Несколько раз мне приходилось встречаться с инженером цеха контрольно-измерительных приборов и автоматики Торчинским. Худощавый, скуластый, словно высушенный постоянными заботами, он неторопливо, взвешивая каждое слово, рассказывал об автоматизации. Его задумчивые, с налетом грусти глаза смотрели на собеседника и будто спрашивали: «Неужели еще не ясно»?
На этот раз лицо Майора Александровича было особенно печальным, разговаривал он неохотно и даже вяло. Я спросил, что с ним.
— Недавно похоронил сестру, умерла от рака. Возил ее в Москву к знаменитостям, но напрасно, сказали — поздно…
Густые брови его, полувыгнутые над темно-орехового цвета глазами, выразительно приподнялись.
— Бессильны мы еще во многом. Наука в большом долгу перед человеком… — и хотя сказанное относилось к медицине, но за этими словами угадывался более глубокий смысл.
Не сразу разговор наш перешел на автоматизацию мартеновского производства и статью в «Правде» о Торчинском.
— Признаюсь, слабо верил в силу печати до этого, а тут статья всколыхнула меня, подстегнула других. Зашевелились. Хорошо-о!
Слово за слово разговор наш становился все живее и передо мной вставал человек со своими каждодневными думами и мечтами, устремлениями и поступками.
Майор Александрович прибыл с группой молодых специалистов в Магнитку в 1933 году по призыву Серго Орджоникидзе.
— Приехал я сюда, как знаете, с Украины, после окончания Кировоградского вечернего техникума, совсем мальчишкой с дипломом техника-теплотехника в кармане, — он поднял голову, посмотрел на меня. — Интересно ли слушать об этом, а? Ладно, — с усмешкой произнес он, — расскажу по порядку.
Майор Александрович вздохнул, как бы собираясь с мыслями, а потом живо продолжал:
— Захотелось мне на Москву взглянуть после техникума. Сел в поезд и на последние рубли укатил в столицу. В это время только что возвратился из Магнитки Серго, а комсомол объявил призыв: молодые специалисты — на рабочие места. Призыв тот за душу взял, и я дал свое согласие поехать в Магнитку. Набралось нас, охотников, человек тридцать. Серго пригласил к себе в Наркомат. Я впервые в жизни видел такого большого человека. Пришли мы аккуратно в назначенный час. Серго оказался занят, но помнил о нас. Из его кабинета вышел человек, извинился, попросил подождать, а чтобы мы не скучали, направили нас в наркомовскую столовую.
Торчинский на минуту смолк, тряхнул головой и опять посмотрел на меня.
— Подкрепились мы хорошо, в те годы тяжеловато было с продуктами. Вернулись в приемную. Сидим, волнуемся. Приглашают к наркому. Заходим. Навстречу нам шагает обычный человек, приветливый, здоровается и прежде всего интересуется, как нас покормили. На приеме присутствовал работник ЦК комсомола. Серго и спрашивает его:
— Отстроили корпус-то для молодых специалистов в Магнитке?
— Отстроили, — отвечает.
Серго удивлен, нахмурил брови.
— А откуда известно, что корпус готов?
У работника ЦК комсомола пот проступил на лбу.
— Ну вот, поедете вместе с ними и доложите мне обо всем…
Затем Серго обрисовал нам Магнитку, рассказал о трудностях, какие поджидают нас, просил держать с ним тесную связь, а самое главное, не щадя своих сил, бороться с рутиной и бесхозяйственностью.
Мне запомнилась эта встреча. Какие мы были тогда специалисты, но Серго верил в нас, возлагал на нас большие надежды. Можно ли было их не оправдать? С тех пор моим правилом стало — никогда не отступать перед трудностями, начатое дело доводить до конца…
Да, это было так!
Недаром сталевары Магнитки называют инженера Торчинского энтузиастом. По его инициативе внедрена комплексная схема автоматизации теплового режима мартеновской плавки, проходящей без вмешательства самого сталевара.
Прошло три года упорных исканий, прежде чем Майору Александровичу удалось разработать ту комплексную схему автоматизации теплового режима плавки, которая сейчас внедрена уже на первых мартеновских печах.
Как и всякое новшество — автоматическое управление тепловым режимом встретило скептическое отношение одних и горячую поддержку других.
Идея автоматического управления плавильным агрегатом не нова. Сначала было внедрено полуавтоматическое управление мартеном на одном из металлургических заводов Запорожья. Сталевар задавал отдельные периоды плавки, а приборы исполняли его волю, «срабатывали», т. е. выполняли частичные операции и контроль за ними. Это была та необходимая ступень в разработке проблемы, без которой нельзя было всерьез говорить о комплексной схеме автоматизации теплового режима мартеновской плавки. Теперь ее разработал и внедрил на мартеновской печи Майор Александрович.
Перед инженером Торчинским, как и перед всем коллективом цеха, неоднократно ставился вопрос о высвобождении людей там, где их может заменить автоматическое управление производственным процессом.
Казалось, задача была проста — дать больше времени сталевару для наблюдения за технологическим процессом, а стало быть, и поднять производство стали.
Это был тот первый шаг вперед в повышении культуры производства и квалификации людей, который поднимал технику на новую ступень. Здесь следовало искать пути к дальнейшему движению технической мысли и технического прогресса в металлургии. К этому призывали металлургов решения XX съезда КПСС.
…Схема или система управления рождалась не на бумаге, а у мартеновской печи после долгих наблюдений и многодневных раздумий. Майор Александрович приходил в мартеновский цех и пристально следил за тем, как сталевары проводили плавку, вели тепловой режим печи. Казалось, все было обычно, сотни раз видено, известно. Но после продолжительного изучения, фиксирования отдельных процессов работы сталевара начала обнаруживаться закономерность ведения теплового режима. Это уже давало возможность составить электрическую схему: порядок включения отдельных аппаратов в работу сталевара.
Теперь следовало взяться за переделку имеющейся аппаратуры, ибо специальных приборов для вновь рожденной схемы не существовало, а были лишь приборы, фиксирующие те или иные периоды в сталеварении. Слово «схема» Торчинский употреблял часто и произносил его особенно энергично, вкладывая в него большой смысл.
Когда схема была открыта, Майору Александровичу пригодились золотые руки старшего электрослесаря Федора Яковлевича Малого, переделавшего всю аппаратуру на печи по указанию инженера. Торчинский не вмешивался в дела Малого — у слесаря была светлая голова, пытливый ум и руки умельца.
Малому помогал мастер цеха Тимофей Яковлевич Халезин. Он приложил много инициативы и труда, чтобы приборы, сделанные электрослесарем, оказались «пригодными в эксплуатации».
Инженер Торчинский часто заглядывал в мастерскую и торопил помощников. Он всех заразил своим энтузиазмом. Незаметно шли дни, недели, месяцы, пока, наконец, «схема» не была установлена на десятой печи и не включена в действие.
Этого часа нетерпеливо ждали не только энтузиасты автоматизации, но и скептики: что же будет в конце концов? Оправдаются ли расчеты Торчинского, не раз обдуманные в долгие бессонные ночи, окупится ли кропотливый труд Малого и Халезина, то огромнейшее физическое и умственное напряжение, которым жила все это время небольшая кучка энтузиастов.
Система вошла в жизнь, ее подтолкнула Всесоюзная конференция по автоматике, которая состоялась в Магнитогорске. Это была первая победа инженера Торчинского и его друзей. Десятая печь стала экспериментальной лабораторией и своеобразным институтом. Сюда приезжали мартеновцы из Запорожья и Кузнецка, Москвы и Тагила, смотрели, давали положительную оценку тому, что видели, учились.
Теперь следовало накапливать опыт, чтобы продвинуться еще дальше в решении основной проблемы. Так думал Майор Александрович. Первый опыт автоматизации теплового режима мартеновской плавки открывал заманчивую перспективу полной автоматизации производства стали.
Высвобождение сталевара от управления тепловым режимом плавки позволяло ему сосредоточить все внимание на технологии и уходе за печью, а стало быть, за увеличением стойкости сводов, бережливым расходованием жидкого топлива и электроэнергии, подтягивало культуру людей. Теперь немыслимо было сталевару, незнакомому с новой техникой работать на самоуправляемой печи, где применялись самые новейшие приборы.
Но скептики не успокаивались.
— А на сколько это увеличивает производство стали? — спрашивали они.
Вопрос был вполне резонным. Торчинский и его последователи не могли еще ответить на этот вопрос, ибо величину роста производства стали определить было пока трудно. Она, эта величина, определялась многими исходными данными, включая сюда и автоматизацию теплового режима. Было ясно, что задача может быть решена полностью позднее, но для скептиков важно было лишь зацепиться.
— Нам нужна автоматика не для автоматики… Карточные домики на песке: дунул — и ничего не осталось…
Геннадий Резанов, вдумчивый и рассудительный сталевар, работающий на десятой печи, хорошо заметил:
— Мы приветствовали новшество, хотя видели и его недостатки. Автоматика четко регистрировала периоды плавки, записывала их и хорошо «срабатывала». Шутя, мы прозвали ее нашим кляузником. Теперь не зазеваешься. Раньше сталевар крутил то одно, то другое колесо, больше бегал, чем наблюдал за плавкой. Теперь стоишь у печи и следишь за плавкой. Думаю, что на автоматику надо переводить смелее и другие печи, она подтягивает сталеваров, поднимает культуру нашего производства…
Сталевары Магнитки понимали значение автоматизации мартеновского производства, видели в ней большие перспективы повышения выплавки металла. Они всячески поддерживали и помогали инженеру Торчинскому своими советами. Но сам Майор Александрович не был удовлетворен сделанным.
Чтобы увериться самим и доказать скептикам, что автоматизация теплового режима влияет на рост производства металла, на мартеновской печи неоднократно производились соответствующие эксперименты — десять плавок с включенной, а потом столько же плавок с выключенной системой. Все тщательно замерялось и строго подсчитывалось. Так терпеливо проделывалось 17 раз! В результате оказалось, что сталевары при включенной системе автоматизации значительно экономили топливо и увеличивали съем стали с каждого квадратного метра пода печи.
Специальная комиссия, состоящая из скептиков и сторонников дела Торчинского, придирчиво изучила опыт и свои результаты заактировала и скрепила печатью.
«Во время эксплуатации с 8 июня 1955 года по 1 января 1957 года было установлено, — говорится в акте, — что, несмотря на некоторые несущественные недостатки системы, она работает надежно, позволяет путем поддержания наиболее рационального теплового режима повысить количество выплавляемой стали на 2,5 процента, сократить удельный расход топлива на 3,0 процента»..
Это было официальное признание. Ободренные энтузиасты подготовили аппаратуру и пустили такую же систему на второй печи. Показывая акт, который Торчинский бережно хранит в папке, спрятанной в рабочем столе, он с усмешкой говорит:
— Живем, дышим, побеждаем, — голос его сразу крепчает, — будем побеждать! Я уверен, получим теперь более внушительные результаты. Тогда опыт автоматизации теплового режима, нашего первого шага, можно будет обобщить и сделать смело второй шаг — приступить к автоматизации технологического процесса сталеварения и начать его с завалки мартеновской печи…
Он произносит это убежденно и уверенно, глаза его светятся большой радостью.
Инженер Торчинский — человек, одержимый своей благородной идеей, — не остановится на полпути. Он так же, как раньше, приходя в мартеновский цех, наблюдает за работой сталеваров. Как еще тяжелы условия их труда! Так не должно быть в наше время. Сейчас работают у мартена четыре человека, а должен стоять один сталевар. В этом конечная цель автоматизации мартеновского производства.
— Я лелею мечту и вижу не только отдельную самоуправляемую печь, а весь мартеновский цех. Ведь управляем же мы сейчас мощными электростанциями. А в мартеновской печи еще много дубинушки…
Двумя тонкими, с синими прожилками пальцами Майор Александрович трет переносицу, словно это помогает сосредоточиться на какой-то важной мысли.
— Сейчас делом автоматизации занимается кучка людей, а надо, чтобы проблемы ее на заводах разрабатывались большими коллективами инженеров и практиков. Надо иметь хорошую техническую базу на месте, чтобы можно было действительно решать насущные нужды автоматизации и не только идти в ногу с нею, но и опережать ее. Без этого немыслим технический прогресс…
Усталое лицо Торчинского преображается. Даже большое личное горе, которое он пережил недавно, отступает перед тем большим, чем горит день за днем, год за годом его душа. И, как бы угадав мою мысль, Майор Александрович говорит:
— Теперь душа согрета и никакие скептики не страшны. К черту их, — и счастливо смеется, глаза его молодо и задорно блестят.
— Не так давно на комбинате побывал начальник цеха КИПА из Новой Гуты. Человек он оказался грамотный, тонко разбирающийся в нашем деле. Заинтересовался комплексной автоматизацией на десятой печи. Сделал наброски в блокноте, записал очень много о нашем опыте. Я спросил его:
— Видели ли что-нибудь подобное в других странах?
— Принцип совершенно новый, — ответил он и попросил у нас чертежи. Мы, конечно, приготовили их и отправили по адресу через наше министерство, — и Торчинский с гордостью добавляет: — По комплексной автоматизации мартеновских печей нас еще никто не опередил за рубежом…
Мы вышли из цеха, где беседовали, поднялись на воздушный пешеходный виадук, пересекающий заводскую территорию, изрезанную железнодорожными горячими путями и автомобильными асфальтированными дорогами. Внизу шмыгали, гремя и саксофоня, грузовики и легковые машины, куцые паровозики-«кукушки», развозившие в чугунных рубахах-изложницах, пылающую солнцем жидкую сталь.
Отсюда, с высоты виадука, открывалась широкая панорама комбината. Влево уходили восемь домен-сестер, затянутых черным облаком пыли. Где-то за ними возвышалась ступенчатая гора.
Вправо тянулись грузные корпуса прокатных цехов, а рядом с ними отчетливо проступали на фоне белой-белой горы, напоминающей юрту, ажурные переплеты, каркасов и ферм вновь строящегося слябинга.
Упругий ветер дул с этой, западной стороны города. Торчинский шел спокойно, постукивая ботинками по деревянному настилу, приподняв меховой воротник своего полупальто. Он чуточку сдержал шаг.
— Красиво-о! — с восхищением сказал он, словно все, что так живописно раскинулось перед ним, видел впервые. — Почти двадцать пять лет любуюсь и не надоело. Завод и город растут, меняется и картина, всегда что-нибудь новое увидишь. Ветерок свежеет, будет морозец. Хорошо-о!
Майор Александрович ускорил шаг. Навстречу нам торопливо бежали с поднятыми воротниками, с глубоко натянутыми шапками рабочие. Виадук гудел под ними. Шла вечерняя смена. Многие, проходя мимо, приветливо кивали Торчинскому.
И было приятно сознавать, что инженера Торчинского знают на комбинате, где работают несколько десятков тысяч рабочих, что этот, внешне ничем не примечательный человек не затерялся бесследно в большом потоке магнитогорских металлургов.
1957 г.