Крупнейший российский лингвист О.Н. Трубачев в работе «К истокам Руси (наблюдения лингвиста)» вечным вопросом назвал не только вопрос о том, «откуда есть пошла русская земля», но и вопрос о том, как и откуда она стала так называться. Трубачев высказал убеждение, что эти два вопроса взаимозависимы, и в подтверждение сослался на высказывание Александра Брюкнера: «Тот, кто удачно объяснит название Руси, овладеет ключом к решению начал ее истории». Однако если во главу угла при исследовании историогенеза народа брать второй вопрос – об удачном объяснении имени, – то первый вопрос никогда не будет решен, потому что наука завязнет на втором, что и происходит перед нашим взором в дискуссиях о начальном периоде древнерусской истории. Аналогов данной ситуации нет, поскольку истории других народов не ставятся в зависимость от разгадки их имени.

Подмена летописного вопроса «Откуда есть пошла русская земля» вопросом «откуда она так стала называться» произведена норманнизмом, который вот уже более 200 лет навязывает науке свою концепцию скандинавского происхождения слова «русь» от шведских «rpeбцов»-*rodzmän и финского Ruotsi (подчеркиваю, слова, поскольку «русь» у них изначально не имя).

Пора все-таки вспомнить, что история какого-либо субъекта не может быть решена, если во главу угла поставить историю имени субъекта. Летописному вопросу «откуда есть пошла русская земля» должно вернуть его главенствующее, ведущее положение, как это и было обозначено в летописании. И это является тем более неотложной научной задачей, что сама идея о происхождении имени Руси от финского Руотси родилась в ненаучной шведской историографической традиции XVII–XVIII вв., увлеченной фантазиями на темы древнешведской истории.

В статье этого сборника «Как востоковед Г.З. Байер внедрял шведские инновации» показано, что в статье Байера «О варягах» были использованы в основном аргументы, которые Байер почерпнул в переписке со шведскими историками и литераторами, в течение многих поколений воспитывавшимися на образах миражной истории Швеции, созданной Иоанном Магнусом и Олафом Рудбеком о великом прошлом предков шведов в древности и уверявшей читателей в том, что полмира было завоевано и окультурено предками шведов – готами и гиперборейцами. В частности, в лоне этой миражной истории получила развитие фантастическая «концепция» о том, что имя легендарной Гипербореи из трудов античных авторов имело скандинавское происхождение.

А шведская «этимология» имени Гипербореи, по мнению сторонников этой «ученой» концепции, говорила за то, что и сама Гиперборея была создана трудами скандинавов, конкретно – предками шведов. Поскольку и в труде Магнуса «История всех готских и шведских королей», и в «Атлантиде» Рудбека много места было уделено героическим деяниям предков шведов в Восточной Европе, то постепенно в поле зрения шведских литераторов и историографов попала и древнерусская история, в результате чего у них стала рождаться мысль о том, что имя русского государства – Руси – также происходит из Швеции. И по наезженной колее, по примеру с фантазиями о Гиперборее, пошло дальнейшее развитие этой мысли: раз имя Руси – из Швеции, то и все остальное на Руси – из Швеции.

Звенышком в цепи филологических «доказательств», с помощью которых стали пытаться обосновывать шведское происхождение имени Русь, явилась диссертация шведского историка Эрика Рунштеена «О происхождении свео-готских народов», защищенная в 1675 г. в Лунде. В этой диссертации Рунштеен, развивая фантазию о переселении свея-готского народа из Швеции в Скифию, стал в лучших традициях готицизма доказывать, что этнонимы Восточной Европы – скандинавского происхождения. В частности, по его убеждению, этноним «аланы» – шведского происхождения и произошел от названия провинции Олодингер (Ålåndingar et Olåndingar), этноним «роксоланы» – тоже шведского происхождения и произошел от имени выходцев из Росландии (Roslandia), или Рослагена [47] . Мысли эти явно родились под влиянием рассуждений известного шведского литератора и сановника Ю. Буре, который при составлении словаря готских и старошведских терминов обратился к распространившейся в XVI–XVII вв. моде «этимологизирования» по созвучию слов. Так, Буре решил, что финское название шведов rodzelainen произошло от шведского названия прибрежной полосы в Упландии Рослаген (Roslagen), а топоним Рослаген возник как результат сложных трансформаций целого комплекса понятий, восходящих к шведскому глаголу ro – грести .

Все перечисленные находки «филологической герменевтики» слились воедино у шведского востоковеда Хенрика Бреннера, который и породил идею о связи имени Русь с финским наименованием шведов «rotzalainen». Бреннер свято верил в распространившуюся благодаря Рудбеку мысль о том, что предки финнов заселяли Восточную Европу вплоть до Дона задолго до других народов, а предки шведов их покорили и собирали с них дань [48] , поэтому и стал утверждать, что все названия в Восточной Европе были даны финнами, соотвественно, и имя Русь произошло от названия финнами шведов как «rotzalainen» или «rossalainen», а последнее, в свою очередь, произошло от Рослагена. Мнение такого образованного человека, как Бреннер, было подхвачено его соотечественниками, а также вызвало интерес и в зарубежных ученых кругах. Из шведов на рассуждения Бреннера о связи Рослагена с финским названием Швеции сразу же стал ссылаться Страленберг. В свой черед на «этимологические» реконструкции Бреннера стали ссылаться и Байер, и Шлецер.

Следующий вклад, умозрительно связывавший Рослаген с Руотси и русами, был сделан Арвидом Моллером, профессором в области права и этики в университете в Лунде. В 1731 г. он защитил диссертацию «Dissertatio de Waregia (Wargön)», в задачу которой входило опровергнуть аргументацию, доказывавшую происхождение варягов из Вагрии (С. Мюнстер, С. Герберштейн, М. Стрыйковский, К. Дюре, Б.А. Селлий, Б. Латом, Ф. Хемниц, Г. Лейбниц и др.).

Моллер собрал вместе и соображения Рунштеена о роксоланах из Рослагена, и рассуждения Буре о финском rodzelainen , происшедшем от Рослаген, в свою очередь образованном от шведского глагола го, и выстроил их уже в конструкт более привычного нам вида: Roxolani или Russi произошли от Ruotsi – финского названия Швеции. Моллер, вслед за Бреннером, верил в то, что славяне позднее шведов добрались до «Holmgard» или «Gardarrike», поэтому, по его убеждению, «варварское» население в Холмогардии, над которым господствовали шведские наместники, составляли только финны, говорившее, соответственно, по-фински [49] . Сложнее оказалось последователям Моллера, которым все-таки пришлось признать наличие славянского языка в Приильменье в период до призвания варягов.

Из упомянутой переписки Байера со шведскими коллегами очевидно, что шведские историки стремились распространять сведения о своих «варяжских» находках среди иностранных ученых, пытались сделать и эти идеи достоянием общеевропейской исторической мысли, чтобы получить для них такое же международное признание, какое выпало на долю шведов-готов и шведов-гипербореев. Особенно хотелось добиться успеха в университетских кругах Германии, с которыми шведов связывали давние и прочные связи. И в случае с Байером усилия шведских филологов и историков увенчались блистательным успехом. Молодой немецкий востоковед всерьез увлекся рассказами своих шведских корреспондентов о шведских «розалайнен», основавших древнерусскую династию, и о прочих новинках шведской исторической мысли, что, в принципе, объяснимо: шведские фантазии Рудбека были признанными респектабельными теориями и, соответственно, вполне приличным фоном для «концепций» шведских коллег.

Поэтому неудивительно, что в небольшой по объему статье «О варягах», вышедшей в 1735 г., Байер использовал около десятка шведских авторов, а именно, П. Петрея, Л. Буре, И. Перингшельда, X. Бреннера, А. Моллера во главе с тремя ведущими мифотворцами шведской истории: И. Магнусом, О. Верелием и О. Рудбеком – как методологическую опору для своей аргументации. И статья Байера стала первым проводником идей шведской историографии о русах-шведах в международных научных кругах. Венцом «реконструирования» происхождения имени Русь из Ruotsi – финского названия Швеции – стала работа современника Шлецера, упсальского профессора Ю. Тунманна (1746–1778), провозгласившего, что его реконструкция является неопровержимым доказательством того, что русы были шведами, основавшими Древнерусское государство [50] . Ловкость Тунманна заключалась в том, что он, как разъяснял В.А. Мошин, нашел подтверждение «…летописной легенды о призвании славянскими и финскими племенами руси из Швеции в том лингвистическом факте, что финны до сих пор называют шведов именем Ruotsi, из которого вполне правильно выводится славянская форма «русь». Не устранив затруднений, которые представляло для норманнской теории отсутствие указаний на существование в Швеции племени «русь», якобы давшего династию восточным славянам, указанный факт дал норманнской теории твердую научную опору, так что и до настоящего времени он остается важнейшим аргументом для доказательства скандинавского происхождения руси».

Факт этот, как выясняется из результатов геофизических исследований восточного побережья Швеции, о которых речь впереди, никакой твердой опоры под собой не имел, поскольку, в буквальном смысле слова, был написан вилами по воде. Но норманнизм по природе своей – порождение полета фантазии и умозрительности, поэтому никому из его творцов не приходило в голову опускаться на грешную землю для реальной проверки фактов. В силу этого «доказательства» Тунманна были восприняты Шлецером как самые верные и неопровержимые. Шлецер ввел их в своего «Нестора» и придал облик академического наукообразия странной, в сущности, мысли о том, что лингвистическое препарирование какого-либо имени может раскрыть историю носителя этого имени. Но прежде чем раскрыть высказанную мысль, считаю необходимым сделать небольшое отступление.

Пару лет тому назад, в 7-м выпуске «Средневековой Руси» Н.Ф. Котляр в небольшой статье-рецензии перечислил основные пункты символа веры норманнизма, где на первом месте стоит, естественно, концепция скандинавского происхождения слова «русь». При этом Котляр заметил, что все другие этимологии имени «русь», славянского, кельтского, иранского и пр. происхождений, давно скомпрометированы лингвистами, соотвественно, все, кто пытается противопоставить скандинавской этимологии какую-то другую, относится данным автором к кучке малообразованных антинорманнистов, выступающих под ветхими знаменами, и пр.

Я считаю нужным вкратце очертить нынешнюю ситуацию с продолжающимися попытками обосновать скандинавскую этимологию имени (или, как Котляр пишет, слова «русь», поскольку, повторяю, у норманнистов оно изначально – не имя, а так себе, слово какое-то).

Напрасно норманнисты заявляют, что все в их концепции прочно, лингвистически подшито и подогнано, в силу чего и признано всеми людьми доброй воли. У шведских медиевистов, например, до сих пор не отыскалось убедительных обоснований этимологии Руси с происхождением от «шведских гребцов». В работах по этой проблематике осторожно сообщается, что лингвистический аспект по данному вопросу остается дискуссионным. Напомню еще раз, что приснопамятные «гребцы» от шведского глагола го «грести» должны были, по мысли создателей данной концепции, происходить из шведской местности Рослаген, более раннее название которой было Руден.

В научной литературе не раз указывалось на то, что название Руден впервые упоминается в Швеции в 1296 г. в Упландском областном законе, в котором указом короля Биргера Магнуссона повелевалось, что все, кто живут в Северном Рудене, должны следовать данному закону. В форме Roslagen (Rodzlagen) это название, также в текстах законов, появляется только в 1493 г., и далее в 1511, 1526 и в 1528. Как общепринятое название оно закрепилось еще позднее, поскольку даже при Густаве Вазе было в употреблении называть эту область Руден [51] . Не собираюсь вдаваться в рассмотрение всех филологических экзерсисов по поводу производства Руден в Руотси, а Руотси – в Русь . Скажу только, что в шведской медиевистике ученые не пришли к единому мнению по большинству основных вопросов, связанных с Руденом: какую изначальную роль он играл, каковы были его границы; по-прежнему дискуссионным, как сказано выше, остается и лингвистический аспект, т. е. попытки преобразования глагола го-/грести и существительного rodd/гребля через Руден в Руотси и Русь, поскольку наличие соответствующих праформ в шведском языке раннесредневекового периода, по-прежнему, не вышло за рамки умозрительного допущения, т. е., проще говоря, эти праформы не найдены, и единственное, что есть в наличии, это, повторяю: Roden – 1296, rodzkarlena (1470), rodzmän – примерно в этот же период, Rodzlagen – не ранее 1493, т. е. из этих данных видно, что rodzmän могли образоваться от Roden, а Rodzlagen мог образоваться от rodzmän, но все эти преобразования могли происходить в период с конца XIII в. и по XVI в., причем замыкались лишь на определенный регион Швеции.

Далее следует сказать, что только в последние пару десятилетий с отрицанием научной обоснованности скандинавской этимологии Руси выступили такие крупные российские ученые, как О.Н. Трубачев (см. например, «К истокам Руси. Наблюдения лингвиста») и A.B. Назаренко (см., например, «Древняя Русь на международных путях»). Отмечая бесплодность результатов производства имени Русь из шведской этимологии, A.B. Назаренко писал, что «не только любой (как выразилась Е.А. Мельникова), а ни один из предложенных до сих пор композитов не дает лингвистически удовлетворительной праформы…», поскольку остается загадкой, как в языке самих носителей исходная форма типа *roþs-men могла редуцироваться до roþs.

О.Н. Трубачев также произнес решительный приговор попыткам произвести имя Русь от шведских гребцов, сказав, что «…разумнее будет согласиться, что скандинавская этимология для нашего Русь или хотя бы финского Руотси не найдена», и напомнил, по его определению, пророческий приговор Яна Отрембского, крупнейшего польского языковеда и индоевропеиста: «Эта концепция (имеется в виду норманская этимология Руси у Фасмера) является одной из величайших ошибок, когда-либо совершавшихся наукой».

Как многие, вероятно, помнят, Трубачев все-таки видел связь между финским Руотси и Русью, правда, полагая, что имя Русь пришло с юга и повлияло на финское *rotsi. Но даже такая попытка при всей тонкости анализа Трубачева не вышла за пределы допущения, поскольку для ее доказательства требовалось предположить, что существовало прадревнерусское *Rutsь, которое шло с юга на север, т. е. снова на пути рассуждений возникал вопрос праформы, которую не нашли.

На этом я оставляю мир лингвоозабоченности по поводу происхождения имени Руси – полагаю, что я воздала должное этой, на мой взгляд, скорбной традиции, и перейду к тому, о чем я, собственно, хотела рассказать, а именно, почему не удалось найти древнюю праформу для Рудена или почему имя Руден такого позднего происхождения. Этому имеется самая естественная причина.

Занятые лингвистической казуистикой относительно связи шведского Рудена и финской Руотси, ученые не удосужились проверить, а существовал ли шведский Руден в чисто в физико-географическом плане, иначе говоря, – задать себе летописный вопрос «откуда есть пошла земля Руден?» Я попробовала это выяснить, поскольку мне стало любопытно узнать: если название Руден и производные от него имеют столь позднее происхождение, то как же эта местность называлась ранее? И оказалось, что никак не называлась, поскольку самой этой земли в раннесредневековый период еще не было. Земля, или прибрежная полоса, получившая название Руден в конце XIII в., не только в IX в., но и в Х в. как физико-географический феномен не существовала, ибо она находилась под водой. Дело в том, что Ботния в районе шведской прибрежной акватории, начиная с послеледникового периода, обнаруживает любопытный феномен постепенного подъема морского дна и прирастания за счет этого подъема новой суши, новой береговой полосы.

По исследованиям шведских ученых, уровень моря в районе, где сейчас расположен Рослаген, был минимум на 6–7 м выше нынешнего. Даже в XI–XII вв., как пишет исследовательница из Упсалы Карин Калиссендорф, уровень моря был на 5 м выше, чем сейчас. Нынешнее озеро Мэларен было открытым заливом моря, а значительная часть береговой полосы была островками, более или менее выступавшими из воды [52] .

Эта область только к XIII в. стала представлять собой территорию с условиями, пригодными для регулярной человеческой деятельности, что подтверждается многими данными.

Тот факт, что область Руден/Роден только к XIII в. стала представлять из себя территорию с условиями, пригодными для регулярной человеческой деятельности, подтверждается как современными геофизическими исследованиями, так и данными источников. Одним из таких данных является вышеупомянутый королевский указ 1296 г. из областных Упландских законов. А главным свидетельством как раз и является поздняя фиксация названий этой местности: до тех пор, пока нет субъекта, не может появиться и его имя.

Иллюстрация изменения уровней водной поверхности относительно современного моста Вэстербрун (Стокгольм), взятого за эталон благодаря своей высоте в 26 м. Отметки: верхняя 25 м – 2000 лет до Р.Х.; 10 м – рубеж нашей эры; 5 м – ок. 1000 лет после Р.Х., то есть XI век. Картинка показывает, как суша в прибрежной полосе Восточной Швеции постепенно «вырастала» из моря, и в IX в. она почти вся была под водой. Стокгольм – это южная часть Родена/Рослагена, который в это время находился между отметкой 5 м и 10 м

Первые достоверные сведения о прибрежной области на востоке Свитьод, ставшей впоследствии областью с названием Roden/Roslagen, мы получаем от Снорри Стурлусона, который в 1219 г. побывал в Швеции и получил от своих информаторов ценные сведения о Свейской стране (Svthiod или Sveavälde в шведских переводах), в частности, об ее административном делении, которые он привел в Саге об Олаве Святом («Круг земной»). Там сообщается, что собственно Свитьод состоит из пяти частей и что пятая часть – это Sjöland/Saeland, к ней же относится все, что лежит в море к востоку от нее (den femte Sjöland och det som ligger därtill Det ligger österut med havet) [53] . #Autogen_eBook_id2 Фрагменты из сводной таблицы сданными об изменениях уровня водной поверхности в районе Мэларен (чуть севернее Риддар-фиорда, отсюда и разница в уровнях в один и тот же период: подъем суши не происходил равномерно в разных областях) [54]

Было время, когда шведские исследователи, искавшие доказательства того, что название Руден существовало ранее, пытались убедить, что Снорри Стурлусон, говоря: «все, что лежит к востоку в море», мог иметь в виду Руден. В некоторых шведских переводах Саги об Олаве Святом даже вместо Sjöland/Saeland смело подставлялось Руден. Но это – чистая подтасовка фактов и попытка выдать желаемое за действительное. Название Sjölan/Seeland– это не Руден и таковым быть не могло. #Autogen_eBook_id3 Один из видов Рослагена-Skarven (из книги Альфа Нордстрема: Nordström A. Roslag. Stockholm, 1990. S. 9) #Autogen_eBook_id4 Другой вид Рослагена – Huvudskär (из книги Альфа Нордстрема. S.15)

Sjöland (от sjö – море и land – земля, страна) или немецкое Seeland – это мореландия, т. е. это уже не море, но еще и не земля. Это архипелаг, состоящий из островов, островков, выступающих над водной поверхностью, это – суша в процессе образования. На ней еще мало и кустов, и деревьев, на ней еще так мало почвы, что ее покрывают одни лишь мхи и немного травы, стелющейся по каменистой поверхности и непонятно как цепляющейся за нее корнями. Эти островки – еще не земля, это – ее костистая основа, выпирающая из воды и греющаяся под тусклым северным солнцем. В этом царстве камня еще нет места для кипучей человеческой жизни. Только редкие рыбачьи хибарки могли закрепляться на влажной поверхности каменных выступов, хранящих борозды, оставленные на них ледниками. Вот что такое Sjöland/Seeland. Это, собственно, не топоним: это синоним слова архипелаг – группы островов, не получивших еще собственных имен. Данные Снорри Стурлусона – очень важное свидетельство того, что даже в его время прибрежная полоса будущего Рудена находилась в процессе формирования. Только к самому концу XIII в. части этого архипелага могли стать местом жительства для населения в таком количестве, которое уже представляло интерес и для королевской власти. Потому-то и потребовался вышеупомянутый указ 1296 г., в котором предписывалось, что отныне на население Северного Рудена будет распространяться тот же закон, которому подчинялось и население трех основных областей/земель (фолькланд) Упланд, а именно: Тиундаланд, Атундаланд и Фьедрундаланд, известных с XI–XII вв. Вывод напрашивается сам собой: только к самому концу XIII в. природные условия прибрежной полосы позволили включить для начала ее северную часть как новую землю в систему административного деления государства и объявить ее население подвластным королю свеев. Но как обратил внимание шведский краевед П.М. Лийсинг, в выборах короля свеев по-прежнему участвовали только представители трех старых земель, но не население Рудена [55] , которое, видимо, все еще не представляло, как бы сейчас сказали, интересного или сильного электората. Вот простое объяснение того, почему названия Руден/Рослаген имеют позднее происхождение: имя образовалось тогда, когда образовалась эта земля.