Громыхая на стыках рельс, поезд врезался в горы. Серые, покрытые мхами скалы, казалось, сжимали крепкими объятиями и рельсы и поезд, затерявшийся между ними. Дорога петляла. Временами поезд настолько свертывался, что из первых вагонов видны были хвостовые. Затем, мягко пружиня, вагоны вновь вытягивались в прямую линию и весело катились под уклон.

После чистой и опрятной электрички, где все блестело никелем и свежей краской, вагоны, идущие по ветке, казались какими-то старинными. Свету в вагон пробивалось мало, в закопченной раме уныло дребезжало стекло. Эти контрасты огорчали и в то же время подчеркивали те изменения, которые видны повсюду. Мощные скреперы и бульдозеры возводили насыпь для второй колеи. По бокам устанавливались металлические опоры для электропроводов. Пройдет немного времени, и на ветке появится электричка, такая же комфортабельная, как и на главной трассе.

Когда ущелье осталось позади, Кедров открыл окно. Поезд, резко набирая скорость, мчался над кручей, падающей к зеркалу многоводной реки. День был солнечным, Пассажиры любовались красотами природы: пестрым убранством горных склонов и долин, замысловатыми вензелями реки, которую поезд пересек уже несколько раз.

Что-то знакомое чудилось Кедрову в очертаниях гор. Казалось, еще немного пути — и «проводник объявит: «Иман». А там он пешком, как это делал всегда, отправится на пограничную заставу…

Но нет. Далеко отсюда Уссурийский край. Новая жизнь должна начаться для Кедрова здесь, на Южном Урале. Вспомнились напутственные слова секретаря обкома: «Ты политработник, искушенный в партийной работе товарищ. Надеюсь, трудности не напугают тебя. Не скрою — район тяжелый. До полной победы Советской власти туда, в скиты и монастыри, бежали люди со всех сторон. Отрыжки старого и теперь доставляют немало хлопот. Хозяйство сложное, разностороннее. Чугун, уголь, цветные металлы, мрамор, лес. Многие отрасли промышленности новы. Мало подготовленных кадров. Одним словом — не мед…»

У соседнего окна беседовали.

— Я впервые в этих краях. И знаете, чего-то здесь не хватает, — говорила молодая девушка.

— Известно чего. Простора донского здесь нет, — отвечали ей.

— Скалы какие-то угрюмые, молчаливые. Неужели здесь и люди такие? — не умолкала девушка.

— Ну, нет. Народ у нас крепкий, работящий.

— Работящий, а за людьми к нам поехали?

— Ну, это не грех. Строимся много… — солидно ответил пожилой, бородатый человек.

— Папочка, папа. А сколько лет этой скале?

— Урал — древнейшая горная цепь, сынок. Ему миллионы лет.

— Ого! А она может обрушиться?

— Нет. — Отец говорил и сам с любопытством рассматривал скалы. На отвесных уступах, каким-то чудом держась в поднебесье, гнездились березы, сосны.

— Папочка, как они держатся?

— Видишь ли, горная береза очень устойчивое дерево. Скала питает и держит березу, а та сохраняет ее от разрушения. Главное — опора.

«Да-да, опора!.. Надо находить опору. Каково-то удастся мне на новом месте?» — думал Кедров.

Детский голосок вывел его из состояния задумчивости.

— Дяденька, а почему вам скучно?

Кедров обернулся. Перед ним стояла девочка лет четырех. Пышное, цветное платьице делало ее похожей на лугового мотылька.

— Нет, я не скучаю, мотылек.

— Я не мотылек. Меня зовут Таня.

— Вот и хорошо. Иди ко мне, Танюша.

Через минуту они были друзьями. Сидя на коленях у дяди, Таня сосала конфеты. Вскоре около купе раздалось:

— Таня, Танюша, ты где? Ах, вот ты куда забралась, нескромница. — В купе зашел невысокий, кряжистый человек. Борода его, расчесанная на две половины, красиво обрамляла строгое лицо.

«Из кержаков, должно быть, — подумал Кедров. — С таким немного наговоришь».

— Танюша, иди к маме.

Когда «мотылек» упорхнул, дед достал пачку папирос, протянул Кедрову.

— Угощайтесь!

— Спасибо.

— Вы не в Горнозаводск?

— Угадали.

— На работу или так?

— Так, по одному делу… Понравится — останусь, — ответил Кедров, удивляясь словоохотливости «кержака».

— Понравится наш Горнозаводск!

— Вы так уверены в этом? — улыбнулся Кедров.

— А как же! — горячо сказал бородач и принялся убеждать, что если куда и следует ехать, так только на Урал.

— Осмелюсь сказать, уважаемый товарищ, правильно, когда Южный-то Урал сравнивают с проснувшимся богатырем. Ведь только за последние годы сколько нового появилось. Вот возьмем, к примеру, наш Горнозаводск. Две сотни лет доходит городу. Давно ли его звали просто «заводик»? А теперь заводов-то посчитай сколько? А поселки какие выросли! А люди? Ведь вовсе другие стали.

«Кержак» оказался словоохотливым, рассказывал одну историю за другой.

— Был, значит, в нашем цехе рабочий один, Шарков, по фамилии. Тихий такой человек. Его и в цехе-то не все знали. Разве что в своей смене. Да и те посмеивались: «А, это Шарков-Тихоня!» Так и звали: Тихоня. А он и стоил того. На собрание, бывало, придет, помолчит и уйдет.

Когда началась война, он, вроде, еще молчаливее стал. В армию его не взяли. А тут новые станки пришли в цех. В Америке их закупили.

Поставили Тихоню за такой станок. А на нем надпись: «Гарантия на пять лет».

— Ну, раз такая гарантия, — говорим, — работай, знай, без оглядки…

Только не вышло. Хваленая «гарантия» через полгода лопнула сначала на одном станке, а потом и на всех остальных. И все одна и та же деталь. Сколько было в запасе — израсходовали. Через правительство запросили фирму, которая изготовляла станки. Ответили: «Ничем не можем помочь. Запасные части не изготовляем. Покупайте новые станки».

А тут срочный военный заказ поступил. Закручинились наши станочники. Тихоня подошел к начальнику цеха:

— Не попробовать ли, — говорит, — самим. Может, сделаем детальку-то.

— Что ж, попробуй.

А ребята на смех: «Смотри, Шарков, не обгони Америку».

И опять, значит, задумчивым стал Шарков. Место рабочее не покидал. Домой не уходил. Строгал все что-то из дерева. Песок формовочный таскать стал. А потом объявил:

— Готова моделька, товарищ начальник. Давайте отливать.

— Что ты, Шарков. Это же не отливают, а вытачивают из особой стали. Видишь, какие они красивые.

— Так мы же не на выставку их. Пусть некрасивые, да чтобы крепко. А шейки мы вот на этом проточим.

И Шарков показал им же самим смастеренное приспособление.

— Э, куда ни шло, — согласился начальник.

На следующий день слушок: «Шарков американцев перехитрил». У его станка целая экскурсия. А он спокойно приспосабливает свою безобразную деталь.

Пристроил. Пустили станок — работает. На холостом ходу хорошо работал, а дали нагрузку — не выдержала деталь, полетела.

— Сталь не такая, — говорит Шарков.

Тут лабораторию подняли на ноги. Подобрали подходящую сталь из наших советских марок. И что вы думаете? Все станки пустили. Без «гарантий», а пустили. И вовремя срочный заказ выполнили и продукцию сверх плана стали давать.

А Шарков-то теперь на мастера учится. Люди к нему за советом идут. Нашел, значит, место свое человек…

Бородач рассказывал горячо. Его внимательно слушали и Кедров, и спутники, заинтересовавшиеся рассказом.

Стемнело.

— Папа, ты засиделся. Остановка скоро, — предупредила дочь.

«Кержак» заторопился и ушел в свое купе.

— Горнозаводск! — объявил проводник.

Через несколько минут поезд стал у маленького, еле заметного во мгле вокзала. «Вот здесь мне и работать!» — подумал Кедров, всматриваясь в огни незнакомого города.

* * *

Коммунисты Горнозаводска собрались на отчетно-выборную конференцию как раз в то время, когда на предприятиях были подведены итоги за полугодие. Итоги были утешительными. Правда, на металлургическом заводе допустили аварию, но теперь и он выправился.

Делегаты толпились около диаграмм.

— Есть в чем отчитываться!..

— Хорошо поработали.

— Нет ничего удивительного…

— Кто знает, за что Сердюкова сняли?

— Докладчик скажет.

— А кто теперь первым будет?

— Кто ростом выше, — хитро подмаргивал Ветров, помощник секретаря горкома.

Делегаты обратили внимание на Кедрова. Его высокая фигура в офицерском кителе и брюках галифе выделялась среди других. Вместе с представителем обкома партии он беседовал с делегатами, интересуясь жизнью города…

Доклад второго секретаря горкома Долинина прошел хорошо. Еще в процессе доклада поступило до десятка записок с просьбой предоставить слово в прениях.

После перерыва первым трибуну занял директор металлургического завода Владыкин. Говорил он веско, словно шагал по асфальту парадным шагом победителя.

— Наш Горнозаводск можно смело назвать гордостью области. Мы даем важнейшие виды продукции. Мы плавим чугун, добываем железную руду, уголь, цветные металлы, делаем приборы, выпускаем огнеупоры. Взять хотя бы наш завод. На вид предприятие небольшое. Работаем на древесном угле. А ведь без наших чугунов встали бы многие заводы. Я хочу подчеркнуть этим, что нам больше надо создавать условий…

В зале задвигались.

— Слышали! На прошлой конференции слышали. Скажите лучше что-нибудь новое.

— Как «козла» посадили расскажите!..

— Прошу не перебивать, — предупредил председательствующий Дружков. — Продолжайте.

— Ну-с, — невозмутимо продолжал Владыкин, — в порядке самокритики скажу. Было время, когда мы работали плохо. Аварию допустили. А сегодня мы должны сказать: честь и слава металлургам, выполнившим полугодовой план. Перед тем как подняться на трибуну, я получил сообщение, что бригада первой доменной печи в полтора раза перевыполнила задание.

В зале вспыхнули аплодисменты.

— Н-да, — закончил Владыкин. — Жаль, что сегодня нет бывшего первого секретаря. Я хочу покритиковать его. Мало нам помогает горком, мало. Руды поставляют нам низкого качества. Плохо с металлодобавкой. А горком, я бы сказал, стоит в стороне. Мне думается, что новый состав горкома учтет и исправит эту ошибку.

Конференция шла гладко.

Кедров слушал внимательно, записывал. Но записал мало. Казалось, многих выступавших снабдили одинаковыми конспектами. Некоторые речи были похожи одна на другую. Сперва шло перечисление заслуг Горнозаводска перед страной. Затем — самоотчет о выполнении плана, легкий упрек в адрес бывшего секретаря горкома и — все. Мало говорилось о партийно-политической работе.

Придя в гостиницу, Кедров долго не мог уснуть. Большие раздумья одолевали его. Ведь здесь ему жить и работать. «Да, большие уроки надо извлечь из прений, — думал Кедров, — нельзя упиваться достигнутым, нельзя заниматься самолюбованием, как это делает Владыкин. Он много говорил о давно всем известных вещах, приводил средние цифры. А что кроется за этими цифрами? Если сопоставить, то оказывается, металлурги один месяц перевыполняют план, а два следующих не выполняют вовсе. Почему завод работает неритмично? Об этом директор умолчал.

Следовало говорить больше не о том, что выполнен план, а о резервах, которые позволяют двинуть производство вперед. А такие резервы есть…»

Утром он поделился своими мыслями с представителем обкома.

— Вы правы, — согласился тот, — поэтому я и собираюсь сегодня выступить в самом начале.

— Смотрите, — говорил представитель обкома с трибуны, — чтобы нам не превратить конференцию в обычную директорскую оперативку. Все вопросы крутятся вокруг снабжения сырьем, материалами. Одни просят, другие им отказывают… Давайте же по-партийному разбирать эти вопросы.

Его выступление нашло горячий отклик. Вниманием делегатов завладел бурильщик Богатырев. Широкоплечий, он занял всю трибуну.

— Если судить по выступлению начальника нашей шахты, то на «Подозерной» тишь да гладь и полная благодать. А на деле-то ведь далеко не так, товарищи. На деле у нас увлеклись рекордами одиночек, а настоящего массового соревнования нет. Я вот выполняю по полторы-две нормы в смену. Имею опыт, чтобы учить других. Но об этом никто не заботится. Пришлось на собственный страх и риск взять двух учеников. Учу вот их теперь, а отдел труда стращает: достукаешься, мол, с этим своеволием. Товарищи, да я же не для себя — для шахты, для государства. Неужели это трудно понять?

Вслед за Богатыревым выступили еще десять делегатов.

Когда было принято постановление по докладу и конференция приступила к выдвижению кандидатур в новый состав горкома, слово взял представитель обкома партии.

— По рекомендации обкома партии предлагаю внести в список кандидатуру товарища Кедрова Андрея Аркадьевича.

По требованию делегатов Кедров рассказал автобиографию. Родился под Москвой. В раннем возрасте лишился отца. Помогал матери воспитывать младшего брата и двух сестер. Окончил фабзауч и вечерний рабфак. В комсомол вступил на Московском автозаводе. В партию — на строительстве Комсомольска-на-Амуре. Работал секретарем райкома комсомола, служил в погранотряде. Получил инвалидность. Вновь оказался на родном автозаводе, эвакуированном на Урал. Отсюда был направлен в годичную партийную школу, которую окончил и работал секретарем одного крупного парткома.

— Какие будут вопросы? — спросил председательствующий.

— Ясно! Оставить в списке!

— Нет, не ясно, — подал голос Владыкин. — А как с партийным учетом?

— Открепительный талон, разумеется, я не брал, — ответил Кедров.

— Вы же сами удовлетворили ходатайство мандатной комиссии о предоставлении ему права решающего голоса, — пояснил представитель обкома. — Отводы есть?

— Нет отводов, — дружно ответил зал.

Пока городская типография изготовляла бюллетени со списками для тайного голосования, перед делегатами выступала бригада художественной самодеятельности. Кедров с интересом смотрел на сцену. Но его не покидали мысли о происшедшем. «Сложная обстановка, — думал он, — нелегко будет». И вдруг ему страстно захотелось остаться на работе именно здесь.

Поздно ночью комиссия объявила результаты голосования. Избранными оказались все. Кедров получил против полтора десятка голосов.

* * *

Первый день его работы в качестве секретаря горкома начался телефонным звонком. «Любопытно, о чем будет мой первый разговор?» — подумал Кедров, снимая трубку.

— Петр Иванович? — прозвучал слащавый тенорок.

— Нет, Кедров.

— Извините.

Резкий щелчок свидетельствовал о том, что собеседник бросил трубку. Кто-то, видимо, рассчитывал поговорить с Сердюковым.

Телефон умолк всего на одну минуту. Продолжительный звонок — и начальник стройки Кашина нервно потребовала помочь ей, наконец, доставить песок и камень на стройку. «Иначе встанем», — ультимативно закончила она.

Затем из промысловой артели пожаловались, что торгующие организации не выбирают свои фонды тумбочек и гончарных изделий. Детским яслям надо было помочь в доставке продуктов.

Но особой назойливостью отличался начальник доменного цеха Стрелков.

— Товарищ Кедров, — рокотал в трубке его густой бас, — извините, что беспокою вас, но душа болит, понимаете ли. На эстакадах, понимаете ли, все под метелку подобрали. Руды нет, как быть? Остановим ведь цех, план сорвем!

«Хороший, должно быть, начальник, заботливый, беспокойный. Сам не дремлет, другим спать не дает», — подумал Кедров.

Он тут же связался с рудниками, и, к немалому его удивлению, руду требуемых марок заводу немедленно отгрузили.

Телефонных звонков с просьбами было так много, что Кедрову казалось, что в городе не существует никаких других руководящих органов, кроме горкома, а в горкоме нет ни отделов, ни работников — только первый секретарь.

Кедров задумался над этим. Он побеседовал с работниками горкома, членами бюро, побывал на предприятиях. Выяснилось, что к этой мелочной телефонной бестолковщине приучил всех Сердюков. Работники горкома рассказали, что он предпочитал все вопросы решать сам. Планы в горкоме составлялись только на месяц. Поэтому в его работе исчезала перспектива. Кедров внес предложение планировать работу на три месяца.

— Конечно, назревшие вопросы, выдвигаемые жизнью мы будем решать, независимо от того, предусмотрены они планом или нет, — заметил он.

Члены бюро поддержали это предложение.

Заведующий орготделом Гончаров принес свой план и ожидал одобрения. Кедров стал внимательно читать его.

— Что это за совещание с уполномоченными? — спросил он.

— Это с теми, что едут в колхозы. Без них хлеба не убрать.

— А это?

— Это уполномоченные по сплаву древесины, — уже с беспокойством ответил Гончаров.

— Без них тоже не справиться?

— Думаю, что нет.

Получалось так, что ни уборка, ни сенокос, ни сплав леса не проводились без уполномоченных горкома и горисполкома. Даже на строительство навесов для сушки кирпича был предусмотрен представитель.

Несколько скромнее выглядел план работы отдела пропаганды. Он не ставил на бюро обилия вопросов, но зато вдвое больше предлагал провести собраний, совещаний, активов. Заведующий отделом Графов без обиняков заявил:

— Почаще вызывать в горком руководителей, пожестче требовать с них — и дело пойдет. Совещание — форма проверенная…

— «Сердюковщина»! — сердито бросил Долинин, когда Кедров поделился с ним своими мыслями относительно планирования. — Все еще не можем избавиться…

Собрали работников отделов и побеседовали с ними о планах.

— Новая мода, — ехидно шепнул Ковригину Графов, выходя после этого в коридор.

Ковригин ответил:

— Это не «мода», а правильный стиль. В планах мы действительно предусмотрели не то, что надо. А вот что же надо, мы еще пока не очень знаем.

Графов как будто только того и ждал:

— Вот-вот, а собираемся учить людей, райкомы, первичные организации.

Ковригин оборвал его.

— Я ведь не говорю, что я знаю. Ищу. Надо искать в жизни. Не плохо бы поучиться у других. Слишком уж мы привыкли пугать: «Вы что, на бюро захотели попасть?», «Подождите, достукаетесь, заслушаем на бюро!» Так работать нельзя.

Ковригина поддержали другие, даже скромный и тихий Шишкин — инструктор промышленно-транспортного отдела.

— Сколько мы обсуждали доменный цех, а он все отстает, — горячо сказал он. — На конференции Владыкин отрапортовал, а теперь опять завалили план. А мы опять обсуждать…

…О доменном цехе думал и Кедров. Дела там были тревожные, и надо было применять решительные меры. Но было не совсем ясно, почему лихорадило этот цех. Нужно было искать и зацепиться за главное.

— Надо создать сильную группу, привлечь побольше членов горкома и послать на завод! — посоветовали члены бюро.

Так и сделали.

Однажды, когда Кедров собрался уходить домой, в кабинет зашел Иван Ярцев — тот самый «бородач», который так горячо агитировал в вагоне за свой город. Кедров обрадовался ему, усадил в кресло.

Ярцев расправил обеими руками бороду.

— Вопрос у меня деликатный. Обратился ко мне, как к члену завкома рабочий один: «Помогай, — говорит, — начальник». Я даже рассмеялся: «Какой же, говорю, я начальник. Такой же рабочий, как и ты». — «Не-ет, говорит, мы тебя выбирали. Изволь теперь выслушать». И вот он говорит: «Неладно в цехе у нас. Начальника Стрелкова рабочие барином прозвали. Бюрократом он стал, Стрелков-то. У домны его давно не видали. Все в канцелярии. С нами не советуется. Придешь к нему — накричит: «Бездельники, план срываете». А знаете, как он за план борется? В конце прошлого года приписал несколько десятков тонн чугуна. Теперь что-то сочиняет в этом же роде. Работаем убыточно. В материалах перерасход».

Кедров внимательно слушал и делал записи в блокноте.

— Хорошо. Разберемся, товарищ Ярцев. Там уже наша комиссия работает, бригада.

Бригада горкома, придя в цех, была удивлена поведением начальника. Стрелков с утра закрылся в кабинете и не велел никого принимать. Только после того, как ему доложили о приходе членов горкома, Стрелков отомкнул дверь кабинета. Здесь было тихо и спокойно. Лишь настольный вентилятор жужжал монотонно, сонливо.

— Извините. Заработался, понимаете ли. Дела плохи. План вот не выполнили. Не поверил, было, я своей бухгалтерии. Сидел, пересчитывал, но все оказалось правильно. Не выполнили плана.

— Мы бы хотели слышать о причинах срыва плана, — сказал Ковригин.

— Да что причины. Они и в нас и в вас, — откидываясь в кресле, отвечал Стрелков.

— Я что-то не пойму. Почему вы ищите причины в нас, горкоме?

— Что же тут непонятного, дорогой. Помогаете мало.

— В чем же конкретно это выразилось?

— Да ведь как же. Возьмем, к примеру, сырье. Руды вы нам — спасибо секретарю горкома — помогли достать. А вот о металлодобавке забыли. Ну, а без этого какой же разговор о выполнении плана…

Через три дня бригада дала первую информацию. Факты, сообщенные Ярцевым, подтвердились и дополнились новыми.

— А почему вы в партбюро завода не зашли? Ведь вы должны были действовать вместе с ним, — заметил Кедров.

— Это я понимаю, — махнул рукой Ковригин. — Но ведь что там… Секретарь партбюро идет на поводу у директора, собственного мнения не имеет. Он сам всячески оберегает руководителей от критики.

— Впредь не позволяйте себе работать помимо партбюро.

Вечером Кедров пригласил к себе Шелехова. Разговор с секретарем партбюро завода помог ему понять многое. Шелехов работал на заводе давно. Начал с чернорабочего. Затем работал на конном дворе, в ЖКО. Был послан на курсы, а там директор взял его своим заместителем. Секретарем партбюро он был избран также по рекомендации директора.

— Вы, вероятно, будете упрекать меня, что я «иду на поводу у директора». Но я это отметаю. Я уважаю авторитеты, — говорил Шелехов.

Из разговора Кедров уяснил, что Шелехов свел свою деятельность к мелкой опеке хозяйственников, взял на себя функции снабжения. Дошло до того, что простые метелки стали заготовлять при «нажиме» партбюро. Сам секретарь партбюро представлял из себя нечто среднее между диспетчером и агентом по снабжению.

— Вот вы беспрерывно говорите о руде, коксе, металлодобавках, — сказал Кедров, — но я ни разу не слышал от вас ничего о социалистическом соревновании, о борьбе за режим экономии, о внедрении новых методов труда. Я ничего не слышу также о партийно-политической работе.

— Видите ли. Мы, конечно, решали эти вопросы на заседании партбюро. Решали комплексно…

— Как это понимать?

— А так, что, поставив вопрос о ходе выполнения плана, мы поднимаем сразу все: и снабжение, и режим экономии, и использование техники, и все прочее.

— Чем же ваш директор занимается на оперативках?

— Вот сразу видно, товарищ Кедров, что вы слабо знаете наше предприятие.

— Что верно, то верно… А скажите, завтра у вас состоится заседание партбюро?

— Да, да. Обсуждаем вопрос о работе автогаража.

…Был уже поздний вечер, когда Шелехов выходил из горкома. Разговор встревожил его.

Тревожные мысли одолевали Шелехова и на другой день. Он не заметил, как наступил вечер и в коридоре зашумели приглашенные на заседание партбюро. В это время в комнату влетел Стрелков со свертком каких-то бумаг.

— Что же это такое? — запальчиво воскликнул он. — Что же это творится, Демьян Петрович? Полюбуйтесь! Цеховая стенгазета дискредитирует меня. Да и тебе тут, кажется, достается. Намеками, правда, а речь явно идет о тебе. Полюбуйся.

Шелехов развернул стенгазету «Доменщик» и прочел:

— «Позавчера начальник цеха т. Стрелков дал указание сбавлять дутье и перевести доменные печи на тихий ход. Причиной послужило, якобы, отсутствие руды.

Это не правда, что руды нет. Есть руда, только качество ее не высокое, марка не та.

Горновой Попов предложил свой способ употребления в плавку этой руды, но Стрелков отмахнулся:

— Много знать стали. Я инженер и прошу меня не учить.

Сбавив ход печей, мы потеряли не одну сотню тонн чугуна. Вот к чему приводит зазнайство и верхоглядство т. Стрелкова.

Куда смотрит партбюро завода? Почему не поддерживают Попова?»

— Кто же писал? — спросил Шелехов.

— Без подписи. Видать, редколлегия.

— Вот что, Иван Иванович. Надо, чтобы эта история с заметкой не вышла за пределы цеха. Собери-ка ты редколлегию. Потолкуй. Признай ошибки, пообещай исправить…

В помещение вошел Кедров с Ковригиным.

— Здравствуйте, товарищи. А мы к вам из цеха. Там происшествие: куда-то исчезла стенгазета. Была вывешена — и вдруг не стало ее.

— Да не исчезла она. Здесь она, у меня. Читали вот с Иваном Ивановичем. Собираемся кое-какие меры принимать, — подавая руку, ответил Шелехов.

— Правильно. Только зачем же ее снимали? Пусть читают.

— Товарищ Стрелков! Повесьте газету на прежнее место, — строго распорядился Шелехов.

Ковригин вышел со Стрелковым: он хотел задать начальнику цеха несколько вопросов.

— По какому вопросу пожаловали к нам? — осведомился Стрелков, едва они перешагнули порог его кабинета.

— Пришли изучить, почему отстают доменщики. По-настоящему помочь вам хотим.

— Чем же вы поможете? Ведь не принесли же вы с собой металлодобавки? — язвительно спросил Стрелков.

— Неужели все дело только в болтах, гайках, металлодобавках? Почему вы никогда не заговариваете о людях! — спросил Ковригин.

— А вот побудьте сегодня на партбюро — узнаете в чем дело. Я вот прямо скажу. Как появился в горкоме Кедров, в моде стало: «Помочь пришли», «Разобраться надо». А на деле — один подрыв авторитета. Пришли на завод и сразу к рабочим. А я что? Начальник или не начальник? Почему ко мне не зашли?

— Да ведь нам ваше мнение известно. А теперь мы обратились к рабочим. Хотим их выслушать. Скажите, когда вы последнее производственное совещание созывали? Когда советовались с рационализаторами, передовиками?

— До совещания ли теперь? Работать надо, а не совещаться.

— Правильно. Я тоже за то, чтобы работать. Только по-новому. С учетом тех замечаний, которые сделают люди. Вот, например, рассмотрели вы предложение горнового Попова?

— Нет, но я поручил это заместителю по шихте. Впрочем, из этого предложения все равно ничего не выйдет.

— Да вы же его не проверили, не испытали.

— Когда меня посылали сюда, то поставили одну задачу: давать чугун. В главке не говорили о том, что цех экспериментальный.

— А представьте себе на минуту, что на руднике иссякли запасы той руды, на которой вы привыкли работать?

— Ну, тогда и без нас решили бы вопрос.

— Скажите мне, как давно выступали вы перед рабочими с политическим докладом, лекцией?

— Ну, знаете ли, это уж слишком. Я инженер. А лекции, доклады — это дело профкома, партбюро.

— Вы извините меня, товарищ Стрелков. Но теперь уж редко кто рассуждает так, как вы. Советский инженер не может быть только техническим руководителем. Он — политический воспитатель.

— Так, понятно. Значит я отсталый человек. Хорошо. Я проконсультируюсь в главке.

* * *

В кабинете Шелехова между тем шел оживленный разговор.

— Посмотрел я на ваших людей — душа радуется. Хороший у вас на заводе народ. Крепкий, самостоятельный. Хотя бы тот же Попов, Ярцев, Воронов, Савельев… Да мало ли. С такими горы можно перевернуть, — говорил Кедров.

— Ничего. Люди как люди. Работают, стараются.

— Что значит «люди как люди»? Вы все — хорошее и плохое, передовое и отсталое — смешиваете в одну кучу. На вашем заводе десятки новаторов. Опираетесь ли вы на них?

— Разумеется, у каждого в работе есть недостатки.

— Надо стремиться, чтобы их не было. Желая на деле помочь вам, мы сегодня знакомились с доменщиками и вообще с порядками в цехе. Вот вы сегодня собирались обсуждать вопрос о работе гаража. А ведь прорыв-то у вас на решающем участке — в доменном цехе. Сегодня надо бы обсудить заметку в стенгазете «Доменщик». На заседание пригласить всю редколлегию, активистов.

— Но ведь этот вопрос не подготовлен? — возразил Шелехов.

— Этот вопрос ставит сама жизнь. Пригласите-ка членов партбюро, посоветуемся.

Споров не было. Члены партбюро и сами предлагали обсудить заметку немедленно.

Когда члены партбюро и приглашенные разместились, в кабинете наступила тишина. Заняты были все стулья, диван. Тишину нарушил Шелехов.

— Какой порядок примем, товарищи? Заслушаем доклад начальника цеха или информацию редакции стенгазеты?

— Не надо доклада. Читайте заметку, — послышалось несколько голосов сразу.

Шелехов взял в руки копию заметки, отпечатанную на машинке, и зачитал ее.

— А кто подписал ее, Демьян Петрович? — спросил Стрелков.

— Подписи под заметкой нет.

— Ага, аноним, значит. Выходит каркнула ворона, всех на ноги подняла, а сама в кусты. — Стрелков обвел присутствующих торжествующим взглядом.

У некоторых членов редколлегии был растерянный вид. Редактор — газовщик Киселев — сидел с высоко поднятой головой.

— Автора пусть назовут, — продолжал Стрелков, — иначе не следует обсуждать. Может, заметку писал самый недисциплинированный или лодырь. Есть ведь и такие. Сами норму не выполняют, а ищут виновных.

— Редактор здесь. Может, он назовет нам имя автора? — оживился Шелехов.

— Разрешите, товарищи? — поднялся Кедров. — Стрелков, требующий автора заметки, хочет увести нас от существа вопроса. Дайте ему автора, и он разведет демагогию вокруг его имени. Не затем собрались мы сюда, чтобы искать автора. Дело не в том, кто писал заметку, а в фактах, изложенных в ней. Давайте же и будем обсуждать факты. Вопрос носит принципиальный характер. Это вопрос об отношении к новому, передовому, вопрос наших перспектив. Я бы хотел широкого участия инженеров и новаторов, коммунистов, руководящих и рядовых.

Попросил слово Киселев. Он был взволнован.

— Критикуя смело и открыто недостатки, — начал он, — мы тем самым помогаем изжить их. По мнению редакции, товарищ Попов ставит весьма существенный вопрос. Нельзя проходить мимо него.

Мы обсудили на партийной группе третьей доменной печи предложение Попова. Решили опробовать его в действии. И сейчас, когда мы обсуждаем заметку, идет проверка на деле того, что задумал внедрить товарищ Попов.

— Это что же выходит, без меня меня женили? — взволновался Стрелков.

— Подождите, я не кончил. Мне понятно волнение товарища Стрелкова. Он инженер, начальник цеха — и вдруг простой рабочий оказался грамотнее его. И все-таки это именно так. Заметка правильна от начала до конца.

Слово взял старший горновой Воронов.

— На мою долю осталось только сожалеть, что не я первым внес это предложение. Ведь думал же я над этим, думал. Можно сказать, смелости не хватало. Но мне простительно. Я недостаточно грамотный человек. Но как это могли проморгать директор завода, начальник цеха? А ведь не только Попов у нас есть. Соберите-ка вот нас, дайте задания подумать над улучшением производства!

Заседание бюро затягивалось. Выступали рабочие, инженеры. Стрелков хранил молчание.

Но вот не вытерпел и он. Стрелков заговорил тоном кровно обиженного человека.

— Все это, в конце концов, похоже на подсиживание. Ну, не нужен я, предположим, на заводе, так скажите прямо. А то ведь что делается? Редакция помещает против меня заметки, партгруппа принимает решение внедрить предложение Попова. Пока мы заседаем, там, наверно, еще что-нибудь придумают. В чем же повинен я, что на меня так ополчились? А в том, что я не допускаю нарушения технологической дисциплины. Ведь инструкция по составлению шихты утверждена не мною, а главком. Я только борюсь за точное выполнение ее. А люди типа Попова способны положить этот документ под пятку. Что им главк, что им инструкция? Они же сами с усами.

— Разрешите вопрос задать. А когда эта инструкция составлялась? — спросил Киселев.

— Ну, когда… Давненько, конечно. Я хочу, чтобы бюро поняло меня, защитило от нападок.

Стрелков грузно сел.

Шелехов объявил перерыв…

…А на третьей домне между тем шла горячая работа. Еще до выступления стенгазеты заместитель начальника цеха по шихте Демьянов заинтересовался предложением Попова. Он сделал несколько вычислений, но вдруг услышал, что Стрелков отверг предложение. Демьянов никак не мог понять это, по меньшей мере, странное решение. Когда же он спросил об этом Стрелкова, тот ответил:

— Да, вот что, поклонник анархистов: займись-ка ты этим делом сам.

Демьянова пригласили на собрание партийной группы доменной печи. Его попросили высказать свое мнение о возможности внедрения предложения. Демьянов сказал:

— Большинству товарищей мое мнение известно. Предложение заманчиво. Оно содержит здоровое зерно. Но оно не подкреплено техническими расчетами. Через сутки я составлю такие расчеты. Давайте испытаем его на нашей печи послезавтра. Кстати, разобраться с этим предложением начальник цеха поручил мне.

Сутки для Попова показались вечностью. Он очень беспокоился за исход дела. И вот он накануне события, которое решит исход этой борьбы. А тут распоряжение начальника цеха: если через полсуток не поступит руда нужной марки, третью печь остановить.

— Что же это такое, Яков Николаевич, — возмутился газовщик Скороходов. — Твое предложение рассматривают, а печь останавливают.

— Правильно, товарищи.

Все оглянулись. Рядом стоял главный инженер завода Прохоров.

— Нельзя останавливать печи. Нельзя и работать старым способом, — продолжал он. — Надо кончать с этим. Ваша бригада, товарищ Попов, стоит на правильном пути. Ко мне только что заходил Демьянов. Он закончил расчеты для нового рецепта шихты. Сейчас он внесет кое-какие изменения, и смену мы начнем по обновленной технологии.

Вошел Демьянов, все бросились к нему, склонились над расчетами.

Получив указание начальника смены, бригадир рудного двора категорически воспротивился:

— Как хотите, а с пятой эстакады я руду подавать не буду. Пусть главный инженер даст письменное указание. Это же законсервированное сырье, брак. Нет. Я на себя не могу взять такую ответственность.

— Да пойми ты, умная голова. Ведь новую шихту дают, — убеждали его рабочие.

— Новую? А кем она утверждена?

Спор разгорелся. Уже кто-то пошел самовольно менять маршрут электровоза, как вдруг шихтовый двор стали заполнять знакомые и незнакомые люди. Зашли Кедров, Ковригин. Зашли вместе с Шелеховым, Стрелковым, Киселевым, Вороновым.

Главный инженер, Стрелков, Демьянов, разложив листы бумаги на борту старого опрокинутого вагончика, стали проверять расчеты из блокнота Демьянова. Другая группа направилась на эстакады, третья — на рудный двор.

…Появлению всех этих людей в доменном цехе предшествовали бурные страсти, разгоревшиеся на партийном бюро. Обстановка накалялась, а сдвигов в обсуждении вопроса не было. Произносились слова «абсурд», «клевета», «беспринципность», «шельмование».

— Так мы вопроса не решим, — сказал Кедров, — партбюро не подготовило ни выводов, ни предложений. К сожалению, и здесь их никто не сформулирует.

Киселев рванулся с места:

— Товарищ Кедров, разрешите. Я вношу предложение — создать квалифицированную комиссию для проверки всего этого дела. Пусть в ней участвуют и работники горкома. Вот тогда появятся и выводы и предложения.

— Но ведь на это потребуется время, а домна под угрозой остановки уже сегодня, сейчас, — повернулся к нему Кедров. — Я не против такого предложения и хочу только добавить следующее: более квалифицированных людей, чем собрались здесь, ведь нет. Зачем же дело откладывать? Давайте пойдем в доменный цех, на месте разберемся и примем необходимые меры.

Тут тревожно затрещал телефон. Из цеха сообщили, что на шихтовом дворе спор, хотят насильно изменить состав шихты для третьей домны.

Решено было немедленно отправиться в цех.

* * *

Первая неделя дала положительные результаты. Третья печь работала успешно, выдавала чугун по заданным нормативам. Группа работников горкома, опираясь на инженеров завода, обобщила опыт работы по новому способу. На бюро горкома партии о нем рассказал Попов, а главный инженер завода Прохоров подкрепил теоретическими и инженерными выводами.

По новому способу работать стали все домны.

…Однажды утром, когда Кедров собрался в очередную поездку, раздался телефонный звонок. Говорил начальник рудоуправления. Он сообщил, что после конференции методу Богатырева обучили около двадцати бурильщиков. Это дает возможность усилить отгрузку кусковых малосернистых руд доменщикам.

— Но я должен пожаловаться вам. Что это случилось вдруг с нашими доменщиками? Раньше жизни не давали, если мало грузим кусковых руд, а теперь? Приехал к нам начальник снабжения, отправился на отвал пылеватых бросовых руд и требует их погрузки. Эти отвалы уже списаны, а у нас кусковых полны склады…

Кедрову вдруг стало радостно. Он улыбнулся и весело произнес:

— Ничего, продолжайте грузить пыль Горнозаводеку. А кусковую руду отправьте на большегрузные печи в Челябинск. Там она сейчас нужнее!..

И, кладя телефонную трубку, подумал:

«Вот он, главный-то вопрос, — людей поднять!..»