Я родился в Курске. Мама и папа были инженеры-строители. Папа был талантливым человеком, но при этом очень рассеянным. Он мог выйти осенью на улицу, забыв надеть брюки. У него под пальто иногда были только подштанники. А мама была женщина боевая, напористая. До пяти лет я маму звал по имени, а бабушку – мамой. Родители работали, а меня часто оставляли с бабушкой, иногда даже с прабабушкой, которая приходила пешком из деревни за семь километров. Я до сих пор помню ее гречишный суп. Она варила гречку, лук, чуть-чуть картошки. И это было так вкусно, что я до сих пор помню, но никак не могу повторить. Прабабушка Полина, которая умерла почти в 100 лет, ходила пешком из деревни в город с двумя мешками через плечо, читала без очков и рассказывала мне истории про 1905 год. У нее было два брата. Один был на фабрике и бастовал, а другой служил в полиции и забирал бастующих. Так случайно получилось. Старший брат приходил домой и кричал на младшего: «Как ты можешь? Уходи отсюда, подлец!» И бил по зубам. А потом старший брат в форме, с шашкой – он был урядником – тащил младшего в участок за его политические взгляды и убеждения.

Юность отца прошла в немецком плену. Их угнали с Украины. Сестру они прятали, закапывали в ботве, в гнилой картошке, чтобы ее не изнасиловали. А как голодно им было! Я однажды ночью увидел, как он встает и столовой ложкой ест сахар прямо из сахарницы. А мама с братом жила в деревне. Их отдали родне, потому что дедушка ушел на войну и потом не вернулся. И они жили у родни. Там было восемь своих детей, надо всех кормить. Их с братишкой посылали на поля собирать кизяки, коровьи лепешки. Холодно, падает снег, они босиком, плачут. Но должны принести мешок. Бабка ставила на стол чугунок картошки. Кто успел, тот и съел. А кто не успел – так ложись.