Когда наши войска освободили Чернигов, мама прислала мне из Ленинграда вызов. Чтобы меня, 11-летнего парнишку, пустили в Ленинград, я должен был получить справку в райкоме партии, что я не сотрудничал с оккупантами. Я получил такую справку. Мама хотела за мной кого-то прислать, а мне не терпелось ее увидеть. Она прислала деньги, а тетка их от меня хотела спрятать, но выронила. Когда я увидел деньги, то побежал на станцию и купил билет. И все думали, что я пропал.

Я вместе с ранеными, в вагоне с выбитыми стеклами поехал в Ленинград. А мама-то не ожидала. Я приехал, нажимаю звонок и слышу мамин голос, два года его не слышал: «Кто там?» Я говорю: «Откройте». Тогда не открывали дверь, потому что это было опасно. Она потом рассказывала: «Слышу детский голос, думаю: если воришка, я с ним справлюсь». Открывает дверь, я кидаюсь ей на шею, а она – от меня! Она догадалась, что не тетка меня отправляла, а я сбежал: у меня не было ни одной пуговицы, вся моя одежда на резиночках и на веревочках держалась.

Школа. Поскольку в оккупации не было врачебного обслуживания, в школе меня привели в зубной кабинет и за один раз вставили девять пломб, половина из которых вылетела на следующий день. Это был такой ужас, больше я об этой школе ничего не помню. Потом я перешел в знаменитую школу Мая. Там я полюбил точные науки – математику, физику, химию. В старших классах я уже изучал их по вузовским учебникам. Однажды я залез под стол в кабинете физики и оттуда помогал ученикам во время экзамена. Как-то мы забрались на крышу. Я собирался в телескоп смотреть на звезды, а мой друг решил, что смотреть в окна – интереснее.