Тогда принимали в пионеры в два приема, и в первый раз меня не взяли, это была жуткая трагедия. Само мероприятие проходило на крейсере «Аврора», и мы заранее на уроке труда шили себе пилотки. У всех были пилотки как пилотки. Почему у меня вышла такая огромная – я не понимаю. Но я нашла выход: сложила ее пополам, и она более-менее приобрела нормальный вид. В то время мама меня водила в разные кружки. В первом классе пришла из школы художественной гимнастики тренер и стала отбирать девочек. Я была всю жизнь не то чтобы толстая, но… Мама моя блокадница, для нее самое главное – чтобы все были накормлены. Это у людей, переживших блокаду, в крови. Меня тоже пытались все время накормить. Поэтому я была такая, что тренер на меня даже не обратила внимание. Я расплакалась, мне было ужасно обидно. Девчонки побежали за тренером: «Посмотрите, какая у нас девочка гибкая!» Я тут же в фойе легла на живот, сделала «рыбку». И меня взяли. А во втором классе мы услышали, что есть спортивная школа с батутом. Мне жутко нравилось, но я буквально три занятия туда ходила. Мама меня ждала в предбаннике. И когда пару раз с занятий вышли девочки с переломанными ключицами, покалеченные мальчики, меня оттуда забрали.
Я поступила в музыкальную школу, но мне никогда это не нравилось, для меня это всегда был ужас. Там прошли семь самых несчастных и сложных лет моей жизни. У меня постоянно шла борьба – с родителями, с самой собой. Классе в пятом я поняла, что хочу быть актрисой. Именно актрисой, не певицей. Уже была Алла Пугачева, и я думала: ну зачем нужен еще кто-то? Стать певицей – у меня даже мысли такой не было. И в школе у нас пения не было, урок назывался просто «музыка». Мы конспектировали биографии композиторов. Сейчас смешно звучит: тройка по пению. Тем не менее у меня была тройка. Может быть, из-за того, что я пропускала эти уроки, может быть, из-за того, что я плюнула – мне надоело конспекты писать.