Soundtrack — What Else Is There by Royksopp

— Тётя Лив, тетя Лив!

Майк Джонс, не потрудившись постучать, ворвался в мою спальню. С силой распахнутая дверь ударила по противоположной стене, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности и выронить небольшую коробочку, содержимое которой я тщательно изучала.

— Макс толкнул Джорджа. Он упал, и у него кровь.

Меня моментально бросило в жар.

— Где? Как?

— У бассейна, — Майк возбуждённо замахал руками. — Там уже мама и мама Джорджа.

Не дослушав, я бросилась вон из комнаты.

— Да ладно, мам, не больно мне, — гундосил Джордж Ньютон, скрытый за спинами обитателей дома, сгрудившихся у детской части бассейна. — Не надо к врачу… Ай! — неожиданно взвизгнул он и я протиснулась ближе, дёрнув за рубашку закрывающего обзор Саймона. Тот раздражённо обернулся, но, увидев меня, сделал шаг в сторону, пропуская вперёд. Открывшийся вид заставил меня снова за него ухватиться.

Плитка вокруг того места где сидел Джордж, была забрызгана кровью. Сам он, откинув назад голову, сидел на верхней ступеньке, ведущей в бассейн. Перед ним на коленях прямо в одежде в воде стояла Джессика и держала у его носа мокрую футболку.

Макс сидел на противоположном бортике, вцепившись в него пальцами так, что побелели костяшки, и быстро-быстро, как китайский болванчик, раскачивался туда-сюда, вперёд-назад. Его глаза были расширены, и он ни на секунду не отводил взгляда от Джорджа.

— Что здесь произошло? — упавшим голосом спросила я.

— Нитыво, — протрубил Джордж. Джессика открыла было рот, но её опередила Лиззи.

— Макс снова грубил, а Джорджи сказал, чтобы он перестал. Макс его толкнул, а Джорджи упал, и пошла кровь.

— Ох, детка, мне так жаль.

Я опустилась на колени, заглядывая в лицо мальчика и оценивая нанесённый Максом ущерб.

— Джорджи, кровь уже не идёт, — уговаривала сына Джессика. — Поехали в больницу.

— Да, парень, не дрейфь, — проговорил Саймон. — Надо показаться врачу. Нос — дело такое!

— Да, давай Джорджи, вставай. — Адам протянул ему руку. Я с замиранием сердца следила, как старший брат Джорджа поднимается из воды, как за ним встаёт Джессика, и белая льняная юбка облепляет её ноги. Придерживая младшего сына за плечи, она повела мальчиков к дому.

— Джесс, мне очень жаль, — простонала я ей в спину.

Саймон и Кэтрин ушли вместе с ними.

Я проводила их взглядом, и, только после этого, повернулась к оставшимся у бассейна Фиби, Эллен и Ким. Их взгляды метались между мной и Максом. Он всё так же смотрел в одну точку — туда, откуда только что ушёл Джордж.

— Макс, — позвала я его.

Это стало сигналом: каждый сразу нашёл для себя занятие. Взяв за руки мальчиков, Ким повела их к взрослому бассейну. Фиби позвала Лиззи, и та, всё время оборачиваясь, послушно зашагала за ней в дом. Эллен же, прежде чем вернуться к своему шезлонгу, умоляюще посмотрела на меня и чуть заметно покачала головой. Я ответила ей лёгким кивком, снова переводя взгляд на сына.

— Максимилиан, идём со мной.

Макс замер. Бросив на меня затравленный взгляд, он нехотя вылез из бассейна. Я пошла вперёд — туда, где сквозь высокие заросли декоративного бамбука и пальм, мелкой белой галькой была выложена тропинка к океану. За спиной раздавались звонкие шлепки пластиковых тапочек по голым пяткам: Макс шёл за мной.

Выйдя на берег, я села на тёплый песок и, обхватив руками колени, прижала их к груди. Через пару минут молчаливого сопения Макс опустился рядом, в точности повторив мою позу.

Я не смотрела на сына, он не смотрел на меня. Никто из нас не желал заговаривать первым, любуясь, как океан с шумом бросает о берег огромные волны.

Будто причудливые рулоны материи, размотанные в бескрайнем просторе, они наползали друг на друга, складываясь в многослойный фантастический наряд, бьющий по самолюбию каждого модельера, взявшегося за труд его повторить. Белые барашки с чернильным отливом вдали, ближе к берегу они наполнялись сталью, отражая в себе серое небо с гуляющими по нему тяжелыми тучами. Кое-где виднелись фигурки сёрферов и глиссирующие на волнах белые остроконечные пики парусных досок. Да, погодка что надо. Саймон как раз сегодня собирался покататься на волнах вместе с друзьями из загородного клуба.

А я не понимала удовольствия от этого.

Летом, когда выдавались тёплые дни, Майк с друзьями частенько пропадал на берегу океана, развлекаясь катанием на волнах. Несколько раз он затаскивал в воду и меня, и я, стуча зубами от холода в жутко неудобном, совершенно клаустрофичном гидрокостюме, пыталась забраться на чёртову доску. Этим забиранием мои успехи и ограничивались. Грести до волны было тяжело, а представить, что я способна вскочить на неё в тот момент, когда она накатывает на меня, обнажая свои белые пенные зубы… да я от ужаса вцепилась бы мёртвой хваткой в доску и так бы с ней и потонула — если бы, конечно, смогла. А я бы точно смогла! Так что, приезжая с Майком на берег, обычно я бесцельно слонялась по берегу, собирая ракушки и причудливые обглоданные волнами ветки выброшенных на берег деревьев.

Но таких волн в наших северных водах не было. Неожиданно вспомнилось, что приблизительно в это же время, три года назад, мы с Майклом были здесь, и из-за сильного штормового ветра он застрял на острове. Вспомнила, как радостно он кричал про шикарные волны. Разве я могла тогда представить, что когда-нибудь снова окажусь на этом берегу, но уже без него.

— Я сдаюсь, Макс.

Сын дёрнул головой и испуганно посмотрел на меня.

— Чего?

— Я сдаюсь, — повторила я. — Два месяца борьбы, и я признаю своё поражение. Ты победил. Только не знаю, обрадует ли тебя эта победа.

— Ты чего, мам?

— Скажи, я когда-нибудь наказывала тебя без причины? Ну вот потому, что мне захотелось?

— Вроде нет, — протянул он.

— Вот и я не помню.

Мы снова замолчали.

— Мам, я…

— Я хочу сказать тебе, сын, что с этого дня, когда по твоей резкости и неосторожности пострадал другой человек, ты волен жить так, как считаешь нужным.

Краем глаза я увидела, как помрачнело его лицо.

— Тот Макс, которого я знала, никогда не позволил бы себе ругаться с девочкой. Тем более, младшей по возрасту. Тот Макс был терпелив, благороден и добр. В первую очередь — к своим родным. Этот же Макс плохо учится, дерётся и никогда никого не слушает. Ему плевать на мнение окружающих. — Я ненадолго замолчала. Макс елозил ладошкой по белому песку, то жамкая его пятернёй, то разглаживая. — Мы все знаем причины этих перемен, и знаем, что причины эти никуда не денутся. Об этом мы говорили, и не раз. Но ты упорно стараешься изменить ситуацию, а когда не получается, срываешься на окружающих. Что же, — пожала я плечами, — у тебя получилось. Я даю тебе свободу — пожалуйста, можешь делать что хочешь!

Макс хмурился, не понимая, к чему я веду.

— Ответь, чего ты добиваешься? Чего ты действительно хочешь? — Макс уставился на свои коленки. — Но, прежде чем ответить, возьми в расчёт, что я твоя мама и собираюсь ею остаться.

Макс глубоко вздохнул и засопел.

Я догадывалась, чего он хотел. Он никогда не высказывал этого желания, но я прекрасно знала, что сын мечтает вернуться в Лонгвью. Это было понятно по тому, с каким энтузиазмом он всякий собирался в гости к дедушкам, и как недовольно молчал всю обратную дорогу. Мой маленький мальчик, с моего молчаливого согласия взваливший на себя заботу обо мне и Эбби, сейчас не хотел отдавать нас в другие, пусть и не менее заботливые руки. Я чувствовала вину за то, что позволила Максу сделать это тогда, и понимала, что его упрямство вызвано обычной ревностью. Поэтому спустя рукава относилась ко всему, что происходило в эти два месяца.

Но так больше продолжаться не могло.

— Если тебе нравится приносить двойки, пожалуйста — приноси. Мне всё равно. Конечно, не очень приятно каждый раз объясняться с учителями, но как-нибудь я это переживу. Если нравится грубить Дилану — груби. Не думай только, что ему наплевать, как ты к нему относишься. А вот Эбби очень расстраивается, что ты больше не рассказываешь ей на ночь сказки.

— Это делает твой Дилан, — огрызнулся Макс.

— Потому что ты перестал это делать. — Я предпочла пропустить мимо ушей его презрительное "твой". — Если нравится обижать Лиззи и других, выход один — ты остаёшься дома, когда мы будем ездить в гости, и не покидаешь своей комнаты, когда мы будем принимать гостей. Я не стану тебя наказывать или ставить в угол, ты для этого уже слишком взрослый. И я больше не буду ничего объяснять. Я буду указывать, что делать, куда идти и всё в этом же духе. Мы всегда были друзьями, и я по-дружески пыталась поддержать тебя, встать на твою сторону, старалась понимать тебя, извинять, потому что ощущаю свою вину за то, что с тобой происходит. Но вечно быть виноватой я не хочу, тем более что ты и прощать-то меня не собираешься.

— Это не ты, это всё он.

— Не он, а Дилан, — прикрикнула я. — Дилан любит нас, заботится. С его появлением в нашей жизни не случилось ничего плохого. Я не прошу любить Дилана, но уважать его ты обязан. Ты понял меня, Макс?

— Понял, — буркнул он.

— Ничего ты не понял, — бросила я раздражённо и прикусила губу.

Некоторое время мы молчали. Макс обиженно сопел рядом, а я пыталась взять себя в руки и не наговорить лишнего.

— Мне очень жаль, что ты не разрешаешь себе быть счастливым. Пойми, сынок, это не предательство по отношению к папе. Он бы очень хотел видеть тебя счастливым, где бы и с кем бы ты ни был. Я знаю, что Дилан любит нас, и мне от этого очень хорошо. Я считала тебя другом, когда всем нам было плохо, так оставайся другом и сейчас, когда всё хорошо. Друг — это тот, кто не только поддержит тебя в горе, но и сумеет разделить радость. И пока ты этого не поймёшь, мы не будем друзьями. Мы будем просто мама и сын.

* * *

Этот разговор разительно отличался от тех, что я вела с Максом в течение прошедших нескольких месяцев. Начиная с того первого раза, когда под сочувствующие взгляды собравшихся в большой прихожей дома Митчеллов я увела сына наверх.

В спальне, я посадила Макса на кровать, опустилась перед ним на корточки и взяла в руки его холодные ладошки.

— Солнышко, Дилан очень нас любит. Я рада, что вы подружились, и мне бы очень хотелось, чтобы так было и впредь.

Я сказала, что мне жаль, что он всё узнал таким образом, и постаралась убедить, что мы с Диланом именно сегодня хотели обо всё ему рассказать.

— У нас будет свой дом. Дилан купил его для нас. Там очень красиво. Завтра, после школы, мы вас туда отвезём, и вы с Эбби сможете выбрать себе любую комнату. Там даже есть бассейн, представляешь?

Честно говоря, это больше походило на подкуп, хотя, именно этим я всю последнюю неделю и занималась: и когда радовалась успешной игре в компьютерные стрелялки, и когда видела довольное личико сына, высовывающееся из домика на дереве. Когда расписывала достоинства школы, класса и то, как мне понравилась его учительница. Я была рада, что Макс подружился с мальчиками Ньютонов и что с родными Дилана у него установились прочные, дружеские отношения. Но, помимо искренней материнской радости, я испытывала и облегчение: Максу было хорошо, спокойно и благостно, и с каждым часом в душе утверждалась надежда, что, когда я наконец скажу сыну про нас с Диланом, он воспримет эту новость как должное.

Но этого не произошло.

— Пожалуйста, Макс, скажи что-нибудь.

Карие глазёнки неожиданно наполнились слезами.

— Мне надо будет называть его папой? — прошептал он.

— Что ты! — Я притянула сына к себе и крепко обняла. — Что ты, мой хороший, конечно же, нет.

— А почему тогда Эбби так сказала?

— Эбби сказала это неосознанно. Собезьянничала с Лиззи. Наша Эбби, к сожалению, не знает смысла этого слова. — Произнеся это, я сама еле удержалась, чтобы не расплакаться. — В отличие от неё, у тебя папа был, и он навсегда останется в твоём сердце. Дилан же станет тебе другом. Просто теперь он — тот, кто будет любить и защищать нас. Как обычно делают папы.

Я почувствовала, как острые плечики Макса затряслись под моими руками.

— Не плачь, малыш, — успокаивала я его и себя. — Не плачь, всё будет хорошо.

Мы долго лежали на его кровати, и я говорила обо всём, что только приходило в голову: про то, как съездила в Лонгвью, про дедушек, про наш новый дом, про его школу, про Дилана…

В комнате было темно, голова Макса лежала у меня на плече, и я даже не знала, слушает он меня или уже спит, но почему-то проверить это смелости не хватало. Я говорила и говорила, осторожно перебирая его шелковые волосы. Наконец, Макс засопел и, осторожно выскользнув из-под него, я накрыла сына пледом и включила ночник.

Макс нисколько не удивил меня своей реакцией, и почему я так боялась рассказать ему правду? Он был ошеломлён — это и понятно, но неужели я ждала от своего умненького мальчика криков и истерики? Нет, не ждала. Правда, внутренний голос подсказывал, что лучше бы они были. Его спокойствие убивало, и я пообещала себе, что следующие недели буду очень внимательно следить за сыном.

Следующий день Дилан провёл с нами.

Сначала мы вместе отвезли Макса в школу и были очень рады встретить на школьной парковке Джессику. Не желая давать повода для кривотолков, я осталась в машине, поэтому в сопровождении Джессики и мальчиков в класс Макса отвёл Дилан. Ещё утром я провела с сыном беседу, напомнив, что рядом будет Джордж, и сейчас с облегчением смотрела, как Макс весело взбегает на крыльцо в сопровождении новых друзей.

И почему я так боялась за него? Я так привыкла доверять Максу, что мой страх казался сейчас чем-то глупым и даже оскорбительным.

Несмотря на протесты, тем утром Дилан всё-таки повёз меня в клинику.

— Я хочу сам убедиться, что с тобой всё в порядке, — говорил он, пока мне повторно делали томографию и чуть ли не под лупой рассматривали швы на губе.

Я чувствовала вину перед Диланом, поэтому мужественно переносила его чрезмерную опеку.

После больницы мы вернулись домой. Дилан возился с Эбби, пока я составляла список покупок, необходимых для того, чтобы мы как можно скорее переехали в наш новый дом.

Макс немного с опаской ходил по дому, заглядывал во все комнаты. Эбби же не слезала с рук Дилана, беспрестанно крутя по сторонам головой и указывая пальчиком на то, что её заинтересовывало.

— Ты можешь выбрать любую комнату, — сказала я сыну.

Он осмотрел несколько спален, переделанные под детские. Две из них были почти закончены, а одна, самая большая и просторная, пустовала.

— Смотри, какая она огромная! — с энтузиазмом воскликнула я. — Здесь можно разместить все игрушки, да ещё и место останется. Хоть колесом ходи.

Комната имела выход на широкий балкон, окрашенный белой краской, с которого прямо по лестнице можно было попасть во внутренний двор.

— На балконе летом можно будет построить шалаш, или ещё чего-нибудь придумать. Ну, как, нравится?

— Да, мам, здорово, — как-то кисло произнёс Макс. — Но можно мне ту, с картинками.

Эту комнату мы осмотрели первой. Она была ближе всего к лестнице, и окна её выходили на торцевую стену забора, который представлял собой живую изгородь из плотно посаженных туй и можжевельника. В ней было светло из-за обилия встроенных лампочек и яркой аппликации на стенах. Небольшая кровать на высоких ножках, под которыми при желании можно устроить секретный штаб, шкаф для одежды, несколько полок и большой письменный стол — вот и всё её убранство. Но Макс захотел её. И мне кажется, я знаю почему: она больше всех походила на его маленькую спальню в Лонгвью.

Бассейн на цокольном этаже привёл детей в неописуемый восторг.

— А мне можно будет тут плавать? — спросил Макс Дилана.

— Конечно, можно, дружище. Плавай хоть весь день. Но только обязательно под чьим-нибудь присмотром.

— Да я хорошо плаваю, не волнуйся!

— Я в этом нисколько не сомневаюсь, Макс. И всё-таки, маме и мне будет спокойнее, если за тобой кто-нибудь будет присматривать.

— Ну, присматривайте, если вам так хочется, — Макс явно был обижен его недоверием. — Я, между прочим, плаваю с двух лет. Меня папа учил. Он говорил, что рыбак, который не умеет плавать, всё равно что лётчик, который боится летать.

— А ты знаешь, почему я сам сел за штурвал самолёта?

— Почему? — Макс заинтересованно посмотрел на Дилана.

— Потому что очень сильно боялся летать.

— Да ну, шутишь!

— Да-да, именно поэтому, — улыбнулся Дилан. — Чтобы преодолеть свой страх.

— И ты всегда боялся? даже когда был маленький?

— Нет, Макс, когда был маленький, — не боялся. А когда вырос, почему-то начал. Иррациональный страх, знаешь, что такое? Страх, не имеющий под собой никаких оснований.

— Это когда боишься монстров под кроватью, хотя знаешь, что там никого нет?

— Да, точно, — кивнул Дилан. — И чтобы убедиться в этом, ты заглядываешь под кровать, так ведь?

— Ну да, — неуверенно протянул Макс.

— Вот и я решил, что хватит бояться, и заглянул под кровать.

Одевшись, мы вышли на засыпанный снегом большой внутренний двор. Мы с Эбби остались на расчищенной от снега широкой площадке, а Дилан и Макс захотели обойти вокруг дома. Когда они вернулись, сын был мрачнее тучи.

— Сначала мы просто разговаривали, — рассказывал позже Дилан. — Потом Макс спросил, буду ли я жить с вами. Я ответил, что да. Тогда он поинтересовался, где будет моя комната. Я сказал, что у нас с тобой будет общая комната. Он замолчал, а потом спросил: "Ты будешь спать с мамой, как папа?"

— А ты?

— Я ответил: "Полагаю, что да".

— А Макс?

— Ничего не сказал. Прости, но в голову на тот момент ничего путного не пришло.

— Всё в порядке, милый. Так или иначе, но он увидел бы нас вместе. Раз уж мы решили быть честными, то будем честными до конца.

"Как папа", — вот что было важным в вопросе Макса. Одна мысль о том, что кто-то может занять место его отца — где бы то ни было и в чём бы то ни было, — и маленький ёжик показал иголки. Ведь именно то, что Эбби вчера назвала Дилана папой, расстроило его больше всего. Вероятно, Макс до конца не осознал то, что я говорила ему вчера, и, как бы прискорбно это ни было, я понимала, что ещё не раз мне придётся объясняться с сыном.

Но, когда вечером Макс спустился вниз, всё было по-старому: он шутил и смеялся вместе с Диланом и Говардом. Приехавший к вечеру Саймон навсегда стал его кумиром, вызвавшись сразиться в какую-то компьютерную игру.

Школа Максу понравилась. И учительница, и одноклассники — в первую неделю я не слышала от него никаких жалоб.

А вот на следующей я услышала жалобы на него.

Всё изменилось после нашей поездки в Лонгвью.

Как и обещала, в пятницу я повезла детей к отцу. И Дилан, как и обещал, поехал с нами.

— А ему зачем ехать? — нахмурился Макс.

Я снова принялась объяснять, что Дилан теперь всегда будет с нами.

— Мы теперь семья, сынок. А в семье не бывает по-другому.

Макс лишь бросил на меня хмурый взгляд и ничего не ответил.

Это был первый звоночек.

Второй прозвенел, когда Макс проигнорировал приглашение Дилана зайти в кабину пилота, и весь полёт до Келсо просидел в своём кресле, с преувеличенной заинтересованностью изучая последний выпуск любимых комиксов. По-моему, он успел прочесть его раз десять, не меньше, особенно рьяно начиная листать, когда Дилан выходил к нам. В Лонгвью, не забегая домой, Макс отправился к "эм квадрату", и практически все выходные мы его не видели.

Я познакомила Дилана с Марти. Он пришёл к нам в субботу вместе с папой, и мужчины долго сидели в гостиной, попивая пиво и разговаривая, пока я, Ким, Талула и Эбби крутились на кухне, готовя большой субботний обед.

Когда Дилан ненадолго вышел, я отозвала Марти в сторонку.

— Ты видел его?

Имена были не нужны.

— Нет. Он уехал. Сказал матери, что взял отпуск, и укатил куда-то на машине. Вот уже неделю как.

— Я волнуюсь за него.

— Не переживай, — Марти погладил меня по руке. — Парню надо остыть и набраться мужества, чтобы прийти к тебе за прощением. А он придёт. Я уверен.

Я кивнула:

— Я тоже.

— А он, — Марти мотнул головой в сторону, куда ушел Дилан. — Он ведь не поверил тебе, да?

— Нет, — я грустно улыбнулась. — Не поверил ни на секунду.

— Он уже пытался прощупать у меня почву. Спрашивал, что да как.

— А ты?

— А я сказал, что увидел лишь результат. Самого происшествия не видел. Выгораживаю этого маленького засранца, а может, и зря. Надрал бы ему твой Дилан задницу, авось ум бы появился.

— Марти, спасибо тебе. — Не удержавшись, я обняла его.

— Да за что, милая?

— За всё: за то, что понял, что приехал сегодня, за то, что принял Дилана…

— Он хороший парень, Ливи. Серьёзный. Совсем не такой, как Майк.

— Да, — согласилась я с ним, — он другой. И я с ним другая.

Наш долгий и шумный обед перерос в такой же шумный ужин. Позже к нам присоединились Пол, Сандра с Беном и ещё несколько ребят, прознавших, что я приехала вместе с мужем.

Вечеринка была шумной. Дилан нашёл язык со всеми моими друзьями и родными, чему я была очень рада. Я не выпускала его из виду. С чувством, похожим на гордость, я смотрела, как он что-то увлечённо рассказывает парням, как задорно смеётся, превращаясь в мальчишку, как внимательно слушает. Я уже видела Дилана на светском приёме, но сейчас, в маленькой гостиной моего старого дома, под завязку набитого близкими мне людьми, он смотрелся так же органично, как и в огромном зале чикагского отеля, рядом с сильными мира сего.

Да, я гордилась им. Гордилась тем, что этот великолепный мужчина мой. Внимательный, предупредительный, чуткий, заботливый — это всё мой Дилан.

— Люблю тебя, — прошептала я, будто ненароком задев его, когда протискивалась через толпу гостей с целью… а с какой целью? Для меня цель была одна — он. Да, я банально помечала территорию, хотя знала, что здесь никто никогда не позарится на чужое. Во мне разыгралось непреодолимое желание показать, что он со мной. Глупое, дурацкое, совершенно подростковое желание, но сопротивляться ему было сложно.

Он остановил меня, перехватив всего лишь в полудвижении, и я моментально оказалась в его объятиях. Дилан продолжал говорить с Хосе про победу "Сиэтл Мэринерс" в открытом чемпионате, про самый быстрый хоум-ран, который показал один из наших игроков, но его объятия ни на секунду не ослабевали.

От Дилана меня оторвал Макс. Он дёрнул меня за руку. Его мордашка выражала крайнюю степень недовольства.

— Мам, десять часов.

— И чего?

— Эбби уже сто лет, как пора спать, а вы тут гуляете.

— Ну, ляжет попозже, делов-то? Ты никогда не был против наших посиделок, чего вдруг?

— Того. Спать пора, — угрюмо ответил Макс, таща меня за собой на второй этаж.

Искупав Эбби, я уложила дочь в кровать, и Макс решительно выставил меня из комнаты.

— Я сам ей почитаю, — безапелляционно заявил сын.

Едва за мной закрылась дверь, как за ней раздался громкий плач Эбби. Как фурия я влетела в комнату, обнаружив дочь, в истерике колотящей кулачками по бортику своей кроватки, и Макса, красного как рак.

— Неть, неть, — кричала Эбби. — Отстань! Мамааааа!!!

— Что здесь происходит?

Я в растерянности уставилась на детей, полностью дезориентированная их первой в жизни ссорой.

— Качю Дивана, качу, — кричала Эбби.

— Спи давай, — шипел на неё Макс. От злости, с которой он смотрел на сестрёнку, мне стало не по себе.

— Что случилось? — я положила руку на плечо Макса, отвлекая его внимание.

— Вспомнила, что Дилан её не поцеловал.

Чёрт!

— Сейчас я его позову.

— Не надо, и так уснёт.

— Качю, качю, качю-юю, — заверещала Эбби. — А-ааа…

Не обращая внимания на протесты Макса, я вышла из комнаты. На лестнице я громко позвала Дилана. Через секунду он оказался рядом.

— Что случилось, малыш?

— Эбби хочет пожелать тебе спокойной ночи.

Не передать, какой радостью полыхнули его глаза. Но лишь на мгновение — радостный огонь в искрящихся изумрудах погас, сменившись озабоченностью.

— Что такое? — прошептал он, смотря мне в глаза.

— Там Макс. Он…

— Я понял.

Как только Дилан вошёл в спальню, оттуда немедленно вылетел Макс.

Его первая драка в школе произошла через три дня.

На вопрос о её причине сын ответил: "Потому что он приставал". Сначала я приняла это за единичный случай, но, когда ситуация "он приставал" получила продолжение, я забила тревогу.

Успеваемость Макса понизилась. Я списала это на различие школьных программ Сиэтла и Лонгвью, но, когда разобралась в темах, которые изучал Макс, поняла, что ничего сверхъестественного ему не задавали. Он просто "забил" на уроки.

Теперь каждый вечер я просиживала вместе с ним за учебниками, желая, чтобы если не поведением, то оценками Макс снискал к себе доброе отношение учителей. Хотя, чего греха таить, — добрее было некуда.

Я понимала, оттуда растут ноги. Дилан не раз говорил, что Максу нужно время, что нам надо потерпеть, и это обычная реакция для восьмилетнего мальчика. Но я понимала, что не всё так просто. Нежность Дилана ко мне и к Эбби Макса раздражала. В течение дня его настроение менялось по нескольку раз. Сын будто не позволял себе до конца расслабиться, будто собирал силы, чтобы в какой-то момент вспыхнуть. Он мог спокойно возиться с Диланом на заднем дворе, а через пять минут вбегал в дом, хлопнув дверью.

Главным же раздражителем Макса стала Лиззи. Всякое общение с ней заканчивалось скандалом. Повода искать не надо было, достаточно одного присутствия этих двоих в одной комнате. Игрушки, мультики, еда, даже чёртова погода — всё становилось причиной спора.

Почему-то Кэтрин находила эту ситуацию забавной, полагая, что дочери полезно с кем-нибудь побыть в конфликте: "Уж больно сладко ей жилось до появления Макса", — повторяла она, когда я в очередной раз извинялась за его поведение.

Слава Богу, девочка не давала себя в обиду. Характер у Лиззи определённо был мамин. И если Макс выплёскивал на неё своё раздражение, то, по моему мнению, шестилетняя Элизабет Митчелл кое-где специально провоцировала его, получая удовольствие от споров. Да, такого опыта со спокойными и рассудительными мальчиками Ньютонов у неё не было. А Адам и Джордж в свою очередь, всячески пытались помирить скандалистов.

Через некоторое время я поняла, что без чьей-либо помощи мне с Максом не справиться.

Чем больше я говорила с ним, тем сильнее он закрывался. Чем больше Дилан проявлял внимание к нам, тем больше Макс от него отворачивался.

— Он будто одёргивает себя, боится, что подпустит тебя слишком близко, — говорила я Дилану.

Он обнимал меня, утешая и в который раз повторяя, что всё наладится и что нужно время.

Время… Почему-то мне казалось, что сейчас оно не было нашим союзником.

Пасхальные каникулы, выпавшие в этот раз на предпоследнюю неделю апреля, внушили надежду, что всё ещё можно исправить.

Дилан предложил провести их на море, и я с радостью согласилась. Белая вилла, полная света и тепла, — место, где мы познакомились — перспектива пожить неделю в курортном раю очень меня вдохновила. Дилан предложил собрать большую компанию, и в следующий приезд в Лонгвью пригласил погостить туда Ким и мальчиков.

Макс сначала отнёсся к поездке без энтузиазма, но, когда узнал, что едет "эм квадрат", обрадовался и, так же как и я, считал дни до поездки.

Компания собралась внушительная, нам пришлось лететь регулярным рейсом. Для Майка и Марка Джонсов это был первый полёт — не считая их короткого перелёта до Сиэтла, — и, в отличие от остальных ребятишек, они спокойно сидели в своих креслах, практически безотрывно таращась в иллюминатор. Остальные бегал по просторному салону бизнес-класса, и никакие увещевания не помогали успокоить расшалившихся мальчишек.

Девочки от них не отставали.

— Господи, во что мы ввязались, — смеялась Ким, потягивая предложенное стюардессой шампанское.

— Успокаивает одно: они практически всё время будут проводить вне дома. А там последим за ними по очереди.

Ким сразу же нашла общий язык и с Кэтрин, и с Джессикой, и даже с решившей в последний момент присоединиться к нашей компании Фиби.

Фиби.

Сложилось впечатление, что сестра Дилана меня избегает. Несколько раз я предлагала вместе пообедать, но Фиби всегда ссылалась на неотложные дела. Это был вежливый, обоснованный, но отказ. В те моменты, когда мы встречались у Эллен, или же они вместе с Джейсоном и малышкой Эшли приезжали к нам, Фиби никогда не оставалась со мной наедине.

Эшли была её копия: маленький эльф с огромными, фиалковыми глазами, доставшимися ей по наследству от отца. Она уже вовсю ползала, пыталась встать на пухленькие ножки и при этом очень забавно сердилась, когда, не удержавшись, плюхалась на попку. Если Лиззи считала Эбби своей куклой, то та в свою очередь, точно так же относилась к Эшли. Вместе с Кэти они ползали за ней, являя собой такую уморительную картину, что никто не мог удержаться от смеха. Эшли ловко перебирала пухленькими ручками и ножками, нередко удирая от старших подружек, отвыкших от ползания.

Сейчас все они сидели у нас на руках, утомлённые долгим перелётом. Почувствовав, что я смотрю на неё, Фиби повернула голову и, встретившись со мной взглядом, смущённо улыбнулась. Нет, мне определённо надо было с ней поговорить. Я решила обязательно найти на это время, даже если для этого придётся запереть Фиби в комнате.

Но за те дни, что мы пробыли здесь, мне так и не удалось сделать это.

Всё время было отдано детям — моим и чужим, а также их родителям.

Кэтрин с нескрываемым удовольствием передала мне заботу о доме и его гостях.

— Наконец-то я здесь в качестве гостьи, — то и дело повторяла она, сидя в шезлонге и с удовольствием попивая клубничную маргариту.

А я очень уставала. И физически, и эмоционально.

Макс с головой погрузился в новые впечатления и забавы, коих здесь было предостаточно. Бассейн, океан, мягкий белый песок, из которого так здорово было строить замки — всё было вновь, всё было интересно, и совершенно не хотелось тратить время на плохое настроение. Конечно, это радовало, но напряжение двух месяцев давало о себе знать: я плохо ела, плохо спала, периодически меня подташнивало. Постоянное чувство тревоги, ожидание чего-то неизбежного сводило с ума.

И только Дилан — мой родной, мой единственный — мог меня успокоить. Только в его объятиях я могла расслабиться. Только слыша звуки его голоса, чувствуя его прикосновения, я отпускала себя, не желая ничего, кроме его рук, губ и ласк.

Но вот уже третий день, как он улетел в Сиэтл. Какие-то важные бумаги, какой-то очередной многомиллионный контракт, какая-то незапланированная, но обязательная встреча — их всегда было много, и они всегда будут — это я уже поняла за нашу недолгую совместную жизнь.

Сказать, что я была расстроена, — не сказать ничего. Сказать, что он был расстроен из-за того, что придётся оставить нас…

— Я вернусь сразу же, родная. Ты не успеешь соскучиться.

— Неужели никто, кроме тебя, не способен сделать это? У вас же куча отделов, страшно сказать, сколько сотрудников, а ты должен прерывать свой отпуск и лететь разбираться с делами. Многомиллионная корпорация, а бумаги подписать некому!

Я знала всю беспочвенность своих претензий, знала, что не надо бы говорить эти слова Дилану, как знала и то, что ими только лишь усугубляю его состояние.

— Именно потому, что многомиллионная, Лив, — улыбнулся он мне, поднимая за подбородок моё лицо и легко целуя. — Пожалуйста, не расстраивайся, малыш. Лучше выспись хорошенько за эти дни. Вернусь, спать не дам.

— Угрожаешь?

— Предупреждаю.

* * *

Погода испортилась окончательно: ветер нагнал тучи, и холодные укусы брызг от накатывающих на берег волн быстро согнали нас с песка.

Возвращаясь домой, ни я, ни Макс не проронили ни слова. Я плелась за сыном, едва переставляя ноги от внезапно накатившей усталости. Меня опять подташнивало.

Неожиданно Макс замер посреди дорожки. Я чуть на него не налетела.

— Что ты…

Подняв голову, я увидела на всех парах летящую к нам Ким. Побледневшая, глаза широко открыты, губы сжаты в тугую линию — отчего-то при виде её я судорожно вцепилась в плечи Макса.

— Что? — только и выдохнула я, когда она оказалась ближе.

— Ты только не волнуйся! Там позвонили. Саймон уже возвращается. Он… там… — Ким задыхалась от бега.

— Что? Да говори ты толком! — крикнула я, ощутив, как под холодными тисками страха леденеет сердце.

— Звонили из Сиэтла. Там… там Дилан.

Сердце понеслось вскачь. Его сумасшедшее биение ощущалось в горле. Я испугалась, что оно может выскочить через рот.

— Что с Диланом?

— Лив, ты только не волнуйся. — Ким побледнела.

— Я уже поняла, что не должна волноваться. Говори дальше.

— Что-то случилось с самолётом. Пока ничего не известно.

— Ма-ам? — Вихрастая головка Макса повернулась ко мне. Карие глазёнки-блюдца смотрели с тревогой.

Взяв сына за руку, я быстро повела его к дому.

— Ливи, — Ким не отставала ни на шаг, всё время заглядывая мне в лицо. — Ливи, пожалуйста…

— Ма-ам? Мама? — как заведённый твердил Макс. — Что там, ма-ам?

— Не знаю, сынок. Идём.

Обычно сдержанный Говард Митчелл с телефоном в руках метался по Закатной комнате. Эллен — всегда спокойная Эллен! — смертельно бледная, обхватив себя за плечи, безотрывно следила за мужем.

— Как это вы ничего не знаете? — кричал в трубку отец Дилана. — А кто знает? Соедините меня с этим человеком. Нет. Нет, такой ответ меня не устраивает. Я хочу знать, что произошло! Немедленно, вы слышите? Плевать, что это не в вашей компетенции. Я перезвоню, у меня вторая линия. — Взглянув на экран, Говард подобрался и заговорил немного спокойнее: — Ты на месте? Как, не пускают? Ясно. Оттуда ничего не видно? Ах…да, я понял. Сделаю несколько звонков. Тебя пропустят. Оставайся на связи. Постарайся хоть что-нибудь разузнать, Джей.

Убрав трубку от уха, Говард устало провёл рукой по лицу.

— Что там? — простонала Эллен.

— Джейсон уже там. Служба безопасности на поле никого не пускает. Он видел дым.

— Господи!

Отпустив руку Макса, я вышла вперёд.

— Объясните, наконец, что происходит?

Родители Дилана растерянно посмотрели в нашу сторону — будто вспоминая, кто мы такие и что здесь делаем. Эллен неожиданно покачнулась. Говард тотчас бросился к жене и заключил её в объятия. Эллен прильнула к нему с видимым облегчением и заплакала.

Я взмолилась:

— Говард, прошу вас!

— В аэропорту Такомы внештатная ситуация. — Он говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Пока непонятно, о каком именно рейсе идёт речь. На это время было запланировано несколько вылетов, в том числе у Дилана.

Говард запнулся. Температура в комнате неожиданно упала градусов на двадцать.

— Его телефон выключен, у других членов экипажа тоже. Я сделал несколько звонков, но никто ничего не знает. Джейсон уже на месте. Он видел дым и машины скорой помощи. Ближе никого не пускают. Всё усложняют плохие погодные условия. В Сиэтле ливень. Милая, милая, — обратился он к жене, — успокойся. Я позвоню Остину. Если надо подключить сенат штата. Джейсона пропустят на поле, мы это сделаем.

По мере того, как Говард говорил, мой мозг лихорадочно соображал, выуживая нужную информацию.

— Это не его самолёт, — убеждённо сказала я. — Мы говорили утром. Дилан прилетит завтра.

— Слава богу, — выдохнула за моей спиной Ким.

Только сейчас я вспомнила о ней и о Максе.

— Отведи его наверх, — обернулась я к подруге.

— Нет, — перепуганный Макс решительно был настроен остаться.

— Иди, — твёрдо сказала я и чуть мягче добавила: — Иди, малыш. Проведай, как там Эбби. Я скоро к вам поднимусь.

— Пойдём-ка, дорогой.

Ким взяла Макса за руку и, проходя мимо, сочувственно прошептала: "Держись!"

Эллен отняла заплаканное лицо от груди мужа.

— Это правда, Лив?

— Правда. В Сиэтле постоянно идёт дождь. Дилан сказал, что завтра весь день будет просыхать у бассейна. Хотя, похоже, и у нас погода портится.

Сквозь открытые французские двери Закатной комнаты ветер парусами раздувал шелковые занавеси. Повеяло холодом, как обычно бывает при грозе.

Несколько лет назад Дилан заставил пилотов лететь через бурю. Вряд ли он стал бы делать это сейчас, рискуя собой и жизнью экипажа. Я всегда умоляла его беречь себя, переживала, когда по служебной необходимости мужу предстояли долгие перелёты.

К сожалению, не всё шло так, как мы задумывали, и каждый раз сопровождать Дилана в поездках не получалось. Дом, работа в фонде, а главное, дети — всё это держало меня в Сиэтле. Всего лишь пару раз я присоединилась к нему, и в последнюю совместную поездку в Чикаго мы провели незабываемую ночь в "нашем" номере.

Когда в середине марта мужу пришлось на неделю лететь в Японию, я осталась дома: Эбби подхватила насморк. Перепуганный Дилан тогда вовсе хотел отказаться от поездки.

— Да успокойся ты, ради Бога, — смеялась я. — Ну, подумаешь, расчихалась! Вот если бы кашель — тогда можно поволноваться. А насморк! Побегала по лужам — вот и результат.

— Я уволю эту нерадивую няню! — сердился муж. — Как можно было недосмотреть за ребёнком, когда это единственная твоя обязанность.

— Даже у самых ревностных мам дети болеют. Чем меньше ребёнок, тем острее реагируешь на каждый его чих.

Тогда у нас состоялся долгий разговор, в котором Дилан признался в сокровенном.

— Я очень счастлив, что вы у меня есть, — говорил он. — Счастлив с тобой, Эбби, Максом. Но у меня чувство, будто я пришёл на всё готовое. Это не я забрал вас в свою жизнь, а вы позволили мне разделить вашу.

Я пыталась возражать, но Дилан меня остановил:

— Нет, Лив, послушай. То, что касается твоей жизни с Майклом — об этом я даже говорить не должен. Ты и Макс — вы навсегда принадлежите ему. Но Эбби, она… она моя, — Дилан тяжело вздохнул, и я с горечью отметила, как хмурится его ровный лоб. — Как бы я хотел увидеть тебя беременной. Дотронуться до твоего живота, почувствовать, как толкается наш ребёнок. Я бы сам отвёз тебя в больницу и мерил шагами коридор, пока ты рожаешь. Или, если бы ты позволила, я был бы рядом, держал тебя за руку, дышал вместе с тобой. Я бы услышал первый крик дочери, взял бы её на руки и никогда больше не отпускал.

К тому моменту я уже плакала, и Дилану пришлось долго меня успокаивать.

— Не надо жалеть о том, что мы сделали или не сделали, малыш. И я ошибся в том, что не стал искать тебя, что допустил для нас годы одиночества. Мы вместе и можем всё исправить. Может, не сейчас, может, не сразу, но я хочу ещё детей, жизнь моя. Наших детей. Очень хочу.

— Да, любимый, — я потянулась к его губам. — Да. Да! Да!!!

После этого разговора я прекратила пить гормональные таблетки.

Я хотела малыша. Дилан будет великолепным отцом. Он уже великолепный отец, несмотря на сложности с Максом. Когда сын забывался, я с удовольствием наблюдала, как они открываются друг другу. Если бы Макс позволил, Дилан стал бы емулучшим другом. А он в свою очередь неоднократно убеждал меня, что всегда будет считать Макса сыном.

Что касается его отношений с Эбби — они были идеальными. После того памятного вечера, она больше не называла его папой. Я знала, что Дилан был бы этому счастлив, но пока он оставался для дочери "Диваном" и "плинцем".

Принц нещадно баловал свою принцессу. Куклы, мягкие игрушки, книги — всё это оседало в её комнате, да и не только в ней, грозя погрести под собой весь дом. Я хотела вмешаться, но ради Дилан не стала: поистине с благоговейной радостью он наслаждался своим неожиданным отцовством.

В выходные мы всегда куда-нибудь выбирались — в зоопарк, кино, в гости или просто на прогулку. Субботнее утро так и начиналось — с построения планов на день. Макс в основном отмалчивался, но, как и любой ребёнок, через некоторое время поддавался общему энтузиазму. У нас была настоящая семья, и, как и все счастливые люди, мы и думать забыли о том, что когда-то было иначе.

Нервозность, головные боли, отсутствие сна и тошноту можно было списать на моральное напряжение и усталость. Но сегодня утром, посмотрев на себя в зеркало, я испытала чувство дежавю. Бледная, растрёпанная, с синяками под лихорадочно горящими глазами и сухими, обветренными губами — до этого момента минут десять меня выворачивало наизнанку. Я налила стакан воды и, выпив её, немного постояла, гадая, попросится он у меня назад или нет. Попросился.

Неужели, пришло время вспомнить, как это — быть беременной. Я боялась загадывать.

Умывшись, я спустилась на первый этаж и, достав из холодильника бутылку молока, медленными глотками его выпила. Минут пять пришлось посидеть, чтобы удостовериться, что молоко останется в моём желудке. Затем я взяла ключи от машины и вышла на улицу.

Через час я сидела на кровати и, поджав ноги, изучала содержимое упаковок теста на беременность. Они были разные: и экспресс, и более детальные, — но, чёрт, писать мне не хотелось.

Лишь пару часов спустя я поднялась наверх, чтобы спокойно сделать тест. Именно от этого занятия меня отвлёк Майки Джонс.

* * *

Говард ушёл, оставив нас с Эллен одних.

Я успокаивала мать Дилана, а на сердце было неспокойно. Почему молчат телефоны? Почему не звонит Дилан? Больше всего пугал увиденный Джейсоном дым. Что горело? Самолёт? Об этом даже подумать нельзя без содрогания, не то что представить. Но, с другой стороны, если случилось что-то непредвиденное, какая-то поломка, хорошо, что это произошло на земле, а не в воздухе.

Через несколько минут пришла Фиби. Информация от Ким была скудна, и мы быстро ввели её в курс дела. Фиби побледнела, но быстро взяла себя в руки, и так же, как и я, принялась горячо успокаивать мать. Было принято решение не паниковать раньше времени.

Говард вернулся с новостями — ему удалось добиться для Джейсона разрешения пройти на лётное поле. Более того, для расследования происшествия там уже находится окружной прокурор — близкий друг Митчеллов. Теперь мы вчетвером в абсолютной тишине сидели в комнате, вздрагивая при каждом телефонном звонке.

Когда наконец позвонил Джейсон, Говард по просьбе Эллен включил громкую связь. Сквозь шум ветра мы услышали взволнованный голос Джея.

— Пожарные закончили тушить самолёт. Вернее то, что от него осталось. Видно, что перед пожаром он развалился на несколько частей. Что случилось, пока трудно сказать. Очевидцы говорят, они уже брали разгон, как машину неожиданно повело в сторону. Самолёт съехал с полосы, упал на крыло. Его начало крутить вокруг своей оси. Крылья лежат в метрах пятистах друг от друга. — Джейсон на мгновение замолчал. — Говард, это наша "сесна".

Мы слушали, затаив дыхание, боясь пропустить хоть одно слово. Как только Джейсон произнёс последнюю фразу, ноги перестали меня держать. Я тяжело опустилась на диван.

Господи!

— Кабины пилотов нет, — продолжал Джейсон. — Не могу её разглядеть. "Скорые" приехали быстро. Пострадавшие уже в больницах. Сколько их — никто не знает. Как сильно пострадали люди — тоже. Сейчас выясняем, куда именно их отвезли. Скорее всего, в ближайшие госпитали. Если понадобится перевод в профильные клиники, мы предоставим реанимобили. Они будут дежурить круглосуточно. Ко мне идёт Дженингсон. И, Говард, — голос Джейсона стал тише, и мы инстинктивно подались вперёд. — Выключите, пожалуйста, громкую связь.

Но Говард не успел. Прежде, чем он нажал нужную кнопку, все услышали последнюю фразу, которая повергла всех в шок:

— Хочу, чтобы вы знали: подтвердилась информация об одном погибшем.

Продолжая говорить с Джейсоном, отец Дилана вышел из комнаты.

Эллен медленно начала оседать на пол. Фиби подскочила к матери.

— Мамочка, мамочка, не надо!

Её голос доносился до меня, словно через вату. Немигающим взглядом я следила за тем, как Фиби подводит Эллен к креслу, как осторожно помогает сесть; как бежит к стеклянному столику и наливает из хрустального графина виски.

— Мамочка, выпей.

Кровь стучала в висках, вызывая в голове адскую боль. Второй раз за день я испытала чувство дежавю. Знакомый ужас сковал сердце. Знакомая боль принялась раздирать грудь. Но в этот раз я смогла сдержаться от крика, лишь до крови закусив губу.

Закрыв лицо руками, я мотала головой, не в силах поверить в происходящее.

"Это не может быть правдой. Он не мог быть там. Он не должен быть там. Он не должен сегодня лететь. Он прилетит завтра. Он не был в том самолёте. Это не его самолёт. Джейсон ошибся"

Моё сердце кричало эти слова, а разум… разум говорил, что ошибиться Джейсон не мог. И если самолёт взлетал, то Дилан был там. Без Дилана он бы не полетел.

Дилан там был. Он был там. Был.

— Нет!

Решение было принято мгновенно.

Я поднялась в спальню, взяла сумочку и бросила в неё документы и кошелёк. Из шкафа я достала парусиновую парку с капюшоном и пару удобных кроссовок. Переобуваясь, я заметила лежащую на полу коробочку с тестом. К горлу подступил комок: ещё пару часов назад я трепетно брала её с аптечной полки, искренне надеясь, чтобы мои подозрения оказались правдой. "Маленький мой, если ты уже во мне, пожалуйста, прости маму, что пока она не может о тебе думать. Сейчас все мысли о твоём папе. Я нужна ему. Мы все нужны ему. Особенно, ты".

Мгновенно вымокнув под начавшимся ливнем, я пробежала через двор и оказалась в гараже. Единственные ключи, которые мне удалось найти, принадлежали чёрному представительскому "линкольну".

С возрастающим раздражением я наблюдала, как медленно поднимаются автоматические гаражные ворота.

— Ну давай же, давай, твою мать. Открывайся, ну же!

Как только они поднялись на достаточную высоту, я вдавила педаль в пол.

Фиби едва успела отскочить в сторону.

Я ударила по тормозам и опустила окно.

— Что ты здесь делаешь?

— Папа позвонил Саймону. Он уже в аэропорту. Самолёт через два часа. Пожалуйста, останься, Лив!

— Есть новости от Джейсона? — Её последнюю просьбу я пропустила мимо ушей.

— Нет, он не звонил. Папа остался с мамой. Ей очень плохо. Пожалуйста, не уезжай. Лив.

— Там мой муж, Фиби, — отчеканила я. — Ты бы осталась, если бы это касалось твоего Джейсона?

— Нет, но…

— Не своди глаз с моих детей. И позвони Саймону: пусть встретит меня в аэропорту.

— Лив, прошу тебя!

Но я уже её не слышала.

Обрушившийся на город ливень заставил машины двигаться с черепашьей скоростью. Я легко обгоняла их, обдавая потоками воды из собирающихся на дороге луж. Дворники работали беспрестанно, но я не сбавляла скорости. Чёрной стрелой я пролетала сквозь город, нарушая все мыслимые правила движения и скоростной режим. Только красный свет меня останавливал. Я вслух уговаривала каждый светофор быстрей переключаться на зелёный и ругалась, когда нерадивые водители при этом не сразу срывались с места.

Аэропорт находился в стороне от города — десять миль по широкой извилистой дороге. Когда я выехала на трассу, где не надо было смотреть на знаки и отвлекаться на светофоры, мои мысли вернулись к последним словам Джейсона.

"Подтвердилась информация об одном погибшем".

Кто-то из пилотов?

Ретт? Весельчак и балагур, любитель крепких словечек и страстный болельщик "Мэринерс".

Кевин? Недавно у него родился третий ребёнок. Дилан предложил ему отпуск, но парень отказался. Сказал, что помощников в доме предостаточно — и мать жены, и его мать, и тётки. Для Кевина каждый полёт был как выходной.

Стюардессы?

Неужели, Джейн? Прекрасная Джейн — любимица Эбби.

Или Мэри Энн — наша вторая стюардесса: серьёзная, рассудительная девушка. Недавно вышла замуж за своего одноклассника, который добивался её почти десять лет.

Кто-то из них, или… При одной только мысли, что им может оказаться Дилан, горло сдавил спазм.

Нет, нет и нет!

— Нет, — крикнула я и ударила по рулю.

Послышался предупредительный сигнал. Малолитражка, которую я обгоняла, испуганно шарахнулась в сторону.

— Нет, только не он, Господи! Только не он. Не делай этого со мной, пожалуйста. Я не смогу больше. Я не вынесу этого снова!

Слёзы застилали глаза, и я уже не знала, из-за них или из-за непрекращающегося дождя практически перестала видеть дорогу.

… он возник ниоткуда. Огромный рефрижератор начал обгон, гудком предупредив о маневре. Серая масса закрыла собой всю левую сторону, и я, как та маленькая машинка пару минут назад, инстинктивно вильнула рулём, уходя вправо. Затем меня обдало брызгами, окатив по самую крышу, и на несколько мгновений я перестала что-либо видеть. Скорость была более шестидесяти миль. Неожиданно я увидела знак сужения дороги и, чтобы не врезаться в отбойник, резко вывернула руль влево. Машину повело.

В какой-то момент показалось, что я смогу справиться с управлением, но амплитуда заноса была слишком большая. Пару раз вильнув по дороге, я зацепила обочину.

В следующее мгновение машина уже летела с насыпи вниз, пробив дорожное ограждение.

Падение было практически вертикальным. Крепко зажмурившись и лихорадочно вцепившись руками в руль, я сжалась в ожидании удара. Он последовал через секунду. "Линкольн" врезался в землю. Голова дёрнулась вперёд, а затем всем корпусом меня отбросило назад. Я открыла глаза. Лобовое стекло осталось на земле. Меня мотнуло в сторону, левый локоть полетел в боковое стекло. Острая боль пронзила руку от кисти до ключицы. Затем последовали ещё два удара — сработали подушки безопасности. Передняя сломала мне нос и пару рёбер, выбивая из лёгких остатки воздуха. В следующее мгновенье я почувствовала, что вишу вниз головой. Машина продолжала двигаться, но теперь по инерции скользя по мокрой земле на крыше. Последовал ещё один удар, и, врезавшись в дерево, "линкольн" наконец остановился.

Я повисла на ремне безопасности, чётко понимая, что в сознании пробуду недолго. Грудь, рука, голова — всё жгло огнём. От боли я закричала, и этим криком лишила себя последних сил. Сознание начало ускользать.

Моя последняя мысль была о Дилане, детях и нерождённом малыше.

— Простите, — прошептала я в темноту, которая через мгновение окончательно меня поглотила.