Если и был один положительный момент в женитьбе Алана Торнфилда, то это что именно свадебный пир подсказал еще трем леди посетить Шербон в надежде стать состоятельной женой Родерика, Родерик подозревал, что женщины ослеплены красотой и обаянием Хью и надеялись, что жених окажется столь же привлекательным. Но из трех новых претенденток у одной при виде мрачного замка не хватило смелости даже проехать по подъемному мосту, вторая лишилась мужества, лишь миновав внутренний двор и заглянув в зал; оставалась лишь одна, чтобы быть допрошенной Хью.

Она находилась здесь уже пару дней — эта новая девушка, как бы ее ни звали, — а Родерик держался на расстоянии, надеясь, что вновь прибывшая будет иметь время привыкнуть к промозглому и нездоровому воздуху Шербона, прежде чем он предстанет перед ней в своем неприглядном виде.

Но время поджимало, и Родерик мог позволить ей лишь два дня, чтобы освоиться. Они встретятся сегодня, и, возможно, лицо, которое он увидит, будет лицом его невесты. Очевидно, она обладала большей выносливостью, чем другие, — лишь еще одна до нее оставалась в его резиденции два дня, и у той женщины было несколько недостатков — среди них то, что она плохо видела, и у нее были проблемы со слухом.

Воспоминание о той старой деве заставило Родерика мрачно усмехнуться.

Он подошел к своему стулу за столом лорда в огромном зале, удовлетворенный тем, что его указание разжечь яркий огонь в квадратном открытом очаге выполнено. Он понимал, что был строг и непреклонен со слугами, но Магнус Шербон, вероятно, был прав в своих методах управления штатом слуг в замке. Как только он умер и перестал управлять ими, они превратились в дикарей, грабящих тот самый замок, который был их домом.

Нужна была твердая рука, и Родерик находился как раз в том состоянии, которое требовалось,'чтобы взять верх над своим прошлым.

Он вытянул левую ногу, чтобы снять нагрузку с колена, в тишине зала — он приказал, чтобы слуги оставляли его абсолютно одного в течение дня, пока он их не позовет.

«Точнее, пока не заорет», — говаривал раздраженно Хью.

Стоило Родерику подумать о Хью, как тот вошел в арочный проем двери западного крыла. Перед ним, перебирая толстенькими ножками, по гладким камням пола вприпрыжку бежал Лео.

Скоро ему исполнится три года, с удивлением подумал Родерик. Три года — и почти год прошел с тех пор, как он оставил свою мать в Константинополе. Он был так мал, что давно перестал плакать по ней и вряд ли вспоминал ее. Но Родерик не забыл Аурелию — да и как он мог? О ней напоминали радостные глаза малыша и широкая улыбка, и когда Родерик видел их, его сердце предательски замирало.

— Вод-вик, — позвал Лео, устремляясь к краю стола и останавливаясь около Родерика, ухватившись маленькой ручкой за ножку стола, чтобы затормозить быстрое движение. Он всегда выглядел нетерпеливым. — Пивет, Вод-вик.

— Добрый день, Лео, — приветствовал его Родерик.

Мальчик придвинулся поближе, вытянул ручку и легко похлопал левую ногу Родерика. Его личико выражало надежду.

— Можно сесть?

— Нет, — ответил Родерик, и физический дискомфорт заставил его нахмуриться. — Не сегодня. Я… я очень занят делами. Уверен, ты понимаешь, — ворчливо пояснил он, и его слова эхом отозвались в большом пустом зале.

— Беги на кухню, Личинка, — сказал Хью, беря мальчика за руку и поворачивая к себе лицом. — Может быть, тебе удастся выпросить у кухарки бисквит к завтраку.

— Холосо, Хю, — весело сказал Лео, но, прежде чем уйти, вновь взглянул на Родерика, причем его личико снова приняло торжественное выражение. — Пивет, Вод-вик.

— Пока, Лео, — ответил Родерик и посмотрел, как мальчик бросился к выходу.

— Она идет сюда. — Это было утренним приветствием Хью после того, как Лео оставил их вдвоем. — Мы с Лео прошли мимо нее в коридоре. Ты нервничаешь?

— Нет, вовсе нет, — усмехнулся РодерИк. — Почему я должен нервничать?

Хью пожал плечами.

— Она хорошенькая? — неожиданно спросил Родерик.

— Осмелюсь сказать «нет». — Хью поднял одну бровь. — Но, похоже, у нее все зубы целы, это уже кое-что.

Родерик невесело рассмеялся. Вот чем ему приходится довольствоваться! Денег больше, чем у церкви, а он вынужден побираться, словно нищий.

Затем Хью привычно принялся критиковать друга:

— Черт возьми, Рик, почему ты всегда носишь этот проклятый плащ? Я думал, что вчера вечером ты попросишь Харлисс подстричь тебе волосы.

— Эта идея была вовсе не моя, а твоя. Я скорее пробегу перед двором короля Генриха в чем мать родила, чем подпущу к себе Харлисс с лезвием.

— Да, хотел бы я это увидеть, — засмеялся Хью.

— Я ношу плащ, потому что он мой и я так хочу.

— Ты носишь его потому, что стыдишься. Снимай хотя бы капюшон, когда ты один или со мной. Ради всего святого.

— Предупреждаю тебя, Хью, ты слишком много себе позволяешь. — Но Родерик откинул капюшон на плечи, чувствуя себя обнаженным и уязвимым. На самом деле он так привык к своему костюму, что надевал его по привычке, почти не замечая, во что одет.

— Но кто-то должен сказать тебе это, — быстро ответил Хью. Затем его глаза обратились к кухне, и Родерик, повернувшись, увидел высокую женщину в скучном платье цвета старой кости. Даже на расстоянии фигура напоминала скелет.

Родерик тут же подумал, что делить постель с такой женщиной — все равно что броситься на кучу заостренных палок, и вздохнул. В его состоянии он никогда не уложит ее в постель.

— Пожалуйста, Рик, прошу тебя, не утруждай себя попытками напугать ее. Ради нас всех.

Путешествие в Шербон было продолжительным — мили и часы переплелись, когда колеса экипажа катились по грязной, в рытвинах дороге. Но время между тем, как взошло солнце, и до момента, когда оно находилось высоко в небе, дало Микаэле возможность обдумать ее импульсивное — и, может быть, детское — решение.

Она предлагала себя в жены Шербонскому дьяволу. Точнее, его сыну. Теперь покрытому шрамами человекообразному зверю. В воображении Микаэлы это должно было стать вознаграждением на многих, многих уровнях, потому что это не только сокрушит Алана Торнфилда, который не унаследует Шербон, но и откроет сундуки с монетами, которые, как чувствовала девушка, давно должны были быть выплачены ее семье.

Проклятые деньги! Не важно, каким нелепым, противным и звероподобным может оказаться Родерик Шербон, Микаэла поклялась, что выйдет за него замуж. Она должна это сделать. Существовали долги, которые необходимо было оплатить.

Микаэла была удручена тем, что ее собственная жизнь принесла ей столько горя. Она пыталась быть хорошей дочерью — послушной, мягкой, доброжелательной. И результатом этого было то, что все ее пинали и топтали. Нет, довольно. Теперь она не та, что была. В Шербоне ее ждет совсем другая жизнь.

Однако дикие фантазии о том; что ждало ее на этой земле, витали у нее в голове, словно она вновь была молоденькой девушкой, испуганной летней грозой или тенями на полу ее спальни. И эта новая, повзрослевшая девушка искренне радовалась тому, что в этом долгом путешествии в маленькой семейной повозке ее сопровождают родители. Уолтер все еще помнил путь, хотя уже много лет не бывал в Шербоне.

Они въехали на небольшой холм, и впереди в лучах полуденного солнца перед ними возникли, словно туманный темный призрак, неровные стены замка с бойницами и разрушающейся башней. Среди окружающего лирического пейзажа они выглядели как зловещая горная цепь.

Экипаж остановился, и все семейство Форчун молча принялось рассматривать замок. Уолтер заговорил первым.

— Ты уверена в своем решении, Микаэла? — спросил он.

Микаэла судорожно сглотнула.

— Да, папа, уверена.

Меньше чем через час повозка уже грохотала по опущенному подъемному мосту замка Шербон, проезжая мимо увитых виноградником стен барбакана, толщиной в двадцать футов, влажных от тумана и покрытых мхом и листвой, словно он был заколдован. Здесь, на уровне земли, висел туман, и казалось, будто из окружающего реального мира английской сельской местности они попали в темное царство из народных преданий.

Хотя никто не обратился к ним, когда они приближались к замку и миновали ворота, что заставило Микаэлу подумать, не было ли это место покинуто всеми, они наконец увидели возле стен множество крепостных, занятых каждый своим делом. Однако широкий внутренний двор был мрачным, никто не разговаривал, не кричал и не обращался друг к другу, не слышно было работных песен. Даже звон металла, доносившийся из кузницы, звучал как-то приглушенно.

Никто не обращал внимания на людей, проезжающих по двору в повозке.

Уолтер направил повозку вокруг южной стороны внутренней стены, когда неестественную тишину двора нарушил пронзительный скрежет.

Дверь в башне замка распахнулась, и высокая женщина, выглядевшая так, словно долгое время недоедала, выскочила из дверного проема в вихре тускло-коричневой юбки, которую она яростно сжимала в кулаках. Она мчалась навстречу повозке с той скоростью, на какую были способны ее ноги, с полными ужаса глазами и широко открытым ртом. Женщина буквально пролетела мимо семейства Форчун, не замечая их, и Микаэла повернулась, чтобы увидеть, как та исчезла в темном горле барбакана.

К тому времени, когда дверь в башню захлопнулась и звук эхом отозвался во внутреннем дворе, Микаэла собралась с мыслями.

Никто из крепостных не пошевелился, чтобы помочь женщине, некоторые лишь с легким любопытством наблюдали за ней, пока она не скрылась из виду. Затем они вновь принялись за свои дела.

— Микаэла, — начала Агата нежным, обеспокоенным голосом.

Но Микаэла знала, что если она позволит матери вслух высказать страхи, занимающие ее собственный ум, она никогда не выйдет из повозки, чтобы совершить то, что собиралась. Она подобрала юбки, сжимая в кулаке смятое обращение лорда Шербона, и спрыгнула на землю.

— Подождите меня здесь, — бросила она через плечо родителям и была рада спокойному, уверенному тону, каким произнесла эти слова. Она выпрямилась и направилась к башне, готовая бросить вызов самому дьяволу.

И вот она оказалась перед дверью, высокой и широкой, толстой и крепкой. И неожиданно поняла, что для нее это была больше чем дверь. Она олицетворяла ее неопределенное будущее.

Микаэла постучалась.

Едва ее рука перестала стучать, какдверьнадюйм приоткрылась и раздался мужской голос:

— Итак, вы передумали? Это ужасно. Вам бы… — В приоткрывшемся отверстии показалось лицо, наполовину скрытое тенью. Глаза, казалось, проскользнули мимо девушки и остановились на повозке, словно в поисках выбежавшей ранее женщины. Затем его взгляд, сверкнувший в темноте, словно пригвоздил ее. — Что вам угодно?

Микаэла собрала всю свою отвагу и произнесла в щель в двери:

— Лорд Шербон, полагаю?

Пергамент вырвали у нее из рук, и через мгновение человек в двери расхохотался. Казалось, он обращался к кому-то, находившемуся внутри.

— У нас еще одна претендентка, Рик! Бедняжка, она решила, что я — это ты. — Дверь широко распахнулась. — Добро пожаловать в Шербон, мисс Форчун!

Родерик по-прежнему стоял в тени — он находился на пути в свои покои, когда приветствия Хью в адрес неожиданной посетительницы достигли его ушей.

К ним наведалось уже достаточно бедняжек.

Но вот дверь широко распахнулась, впустив слабый, затуманенный солнечный свет со двора, и Родерик увидел в проеме двери женский силуэт. Он отступил назад на нижнюю ступень лестницы, оказавшись в темноте коридора.

— Ну что ж, входите, входите! — скомандовал Хью. Девушка заколебалась и оглянулась назад:

— Мой сундук… мои родители…

— Вы совершеннолетняя? — Когда посетительница неуверенно кивнула, Хью устало вздохнул и, наклонившись мимо нее, прокричал в дверь: — Мне некогда возиться с вами! Да-да, с ней все будет в порядке. Просто выбросьте сундук, так, благодарю. Счастливого пути. — Он втащил девушку за руку внутрь и захлопнул за ней дверь.

Хью буквально подтащил незнакомку к столу лорда, поглядывая в сторону коридора, где скрылся его друг.

— О, вы пропустили его, он только что был здесь, — с сожалением произнес Хью, обращаясь к гостье — совсем девочке, как теперь увидел Родерик. Хью повернул низенький табурет, отпустил руку девушки и похлопал сиденье. — Присаживайтесь, — произнес он, а сам плюхнулся в кресло Родерика, протягивая руку к стопке пергаментов и перу.

Девушка мгновение оставалась на ногах, словно сомневаясь в том, стоит ли ей оставаться здесь, и Родерик воспользовался этими мгновениями, чтобы получше рассмотреть ее.

Она была… очаровательна. С белокурыми, нет, скорее рыжеватыми, нет, все-таки белокурыми волосами, зачесанными на висках и заплетенными в длинную косу. Она не была ни худощавой, ни полной, с прямой спиной. Одета аккуратно.

Ее профиль просто зачаровывал — нежно округлые щеки с румянцем от смущения, изящно сведенные брови, бутон сжатых губ. Ушки ее напоминали маленькие раковины, бледные и совершенные по форме.

Вряд ли она появилась здесь в ответ на его приглашение.

— Ну же! Вы собираетесь присесть или нет? — требовательно спросил Хью. — Если вы передумали, вам следует бежать, бежать и бежать немедленно — ваши родители теперь уже наверняка переехали через подъемный мост. Уверен, до вашего дома весьма неблизкий путь, — он с пренебрежением оглядел ее простенькое платье, — откуда бы вы ни приехали. Полагаю, что не из Торнфилд-Мэнора.

Девушка все еще продолжала стоять.

— Благодарю вас за заботу, но думаю, я останусь. — Для слуха Родерика ее голос прозвучал как легкий ветерок над речной рябью — освежающий, легкий и мелодичный. Она присела на табурет.

— Отлично. — Хью держал перо наготове. — Ваше имя? Полагаю, ваше настоящее имя не мисс Форчун.

— Леди Микаэла Форчун, — сообщила она. — Мои родители — Уолтер и Агата. Мы вассалы на земле Торнфилд-Мэнора, на самом юге графства.

«Форчун, — подумал Родерик. — Я знаю эту фамилию».

— О, так вы на самом деле мисс Форчун! — Хью выглядел очень довольным, внося в свой талмуд полученную информацию. — Сколько вам лет?

— Будет двадцать в следующем январе.

— Итак, пока — девятнадцать.

— Да, извините.

— Были ли вы замужем?

— Нет.

— Осмелюсь заметить, что я уже знал ответ. Ха! Дети?

— Нет.

— Заболевания?

— Простите?

Хью вздохнул.

— Триппер, проказа, кровоточащие раны, затуманенное зрение — короче, вы больны?

— О нет. Я вполне здорова.

— Разыскиваетесь по закону?

— Надеюсь, нет! — воскликнула она.

— Но я должен был задать вам этот вопрос, вы понимаете? Вас удивит, сколько — впрочем, это не важно. — Хью отложил перо и откинулся в кресле, чтобы получше разглядеть леди Микаэлу Форчун. — Условия соглашения, как вы, очевидно, прочитали — полагаю, вы умеете читать?

Родерик увидел, как поднялась одна изящная бровь.

— Да, немного.

— Отлично. Последующие девяносто дней в Шербо-не, то есть все эти дни, один за другим, пока будет определяться, подойдете ли вы как невеста, вы будете исполнять обязанности хозяйки дома и будет оценена ваша совместимость с лордом Шербоном. Если по истечении девяноста дней окажется, что вы отвечаете всем требованиям, и это устроит как вас, так и лорда, вы поженитесь. Ваш приз тогда будет узаконен и подарен вам. Понятно?

— Да, я…

— Хорошо. У вас есть вопросы?

— Да, я могу?..

— Отлично. Подпишитесь здесь. — Он пододвинул пергамент и перо к девушке, и та быстро расписалась внизу страницы. Затем Хью выхватил у нее и то и другое, вскочил с кресла и устремился к тому месту, где все еще прятался Родерик. — Пойдемте, пойдемте, я покажу вам вашу комнату.

Родерик отступил от лестницы и нырнул в укромное место позади нее, прежде чем Хью и семенящая леди Форчун вышли в коридор и устремились наверх. Воздух от быстрого движения девушки напоминал запах свежескошенной травы.

— Но мой сундук… — произнесла Микаэла в спину Хью.

— Да-да, уверен, в нем много ценнейших вещей. Мы пришлем его вам. До тех пор вы можете пользоваться тем, что оставила после себя последняя посетительница…

Родерик стоял в темноте с сильно бьющимся сердцем, погруженный в раздумья, пока свежий, зеленый аромат Микаэлы Форчун висел в воздухе, словно невнятное предупреждение.