Soundtrack — You needed me by Ann Murray

Разверзлись хляби небесные, в одночасье выплеснув на меня всё, от чего я так долго бежала, чего страшилась и о чём навсегда запретила думать.

Милая зеленоглазая женщина, сама того не подозревая, в одно мгновение ввергнула меня в мой личный ад. Не так давно я смогла из него выкарабкаться и, казалось, сделала всё возможное, чтобы никогда туда не вернуться.

Не вышло.

На протяжении многих месяцев по крупицам собирать разрозненные частички себя; пройти семь его кругов, терзая свою душу и души родных; искать смысл в существовании, обрести его, помимо этого найти себе занятие, отвлекающее, доставляющее удовольствие — и всё это ради того, чтобы в одно мгновение снова оказаться в исходной точке.

Ничего у меня не получилось.

Ничегошеньки!

— Прошу меня извинить.

Не дождавшись какой-либо реакции присутствующих, я выбежала за дверь.

Ближайший туалет находился справа от комнаты переговоров. Чудом умудрившись не упасть, я ввалилась в него и щёлкнула замком.

Руки дрожали. Когда я попыталась открутить кран с холодной водой, ничего не получилось. Чтобы успокоиться, я схватилась за край стальной раковины и посмотрела на себя в зеркало. Мертвенная бледность, широко распахнутые глаза, нервно сжатые губы — привидение и то выглядело бы лучше.

Похоже, у меня входит в привычку — прятаться от тех, кто носит фамилию Митчелл, в туалете: сначала сын, потом мать. Я нервно хихикнула. Раз, другой…

Это было начало истерики. Задыхаясь от смеха, я начала оседать вниз. Ноги подкосились, руки всё ещё судорожно цеплялись за раковину. Постепенно смех перешёл во всхлипывания. Мне еле удавалось сдерживаться, чтобы не разрыдаться на не очень чистом полу редакционного туалета.

Господи, за что?!

Да, за всё надо платить, но у меня не осталось ничего, что я могла бы отдать за необходимое спокойствие. Легче лёгкого закрыться в своей раковине и в одиночестве предаться жалости к себе. Я уже проходила через это и чуть не потеряла единственно ценное, что было в моей жизни, — своих детей.

Я никогда не забуду, как плакала по ночам Эбби. Она не узнавала меня. Мои руки были для неё чужими, ведь пока я "болела" мою новорожденную дочь укачивала Ким. Не забуду, как смотрел на меня Макс — я предала его, когда полностью отдалась своему горю, забыв, что оно у нас общее. Как много понадобилось времени, чтобы смириться с потерей, собрать всё, что ещё осталось в нас после ухода Майкла, и начать жить дальше. Разве я могла снова это разрушить? Разве могла снова провести близких через этот ад? Что ещё мне осталось положить на жертвенный алтарь, который я сама для себя воздвигла?

— За всё в жизни надо платить, — повторила я вслух своему отражению, когда, собравшись с силами, осторожно поднялась с пола.

Одёрнув сбившуюся юбку, я открыла кран и подставила под него горящие ладони. Руки заломило от холода. Боль пробежалась от кончиков пальцев по всему телу, смывая страх и панику и заменяя их злостью и решимостью.

Судьба бросает мне вызов? Что ж, я на него отвечу! Ещё посмотрим, кто останется в выигрыше! Детали обдумаю позже, а сейчас мне необходимо вернуться и заключить этот чёртов контракт. В данный момент, это представлялось самым лёгким.

Моего возвращения ждали. После произнесённых извинений, мы, наконец, смогли сесть за стол переговоров.

Лора сразу озвучила условия. Естественно, я была заранее согласна на всё, что мне предложат, — ведь даже в самых сокровенных мечтах я и помыслить не могла, что моей писаниной когда-нибудь заинтересуются. У Джеймса было иное отношение к происходящему, и он, взяв на себя функцию агента, очень внимательно слушал, задавал вопросы и всячески потворствовал моим интересам.

Мне предложили неплохой гонорар; не миллион, конечно, но вполне приемлемый для начинающего автора. Альбом выпускался тиражом в несколько тысяч экземпляров, и с продажи каждого из них мне начислялся небольшой процент — что было очень неплохо. А при условии успешности продаж можно подумать и о серийном выпуске. Джеймсу, как моему агенту и редактору, была предоставлена возможность получить процент от прибыли. Так же как и обещанное ранее упоминание "Олимпиан" на обложке.

Как оказалось, из выбранных мною двадцати историй в угоду красочным иллюстрациям решено было опубликовать всего двенадцать. Кейт одобрила мой выбор, внеся всего несколько поправок.

— Мне не очень нравится про пуговицы. — Она упомянула историю, где Лиззи долго искала оторванную пуговицу, которую вовремя не пришила. — А вот про апельсиновый джем, наоборот, очень даже забавно получилось, и жаль, что ты не включила её в свой список.

В конце концов, мы остановили выбор на тех историях, которые понравились всем участникам переговоров. Лора выступала в роли лакмусовой бумажки, с помощью которой мы тестировали тот или иной рассказ, потому как читала она далеко не все.

— Дети будут в восторге, — сказала она в конце. — Думаю, можно сразу начинать думать о продолжении приключений. И, кстати, я знакома с внучкой миссис Митчелл. Не удивительно, что ей понравилось — она точь-в-точь ваша Лиззи. Я бы даже предложила художникам нарисовать её похожей на девочку.

— Думаю, так и будет, — заговорила Кейт. — Ведь за художественное оформление взялась Фиби Хейл.

Кейт многозначительно покачала головой, будто это имя должно что-то для меня значит. Я не знала никого по имени Фиби. Если только…

Не увидев в моём замешательстве ничего странного, Кейт пояснила:

— Фиби Хейл, дочь миссис Митчелл. Она дизайнер. Занимается в основном интерьерами, но свою карьеру начинала в качестве художника-оформителя в нашем агентстве. Она и сейчас иногда к нам забегает. А узнав про выпускаемый детский альбом, предложила свою помощь.

— Сейчас для Фиби это актуально, — вставила Лора с улыбкой. Просмотрев документы ещё раз, она поднялась и протянула руку Джеймсу: — Думаю, все основные вопросы мы обсудили. Было приятно познакомиться, мистер Кокберн. И с вами, мисс Дэвис. — Пожав руку Джеймсу, она повернулась ко мне. — Надеюсь на наше долгое и плодотворное сотрудничество.

Я слегка сжала её нежные пальцы, стараясь выдавить из себя хотя бы подобие улыбки.

— И мне тоже, мисс Холбрук.

— Детали мы можем обговорить по телефону. У вас есть мой номер. — Это уже было сказано Джеймсу.

— Конечно, мисс Холбрук.

Джеймс жестом пригласил нас к выходу. Кейт немного задержалась, складывая бумаги в объёмный портфель. Я неловко топталась у стола.

— Я заметила, появление миссис Митчелл немного выбило вас из колеи. — Подойдя ко мне, девушка протянула свою маленькую ручку. Рукопожатие её было крепкое, чего никак нельзя было ожидать, глядя на хрупкую фигурку. — Знаете, я бы тоже перепугалась, если бы владелица "Мейсен" решила самолично присутствовать на встрече. Но вы действительно заинтересовали Эллен: она активно участвует в курировании детского направления. И совершенно права в том, что талантливых авторов, пишущих для самых маленьких, очень мало.

Мы вышли из кабинета и двинулись по коридору в сторону лифта. Лора и Джеймс шли впереди.

— Все пишут о коровках, утятах, игрушечных машинках и прочей ерунде, — продолжила Кейт. — Это как если бы мы с вами читали только о деревьях и кулинарных лопатках. Дети такие же люди, как и мы. Читать о себе подобных им гораздо интереснее, чем, скажем, о говорящем канделябре. Ну что может быть интересного в говорящем канделябре?!

Искреннее возмущение, прозвучавшее в голосе Кейт, заставило меня рассмеяться:

— Это точно!

— Эллен очень добрый человек, Лив, и, чтобы успокоить вас, скажу: причиной её визита в Олимпию стала не только встреча с вами. Хотя, может, это наоборот вас расстроит?

— О, нет, нисколько, — мои поспешные заверения прозвучали немного невежливо, и я чертыхнулась про себя.

— У миссис Митчелл была запланирована встреча, и она решила соединить приятное с полезным.

"Прямо гора с плеч", — ядовито заметила я про себя.

— В любом случае, если она заинтересовалась — а она заинтересовалась, уж поверьте мне, — значит, у нас всё получится. — Кейт с выражением предельной откровенности смотрела на меня. — У миссис Митчелл и личный интерес присутствует: количество её внуков скоро сравняется с количеством детей. А она очень придирчива к выбору историй, которые читает им на ночь.

Джеймс был очень доволен тем, как прошла беседа. Ещё больше его впечатлили визит и личное знакомство с хозяйкой "Мейсен".

— Ох, Лив, такой успех, такой успех! — Он разве что не прыгал вокруг меня. — Я очень рад, просто нереально рад. Побегу звонить Никки.

Хоть кто-то сегодня счастлив.

Хотя почему кто-то? Я тоже счастлива. У меня получилось: я пробилась, я заключила контракт, у меня будет своя книга. А что касается остального — всё это может оказаться вполне несущественным.

Я набрала номер Ким. Она взяла трубку после первого гудка и сразу же потребовала подробностей.

— Всё дома, не обижайся. Новостей масса. Как Эбби?

— Эбби нормально. Они с мальчиками на заднем дворе, качаются на качелях. Ну хоть скажи, контракт подписали?

— Пока нет, но обо всём договорились. Теперь дело за юристами.

— Тебе дали миллион?

Я засмеялась:

— Нет, миллион мне не дали. Даже Роулинг за первого Гарри Поттера получила всего четыре тысячи долларов.

— Ты не Роулинг, ты лучше! — возмутилась подруга.

— Спасибо, дорогая. Обязательно сообщу ей при личной встрече.

Я покинула редакцию только через пару часов, вдоволь наговорившись с Джеймсом об открывающихся для нас перспективах. Вернее, говорил он, а я лишь слушала и глупо улыбалась на его всевозможные заявления и заверения. Он раздобыл бутылку шампанского, и мы подняли пластиковые стаканчики за успех. Я слегка пригубила, а Джеймс выпил остальное, всё больше и больше распаляясь. Когда он начал обещать мне Национальную книжную премию, я решила, что пора прощаться.

Оказавшись в салоне своего старенького грузовичка, я в последний раз помахала широко улыбающемуся Джеймсу.

Дорога до дома обещала быть очень долгой.

От настроения, которое было у меня по дороге в Олимпию, не осталось и следа. Я снова открыла окна: майская жара заполнила салон машины, так что, отъехав от редакции, через три минуты я уже начала плавиться. Мысли растекались, невозможно было сосредоточиться ни на одной. Вернее, мне очень хотелось думать о своей неожиданно успешной литературной карьере, но в голове вертелось другое.

Судьба снова сталкивала меня с Митчеллами. Я давно оборвала все связи со своими случайными знакомыми и никогда бы не подумала, что они снова войдут в мою жизнь. Казалось, сделано всё, чтобы этого избежать, но…

Я попыталась рассуждать логично: а чего, собственно, я испугалась? Эллен Митчелл меня не знает. Даже если Фиби или кто-нибудь из сыновей рассказывал ей о знакомстве с нашей семьёй, — а я не очень была в этом уверена, — то говорили они о Вудах. Фамилия Дэвис ничего не скажет ни ей, ни кому-либо из Митчеллов. Так что здесь беспокоиться не о чем. Существует, конечно, вероятность, что мне, как автору, придётся присутствовать на различных мероприятиях, посвящённых выпуску книги, но от этого я постараюсь как-нибудь отвертеться. Или свалю всё на Джеймса. В конце концов, он сам вызвался быть моим агентом.

Остаётся только Фиби. Вернее, возможность встречи с ней. Она, как художник, наверняка захочет лично поговорить с автором, обсудить концепцию, предоставить эскизы. Но ведь личная встреча для этого вовсе необязательна — есть телефон, факс, Интернет, наконец! Номер телефона я давно сменила, а по голосу она вряд ли меня вспомнит — последний раз мы разговаривали несколько лет назад. Да и, судя по намёкам сотрудниц "Мейсен", Фиби ждёт ребёнка. Как там сказала Кейт: "Количество внуков сравняется с количеством детей"? Что ж, надеюсь, Фиби полностью посвятит себя малышу, и времени заниматься продвижением книги у неё не будет.

Я улыбнулась, представив беременную Фиби. Маленький чертёнок с огромным животом — я была искренне за неё рада. Помнится, она говорила, что они с Джейсоном работают над этим вопросом. Многовато у них ушло на это времени, почитай, что два года. Теперь на летней вилле Митчеллов, где хозяйничали их дети, станет ещё веселее.

Их дети…

Поражённая внезапной догадке, я ударила по тормозам, влетая грудью в руль. Сзади раздалось недовольное гудение. Водитель промчавшегося мимо меня автомобиля показал средний палец, снабжая его неслышными, но понятными по движению губ проклятиями.

"Количество внуков сравняется с количеством детей".

У Саймона была Лиззи, которой сейчас около пяти. Фиби только ждала ребёнка. Остаётся Дилан.

Дилан женился и у него родился ребёнок.

Я долго сидела, невидящими глазами уставившись перед собой. Машины проносились мимо; кто-то просто объезжал, кто-то сигналил и крутил пальцем у виска. Я судорожно сжимала руль. Костяшки пальцев побелели, а ногти впились в кожаную обшивку.

Пустота расползалась по телу, как будто я проглотила наполненный гелием шарик, лишая себя слуха, зрения, голоса — любого проявления чувств.

Из ступора меня вывел звонок.

Я удивлённо посмотрела на телефон — не думала, что в мире осталось ещё что-то, способное привлечь моё внимание.

Это была Ким.

— Ливи, ты где? С тобой всё в порядке?

Взволнованный голос подруги прорывался сквозь забитые невидимой ватой уши.

— Да. Я здесь. — Это был не мой голос. Этот голос не мог принадлежать живому существу. Скорее, роботу.

— Где здесь, Лив? Что случилось? — Ким почти кричала. — Я разговаривала с тобой четыре часа назад! Почему ты не отвечала на звонки? Я чуть с ума не сошла!

Четыре часа ступора? Хм, нормально. Одно время я просиживала так сутками.

— Я еду, Кими.

Не дав ей задать ещё хотя бы один вопрос, я нажала отбой.

На город уже опустились сумерки, когда я подъехала к дому. Сидя в тишине, я смотрела на его тёмные окна, не торопясь выйти из машины. Надо заехать за Эбби, а не ждать, когда Ким её приведёт. Пустота дома пугала. Сегодня я не хотела оставаться одна. Только не сегодня, когда демоны снова начали терзать меня. Мне нужны мои дети. Эбби у Ким, а Макс сейчас повизгивает от радости где-то далеко в горах, вылавливая очередную рыбёшку под руководством Стивена.

Стив.

Что-то кольнуло внутри. Что-то связанное с его именем. Что-то важное, но я не могла вспомнить, что именно.

Я заглушила двигатель и вышла из машины. Ноги автоматически понесли меня к дому Ким, но не успела я пройти и пару шагов, как увидела её, идущую навстречу. В руке у подруги был бумажный пакет из супермаркета. Она была одна.

— Где Эбби?

— Уложила в гостевой спальне. Мальчики и Пол в лицах рассказывают ей "Белоснежку".

— Кто за Скромнягу? — автоматически спросила я. Скромняга был любимым гномом Эбби.

— Конечно, Пол. Можно подумать, кто-то другой мог бы исполнить его роль.

— Да уж, — улыбка на моём лице появилась и тут же погасла. Повисла тишина.

Мы стояли среди улицы и беседовали как две случайно встретившиеся соседки, а не как сёстры, коими считались практически всю жизнь.

— Идём в дом, — Ким потянула меня за собой.

Открыв дверь своим ключом, она сразу направилась на кухню. Я задержалась в прихожей, вдыхая знакомые запахи, на клеточном уровне чувствуя привычные силуэты окружающих меня вещей. Спасительное спокойствие постепенно начало заменять пустоту.

В кухне зажёгся свет. Я зажмурилась. Помедлив ещё секунду, чтобы привыкнуть к свету, я двинулась за Ким.

— Будем праздновать! — провозгласила та.

Из принесённого пакета Ким начала вытаскивать и класть на стол продукты. Бутылка виски, жестянки с содовой, сыр, ветчина, зелёный салат. У меня, глядя на это великолепие, засосало под ложечкой: кроме утренней яичницы в желудке больше ничего не было.

— Садись. — Ким подставила мне стул, и я послушно села.

Она подошла к шкафчику и по-хозяйски начала греметь посудой, раскладывая принесённые угощения.

— Ты, наверное, целый день не ела?

— Не ела.

— Сейчас позвоню Полу, чтобы принёс остатки мясного рулета.

— Не надо Пола, Ким, — я перехватила её руку, потянувшуюся в карман джинсов за телефоном. Затем добавила устало: — Сядь.

— Хорошо, только достану лёд.

Она бросила несколько кубиков льда в стаканы и налила каждой по изрядной порции виски.

— За новую жизнь?

— Давай за новую.

Я послушно поднесла стакан к губам и глотнула обжигающую жидкость.

— А теперь расскажи, почему ты выглядишь так, будто увидела привидение.

Её слова вызвали у меня истеричный смешок:

— Лучшего сравнения и не найти. Точно — привидение. — Я потянулась к шкафчику под раковиной, где была спрятана початая пачка "Мальборо".

— Мне кажется, ты ездила контракт подписывать, а не на кладбище. — Я быстро взглянула на подругу. Ким мгновенно побелела: — Прости, Ливи!

— Уж лучше бы я поехала на кладбище. А ещё лучше, если бы я не так, мать его, талантливо писала свои рассказы. А ещё лучше, если бы Майк остался жив, и мне бы в голову не пришло этим заниматься.

Достав из пачки сигарету, я крутила её в дрожащих пальцах. Ким молчала, и только тревога плескалась в карих глазах. Она поняла, что пришло время мне выговориться.

Чиркнув спичкой, я прикурила сигарету и глубоко затянулась.

— Знаешь, если бы у меня была машина времени, и я бы смогла вернуться в любой момент своей жизни, то точно вернулась бы в тот день, когда мы придумала эту поездку.

Губы задрожали, я почти прикусила фильтр.

— Какую? — не поняла Ким.

— Нашу последнюю поездку на отдых. Помнишь?

— Помню.

Ким отпила из своего стакана и поморщилась. Резкий щелчок, когда она открыла банку с содовой, заставил меня дёрнуться.

— Какое отношение та поездка имеет к сегодняшнему дню? Вы вернулись оттуда довольные. Так, во всяком случае, казалось.

Резонно.

Я внимательно посмотрела на подругу. Сколько лет я её знаю? Кто она для меня? Кто знает меня лучше, чем Кимберли Хейз, в замужестве Джонс? К кому я всегда шла, когда мне было плохо? А к кому шла она? Я всегда была уверена в Ким, так же как, надеюсь, и она во мне. Мы доверяли друг другу самое сокровенное, поддерживали друг друга, делились своими тайнами.

Не пришло ли время ещё для одной?

— Я больше не справлюсь с этим, Кими!

Слова вырвались из меня вместе с рыданиями. Слёз не было, просто грудь сжалась до такого предела, что, казалось, рёбра сейчас проткнут лёгкие.

— Не справлюсь одна, — повторила я сквозь всхлипы. — Это так тяжело, ты не представляешь! Я не могу вернуться в состояние ходячего трупа. Но, если бы ты знала, как хочется это сделать!

Ким вскочила из-за стола и, кинувшись ко мне, обняла сзади за плечи, почти вдавив своим весом в стул.

— Ты не одна, Ливи, — с жаром заговорила она, раскачиваясь со мной из стороны в сторону. — Ты не одна, сестрёнка! Ты знаешь это, и всегда знала.

Я чувствовала, как она целует мне макушку.

— Сядь, Ким, разговор будет долгим.

Она послушно отступила. Я сделала ещё один глоток виски, решая, с чего начать.

— Там что-то случилось, во время вашего отдыха, да? — Её голос был тихим. Подруга смотрела выжидающе, но без подозрений. Даже с некоторым сожалением, что мне приходится возвращаться в прошлое.

— Да. Случилось.

Сигарета погасла. Я достала из пачки новую.

— А знаешь, я ведь тогда так и подумала.

Её слова заставили меня на полпути остановить руку с зажатой в пальцах сигаретой.

— Правда?

— Ты вернулась оттуда другая.

— Какая другая? — "Какая, на хрен, другая? Я не могла быть другой! Тогда я всё делала, чтобы не казаться другой!"

— Не знаю, Ливи, — Ким пожала плечами, а потом нахмурилась, подбирая слова. — Казалось, ты будто что-то потеряла. Или оставила где-то. И всё никак не можешь вспомнить, что и где. Понимаешь?

Я кивнула. Актриса из меня никудышная.

Вдохновлённая, Ким говорила дальше:

— Будто часть тебя ушла. Не ты вся, а только часть. А на её место пришла другая, новая. И, знаешь, — она неожиданно улыбнулась. — Я тогда решила, что ты просто… эм… повзрослела, что ли. Правда, куда уж ещё взрослеть в двадцать семь-то и как это можно сделать за неделю? В общем, я решила тебя ни о чём не спрашивать. И, по-видимому, очень даже зря.

— Нет, не зря, — замотала я головой. — Я бы всё равно тогда ничего тебе не рассказала. Да и сейчас зря это делаю. Но у меня уже нет выхода. Я просто не могу это нести сама. Мне нужна хотя бы гребаная индульгенция, потому что грехи мои отпустить не может никто.

— Какие грехи? — испуганно ахнула подруга. — Лив, ты что несёшь?

Вместо ответа я задала ей вопрос:

— Ты когда-нибудь стояла перед выбором: сделать что-то и жалеть о сделанном, или не сделать и жалеть об этом ещё больше?

Ким нахмурилась. Некоторое время она молчала, а потом кивнула:

— Да, пожалуй. Когда решила вернуться из Олимпии в Лонгвью, так и не закончив колледж. Ты же помнишь, да? — Конечно, эта история была мне знакома. Я кивнула. — А ведь я подавала большие надежды. Профессора юридического факультета меня хвалили. Но я вернулась сюда, к Полу.

— И вы поженились, и у вас родились близнецы, и вы любите друг друга до умопомрачения, — закончила я её мысль.

— Верно, — улыбнулась Ким. — Всё так. Но, иногда я думаю: что бы было, и где бы я была, если бы осталась. Наверное, сделала бы карьеру, возглавив какой-нибудь крупный отдел в какой-нибудь крупной фирме, или открыла бы частную практику. Но вряд ли у меня тогда хватило времени на мужа и детей. Да и вряд ли они у меня были. Так что, да, — в моей жизни был такой выбор. И я знаю, что если бы тогда выбрала карьеру, то жалела бы намного больше.

— Значит, возможно ты сможешь меня понять.

— Я постараюсь.

Лёд в наших стаканах приятно загремел по стенкам, когда мы ими чокнулись.

Больше не было смысла ждать, и я рассказала Ким о Дилане Митчелле. Его имя она слышала впервые. Мы с Майком больше говорили об Фиби и Саймоне. Средний же Митчелл никогда не фигурировал в наших рассказах. Майк просто не успел с ним познакомиться, а мне, признаться, мало что было о нём рассказывать. Но сейчас я рассказала всё, вплоть до того момента, как утром пятницы уехала из дома Митчеллов.

Ким слушала очень внимательно, лишь иногда, ни на секунду не отводя глаз, она нащупывала рукой свой стакан с виски и отпивала по маленькому глоточку.

Я рассказала ей о поцелуе. О том, что видела его обнажённым, и что он видел обнажённой меня. Я призналась, что мне очень хотелось остаться на вилле ещё ненадолго, чтобы побыть с ним рядом. Где-то на задворках сознания крутилась мысль, что я рассказываю об этом не только своей подруге Кимберли, но и Кимберли — кузине моего покойного мужа. Как отнесётся к этому признанию вторая часть Ким, даже если первая меня поймёт? Но остановиться я уже не могла. Мне нужен был этот разговор. Жизненно необходим.

Закончив рассказ, я нервно крутила в руках уже пустой стакан. На Ким я не смотрела.

— Что ж, — после минутного молчания выдохнула она. — Я… Я просто не знаю, что сказать. Это так… эм… необычно.

Второй раз за вечер Ким не могла подобрать слов — что случалось с ней крайне редко.

— Не могу тебя ни обвинять, ни осуждать, — бормотала она. — Сама такого никогда не испытывала. Об этом обычном в книгах пишут, но я не верила, что подобное может происходить в реальной жизни.

Впервые с того момента, как Ким заговорила, я решилась взглянуть на подругу.

Она не смеялась — это было важно.

— И, знаешь, хоть Майкл и был моим кузеном, я рада за тебя.

— Рада? — Я не верила своим ушам.

— Да. Рада, — спокойно повторила она. — Мне даже где-то завидно, что у тебя в жизни это было: внезапная страсть, желание, искушение. Ёлки, я как будто перечисляю название книг Барбары Картленд.

Ким засмеялась, и мне так же оказалось трудно сдержать улыбку.

— Он и вправду был таким горячим?

Подруга подмигнула из-за своего стакана, который она предварительно наполнила, не забыв и меня.

— Вправду, Кими. Ты себе представить не можешь, насколько. Да и я не могла.

— Ну, тогда тебе впору памятник ставить. — Она хлопнула меня по руке. — Не поддаться чарам… как ты его назвала, демона-искусителя? Да я тобой просто горжусь, сестрёнка!

Ким радостно захохотала и снова подняла свой стакан с виски.

— У меня есть тост: за Оливию Вуд, которая могла, но не дала!

— Поставь стакан.

— Что?

— Поставь этот чёртов стакан, Кимберли!

Мой тихий голос заставил её прекратить веселье.

— Ты чего, Ливи?

Я смотрела ей прямо в глаза. В её карие, опушённые длинными чёрными ресницами глаза.

Как у Майкла.

— Я дала, — сказала я тихо.

— Что?

— Я, как ты выразилась, дала! — В этот раз намного громче.

— Я н-не понимаю, о чём ты?

Ким смотрела на меня как на умалишенную.

— Я изменила мужу, Кими. — "Вот и всё". — Я изменила Майклу с Диланом Митчеллом.

Пропущенная глава

Soundtrack — Il Me Dit Que Je Suis Belle by Patricia Kaas

Он говорит мне, что я красивая

И что он ждал только меня

Он говорит мне, что я та

Которая рождена для его объятий

Такая глупая ложь

Что в нее не поверил бы и ребенок

Но ночи — это моя церковь

И в своих мечтах я в это верю

Как и вчера, я вышла под дождь и ветер. Такси ждало меня за воротами особняка, и, пока я бежала до машины, промокла насквозь. Я ни разу не обернулась. Мне не было страшно ещё раз увидеть Дилана. Наоборот, я боялась, что не увижу его.

Капли дождя стекали с мокрых волос по щекам и смешивались со слезами, непрерывно катящимися из глаз.

Несмотря на потоки воды, мы ехали довольно быстро. Ручьи, устремившиеся с окрестных холмов в океан, превращали автостраду в некое подобие асфальтированного брода. Я почти ничего не могла разглядеть за плотной пеленой дождя: небо, земля, далёкий океан — всё слилось в одну неприглядную, колышущуюся под ветром серую массу.

Серая масса затопила и мою душу.

Странно, ведь ещё вчера я была рада тому, что, скорее всего, больше никогда не увижу Дилана Митчелла. Теперь же плачу потому, что знаю наверняка — наша сегодняшняя встреча была последней. "Ну, как так можно, Лив! — ругала я саму себя. — Нет, он, конечно, бог, но ты что, в своей жизни богов не видела?"

А вот и не видела! Я вообще, как оказалось, ничего не видела. Я была чёртовыми консервами: банкой варенья, в которую закатаны все мои истинные чувства и желания, прихоти и соблазны. Всю жизнь я простояла на верхней полке холодильника; меня периодически доставали, засовывали ложку, пробовали немного и снова ставили на место. А сейчас я впервые захотела, чтобы меня, к чертям собачьим, съели! Чтобы мной наслаждались, смаковали, вылизывали донышко и требовали добавки.

Я хотела Дилана Митчелла и, разрази меня гром, если я не права, но он тоже меня хотел. Он мог бы стать тем гурманом, кто будет наслаждаться мной по капле. А я бы так же по капле отдавала себя, продлевая неземное удовольствие, которое он бы мне дарил. Да, именно так всё и было бы, без оглядки и сожаления.

Но кто-то наверху решил смилостивиться и оградить мою душу от разрушительных для неё поступков. Хотя именно сейчас моя душа страдала из-за того, что ничего разрушительного для неё так и не случилось. Думаю, всю дальнейшую жизнь — счастливую жизнь, без сомнения! — я нет-нет, да и буду вспоминать то, что произошло в эти дни. Может быть, у меня даже получится при этом не краснеть. И, как все разумные люди, я вынесу для себя что-то стоящее из этого опыта. Что-то правильное из неправильного. Что-то реальное из несбывшегося.

Такси остановилось перед центральным входом. Швейцар, как и вчера, любезно распахнул надо мной зонт и проводил до вращающихся дверей. Поблагодарив, я сунула ему чаевые.

— Спасибо, мисс. Надеюсь, непогода не испортила вам вчерашний вечер.

Он бросил быстрый взгляд на мою одежду, и я с болезненной ясностью осознала, что на мне до сих пор красуется рубашка Дилана.

Уладив все вопросы с администрацией, я получила запасной ключ от номера и уже через несколько минут стояла под струями горячего душа.

Положив обе ладони на кафельную стену, я низко склонила голову. Вода потоком стекала по телу. Волосы плотной завесой покрыли спину и лицо, делая меня похожей на кузена Этто из "Семейки Аддамс". В какой-то момент из-за этой завесы мне стало нечем дышать, и я нетерпеливо отбросила её назад.

Я переключила душ в массажный режим, и мощные струи, причиняя боль, забили по телу. Почти мазохистское удовольствие позволило сосредоточиться на этих болезненных ощущениях, отвлекая от саднящего сета из различных чувств и эмоций, над которыми доминировала жалость. В основном, это была жалость к себе. И не столько к себе, сколько к тому, что нечто большее, нечто недоступное пониманию прошло мимо меня. Как пролетающая низко над морем птица смачивает кончик крыла в солёной воде, так и я позволила себе всего лишь коснуться поверхности океана под названием… а вот какое название можно было дать этому океану? Чувственность? Страсть? Желание? Всё это и ещё много-много чего сосредоточилось для меня в одном слове, вернее, имени — Дилан.

— Всё, хватит! Хватит!

Я повторяла это всё время и пока с остервенением тёрла себя мочалкой, и пока раздражённо вытиралась полотенцем. Было бы лучше, если бы сейчас вместо мягкого душистого хлопка в моих руках была наждачная бумага; может быть она вместе с кожей смогла бы удалить и чужеродное, пугающее чувство сожаления.

В комнате было душно. Несмотря на распахнутое окно и ливень, всё ещё беснующийся снаружи, прохлады не ощущалось. Я стянула с себя банный халат и осталась в одних хлопчатобумажных трусиках с забавной кошачьей мордочкой "хелло китти". Полотенце, намотанное на голову, спустя некоторое время оказалось на полу. Волосы всё ещё были влажными, и, не потрудившись сходить за расчёской, я оставила их сохнуть в беспорядке.

В номере была сделана уборка: вещи аккуратно сложены на креслах и кушетке, постельное бельё поменяно, кровать заправлена. Я упала прямо на шёлковое покрывало, приятно холодившее разгорячённую после душа кожу, и начала бездумно щелкать телевизионным пультом. Найдя канал, крутящий сериалы, я на некоторое время была захвачена знакомыми перипетиями "Друзей".

Ближе к полудню я позвонила Майку. Его телефон всё так же молчал. Я набрала номер Кэтрин, и к своему удивлению услышала на том конце радостный голос своего мужа:

— Я как раз собирался тебе звонить.

— А что с твоим телефоном?

— Разрядился ещё вчера. Это единственный аппарат, который работает.

— Как там у вас с погодой? Когда вернётесь?

— Обещают, что завтра утром.

— Завтра? Майк, ты в своём уме? — вскричала я. — У нас в одиннадцать самолёт! И, кстати, аэропорт уже открыт, так что рейс вряд ли задержат. Не успеешь вернуться, улечу одна.

С какой радостью я уберусь из этого места! И погода, и безалаберность Майка, его любовь к серфингу и большим компаниям — из-за всего этого наш второй медовый месяц, вернее, медовая неделя, превратилась в дурацкий фарс.

— Ну а что я могу поделать, Ливи? — начал оправдываться муж. — Не могут катера прийти за нами. Болтаются в океане в пределах видимости, прям как укор какой-то. Ребята попытались вызвать вертолёт, но они при таком ветре не летают. Честно говоря, я и с самолётами-то не уверен. Откуда ты знаешь, что аэропорт открыт?

— Брат Кэтрин вернулся сегодня утром.

— Тогда ясно. Ну, в любом случае, мы пока здесь. В остальном всё вроде в порядке.

Я почувствовала себя виноватой, что накинулась на Майка. Честно говоря, в этой ситуации от него мало что зависит. Не вплавь же ему добираться до тех катеров.

— Ладно, Майки, прости. — Я попыталась вложить в голос как можно больше тепла. — Просто я очень скучаю. И погода эта ещё…

— Я тоже, капелька. Потерпи немного, скоро будем дома. Там дождь не будет казаться чем-то необычным.

Я засмеялась.

— Люблю тебя.

— И я.

Затем Майк передал трубку Кэтрин, которая в очередной раз поблагодарила меня за заботу о детях.

— Дилан и вправду сможет позаботиться о них до вашего возвращения?

Не знаю, что подвигло меня задать этот вопрос. Надеюсь, Кэтрин услышит в нём только взволнованную мамочку, а не похотливую сучку, в которую эта мамочка из-за её деверя превратилась.

— Да, с Диланом они будут в полном порядке — за это не беспокойся. Думаю, они весь день будут смотреть мультики и объедаться шоколадом.

— Лиззи шоколад нельзя. — Вот я зануда!

— Думаю, он знает. — Кэтрин снова засмеялась. — Дилан несколько месяцев проработал в отделении неотложной помощи. С этим у него никаких проблем.

— Тогда я тоже спокойна.

— Ещё раз спасибо тебе, Лив. И уж извини, что испортили вам медовый месяц.

— Переживём. Присмотри для меня за Майклом.

— Обязательно.

Практически весь день я провалялась в кровати. Даже обед заказала в номер. Не хотелось никуда выходить, да и дальше лобби отеля выйти и не удалось бы: дождь не переставал ни на секунду.

О нашем урагане говорили на федеральных каналах. Его даже назвали каким-то женским именем, что, я считаю, весьма обидно для тех, кто носит его в жизни. Люди ни в чём не виноваты, но всегда есть кто-то, кто в сердцах шлёт проклятия на голову Катринам или, скажем, Диланам.

Ураган Дилан. Вот уж точно — моё личное стихийное бедствие.

Чтобы в очередной раз избавиться от ненужных мыслей, я увеличила громкость телевизора и погрузилась в уютный мир "Я люблю Люси". Показывали несколько серий подряд, и где-то на третьем эпизоде меня сморило.

Хоть и накрытая одеялом, но во сне я замёрзла. Слепо шаря в темноте, я схватила что-то из одежды, валявшейся возле кровати, натянула на плечи и сразу же заснула вновь.

Мне снился океан. Но только не бушующий и серый, как сейчас, а тихий и спокойный. Едва ощутимый прибой ласкал мои ноги, зарытые в песок. Когда волна сползала с берега, она щекотно вымывала его между пальцев. Я смеялась, получая наслаждение от тёплой воды, песка, своего смеха.

Был закат, безветренно и очень тихо; ни гула города за спиной, ни пения птиц — казалось, я слышу только тихий плеск океана и своё сердце. Спустя пару вздохов, чьи-то нежные руки обнимают меня за талию и прижимают к твёрдой груди. Спиной я чувствую жар, исходящий от обнимающего меня тела. Во сне это не было неожиданно. Я словно ждала именно эти руки и, обхватив их своими, счастливо откидываюсь на подставленную спину. Виска касается лёгкий поцелуй. Нежный, ласковый, невесомый, но мои ноги чуть не подкашиваются — настолько он возбуждающий. Сердце начинает биться сильнее, когда руки, до этого лежавшие на талии, приходят в движение. Одна из них перемещается на грудь, начав ласково сжимать её, другая же спускается ниже и теперь нежно гладит низ живота. От наслаждения мои глаза закрываются. Стон срывается с губ. Подняв руки, я запускаю их в волосы ласкающего меня мужчины. Внезапно, он разворачивает меня к себе и начинает покрывать лицо поцелуями. Я боюсь открыть глаза, вернее, не хочу это делать, полностью сосредоточившись на тактильных ощущениях. Через некоторое время его губы находят мои, и я отдаюсь во власть его требовательного языка. Раздвигая зубы, он проскальзывает внутрь и начинает играть с моим. Он дразнит, требует, дарит… Я упиваюсь этим поцелуем, крепко вжимаясь в горячее тело.

Мой любовник опускает нас на песок. Мои руки блуждают по его обнажённому телу: жаркому, гладкому, рельефному. Он целует мою грудь под тонким купальником, затем одним движением спускает чашечки и обнажает её. Я действительно слышу стон, с которым он припадает к моим соскам. Господи, это невозможно выдержать! Я дрожу в его объятиях, наслаждаюсь ими, мне не хочется отпускать его от себя. Возбуждение становится болезненным, я хочу большего, хочу выпустить наружу эту боль, и она вытекает из меня, смешиваясь с солёной водой океана. Я сама как океан, переполненный страстью и желанием.

Пробуждение было резким. Задыхаясь, я ощутила влагу между ног. Оргазм во сне — да, давненько со мной такого не было. Откинувшись на подушки, я пыталась совладать с бешеным сердцебиением.

Тихий стук в дверь заставил меня подпрыгнуть в кровати. Похоже, именно он меня и разбудил. Быстро нащупав телефон, я посмотрела на экран: второй час ночи. Майк вернулся? Вряд ли. Он не стал бы меня будить, ведь у него есть второй ключ. Пока я решала, что делать, стук повторился.

Изумление при виде человека, стоявшего за дверью, было настолько сильным, что я даже отпрянула.

— Дилан?

Он выглядел удивлённым не меньше моего, и от этого я растерялась ещё больше. Зелёные глаза быстро пробежались по моей фигуре, после чего, не дожидаясь приглашения, он решительно шагнул в номер и захлопнул за собой дверь.

В прихожей было темно. Я не видела лица неожиданного гостя, но чувствовала исходящее от него напряжение. Сама я была напряжена не меньше: меня только что вытащили из сладчайшего сна, и, словно его невероятное продолжение, тайно желанный мною мужчина находится на расстоянии вытянутой руки. Необходимо было срочно переключить мысли на что-то другое.

— Где Лиззи и мальчики? — выпалила я первое, что пришло в голову. Это было правильное направление. Вопросы посыпались градом: — Ты привёл их с собой? Сейчас второй час ночи! Ты что, оставил их дома одних? А если дети проснутся? Они же могут испугаться!

Я тараторила, как заведённая, пытаясь добиться от Дилана какой-нибудь реакции. Не говоря ни слова, он направился в комнату. Я запнулась на полуслове и ошарашенно следила за тем, что он делает. Окинув взглядом полуразобранную кровать, фантики от конфет, пустые банки из-под колы, валяющиеся на полу полотенца и халат, Дилан прошёл прямо к тёмному окну. Там он и замер.

Мне не оставалось ничего другого, как проследовать за ним в комнату.

— Дилан!

Он медленно повернулся. На его лице снова была маска игрока в покер, делающая черты лица заострёнными и грубыми, будто высеченными из камня.

— Почему ты спишь в моей рубашке?

Я не сразу поняла, о чём он говорит, а после ничего не могла поделать с заливающим щёки румянцем. Оказывается, сквозь сон я не разобрала, что именно надела. Вернувшись в номер, я разделась и по новоприобретённой здесь привычке бросила одежду на пол. Когда же проснулась от холода, первой под руку попалась его рубашка.

Пуговицы на ней были не застёгнуты, и я немедленно запахнула полы, понимая, что кроме фривольных трусиков с мультяшной кошачьей мордой под рубашкой ничего нет.

— Я в ней не сплю, просто… — Едва начав объясняться, я тут же прервалась: — А почему, собственно, тебя это интересует? Что ты вообще здесь делаешь? И где, в конце концов, дети? На улице гроза, а ты оставил их одних в пустом доме! Ты что, рехнулся?

— Успокойся, пожалуйста. С ними моя мать. Она прилетела час назад.

Голос Дилана звучал раздражённо. Он отошёл от окна и сел на край ближайшего к нему кресла.

— Значит, самолёты всё-таки летают? — зачем-то спросила я.

— Где-то около шести вечера аэропорт начал работать в штатном режиме.

Он сидел, широко расставив ноги и упираясь ладонями в колени. Периодически его длинные пальцы приходили в движение, отстукивая ритм. Плечи и голова опущены. Дилан выглядел крайне усталым, как будто расстояние до отеля ему пришлось преодолеть пешком.

— Около шести? — переспросила я. — Ты же вернулся рано утром.

— Когда в твоём распоряжении есть собственный самолёт, совершенно неважно открыт аэропорт или нет, — он поднял на меня глаза. — Главное — мастерство пилотов. Тем более, если посулить им хорошую прибавку к зарплате.

— А если бы они не согласились?

— Тогда мотивация была бы прямо противоположной.

Дилан невесело усмехнулся. Между нами снова повисла тишина.

Он так и сидел, не меняя позы, играя своими пальцами, а я всё так же стояла посредине комнаты, обхватив себя руками и тихонько поглаживая предплечья. Меня знобило. Я так и не получила ответ на главный вопрос — зачем он здесь, но, задав его два раза и не услышав объяснений, не собиралась делать это в третий.

Я беззастенчиво разглядывала сидящего передо мной мужчину. Его бронзовые волосы как всегда лежали в беспорядке; казалось, до того, как появиться у меня, он то и дело запускал в них пальцы. Я помнила шелковистую гладь его прядей, которые держала в своих руках во время нашего сумасшедшего поцелуя. Вспомнив его, я снова покраснела и отвела глаза.

Так прошло несколько минут, и я окончательно начала замерзать. Открытая настежь балконная дверь вместе с запахами океана и дождя впускала в комнату ночную прохладу. Я отвернулась от Дилана и, подняв банный халат с пола, направилась в ванную.

В рекордные сроки я сбросила с себя его рубашку и завернулась в банный халат, крепко стянув на себе пояс.

Когда я вернулась в комнату, Дилан сидел в той же позе. Он исподлобья наблюдал за моими передвижениями. Мне стало неуютно под его взглядом: будто не он, а я ворвалась к нему в ночи, и он только и ждёт, когда я уберусь из номера.

— Вот. — Пакет для прачечной, куда я сложила его рубашку, полетел на кровать. — Извини, она немного помялась.

— Не стоило. — Я еле его расслышала. — Оставь себе.

— Это мужская рубашка. А я всё-таки замужем.

— Замужем. — Дилан автоматически повторил за мной эти слова. — Вот именно, что замужем!

Он резко поднялся с кресла. Я вздрогнула.

— Не понимаю, что ты…

— Я не должен был приходить сюда. — Снова маска безразличия. — Прошу прощения за своё поведение: то, как я вёл себя по отношению к тебе, было недопустимым.

Дилан направился ко мне, а я инстинктивно попятилась назад, пока не уперлась в стену. Между нами оставался всего шаг, когда он протянул руку и коснулся моей правой руки. С нежностью приподняв её, вторую руку он подложил под мою безвольно повисшую ладошку и накрыл сверху другой рукой.

По телу пробежала дрожь.

— Я…

Глаза Дилана блуждали по моему лицу: он переводил взгляд с глаз на губы, волосы, пылающие щёки. Казалось, будто он пытается запомнить мои черты, чтобы сохранить их в памяти. Я не могла отвести глаз от этих чарующих изумрудов, следя за каждым их движением.

Дилан поднял мою руку, заключённую в его тёплых ладонях. Поднеся к губам, он легко коснулся губами её тыльной стороны. Он не торопился отпускать меня и, закрыв глаза, медленно вдыхал запах моей руки. Прошло несколько секунд, прежде чем он открыл глаза. Руку он всё ещё не выпускал, поглаживая внутреннюю сторону ладони большим пальцем. В этом незамысловатом движении было столько чувственности, что моё сердце забилось раненой птицей, и я медленно закрыла глаза, сосредоточиваясь на этом лёгком поглаживании.

— Лив, — прохрипел он моё имя. — Останови меня, пожалуйста.

Сколько боли звучало в его голосе, сколько горечи и страдания. Я не верила своим ушам: дьявол-искуситель просит меня остановить его! Теперь мы поменялись местами: я искушала его, а он боролся с собой. Вот только в шкуре искусительницы дьяволов мне никогда раньше не приходилось бывать.

Собравшись с силами, я открыла глаза

— Зачем ты пришёл?

— За тобой, Лив. Я пришёл за тобой.

На секунду мне почудилось, что он говорит серьёзно. Я чуть не расхохоталась. Но внимательно посмотрев в его глаза — страсть и желание в них граничили с совершенно неприкрытым страхом, — я опешила: так и было.

— Это невозможно.

Нельзя быть резкой сейчас, ох, нельзя! И даже больше ради себя, чем ради него.

— Знаю. — Он отпустил мою руку и, отойдя, запустил обе пятерни в волосы, приводя их в ещё больший беспорядок. — Я знаю, Лив. Это невозможно для тебя, но не для меня. Я всегда получал то, что хотел. Я говорил тебе об этом.

Дилан вновь обошёл кровать и приблизился к окну. Я догадывалась, что он специально отошёл от меня, чтобы не позволить себе то, на что уже почти решился.

На что уже почти решилась я.

— Я понимаю, что не смогу получить тебя всю. — Он снова сделал шаг ко мне, но сразу же остановил себя. — Сначала это было просто желание, похоть — назови как угодно. Я желал тебя, жаждал твоё тело, но сначала хотел поиграть, зная, что ты не сможешь мне отказать. — Дилан повернулся ко мне и снова сделал шаг вперёд. Потом снова назад. Потом прошёлся из одного конца комнаты в другой. — Я играл с тобой, как играл со многими до тебя, и как, наверное, поступал бы ещё не раз. Узнав, что ты в моём доме, я, как грёбаный ягуар, учуявший запах свежей крови, помчался к тебе. Я чуть не представил к виску своего пилота пистолет, чтобы он смог посадить этот чёртов самолёт. Мы могли разбиться, я рисковал жизнью других людей, чтобы ещё раз увидеть тебя. Я бы не стал церемониться, и даже если бы ты меня не захотела, взял бы тебя силой.

Я наблюдала за мужчиной, мечущимся по комнате, и в голове возникла яркая картинка загнанного в клетку зверя — красивого, гордого, одинокого. Только клетка эта была внутри него самого.

Его последние слова напугали меня. Что я должна была сказать? Что должна была чувствовать кроме сожаления? Этому мужчине, открывающему передо мной душу, мне нечего было предложить.

— Как это жестоко, — заговорил он снова. — Словно мне дали посмотреть в замочную скважину на то, как могло бы быть, а потом на моих же глазах выбросили ключ от этой двери в пропасть. Моя рубашка на тебе, то, как всклочены со сна твои волосы, этот румянец… — Дилан тяжело опустился в кресло, в котором сидел всего лишь пару минут назад. — Это сводит меня с ума. Я как будто всю жизнь ждал этого момента, когда ты откроешь мне дверь. Ждал тебя.

Я не могла больше стоять без движения. Оторвавшись от стены, я медленно пошла к нему. Дилан же продолжал говорить:

— Когда утром я зашёл в спальню и увидел тебя в окружении спящих детей, я чуть разрыв сердца не получил. Таким невозможным и острым было желание, чтобы это с моими детьми — нашими детьми — ты лежала в кровати. В нашей кровати. Чтобы мне больше не надо было возвращаться в пустой дом, или сюда, где всегда много детей, счастливых пар, а я… у меня никогда этого не было, Лив. Более того, мне никогда этого не хотелось. Наверное, потому, что я так тебя и не встретил.

Дилан поднял на меня глаза, и я охнула, увидев стоящие в них слёзы. Потрясённая, я замерла посредине комнаты, закрыв рот ладошкой.

— Как бы мне хотелось, чтобы всё случилось по-другому, — прошептал он. — Чтобы мы встретились раньше. Или вообще никогда не встречались.

В моей голове яркими красками вспыхнули картинки возможного будущего. Невозможно возможного. Залитая ярким светом площадь маленького городка в Старом Свете. Я сижу под зонтиком в уличном кафе и наблюдаю за людьми на площади. Особенно меня интересуют трое — мужчина и двое маленьких детей, мальчик и девочка, кормящие голубей. Они смеются, машут мне, а я машу им в ответ. Лучи солнца, пляшущие на бронзовых волосах всех троих, делают их похожими на маленькие, яркие солнышки. Мои солнышки.

Я закрыла глаза, прогоняя эту картину, настолько же желанную, насколько и невозможную. Я почти возненавидела себя за то, что захотела оказаться на той площади; за то, что захотела, чтобы эти трое оказались моими. И именно в этот момент я поняла, что именно он чувствует.

Острый приступ нежности буквально подбросил меня к Дилану. Я метнулась к нему и прижала его голову к своему животу. Слёзы, пробегая по щекам, падали на тёмные волосы. Он обнял меня и крепче прижал к себе.

Я боялась пошевелиться, потому что страшилась того, что будет дальше. Мои пальцы зарылись в его волосах, ласково перебирая их. Я отдавала себе отчёт, что сидящий передо мной мужчина полностью в моей власти. Но отталкивать, тем более отпускать его мне не хотелось. Да и не могла я сейчас это сделать. Видение всё ещё жило в моём сердце, как и сон, который Дилан прервал своим приходом. Теперь я знала, кому принадлежали те руки; кто целовал меня на берегу океана.

Это был последний день моей вечности, последний шанс остаться в ней навсегда, принимая неизбежное. Как река меж двух берегов, я почувствовала себя цельной от того, что принадлежу двум мужчинам, двум берегам моей жизни — Майклу и Дилану. Сердце распалось на части, чтобы вновь забиться от переполнявшей его любви к обнимающему меня человеку. В тот момент я не чувствовала никакой вины или сожаления: то, что я собиралась сделать, было единственно правильным для меня. Меня-реки. Подгоняемая ветром, я понесла себя к другому берегу.

Почувствовав, что он отстранился, я взяла лицо Дилана в свои руки и прижалась губами к его лбу. Задержав их на пару секунд, я слегка отодвинула его от себя. Его глаза были закрыты. Я целовала их по очереди, чувствуя, как мягкие пушистые ресницы щекочут нижнюю губу.

— Дилан, посмотри на меня. Посмотри на меня, милый.

Он послушно открыл глаза. Меня затопило нежностью и надеждой, которыми был полон обращённый на меня взгляд. Он смотрел на меня как на… чёрт! Так смотрят на божество. Так смотрят на того, к кому обращаются с мольбой о помощи. Но я не была божеством. Я была женщиной. И я была слабой. Но мужчина передо мной казался ещё слабее.

— У тебя всё будет хорошо. Поверь мне. Всё будет — дом, семья, дети. Ты обязательно найдёшь женщину, которая подарит их тебе.

Я говорила тихо, проникновенно, вкладывая всю свою нежность и любовь в эти слова. Любовь, в которой только что призналась сама себе. Да, я люблю Дилана Митчелла. Эта любовь не похожа ни на какую другую, из которых состоит привычная жизнь. Она только моя, тайная. Никто и никогда не узнает о ней.

— Но это буду не я. Прости.

А потом я его поцеловала.

Дилан на секунду замер, растерявшись, но затем со стоном ответил. Этот поцелуй не был похож на первый — полный страсти и вызова. Он был нежным, ласковым, беззаветным, таким, каким обычно бывает первый поцелуй юных влюблённых. Я нежно ласкала его губы, а Дилан едва приоткрыл их, чтобы дать мне больший доступ к себе. Он не делал никаких попыток взять инициативу, полностью отдаваясь моей власти.

— Я люблю тебя, Лив, — прошептал он мне прямо в губы.

— Я, я… не могу…

— Ш-ш, маленькая, я знаю.

Он первый прервал поцелуй, и я чуть не застонала от чувства потери. Дилан поднялся, не выпуская меня из объятий, затем стремительным движением подхватил под колени и поднял на руки. Я обняла его за шею, крепче прижимаясь к широкой груди. Он держал меня безо всякого напряжения. Казалось, что вот сейчас он выйдет из комнаты и действительно унесёт меня на другой край земли. А я как будто была рождена для этих объятий, настолько мне было уютно в них, тепло,

по-родному спокойно.

Медленно, всё так же не отрывая от меня глаз, он начал двигаться в сторону кровати. Осторожно, как великую ценность, как хрупкую хрустальную вазу Дилан опустил меня на подушки. Так же, как и в тот вечер, когда мы впервые встретились, аккуратно дотронулся пальцем до моих губ, задержав их на секунду, а затем стремительно, не дав себе времени на раздумье, вышел из комнаты.

Острая боль пронзила моё сердце.

У меня была лишь пара секунд, но, признаться, для себя я всё решила уже в тот момент, когда увидела его на пороге номера.

Дилан уходил.

Навсегда.

Уходил из моей жизни, чтобы никогда больше в ней не появляться.

Я не могла допустить этого. Моя душа, тело, разум были против. Это было уже не разрушение, как казалось раньше, а тотальный ущерб. Я не могла его допустить. Дилан должен был остаться навсегда во мне. Что я была до него и чем буду после — разве сейчас это так важно? Важно то, что без него я не могу дышать. И пусть у нас не было ни единой возможности быть вместе навечно, но эта ночь будет принадлежать нам. Мне и ему. Она будет тем единственным, что я могу украсть для себя у судьбы.

— Дилан! Нет!

Он поймал меня в коридоре, когда я почти упала в его объятия в отчаянной попытке его остановить.

Наши тела столкнулись, наши руки переплелись, наши губы завладели друг другом.

— Родная моя! Единственная! Ангел мой…

Мы не дали друг другу ни единого шанса быть нежными. Мы отрывались только для очередного глотка воздуха, чтобы потом вновь задохнуться в поцелуе. Кажется, что сознание начало покидать меня, когда Дилан, не размыкая объятий и не прерывая поцелуя, начал движение в сторону спальни. Всё так же, боясь хоть на минуту выпустить друг друга из рук, мы опустились на постель.

Я крепко держалась за него, не давая ни единой возможности снова уйти; и даже если бы он попросил меня об этом, теперь я бы не разрешила. Его пальцы начали развязывать узел на халате. Он быстро справился с этой задачей, и вот уже я расстёгиваю пуговицы на его рубашке, сдираю её с него, попутно проходя пальчиками по сильным плечам и рукам. Затем нащупываю пряжку его ремня; у меня не получается её расстегнуть и я начинаю злиться. Дилан отстраняется, тяжело дыша.

— Моя нетерпеливая кроха.

Он целует меня, пока расстёгивает ремень и стягивает с себя остатки одежды. Он начинает вытаскивать из-под меня халат, и я выгибаюсь в позвоночнике, чтобы ему было удобнее это сделать, подставляя свою грудь для поцелуев. Его глаза сверкают, из груди вырывается почти животный рык, когда он берёт в рот мой сосок. Он целует его, обводя языком по ареоле, другой рукой нежно сжимает вторую грудь, зажав её вершинку между пальцами, и слегка оттягивает. Из меня вырывается стон от необычности ощущений, чуточку болезненных.

— Ох, Дилан.

— Да, малышка, да.

Он улыбается мне и снова жадно целует. Наши языки переплетаются, мы не можем договориться, кто же будет вести в этом диком танце. Мы упиваемся друг другом, пытаясь не задохнуться.

Между нашими телами остаётся лишь одна преграда, и Дилан, встав на колени, начинает обеими руками потихоньку стягивать её с меня. Я поднимаю бёдра и, нетерпеливо дёргая ногами, стараюсь поскорее освободиться от трусиков. Я опять чувствую, как в поцелуе он улыбается мне.

Когда его рука касается моего гладко выбритого лобка, он на секунду прерывается и в восхищении смотрит на меня.

— Девочка моя, что это?

Я краснею и, не в силах скрыть смущение, прикусываю нижнюю губу. Его счастливый смех и нежные поцелуи для меня — словно награда.

— Мой невинный ангел.

Мои ноги раздвинуты, я больше не в состоянии ждать ни минуты. Я жажду его.

— Дилан, я не могу больше.

— А больше и не надо, любовь моя.

Он легко перемещается и, приподнявшись на руках, на секунду зависает надо мной. Его член упирается в меня, как будто требует разрешения на вход. И я тут же даю его, толкнув навстречу бёдрами.

Дилан со стоном входит в меня, погружаясь сразу на всю длину. Я вскрикиваю от непривычных ощущений и тут же обвиваю его талию ногами. Он заполняет меня полностью, его движения резкие, ни капельки не нежные, а мне, так же как и ему, не хочется нежности. Не сейчас. Мои руки скользят по его спине, плечам, груди. Он опускается, чтобы подарить ещё один поцелуй, потом отрывается и, снова приподнимаясь на руках, смотрит, как я извиваюсь под ним.

— Вот так, ангел мой, — толчок — вот так, девочка, — толчок — смотри, что я с тобой делаю, — толчок — смотри, что ты делаешь со мной.

Я близка к концу и, тяжело дыша, пытаюсь не потерять нить, ведущую меня к неземному удовольствию.

— Я хочу увидеть это, малышка. — Его голос больше похож на стон. — Я хочу видеть, как ты кончаешь подо мной. Ты моя, навсегда моя.

Он убыстряет темп толчков, и я не могу сдержать вскрика, когда волна оргазма уносит меня из этого мира. Дилан продолжает двигаться, и это почти что болезненно для меня, когда наконец и он, снова шепча "моя!", кончает, проливаясь во мне. Мои стеночки сжимаются, впитывая его, моё тело так же насыщается им, как и мой разум. Он обессиленно падает на меня, всё ещё подрагивая от прокатившегося по телу оргазма.

Это было неописуемо. Для меня было настоящим счастьем — чувствовать его в себе. Временным, украденным, таким скоротечным, но счастьем.

Дилан слегка шевелится, пытаясь покинуть меня.

— Нет! — Я протестующее сжимаюсь, удерживая его в себе. — Не уходи.

Он приподнимается на руках. Я отчётливо вижу капельки пота на его лице и груди. Он опускается к моему уху и шепчет, еле справляясь со сбившимся дыханием:

— Я никуда не уйду, малыш. Не сейчас. Я хочу попробовать тебя на вкус. Всю тебя. Это твоя ночь, ангел мой. Только твоя.

От его слов внизу живота сворачивается горячий узел, и я снова тону в водовороте поцелуев и объятий. И всей армии земной и небесной мало, чтобы освободить меня из этого омута…

Он ушёл под утро. Я не провожала его, малодушно притворившись спящей. Отвернувшись от входной двери и уставившись в окно, я тщетно боролась со слезами.

Последняя ночь моей новой жизни закончилась…