Куда мог отправиться теперь Геринг? У него не было денег, так как пособий бывшим офицерам и солдатам не выплачивали, и он не мог просить о помощи своего крестного, поскольку тот находился далеко, в Австрии. Единственной профессией, которую он хорошо освоил, была военная служба, а единственным инструментом, которым он владел, был аэроплан. Ему не было места в той маленькой армии, которую союзники собирались позволить Германии иметь в будущем, тем более что военно-воздушные силы были запрещены.

Однако, и это по-своему удивительно, союзники не выдвинули никаких запретов на постройку аэропланов, и ряд авиафирм продолжали производство, при этом большая их часть стала выпускать машины для коммерческого рынка за рубежом. К их числу относилось и предприятие Антона Фоккера, который также построил завод и в Голландии, вблизи Амстердама, и, учитывая, что Геринг был одним из пилотов, которые во время войны наилучшим образом демонстрировали достоинства его летательных аппаратов, не покажется удивительным, что Фоккер попросил его опробовать новую коммерческую модель, выпущенную весной 1919 года. Это был «фоккер-И» моноплан, и Геринг управлял им так хорошо, что его попросили полетать на нем на приближающейся авиационной выставке в Дании. Там устроенная им головокружительная воздушная аэробатика была столь эффектна, а зрители выказали такой восторг, что благодарный Фоккер решил отдать Герингу новый аэроплан в безвременное пользование, с тем прицелом, что где бы он ни летал на нем, он всегда будет служить рекламой фирме. Так у Геринга начался относительно благополучный период жизни — он стал гастролирующим пилотом, выступая с показательными полетами в Дании и Швеции, где он представлялся бывшим командиром «Воздушного цирка Рихтгофена» и давал основание думать, что аэроплан, на котором он проделывал воздушные трюки над толпами ошеломленных зрителей, и есть та самая машина, на которой он воевал на Западном фронте против союзников.

И в Дании и в Швеции его встречали как отважного воздушного героя, и все те почитание и поклонение, которых он и его друзья-асы были лишены после возвращения с фронта в проигравшей войну Германии, изливались на него в избытке. В Швеции во время первой мировой войны были очень сильны прогерманские настроения, и описания подвигов Геринга и его фотографии часто появлялись в газетах. Он чувствовал себя, как в Берлине в наиболее успешный период войны — с мальчишками, выстраивающимися к нему в очередь за автографом, и захлебывающимися от восторга, влюбленными в него молоденькими дамочками. Как впоследствии написал Боденшатц, «почти год он жил как чемпион мира по боксу. Денег у него имелось больше, чем нужно, и любые девочки, каких бы ни пожелал, появлялись тут же». В один особенно памятный день лета 1919 года он возглавлял полет четырех бывших пилотов полка «Рихтгофен» в Копенгагене с сериями фигур высшего пилотажа, и их мастерство и отчаянная отвага завели восторженные толпы зрителей до предела. После завершения выступлений он познакомился с привлекательной датчанкой и отправился к ней домой и там, как он потом написал Боденшатцу, «мы провели ночь в ванне с шампанским». «Трудно понять, так ли все было на самом деле, — рассказывал впоследствии Боденшатц, — а спросить потом его самого я, конечно, не осмелился».

…Одним из способов, которыми Герман Геринг зарабатывал на жизнь, когда сезон гастролей заканчивался, были воздушные перевозки и катание пассажиров. Он поднимал в воздух людей, желающих испытать захватывающее дух ощущение полета; других же клиентов, в основном бизнесменов, он был готов отвезти в любую часть Скандинавии по такой же таксе за километр. Так зимой 1920 года он встретился с графом Эриком фон Розеном, который опоздал на поезд и искал, как бы поскорее добраться из Стокгольма в свой замок Рокельстад, стоявший в центральной Швеции на берегу озера Бавен, недалеко от Спаррехольма. Погода была плохой, начинался снегопад, и мало кто в такой ситуации мог подумать о путешествии на аэроплане, но фон Розен был человеком бесстрашным: слава исследователя Африки и Крайнего Севера уже вышла за пределы Швеции. Он спросил Геринга, может ли тот отвезти его домой, между прочим заметив, что уже трое пилотов отказали ему из-за погоды, и предложил двойную оплату в случае согласия.

Погода в самом деле была просто убийственной, особенно для полета в ту часть Швеции, где подходящих для приземления мест было мало и находились они слишком далеко друг от друга, на случай, если бы пришлось делать аварийную посадку. Но в вопросе фон Розена едва заметно ощущался вызов, и Геринг сразу согласился. Путешествие оказалось даже более опасным, чем каждый из них предполагал, и они несколько раз сбивались с пути, блуждая между горами и озерами, прежде чем отыскали наконец озеро Бавен и, заложив вираж и скользнув на крыло, сели на его замерзшую поверхность — как раз под высокими зубчатыми стенами замка Рокельстад. Это была великолепная средневековая твердыня, что так любил Геринг, и, приняв приглашение остаться на ночь, он привязал аэроплан и, спотыкаясь и оступаясь, побрел за фон Розеном сквозь снежные сугробы к воротам.

Сестра жены графа Фанни (которой в будущем предстояло стать свояченицей Геринга) оставила художественное описание того, что после этого произошло в стенах замка, и оно заслуживает упоминания уже хотя бы потому, что по слогу напоминает отрывок из какого-нибудь рыцарского романа:

«На ступенях замка стоял, радостно размахивая руками, хотя и обеспокоенный, молодой хозяин замка, чтобы встретить мужчин и проводить их в огромный зал, где пылающий огонь и напитки скоро согрели их окоченевшие конечности. Что за величественное место! Стены зала до самой галереи второго этажа были увешаны всевозможным старинным оружием и доспехами, а также фамильными портретами и роскошными гобеленами с сюжетами из саг. Повсюду виднелись охотничьи трофеи и всевозможные сувениры со всех концов земли, напоминающие о приключениях этого знаменитого путешественника. У лестницы вверху стоял огромный медведь, один из многих, которых хозяин замка убил, по старинному скандинавскому обычаю, копьем».

«Герман Геринг, — продолжает она, — стоял перед пылающим очагом и смотрел на пламя. Две большие свастики из кованого железа висели по обеим сторонам решетки, за которой полыхали поленья. Свастика… ему казалось, что он всегда знал ее и всегда здесь жил. Символы не нужно ни объяснять, ни говорить о них. Они живут в крови и в душе. Вдруг на лестнице появилась женщина и стала спускаться — женщина благородного, королевского облика. Это была Карин, сестра владелицы замка. Ее синие глаза встретили изучающий взгляд Германа Геринга. Прекраснейшая женщина… сердце радостно забилось в его груди! Не в состоянии вымолвить ни слова, он замер в благоговении. Он чувствовал себя так, как будто знал ее всегда. Чувство, которое мгновенно вспыхнуло между ними, тоже нельзя объяснить, и о нем невозможно что-то говорить. Оно также живет в крови и в душе!»

Герман Геринг не мог войти в жизнь Карин фон Кантцов в более сложный для нее момент. Высокая брюнетка тридцати двух лет, с глазами такими же ярко-синими, как и у молодого германского пилота, была одной из пяти дочерей шведского аристократа барона Карла фон Фока и англо-ирландки жены Халдайн Бимиш. Из ее четырех сестер одна осталась дома, другая вышла замуж за художника, а еще две оставшиеся, которые были ей наиболее близки, вышли замуж за аристократов: Мари — за графа фон Розена, а ее самая старшая сестра, Фанни, за графа фон Виламовитца-Мёллендорфа, германского офицера, который был убит на войне. Сама Карин была уже десять лет замужем за профессиональным шведским военным Нильсом фон Кантцовым, от которого имела восьмилетнего сына Томаса. Но семейная жизнь не заладилась, и вовсе не по вине мужа, который очень сильно ее любил и продолжал любить глубоко и преданно до конца жизни. Главным образом это произошло из-за того, что восхитительная Карин, мечтательная натура, воспитанная на романтических скандинавских легендах, неустанно искала героя, который заставил бы бурлить ее кровь, она заскучала со своим респектабельным мужем от гарнизонной жизни в череде сменяющихся один другим шведских городов.

Однажды присев на софу перед ревущим огнем в огромном зале замка Рокельстад, она с возрастающим волнением стала прислушиваться к разговору между мужем своей сестры и приятным молодым пилотом. Следует заметить, что в эти годы Герман Геринг был весьма хорош собой и выглядел привлекательнее, чем когда-либо. Поощряемый Эриком фон Розеном, он рассказывал о своей службе на Западном фронте в полку «Рихтгофен», а затем перешел к описанию ужасных вещей, которые творились в Германии, и жестоким последствиям версальского диктата союзников. Его слушали люди, глубоко сочувствовавшие германской нации. Несмотря на английское происхождение баронессы фон Фок, все ее дочери (как и фон Розен) во время войны были настроены горячо прогермански и ежедневно в семейной часовне произносили молитвы за победу фатерланда. Воодушевленный вином, теплом и очевидным дружелюбием внимавших ему слушателей, а также сознанием того, что на него обращен взгляд Карин фон Кантцов, не двигавшейся со своего места в полумраке, Геринг блистал остроумием и красноречием и вместе с тем был скромен. Что же касается очаровательной брюнетки, то для нее он был просто неотразим — тот самый герой, которого она так давно и так страстно желала встретить.

«Он тот самый человек, о котором я всегда мечтала», — сказала она потом своей сестре Фанни.

Как пишет дальше Фанни, в какой-то момент Эрик фон Розен взял в руку бокал, «наполненный германским вином», и поднял его за день, когда «Германия найдет себе лидера, который снова сделает ее народ свободным». «Возможно, мы услышим о нем уже совсем скоро», — добавил он. Граф поднялся на ноги, взял руку немца в свою, и они торжественно выпили за будущее Германии. После этого фон Розен взял свою лютню, и они затянули старинные скандинавские и германские песни о доблестных деяниях их героических предков. Герман Геринг, «глубоко тронутый таким проявлением симпатии, присоединился к пению со слезами на глазах».

Его новые друзья были им очарованы. Сентиментальная Фанни отобразила это событие так:

«Впоследствии Герман Геринг никогда не мог много говорить с Карин об их первом памятном вечере. Его душа была глубоко взволнована тем, что произошло. Это было подобно тому, как если бы одинокий буревестник после долгого полета над пустынным морем наконец увидел землю».

Он не забыл спросить у Карин ее стокгольмский адрес и попросить о следующей встрече.

Капитан Нильс фон Кантцов, его жена Карин и их сын Томас жили в это время в небольшом доме на Грев-Карлавеген в Стокгольме. Туда и был приглашен на семейный обед в начале 1921 года Герман Геринг. Нильс фон Кантцов, должно быть, чувствовал себя не в своей тарелке, поскольку ни его супруга, ни Геринг особенно не старались скрывать свои чувства, а страсть, которую они испытывали друг к другу с первого взгляда, от разлуки стала еще сильнее.

Томас фон Кантцов, которому в это время было только девять лет, сумел сохранить живые впечатления об этой своей первой встрече с Германом Герингом.

«Он мне сразу понравился, — вспоминал он, — и это не казалось удивительным. Он был веселым парнем. Было очевидно, что он не привык к детям и поначалу был сдержан. Но он относился ко мне как к взрослому и очень серьезно слушал все, что я говорил. Он заставлял нас всех много смеяться, как я помню, особенно когда так забавно рассказывал о своих воздушных приключениях. Я видел, что отец находится под большим впечатлением от него. Что же касается мамы, то я заметил, что она почти не сводила с него глаз. Тогда я не мог выразить это словами, но я чувствовал, что она влюблена».

Если их первая встреча в отблесках пламени в замке Рокельстад очаровала их, то вторая ничуть это очарование не уменьшила. Карин фон Кантцов никогда не противилась велению своего сердца, вместе с тем она не была склонна заводить тайные отношения. Она быстро сравнила себя и Геринга с трагическими влюбленными из любимой оперы.

— Мы как Тристан и Изольда, — сказала она Фанни. — Мы испили любовного напитка и теперь беспомощны, о, так мучительно беспомощны под его воздействием.

Некоторое время она встречалась со своим возлюбленным в доме родителей на Грев-Турегатан в Стокгольме, посещая крошечную фамильную часовенку, стоявшую на улице за домом фон Фоков, где они могли держаться за руки и молиться вместе. Эта часовня была местом встречи членов религиозной сестринской общины, носящей название «общество Эдельвейс», которое было основано англо-ирландской бабушкой Карин и исповедовало некий религиозный «винегрет», замешенный на мистицизме. Карин после их первого совместного собрания в часовне подарила Герингу живой эдельвейс, и с этого момента он стал носить его на своей шляпе.

Семью фон Фоков поначалу забавляла страстная влюбленность Карин, но потом, когда она объявила, что сказала мужу о своих чувствах и предложила жить порознь, все встревожились. Геринг просит ее, сказала она, выйти за него замуж, но она не хочет затевать развод, в котором, как она знает, Нильс фон Кантцов ей откажет. Он справедливо указал, что Геринг не имеет постоянной работы, а Карин не приспособлена к трудностям и не умеет вести домашнее хозяйство. Он сказал, что подождет, пока «ситуация сама себя не исчерпает».

Именно тогда Томас фон Кантцов узнал, что их веселый и симпатичный гость собирается разрушить жизнь его семьи. Неожиданно, без каких-либо объяснений, его собрали и отправили в замок Рокельстад к дяде Эрику и тете Мари фон Розен.

«В Рокельстаде имелось две башни, — вспоминал он, — одна называлась „башня Греха“, а другая — „башня Добродетели“. Башня Греха была экзотическим местом, украшенным восточными статуями, картинами с изображениями дьявола и чертей и таинственными знаками, а в воздухе там витал запах благовоний. В башне Добродетели висели изображение девы Марии, картины на религиозные сюжеты и святой Георгий с драконом, выложенные мозаикой на потолке. Однажды утром тетя Мари взяла меня за руку и отвела в башню Добродетели, где сообщила, что мама ушла с чужим человеком. Она сказала, что я не должен порицать ее, ибо она влюблена, а это извиняет все. Я ответил, что никогда и ни за что не стану порицать мою маму, а только хочу, чтобы она взяла меня с собой — и я захотел этого еще больше, когда она назвала мне имя этого человека. После этого я расплакался».

В это же время Карин и Геринг сняли квартиру в Стокгольме и жили там вместе, не таясь, несколько месяцев. Нильс фон Кантцов все это время продолжал выплачивать некоторую сумму своей жене, и ее было достаточно им для минимума комфорта, но Карин фон Кантцов, которая с детства не знала ни в чем недостатка, пришлось довольно нелегко, она узнала, как живут небогатые люди, и показателем любви ее к Герману Герингу может служить тот факт, что она все вынесла и никогда потом не жаловалась по этому поводу.

Забавно, что не она, а именно Геринг был обеспокоен скандалом, который вызвали их отношения в шведских светских кругах. Карин абсолютно не волновали сплетни, ибо она не сомневалась, что такая богом данная любовь, как та, которую она испытывала к Герману, не может быть грешной. С другой стороны, Геринг страдал от мысли, что на предмет его обожания смотрят как на неверную жену, и ее отказ просить развода был у них единственным предметом разногласий. Возможно, где-то в глубине его души таился комплекс «спрятанного в шкафу скелета» — измены в его собственной семье. Карин постоянно напоминала ему, что в случае развода ее муж несомненно потребует оставить себе ее любимого Томаса, а этого она не сможет вынести. Она и так уже могла видеть сына лишь урывками. Он уходил из отцовского дома в школу, а на большой перемене убегал повидаться с мамой и Герингом. Часто он приносил из дома вкусные вещи, которые они себе уже не могли позволить. Когда пришли холода — а топили слабо, — двое любовников и сын проводили обеденное время, тесно прижавшись друг другу, чтобы было теплее.

«Мы кормили друг друга с ладони, — вспоминает Томас, — и шутили и смеялись над тем, как было бы забавно, если бы нас могли увидеть здесь притиснувшимися друг к другу. Это были драгоценные моменты. Я был рад видеть, что они так счастливы вместе. Вместе с тем я очень сильно скучал по маме».

Новое испытание чувств для Карин началось в 1921 году, когда Геринг наконец решил покинуть Швецию: для дальнейшей карьеры ему тут ждать нечего. Он ощущал, как и сам говорил Карин, которая знала и любила музыку, разбиралась в живописи и архитектуре, что не может больше мириться с пробелами в своем образовании. Она водила его по художественным галереям и музеям и зародила у Геринга интерес к картинам и скульптурам, которому со временем предстояло превратиться во всепоглощающую страсть его жизни. Но были и другие вещи, которые он хотел узнать. Геринг снова начал интересоваться Германией и с живейшим интересом изучал газеты из Берлина и Мюнхена, чтобы выяснить, что там теперь происходит. Наконец, благодаря посредничеству матери, он узнал, что ему гарантировано место в Мюнхенском университете, где он будет изучать историю и политические науки. После некоторых колебаний Карин решила, что она останется в Швеции, пока ее возлюбленный не устроится. Реальной же причиной ее задержки с отъездом было нежелание расставаться с сыном.

Но едва Геринг уехал, как ей опять нестерпимо захотелось быть рядом с ним, и не прошло и месяца, как Карин прислала телеграмму, что уже находится на пути к нему. Она остановилась в Мюнхене у матери Геринга, и Франциска, которая сразу приняла ее, решила, что это действительно женщина, которая достойна быть женой ее сына. Она начала спокойно, но твердо подвигать дело к разводу, указывая, что хотя узы брака могут считаться чем-то не обязательным в определенных кругах в Швеции, в Германии дела обстоят совсем иначе, невзирая на всю революционность перемен. Если Карин хочет помочь Герману в его будущей карьере (хотя что это за карьера, ни та ни другая женщина еще понятия не имела), она должна принести жертву, стать добропорядочной женщиной и выйти за него замуж.

Карин вернулась в Швецию, чтобы объяснить ситуацию мужу, и многострадальный Нильс фон Кантцов немедленно предпринял необходимые шаги. Он даже согласился сохранить ей денежное содержание после развода и разрешить свободно видеться с сыном, когда она будет приезжать в Швецию. Дело было улажено быстро, но без суеты, и Карин, попрощавшись с Томасом, отбыла обратно в Мюнхен.

Карин фон Кантцов (урожденная Фок) и Герман Вильгельм Геринг сочетались браком в мюнхенской ратуше 3 февраля 1923 года. Невеста была в белом платье, с гирляндой из белых роз в волосах и букетом ярко-красных гвоздик, обвитым лентами белого и зеленого цветов рода фон Фоков и красного и белого цветов Герингов. Жених нес в петлице эдельвейс. На церемонии присутствовали мать, братья и сестры Геринга, а также старшая сестра Карин Фанни вместе со своей дочерью Дагмар фон Виламовитц-Мёллендорф, к которым на торжественном приеме в Парк-отеле присоединились друзья и доброжелатели. Среди них был майор Карл Боденшатц, ныне офицер германской регулярной армии. От группы старых друзей-пилотов Геринга пришло короткое послание, которое предписывалось зачитать при произнесении поздравительных речей:

«Мы всегда говорили: наш Геринг всегда все делает лучше всех!»

Медовый месяц они провели в маленьком охотничьем домике «Хохкройт» недалеко от Байришцелля, в горах Баварии, рядом с австрийской границей. Вскоре после возвращения Карин Геринг почувствовала, что ее муж, которому было уже тридцать, наконец нашел дело своей жизни.

Но это было не то, что Нильс фон Кантцов называл постоянной работой, и совсем не то, что обещало блестящую карьеру в обозримом будущем.