Мы сидели втроем в небольшом дворике пограничной заставы и с наслаждением пили холодный, со льда, кумыс, когда над нашей головой пронесся синий почтовый голубь.

Начальник заставы резко отодвинул пиалу с кумысом и почти бегом направился к голубятне.

Через несколько секунд на заставе зазвучал резкий сигнал боевой тревоги. Солдаты из казарм бросились к лошадям. Вскоре только тучи пыли над горбатой, потрескавшейся от жары дорогой указывали на след умчавшихся пограничников.

Андрей Павлович, начальник заставы, уехал тоже, и нам не у кого было спросить, что случилось на рубеже.

Пограничники вернулись в полдень. С ними пришли семеро задержанных.

Одного из нарушителей поместили в отдельную комнату. Человек этот был в бедном, залатанном халате, в мягких, тоже починенных ичигах, густо измазанных грязью. Лицо арестованного, почти кофейное от загара, изрезали глубокие и широкие морщины. Выгоревшие от солнца пшеничные брови устало надвинуты на глаза.

— Плохо встречаете земляков, братья, — глухо сказал человек, когда мы вошли к нему в помещение. — Я верил, что это утро будет утром моей новой жизни. Меня обманули, сказав, что в Советской Азии бедняков встречают с почетом...

— Бедняки не приходят к нам с ножами, — мрачно отозвался Андрей Павлович. — Бедняки не бегут от нас в камыши, как шакалы.

Арестованный усмехнулся:

— Начальнику хотелось, чтобы я открыто переплыл границу и получил свинец в спину с той стороны?

— Это было бы лучше и для тебя, и для нас, Али-бек!

Человек вздрогнул и пристально посмотрел на начальника заставы. Потом отвел взгляд от мрачных глаз Андрея Павловича и пожал плечами:

— Начальник, да продлит Аллах его дни, ошибается. Что общего у бедняка Анвира с душителем бедных Али-беком? Разве то, что оба родились под этим небом.

— Ты смел и хитер, Али-бек, — сухо сказал Андрей Павлович. — Мы ценим смелость даже у врага. Но мы еще знаем: кобра будет рада, если вся земля окажется пустыней.

Тот, кого Андрей Павлович называл Али-беком, печально улыбнулся:

— Да будет на все воля Аллаха. Начальник сам увидит, что он ошибся, приняв вьючного ишака за барса.

Мы вышли на веранду и сели за стол. Прерванный завтрак так и не возобновился. Андрей Павлович задумчиво покусывал лепешку, зачем-то дул на холодный кумыс, и мы отчетливо видели, что начальнику заставы сейчас не до еды.

Против ожидания, капитан заговорил сам.

— Я был рядовым в дивизионе. Им командовал человек, имя которого теперь знают все пограничники страны. В те далекие годы басмачи вели себя нагло. Они то и дело устраивали набеги на наши кишлаки. Но горе было басмачам, когда мы настигали их: люди дивизиона учились мужеству у своего командира.

Пятнадцатого мая тридцать третьего года в сыпучих песках Кара-Кумов мы вели бой с крупной бандой басмачей. Мы дрались почти в упор, и я мог бы закрыть собой командира, если б вовремя увидел, как поднял свой карабин вот этот... барс, выдающий себя за ишака. Я запомнил его лицо, будто выбитое на медной монете.

Али-бека успели увезти остатки банды: я выстрелил в него с расстояния в пятнадцать шагов. Я могу сказать точно, куда стрелял, и мы найдем след от свинца под нищенским халатом этого разбойника и актера.

— Может, ты все-таки ошибаешься? — осторожно спросил капитана мой товарищ. — С тех пор прошло столько лет...

— Я не мог забыть лицо врага, — угрюмо сказал начальник заставы.

— Как его арестовали?

— Поговорите с дозором. Мне придется выехать в отряд, — ответил Андрей Павлович, пожимая нам на прощание руки.

Ночью, обжигаясь кок-чаем, мы сидели в дежурке и беседовали с сержантами Ильей Ишонковым и Петром Левановым, арестовавшими четырех из семи нарушителей.

— Они пытались переплыть Аму-Дарью сразу в четырех или пяти местах, — начал свой рассказ сержант Леванов, в прошлом инженер одного из уральских заводов. — Их было семеро. Незадолго до рассвета они вошли в желтую воду Аму-Дарьи на южном берегу.

Я полагаю, эту операцию тщательно продумали специалисты. Дело в том, что губсар — небольшой камышовый плот, на котором плыли двое из семи — шел в нашу сторону совершенно открыто. Люди гребли небольшими досками, и плеск самодельных весел был отчетливо слышен в предутренней тишине. Обычно нарушители, переплывающие реку на губсарах или бурдюках, гребут маленькими рогатками, на конце которых укреплен камыш. Такими веслами можно действовать почти бесшумно.

Мы сразу обратили внимание на это странное обстоятельство. Люди уходили к нам, не таясь, а дозоры той стороны делали вид, что ничего не замечают.

Однако это не все. Понятно, что нарушителям не мешали уйти с того берега. Но почему они открыто, будто стремясь, чтоб мы их увидели, плыли в нашу сторону?

И я, и сержант Ишонков — мы были с ним в паре — почти одновременно подумали: людей этих умышленно направили к нам. Пока мы будем заниматься ими, кто-то другой тайно переплывет реку.

Ишонков остался сторожить губсар, а я чуть отпустил поводок Волка.

Пес молча потащил меня влево, вдоль реки.

Начинало светать. Я торопливо шел за собакой через высокие, в рост человека, камыши. Слух, зрение, винтовка — все было наготове.

В нескольких километрах правее нас нес дозорную службу старшина Владимир Кузьмич Романов. За много лет службы на границе он двадцать раз приводил на заставу контрабандистов и шпионов.

Мы с Ильей — ученики старшины. Он обучал нас всему, что не только помогает успеху дела, но зачастую спасает жизнь пограничника.

Мы можем различить на слух поступь тигра от поступи кабана и поступь кабана — от шагов человека. Мы знаем, как выглядит любой куст, любое дерево нашего участка ночью. Мы можем наизусть сказать, сколько крупных камней лежит на берегу, откуда и куда идет любая тропа, куда выплывет на нашей стороне нарушитель, вошедший в воду, скажем, возле старого тополя на том берегу.

И вот я шел, стараясь не сделать ошибки.

Мне посчастливилось увидеть нарушителя в то последнее мгновение, которое оставалось у меня еще в запасе. Упусти я этот миг — и потерял бы врага, дал ему возможность проникнуть в глубь нашей земли или вернуться к своим...

Леванов замолчал и взглянул на Ишонкова, будто спрашивал его: «Так ли я говорю, Илья?» И, убедившись, что «так», продолжал:

— Неподалеку от берега находится небольшой островок, густо поросший камышом. Островок этот — наша земля.

Я заметил нарушителя в тот миг, когда его губсар входил в прибрежный камыш.

Наверно, нарушитель, сильно устал — в этих местах бурное течение. Задрожали метелки камыша — человек выбирался на сухое место. Потом все стихло.

Я понял: он хочет отдохнуть, дождаться темноты и тогда уже плыть к нашему берегу.

Надо было действовать немедля. Лучше всего взять нарушителя сейчас же, пока он не отдохнул.

Я быстро пробежал вверх по реке и разделся. В трусах и майке вошел в воду. Патронташ надел на шею, правую руку с винтовкой поднял над водой — и поплыл. Вслед за мной бесшумно спустился в реку Волк.

По прямой до островка всего двести метров. Но течение здесь такое быстрое, что меня стало сносить в сторону. Я выбивался из сил, стараясь справиться с волнами. Да и плыть надо было так, чтобы не заметил нарушитель. Волк чувствовал себя, кажется, лучше...

— Любой человек устал бы, — вставил молчавший до этого Ишонков. — Леванов только одной рукой греб, в другой — оружие.

— Меня выручила отмель вблизи островка, — продолжал свой рассказ сержант. — Я передохнул и вместе с Волком вскоре оказался у цели.

Без единого звука, описав в воздухе дугу, опустился Волк на грудь нарушителя.

Через минуту, прочно связав арестованного сыромятным ремнем, я поплыл к своему берегу. Собака осталась на островке сторожить задержанного.

Быстро одевшись, я побежал к лодке, спрятанной неподалеку.

Спеша вдоль контрольной полосы — только птица может перелететь эту полосу, не оставив на ней следа — я заметил на мягком грунте отпечатки пары ичигов.

Кто-то с юга на север пересек границу!

Что было делать? Идти по следам? Бежать к товарищу? Возвращаться на остров?

Я решил найти сержанта Ишонкова.

Илья стоял на прежнем месте с винтовкой наготове, а возле него, лицом вниз лежали на земле те самые два нарушителя, которые открыто переплывали Аму-Дарью. Сержант ждал меня.

Мы сразу почему-то решили, что скрывшийся нарушитель — самый опасный враг. Собственно, не «почему-то», а по совершенно определенным причинам.

Эти двое, плывшие открыто, конечно, мелкая сошка. Ими пожертвовали, чтобы отвлечь внимание. Тот, кто остался на острове под охраной Волка, очевидно, новичок, и едва ли ему поручили что-нибудь серьезное.

Оставался этот — ушедший в глубь нашей земли — опытный и смелый человек. Трус не пошел бы днем.

Наши кони стояли в небольшой лощине, укрытые высокими камышами. К седлу ишонковского коня была приторочена клетка со старой почтовой голубкой — Синей Стрелой. Это имя она получила за быстроту полета, за то, что всегда шла к голубятне по прямой.

Тут мне придется сделать небольшое отступление. До армии я окончил технический институт и получил звание инженера по радиотехнике. Возможно, поэтому я иронически относился к почтовым голубям. Даже подсмеивался над товарищами, уверявшими, что голуби, как и собаки, могут сыграть большую роль на границе.

Синюю Стрелу взял с собой сержант Ишонков. И вот тогда, когда мы раздумывали, как быстрее сообщить на заставу о случившемся и попросить помощи, Илья вспомнил о Синей Стреле.

— Посторожи этих, — кивнул он мне на задержанных, — я побегу за голубкой.

Там же, у лошадей, Ишонков написал записку и, вложив ее в зажимной портдепешник на ноге Синей Стрелы, выбросил голубку в воздух.

Через полчаса застава уже преследовала скрывшегося нарушителя. Мы нашли его в камышах, в двенадцати километрах от реки.

Поняв, что ему не уйти, нарушитель бросил нож и потребовал старшего начальника. Он, видите ли, бедняк, мечтающий о новой жизни в стране, где нет бедняков. Он сам — родом из этих мест, но родители его поступили неосмотрительно, бежав на юг после революции. Он желает исправить ошибку своих родителей. Наша конституция будет бальзамом для его израненной нищетой души. И все в таком же духе.

— Остальное вы, верно, знаете, — заключил рассказ Леванов. — Оставленный на острове нарушитель оказался на месте. Трех перебежчиков задержал старшина Романов со своим напарником. Все семеро попали в наши руки.

Молчаливый Ишонков кивнул головой, подтверждая, что все сказанное товарищем — правда.

Утром на заставу вернулся Андрей Павлович. С ним приехали два пожилых офицера, оба — в звании полковников.

— Так ты говоришь, Андрей Павлович, что уверен, а? — спросил один из них капитана. — Ну что ж — показывай.

Мы все вместе зашли в помещение, где отдельно от других задержанных находился человек, назвавшийся Анвиром.

Он сидел около миски с нетронутой едой и даже не встал, когда вошли офицеры.

— Здравствуй, Али-бек! — сказал полковник Котенко. — Опять к нам непрошеным гостем?

Задержанный медленно поднял голову, пристально посмотрел на полковника. Казалось, он колеблется. Внезапно в его покрасневших узких глазах вспыхнул сатанинский огонек:

— Здравствуй, политрук Котенко!

— Вспомнил! — усмехнулся офицер, — Не испортилась у тебя, выходит, память за эти двадцать лет.

Через час, когда офицеры уже заканчивали допрос, полковник Котенко сказал задержанному:

— Недолго ты все-таки запирался, Али-бек!

Старый басмач зло оскалил зубы:

— Я проиграл эти скачки, полковник. Меня бы все равно выдали люди, переплывшие со мной Аму. У этих баранов нет никакого понятия о чести.

Помолчав, Али-бек осведомился:

— Могу я задать капитану вопрос?

Получив разрешение, Али-бек спросил:

— Скажи, капитан, как ты узнал, что я перешел границу? Хорошо знаю, что на этом участке был только один дозор. Я обошел его. Кто доставил тебе эту весть?

Андрей Павлович позвонил. Явился солдат.

— Быстро — Синюю Стрелу!

Через минуту солдат вернулся с голубкой.

Али-бек внимательно осмотрел птицу, беспокойно поводившую головой, и, криво улыбаясь, сказал:

— Воля Аллаха на все, начальник заставы. Ты можешь расстрелять меня и получить большую награду. За голову Али-бека тебе много заплатят.

— Ты и так — стреляная птица, — зло усмехнулся Андрей Павлович. — Мы не убиваем пленных, это ты знаешь не хуже нас. А что касается награды, то я уже получил ее: такого гуся, как ты, не всякому удается поймать!