станешь волшебником, Квентин. Настоящим. Не самый лучший и очевидный выбор карьеры, сам понимаешь. Школьный методист бы такую не одобрил. Никто не будет знать, где ты и что ты делаешь. Тебе придется оставить все позади. Друзей, родственников, планы на будущее — абсолютно все. Ты оставишь один мир, но станешь частью другого. Брэйкбиллс станет этим миром. Не самый лёгкий выбор, я понимаю.

Вот уж действительно. Квентин отодвинул тарелку и скрестил руки на груди.

— И как вы меня нашли?

— О, у нас есть одно приспособление. Называется глобус. — Фогг указал рукой на полку, на которой действительно стояли различные глобусы: современные, старинные, стеклянные, темные, светлые, шары, заполненные какой-то дымкой — причем на половине из них были континенты и материки, никогда не существовавшие в природе. — С их помощью мы находим молодых людей, имеющих магические способности, вроде тебя. Обычно они отслеживают всплески магии, произведенные незарегистрированными волшебниками. Так один из глобусов отреагировал на тебя. Возможно, все дело в твоем трюке с Блуждающим Никелем. Еще у нас есть кто-то вроде разведчиков — скауты, так мы их называем. Твой старый усатый друг Рикки один из них, — он провел пальцем по подбородку, там, где была борода Рикки Амиша.

— Что насчет той женщины, которую я встретил? С браслетами? Медик? Она тоже скаут?

Фогг замер.

— C браслетами? Ты ее видел?

— Ну да. Прямо перед тем, как попал сюда. Это вы ее послали?

Лицо Фогга стало на удивление бледным и перестало вообще что-либо выражать.

— Можно и так сказать. Она особый случай. Работает на независимой основе. Фрилансер, скажем так.

В голове Квентина все перевернулось. Он даже начал задумываться о том, чтобы попросить брошюру. И никто ничего не говорил о самом обучении. Что он вообще знал об этом месте? Предположим, это действительно школа волшебства. Но хорошая ли это школа? Что, если парень согласится и окажется в третьесортном колледже? Нужно было думать практически. Если он действительно волшебник, не очень-то хочется учиться в каком-нибудь общественном колледже для убогих, когда можно было бы поступить в Магический Гарвард или типа того.

— Не хотите посмотреть мои оценки?

— Уже посмотрел, — вздохнул Фогг. — И не только оценки. Но на самом деле, вчерашний Экзамен показал все, что мы хотели увидеть. Этого вполне достаточно. Он, знаешь ли, охватывает многие области. Так же ты должен знать, что конкуренция здесь высока. Другой подобной школы на этом континенте ты не найдешь, Брэйкбиллс — единственный в своем роде. Этим летом мы провели шесть Экзаменов в двадцати разных местах. Только двое прошли — ты и тот парень в татуировках. Говорит, что его зовут Пенни. Вряд ли это его настоящее имя, — Фогг чуть откинулся назад, облокотившись о стол. Казалось, он был в восторге от нарастающего дискомфорта Квентина, — Эта школа — единственная в Северной Америке. Еще одна есть в Соединенном Королевстве, две на Континенте, четыре в Азии и так далее. Еще одна каким-то образом затесалась в Новой Зеландии. Люди обычно говорят гадости об американской магии, но мы, скажу честно, отвечаем всем международным стандартам. А вот в Цюрихе они все еще обучают френологии, представляешь?

Что-то маленькое, но достаточно тяжелое свалилось со стола Фогга и ударилось о пол с громким стуком. Это оказалась небольшая серебряная статуя птицы.

— Бедняжечка, — сказал Фогг, крутя птичку в руках. — Думает, что живая. Кто-то попытался превратить ее в настоящую птицу, но она застряла между двумя состояниями. Теперь она пытается полететь, но слишком тяжела для этого.

Птица издала странный металлический звук, после чего Фогг убрал ее в ящик стола.

— Постоянно подлетает к окну и бьется об него, задевая раму. Значит, — Декан наклонился вперед, переплетая пальцы. — Если ты решил здесь учиться, то нам надо будет провести некоторые манипуляции с сознанием твоих родителей. Они, разумеется, не должны знать о твоей учебе в Брэйкбиллс, так что они будут думать, что тебя приняли в очень престижный частный университет, что, в общем-то, правда, и они будут тобой гордиться. Это безболезненно и довольно эффективно, если ты сам им не расскажешь правду. О, и ты сразу же начнешь учебу. Учеба начинается через две недели, так что тебе придётся пропустить выпускной год в школе. Но я не должен был тебе это говорить, ведь мы не закончили с бумажной волокитой.

Фогг достал ручку и внушительную стопку, исписанную от руки, она выглядела как какой-то договор между штатами из восемнадцатого века.

— Пенни записался еще вчера, — сказал он. — Этот парень очень быстро закончил Экзамен. Что думаешь?

Вот и началось, пытается заманить его в колледж. Фогг положил перед ним бумаги и протянул ручку. Квентин взял её — это была красивая перьевая ручка, толстая, как сигара. Его рука нависла над листом. Это было нелепо. Он правда собирался забыть свою прежнюю жизнь? Всё: всех, кого он знает, Джеймса и Джулию, колледж, в который он собирался пойти, его будущую карьеру, всё, к чему он готовился в предыдущей жизни. Ради этого? Этой странной игры, этого дурного сна, этого театра абсурда?

Он посмотрел в окно. Фогг внимательно за ним наблюдал, ожидая, что Квентин захочет из него выпрыгнуть. Если ему и было интересно, какое решение примет парень, то он этого не показывал. Тем временем, маленькая, трепыхающаяся металлическая птичка выбралась из ящика и усиленно билась головой о стены.

А затем, внезапно, тяжелое, удушающее бремя покинуло Квентина. Ему казалось, что всю его жизнь невидимый камень на его шее сдерживал его, но сейчас это неприятное чувство бесследно исчезло. Он как будто смог расправить крылья. Ему захотелось взлететь к потолку, как воздушный шарик, наполненный гелием. Они собирались сделать его волшебником, а единственное, что требовалось от него — это поставить свою подпись. Боже, какого черта он вообще раздумывает? Конечно, он подпишет договор. Это именно то, о чем он всегда мечтал, возможность, которую он не ожидал получить. И сейчас все в его руках. Он погнался за белым кроликом и очутился в Стране Чудес, прошел сквозь стекло прямо в Зазеркалье. Он подпишет эти бумаги, и станет охуенным волшебником! Чем он еще может заниматься в своей чертовой жизни?

— Хорошо, — спокойно произнес Квентин. — Отлично. У меня есть одно условие: я хочу начать учебу прямо сейчас. Я хочу остаться в этой комнате. Я не хочу домой.

Домой Квентина не отправили. Наоборот, привезли его вещи из дома, завернутыми в мягкие пакеты и чемоданы на колесиках, видимо, родители их собрали. Фогг пообещал, что родители каким — то образом смирятся с его внезапным переводом в загадочный колледж, о котором они даже никогда не слышали, прямо посреди учебного года. Квентин медленно распаковывал свою одежду и книги и раскладывал их по шкафам в маленькой изогнутой комнате. Но ему не хотелось до них дотрагиваться. Эти вещи были частью его старой жизни, а к ней он не собирался возвращаться. Не хватало только тетради, которую дала ему врач. Он никак не мог её найти. Он оставил её в экзаменационной комнате, думая, что никогда туда не вернется, но когда он там оказался, тетради уже не было. Декан Фогг и дворецкий утверждали, что ничего не знают.

Он сидел в одиночестве, складывал одежду на кровати, и думал о Джеймсе и Джулии. Только Богу известно, что они о нем думают. Она по нему скучала? Раз сейчас Квентина больше нет рядом, поняла ли она, что выбрала неправильного парня? Ему, наверное, стоит связаться с ними. Хотя, что он вообще мог им сказать? Квентину было интересно, что бы произошло, возьми Джеймс конверт у той женщины врача. Возможно, он тоже бы сдал экзамен. Может, это было первое испытание.

Он позволил себе расслабиться. Наконец-то он перестал ожидать удара в спину, он даже подумал, что этого удара не будет вообще.

Квентину ничего не оставалось, кроме как бродить по зданию без присмотра и без особой цели. Учителя и Декан были довольно милыми, когда он на них натыкался, но они были заняты своими делами и проблемами. Ему казалось, что он находится на курорте во время мертвого сезона, и он гуляет по огромному отелю, где нет постояльцев, а есть только пустые комнаты, пустые сады и пустые коридоры, отражающие эхо. Он пообедал в одиночестве и отправился в библиотеку — там хранилось полное собрание книг Кристофера Пловера, подарочное издание, каждая из них стояла в правильном порядке.

Когда Квентин добрался до часовой башни, он провел там половину дня, наблюдая, как гигантский ржавый маятник раскачивается взад и вперед, заставляя механизмы, рычаги и дренажи работать, выполнять их механический силлогизм, в то время, как солнечный свет проглядывал через обратную сторону циферблата.

Иногда Квентин начинал смеяться без причины. Это были его первые попытки быть счастливым, он как будто пробовал пальцем ноги этот безопасный источник. С ним не часто такое случалось. Это просто было смешно. Он будет учиться магии! Он либо новый гений современности, либо просто идиот. Но, по крайней мере, его интересовало, что с ним произойдет дальше.

Наконец-то ему стала интересна его реальная жизнь. В Бруклине реальность была пустой и бессмысленной — что бы там не происходило, ему было плевать. В Брэйкбиллс все по-другому И это для него важно. Здесь все было наполнено смыслом. Разве это уже само по себе не магия? До этого момента молодой человек был на грани серьезной депрессии, или даже хуже, он уже переставал нравиться самому себе. Он мог разрушить себя и не собраться обратно. А сейчас Квентин ощущал себя как Пиноккио, который стал настоящим человеком. А может быть, все было наоборот? Он из настоящего мальчика превратился во что-то новое? В любом случае, эти изменения были к лучшему.

Это, конечно, не Филлори, но всё же сойдёт.

Он не проводил всё время в одиночестве. Иногда он замечал Элиота, который то неуклюже пересекал пустую поляну, то сидел на подоконнике и, согнув свои длинные ноги выглядывал из окна или отвлечённо листал книгу. Тот казался величественным, искушённым меланхоликом, словно его место не здесь, а в ещё более неотразимом, чем Брэйкбиллс месте, и он заключён в этой обстановке под гротескным божественным надзором, с максимально возможным запасом колкостей.

Однажды Квентин шёл по краю большого газона, когда он увидел Элиота, который, облокотившись на дуб, курил сигарету и читал книгу в мягком переплёте. Это было почти то же самое место, где они впервые встретились.

— Будешь? — вежливо предложил Элиот. Он отложил книгу и протянул сине-белую пачку супер легких Мерит. Они не разговаривали с первого дня Квентина в Брэйкбиллс. — Это контрабандные, — продолжил он, особо не расстроившись, что Квентин не взял у него сигарету. — Чамберс мне их покупает. Я однажды поймал его в винном погребе, распивающим отличный Петит Сара из личной коллекции Декана. Стегс Лип шестьдесят девятого. Мы договорились о выгодном сотрудничестве. Он хороший товарищ, чего таить. Неплохой начинающий художник, хоть и работает в мрачном старомодном стиле. Я однажды позволил ему разрисовать меня — так он меня задрапировал, да уж, огромное спасибо. Я держал фрисби. Думаю, я должен был быть гиацинтом. У него большое сердце. Глубоко внутри, я не думаю, что он знает, что эпоха импрессионизма прошла.

Квентин никогда не встречал никого, кто бы так ошеломляюще и бескомпромиссно влиял. Он даже не знал, что ответить. Собрав всю, приобретённую за время, прожитое в Бруклине волю, он ответил: “Мерит для тёлок”.

Элиот оценивающе посмотрел на него.

— Согласен. Но это единственные сигареты, которые я переношу. Отвратительная привычка. Ну же, давай покурим.

Квентин взял сигарету. Он был на незнакомой территории. Он и раньше брал сигареты, ведь они являлись обычным атрибутом в фокусах, но он никогда не брал их в рот. Он показал обычный фокус с исчезновением сигареты, затем щёлкнул пальцами, что бы она снова появилась.

— Я предложил тебе покурить её, а не обласкивать, — резко сказал Элиот.

Он что то неразборчиво пробормотал, затем сам щелкнул пальцами. Язычок пламени, как от зажигалки, зажёгся над кончиками его пальцев. Квентин наклонился и подкурил сигарету.

Ему показалось, что его лёгкие сморщились, а затем начали испепеляться. Он кашлял целых пять минут без остановки. Элиот смеялся так сильно, что присел на землю. У Квентина на глазах выступили слёзы. Он заставил себя затянуться снова, после чего перебросил сигарету через ограду.

Остаток дня они провели вместе. Чувствовал ли он вину за то, что дал Каентину сигарету, или может Элиот решил, что одиночество утомляет его чуть больше, чем компания Квентина. Может, ему просто нужен был человек, который способен говорить прямо. Он провёл Квентина по окрестностям кампуса и рассказал ему о жизни студентов Брэйкбиллс вне учебного процесса.

— Особо внимательные новички могли заметить, что погода тут необычно мягкая для ноября. Всё потому что здесь до сих пор лето. На Брэйкбиллс и его окрестности наложены старинные заклятия, дабы люди его не заметили или не зашли по ошибке. Старое доброе колдовство. Отличный пример того, как оно работает. Но со временем оно начинает странно себя вести, и где-то в 50х время начало неправильно идти. С каждым годом погрешность всё больше. Не о чем волноваться, на самом — то деле, но мы идём немного позади планеты всей. Примерно на 2 месяца, 28 дней плюс минус несколько часов.

Квентин не знал, как себя вести, услышав эту информацию: должен ли он быть поражён или выразить вселенскую скуку на своём лице. Поэтому он просто сменил тему и спросил об учебном процессе.

— На первом курсе выбирать будет нечего. Генри, — Элиот обращался к Декану только по имени. — Даёт всем одинаковые предметы. Ты умный?

На этот вопрос не было не унизительного ответа

— Думаю, да.

— Не переживай, здесь только такие. Даже если тебя привели сюда только ради Экзамена, ты всё равно был самым умным в своей школе, включая учителей. Каждый находящийся тут, был самой умной мартышкой на своём дереве. Вот только сейчас мы все на одном дереве вместе. Это может быть потрясением. Кокосов на всех не хватит. Ты впервые в своей жизни будешь иметь дело с равными тебе людьми, а так же теми, кто лучше тебя. Тебе это не понравится. Да и занятия тут другие. Все здесь не так, как тебе кажется. От тебя требуется не просто махать волшебной палочкой и выкрикивать что-то на латыни. Есть причины, по которым большинство людей не может это делать.

— Какие причины? — спросил Квентин.

— По каким причинам большинство людей не может заниматься магией? Что ж, — Элиот вытянул длинный, тонкий палец. — Во-первых: это очень трудно, и они недостаточно умны. Во-вторых, это тяжело, а они не достаточно одержимы этим и недостаточно мелочны, дабы сделать всё в точности правильно. В-третьих, им не хватает полезных рекомендаций и наставничества, которые предоставляет очаровательный факультет колледжа Брэйкбиллс. И в-четвёртых, им не хватает жёсткости, слабые морально, они не смогут умиротворённо и ответственно овладеть удивительной магической энергией.

— И пятое! — он поднял вверх большой палец. — Некоторые люди имеют это все, и всё равно не могут заниматься магией. Никто не знает, почему. Они произносят заклинания, размахивают руками, но ничего не происходит. Бедные ублюдки. Но не мы. Мы счастливчики. У нас есть это, чем бы оно ни было.