Москва, Кутузовский проспект. Там я провел первые месяцы жизни. У папы и мамы была небольшая квартира без балкона, меня выкладывали просто между окнами. Дом сталинский, и можно было спокойно положить ребенка между окнами и не выводить гулять. Родители были очень заняты.

Сначала я научился говорить по-латышски. За мной приехала московская бабушка и начали происходить странные вещи. Посадили меня в купе с незнакомой женщиной, хотя это – моя родная бабушка, которая не говорила по-латышски. А я не говорил по-русски. Оставили меня, закрыли купе и помахали ручкой. И когда я понял, что родителей нет, я начал носиться по поезду и кричать, что меня украли. Я кричал, что мои родственники остались на перроне, а эту женщину я не знаю. А бабушка не знала латышского языка и только кричала: «Нельзя, не смей».

Отец привез мне кожаные джинсы с бахромой. Дедушка из Риги приехал в Москву и хотел пойти со мной в Парк культуры и на ВДНХ. Мы там катались на паровозиках. Когда я надел эти джинсы с бахромой, дед сказал, что пока мальчика не оденут нормально, он с ним никуда не пойдет. А по латышским правилам надо было одеться в белую рубашку с бабочкой, в клетчатые шотландские штаны на подтяжках. Дедушка всегда говорил: «Мальчик бон-бон – одет как конфетка».