Может, вас удивит, что у голубя такое имя? Ничего хитрого тут нет. Просто я купил этого носатого длинного босяка за целковый.

На базаре можешь просить за свою птицу сколько хочешь. И бывают простофили, которые за рублевую чайку отдают даже десять рублей. Случается и наоборот: дорогого голубя берут совсем за бесценок.

А Петьке Целковому, действительно, по фамилии цена.

Но — давайте с самого начала.

Торговал Петькой озорной дядя с красными от мороза руками и добрыми глазами, немножко навыкате.

— Полное кило — за руп! — весело аттестовал он свою птицу. — Берите хозяйкам на суп!

— Совсем ославил птицу! — сказал я продавцу.

— Это верно! — засмеялся он. — Иная слава хуже поношенья. Зато честно.

Я купил Петьку под веселые пересуды всей голубинки.

— Видать, поиздержался, — услышал я за своей спиной, — вон что покупает.

— Случается, — примирительно добавил еще кто-то — верно, из моих дружков.

И те и другие ошибались. Деньги у меня были. А купил я Петьку для интереса. Вот такие — самые что ни на есть дешевые птицы — доставляют мне много удовольствия. Сейчас скажу — почему.

Дорогой породистый голубь всегда под присмотром. Еще бы — не дай бог, улетит! Не заболел бы! Не прибрала бы кошка к лапам! Ну, вот — и выходят из таких птиц тихони да аккуратисты. А я их не люблю.

Мне подай такого орла, чтоб сам все умел делать: и в нагон идти, и из беды выкрутиться, и пропитанье себе добыть, когда у хозяина с деньгами туго. Вот такой голубь мне по душе.

А Петька на вид и был именно такая птица. Здоровенный, носастый, нахальный — ни дать ни взять — портовый гуляка.

Пришел я домой, подсадил его в ящик к одной вдовушке рябенькой, и ну — начал Петька волчком крутиться! Хвост веером, зоб надул, вертится, как заведенный!

Я не успел и глазом моргнуть, а рябенькая уже кланяется Петьке, голову ему клювом причесывает. Вот как быстро влюбилась!

Выпустил я Петьку с голубкой на балкон, живо они квартирку чью-то нашли и сидят в ней, будто так и надо.

«Ну, этот не пропадет, — подумал я, — говорок-парень».

Ладно, идет время, вгнездился Петька в чужое жилье и в ус не дует. А желтые голуби, которых он из дома выжил, устроились кое-как между голубятней и стеной, сена натаскали, живут негромко.

Кончилась зима. Пришло золотое времечко — зашалила, загуляла по земле весна-распутица, махнула одной рукой — цветы на лугах засветились, махнула другой — ручьи чуть от песен не захлебнулись. Очень хорошо!

Вышел как-то на балкон, вижу — рябенькая на притолоке скучает.

«Что такое? А Петька где?».

Заглянул в разные углы, на чердак забрался, — пусто.

«Вон что! — догадался я. — Увела его весна в старый дом, к любви его прежней».

В воскресный день забежал на голубинку, встретил веселого дядю с глазами навыкате, спрашиваю:

— Как Петька поживает?

Удивился дядя, даже руками развел:

— Откуда ж я знаю? Ведь тебе продал.

Только он это сказал, вижу — девчушка маленькая моим Петькой торгует. Я — к ней.

— Откуда он у тебя, девочка?

— Папка поймал.

— И прижился он у вас?

— Ага, прижился.

— Так продаешь тогда зачем?

— А папка сказал: опять к нам прилетит.

Засмеялся я и говорю:

— Ну, иди — торгуй. Может, купит кто.

Через час вижу: идет с пустыми руками. Продала беспутного гуляку Петьку Целкового. Вернулся я домой и говорю голубке:

— Придется тебе пока, рябенькая, одной поскучать. Вертихвост у тебя муж оказался.

Недели через две завернул я опять на голубинку. Хожу, птиц высматриваю.

Ба, старый знакомый!

Носит Петьку в садке безвестный голубятник. А Целковый — хвост трубой — и соседке по садку зубы заговаривает. Выходит, снова куда-то перекочевал, и снова его на базар потащили.

Хотел было я к садку подойти, — продали Петьку. Поехал шатун за пазухой в новый дом.

Вернулся я к себе. Присел на балконе отдохнуть. Вижу, рябенькая голубка на притолоке скучает, нахохлилась. Только хотел ее утешить, — смотрю: подняла головку, повеселела, глаза блестят. Что такое?

Прямо из облака упал со свистом черно-белый комок. Петька Целковый — собственной персоной!

Покосился я на него, вижу — на одном крыле нитка болтается. В связках ушел, мошенник!

Да недолго у них с рябенькой любовь была. Исчез Петька. Потом опять появился. Снова поворковал ей да и пропал. Через неделю — сидит в гнезде и песни поет, как ни в чем не бывало.

Дошли до меня слухи: живет Петька сразу в трех домах, моего не считая. Все четыре хозяина его своим называют, не связывают. Ну, вот он и пользуется.

Мне иногда сильно хочется поговорить, что ли, с голубем. Как-нибудь расспросить — где был, что делал?

Вот и сейчас — смотрю на Петьку, слушаю его залихватское воркование и понять хочу, о чем речь.

И вот что у меня получается.

Гладит рябенькая беспутного мужа клювом по голове, спрашивает:

— Ну, как поживаете, Петенька Целковый?

— Ничего. Все в одной шкуре, женушка.

— Как же это все в одной шкуре, Петенька Целковый? Вы же, говорят, еще три раза поженились. И ко всем женам в гости летаете...

— Ох, — вздыхает Петька, — верьте — не верьте: все несчастные браки.

Тут кто-нибудь из голубей не выдержит:

— И не стыдно — свой дом бросать, жен оставлять?

Распушит Петька хвост, покрутится вокруг самого себя и скажет:

— Молодой квас — и тот играет.

Удивляются голуби:

— Весна уже с земли слетает. И глазом смигнуть не успеешь — лето пройдет. А у тебя гнездо развалилось.

Отшучивается Петька:

— В дождь крышу не кроют, а в добрую погоду сама не каплет.

И снова петли по балкону выписывает.

Глядел я, глядел, да и цапнул Петьку за хвост:

— Ах ты, шатун бессовестный!

А Петька свой хвост у меня в кулаке оставил, свечой в небо — и поминай, как звали!

Через неделю опять является, крутящая голова, и снова безвольной жене своей речи воркует.

Слушаю я Петькины речи и решаю: не пущу я этого шатуна больше в голубятню! Пускай летит на все четыре стороны, путь ему чистый. Никому он такой не нужен.

Вот и выходит — совсем никудышный попался мне голубь.

А теперь я вам хочу вопрос задать: стоило, или не стоило мне эту птицу покупать?

По-моему — стоило.

А то как бы мы узнали об этом дурне — Петьке Целковом?