Этот вечер положил начало дружбе Антона с Мишкой, которая вспыхнула быстро и горячо, но продлиться ей суждено было, увы, недолго. Сначала Антон напрашивался к Мишке вместе со мной, а потом стал бегать к нему сам. Поначалу он придумывал для своих визитов разные предлоги — например, просил Мишку помочь ему с какой-нибудь задачей по физике или математике. Задачи Мишка ещё в школе решал хорошо и, видимо, до сих пор ещё многое помнил, а потому охотно помогал Антону. Потом надобность в предлогах для встреч как-то сама собой отпала. Общение с Антоном оказывало на Мишку в целом благотворное влияние: показаться Антону на глаза пьяным ему было стыдно, поэтому он почти перестал выпивать. Отразилось это даже на внешнем виде Мишки: если прежде он мог позволить себе ходить небритым, мятым, засаленным, издавая запах табака, перегара и нечистого тела, то теперь он почти всегда был чисто выбрит, одет более или менее опрятно, да и застарелым перегаром от него больше не пахло. Я не мог нарадоваться, наблюдая эти стремительные перемены в Мишке, и мне как-то не приходила в голову мысль о том, что он сам может подать Антону дурной пример — не приходила, пока однажды я не учуял от Антона табачный запах. При этом он жевал мятную жвачку, пытаясь этот запах скрыть. Нет, я не закричал на него, не стал читать ему долгих нравоучений, просто сказал:

— Ты обещал мне бросить курить, Антоша. Я поверил тебе. Выходит, зря?

Он насупился и опустил глаза. Я сказал:

— Нормальные человеческие отношения невозможны без взаимного доверия. Как же я смогу тебе верить, если ты меня обманываешь?

Он вскинул глаза, пробурчал:

— Я вас не обманываю.

— Как же не обманываешь? Я чувствую запах. Его не замаскировать никакими жвачками.

Он помолчал, посопел и сказал:

— Дядя Миша же курит. Почему мне нельзя?

— А ты не всё перенимай у него, — сказал я. — То, что он курит — это его проблема. Тебя это не должно затрагивать.

После этого у нас с Мишкой произошёл разговор — в отсутствие Антона, разумеется. Я попросил его бросить курить или хотя бы не курить при Антоне. Но, видимо, я взял не совсем правильный тон, потому что наш разговор чуть не кончился ссорой.

— В общем, если ты проигнорируешь мою просьбу, я вынужден буду… — Я умолк, замешкавшись.

В глазах Мишки заблестели холодно-насмешливые искорки, он враждебно ощетинился:

— Что ты будешь вынужден?.. Что ты сделаешь? Запретишь ему подходить ко мне? Ты сам понимаешь, что у тебя ничего не выйдет.

— Так, — сказал я. — Стоп. Если вести разговор в таком ключе, ни к чему хорошему это не приведёт, мы с тобой только поссоримся в результате. Я всего лишь хочу, чтобы ты не подавал Антошке дурной пример.

Мишка пожал плечами.

— Я не заставлял его силком. В рот ему сигарет не совал.

— Да, сигареты ты ему в рот не совал, но он бессознательно — а может, и сознательно — копирует тебя, твоё поведение.

— Что, неужели я такой плохой, что меня нельзя копировать? — усмехнулся Мишка.

— Я не говорю, что ты плохой. Просто… Не всё в твоём поведении может служить положительным примером. Пойми, он восприимчив как к хорошему, так, к сожалению, и к плохому…

Я пустился в объяснения, привлекая все свои знания в области психологии и педагогики, но он взял меня за плечи и остановил:

— Ладно, не парься ты так… Я понял. Не буду курить при пацане. Но и ты уясни кое-что… — Он приблизил своё лицо и сказал тихо: — Может, только благодаря ему я до сих пор топчу эту землю, а не болтаюсь в петле.

— Мишка! — ужаснулся я. — Ты опять?..

Он усмехнулся.

— Да нет, не бойся. Я не примусь за старое. И Антошку я никогда не обижу — если ты тревожишься из-за этого. Я скорее застрелюсь… чем на него опять руку подниму.

Их дружба крепла буквально с каждым днём. Что ни говори, со стороны Антона это было очень сильное увлечение — настолько сильное, что это не замедлило сказаться на его успеваемости. Я слегка забеспокоился: из хорошистов он в кратчайшие сроки скатился в троечники. А когда он в течение одной недели умудрился нахватать сразу пять двоек, серьёзный разговор стал неизбежен.

— Что с тобой случилось, Антон? — спросил я его. — Учителя жалуются, что ты совсем перестал учить уроки, письменные задания делаешь через одно, опять начались прогулы. Двойки посыпались, как из рога изобилия. В чём дело?

Сначала Антон, как обычно, отмалчивался, а потом я всё-таки выяснил причину всего этого. Он целями днями пропадал у Мишки. Чем они занимались? Играли в шахматы и шашки, стреляли в тире, ходили на подлёдную рыбалку. Когда в середине марта внезапно ударили морозы и навалило много свежего и по-зимнему рыхлого снега, они ходили на лыжах в лес — для этого Антон даже пару раз отпросился у меня в воскресенье с занятия. А ещё Мишка учил Антона приёмам рукопашного боя.

— Он столько всего знает! — восторгался Антон. — Как выжить в экстремальных условиях, например. Вы знаете, Сергей Владимирович, что змей можно есть? Даже ядовитых. У них яд только в зубах, а мясо съедобное. А ещё он показал мне, как останавливать кровь и как передвигаться, если ты ранен, чтобы не потерять ещё больше крови. А как он стреляет — просто супер!.. Когда мы в тир ходили, он ни разу не промахнулся. По-моему, он был снайпером.

— Тебе с ним интересно? — спросил я.

— Да! Он классный… Маманя говорит, что он чокнутый, и что мне с ним лучше не водиться. — Антон усмехнулся. — А я всё равно буду, потому что он никакой не чокнутый.

— Конечно, он не чокнутый, — согласился я. — И я рад, что тебе с ним интересно. А вот я, к сожалению, не умею ни жарить змей, ни стрелять.

— Ничего, зато вы много чего другого знаете, — сказал Антон. — С вами мне тоже интересно.

Я вздохнул.

— Вы с Мишей проводите время очень хорошо. Вот только не совсем хорошо, что ты делаешь это в ущерб учёбе. Миша когда-нибудь заглядывал в твой дневник?

Антон даже рассмеялся.

— Вот ещё! Делать ему больше нечего, что ли?

В тот же день я в форме лёгкого намёка посоветовал Мишке посмотреть дневник Антона. Мишка намёк понял, и при следующей встрече Антон пожаловался мне на странную перемену в Мишке. Он вдруг изъявил желание узнать о школьной успеваемости Антона и потребовал показать дневник, а потом за двойки отодрал его за уши.

— Он сказал, что не хочет меня видеть до тех пор, пока я те двойки не закрою пятёрками, — сообщил Антон уныло. — Это значит, я должен буду получить пятёрки по русскому, по истории, по биологии и по немецкому! Он сказал, чтобы я без дневника с пятёрками к нему даже не приходил. Сергей Владимирович, что это с ним вдруг?..

Я чуть не засмеялся, но всё-таки сохранил серьёзный вид.

— Я полностью согласен с ним, — сказал я. — Ты очень даже неглупый, можешь хорошо заниматься, если захочешь. Поверь мне, Миша не шутит. Придётся тебе поработать.

— Но это же нереально! — вскричал Антон. — Пять пятёрок!

— Я уверен, ты можешь и десять получить, — сказал я.

Судите сами: в течение следующей недели Антон заработал не пять, а семь отличных оценок. Сначала он гордо показал их мне, а потом спросил:

— Теперь он захочет меня видеть?

Я улыбнулся.

— Попробуй, сходи к нему. Он, наверно, уже по тебе соскучился.

Из любопытства я присутствовал при этой знаменательной встрече. Наведавшись к Мишке в гости, мы с Антоном застали его в неглиже — в трусах и тельняшке. Он опять был небрит, и от него попахивало водкой. Увидев нас, он метнулся в другую комнату, на бегу крикнув нам:

— Обождите, я щас!

Через пять минут он вышел к нам уже в брюках, а на подбородке у него красовался свежий порез от бритвы.

— Я тут маленько расслабился, извините, — сказал он смущённо.

— Да мы уже заметили, — усмехнулся я.

Антон торжественно достал свой дневник, торжественно подошёл к Мишке и не менее торжественно открыл нужную страницу.

— Вот! — сказал он, показав пальцем на пятёрку. — А ещё вот, вот, вот… вот и вот.

Наверно, Мишкино похмелье было виновато в том, что он свёл весь педагогический эффект своего поступка на нет, сказав дрогнувшим голосом:

— А я думал, ты обиделся и больше ко мне не придёшь…

— Он был слишком занят, — сказал я. — Зарабатывать пятёрки — нелёгкий труд.

Мишка понял свой просчёт и спохватился. Запоздало напустив на себя суровость, он проговорил:

— Чтоб так и дальше было, понял? Ещё хоть одну "пару" получишь, я тебя…

Мишка не закончил угрозу, а Антон ей, разумеется, не поверил.