Закат империи
11 марта 1985 года умершего Черненко сменил Горбачёв. Без значимых перемен пролетел год, во время которого «в верхних слоях атмосферы» произошли кадровые изменения, выбыли ветераны: Романов, член Политбюро с 1976 года, Тихонов – с 1979 и Гришин – с 1971. Влилась новая кровь: Лигачёв, Рыжков, Чебриков, Шеварднадзе.
6 марта 1986 года завершился XXVII съезд КПСС. Пленум ЦК избрал новый состав Политбюро: Алиев, Воротников, Горбачёв, Громыко, Зайков, Кунаев, Лигачёв, Рыжков, Соломенцев, Чебриков, Шеварднадзе, Щербицкий. Появилось свежее лицо – Зайков.
Ничто в 1986 году не предвещало развала империи. Выступление Горбачёва на партийном съезде, на котором он говорил о расширении гласности, сказав, что это вопрос политический, и назвал новую политику партии «перестройкой», было воспринято как съездовская демагогия, к которой давно привыкли. Мир по-прежнему был разделен на два противоборствующих лагеря, шестой год в нескончаемой афганской войне продолжалось противостояние Востока и Запада.
Через два месяца прогремел Чернобыль, всколыхнувший Европу, – правдивая информация, несмотря на провозглашённую гласность, привычно скрывалась. В то время как зарубежные средства массовой информации писали об угрозе для жизни людей и о повышении уровня радиации в Скандинавии, во всех городах Украины и Белоруссии, попавших под радиоактивное заражение, проводились первомайские демонстрации.
Берия все делал быстро, чётко огласив свои приоритеты. Горбачёв тоже начал с освобождения политзаключённых, но делал это медленнее, оглядываясь на аппарат. Лишь через год, в феврале 1986, он освободил из тюрьмы Щаранского и ещё трёх политзаключенных. Но их освобождение и высылка из СССР выглядели как сделка – их обменяли на пятерых шпионов, задержанных на Западе.
В декабре 1986 года Горбачёв возвратил из семилетней ссылки академика Сахарова, а в феврале 1987 года, через два года после начала своего правления, освободил из тюрем и лагерей 140 политических диссидентов, но и это не вызвало опасений у партаппаратчиков – «горбачёвская оттепель» могла быстро закончиться. Чтобы не возникло иллюзий, диссидентов не реабилитировали и не амнистировали – их помиловали.
Горбачёв действовал осторожно. За два года он на две трети обновил Политбюро и на 60 % заменил секретарей областных комитетов партии. В 1987 году Кунаева и Алиева сменили Слюньков, Яковлев и Никонов. Через год ушёл Громыко, член Политбюро с 1973 года, сделавший дипломатическую карьеру при Сталине, и Соломенцев.
Горбачёв ввел в обиход слова «гласность» и «перестройка», но речь шла об экономических реформах и демократизации страны.
Покушением на политическую систему стало предложение проводить выборы в Советы на альтернативной основе и выдвигать на руководящие посты беспартийных. Думал ли он, что намерение превратить КПСС из государственной структуры в политическую партию с отказом от несвойственных партийным органам управленческих функций (давнее предложение Берии) станет закатом режима?
В 1989 году на пенсию были отправлены Щербицкий, Чебриков и Никонов, которых сменили Крючков, Маслюков и Ивашко. За четыре года Горбачёв полностью обновил Политбюро – из чернен-ковского наследия, кроме него, остался Воротников. Сотрясение устоев началось с бескровного переворота, с кадровой перестройки, которую не сделал Берия, – Горбачёв методично укреплял свои позиции, избавляясь от старой номенклатуры.
17 марта 1989 года – незаметная дата в календаре – исполнилось девяносто лет со дня рождения Берии. Месяцем раньше – презент к его юбилею – завершился вывод советских войск из Афганистана. Но самый большой подарок был заготовлен на 9 ноября – пала Берлинская стена, являвшаяся символом холодной войны. Через год, третьего октября 1990 года, обе части Германии воссоединились.
То, что Берия предполагал осуществить сразу же после смерти Сталина – за что через четыре месяца оказался в застенках, – Горбачёв сделал за четыре года. Сталинское Политбюро оказалось неподготовленным к мирному объединению Германии на капиталистической основе и к либерализации советского общества. Горбачёв учёл опыт Берии, недооценившего своих коллег, перекроил Политбюро и лишь затем малыми шажками приступил к кардинальным реформам.
Никто в марте 1986 года, включая Горбачёва, не мог предположить, какие перемены произойдут в 1990. Даже на бурном I Съезде народных депутатов СССР в июне 1989 года об объединении Германии и отказе от построения социализма на немецкой земле речь не шла. К девяностой годовщине со дня рождения Берии Горбачёв совершил то, о чем несостоявшийся юбиляр, заклеймённый четырьмя генсеками, говорил тридцатью шестью годами ранее.
Первый Съезд народных депутатов проходил с 25 мая по 9 июня 1989 года. Созывая его, Горбачёв не предполагал, что он выйдет из-под контроля и делегаты затронут темы, обсуждать которые он не рассчитывал, и его итогом через пять месяцев станет падение Берлинской стены.
На многочисленные вопросы делегатов из прибалтийских республик о существовании секретного приложения к пакту Молотова-Риббентропа Горбачёв разводил руками, изумлённо глядел в зал, и чуть ли не клялся, что советскому правительству и ему лично о них ничего неизвестно. Депутаты не сдавались и под разным соусом задавали один и тот же вопрос: о приложении к договору. Горбачёв, знавший о наличии в сейфе аппарата Президента СССР «Особой папки», в которой находились искомые документы, согласился на компромисс: создание «Комиссии по политической и правовой оценке советско-германского Договора о ненападении от 1939 года», которой было поручено начать поиски советского экземпляра Договора и его приложений.
Перед принятием решения о создании комиссии Горбачёв, отчаявшись снять с обсуждения взрывоопасный вопрос, прилюдно солгал:
«Проблема эта стоит давно, она обсуждается, изучается и историками, и политологами, и соответствующими ведомствами. И я должен сказать, пока мы обсуждаем в научном плане, в ведомствах каких-то, уже все документы, в том числе и секретное приложение к этому договору, опубликованы везде. И пресса Прибалтики все это опубликовала. Но все попытки найти этот подлинник секретного договора не увенчались успехом. Мы давно занимаемся этим вопросом. Подлинников нет, есть копии, с чего – неизвестно, за подписями, особенно у нас вызывает сомнение то, что подпись Молотова сделана немецкими буквами».
Когда Комиссия уже была создана, Горбачёв не удержался от дополнительных комментариев:
«Секретного протокола пока нет, и мы его оценить не можем. Я думаю, вообще комиссия такая должна быть, с этим я действительно согласился бы. Она должна выработать политическую и правовую оценку этого договора о ненападении, без упоминания секретного протокола, поскольку все архивы, что мы перерыли у себя, ответа не дали».
Горбачёв продолжил бессвязные рассуждения дальше:
«Хотя, я вам скажу, историки знают и могли бы вам сказать: вот то-то происходило, двигались навстречу две мощные силы, и на каких-то рубежах, так сказать, это соприкосновение совершенно остановилось. Что-то лежало в основе. Но это пока рассуждения. Поэтому тут требуется разбирательство, анализ всех документов, всей той ситуации, как она шла. Это не простой вопрос, но раз он есть, уходить, уклоняться, я думаю, не нужно… давайте браться и изучать».
Когда рухнул Советский Союз, из сейфа аппарата президента СССР была извлечена и раскрыта «Особая папка», в которой обнаружились искомые документы.
Политика гласности в сочетании с экономической свободой и демократическими выборами, с множеством находящихся в равных условиях кандидатов привели к непредсказуемым результатам: к самоликвидации Организации Варшавского договора, выводу советских войск из Венгрии и Чехословакии, провозглашению государственного суверенитета советских республик и Беловежским соглашениям, похоронившим Советский Союз. В декабре 1991 года советская империя рухнула. Хотел Горбачёв этого или нет, но он замкнул советский квадрат, став первым и последним Президентом СССР.
Тридцать шесть лет спустя
Представим теперь, что Горбачёв забыл о печальных уроках низвержения Берии и попытался начать модернизацию системы с той же решительностью и поспешностью, как его неудачный предшественник. Гнить ему на Лубянке и черкать слезливые письма на манер тех, что писал Берия. Давайте пофантазируем и обнародуем его письма, взяв за основу письма Берии.
В них автор рискнул сделать некоторые изменения – фамилии членов Политбюро, избранных на XIX съезде КПСС, изменены на избранных XXVII съездом. Фамилия Сталина изменена на Брежнева. В письмах сделаны незначительные сокращения, а изменённые слова выделены жирным шрифтом. Стиль и грамматические ошибки сохранены – надо учесть состояние, в котором Берия их писал. Сказалось отсутствие очков и слабый свет. Вспомним, что и Горбачёв пользовался очками…
№ 1
В ЦК КПСС
Товарищу Лигачёву
Дорогой Егор!
Я был уверен, что из той большой критики на президиуме я сделаю все необходимые для себя выводы и буду полезен в коллективе. Но ЦК решил иначе, считаю что ЦК поступил правильно. Считаю необходимым сказать, что всегда был беспредельно предан партии Ленина – Брежнева, – своей родине, был всегда активен в работе.
…Прошу Товарищей Лигачева Егора, Громыко Андрея, Соломенцева Михаила, Щербицкого Владимира, Чебрикова Виктора, Воротникова Виталия, Зайкова Льва и других пусть простят, если и что и было за эти пятнадцать лет большой и напряжённой совместной работы. Дорогие товарищи желаю всем Вам больших успехов за дело Ленина – Брежнева, за единство и монолитность нашей партии, за расцвет нашей Славной Родины.
Егор, прошу, если это сочтёте возможным семью (жена и старуха мать) и дочь Ирину, которых ты знаешь не оставить без внимания.
Михаил Горбачёв. 28. VI. 1986 г.
№ 2
В ЦК КПСС
Товарищу Лигачёву
Дорогой Егор!
В течение этих четырёх тяжёлых суток для Меня, я основательно продумал все, что имело место с моей стороны за последние месяцы после пленума ЦК КПСС, как на работе, так и в отношении лично тебя и – некоторых товарищей президиума ЦК и подверг свои действия самой суровой критике, крепко осуждаю тебя. Особенно тяжело и непростительно моё поведение в отношении тебя, где я виноват на все сто процентов. В числе других товарищей я тоже крепко и энергично взялся за работу с единственной мыслью сделать все, что возможно и не провалиться всем нам без товарища Брежнева и поддержать делами новое руководство Ц.К. и Правительства.
…Хочу прямо сказать, что с моей стороны настаивая на рассылку докладных записок было глупостью и политическим недомыслием, тем более ты мне советовал этого не следует делать. Поведение моё на заседании Президиума ЦК, и Пре-зид. Совмина, очень часто было неправильное и недопустимое вносившее нервозность и излишку резкость я бы сказал, как это сейчас хорошо продумал и понял иногда доходило до недопустимой грубости и наглости с моей стороны в отношении товарищей Громыко и Щербицкого при обсуждении По Германскому вопросу, конечно, я здесь безусловно виноват и заслуживаю всякого осуждения. В то же время я, также, как и все Вы старался внести предложения в президиум направленные на правильное решение вопросов, как Корейский, Германский…
…Если же вносились мной инициативные вопросы, то несколько раз пересматривал вместе с товарищами работающими со мной, чтобы не ошибиться и не подвести Ц.К. и Правительство. У меня остался в Совмине, я не успел представить тебе докладную записку и проект решения об упорядочении наградных дел, над этим я провозился около двух месяцев. Вопрос об этом, как ты знаешь мы с тобой долго вынашивали ещё при жизни товарища Брежнева. В отношениях товарищей с которым я работаю, всегда старался быть принципиальным, партийным, требовательным, чтобы порученное им дело выполнялось, как это требуется в интересах нашей партии и нашего Правительство…
Все это может быть, мне не следовало в моем положении писать, но прошу Вас мне это простить. Дорогой Егор прошу тебе понять меня, что ты лучше других знаешь меня. Я только жил, как лучше сделать, конечно, в пределах своих возможностей вместе с Вами Страну Могущественней и Славной, думать иначе обо мне просто недоступно моей голове. Конечно, после того все, что произошло, меня надо призвать крепко к порядку, указать своё место и крепко одёрнуть, чтобы было помнить до конца своей жизни, но поймите дорогие товарищи, я верный сын нашей Родины, верный сын партии Ленина и Брежнева и верный ваш друг и товарищ. Куда хотите, на какую угодно работу, самую маленькую пошлите присмотритесь, я ещё могу верных десять лет работать и буду работать всей душой и со всей энергией. Говорю от всего сердца, это неверно, что раз я занимал большой пост я не буду годен для другой маленькой работы, это ведь очень легко проверить в любом крае и области, совхозе, колхозе, стройке и умоляю Вас не лишайте меня быть активным строителем, любом маленьком участке славной нашей Родины и Вы убедитесь, что через 2–3 года я крепко исправлюсь и буду Вам ещё полезен. Я до последнего вздоха предан нашей любимой Партии и нашему Советскому Правительству.
Михаил Горбачёв
Т-щи прошу извинения, что пишу не совсем связано и плохо в силу своего состояния, а также из-за слабости света и отсутствия пенсне (очков).
1 июля 1986 г.
№ 3
В Президиум ЦК КПСС
Товарищам Лигачёву, Громыко, Алиеву, Воротникову, Зайкову, Соломенцеву, Кунаеву, Рыжкову, Чебрикову, Щербицкому и Шеварднадзе.
Дорогие товарищи, со мной хотят расправиться без суда и следствия, после 5 дневного заключения, без единого допроса, умоляю Вас всех, чтобы этого не допустили, прошу немедленного вмешательства, иначе будет поздно. Прямо по телефону надо предупредить. Дорогие т-щи настоятельно умоляю Вас назначить самую ответственную и строгую комиссию для строгого расследования моего дела, возглавив т. Лигачёвым или т. Шеварднадзе. Неужели член Президиума ЦК, не заслуживает, того, чтобы его дело тщательно разобрали, предъявили обвинения, потребовали бы объяснения, допросили свидетелей. Это со всех точек зрения хорошо для дела и для ЦК. Почему делать, так как сейчас делается, посадили в подвал, и никто ничего не выясняет и не спрашивает. Дорогие товарищи, разве только единственный и правильный способ решения без суда и выяснения дела в отношении Члена ЦК и своего товарища после 5 суток отсидки в подвале казнить его.
Ещё раз умоляю Вас всех, особенно т.т. работавших ист. Лениным и т. Брежневым, обогащенных большим опытом и умудрённых в разрешении сложных дел т-щей Лигачёва, Громыко, Щербицкого и Шеварднадзе. Во имя памяти Ленина и Брежнева, прошу, умоляю вмешаться и незамедлительно вмешаться и Вы все убедитесь, что я абсолютно чист, честен верный Ваш друг и товарищ, верный член нашей партии.
Кроме укрепления, мощи нашей Страны, и единства нашей Великой партии у меня не было никаких мыслей.
Свой ЦК и своё Правительство, я не меньше любых т-щей поддерживал и делал все, что мог. Утверждаю, что все обвинения будут сняты, если только это захотите расследовать. Что за спешка и при том, очень подозрительная.
Т. Лигачёва и т. Громыко прошу не упорствовать разве будет плохо, если т-ща реабилитируют.
Ещё и ещё раз умоляю Вас вмешаться и невинного своего старого друга не губить.
Ваш Михаил Горбачёв
* * *
Через год, после того как Горбачёв осуществил предложение Берии – объединение Германии и отказ от принудительного строительства социализма на немецкой земле (сделано это было им не по своей воле – не смог удержать джина в бутылке), – Советский Союз рухнул.
Заговор Горбачёва, «тихой сапой» обновившего Политбюро, удался. Но на смену одним заговорщикам пришли другие. Ельцин, бывший кандидат в члены Политбюро, проявил изворотливость, достойную Хрущёва (правдивая информация о его закулисных переговорах, надеюсь, со временем станет достоянием гласности), и усилием чернильной капли в Беловежской пуще три заговорщика совершили бескровный переворот. Горбачёв стал персональным пенсионером, первым и единственным бывшим Президентом СССР.
Тогда-то его травля достигла наивысшего размаха. Расхрабрились все. Осмелевший Евгений Петросян на концерте, посвященном семидесятипятилетию милиции, подмигивая залу, запел о Горбачёвской перестройке пошлые сатирические куплеты на мотив «ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ пидвела»: «и за что тебя, зануда, я семь лет уже терплю?» – Смешно? До слез. Зал, как и в декабре 1953 года, аплодировал стоя.
Новая власть, по укоренившейся привычке, побеждённых не щадила. Дошло до вызова Горбачёва в суд по четырём уголовным делам, как сообщалось, пока ещё в качестве свидетеля, с многозначительным намёком на то, что не исключены варианты… Запрет на выезд из страны (даже на похороны). Происходящее напоминало «мягкий» сценарий жаркого лета 1953 года.
И хоть автор был уже гражданином другой страны – Украины – и не всегда поддерживал Горбачёва (его непоследовательность раздражала, и он тоже согрешил, вспомним хотя бы сапёрные лопатки в Тбилиси против демонстрантов), 25 ноября 1992 года в «Вечерней Одессе» автор опубликовал статью «Судьба президента»:
«Положение Горбачёва, великого реформатора, рейтинг которого сейчас чрезвычайно низок из-за глобальности проведённых им перемен, в годы его правления было не менее сложным. С одной стороны, сверхбдительное ЦК, контролирующее сетью партийных ячеек все общество – «от Москвы до самых до окраин», и любые колебания в верности марксистско-ленинской идеологии. Помните, осень 1987-го, «дело Ельцина»? С другой – КГБ, вторая контролирующая общество структура, где за любое инакомыслие, как в ГУЛАГе: шаг влево, шаг вправо – расстрел.
В этих условиях, дабы обеспечить максимум бескровные перемены (февраль без октября), Горбачёв и вынужден был раскачивать лодку, грести то к демократам, то к консерваторам, то к центристам, нигде чётко не обозначая свой курс, всеми критикуемый, но всеми и почитаемый, если не полностью, то хоть частично принимаемый за своего. И делать это надо было до тех пор, пока общество, инфантильно все сознающее, с интеллигенцией, давно принявшей предложенные правила игры, не осознает своё гражданское достоинство.
Пусть вспомнят сейчас те, кому дозволено драть глотку в парламентах, на уличных митингах и в коммунальных квартирах, как ещё несколько лет назад недоверчиво слушали они по всей стране транслируемую Центральным телевидением его встречу с главными редакторами газет и журналов и обращенные в зал слова: «Критиковать можно всех, даже высшие лица государства».
Пройдёт совсем немного времени, пока хамство… не станет нормой и высшим шиком. Такова, увы, судьба всех реформаторов…»
Автор, сопоставляя Горбачёва и Берию, немного пофантазировал с письмами из 1953 года. А далёк ли он был от истины?
Год 1987. Вспомним растерянного первого секретаря Московского горкома партии и кандидата в члены Политбюро Ельцина, его покаянную речь и невнятное бормотание после словесной порки, устроенной на октябрьском пленуме ЦК КПСС. Совершив головокружительное падение, испуганный Ельцин кается на пленуме Московского горкома партии. Голос дрожит и напоминает о письмах Берии…
«…честное партийное слово даю, конечно, никаких политических умыслов я не имел, и политической направленности в моем выступлении не было.
… именно в этот период, то есть в последнее время, сработало одно из главных моих личных качеств – это амбиция, о чем сегодня говорили. Я пытался с ней бороться, но, к сожалению, безуспешно…
Мне сегодня было особенно тяжело слушать тех товарищей по партии, с которыми я работал два года, очень конкретную критику, и я бы сказал, что ничего опровергнуть из этого не могу. И не потому, что надо бить себя в грудь, поскольку вы понимаете, что я потерял как коммунист лицо руководителя. Я очень виноват перед Московской партийной организацией, очень виноват перед горкомом партии, перед вами, конечно, перед бюро и, конечно, перед Михаилом Сергеевичем Горбачёвым, авторитет которого так высок в нашей организации, в нашей стране и во всем мире» («МП», 13.11.87).
Ещё чуть-чуть и заплачет, как, раскаиваясь перед партией (подразумевается, перед Сталиным), плакали Молотов, Бухарин, Чубарь…
Но нет! Повезло Борису Николаевичу. Выкрутился! Потеряв партийную должность, уцепившись за малопривлекательный пост первого заместителя председателя Госстроя СССР, он удержался на пятачке, оказавшись пригодным для восхождения. Переждав бурю, он принял предложение демократов возглавить антигорбачёвскую оппозицию и через три года стал Председателем Верховного Совета РСФСР. Ещё через год – президентом России.
За своё унижение и нравственное падение – впоследствии покаянные речи он будет объяснять болезнью и действием препаратов, которыми его «напичкали» врачи (вновь из кармана вытаскивается замусоленная карта – «дело врачей»), – мстительный и злопамятный Ельцин ответит выбиванием кресла из-под Горбачёва. Официальная процедура передачи власти от одного президента к другому происходила не в торжественной обстановке. Ельцин наглядно демонстрировал телезрителем, КТО отныне хозяин Кремля.
Беловежское соглашение и развал Союза – личная месть Ельцина, никогда не забывавшего, как он публично унижался и молил о пощаде. Его дальнейшая жёсткость в борьбе с политическими оппонентами, чеченская война и расстрел Белого дома – это попытка избавиться от приобретённого в 1987 году комплекса неполноценности. Не этим ли подсознательно руководствовался Хрущёв, крутыми мерами выжигая из себя страх и унижения, коим он подвергался на сталинской даче?
К счастью, в 1991 году страна уже стала другой. И хотя в октябре 1993 года Россию ждал расстрел парламента из танковых орудий с арестом высших руководителей страны, июнь и декабрь 1953 года не повторился.