В период, когда мы разрабатывали наш план атомной бомбардировки Японии, американская стратегия основывалась на предположении, что для окончания войны на Тихом океане необходимо вторжение на территорию этой страны.

В соответствии со стратегическими директивами, утвержденными Объединенной группой начальников штабов в июле 1944 г., вторжение должно было начаться 1 октября 1945 г. с высадки на остров Кюсю и закончиться штурмом Токио в декабре того же года. Этот план никак не учитывал взаимодействия с вооруженными силами русских.

Однако после Ялтинской конференции возникли дебаты о преимуществах окружения Японии и взятия ее измором по сравнению с прямым вторжением. Как генерал Макартур, так и адмирал Нимиц высказались за предпочтительность последнего.

Исходя из этих авторитетных заявлений, Объединенная группа начальников штабов в апреле 1945 г. повторно издала стратегическую директиву о вторжении в Японию. В ней предлагалось, учитывая все факторы, руководствоваться перспективой быстрого вторжения и развивать операции в следующих направлениях:

1) осуществлять интенсивные и непрерывные налеты на ее территорию стратегической авиации, а также авиации с авианосцев с целью подавления военного потенциала Японии и деморализации ее населения перед вторжением;

2) стягивать кольцо блокады силами воздушного и морского патрулирования, ударных авиационных соединений и легких соединений флота с целью отрезать Корею от острова Кюсю и пресечь коммуникации противника в Желтом море;

3) осуществлять только такие вспомогательные операции, которые целесообразны с точки зрения создания условий, необходимых для вторжения;

4) вторжение в Японию осуществить в кратчайший срок;

5) оккупировать в первую очередь такие промышленные районы Японии, потеря которых способствовала бы ее безусловной капитуляции, и установлению полного военного контроля над этой страной.

Для последнего удара намечалось использовать 36 дивизий, насчитывающих 1532 тысячи человек. При этом учитывалось, что потери в такой операции будут очень тяжелыми.

Объединенная группа начальников штабов одобрила предложенные директивы по вторжению на остров Кюсю, 25 мая они были переданы генералу Макартуру, адмиралу Нимицу и генералу Арнольду. Вторжение было намечено на 1 ноября 1945 г.

При встрече Объединенной группы начальников штабов с президентом Трумэном, которая произошла 18 июня, президент одобрил план вторжения на остров Кюсю с военной точки зрения и не возражал против его осуществления.

В подобной обстановке, всем ответственным работникам Манхэттенского проекта стало ясно, что наша работа по созданию оружия, ужасного и отвратительного для нас, принадлежащих к человеческому роду, может спасти жизнь неисчислимому количеству американских солдат.

Все же возникал еще один вопрос: следует ли Соединенным Штатам Америки откладывать осуществление намеченных военных действий до момента, когда мы будем располагать атомной бомбой. Каждому опытному солдату было ясно, что раз удалось достичь перевеса в борьбе с таким опасным противником, как Япония, не следует давать ему передышки. Если бы атомная бомбардировка была нами запланирована на начало ноября, я, пожалуй, предложил бы отложить вторжение.

Я изложил эту точку зрения Стимсону и Бэнди, добавив, что я считал бы ошибкой откладывать подготовленную военную операцию в надежде на применение атомной бомбы.

После войны вопрос о принятии решения сбросить бомбу на Японию многократно обсуждался. Решения подобного типа всегда принимаются одним человеком и в данном случае вся ответственность легла на президента Трумэна. По Квебекскому договору согласие Черчилля было при этом необходимым, однако важность первоначального решения и основная ответственность Трумэна от этого не уменьшались. Насколько я знаю, он занял в этом вопросе позицию невмешательства, т. е. он не хотел вмешиваться в планы, принятые ранее без его участия.

Когда мы только приступали к работам в области атомной энергии, Соединенные Штаты Америки еще не планировали применения атомного оружия против какой бы то ни было державы. По мере развития работ проекта обстановка стала меняться. Наши работы оказались крайне дорогостоящими как в прямом смысле, так и по их влиянию на другие военные усилия страны. С течением времени, наблюдая, как проект пожирает гигантские средства, правительство все более склонялось к мысли о применении атомной бомбы. И хотя всегда говорилось, что мы занялись этой работой лишь для того, чтобы опередить Гитлера, факт остается фактом: решение о существенном увеличении масштабов работ было сделано, исходя из перспективы применения бомбы. Как со свойственной ему лаконичностью выразился Стимсон: «Назначение Манхэттенского проекта состояло в том, чтобы добиться победы в войне быстрее, чем это возможно при помощи иных средств, и сохранить жизнь тысячам американцев».

Естественно, у меня, а также, насколько я мог понять, у Рузвельта и Трумэна никогда не возникало сомнений в том, что мы разрабатываем оружие для применения его против врагов США. Первое сомнение в возможности применения атомной бомбы возникло после капитуляции Германии. В один из дней после этого события заместитель военного министра Патерсон задал мне вопрос, не может ли капитуляция Германии повлиять на нашу решимость применить бомбу против Японии.

В момент организации наших грандиозных работ я не видел оснований для отмены решения, принятого Рузвельтом, поскольку капитуляция Германии никак не сказалась на враждебной позиции Японии. Несколько позже некоторые ученые стали сомневаться в необходимости использования бомбы против Японии. Многие из них принадлежали к числу людей, бежавших в США, опасаясь расовой политики гитлеровского режима. Для них основным врагом был Гитлер, а поскольку он был уничтожен, они, вероятно, не могли уже найти в себе достаточно энтузиазма, чтобы оправдать применение атомной бомбы для подавления военной мощи Японии.

Одновременно происходили дискуссии о том, как применить бомбу: следует ли нам устроить перед всем миром демонстрацию ее разрушительной силы и затем просто предъявить Японии ультиматум или применить ее без предупреждения. Мне всегда было непонятно, как можно было игнорировать первостепенную важность фактора внезапности применения бомбы с точки зрения ее воздействия на население и правительство Японии. Достижение внезапности было одним из главных мотивов наших усилий по сохранению секретности.

Президент Трумэн знал об этих противоречивых настроениях. Наверное, он в какой-то степени советовался со своей совестью и сердцем, прежде чем принять окончательное решение. Его вывод — придерживаться первоначального плана — всегда будет примером мужества и государственной мудрости. Я говорю — мужества, поскольку это был первый случай в истории США, когда президент должен был принимать решение о проведении крупной военной операции, за которую он отвечал лично. И я говорю — государственной мудрости, поскольку, если учитывать ценность спасенных жизней американцев, история уже доказала его правоту.

Приблизительно тогда же, весной 1945 г., к нашим обязанностям неожиданно прибавилась еще одна.

Обсуждая с генералом Маршаллом результаты нашей работы, я высказал предложение, что следует побеспокоиться о составлении плана самой операции атомной бомбардировки. На этом основании я просил его назначить какого-либо офицера из Отдела планирования операций Генштаба, с которым я бы мог заняться этим вопросом. Не желая, однако, вводить в курс дела новых людей, Маршалл предложил это сделать мне.

Позиция генерала Маршалла в этом вопросе меня крайне удивила. Я легко понимал и даже одобрял его стремление ограничить круг лиц, знающих о нашей работе. Но я не мог представить, чтобы он согласился провести заключительный этап проекта помимо Отдела планирования операций.

Я немедленно информировал об этом решении Арнольда, и мы вдвоем проанализировали стоявшие перед нами основные задачи. Важнейшей из них был выбор объекта бомбардировки. Решение этой задачи досталось мне.

Еще задолго до этого я обсуждал критерии для выбора объекта с членами Военно-политического комитета. Они были окончательно установлены после подробного разбора проблемы с участием Оппенгеймера и его помощников в Лос-Аламосе, в особенности Джона фон Неймана. Прежде чем утвердить их, я обсудил их с моим заместителем генералом Фареллом и бригадным генералом Л. Норстэдом (начальник штаба стратегической авиации армии США).

Было установлено, что в качестве целей должны быть выбраны объекты, бомбардировка которых наиболее радикально повлияет на решимость японского народа продолжать войну. Кроме того, они должны иметь военное значение и быть местом дислокации важных штабов или войсковых группировок или же быть центрами военной промышленности. Чтобы иметь возможность точно определить степень разрушения, эти объекты не должны быть сильно повреждены бомбардировками. Для более точного определения мощности бомбы желательно, чтобы первая цель занимала площадь, превышающую вероятный район разрушений.

В апреле Фарелл, Парсонс и представитель моего штаба Дерри познакомили трех офицеров из Группы анализа операций управления Арнольда с технической стороной «атомного оружия. Норстэд приказал своим подчиненным выяснить все детали, касающиеся характеристик и возможностей самолетов Б—29, выяснить их крейсерские данные и определить оптимальный режим полета этих машин с нагрузкой на различных высотах.

Следующим шагом было образование комитета по выбору конкретных объектов. Трое из его членов были представителями генерала Арнольда — полковник Фишер, Стирнс и Деннисон, остальные представляли МЕД — Фарелл, Нейман, Уилсон и Пенни — член группы английских ученых в Лос-Аламосе. Первое заседание комитета состоялось 2 мая 1945 г. в Вашингтоне. Открывая его, я подчеркнул важность поставленной перед ним задачи, необходимость соблюдения строжайшей тайны и предложил несколько (четыре) возможных, с моей точки зрения, целей. Я обратил внимание присутствующих на мнение генерала Маршалла, что в числе возможных целей следует рассмотреть порты, расположенные на западном побережье Японии, ввиду их крайней важности для коммуникаций, связывающих Японию с материком. Генерал Норстэд обещал собравшимся любую необходимую поддержку в деле разработки операций, снабжении ориентирами, картами и прочей информацией. После этого мы с Норстэдом отбыли, оставив Фарелла полномочным руководителем комитета. В дальнейшем о работе комитета меня постоянно информировал Фарелл или кто-нибудь еще из сотрудников проекта, чаще всего Нейман, с которым я обсуждал возникавшие у нас научные и технические проблемы.

Уже на первом заседании этого комитета были установлены некоторые основные условия операции: требуемая максимальная дальность полета самолета Б—29 в нагруженном состоянии, необходимость визуального бомбометания, желательные метеорологические условия в районе цели, ожидаемые мощность взрыва и масштаб разрушений и, наконец, необходимость иметь при каждом вылете не меньше трех целей на выбор.

Одна из сложнейших задач состояла в попытке определить или хотя бы грубо оценить взрывную силу бомбы. Точность при такой оценке играла очень большую роль, так как от нее сильно зависела эффективность использования бомбы. Величина взрывной силы целиком зависела от высоты, на которой будет произведен взрыв. Если высота взрыва будет больше или меньше определенной величины, разрушительное действие бомбы уменьшится. Если в результате ошибки высота точки взрыва окажется значительно больше оптимальной, все наши усилия могут вылиться в эффективное пиротехническое представление, практически безвредное для объекта. Было подсчитано, что если ошибка по высоте будет порядка 40 процентов в сторону ее уменьшения или 14 процентов в сторону увеличения, площадь зоны серьезных разрушений сократится на 25 процентов.

В ранний период по соображениям, учитывающим действие радиоактивных выпадений и прямой радиации взрыва, отдавалось предпочтение взрыву на максимально возможной высоте. Я всегда настаивал на том, чтобы свести к минимуму число жертв от действия радиоактивных осадков и прямой радиации. После испытания в Аламогордо, когда выяснилось, что взрыв может быть произведен на высоте нескольких сот метров над землей, я уже меньше беспокоился о действии радиоактивных осадков, опасность от которых существенна лишь при взрыве на небольшой высоте.

Однако до этого испытания мы не знали еще истинного масштаба взрыва, и поэтому наши расчеты основывались на обычных методах. Для бомбы типа «Малыш» расчетная мощность взрыва, выраженная в соответствующем количестве тринитротолуола, лежала между 5 и 15 тысячами тонн. Для такой мощности взрыва наиболее эффективной была бы высота 500—800 метров. Для «Толстяка» предполагаемая высота взрыва лежала между 225 и 500 метрами. Мы могли лишь надеяться, что точность определения высоты, особенно для бомбы взрывного типа, после испытания можно повысить. Такая неопределенность приводила к тому, что мы должны были иметь четыре различных взрывателя, рассчитанных на четыре различные высоты взрыва. К тому времени каждый из нас, работников проекта, уже свыкся с такой неизбежной неточностью данных. Действительно, прошло всего три дня, и Оппенгеймер сообщил мне, что мощность «Толстяка» определена неправильно, и поэтому выводы комитета нуждаются в исправлении. По его расчетам, максимальная высота, на которую следовало заготовить взрыватели для этого типа бомбы, вдвое больше минимальной. Для «Малыша» минимальная и наиболее вероятная высота составляла две трети максимальной.

Необходимость визуального бомбометания для точного поражения цели считалась очень важной, поэтому было признано целесообразным проводить операцию только при лепной погоде.

Комитет также рекомендовал послать в район каждой из трех целей по три разведывательных самолета с тем, чтобы в последний час полета до цели можно было окончательно выбрать одну из них. В том случае, если самолет с бомбой на борту, достигнув цели, найдет визуальное бомбометание невозможным, он должен был возвратиться, не сбрасывая бомбы. Бомбометание с помощью радара предусматривалось только на случай, если самолет почему-либо не сможет доставить бомбу обратно. Предполагалось особенно тщательно наблюдать за радаром и обстановкой полета, с тем чтобы в случае необходимости выбрать наилучший способ бомбометания.

План, основанный на визуальном бомбометании, и вытекающие из него возможные отсрочки требовали, чтобы конструкция бомбы предусматривала возможность ее хранения в состоянии боевой готовности в течение минимум трех недель. Это условие уже тогда нам было не страшно, а впоследствии мы вообще забыли о нем, так как получили возможность иметь данные о благоприятной погоде за 48 часов.

По общему мнению, если самолет в удовлетворительном техническом состоянии был бы вынужден возвратиться обратно на базу с бомбой на борту, он смог совершить нормальную посадку. Подобные посадки многократно отрабатывались на тренировках с макетами бомб, причем некоторые из этих бомб были начинены сильновзрывчатым веществом.

Если по непредвиденным обстоятельствам придется освобождаться от груза в воздухе, рекомендовалось соблюдать крайнюю осторожность. Ни при каких обстоятельствах не разрешалось сбрасывать бомбу в районе территорий, занимаемых американскими войсками. Перед самым отлетом намечалось провести точный и конкретный инструктаж бомбардира на случай любых непредвиденных обстоятельств.

Тщательное планирование и опыт, накопленный военно-воздушными силами во время налетов в Европе, когда самолетам приходилось нести бомбы весом до 800 килограммов, позволяли ожидать, что полет до цели пройдет благополучно, если будут соблюдены все предусмотренные меры предосторожности. Обсуждение возможного радиобиологического воздействия взрыва указывало, однако, что самолетам не следует находиться ближе четырех километров от места взрыва. Для предотвращения опасности какого-либо воздействия взрыва на команду самолета было установлено минимальное допустимое расстояние в восемь километров. Всем самолетам запрещалось пролетать в непосредственной близости от радиоактивного облака.

На третьем заседании Комитета по выбору цели его членам объявили о принятом Арнольдом и мною решении сосредоточить все руководство непосредственным применением бомбы в Вашингтоне. Это было вызвано необходимостью, так как некоторые представители военно-воздушных сил, входившие в состав комитета, казалось, потеряли чувство реальности и полагали, что с новым оружием можно обращаться как и со всяким другим. Они настаивали на передаче бомбы, как только она будет готова, в распоряжение командира соответствующего соединения, который может иметь полную свободу действий, за исключением выбора цели.

Я и генерал Арнольд были уверены в том, что такое в высшей степени ответственное и сложное дело не допускает подобной бесконтрольности и что едва ли такую свободу одобрят Стимсон и Маршалл, хотя разговора на эту тему с ними не было. По моему мнению, боевое применение атомного оружия должно направляться из Вашингтона скорее всего генералом Маршаллом, причем военный министр должен знать о каждом шаге и принимать участие в утверждении всех планов. Естественно, президент страны также должен принимать участие в управлении этой операцией, в частности, в оценке и одобрении планов, подготовленных Военным министерством.

Что касается Объединенной группы начальников штабов США и Англии, то к тому моменту уже было ясно, что они не будут участвовать в проведении операции и влиять на ее выполнение. Одним из мотивов такого решения было требование сохранения максимальной секретности. Не менее важным фактором было также неверие адмирала Леги в осуществимость проекта или хотя бы в эффективность бомбы. Такая позиция Леги сильно затруднила бы принятие соответствующих решений Объединенной группой начальников штабов.

Когда я посетил его за шесть или семь месяцев до описываемого момента с целью ознакомить его с отчетом по проекту, он сначала долго рассказывал мне о своем большом опыте работы по взрывчатым веществам в военно-морском флоте, а потом заявил, что ничего сверхъестественного из нашей работы все равно не выйдет, так как еще ни один из новых видов оружия, изобретенных во время войны, не смог оказать решающего влияния на ту же войну. На его взглядах не могла не сказаться выраженная им еще в начале 1944 г. уверенность в том, что Япония будет быстро поставлена на колени совместными действиями военно-морских и военно-воздушных сил.

Во всяком случае, как он сам откровенно признавался уже после окончания войны, он никогда не верил в практическую ценность атомной бомбы. Леги, как и другие начальники штабов, а также фельдмаршал Уилсон из Объединенной группы начальников штабов Англии, знали в общих чертах наши планы, хотя и не были официально ознакомлены с ними во всех деталях.

Мою решимость сосредоточить контроль за операцией в Вашингтоне поддерживал генерал Арнольд, который стремился удержать в своих руках руководство стратегической авиацией. Для этого он не отпускал своего начальника штаба Норстэда из Вашингтона, где он мог контролировать его действия. Такое положение не менялось вплоть до того момента, когда Спаатс незадолго до применения бомбы был переброшен на остров Гуам. Но, насколько мне известно, никто из посвященных лиц, конечно, не сомневался, что управление самой операцией будет осуществляться из Вашингтона.

Комитет наметил, а я утвердил в качестве целей следующие объекты:

1) арсенал в городе Кокура, крупнейший в Японии центр военного производства и снабжения самым различным военным снаряжением. Он занимал площадь 44 тысячи квадратных метров. Вплотную к нему примыкали железнодорожные депо, машиностроительные заводы и электростанции;

2) Хиросима — крупный центр по переброске морем японских сухопутных войск и пункт формирования морского конвоя. Это город, в котором размещался штаб местных сухопутных войск, а также контингент в 25 тысяч солдат. Вдоль восточной границы города располагались железнодорожные депо, армейские склады и порты, где происходила погрузка войск на суда. К главной части города примыкало несколько крупных промышленных объектов;

3) Ниигата — порт в Японском море, в последнее время приобретавший большое значение. В нем имелись алюминиевый завод и очень крупный металлургический комбинат, а также нефтеперегонные заводы и порт заправки танкеров;

4) Киото — культурно-промышленный центр с населением около миллиона человек. В прошлом столица Японии. В последнее время в этот город были эвакуированы многие отрасли промышленности и большое количество населения из разрушенных городов. Большая площадь, занимаемая этим городом, позволяла ожидать, что область разрушений окажется внутри его территории, а это поможет определить разрушительную силу бомбы.

Включение Киото в список намеченных целей для атомной бомбардировки вызвало резкое возражение Стимсона. Его доводы основывались на том, что это древняя столица Японии, исторический город, место, имеющее для японцев громадное религиозное значение. Он сам побывал там в свою бытность генерал-губернатором Филиппин, и этот город потряс его своими памятниками древней культуры.

В доказательство своей правоты я приводил следующие аргументы: население Киото больше миллиона человек. Ни один город Японии с таким населением не может не играть важной роли в военном производстве, даже если в нем всего несколько заводов. Японская экономика в большой степени основана на использовании как раз мелких предприятий, ставших во время войны поставщиками огромного количества военного снаряжения. Я указал, что в Киото около 2,5 квадратных километров занято под известные и еще 2 квадратных километра под неизвестные нам промышленные предприятия. Промышленность, имевшаяся до войны, целиком переведена на военные рельсы и выпускает среди другой продукции механический инструмент, точные приборы для артиллерии и авиации, радиотехническое оборудование, средства управления артиллерийским огнем, прицелы и тому подобное. Промышленные кварталы занимают район площадью 7,5 квадратных километров, тогда как вся застроенная часть города занимает площадь 15—20 квадратных километров.

После непродолжительного спора Стимсон заявил, что остается при своем мнении. Во время дискуссии он развивал свои взгляды на то, что, принимая подобные решения, нам следует исходить из той исторической роли, которую США должны будут играть после войны, поэтому (он был твердо убежден в этом) не следует допускать ничего такого, что помешает США играть эту роль.

Тем не менее, Киото сохранял для меня притягательность в основном из-за его большой площади, допускающей оценку мощности бомбы. Хиросима с этой точки зрения нас не вполне устраивала. Я, как и члены Комитета по выбору цели, был твердо убежден, что Киото — одна из важнейших в военном отношении целей. Поэтому я продолжал свои попытки склонить Стимсона на свою сторону, однако он был непреклонен. Когда он вылетел в Потсдам, Гаррисон телеграфировал ему о том, что я все еще настаиваю на Киото. И снова Стимсон возразил. На следующий день пришла еще одна телеграмма от него, где он сообщал об обсуждении этого вопроса с Трумэном. Президент поддержал Стимсона. После этого о Киото не было разговоров.

Дальнейшие события доказали всю дальновидность Стимсона. Однако, по-моему, он не предвидел, что большая часть обвинений, которых он так тщательно стремился избежать, будет исходить от американских граждан. После быстрого и отчасти внезапного окончания войны я испытал чувство облегчения по поводу своего поражения в этом споре, позволившего сильно уменьшить число жертв японского народа. После того как города-мишени были выбраны, Штабу военно-воздушных сил армии, расположенному на острове Гуам, был послан приказ не подвергать их бомбардировке без разрешения Военного министерства.

Недель шесть спустя, после того как Стимсон отказался утвердить Киото в качестве цели, я вдруг осознал, что военно-воздушные силы могут вычеркнуть его из списка городов, закрытых для бомбардировок, и поделился этой мыслью с Арнольдом. Он немедленно распорядился оставить Киото в этом списке; об этом было также извещено командование воздушных сил, базирующихся на Окинаву. Таким образом, если бы мы не рекомендовали Киото в качестве цели для атомной бомбардировки, этот город с большой вероятностью был бы подвергнут серьезным разрушениям, а может быть, и полностью уничтожен до того, как война окончилась.