Джим взглянул на часы и отодвинул бокал. Стакан Рэша тоже был пуст, и на вопрос бармена: «Повторить?» — он ответил отрицательно.

— Уже поздно, — сказал Джим. — Тебя, наверно, дома ждут.

Рэш улыбнулся и задумчиво кивнул. Горло Джима невыносимо сжалось, и он отвернулся, чтобы Рэш не увидел слёз, которых он не смог сдержать. Расплатившись по счёту, он торопливо слез с табурета, но слёзы уже катились градом, и остановить их Джим был не в силах. Тёплая рука Рэша поймала его за руку и задержала.

— Тебе пора, — пробормотал Джим, отворачиваясь.

Рэш притянул его к себе и заглядывал ему в лицо.

— Ты что, плачешь? Ну, что такое?

— Тебе пора, — повторил Джим. — Тебя ждут… Уже поздно, не задерживайся.

Он стиснул изо всех сил зубы, чтобы не зарыдать. К чему показывать слабость и сожаление, когда уже слишком поздно? Но быть сильным и оптимистичным оказывалось гораздо более трудной задачей, чем он себе представлял. Всё это происходило на глазах у праздно играющих в бильярд военных, пьющих вино, маиль и глинет, и вряд ли такие зрители были нужны Джиму сейчас. Равнодушный бармен вытирал бокалы, за очередной порцией маиля к стойке подошли два офицера, поглядывая в сторону Джима.

— Как ты думаешь, кто ждёт меня дома? — спросил Рэш, заглядывая Джиму в глаза то ли серьёзно, то ли с усмешкой. Тайну этого взгляда Джим ещё до сих пор не мог разгадать.

— Тот, кого ты любишь, конечно, — пробормотал Джим.

Рэш ещё пару секунд смотрел на Джима, и непонятно было, серьёзен ли он или вот-вот улыбнётся.

— Как насчёт того, чтобы заехать к нам в гости? — вдруг предложил он.

Это предложение показалось Джиму более чем странным. Он не мог понять, к чему всё это: может быть, Рэш смеётся над ним? Нет, на Рэша это было непохоже: издеваться он вряд ли стал бы.

— А тот, кто ждёт тебя… Он не будет против? — недоуменно пролепетал Джим.

Взгляд Рэша потеплел, и он действительно улыбнулся.

— Думаю, он не будет возражать против знакомства, — сказал он. — Кроме того, он сейчас уже, скорее всего, спит. Пойдём.

Джим не смог воспротивиться его тёплой, доброжелательно настойчивой руке, и они вышли из бара навстречу золотисто-терракотовому вечернему небу Флокара. С неослабевающим недоумением Джим шёл за Рэшем по бетонной дорожке к стоянке транспорта, освещённой последними косыми лучами заходящего солнца, и всё гадал: к чему это? Рэш тем временем подвёл его к компактному двухместному флаеру с матовой обшивкой цвета пыли и открыл дверцы.

— У тебя новый транспорт, — счёл должным заметить Джим. — На скутере больше не ездишь?

— Скутер — для небольших расстояний, — ответил Рэш. — А наш городок далековато отсюда.

Городком Рэш назвал поселение сотрудников проекта по освоению Флокара. Озарённый янтарными вечерними лучами, он состоял из типовых корпусов, невысоких белых параллелепипедов с окнами, внешне похожих на заводские цеха, с одинаковыми забетонированными улочками. Располагался он в одном из оазисов, и со всех сторон его окружали деревья наподобие пальм и акаций. Флаер Рэш поставил на крытую стоянку, окружённую стенами корпусов-параллелепипедов, и они с Джимом прошли по бетонной улочке к одному из ближайших из них.

Внутри корпуса оказалось неожиданно уютно и чисто, как в гостинице среднего уровня: в главном холле на первом этаже зеленели декоративные растения и радовали глаз цветочные клумбы, бурлил пузырьками большой подсвеченный аквариум с яркими рыбами. Жилые помещения располагались по периметру здания, образуя колодцеобразное пространство посередине, и снизу, подняв голову, можно было увидеть все этажи, которых было восемь. Крыша над этим «колодцем» пропускала свет, а попасть на этажи можно было на любом из пяти лифтов-платформ. Была и лестница, соединявшая все этажи.

Они поднялись на платформе на пятый этаж. По дороге Рэш неоднократно кому-то говорил «привет», кто-то махал ему: на площадках этажей, несмотря на поздний вечер, было довольно оживлённо.

— Мы тут живём дружно, — сказал Рэш.

Платформа остановилась, и они вышли на площадку пятого этажа. У стен, между дверями комнат, в кадках зеленели маленькие деревца с пирамидальными кронами, а перед каждой дверью лежал коврик. Рэш, вытерев ноги о коврик перед одной из дверей, открыл её и сказал Джиму:

— Проходи… Не стесняйся.

Джим вошёл в жилище Рэша. Комната была невелика, со светло-сиреневыми оштукатуренными стенами, фиолетовым ковровым покрытием на полу и длинной трубкой светильника над дверью. В фиолетовой стенной нише стояла неширокая надувная кровать и тумбочка с лампой, в углу — круглый столик с креслом, но взгляд Джима сразу притянула к себе хорошенькая бело-голубая детская кроватка с подвешенными над ней игрушками. Рядом с ней на кушетке сидел коротко остриженный бледный юноша в светло-сером закрытом костюме со стоячим воротником и в серебристых сапогах. На руках юноша держал пухленького, круглощёкого малыша, который сладко спал у его груди. Завидев Рэша, юноша вскинул остренькое лицо с большими водянисто-голубыми глазами и сказал шёпотом:

— Он опять не хотел спать в кроватке. Спит только на руках, а стоит положить его — тут же плачет.

Рэш стащил с головы платок, открыв густую светло-русую шевелюру, и его лицо озарилось нежностью. Скинув куртку и вытащив из банки влажную салфетку, он тщательно протёр ею руки и бережно взял у юноши ребёнка, прошептав ласково:

— Иди к папе, сладкий…

Пухленький кроха не проснулся, даже когда Рэш поцеловал его в толстенькую щёчку. Юноша встал и спросил вполголоса:

— Я могу идти?

Рэш кивнул.

— Да. Спасибо, Оэн. Завтра, как обычно, к семи утра.

Бесшумно ступая, юноша вышел из комнаты. Джим стоял, потрясённый. Рэш сказал с улыбкой вполголоса:

— Ну вот, познакомься. Это и есть тот, кто ждёт меня дома. Его зовут Небби.

— ТАК ЭТО РЕБЁНОК?

Джим опустился на кушетку, на которой только что сидел юноша. Рэш, тихонько покачивая пухлощёкого малыша, улыбался, и его лицо озарял спокойный и тёплый внутренний свет. Да и вся его фигура излучала это тепло и спокойствие, в плечах была сдержанная сила, а в руках, державших ребёнка, — нежность.

— А ты о ком подумал? — улыбнулся он, садясь на кровать.

Все слова застряли у Джима в горле. Он смог только показать в сторону двери, в которую только что вышел юноша в сером костюме.

— А, ты имеешь в виду Оэна? — понял Рэш. — Он няня, присматривает за Небби, пока я на работе. Его мне дали бесплатно. Вообще-то, я сейчас должен быть в отпуске по уходу за ребёнком, но я предпочёл взять за него компенсацию и выйти на работу: дополнительные деньги нам сейчас совсем не помешают. Плюс детское пособие.

Когда к Джиму вернулся дар речи, он, запинаясь, задал вопрос:

— И здесь… больше никто не… живёт?

— Нет, я живу один, — сказал Рэш. — Точнее, мы с Небби вдвоём. У меня никого нет, если ты об этом.

— А малыш… — начал Джим и осёкся, пронзённый догадкой.

Рэш склонил русую голову над ребёнком.

— Вскоре после того как ты год назад улетел с Флокара, меня начало знобить по ночам, — сказал он тихо. — Такое со мной приключилось в первый раз в жизни, так что я сначала подумал, что подцепил какую-нибудь хворь… — Рэш улыбнулся, с трогательным смущением опустил ресницы. — А когда пришёл к врачу, тот сказал: «Покупайте детскую кроватку». Вот так… До седьмого месяца я работал, а на остальные пять врач всё-таки отправил меня в отпуск. Но дома я не усидел: такую роскошь я себе позволить не могу.

— О, Рэш! — простонал Джим.

Он опустился на колени возле Рэша, не сводя туманящихся слезами глаз со спящего чуда. Круглые щёчки, милые пухлые складочки на ножках, пушистые тёмные ресницы, сжатый кулачок с малюсенькими пальчиками — это был самый лучший подарок Бездны, который Джим когда-либо получал. Новое небо раскинуло над его головой всю свою звёздную сокровищницу, в которой не было ни одного фальшивого бриллианта. Запутавшись пальцами в светлой копне волос Рэша, он целовал его глаза, ласковые морщинки возле их уголков, осыпал поцелуями щёки и лоб, а когда коснулся губ, они с готовностью раскрылись ему навстречу, тепло и крепко соединились с губами Джима, и Джим утонул в их нежности.

— Ты себе не представляешь, сколько я вытерпел от этих военных, пока ждал тебя в этом баре! Они вились вокруг меня роями.

— Ну, на такого, как ты, трудно не обратить внимания. Но ты, кажется, успешно давал отпор слишком назойливым. Ты просто молодчина.

— Рэш, родной мой, как же ты мог работать до седьмого месяца? Тебе следовало беречься!

— Ничего, всё обошлось благополучно — сам видишь, какой получился крепыш.

— Он просто чудо… Просто восхитительный! Такие щёчки! Надо думать, с аппетитом у него всё в порядке?

— О да, аппетит у него — будь здоров. Ты ещё не слышал, как восхитительно это чудо орёт! Голос — как заводская сирена.

— Дай мне его, Рэш… Я хочу подержать.

Когда Джим взял щекастое чудо на руки, оно открыло васильково-синие глаза, опушённые кукольными ресницами, и громко сказало «ауа», недовольное, по-видимому, тем, что его разбудили. Джим засмеялся и поцеловал своё нежданное чадо.

— Ох, сейчас заведёт арию, — прошептал Рэш.

Но малыш не заплакал, удивлённо разглядывая Джима, смешно тараща глазёнки и приоткрыв ротик. Он потянулся ручками к его волосам, уцепился за длинные локоны, спускающиеся из-за ушей, и сказал:

— А!

— Да, у папы нет таких волос, — ответил Рэш. — И у Оэна тоже нет.

— Рэш… — Джим дотронулся до мягких светлых волос создателя оазисов. — Ты на меня не сердишься за то, что меня так долго не было?

Рэш смотрел на него, прищурившись. Взяв у Джима малыша, он сказал:

— Сержусь ли я? Да я просто вне себя от возмущения. Ты сделал мне ребёнка и улетел, бросил меня одного, негодяй — в таком положении! А ведь мне нужно работать, чтобы прокормиться, и работа у меня не из лёгких, а иногда и опасная. И тут вдруг я узнаю, что у меня будет ребёнок. Хорошенькая ситуация! Как я должен работать, когда меня тошнит, знобит, коленки подкашиваются, всё из рук валится? А начальство скупердяйничает, не хочет дать мне прибавку к жалованью, и всё у них приходится выпрашивать, как милостыню!..

Джим слушал его, чуть живой и похолодевший, прижав руку к замирающему в груди сердцу. А Рэш вдруг, прервав свою гневную тираду, достал из тумбочки чёрный плоский квадратный футляр и протянул Джиму.

— Вот, взгляни. Что ты на это скажешь?

Открывая трясущимися руками футляр, Джим понятия не имел, что там могло быть. А там оказалась пара диадем и карточка, на которой было написано:

«Будь моим папой. Небби».

Когда Джим поднял недоуменный взгляд с диадем на Рэша, он увидел его смеющиеся глаза.

— Ну, так что ты на это скажешь? — ласково повторил Рэш свой вопрос.

Лейлора разбудил звонок. В трубке переговорного устройства он услышал бодрый голос отца:

— Лейлор, солнышко, просыпайся! Зайди ко мне в номер, пожалуйста. Я хочу тебя кое с кем познакомить.

— Что, прямо сейчас? — зевнул Лейлор.

— Да, если можешь, то сейчас, — ответил отец. — Ну же, моя радость, просыпайся, уже утро! Умывайся и приходи, мы тебя ждём.

— Кто это — «мы»? — спросил Лейлор, ещё не вполне проснувшись.

— Увидишь, — загадочно сказал отец.

Лейлор был озадачен, и больше всего голосом отца. Уже давно он не звучал так весело и жизнерадостно, и Лейлора это приятно удивило. Встав и слегка размявшись, чтобы прогнать мурашки в пальцах руки и ноги, он вышел на балкон и подставил лицо солнцу, жмурясь. Ему самому теперь не верилось, что когда-то на него нашло чёрное затмение и он хотел отказаться от такой радости, как подставлять лицо солнечным лучам. Прогревшись на этом роскошном жарком солнце и подставив ему плечи, руки, спину и ноги, Лейлор плеснул себе в лицо пригоршню прохладной воды, оделся, причесался и с особым внутренним трепетом, гордостью и удовлетворением увенчал свой лоб диадемой. Ему нравилось каждое утро надевать её, думая при этом о Раданайте.

Войдя в номер отца, он сразу услышал громкий детский голосок. Это его удивило: откуда здесь было взяться ребёнку? В его душе всколыхнулось воспоминание об Ущелье Отчаяния и голоске, попросившем: «Отпустите моего папу», — и его охватило чувство тоскливого ужаса. Почти не чувствуя под собой ног, он прошёл в комнату и увидел отца, а также Рэша, у которого на животе в сумке-кенгуру сидел агукающий синеглазый и пухлощёкий карапузик. Покоритель пустыни был сегодня без своего головного платка, который, как оказалось, скрывал под собой прекрасную светло-русую шевелюру, очень шедшую своему обладателю. Отец, сияя от счастья, объявил:

— Лейлор, познакомься! Это твой младший братик, его зовут Небро. Когда Рэш говорил, что он уже не один, он имел в виду его.

Теперь стало ясно, отчего отец так счастлив. Его с Рэшем роман имел последствие, которое теперь звонко лепетало и тащило в рот всё что ни попадалось, бросало на пол погремушку и забавлялось тем, как взрослые кидаются её подбирать. Отец бросал сияющий, полный нежности и обожания взгляд на Рэша и упитанного кроху, находясь, по-видимому, на вершине блаженства, и поэтому ему было непонятно, почему из глаз Лейлора покатились слёзы. Пару секунд он смотрел на Лейлора с недоумением, а потом бросился к нему.

— Лейлор! Родной, что с тобой? — спрашивал он почти с ужасом, вытирая щёки Лейлора и заглядывая ему в глаза. — Милый, в чём дело?

— Извините, — побормотал Лейлор, смахивая слёзы.

Он пытался взять себя в руки, но у него не получалось: пульсирующую медузу у него внутри сотрясали спазмы горя. Оно охватывало его, и он не мог с собой совладать, сколько ни пытался. До отца, видимо, что-то дошло. Он расцеловал Лейлора.

— Прости, дорогой… Прости, я не подумал. Не плачь, мой милый, всё будет хорошо. У тебя всё ещё впереди… Рэш сегодня взял выходной, и мы хотели прогуляться. Пойдёшь с нами?

— Извините, я не могу, — сдавленно пробормотал Лейлор и убежал к себе.

В своём номере он забрался на кровать и обхватил руками колени. Слёз больше не было, была только невыносимая боль и тоска, от которой не спасал ни солнечный день, ни красивый вид с балкона.

Он очнулся, когда его обняли тёплые сильные руки Рэша.

— Хороший мой… Не раскисай. Папа прав, у тебя всё впереди. Пойдём с нами, сегодня такой прекрасный день!

Лейлор уткнулся в его плечо. От Рэша веяло спокойной, уверенной силой, доброй и светлой, одно его прикосновение успокаивало и исцеляло. Но тоска крепко запустила в душу Лейлора когти, отогнать её было не так-то просто, и он покачал головой.

— Вы идите… Я посижу у себя, мне надо подумать.

— Нет, детка, так не пойдёт. — Рэш взял его за подбородок и заглянул в глаза. — Чтобы ты сидел здесь один и хандрил? Нет, мы этого не допустим. А ну, пойдём!

Без дальнейших церемоний Рэш схватил его на руки. В коридоре их уже ждал отец, сумка-кенгуру с ребёнком была уже на нём.

— Сопротивление бесполезно, — ласково сказал Рэш.

* * *

О победе Раданайта они узнали из новостей. Повторная коронация была назначена на пятое число второго летнего месяца амбине, а пока король прибывал на несколько дней в «Оазис», чтобы увидеться со своим спутником и немного отдохнуть.

Вечером накануне прибытия Раданайта Лейлор неважно себя чувствовал: его снова мучило онемение. Восстановить чувствительность помогали упражнения, и Лейлор долго разминался, вследствие чего поздно лёг, а потом ещё долго не мог заснуть. Когда же он наконец заснул, он снова оказался в Ущелье Отчаяния; преследуемый огромным, как небоскрёб, прорицателем Хадебудой, он бежал по лабиринту в скалах, спасаясь от колоссального паукообразного монстра, который головой почти доставал зеленоватого неба и изрыгал из зубастой пасти громовой рык. От кошмара его избавил звонок, который, как стрела, пронзил самую середину жуткой картины и разбил её вдребезги, вернув Лейлора в реальность его спальни, уже полной жизнерадостного солнечного света.

— Это я, мой милый, — услышал он в трубке.

Лейлор с ужасом понял, что проспал. Он должен был сегодня участвовать во встрече короля, и вот — встреча прошла без него. Сам не свой от стыда (к стыду добавлялась головная боль и разбитость вследствие скверно проведённой ночи), Лейлор нажатием кнопки открыл дверь и закрыл лицо руками. Шаги, волна аромата духов и прикосновение любимых рук.

— Солнышко, что случилось? Почему ты меня не встретил? Тебе нездоровится?

Лейлор обнял короля и покаянно потёрся щекой о его щёку.

— Прости, пожалуйста… Мне ужасно стыдно. Я проспал.

— Я вижу, — вздохнул Раданайт.

Лейлор виновато сник и нахохлился, обхватив голову руками. Чувствовал он себя скверно, да ещё и было ужасно неловко за то, что он не пришёл на встречу.

— Прости меня, — повторил он робко. — Не сердись, пожалуйста.

Рука Раданайта нежно скользнула по его волосам.

— Да я не сержусь, — сказал король мягко. — Просто люди могли подумать, что в наших с тобой отношениях не всё в порядке… — И, испытующе заглянув Лейлору в глаза, спросил: — Ведь у нас с тобой всё в порядке, малыш?

— Конечно, — вздохнул Лейлор и улыбнулся, почувствовав при этом, что левый уголок рта, в отличие от правого, плохо поднимается.

Раданайт пристально всмотрелся в него, взял его за руки.

— Слушай, у тебя левая холоднее, чем правая, — озабоченно заметил он, нежно разминая и поглаживая пальцы левой руки Лейлора. — Всё ещё немеет?

— Да, ещё бывает, — ответил Лейлор. — Вчера вечером я часа три разминался, чтобы онемение прошло.

— Я скажу здешним врачам, чтобы хоть они наизнанку вывернулись, а вылечили тебя к коронации, — сказал Раданайт. — До неё всего месяц, и за этот месяц они должны успеть, чего бы это ни стоило.

В этом «должны успеть» Лейлор почувствовал отголосок укоренившейся и уже вряд ли поддающейся истреблению привычки Раданайта — его привычки к власти. Пятого амбине, каких бы это ни стоило затрат и усилий с его стороны и со стороны врачей, Лейлору надлежало быть на коронации — улыбающимся, сияющим красотой и здоровьем, чтобы никому даже в голову не пришло, что он побывал за гранью и вернулся оттуда.

— Кстати, поздравляю с победой, — сказал Лейлор. — Я и не сомневался в ней.

— Я тоже, — ответил Раданайт серьёзно. И уже с улыбкой спросил: — Я могу надеяться, что эту ночь ты проведёшь со мной? Если будешь хорошо себя чувствовать, конечно.

— Теперь, когда ты здесь, мне станет лучше гораздо быстрее, — сказал Лейлор, потянувшись и обняв Раданайта. — Мне уже лучше. Можешь не сомневаться: сегодняшняя ночь — твоя. — И добавил шёпотом, страстно прильнув к королю всем телом: — Впрочем, как и все последующие.