I

— Здравствуй, Пьер!

— Моя Жанна!.. Ты?.. Как ты попала сюда, в это мрачное царство Плутона?!

— Решилась спуститься, как видишь, в твою подземную пещеру! Что же делать, если иначе тебя не увидишь, злой! Мама в совершенном отчаянии, — говорит, что ты уже два дня не ешь и не спишь из-за этого старого чудовища…

— Как ты непочтительно говоришь об этой машине! А ведь она знаешь откуда ко мне попала? Прямехонько с морского дна!

— Ну, Пьер… Я ничего не понимаю в твоих машинах, но ведь я все же не маленькая.

— Да нет, серьезно, дорогая! Прямо со дна океана, водяные и русалки там ездили на ней, как на велосипеде…

— Какие глупости, Пьер… Это, наконец, даже обидно!..

И тоненькая, изящная, чернокудрая и темноглазая девушка-южанка нахмурилась и надула губы.

— Ну, не сердись, крошка… Отчего не пошутить? Но что она с морского дна, это — все-таки правда!

Высокий белокурый молодой человек в два-три прыжка ловко перескочил через странную машину и, подойдя к девушке, обнял ее за талию, просительно заглянул ей в глаза и быстро поцеловал ее прямо в надутые губы.

— Мама не рассказывала тебе ее историю? — спросил он, подводя девушку поближе к машине. — Ее прислал мне брат — Андре. Ты знаешь ведь, что он занят теперь работами по подъему недавно затонувшего в канале парохода «Юнона». Во время водолазных работ он нашел неподалеку от судна вот эту машину, похожую не то на велосипед, не то на ткацкий станок, зарытую в грунт почти до самого верха. Никто там не мог определить ее назначения, да никто особенно и не заинтересовался; он и вздумал прислать ее мне, зная мою слабость ко всяким аппаратам. И видишь, как мне удалось очистить ее? Она была вся почерневшая и грязная, — а теперь смотри, как сверкают никелевые ручки, и штанги, и винты… в особенности вот эти части из слоновой кости и из какого-то прозрачного вещества…

— В том-то и дело, что не стекло! Посмотри, как все эти части сверкают переливами! Право, кажется, что они сотканы из лучей солнца, а не сделаны из плотного земного вещества!

— Что же это за диковинная машина, Пьер?

— Если б я это знал, дорогая, я не торчал бы здесь в старой кузне, а давно, с самого утра помчался бы к тебе навстречу! Я ведь знал от мамы, что ты будешь сегодня, и дорога ведь одна, по Дордонскому побережью до нашего деревянного моста. Но сколько я ни ломаю голову, — не могу додуматься! Я уж решил было сделать с нее чертеж и послать в редакцию журнала «Наука», — не разберут ли там…

— Но ты говоришь, что она похожа на велосипед?

— И на ткацкий станок. Вот, смотри — сиденье, как будто велосипедное седло; а колес нет и, как видно по конструкции, и не было.

— А ты не попробовал еще, едет ли она?

— Нет крошка, надо же мне прежде разобраться во всех этих винтах и рычагах и уяснить себе общее строение машины. Предназначалась же она для чего-нибудь, черт возьми! — Перед самым приходом твоим у меня было мелькнула мысль, что эта загадочная машина — гондола какого-нибудь современного управляемого аэростата. Место нахождения ее, седло и бесколесный остов как будто подтверждают это предположение, но другие данные опровергают его: во-первых, нет мотора и нельзя думать, что он вывалился при падении, потому что тогда он взорвался бы, и от взрыва пострадали бы какие-нибудь части; а во-вторых, вся конструкция слишком сложна и утонченна: этот дремучий лес валов и штанг, эти сверкающие хрустальные…

— Знаешь что, Пьер?.. Я тогда лучше уйду, и…

— Почему, моя крошка дорогая? — удивленно и озабоченно спросил Пьер, снова обнимая ее за талию.

— Да потому, что ты еще много дней, наверное, будешь ломать голову над этой «штукой»… Она поглощает тебя всего… так уж до невесты ли тут!..

— Нет, нет, моя Жанна, — обещаю тебе…

— Не надо обещаний, Пьер… Я ведь знаю тебя! Лучше вот что: хочешь послушать мой совет? Не изучение, а опыт — самый короткий и верный путь. Не ломай дальше голову, а садись на седло и попробуй, сдвинешь ли ты эту «штуку» с места…

— Повинуюсь, крошка моя!

И одним ловким прыжком Пьер очутился на седле.

— Вот! А дальше что? Приказывай же, дорогая!

Жанна звонко расхохоталась, увидя своего Пьера на этом смешном эшафоте.

— Постой-ка! Вот какой-то рычаг, как раз на расстоянии вытянутой руки… А дальше — я не знаю, что и посоветовать тебе…

И Пьер взялся за едва заметную рукоятку и повернул ее до самого конца полукруга…

Что-то сильно щелкнуло и отдалось гулом по всей старой кузне в глубине Дордонской долины. Пронесся страшный вихрь… Жанна вскрикнула так пронзительно и ужасно, что крик донесся до тихого дачного домика на краю долины, где жила старушка-мать Пьера, — вскрикнула и упала без чувств среди кузни.

* * *

Все население маленького южно-французского городка было ошеломлено необычайным и непостижимым исчезновением Пьера Мориньяка. Единственная свидетельница события, невеста молодого человека, Жанна Доверн, была так потрясена, что и придя в сознание, не могла объяснить происшедшего сколько-нибудь понятно и правдоподобно.

Явился и мэр города; был составлен протокол, была обыскана вся пещера, в которой помещалась старая кузня, — нигде не было найдено ни одного следа, по которому можно было бы добраться до объяснения. А рассказ бедной девушки явно свидетельствовал о том, что она принимает за действительность какую-то злую галлюцинацию.

Рыдая, она рассказывала какую-то неимоверную сказку о том, как Пьер вскочил на седло неведомой машины и, тронув какой-то рычаг впереди, стал на ее глазах светлеть и таять… просвечивать… и, наконец, исчез — словно испарился… На том месте, где только что был Пьер и целое чудовище-машина, блеснули только еще раз металлические части, поднялся сильный ветер, заклубилась туча пыли — и… и… девушка помнила только, что вскрикнула и затем потеряла сознание.

Страшное событие взволновало весь городок, и к вечеру того же дня телеграммы агентства Гаваса разнесли весть о нем по всему миру. Газеты на все лады толковали, каждая по-своему, душевное иди нервное состояние, которым могла быть вызвана галлюцинация единственной свидетельницы происшествия — m-llе Доверн, и изощрялись в догадках о действительном характере события. Было высказано предположение, что Мариньяк «просто» совершил полет на каком-нибудь аппарате, построенном по принципу «тяжелее воздуха»; но эта попытка «простого» объяснения никого не удовлетворяла, так как факт таинственного исчезновения Мориньяка оставался все же непонятным.

Но следующему дню суждено было сделать это событие еще более сенсационным.

В маленьком дачном особняке на берегу Дордоны, где томились убитые горем старуха-мать и невеста исчезнувшего Пьера, была получена странная и неожиданная телеграмма из Лондона:

«Пьер Мориньяк исчез на машине, описанной мною в моей книге „Машина времени“. Не теряйте надежды и веры!

Г. Дж. Уэльс».

И почти в то же самое время, подобная же телеграмма была получена в редакции «Ежедневного Обозрения», откуда распространилась по всему миру:

«Исчезновение Пьера Мориньяка произошло буквально так, как рассказала Жанна Доверн. Он унесся в даль времен на „машине времени“. Подробные сведения о ней можно найти в моей книге: „Машина времени“. Таким образом, вопреки предположению, высказанному мною в главе XVI этой книги, машина путешественника по дали времен все же нашлась, хотя и без самого путешественника; но каким образом она очутилась на дне канала, — это, вероятно, останется навеки загадкой.

Г. Дж. Уэльс».

— На машине времен и?.. — раздались со всех сторон взволнованные и недоумевающие вопросы.

Да, оказывается, есть такая машина, — это не сказка. Это — машина, так волшебно построенная, что сидящий на ней может поехать в даль времен, т. е. в прошлое или в будущее.

Дело в том, что гениальный творец и конструктор этой машины рассматривает время, как давно и страстно искомое четвертое измерение пространства, — и как свободно мы до сих пор двигались, с помощью обыкновенных наших средств сообщения, в пространстве, так движется он на своей машине во времени. Он может, следовательно, умчаться из своей эпохи в другие, пролететь по минувшим или грядущим годам, десятилетиям, векам и тысячелетиям.

Такова сущность; подробности же нет надобности излагать, так как всякий интересующийся может найти их в названной книге Уэльса.

Итак, Пьер Мориньяк исчез на «машине времени»; но куда он девался, вернется ли и будет ли иметь возможность вернуться, — эти вопросы не могли не волновать общество и прессу.

А старушка-мать Пьера то и дело разворачивала телеграмму мистера Уэльса и шептала, глядя с мольбой на Жанну:

«Не теряйте надежды и веры!»

— Да, да, дорогая мама! — ободрительно восклицала девушка, целуя старуху. — Любовь даст нам силы и надеяться, и верить!

 

II

Что же, однако, сталось с Пьером? Действительно ли он мчался в даль времен?

Этого он и сам, вероятно, не мог бы сказать, — по крайней мере, в первые мгновения.

Он чувствовал только, что несется с безумной, неимоверной скоростью, так что ему. пришлось крепко держаться за машину, чтобы не свалиться. И при этом во всем организме было такое ощущение, точно он мчится не вперед, а падает в страшную бездонную пропасть.

Кругом — серый непроницаемый мрак.

Где же он? Что с ним произошло? Где его Жанна?

Сам ли он движется с этой дух захватывающей быстротой, или все в безумном беге мчится перед ним? Не попытаться ли соскочить с седла на лету?

Но он чувствовал, что это была бы неминуемая смерть — при таком стремительном движении, о котором он мог догадываться по тому, как стучало у него в висках и как жужжало в ушах от ветра.

Ясно, что надо, прежде всего, остановить машину. Но как это сделать? Нащупать рычаг ему никак не удавалось, а рассмотреть ничего невозможно было во мраке. К счастью, спички у него оказались с собой. Охватив крепче ногами машину, чтобы не свалиться, отняв от нее обе руки, он осторожно зажег спичку и, освещая машину на лету одной рукой и в то же время нащупывая другой, он нашел, наконец, рычаг — и тихо, медленно, осторожно начал поворачивать его в противоположную сторону.

Расчет оказался верен: машина замедлила ход, жужжание ветра ослабело, — и вдруг серый мрак прорезало полоской света.

Пьер оглянулся назад, — свет шел сзади, из входного отверстия пещеры, сквозь которое виднелось восходящее солнце… Но как же это возможно? Когда Жанна вошла к нему в кузню, было уже за полдень! Пьер взглянул на часы, — было 7 часов!

Какие-то тени заслонили на миг солнце, снова потемнело, но вскоре опять прояснилось, и Пьер, чтобы проверить, еще раз взглянул на часы: стрелки стояли на 5 часах!

Да что же это такое? Часы как будто идут назад — и не идут, а бегут… И чудится какая-то непонятная связь между машиной и временем дня… Тени снова на миг заслонили свет, и вслед за тем часы показали 8!

Ничего другого не оставалось, как продолжать поворачивать рычаг до остановки. На маленьком циферблате, который заметил Пьер при свете, три стрелки из четырех стояли неподвижно, двигалась еще одна только четвертая, но вот остановилась и она, и в тот же миг остановилась и машина.

Пьер осторожно сошел на землю. Несколько минут он боролся с чувством, похожим на приступ морской болезни, но скоро оправился, и тогда, оглянувшись кругом, увидел себя в той же пещере, где была его кузня.

Но что случилось с знакомыми, родными местами? Все было неузнаваемо вокруг… Пещера была, несомненно, та же, но кузни в ней не было и следа! Все так же высился у края долины знакомый холм, — но он был пуст…

Куда же девался родной очаг, домик на холме, в котором он оставил старушку-мать?

Его кольнуло тоскливое чувство, — острое, как физическая боль, и вслед за ним его пронизало сильное, на этот раз, несомненно, физическое чувство холода.

Обогнув выступ пещеры, так что перед ним развернулась вся местность, он вздрогнул и отшатнулся: перед ним засверкало и заискрилось, чуть не ослепив его, целое море стекла… Стекла? Откуда?..

Но нет, — это льдины… Это ледники, глетчеры!

Что же это за дьявольское наваждение! Глетчеры на его родине, на благодатном юге?! Значит, он не дома, а где-то в безвестном далеком краю? Но нет, — вон течет родная Дордона, каждая извилина ее русла знакома ему с детства!..

* * *

Придя в себя от ощущения странной тяжести на плече и чьего-то горячего дыхания на своей щеке, Пьер увидел над собой что-то огромное, мохнатое, страшное — и, ничего еще хорошенько не сообразив, вытащил свой карманный нож и ударил им в чудовище. Но тотчас же почувствовал, что короткий и тонкий клинок едва коснулся, сквозь мохнатую шерсть, кожи чудовища.

С пронзительным криком Пьер бросился было бежать: перед ним был… медведь! Огромный бурый пещерный медведь… Но зверь, раздраженный толчком и криком, заревел и охватил его передними лапами… Пасть чудовища с оскаленными огромными зубами склонялась над ним все ближе… Вот она уже коснулась шеи… Обессиленный, обезумевший от ужаса, Пьер уже не помышлял о борьбе, — как вдруг… что-то блестящее и острое просвистало над самым его ухом и в тот же миг послышался крик, похожий на воинственный клич дикаря.

Страшное объятие ослабело, — метко пущенная кем-то стрела впилась в тело чудовища, — кровь хлынула из его пасти, — с диким ревом он обернулся, выпустив Пьера, чтобы броситься на нового врага, но в же миг новая стрела попала в сердце зверя и, яростно оскалив в последний раз свою пасть, зверь грохнулся всей необъятной тушей на льдины.

Собирая все силы, чтобы не лишиться чувств от волнения, Пьер оглядывался вокруг, стараясь понять, откуда пришло опасение, — и увидел у входа в пещеру полуголое существо, опоясанное шкурой и с головой, густо заросшей черными, курчавыми волосами, и бородой.

Спаситель его оказался не один. У входа в пещеру скоро собралось несколько таких же существ, которые хлопотливо и озабоченно принялись вытаскивать и затем потрошить медведя.

Итак, он попал в страну дикарей, — думал Пьер. Но как же так? Веселая и шумная Дордона, пещера и холмы, окружавшие долину, не оставляли сомнений в том, что это была все та же его родная страна, его родной городок; откуда же эти дикари?

Пьер начал присматриваться к существам, потрошившим медведя, и был, прежде всего, поражен чудовищной величиной зверя, перед которым наш полярный медведь показался бы некрупной собакой; потом он рассмотрел, что ножи и топоры, которыми работали дикари, были из нефрита; наконечники стрел были каменные; потом, когда Пьер увидел, как эти богатыри трудились в поте лица, добывая огонь путем долгого сверления заостренным, отполированным шестом в отверстии бревна — Пьера осенила умопомрачающая догадка:

Это были люди каменного периода!

Вот куда перенесла его изумительная, загадочная машина! Он летел не в пространстве, а во времени — и на протяжении целых столетий, тысячелетий! То, что пытливая наука восстановила по скудным остаткам, затрачивая бездну гения и труда, — Пьер увидел лицом к лицу, в виде цельной, живой и конкретной картины.

Голова пошла у него кругом. Открытие было так сказочно и так жутко, что Пьер начинал думать, что все это он видит во сне или в бреду. Но дальнейшие события скоро доказали, что перед ним несомненная живая действительность.

На группу дикарей, мирно пировавших за необъятными кусками жареного медведя, — с которыми Пьер успел подружиться после того, как развел им вмиг костер с помощью спички, — на насытившихся и весело плясавших вокруг костра богатырей напала кучка других дикарей, — так внезапно и беспорядочно, как только и делались набеги в первобытную эпоху полузвериными существами, гонимыми борьбой за существование.

И в самом непродолжительном времени прежние хозяева пира оказались перебитыми, и с ликующими криками победители набросились на дымившиеся еще куски медвежьего мяса. В числе павших был и Пьер, свалившийся от удара каменным молотком по голове…

 

III

Но Пьер не был убит, а только оглушен сильным ударом. Очнулся он от страшной боли в плече и, подняв с усилием руку, провел ею по больному месту: оно было клейкое на ощупь, и пальцы оказались в крови.

Это разом прояснило его сознание, и, вспомнив все, он быстро оглянулся, чтобы уяснить себе настоящее положение. Солнце уже стояло высоко на небе; вокруг валялись тела убитых, а в некотором отдалении, у пылавшего по-прежнему костра, сидели его враги.

Бежать!.. Ничего другого не оставалось в его положении. Добежать как-нибудь до оставшейся в пещере машины и улететь… куда-нибудь!

Но как это сделать, чтобы не быть замеченным? Опираясь на руки и осторожно двигая коленями, чтобы встать на четвереньки, Пьер увидел, что группа вокруг костра зашевелилась и рассеялась…

Быстро бросившись снова лицом в песок и притворившись мертвым, Пьер увидел, скосив глава, что победители обходят недавнее поле битвы, отрубая каменными топорами головы у валявшихся трупов. Еще мгновение — Пьер почувствовал у самой шеи своей горячее дыхание… Страшным напряжением сил, удесятеренных сознанием неминуемой смертельной опасности, Пьер вскочил, толкнул опешившего врага и побежал к пещере.

Чувствуя за собой погоню, слыша топот множества ног и адские крики и вой, Пьер добежал, не помня себя, до машины, — сам не зная как, мигом нашел рычаг, и… занесенные над ним топоры исчезли из глаз, снова замелькали смутные серые тени, снова все существо его охватило ощущение стремительного неудержимого падения в бездонную пропасть…

* * *

Обессиленный всем пережитым, Пьер не мог долго вынести этой безумной скачки в неизвестное, — быть может, на новые опасности, — и решил остановиться, передохнуть, и, куда бы он снова ни попал, заняться прежде всего осмотром машины.

На мгновение его смутил глухой треск, раздавшийся в машине, когда он быстро и с силой повернул рычаг, — но задумываться над этим не было времени, ни сил. Увидев себя снова в пещере, Пьер, успокоенный и довольный, сошел с машины и выглянул, чтобы уяснить себе, куда он попал.

Из входного отверстия пещеры струился голубоватый свет… Пьер вышел.

Мириадами очей глянула на него ночь… Звездная ночь первобытной эпохи…. Стараясь ориентироваться, Пьер начал отыскивать глазами Полярную звезду, но ее не было на этом странном, незнакомом небосклоне, усеянном тучами никогда не виданных звезд и созвездий.

Погасли звезды. Яркое и жаркое встало из-за горизонта солнце, осветив сказочно прекрасную картину тропической природы… Где же, однако, человек среди всего этого ослепительного великолепия? Но человека не было… На него шло, вооруженное стволом гигантского дерева, загадочное существо, похожее на огромную обезьяну, но двигавшееся на двух ногах…

Да это… Pithecanthropos!..

О, нет… Прочь, прочь отсюда, от всей этой роскоши веков загадочно-былых!..

* * *

Но машина не трогалась с места: убегая от преследования, Пьер второпях сломал ручку рычага. Никакие усилия, никакие ухищрения не могли ее сдвинуть с места. Оставалось сойти с седла и осмотреть машину, — быть может, удастся найти или придумать какую-нибудь замену сломанной рукоятке.

Осматривая при свете спичек каждую точку машины, Пьер заметил на противоположной ее стороне другой рычаг с ручкой, очень похожей на первую, но загнутой в обратную сторону.

В положении Пьера долго раздумывать не приходилось, надо было слепо пробовать. И Пьер сел на седло и, соответственно изгибу ручки, повернул новый рычаг в противоположную сторону, замирая от страха в ожидании неведомого результата. Но особенного ничего не случилось.

Машина по-прежнему взвилась, не дрогнув, и с прежней головокружительной быстротой помчала Пьера в неведомую даль. Но через несколько мгновений он почувствовал, что в самом движении должна быть разница, — потому что не было прежнего чувства падения в бездну, — наоборот: он чувствовал, что несется с страшной силой вверх, ввысь…

Куда же несет его теперь загадочная машина?

Уменьшив поворотом рычага быстроту движения и снова стиснув крепко ногами машину, Пьер начал зажигать спичку за спичкой и при свете их рассматривать доступные ему с места части машины. Первое, что ему бросилось в глаза, было то, что и стрелки циферблата, — по которому, очевидно, можно было регулировать движение, если бы разгадать его таинственный шифр, — тоже двигались теперь в обратном направлении.

Но в таком случае… в таком случае он летит теперь не в прошлое, а — в будущее!

О, если бы понимать немой язык этих друзей — маленьких, но таких огромных по своему значению, цифр путеводителя-циферблата!.

 

IV

В глубокой тоске бродила Жанна Доверн по старой кузне в пещере, снова и снова оглядывая каждый уголок и вспоминая, как она сама обрекла своего Пьера на это страшное, загадочное исчезновение.

Вдруг в полумраке пещеры что-то мелькнуло, заколыхалось… и в смутных, призрачных очертаниях перед ней мелькнул на миг дорогой образ… Короткий миг — и видение снова исчезло.

— Пьер! — крикнула она с восторгом и с ужасом и, вся дрожа, смертельно бледная, бросилась из пещеры домой, к осиротелой, тоскующей матери.

Едва дыша от волнения и быстрого бега, Жанна начала торопливо и несвязно рассказывать о том, что другие, она знала, назовут галлюцинацией, — как вдруг… она вздрогнула и замерла. Замерла и старуха, прижимая к груди дрожащую всем телом девушку.

На лестнице послышались шаги… Ближе и ближе…

Это могли быть только его шаги!…

Дверь распахнулась…

— Пьер!! — крикнули, как безумные, обе женщины.

* * *

С быстротой молнии разнеслась по городу весть о возвращении Пьера, казавшемся теперь не менее чудесным, чем недавнее его исчезновение. Толпа сочувствующих и любопытных, с мэром во главе, осаждали тихий домик на берегу Дордоны в нетерпеливой жажде узнать подробности приключения Пьера.

Рассказав, насколько это было возможно, все пережитое, Пьер, по настоянию толпы, повел мэра и еще несколько человек, выбранных им, в пещеру, чтобы показать им машину и объяснить им, насколько он сам успел изучить, ее механизм.

С чувством суеверного страха рассматривали окружающие издали это таинственное, непостижимо-волшебное сооружение. Но мэр подошел поближе; ничто во всей машине не повергало его в такое изумление, как маленький рычаг.

— Неужели же довольно повернуть вот эту маленькую, невзрачную штучку, чтобы вся эта громада взлетела на воздух и породила затем столько чудес? — недоуменно и недоверчиво спросил он.

— Попробуйте, если угодно, — предупредительно ответил Пьер, делая движение, как бы собираясь помочь ему вскочить на седло.

— Н-нет, благодарю покорно! — поспешно откликнулся мэр. — Но согласитесь, что это поразительно: просто повернуть эту ручку вот так — и…

Послышался треск, поднялся сильный ветер, заклубились тучи пыли… на мгновение блеснули еще раз металлические части… и место, на котором только что стояла машина времени, оказалось пустым.

Машина умчалась одна в таинственные дали и исчезла навсегда.

Даже Г. Дж. Уэльсу, приехавшему тотчас по получении телеграфного извещения Пьера о своем возвращении, не удалось взглянуть на нее хоть раз. Единственным живым свидетельством пережитого осталась затейливая татуировка, открытая матерью и Жанной на плече у Пьера, которой он, быть может, обязан был своим спасением. Если бы он не очнулся тогда от боли и не бросился бежать, — голова его, снесенная ударом каменного топора, вероятно, навсегда осталась бы на песке.