Не в привычках бывшего воспитателя было задавать прямые вопросы, но, начиная с того момента, как Мэри вошла в комнату, директор Стенхоуп смотрела на нее внимательно. Когда директор Стенхоуп смотрела внимательно, всех одолевало нестерпимое желание найти в комнате пятый угол. Отсутствие в комнате пятого угла Мэри компенсировала необычной для себя разговорчивостью и излишней жестикуляцией.

— Нет, вы представляете, и после этого он заявляет, что у них вообще не может быть ничего общего! Они встречались почти год, а он общего не видит!

Девушка с возмущением всплеснула руками, что, в принципе, было вполне нормально для описания ситуации: бывший дружок Элис заслуживал не только этого всплеска, но и вполне конкретного пинка под зад. Который, в общем-то, и получил, когда Элис выбросила его вещи прямо из окна второго этажа.

— Она год жизни отдала этому придурку. И ведь с самого начала понимала, что он придурок. Это только мы, женщины, можем терпеть до посинения. Мужчины не так устроены, правда же, миссис Стенхоуп?

Вайолетт понимала, что вопрос чисто риторический, и Мэри задала его по старой детской привычке. Тем не менее ответила она со всей серьезностью.

— Все зависит от того, что ты получаешь, терпя кого-то. Мужчинам свойственно понимать это так же, как и нам.

— Это как с рыбой и человеком? Про глубже и лучше?

— Да, где-то так.

В душе пожилая женщина посмеялась подобному сравнению, но на лице сохранила серьезность.

С ее девочкой было что-то не так. Она нервничала, была излишне импульсивной, излишне шумной — такой Мэри Вайолетт не видела давно. Кто-то пробил оборонительный панцирь, в который она заковала свое женское начало, и этому кому-то Вайолетт была очень благодарна.

— Ты помнишь слова Элеоноры Рузвельт? — спросила она Мэри.

— Да-да. «Никто не может заставить вас почувствовать себя ниже других без вашего согласия». Знаете, только сейчас я начинаю ее понимать. Ты дерьмо до тех пор, пока считаешь себя дерьмом.

— Мэрилин! Что за слова?!

— Я не дерьмо. И никогда не была. И никто не смеет меня таковым считать.

Вайолетт опешила.

— Кто-то дал тебе понять, что ты дерьмо?

Теперь пришла очередь удивляться Мэри. Никогда в жизни она не слышала от миссис Стенхоуп ругательств. Даже чертыхаться она себе не позволяла.

— Эм-м, нет. Просто, знаете…

— Не знаю, объясни.

— Иногда ты делаешь то, что делаешь. Может, это и не согласовывается с тем, что ты делаешь обычно, но ты все равно это делаешь.

Вайолетт мысленно поаплодировала своей догадливости: оборона пробита.

— В какой-то момент ты понимаешь, что поступить иначе нельзя, — продолжила Мэри. — И даже если это грозит тебе кучей неприятностей, ты не можешь просто взять и пройти мимо.

— Мне никогда не нравилась фраза «пройти мимо». Это двойное отрицание.

— Вот и я так считаю! — с энтузиазмом воскликнула девушка. — Сначала решила, что пройду, а потом поняла, что если пройду, то это и будет мимо.

— И ты не прошла.

— И я не прошла.

— И теперь ты об этом жалеешь.

— И теперь я думаю о том, что, возможно, придется об этом пожалеть.

— Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, — с улыбкой заметила Вайолетт.

— Ваша правда! — Мэри поморщилась и неожиданно резко сменила тему: — Думаю, на этот раз миссис Манфреди превзошла саму себя.

— Ты опоздала из-за пирожных или потому, что не прошла мимо? — Вайолетт решила предпринять еще одну попытку разговорить девушку, пока та срывала с коробки упаковочные ленты.

— И то, и другое.

По тому, как покраснели щеки Мэри, Вайолетт поняла, что, скорее, второе, но теперь тема уж точно была закрыта. Все два дня, что девушка гостила у нее, директор Стенхоуп отмечала редкую для своей воспитанницы растерянность.

Мэри действительно чувствовала себя не в своей тарелке: отвечала невпопад, застывала с чашкой чая в руках. В субботу рано ушла спать, а в воскресенье, играя в бинго с другими постояльцами «Надежды», умудрилась пропустить в своем билете половину выпавших цифр. Только после того, как миссис Стенхоуп взяла с нее обещание каждые полчаса звонить с дороги, девушка поняла, насколько странно себя вела. Но ничего нельзя было поделать: в мыслях Мэри то и дело заново переживала вечер пятницы.

Возможно, надо было пройти мимо. Возможно, даже нужно. Никто бы и слова не сказал, если бы она прошла. Но что-то толкнуло ее, направило, пихнуло в спину, заставив ноги идти в другую сторону. Этому «что-то» Мэри долго подбирала определение, пока не остановилась на жалости. Да, она пожалела мистера Крайтона. Как пожалела бы плачущего под дождем котенка.

Впрочем, на котенка Мэтью Ф. Крайтон походил мало. Скорее, на черного ягуара — зверя крупного и куда более опасного. Не того, кого гоняют, как жертву, и не того, кто гоняется за жертвой — Мэтт Крайтон принадлежал к тем, кто выжидал, просчитывал, взвешивал и, решив действовать, наносил всего один удар. В большинстве случаев он оказывался смертельным.

Его называли акулой бизнеса, инвестиционным гением, безжалостным сукиным сном — в зависимости от того, с какой стороны вы оценивали совершенную им сделку. Восхищались им так же часто, как и ненавидели. Именно так Мэтт вел свои дела, и именно это характеризовало главу «Тринко» как личность сильную и самодостаточную.

В инвестиционном бизнесе умение вести переговоры и чувствовать настроение людей, ценилось не меньше способности к анализу. Этими качествами Мэтт Крайтон обладал сполна. Наряду с деловой хваткой они приносили ему дивиденды в виде удачных сделок из разряда тех, что другие бы сочли рисковыми. Свою первую компанию Мэтт купил в двадцать три, чтобы через год продать ее в два раза дороже. Это был небольшой деревообрабатывающий завод в Огайо, прибыль от продажи которого легла в основу «Трастовой Инвестиционной Корпорации Крайтона». Позже Мэтт уберет свою фамилию из названия, сократив его и превратив в имя нарицательное. Закончив школу управления Массачусетского технологического университета, он прекрасно видел перспективу развития цифровых технологий и вкладывал деньги в интернет-проекты наряду с реальным производством. Аналитики с Уолл-Стрит ломали головы, пытаясь спрогнозировать, какая отрасль следующей пополнит сферу его интересов. Крайтон собрал вокруг себя крепкую команду профессионалов и сейчас, спустя десять лет «Тринко» имела долю прибыли во множестве компаний по всему миру — от китайских интернет-магазинов, до сталелитейных заводов в Южной Америке.

Мэри могла только догадываться, с каким трудностями приходится сталкиваться пиар-службе «Тринко», особенно после очередной удачной сделки. Все заявления мистер Крайтон делал через своих доверенных лиц и редко выступал на публике. Никто и ничего не знал о нем наверняка — только то, что публиковалось в пресс-релизах, выпускаемых отделом по связям с общественностью. Однако, порталы типа «Ти-Эм-Зи» и «Ю-Эс-Эй тудей» периодически выдавали сенсации, где в красках расписывали его очередной роман — выдуманный или не очень. Модели, популярные актрисы, модные галеристки — с именем Крайтона всегда связывали первых красавиц из мира селебритис; актуальных героинь таблоидов и новостных каналов. Что из этих романов было правдой, а что нет, знали, пожалуй, только авторы тех статей, ну, и сам Мэтт.

Человеком он был закрытым. Собственный имидж его мало заботил, хотя, при первом взгляде на этого высокого представительного мужчину ощущение возникало обратное. Темный костюм, гладко выбритый подбородок, строго подстриженные черные волосы, идеально подобранные обувь и аксессуары — все в Мэтте Крайтоне выдавало человека, внешний и внутренний мир которого находились в полной гармонии.

Тем страннее было встретить его у «Пиппина».

Тем более, наблюдать за спящим президентом «Тринко» в собственном доме.

В ту ночь Мэри почти не спала. Во-первых, из-за неловкости ситуации. Во-вторых, ей было ужасно неудобно: при каждом движении матрас издавал противный скрип, а Мэри меньше всего хотелось, чтобы мистер Крайтон проснулся и увидел, как она на него пялится.

Почти всю ночь он проспал на спине, как она его и уложила. Вернее, как он сам упал на кровать. Ботинки с него Мэри сняла относительно легко, а вот с пиджаком пришлось повозиться. Сначала высвободив одну, а потом другую руку, она еле выдернула его из-под спящего мужчины. Подумав немного, девушка развязала галстук и, потянув за длинный конец, осторожно выпростала его из-под воротника рубашки. При этом ей пришлось несколько раз коснуться груди мистера Крайтона. Момент был очень интимный, и Мэри с удивлением поняла, что все это время задерживала дыхание.

Позже ночью, когда, перевернувшись на бок, мистер Крайтон оказался лежащим лицом к окну, ей удалось хорошенечко его рассмотреть. В тусклом лунном свете Мэтью Крайтон был красив. Действительно красив. Кому-то такая красота могла показаться излишне резкой, но с каждым мгновением, что Мэри на него смотрела, мистер Крайтон терял свою величественность, прекращаясь в обыкновенного спящего мужчину.

Чертовски привлекательного мужчину.

Во сне его лоб разгладился, упрямо сжатые губы расслабились. Волосы выбились из идеальной прически. Мэри не сдержала улыбки, когда одна из темных прядей неожиданно упала ему на лоб. Она даже потянулась, чтобы ее убрать, но передумала. Эта темная прядка словно стерла невидимую черту, вернее, Великую Китайскую стену, стоящую между ними. На мгновение девушка позволила себе помечтать, представив, что нет ничего необычного в том, что Мэтт Крайтон спит в ее кровати. Хотя, причину, по которой она не спит рядом, придумать не получилось. Мэтт точно не из тех людей, кто позволит девушке спать на полу. Он бы поменялся с ней местами или уложил рядом с собой. И если бы встал вопрос, где спать, спущенный матрас легко проиграл бы узкой, но достаточно крепкой кровати, в которой они поместились бы только в том случае, если бы спали в обнимку.

Интересно, как это — обниматься с Мэттом Крайтоном?

А целоваться с ним?

Мэри порадовалась, что мужчина спит, иначе даже в темноте он смог бы увидеть, как зарделись ее щеки.

Ее единственный сексуальный опыт представлялся довольно комичным.

Скотт всегда нравился Мэри — симпатичный голубоглазый парень, покоряющий девушек широкими жестами и такой же широкой улыбкой. Как они оказались соседям на семинарах по психологии, Мэри не помнит. Зато помнит, с каким удовольствием они тестировали и анализировали друг друга на практических занятиях профессора Нолана. Оказалось, что личности их прямо противоположны. Мэри доводила холерика Скота до белого каления своей рассудительностью и спокойствием. Они много спорили, подзуживали друг над другом. В какой-то момент Скотт решил доказать теорию, что противоположности притягиваются, и предложил Мэри встречаться. Она согласилась, и неожиданно для себя на третьем курсе стала подружкой самого популярного парня юридического факультета.

Скотт взялся за дело довольно рьяно. После двух походов в кино и одной прогулки на лодке университетского клуба, на следующей прогулке на той же лодки он решил перейти на следующий уровень. Едва заметив сложенные на корме теплые пледы и бутылку шампанского, кокетливо выглядывающую из корзинки для пикника, Мэри догадалась об его планах. В принципе, она не возражала: когда-то же надо начинать сексуальную жизнь, так почему бы не сделать это с парнем, который, в принципе, ей нравится.

Они отчалили от пристани Джексон-парка, направляясь в сторону Саут-Хейвена. Скотт довольно ловко управлял небольшой яхтой, но что касается остального, заметно нервничал. Та бутылка шампанского была не единственной, что он для них припас, и к тому моменту, как Мэри осознала, что лежит с задранной на голову майкой и спущенными штанами посреди озера Мичиган, ее кавалер был изрядно навеселе. Может, если бы Мэри не ограничилась одним бокалом шампанского, поцелуи Скотта не казались такими слюнявыми. И она не обратила бы внимание, как дрожат его руки, когда он подминал ее под себя. Вдобавок, ей было чертовски холодно: конец мая в этом году выдался довольно прохладным, а пледы совсем не грели. С другой стороны, все это можно было бы и пережить, если бы в самый ответственный момент, когда Скотт приподнялся над ней, чтобы надеть презерватив, его не стошнило прямо на ее живот.

Она честно предприняла еще несколько попыток. Вернее, делала шаги в этом направлении. Не единожды в университете и пару тройку раз после. Последний парень, назначивший ей свидание, работал в «Старбаксе» напротив здания «Тринко» и готовил шедевральный латте с карамельной крошкой. Месяц они обменивались улыбками, прежде чем он отважился заговорить с Мэри не только о кофейных предпочтениях. За ужином, который прошел тут же в «Старбаксе», Расти много говорил о себе. Реально много и почти непрерывно. О планах, мечтах, о будущем — исключительно своем, связанным с моторной лодкой, которую ему вот-вот должны были подогнать друзья. Он собирался переехать в Висконсин и организовывать рыболовные туры по озеру. С собой Расти ее не звал, и в актив этого вечера Мэри записала неплохой тирамису и семейный рецепт фаршированной щуки.

В какой-то момент она смирилась с тем, что, возможно, никогда не найдет свою вторую половинку. Не то что бы это ее беспокоило. Мэри прекрасно отдавала себе отчет, что какие-то стадии становления в ней женщины, прошли мимо. Приютские девочки крайне редко бегали на свидания, а к малочисленным приютским мальчикам относились, скорее, как к братьям и товарищам по играм. Ей некого было очаровывать, именно поэтому Мэри не умела это делать.

Она редко красилась, одежду подбирала по каталогам сетевых магазинов, руководствуясь соображениями удобства, а не красоты. Свои густые волосы цвета пшеницы Мэри обычно стягивала в узел на затылке. Это делало ее пусть чуточку, но старше. Слегка вздернутый носик, пухлые губы и большие фиалковые глаза — кукольная внешность девушки была ее всегдашним поводом для расстройства. Будь на ее месте другая, легко бы научилась этим пользоваться. Мэри учить было некому. Да и не нужно было.

Ростом в пять футов и три дюйма, отдающая предпочтение джинсам и теплым толстовкам, в двадцать лет Мэри Рейнольдс нередко смахивала на подростка, и для противоположного пола оставаясь незаметной ровно до того случая на лодке.

На следующий день после злополучного свидания Скотт завалил ее подарками. Цветы, мягкие игрушки и конфеты ждали Мэри в каждой аудитории. Она краснела как рак под завистливыми взглядами девчонок и заинтересованными — парней, запихивая подарки на дно рюкзака.

Скотт сообразил, как двусмысленно это выглядело, только когда Мэри налетела на него в перерыве между парами.

— Я просто не хотел, чтобы ты чувствовала себя паршиво, — оправдывался парень.

— Паршиво я чувствую себя сейчас, когда своими подарками ты объявил на весь курс, что мы переспали! Мог бы сразу вывесить над входом кровавую простыню.

— Прости, я не хотел. Я правда…

— Что, правда? — шипела Мэри. — За два часа я получила семь эсэмэсок от незнакомых номеров со словом «привет». Это больше, чем за всю мою жизнь!

Скотта ее заявление позабавило, однако он мужественно сдержал едкие комментарии.

Мэри это оценила.

Удивительно, что при всем при этом им удалось остаться друзьями. Скотт даже принялся в какой-то момент ее опекать, гоняя парней, что пытались оказывать Мэри знаки внимания. Вероятно, чувствовал вину за те эсэмэски.

Глядя на спящего Мэтта Крайтона, Мэри впервые пожалела о том, кто она есть. Вернее, кем не была. Это было деструктивно и совсем не в ее стиле. Вайолет Стенхоуп оказалась права лишь на полову: да, у Мэри имелся жизненный план, одним из пунктов в котором значилось «влюбиться в подходящего человека».

Мистер Крайтон точно был не подходящим, и купюра в сто долларов, найденная Мэри на кухонном столе, окончательно ее в этом убедила.