Soundtrack — Where Are You by Londonbeat

Сильный ветер нёс дождевые капли параллельно земле. Выругавшись, я закрыл бесполезный зонт, как до этого сделал Ретт. Он шагал рядом. Его тёмно-синий плащ вымок, вода стекала по козырьку форменной фуражки двумя тонкими ручейками. Мы шли из ангара, где стоял наш самолёт, в сторону аэропорта и спорили.

— Знаешь, это даже не смешно, — горячился Ретт. — Ты ставишь под сомнение моё мастерство пилота.

— Я не буду рисковать ни тобой, ни кем-либо из команды, — спокойно объяснял я.

— Мы летали и не в таких условиях. Что такое грёбаный ливень с нашими-то двигателями — ерунда, лёгкий душик. Ну потрясёт немного, что с того?

— Нет, Ретт. Я сказал — нет. Полечу на регулярном рейсе. Для большой авиации небо пока открыто. Вылетай, как только позволят погодные условия, — не рискуй.

— Ты превращаешься в своего отца. Говард иногда излишне, гхм, осторожничает. Раньше ты был куда рисковее, дружище.

— Потом что раньше у меня не было жены и двоих детей. Это накладывает определённые обязательства.

— Никогда не думал, что услышу, как Дилан Митчелл рассуждает о каких бы то ни было обязательствах. — Ретт по-дружески ткнул меня плечом. — Ты не думай, мне нравится Лив, но она крепко держит тебя за яйца.

— Что есть, то есть, — засмеялся я. — И я вовсе не возражаю.

— Посмотрим, что ты скажешь года через два-три.

Спустя час, сидя в комфортабельном кресле бизнес-класса "Боинга", я думал о том, что сказал Ретт. У меня не было желания что-либо доказывать себе или Лив. Не было желания скрывать, юлить и недоговаривать. Высшая привилегия взаимной любви — обоюдное доверие. В этом заключалась наша сила перед всем миром. Но это же делало нас уязвимыми. Я больше не мог позволить себе принимать единоличные решения, совершать необдуманные поступки и, срываясь, лететь на другой край земли в погоне за сомнительным удовольствием. Теперь у меня были жена и дети.

Сын и дочь.

Я никогда не относился к Максу по-другому. Он был плотью и кровью женщины, без которой я не мыслил своего существования. Она была моей женой, соответственно он был моим сыном, и никак иначе.

Конечно, трудности присутствовали. Я видел, как переживала Лив. Видел, как Макс не прекращает отстаивать роль главы семьи, возложенную на себя после смерти отца. Он не принимал меня не только из-за детской ревности, и я это понимал. Нельзя много ждать от пятилетнего мальчишки, но в том, что для матери и сестры он стал опорой, была заслуга родителей. У Лив с Майклом Вудом получился отличный сын.

Наша же дочь… Господи, я до сих пор не мог привыкнуть к этому словосочетанию "наша дочь". Наша девочка, наша малышка, наша красавица — Эбби. Я не мог насмотреться на неё, не мог надышаться. Если она будет самым избалованным ребёнком в мире, мне всё равно — я дам ей и Максу всё, что имею, и даже больше.

Всякий раз беря её на руки, я чувствую, что моё сердце готово выпрыгнуть из груди от счастья. Я держу в руках половинку себя. Половинку своей Лив. Она так на неё похожа, хотя все твердят обратное. Да, у нас с Эбби одинаковый цвет глаз, её бронзовые кудряшки сразу выдают в ней мою дочь, но я вижу в ней Лив. В том, как она смотрит; её движения, выражение лица, когда она над чем-то задумывается. В том, как она встряхивает головой, как закусывает губку, силясь не расплакаться, когда её что-то расстраивает.

Первый раз, когда она заплакала, я испугался. До сих пор её слёзы вызывают у меня чувство растерянности. Втайне от Лив я приходил ночью в детскую и смотрел, как спит моя девочка; прислушивался к её дыханию. Мне всё время хотелось смотреть на неё, хотелось держать на руках. Я понимаю, что это сумасшествие, но, похоже, моя зависимость от Лив каким-то образом распространилась и на Эбби: каждый раз, когда дочь обнимает меня, я умираю от нежности. Всякий раз, когда меня обнимает её мать, я возрождаюсь.

Раньше я, не задумываясь, согласился бы на предложение Ретта. Сколько их было — рискованных полётов, бесшабашных спусков по чёрным трассам заснеженных склонов, гонкам на предельной скорости по треку и за ним. Больше я не мог себе этого позволить. Да и не хотел. Мне нельзя было рисковать собой, потому что себе я уже не принадлежал. Утром я пообещал Лив прилететь на следующий день. Разговаривая со мной, её голос звучал преувеличенно бодро, но в конце она сорвалась и всхлипнула.

— Милый, я так по тебе соскучилась.

— И я, жизнь моя. Завтра в это же время мы будем вместе, обещаю.

— Я встречу тебя в аэропорту. И это не обсуждается, — сердито закончила она.

Я засмеялся:

— Люблю тебя. И это тоже не обсуждается.

Ещё до того, как попрощался, я знал, что ещё одной ночи врозь у нас не будет.

Я не мог сдержать улыбки, представляя её реакцию на моё появление. Наверняка, забыв обо всём, Лив бросится мне на шею и, не обращая ни на кого внимания, подарит долгий поцелуй. Позже она обязательно покраснеет и засмущается, но я больше её не отпущу. Я буду целовать её до тех пор, пока мы не начнём задыхаться. Она непременно засмеётся и назовёт меня сумасшедшим.

Я снова улыбнулся. Сидящий через проход мужчина поймал мой расслабленный взгляд и подмигнул.

— Понимаю. Каникулы на побережье. Нет ничего приятнее солнца, местной текилы и маленьких сеньорит из местных баров.

Одутловатое лицо с тёмными мешками под глазами выдавало любителя выпить. Одет мой сосед был во всё белое — от пиджака, до ботинок, что при грузной фигуре делало его похожим на огромный сугроб. Он промокнул шею белоснежным платком и наклонился ко мне:

— Для них такие, как мы, — лакомые кусочки. Здесь можно и повыбирать. Могу рассказать, где найти самых горячих девочек.

— Спасибо. Я женат.

Мужчина затрясся в беззвучном смехе.

— Так и я, парень. И я. Но разве это что-то меняет?

— Для меня — да, — отрезал я, дав понять собеседнику, что разговор закончен.

Неужели наступят времена, когда наши чувства притупятся, и я уже не буду так остро реагировать на Лив? Неужели и мы превратимся в одну из этих пар, развлекающихся поодиночке?

Нет. Я отчётливо помню, как даже в самых смелых мечтах не представлял её рядом. Когда мысль о том, чтобы увидеть её хоть на мгновение, хоть издали, преследовала меня месяцами. Любовь — это доверие. Но было кое-что, о чём я никогда бы не рассказал своей жене. И это был не вопрос доверия, речь шла о её душевном спокойствии: Лив до сих пор остро реагирует на всё, что касается времени, прошедшего после смерти Майкла. Она чувствует вину за то, что скрывала Эбби. Мои слова о том, что я виноват не меньше, не разыскивая их, служили слабым утешением.

Как я мог, не боясь расстроить любимую, признаться, что несколько раз с полдороги разворачивал машину. Что, выезжая на рулевую дорожку лётного поля, с силой отрывал руки от штурвала. Что едва не убил собственного брата, когда в рассказе о встрече с Майклом он не сказал о ней ни слова. Что часто ловил себя за тем, что выискиваю её номер в списке контактов. Хотя, кого я обманывал, — я знал его наизусть уже с той минуты, как нашёл случайно оставленный телефон Фиби и просмотрел список последних вызовов. Я мог часами сидеть, смотря на её имя, горящее на экране.

Лив. Моя Лив.

Что с тобой? Как ты? Справляешься ли? Тревога, помноженная на бесконечную нежность, съедала меня. Закрыв глаза, я вспоминал маленькую фигурку, стоящую в холле отеля, обречённый взгляд, полный невысказанной боли. Больше всего на свете я мечтал стереть с её лица выражение отчаяния, когда она смотрела на меня в последний раз и, оттягивая неизбежный момент прощания, держала свою руку в моей. Думать о том, что всё могло быть иначе, встреться мы в другое время и в другом месте, было равносильно пытке. Хотел ли я, чтобы Лив раз за разом переживала это чувство? Хотел ли окончательно сломать её? Ответ был очевиден. Я в очередной раз убирал палец с клавиши вызова, но полностью заряженный аккумулятор телефона стал для меня навязчивой идеей.

Никогда я не расскажу своей жене, что помню каждое мгновение того утра. Я видел, как они с Майклом прощались с моими родными. Видел, как садились в такси. Видел, как украдкой ото всех Лив поглядывала на центральный вход, будто чувствуя, что я смотрю на неё. Я ловил эти последние секунды нашей, пусть не очевидной, но близости.

Проводив взглядом отъезжающее от отеля такси, я подошёл к стойке регистрации и, протянув кредитную карту, назвал цифры её номера.

— Простите, сэр, но он только что освободился. Нужно время, чтобы привести его в порядок.

— Не нужно. Оттуда только что выехали мои друзья. Номер мне понравился. Я хотел бы оставить его за собой.

В подтверждение серьёзности своих намерений я достал из нагрудного кармана предварительно свёрнутую купюру и, накрыв ладонью, по отполированной поверхности стойки пододвинул её администратору.

— Вообще-то у нас так не принято, — проговорил он. Скорость, с которой купюра исчезла в его руке, доказывала обратное.

Я саркастически поднял бровь и протянул кредитку. Взяв её, парень быстро провёл карточкой по терминалу.

— Вот ваш ключ, сэр.

— Спасибо.

Я никогда не расскажу Лив, как стоял посреди номера, таращась на смятую постель и вспоминая, что мы делали в ней прошлой ночью. Как, зайдя в ванную комнату, я нашёл её белый халат, в спешке брошенный на пол. Не расскажу, что не смог сдержать стона, когда, подняв его и поднеся к лицу, почувствовал её запах. Я боялся напугать её рассказом о том, что, вернувшись в спальню, лёг на смятую подушку, которая ещё хранила отпечаток её головы и провёл так весь день в обнимку с чёртовым халатом.

Уходя, я, словно маньяк, обыскал номер. Я хотел найти что-нибудь, что будет напоминать мне о Лив. В одном из ящиков комода я обнаружил пакет с моей рубашкой.

"Это не очень удобно. Я всё-таки замужем".

Рубашка и халат до сих пор хранились в моей городской квартире. Не думаю, что когда-нибудь смогу от них избавиться.

Встретить её через два года в том госпитале, стало для меня полной неожиданностью. Поддавшись на уговоры матери, я в последний момент согласился возглавить делегацию нашего благотворительного фонда. Лив знает, что, не справившись со своими чувствами, я сбежал от неё, как последний трус. Но я не сказал ей, что следующие два часа провёл в машине, безотрывно следя за центральным входом.

Когда Лив с сыном вышла из больницы в компании моей матери, я испытал шок. К тому моменту я уже отказался от надежды когда-либо увидеть её снова, но вот она стоит передо мной и её по-дружески целует моя мать. Что за жестокую шутку в очередной раз сыграла со мной судьба? Необходимо было в тот же вечер поехать к родителям и потребовать у мамы ответа. Вместо этого я напился.

****~

— Ну и погодка, чтоб её. — Темнокожий водитель такси поймал мой взгляд в зеркале дальнего вида и сочувственно покачал головой. — Если вы приехали отдыхать, мистер, то время для этого не самое подходящее. По радио сказали, циклон накрыл всё западное побережье минимум суток на пять.

Я посмотрел в сторону океана. В сплошной завесе дождя он полностью сливался с небом. Ураганный ветер гнул упругие пальмы к земле. При выезде на открытые участки трассы машину ощутимо бросало в сторону.

Через пару миль мы увидели огни впереди идущих автомобилей. Ещё через одну движение и вовсе остановилось.

— Похоже, авария. — Вытянув голову, водитель силился рассмотреть, что происходит впереди. — Точно! Вижу полицейские машины.

Достав из кармана телефон, он заорал в трубку:

— Бобби, на шоссе авария. А, ты уже там! И надолго это? Понятно. А чего случилось-то? Ни хрена себе! Живые есть? О! Красивая? Ну всё, всё, отваливаю.

Парень засмеялся и, убрал телефон от уха, повернулся ко мне.

— Бобби — мой кузен — полицейский. Какая-то дамочка слетела с дороги. Похоже, не справилась с управлением. Хорошо, что машина большая. "Линкольн". Бобби говорит еле достали её оттуда. Говорит, она к мужу в аэропорт спешила. Вт это я понимаю — приспичило.

Он громко рассмеялся над своей шуткой. Я же в очередной раз порадовался, что решил приехать именно сегодня: ни ливень, ни семь казней египетских не остановили бы мою Лив в желании приехать в аэропорт.

Дом был залит светом.

Зайдя внутрь, я услышал из гостиной громкие голоса. Прислушавшись, я быстро понял, что Лив среди них не было. Недолго думая, я взбежал по лестнице и направился по коридору в нашу спальню.

Первой я увидел Эбби. Сидя на полу, она листала яркую книжку.

— Здравствуй, моё солнышко. — Присев на корточки у порога, я раскрыл ей свои объятия.

Ловко вскочив на ножки, дочь подбежала ко мне и крепко ухватилась за шею.

— Пиветь. Я кучала.

— Ох, а как я скучал! — Я прижал свою девочку к груди, целуя её прямо в кудряшки. — Очень-очень скучал.

— И мамиська кучала.

Эбби отодвинулась и серьёзно посмотрела на меня огромными зелёными глазами. Красавица моя!

Неожиданно, она неодобрительно покачала головой.

— Мамиська тоже осень-осень кучала.

— Я больше не уеду, детка.

— Никада-никада?

— Никогда-никогда не получится. Такая уж у меня работа. — Подхватив дочь на руки, я принялся обыскивать комнату. — А где наша мамочка?

— Дилан, слава Богу!

Удивившись жару, с котором было произнесено это приветствие, я обернулся к вбежавшей в комнату Ким. В одной руке она держала стакан с молоком, другой — судорожно схватилась за горло.

— Добрый вечер, Ким, — улыбнулся я.

— Д-добрый, — ответила она, заикаясь. — Что? Как ты? Господи, Дилан!

Поставив стакан на низкий стол, заваленный детскими игрушками, она кинулась ко мне и крепко обняла вместе с Эбби.

— Кими, да что с тобой? — засмеялся я.

— Слава Богу, слава Богу, — всё повторяла и повторяла она, сжимая меня в объятиях.

Внутри начало зарождаться чувство тревоги.

— Ким, что случилось?

— Ты же ничего не знаешь! — всплеснула она руками. Эбби закрутилась, желая вырваться из моих рук. Я опустил её на пол, не отрывая взгляда от девушки. — Мы не могли до тебя дозвониться. Мы думали, ты в Сиэтле. Мы думали, ты в том самолёте. Господи, Дилан!

Она снова кинулась обнимать меня, теперь уже плача. Я по инерции обнял Ким, но через мгновение отодвинул от себя, заглядывая ей в лицо.

— Кими, посмотри на меня. Что случилось? О каком самолёте идёт речь?

Мне пришлось её немного встряхнуть, прежде чем, всхлипнув, она начала спутанно объяснять:

— В Сиэтле авиакатастрофа. Пожар. Твой самолёт. Там… там… — Она снова заплакала. — Там кто-то погиб, и Лив….

Не дослушав, я выбежал из комнаты.

Моё появление в гостиной явилось громом среди ясного неба. Мама и Фиби с плачем кинулись ко мне навстречу. Поймав их, я посмотрела на отца. У него дрожали губы.

— Слава Богу, слава Богу, — повторяла мама, наравне с сестрой едва не задушив меня в объятиях

— Ты чёртов сукин сын, — услышал я от своей невестки. — Я тебя ненавижу. Если бы ты знал, что нам всем пришлось пережить!

— Я тоже люблю тебя, Кэти. Где Лив?

— Господи, Лив! — Мама отпрянула, потрясённо уставившись на меня. — Она же ничего не знает.

— Лив в аэропорту. — Это была Фиби. — Они с Саймоном летят в Сиэтл.

Оба — и я, и Кэтрин — как по команде достали телефоны.

"Абонент временно недоступен", — услышал я в трубке. Кэтрин повезло больше.

— Он здесь. Дилан здесь! — кричала Кэтрин. — Да, Сай, уверена. Да, он стоит передо мной. Живехонек. Нет, он ничего не знает. Лив с тобой? Как нет? Как нет? — Кровь отхлынула от лица. — Она уехала два часа назад. Она должна была уже… Что? — Кэтрин растерянно опустила руку с телефоном: — Саймон говорит, что её нет.

"Хорошо, что машина большая… "линкольн"… еле достали оттуда… к мужу в аэропорт спешила…"

— На чём она уехала?

— Что?

— На какой машине она уехала? — проорал я.

Кэтрин обвела взглядом всех родных.

— Я… я не знаю, — растерянно пробормотала она.

— "Линкольн", — всхлипнула Фиби. — Она взяла "линкольн".

Господи, нет!