Тверь переименовали в Калинин в 1928 году, в год моего рождения. Город этот совершенно удивительный. Когда я стал заниматься историей Твери, я поразился, сколько замечательных людей дала эта земля.

Я помню своего деда. Он был грузчик, потрясающего здоровья. Зубы – как кукурузные зерна. За всю жизнь – а прожил он 64 года – не принял ни одной таблетки. Такой был крепкий человек. Погиб в тюрьме, по политической статье, как и двое моих дядек. Тогда это все было, к сожалению, повсеместно и почти в каждой семье. Дед погиб в лагере, его задавило деревом на лесозаготовках. Дерево начало падать, а он слишком поздно это увидел, повалился в снег, а там оказался пень. Дед еще двадцать дней жил – не пил, не ел, а сердце работало. Он бы совершенно спокойно прожил до 100 лет.

У деда был хороший голос, он пел в церкви. И дома с мамой они пели каждый вечер. Это было еще до войны. Каждый вечер пели романсы, русские народные песни. Я вырос в атмосфере музыки. Отсюда, может, и стихи пошли. Стихи мои оказались музыкальными, поэтому на мои стихи написано много песен.

У нас был частный дом на улице Салтыкова-Щедрина. В свое время его купили дед с бабушкой. Дом был, не скажу, что такой уж богатый, – нет. Внизу три комнаты, наверху мезонин. Человек десять, мы жили единой семьей. Никаких распрей, никаких раздоров не было. Война разбросала, ну и 1937 год – тоже прошелся по нашему дому, по семье. У нас при доме был небольшой сад. Этот сад помогал нам в тяжелые годы войны. Картошку сажали, были яблоки. Вы знаете, так хотелось есть! Голод – страшная вещь. Я его познал полностью. Это ужасно, когда, кроме еды, ты ни о чем не можешь думать. Нам давали в школе булочку, а так – целый день голодный. И мать не может ничего сделать. А где она возьмет? Поэтому я каждый вечер ходил в библиотеку. Я брал интересную книгу, читал и забывал про еду. Я уходил в этот книжный мир, в чьи-то судьбы, трагедии. Можете представить: я приходил туда в шесть часов и сидел до закрытия, до одиннадцати вечера. Сидел и читал, и это меня спасало.