Оба — Крэй Эммаркот и Уго Макрехтайн — были вдребезги пьяны. Уставившись перед собой невидящим взглядом, Эммаркот водил пальцем по краю стакана глинета со льдом; вот уже три минуты он безостановочно делал это, медля пить порцию жгучего напитка. В нём уже сидело пять двойных порций, и мир вокруг него наполнился жуткой какофонией цветов и звуков. Злой и ядовитый жёлтый цвет наполнял его душу, и ему было от этого невыносимо тошно, а в ушах стоял мерзкий скрежет. Оглушительная музыка ночного клуба клыкастым чешуйчатым чудовищем вгрызалась в его слух, лёгкие вибрировали от готового вырваться крика: «Я не хочу!» Чего он не хотел? Не хотел возвращаться домой, где его ждал официальный вызов на дуэль, под печатью Совета двенадцати и резолюцией лорда Райвенна. А ещё он боялся предстать перед генералом Эммаркотом, своим суровым родителем, который спросит его: «Что ты натворил?» И придётся объяснять, что он лишил девственности одного заучку, недотрогу Даллена, который водил дружбу только с Диердлингом, сыном какого-то учителя. Да, это была дерзость с его стороны, учитывая то, кем был отец этого Даллена, — в том-то и был весь кайф. Но теперь придётся всё это как-то объяснить генералу Эммаркоту, а ведь был ещё майор Бирген Эммаркот — его, Крэя Эммаркота, старший брат. Придётся держать ответ перед ними обоими.

То, что они с Макрехтайном сделали, не сошло им с рук.

Сейчас Уго сидел рядом с ним за столиком, отупевший от выпитого, бледный и жалкий. Из его глаз текли слёзы, а изо рта слюна — гадость, да и только. Впрочем, наверно, и сам Эммаркот выглядел теперь не лучше, потому что они сделали это с Уго вдвоём.

Отцом Уго был младший сын лорда Макрехтайна, член городского правления Золлер Макрехтайн — вроде бы не последнее лицо в городе, но и ему не удастся отвертеться от дуэли, потому что он тоже поразвлёкся с Далленом.

Худой и плоский тип с чёрными глазками-бусинками подошёл к ним и вкрадчиво зашептал:

— У меня есть для вас отличная дурь, ребята.

Через пять минут Эммаркот втягивал в себя едкий дым из закопчённой трубочки, полулёжа на кожаном диване. Голова Уго лежала у него на коленях, и странно было видеть его лицо вверх ногами: вместо лба был рот, делающий затяжки из точно такой же трубочки. Жуткий, уродливый Уго спросил:

— Как ты думаешь, у нас есть шанс?

Это он о том, могли ли они победить в поединке на дуэльных мечах.

— У меня больше шансов, чем у тебя, — сказал Эммаркот.

— Это почему? — спросил Уго.

— Потому что я занимался спортивным фехтованием, — ответил Эммаркот, затянувшись и выпустив дым. — Потом, правда, бросил, но кое-какими приёмами владею.

— Научишь меня?

Эммаркот хмыкнул.

— Пойди в фехтовальный клуб и попроси дать тебе парочку уроков.

Голова Уго сползла с его колен, прищуренные, обкуренные глаза злобно уставились на Эммаркота.

— Вот как… Значит, не хочешь мне помочь?

— С какой стати я должен? — холодно ответил Эммаркот.

— Тогда я скажу, что это было твоей затеей!

Эммаркот устало откинул голову на спинку дивана.

— Какая теперь разница…

Теперь было всё равно. Он сбросил три звонка от отца и два — от старшего брата. Они искали его — видимо, уже получили вызов. Эммаркот представил себе их лица, и ему стало холодно и тоскливо. Дурь не цепляла его, не спасала от этой ужасной какофонии. А Диердлинг, с которым Даллен водил дружбу, ничего — хорошенький. Чудесные волосы, стройные бёдра, ротик — бутон. Было бы славно покувыркаться с ним на простынях. Если он выйдет живым из этой передряги, он обязательно подкатит к нему с предложением замутить интрижку.

— Будь ты проклят, трижды проклят, — психовал Уго.

Непонятно было, кого он проклинал: он выкрикивал это куда-то в пространство, насквозь прокуренное дымом от дури. Полутёмная комнатка, в которой они курили, была мрачной и не очень чистой, но им было плевать. На полу был пепел, крошки, окурки. Макрехтайна стошнило прямо на пол, а Эммаркот только ухмыльнулся. Дверь вдруг открылась, и на пороге возникла подтянутая фигура в чистеньком тёмно-синем мундире с золотыми галунами, белых брюках и сверкающих сапогах. Эммаркот уставился на неё в недоумении: откуда она здесь взялась? В подобных заведениях военных не бывает. А фигура сказала голосом его старшего брата:

— Так и думал, что найду тебя в этом притоне. Поехали домой, нам с господином генералом нужно с тобой поговорить.

Эммаркот взял и засмеялся в ответ. Ну и дурацкий же был у него смех! Майор Эммаркот, его старший брат Бирген, который когда-то в детстве качал его на качелях, процедил с холодным презрением в голосе:

— Смотреть на тебя противно.

Его чистые, блестящие сапоги прошли по грязному полу комнатки, наступая на крошки и окурки, железная рука ухватила Эммаркота за шиворот и подняла на ноги.

— А ну, пошли! Это приказ господина генерала.

Да, если генерал Эммаркот, десять лет как вдовец, отдавал приказ, никто не смел его ослушаться, даже его сыновья — особенно сыновья. Они обращались к нему «господин генерал». Старший брат, красивый молодой офицер, белокурый, синеглазый и коротко подстриженный, взял непутёвого младшего брата за шкирку и втолкнул во флаер, и обкуренные мозги Эммаркота поняли, что страшный час близок — почти настал. Из его глаз хлынули слёзы, но Бирген только поморщился и повторил:

— Смотреть противно.

Всю дорогу Эммаркот то рыдал, то смеялся. Задыхаясь, он сказал:

— А помнишь, как ты меня на качелях…

Да, тогда Биргену было ещё не противно смотреть на маленького Крэя — в детстве, когда они играли во дворе. Биргену было двенадцать, Крэю — три. Крэй упал и ушиб коленку, и Бирген унёс его в дом на руках. А сейчас Крэй, пьяный и обкуренный, корчился в истерике на сиденье флаера, а старший брат смотрел на него с нескрываемым презрением и жалостью…

Вот и их дом — дом, в котором они оба родились. Крыльцо с мраморными статуями, мокрое от дождя, а в высоких окнах — свет. Гостиная встретила Эммаркота молчанием, и он, повинуясь руке брата, поплёлся по лестнице, спотыкаясь на каждой ступеньке, пока не увидел блестящие сапоги генерала Эммаркота.

Его родитель сидел в кресле, положив ногу на ногу и подпирая высокий лоб рукой, как будто страдал от головной боли, и кожа под его пальцами собралась в складки; свет от камина играл бликами на его тщательно выбритой голове, украшенной большим беловатым крестообразным шрамом. Сколько Крэй Эммаркот себя помнил, голова генерала всегда была бритая, и на ней всегда был этот шрам, который генерал не желал прятать под волосами, а как будто нарочно выставлял его напоказ: для него это, видимо, было что-то наподобие боевой награды. Другая рука генерала Эммаркота лежала на прозрачном листке с каким-то текстом и радужно переливающейся голографической печатью. Эммаркот догадался, что это было. Это был он, вызов.

— Он снова был там?

— Да, господин генерал. Я нашёл его в том притоне в компании его дружка.

— Позор…

Да, это был позор для семьи, из поколения в поколение отличавшейся безупречной репутацией, для этой династии военных, никогда не маравших своей чести ничем низким и преступным. Он был паршивой овцой, мутантом, выродком. Листок с радужной печатью лёг перед ним.

— Читай, — приказал суровый голос генерала Эммаркота.

Он читал, но ничего не мог понять: буквы путались, строчки искажались, слова не складывались во фразы. «Оскорбление», «невозможно разрешить иным способом», «тяжкое деяние», «явиться в девять часов». И подпись: «З. М. А. Райвенн».

— Что ты можешь сказать обо всём этом?

Что он мог сказать этим двум военным? Что он не такой, как они? Да, не такой, и никогда таким не был. Что ж, убивать теперь его за это? По этому листку с печатью выходило — да. Убивать. Уткнувшись в твёрдые колени родителя, он заплакал.

— Отец, я не хотел…

Жёсткая, железная рука отстранила его.

— Ты жалок! Только взгляни на себя — на кого ты похож! Мне стыдно, что ты мой сын!

Сидя на полу, он смотрел в одну точку — на какую-то букву в каком-то слове из текста вызова, и радужная печать расплывалась у него перед глазами.

— Скажи только одно: все эти обвинения — правда?

Он сказал:

— Да, господин генерал.

Сухой, усталый, чужой голос над ним сказал:

— Бирген, отправь его в постель — пусть проспится. Говорить будем завтра. Но сначала проводи его в туалет — ему надо прочистить желудок.

Эммаркота мучительно вытошнило, после чего он оказался в своей спальне. Он уже не мог сам раздеться: его раздевали руки старшего брата. Упав на подушку, он выдохнул:

— Бирген… А помнишь, как ты меня… на качелях…

К окну лип холодный мрак, лил дождь. В кабинете лорда Дитмара жарко пылал огонь в камине, озаряя комнату янтарно-рыжеватым светом. Сам лорд Дитмар стоял лицом к камину, скрестив на груди руки, серебристый ободок диадемы вспыхивал желтовато-белыми бликами. Дитрикс стоял, облокотившись на спинку кресла и хмуря брови.

— Вот что на самом деле произошло, сын мой. А ты называл его трусом и ничтожеством… Мы не уберегли его, не смогли защитить! Мне он ничего не сказал, потому что не хотел причинять мне боль, а к тебе не обратился, потому что ты никогда его не любил. И он, я полагаю, посчитал, что ты останешься равнодушен к его беде, если не сказать хуже — посмеёшься над ней.

Дитрикс опустил голову.

— Я виноват, отец. Я знаю, — проговорил он угрюмо, сжав руку в кулак. — И, чёрт побери, смеяться здесь не над чем! Я потрясён, отец… Если бы я знал! Клянусь всем, что есть святого, если бы он обратился ко мне, я сделал бы всё, что должен сделать в таком случае старший брат и офицер…

— Но он не обратился к тебе, и это отчасти твоя вина, — перебил лорд Дитмар. — Теперь уже слишком поздно каяться, ничего нельзя исправить, нельзя его воскресить. Над твоим братом цинично надругались, и всё, что мы можем и обязаны сделать — это сразить обидчиков в поединке чести.

Дитрикс поднял голову. Его глаза колюче блестели из-под угрюмо насупленных бровей.

— Убивать молокососов? Не очень-то это почётно и справедливо…

Лорд Дитмар взглянул на него пронзительно.

— А что ты предлагаешь? Позволить, чтобы это сошло им с рук? Если они сумели сотворить такое, пусть сумеют и ответить за содеянное. По-моему, только это и справедливо.

Дитрикс вздохнул.

— Я не спорю с тобой, отец… Я и сам сторонник такого способа разрешения дел подобного свойства. Хоть я всегда и считал Даллена неженкой и слюнтяем, но у меня всё нутро содрогается, как подумаю о том, что ему пришлось вынести. Только не знаю, поднимется ли у меня, опытного офицера, рука на салагу, который и оружие-то, наверно, в первый раз в жизни держит.

— А у этого салаги поднялась рука на твоего брата? — сурово возразил лорд Дитмар. — Может быть, как противники они ничего из себя и не представляют, но это не имеет принципиального значения. Что ж, тем больше у нас шансов не осиротить наших детей и не оставить наших спутников вдовцами. Я прошу тебя помочь мне в этом деле и взять одного из них на себя, сын мой. Не забывай, это ещё и твой родственный долг по отношению к брату. Ты не защитил его, когда он в этом нуждался, так хотя бы воздай за него обидчикам. Кто, кроме тебя, может мне в этом помочь?

Дождь лил, огонь в камне трещал, Дитрикс в раздумье ерошил себе волосы. Наконец он сказал:

— Хорошо, отец, я согласен. Я выступлю против одного из твоих противников. Кого мы позовём в секунданты?

— Я уже договорился с лордом Райвенном, — ответил лорд Дитмар. — Он всегда был моим хорошим другом, кроме того, он — глава Совета двенадцати. Его разрешение я уже получил, он также считает, что насильники должны умереть. Их вина несомненна, они её фактически сами признали. Ты со своей стороны можешь попросить кого-нибудь из твоих друзей-сослуживцев. Нашим спутникам мы ничего рассказывать не станем: Арделлидис только что после родов, а Джиму это ещё предстоит. Их обоих нельзя волновать. Встречаемся в заведении «Три золотых звезды» завтра в девять вечера.

Дитрикс уже сидел за заказанным им столиком в заведении «Три золотые звезды» и потягивал мергит* в компании своего друга и секунданта капитана Шаллиса. Без десяти девять в зал вошли две закутанные в плащи с капюшонами фигуры, в одной из которых Дитрикс сразу узнал отца, а вторым был, очевидно, лорд Райвенн. Дитрикс встал, и капитан Шаллис последовал его примеру. Две фигуры подошли к столу и чуть приоткрыли, но не откинули капюшоны.

— Отец, это капитан Шаллис, — представил Дитрикс своего друга. — Ты, наверно, помнишь его.

Капитан Шаллис учтиво щёлкнул каблуками. Лорд Райвенн кивнул капитану, и они сели к столу. Подошёл официант.

— Ещё два мергита, — заказал Дитрикс.

Официант кивнул и ушёл, а лорд Дитмар, окидывая взглядом зал, спросил:

— Что, их ещё нет?

— Пока ждём, отец, — ответил Дитрикс.

Принесли мергит в высоких стаканах. В тени капюшона лорда Дитмара поблёскивала его диадема, на лоб лорду Райвенну падала серебристая прядь волос, руки лорда Дитмара были в перчатках, а на холеных пальцах лорда Райвенна сверкали драгоценные перстни. За столиком царило напряжённое молчание.

Без пяти девять в зал вошли четверо незнакомцев также в плащах с капюшонами. Замедлив шаг, они осмотрелись. Лорд Дитмар повернул к ним лицо, и они направились к столу. Как только они с ним поравнялись, лорд Дитмар с лордом Райвенном, Дитрикс и капитан Шаллис встали.

Два из незнакомцев в плащах были Эммаркотом и Макрехтайном, а два их сопровождающих — их секундантами. Эммаркот и Макрехтайн, бледные и сосредоточенные, были кратко представлены лорду Райвенну и Дитриксу, а секунданты представились сами. Секундантом Эммаркота был его старший брат, майор Эммаркот — молодой, но уже суровый, с холодными синими глазами и светлой льняной шапочкой коротких волос. Обменявшись с ним сухим и учтивым приветствием, Дитрикс проговорил:

— Мне жаль, что нам приходится участвовать в таком деле.

— Мне тоже, поверьте, — ответил тот.

— К вам лично я не питаю неприязни, — сказал Дитрикс. — Я всегда знал вас с хорошей стороны и надеюсь, что по окончании этого дела мы не станем врагами.

Чуть поклонившись, майор Эммаркот проговорил:

— Я тронут вашим великодушием, майор Дитмар. Однако наша семья никогда не уклонялась от ответственности, и за ущерб, нанесённый вам одним из её членов, мы готовы дать вам полную сатисфакцию.

С этими словами он бросил на младшего брата суровый взгляд, а тот промолчал, и вид у него при этом был бледноватый и весьма подавленный. Лорд Дитмар сказал:

— Давайте покончим с обменом учтивостями. Предлагаю отправиться выбирать место.

Когда они вышли из «Трёх золотых звёзд», лил холодный осенний дождь. Все расселись по своим флаерам и полетели подыскивать место для поединка.

Их выбор пал на пустырь в двух десятках леинов к северу от «Трёх золотых звёзд». Найдя среди чёрных холмов довольно просторную площадку, покрытую мелкой крошкой пустой породы, они остановили флаеры и вышли. Лорд Дитмар сказал Эммаркоту и Макрехтайну:

— Господа, вас двое, поэтому я призвал на помощь моего старшего сына. Кому-то из вас выпадет скрестить меч с ним.

Дитрикс ответил лёгким поклоном. Секундант Макрехтайна, альтерианец средних лет с короткими серебристыми волосами, вышел вперёд и сказал:

— Согласно дуэльному кодексу, я должен задать вопрос: не считает ли вызывающая сторона возможным решение вопроса мирным способом — например, принесением официальных извинений?

— Мы приехали сюда не для того, чтобы слушать извинения, — ответил лорд Дитмар холодно. — Преступление, в котором мы обвиняем господ Крэя Эммаркота и Уго Макрехтайна, слишком тяжкое, чтобы его можно было загладить извинениями. Милорд Райвенн, глава Совета двенадцати, также нашёл это дело не подлежащим разрешению при помощи мирных методов… Нет, сударь, на ваш вопрос я даю отрицательный ответ. Господа, я предоставляю на ваш выбор дуэльные мечи. Можете их опробовать и выбрать тот, который вам придётся по руке.

Лорд Райвенн открыл небольшой чемоданчик, в котором на бархатной чёрной подложке в углублениях лежали в выключенном виде восемь мечей. В свете фар флаера их рукоятки холодно поблёскивали.

— Надеюсь, вы взяли хотя бы пару уроков боя мечом? — усмехнулся Дитрикс. — Я бы не хотел, чтобы мой противник оказался сущим младенцем.

Сначала меч выбирал Эммаркот. Он брал каждый, активировал и делал пару взмахов. При активации из рукоятки с металлическим звуком появлялось серебристо светящееся в темноте лезвие, немного расширяющееся к концу. Он остановил свой выбор на крайнем мече с длинной рукояткой, позволявшей держать его двумя руками. Следом за ним взял меч Макрехтайн, ему приглянулся меч с гардой на рукоятке. После них лорд Дитмар и Дитрикс также взяли себе по мечу. Капитан Шаллис открыл коробку, в которой лежали плотные перчатки с длинными раструбами.

— Извольте надеть перчатки, господа.

Пока противники надевали перчатки, лорд Райвенн показал два шарика — красный и белый.

— Потяните жребий, кому с кем сражаться, господа. Я зажму эти шарики в кулаках, так чтобы вы не видели, какой шарик в какой руке, а господа Эммаркот и Макрехтайн сделают выбор. Красный шарик будет означать лорда Дитмара, белый — его сына.

Он зажал в кулаках шарики и вытянул руки вперёд. Эммаркот показал на левую руку лорда Райвенна, и там оказался белый шарик. Дитрикс отсалютовал ему мечом.

— Я ваш противник, сударь.

— Ну а вам, господин Макрехтайн, придётся биться со мной, — сказал лорд Дитмар.

Лорд Райвенн объявил:

— Бой — насмерть. Капитуляция не принимается.

Секунданты отошли в сторону, а противники встали друг напротив друга и скрестили мечи. Лорд Дитмар откинул капюшон, и его примеру последовали остальные дуэлянты. Лорд Райвенн махнул рукой, и бой под проливным дождём начался.

Дитрикс был элегантен и насмешлив. Красиво отсалютовав противнику мечом и чуть поклонившись, он встал в позицию. Эммаркот, которому до сих пор придавало мужества присутствие старшего брата, как будто слегка оробел, увидев перед собой офицера, такого же блестящего и красивого, как майор Эммаркот. Одно дело было тыкать торс противника спортивной рапирой в спортзале, и совсем другое — держать в руках настоящий смертоносный меч, леденящая сила которого разъединяла материю, как нож — кусок подтаявшего масла.

— Ну же, сударь, не трусьте, — насмешливо подбодрил его Дитрикс. — Если у вас достало дерзости запятнать честь вашей семьи, то потрудитесь теперь хотя бы своей смертью отчасти смыть это пятно!

Это подстегнуло Эммаркота, как удар кнутом. Уверенность, с которой этот офицер говорил о его, Эммаркота, смерти как о чём-то уже предрешённом, обнажая при этом зубы в красивом блестящем оскале — глаза его при этом оставались холодными, — эта уверенность обдала Эммаркота леденящим ужасом. Он не хотел умирать. Сейчас ему хотелось выжить, как никогда. Выжить, вернуться домой и забраться с головой под одеяло. Была не была! Он нанёс первый удар.

Но перед ним был профессионал. Удар был отбит.

— Недурное начало, сударь! — с усмешкой похвалил Дитрикс. — Сильный удар, только вам не хватает концентрации. Меч — это продолжение вашей руки, и вся ваша воля должна быть сосредоточена на его кончике. Смотрите, как нужно!

Эммаркот еле сумел отбить его удар — его меч при этом так завибрировал и запел в руке, что болезненный гул отдался под сводом его черепа и в плече.

— Урок номер один, — сказал Дитрикс. — И сразу же — номер два!

Следующим мощным ударом он выбил из руки Эммаркота меч. Меч отлетел в грязь и выключился.

— Урок номер два — пошевеливайтесь, сударь! — вылетело из блестящих зубов Дитрикса. — Не ждите, когда вам нанесут удар — наносите сами! Лучшая защита — нападение!

Обезоруженный и ошеломлённый Эммаркот застыл, учащённо моргая. Дитрикс, слегка поклонившись, кивком головы показал на валявшийся в жидкой грязи меч.

— Поднимите! Ну же, быстрее!

Эммаркот схватил и активировал меч. Едва он успел выпрямиться, как его головы коснулся ледяной гул, и рыжий узел его волос вместе с зажимом упал в чёрную чавкающую жижу под ногами. А Дитрикс смеялся, ослепительно сияя всеми зубами из-под презрительно приподнятой верхней губы:

— Это урок номер три. Будьте внимательны, сударь! Будьте всё время начеку! Этак я могу вас побрить, а вы даже не заметите! Ну, что же вы стоите столбом? Основные уроки я вам преподал, действуйте!

С рычанием занося меч, Эммаркот бросился на него. Больше всего сейчас он хотел выбить эти проклятые насмешливые зубы.

В это время Макрехтайн, успевший перед дуэлью взять только три урока фехтования, трясся мелкой дрожью, видя перед собой огромную фигуру в черном плаще с развевающимися по ветру полами — фигуру, которую так часто видел за кафедрой. Безобидный добрый великан стал грозен и страшен с мечом в руке, на его бледном лице Макрехтайн не видел и тени прежней мягкости. Холодная печать беспощадности лежала на сурово сомкнутых губах, взгляд обдавал ледяным презрением, а короткий взмах клинком меча перед началом поединка — жест вежливости по отношению к противнику — был как плевок в лицо. Вспоминая всё, чему он успел научиться за три урока, Макрехтайн начал бой осторожно, то атакуя, то отскакивая. Он заметил, что, несмотря на выражение холодной беспощадности на лице, лорд Дитмар его щадит, сражаясь не в полую силу, позволяя ему уходить от ударов и давая ему время подготовиться к новым атакам; это вселило в Макрехтайна надежду, что всё это не более чем фарс: они для приличия помашут мечами, быть может, кто-нибудь отрубит кому-нибудь руку, и на этом всё закончится. Ведь не намерен же в самом деле этот интеллигентный, миролюбивый, мягкий и безобидный препод довести дело до смертоубийства! Макрехтайн в это не верил, и нерешительная манера лорда Дитмара сражаться, казалось, подтверждала его надежду на благополучный исход.

Противники сражались, секунданты наблюдали за ходом поединка. Дитрикс смеялся над Эммаркотом и изображал из себя учителя фехтования, поминутно преподавая ему «уроки»; его меч ещё несколько раз свистнул в смертельно опасной близости от головы Эммаркота, всякий раз при этом отхватывая прядь его мокрых волос. Этим Дитрикс демонстрировал своё мастерство и нагонял на своего менее опытного противника страху, время от времени пуская в ход мрачноватый юмор.

— Не нравится мне ваша причёска, сударь, длинные волосы вам совсем не идут. С вашего позволения, я сделаю вам стрижку. Заметьте — бесплатно! Оригинальное стилевое решение в сочетании с необычным инструментом даст превосходный результат! В гробу вы будете отлично выглядеть, уверяю вас! Ну же, будьте умницей, позвольте мне подрезать ещё вон ту прядку, она несколько длинновата… Оп!

Ухо Эммаркота ощутило краткое, но мучительное прикосновение жгучего холода. Вместе с прядью волос от его головы отлетел кусочек ушной раковины. Вскрикнув, Эммаркот схватился за ухо, но ранка не кровоточила, шершавая и сухая холодная плоть крошилась под его пальцами.

— Заодно подкорректируем вам и форму ушей, — сказал Дитрикс, дьявольски поблёскивая глазами и улыбкой. — А то они у вас великоваты.

— Хватит паясничать! — крикнул Эммаркот, дрожа от боли в ухе и от ярости. — Давайте драться без этих ваших выходок!

— Ну, милый мой, не нервничайте так! — сказал Дитрикс, превратив свои глаза в две искрящиеся озорные щёлочки. — Я только хотел вас немного подбодрить. Если вам так не нравится, что ж — извольте, будем драться серьёзно. Но поверьте, это будет гораздо страшнее.

— А я вас и не боюсь! — хрипло крикнул Эммаркот. — Всё это ни к чему.

— А что же тогда вы так трясётесь? — усмехнулся Дитрикс. — Вас всего колотит, дитя моё.

— Просто холодно, — ответил Эммаркот.

— Что ж, это легко исправить. Сейчас тебе будет жарко, детка!

При ударах клинки мечей издавали гулкий звон, лица противников блестели, волосы вымокли. Капли дождя, попадая на мечи, тут же замерзали и сыпались с них ледяной крупой. Дитрикс и лорд Дитмар сражались спиной друг к другу; лорд Дитмар всё ещё не решался обрушиться на своего противника всерьёз, и их поединок проходил несколько вяло. Заметив это, Дитрикс крикнул:

— Отец, это несерьёзно! Почему ты тянешь?

Лорд Дитмар и сам не знал, отчего его рука не поднималась нанести смертельный удар. Цветущая юность его противника, его золотые волосы, большие голубые глаза и по-детски свежие щёки заставляли его колебаться; он не мог срубить этот бутон в самом расцвете. Перед ним был не негодяй и насильник, а испуганный ребёнок, который и меч-то еле держал в руках.

— Не знаю, сын мой… Он ещё совсем дитя! — ответил лорд Дитмар Дитриксу.

— Не забывай, чтО это дитя сделало с твоим ребёнком! — напомнил Дитрикс сурово. — Для этого оно оказалось вполне взрослым!

Лорд Дитмар помнил об этом каждую секунду, но не мог понять сам себя. Перед его глазами стояло зеленоватое лицо Даллена с заиндевевшими ресницами под крышкой криосаркофага; ещё недавно и оно было таким же свежим и цветущим, улыбалось и заливалось румянцем. А двадцать лет назад, когда врач положил ему на грудь мокрый, скользкий пищащий комочек с пульсирующим обрезком пуповины, лорд Дитмар плакал от счастья. Сейчас у него не было слёз, но сердце невыносимо саднило. Даллен был мёртв, а этот цветущий голубоглазый юнец жил.

Всё это промелькнуло в голове лорда Дитмара за одну секунду, но этой секунды оказалось довольно. Он знал, что гнев — зло, и старался никогда не позволять ему разгораться в своей душе, но сейчас исход поединка зависел от того, впустит ли лорд Дитмар гнев в своё сердце. Без гнева не могла подняться его рука с оружием. Лишь секунду он стоял на ветру, грея в ладони рукоятку меча, сутулый, в мокром плаще, с потухшим взглядом; Макрехтайн, воспользовавшись его замешательством, осмелился пойти в атаку — неумело, но с отчаянной храбростью не желающего умирать. Секунда истекла. Рука лорда Дитмара с мечом молниеносно вскинулась, и клинки, лязгнув друг о друга, вышибли горсть звенящих ледяных крошек, а потухшие глаза лорда Дитмара вспыхнули холодным огнём. С этого момента участь Макрехтайна была решена.

Ноги Макрехтайна подкашивались, он дрожал на пределе своих сил, пытаясь выстоять против лорда Дитмара, давившего своим мечом на его меч: это была схватка скрещенных клинков. Лорд Дитмар, эта сутулая гора в чёрном плаще, сверля Макрехтайна ледяным взглядом, оттеснял его назад, и Макрехтайн вынужден был пятиться под его могучим напором. Скользя сапогами в грязи, он упирался изо всех сил, но силы были неравны. Лорд Дитмар, похожий на ожившую статую — из тех, что украшали центральный портал здания академии, — просто оттирал его назад своим безостановочным поступательным движением, и Макрехтайн не выдержал. Он упал на спину и, пытаясь встать, елозил в грязи спиной и ногами, как перевернувшаяся панцирная рептилия. Извернувшись, как змея, он вскочил, а лорд Дитмар всё надвигался на него, занося меч. На Макрехтайна посыпался удар за ударом, да такой силы, что отбивать их приходилось на пределе физических возможностей. Если минуту назад лорд Дитмар был во власти странной нерешительности, то теперь он словно с цепи сорвался. В лицо Макрехтайну били ледышки, которые до соприкосновения с клинками мечей были дождевыми каплями, а взгляд лорда Дитмара, неподвижный и страшный, пронзал его насквозь.

— Так его, отец! — крикнул Дитрикс.

Надвигаясь на Макрехтайна со сжатыми губами, лорд Дитмар бил и бил мечом, а тот отбивался, покуда доставало сил. Вскоре его тонкая рука, непривычная к таким упражнениям на пределе человеческих возможностей, начала слабеть, а лицо при каждом ударе искажала гримаса мучительного напряжения. Отчаяния ему прибавлял голос Дитрикса, кричавший лорду Дитмару:

— Отец, ты молодчина! Давай, так!..

Меч лорда Дитмара в очередной раз поднялся, и по нему сухо застучали ледышки, а рука Макрехтайна не успела подняться вовремя — не хватило какой-то доли секунды. Макрехтайну показалось, будто его руку у запястья прижгло раскалённой проволокой. Он взглянул: кисти не было, а ровное место среза было сухим и бледным, с льдистым блеском. Это было похоже на анатомический препарат, на котором были видны мышечные волокна, хрящи и белые круглые спилы костей. Перед Макрехтайном трепетала слепящая пелена боли, и сквозь звон в ушах он услышал чей-то истошный крик. По тому, как напряглось его горло, он понял, что это кричал он сам. Зашатавшись, Макрехтайн рухнул на колени в кашу из грязи и камушков, даже не ощутив ими боли. Его отрубленная рука, ещё подрагивая пальцами, лежала в нескольких шагах от него, а перед собой он видел широко расставленные сапоги лорда Дитмара, блестящую пряжку его пояса и чёрные кожаные брюки.

— Если можете, сражайтесь левой рукой, — услышал он. — Умрите хотя бы с оружием!

Макрехтайн поднял на него глаза, большие и неподвижные, с расширенными зрачками.

— Милорд… Вы же не собираетесь всерьёз меня убить? — прошелестел его глухой, мертвенный голос. — Вы же… Вы же поставили мне проходной балл!..

Губы лорда Дитмара на мгновение дрогнули, но тут же снова сжались, лёд во взгляде не растаял.

— Вставай, — повторил он.

Прижимая к себе обрубок руки, Макрехтайн подполз к мечу и взял его в левую руку. Он смог подняться на одно колено. Сильная рука обхватила его за талию, и он оказался на ногах.

— Защищайся!

Но это предупреждение мало помогло. От первого же удара Макрехтайн потерял равновесие, его левая рука с мечом отлетела назад, открыв незащищённую грудь, которую в следующий миг пронзил насквозь ледяной луч гнева.

Эммаркот видел, как Макрехтайн упал мёртвым. Его охватил животный страх и безумное желание остаться в живых. К его горлу подступил ужас и вырвался наружу высокой пронзительной нотой. И, презрев всякие кодексы, он отшвырнул меч и бросился бежать, слыша за собой смех Дитрикса:

— Куда же вы, сударь? Мы ещё не закончили!

Но Эммаркот бежал. Какая-то часть его разума понимала, что бежать бесполезно, но ужас и желание выжить толкали его вперёд, и он продолжал бегство. Дитриксу было его нипочём бы не догнать, но чья-то железная рука схватила его за плащ и остановила его бег.

— Трус! Вернись и сражайся! — воскликнул холодный и гневный голос майора Эммаркота.

— Бирген… Бирген! — всхлипнул Эммаркот, цепляясь за старшего брата и пытаясь к нему прижаться, спрятаться за ним. — Я не хочу умирать… Спаси меня!

— Не веди себя, как презренный трус, — сказал Бирген сурово, отталкивая его. — Если тебе суждено умереть, то хотя бы встреть свой конец достойно!

Шатаясь, Эммаркот пробормотал, глядя на брата в скорбном недоумении:

— Ты хочешь, чтобы я умер?.. Ты посылаешь меня туда, чтобы меня убили?..

— Господин генерал сделал бы то же самое, — ответил тот.

— Ты меня не любишь, — прошептал Эммаркот со слезами на глазах. — Если бы любил, не заставлял бы…

— Я лишь хочу, чтобы наше имя не покрыл позор, — сказал Бирген.

Эммаркот, осев в грязь, закрыл лицо руками и громко заплакал. Всё, что осталось от его роскошной рыжей шевелюры, неровно обрезанными мокрыми прядями свисало ему на лоб и облепляло шею.

— Я не хочу… Не могу!

Старший брат смотрел на него сверху со смесью горечи и презрения.

— И тебя не волнует, как мы будем смотреть в глаза людям? Мало тебе того, из-за чего тебя вызвали, так теперь ты ещё и трусишь?.. Двойной позор для нас!

Эммаркот плакал навзрыд, как ребёнок, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Я хочу домой…

Его невозможно было заставить встать, он сжался в комок, жалкий и мокрый — комок страха и жалости к себе, от которого нельзя было требовать ни мужества, ни понятий о чести и достоинстве. Красивые губы майора Эммаркота скривились, чистая синева глаз льдисто блестела, и всё его лицо выражало жалость и презрение.

— Хорошо, — сказал он. — Если ты не можешь продолжать поединок, за тебя продолжу я. Я не могу допустить, чтобы всё кончилось так позорно для нас. Пусть это пятно смоет моя кровь.

Эммаркот поднял залитое слезами лицо. На нём было написано удивление и испуг. Бирген, красивый, синеглазый, смелый и благородный, ни разу в жизни не погрешивший, собирался принести себя в жертву за его, Эммаркота, преступление!

— Нет, Бирген… Ты ведь ни в чём не виноват!

— Это мой долг перед нашей семьёй, — ответил майор Эммаркот печально, но твёрдо. — Кто-то из нас должен понести ответственность.

Эммаркот начал подниматься на ноги. Это удалось ему не сразу: несколько раз он поскальзывался. Кое-как выпрямившись, он сказал дрожащим голосом:

— Но у тебя маленькие дети, Бирген! Тебе нельзя… Ты не должен рисковать жизнью!

Тот покачал головой.

— Я и так рискую ей на службе, мне не привыкать. Я сказал, с твоим противником сражусь я, а ты поедешь домой. Но только я не думаю, что господин генерал примет тебя с распростёртыми объятиями. Если ты, уронив честь нашего имени, отказываешься понести бремя ответственности за это, я возьму его на себя, но в таком случае не жди от нашего родителя любви и уважения. Ты его знаешь.

— О да, я знаю господина генерала, — горько усмехнулся Эммаркот. — В лучшем случае он захлопнет дверь нашего дома у меня перед носом.

— Его сердце будет разбито, — сказал Бирген с горечью.

В этот момент подошёл Дитрикс с двумя отключенными мечами в руках — своим и Эммаркота. Его глаза блестели насмешкой, губы искривляла пренебрежительная улыбка. Остановившись перед Эммаркотом-младшим и отвесив ему полупрезрительный поклон, он спросил:

— Ну так что же, вы намерены продолжать поединок, сударь?

Эммаркот молчал. На его лице, мокром от слёз и дождя, отразилась мука. Перехватив его взгляд, Бирген решительно сказал Дитриксу:

— Майор Дитмар, мой брат больше не в состоянии продолжать. Если вы не возражаете, я продолжу за него. Я к вашим услугам.

Дитрикс приподнял брови.

— Вот как! — сказал он. — Но он как будто не ранен. Отчего же он не может продолжать?

Эммаркот хотел что-то сказать, но не смог: у него тряслись губы. Бирген ответил за него:

— Он измотан. Выбился из сил. Если позволить ему продолжать в таком состоянии, это будет не дуэль, а убийство.

Дитрикс обратился к Эммаркоту:

— Если вы устали, сударь, я согласен на перерыв. Отдохните, восстановите силы. Капитан Шаллис может слетать в «Три золотые звезды» и принести оттуда что-нибудь поесть и выпить. Спешить некуда, в нашем распоряжении вся ночь.

— Это очень великодушно с вашей стороны, майор Дитмар, — сказал Бирген. — Но я полагаю, что я с тем же успехом смогу дать вам сатисфакцию. Согласно кодексу, замена противника возможна.

— Да, в случае, если лицо, подлежащее замене, не в состоянии вести поединок по объективным причинам, обусловленным физическим увечьем или болезнью, — тут же процитировал Дитрикс статью кодекса. — Но, как мы с вами видим, ваш брат не ранен.

— Считайте, что он болен, — ответил Бирген.

Дитрикс усмехнулся.

— Кажется, я знаю, как называется его болезнь. Обыкновенная трусость, не так ли?

Бирген вспыхнул. Его глаза засверкали, а Дитрикс насмешливо прищурился.

— Ну, не делайте оскорблённый вид, — сказал он. — Мы все были свидетелями его позорного бегства. Впрочем, ладно, как вам будет угодно. Я не возражаю против замены противника. Для меня будет большой честью сразиться с вами, майор Эммаркот. — Дитрикс, слегка поклонившись, вручил Биргену меч, брошенный Эммаркотом. — А вашему брату судьёй будет его совесть. — Язвительно усмехнувшись, Дитрикс добавил: — Если она у него, конечно, есть. Мы не станем настаивать на его физической смерти… Полагаю, теперь господин Эммаркот и так умер для общества, потому что ни один порядочный человек не подаст ему руки. Уж я об этом позабочусь. Думаю, для него и это будет достаточным наказанием.

Теперь вспыхнул Эммаркот-младший.

— Майор Дитмар, не могли бы вы подождать ещё одну минуту? — обратился он к Дитриксу тихо. — Мне нужно сказать брату пару слов наедине.

Дитрикс усмехнулся одним уголком губ, но всё же чуть наклонил голову, давая понять, что согласен.

— Ну что ж, если вам так угодно, говорите хоть пять минут, я не буду вам мешать, — сказал он. И добавил, обращаясь к Биргену: — Я жду вас.

И, поклонившись, он отошёл на расстояние, достаточное, чтобы не слышать их голосов. Дождь редел, освещённая огнями флаеров площадка была пуста. Тело Макрехтайна было уже убрано и уложено в грузовой отсек флаера. Тоскливо поёжившись, Эммаркот долго молчал, а его старший брат ждал, что он скажет. Наконец он не утерпел:

— Ну, что? Зачем ты тянешь время? Если тебе нечего сказать, иди во флаер, а я пойду заканчивать начатое тобой. Если я буду убит, отвезёшь моё тело домой.

В глазах Эммаркота стояли слёзы.

— Вы с господином генералом непременно хотите моей смерти? — спросил он тихо. — Вам станет от этого легче?

Бирген поморщился.

— Только не надо изображать жертву… Ты сам знаешь, что эта ситуация возникла по твоей вине. У тебя всё? Ты задерживаешь нас.

Бирген сделал нетерпеливое движение по направлению к Дитриксу, ждавшему в стороне, но Эммаркот-младший удержал его за руку.

— Подожди. Бирген, скажи… Скажи, ты хочешь это сделать, потому что любишь меня? Только честно. Мне важно это.

— Я это делаю, потому что мне дорога честь нашего имени, — ответил Бирген, высвобождая руку.

Губы Эммаркота задрожали и сложились в горькую улыбку. Подняв голову и сверкнув слезинками в глазах, он протянул руку и сказал:

— Понятно. Дай мне меч.

— Зачем? — нахмурился Бирген.

— Отдай меч, — повторил Эммаркот-младший. — Я не ранен и не болен, я не устал и могу продолжать поединок.

Бирген был так удивлён, что не возразил, когда младший брат взял у него меч. Тот же, откинув со лба мокрые волосы, повернулся и решительным шагом направился к одинокой фигуре Дитрикса в плаще с поднятым капюшоном. Не успел он сделать и пяти шагов, как Бирген его нагнал и положил сзади руки ему на плечи.

— И потому что люблю — тоже, — сказал он ему в затылок.

Эммаркот не обернулся, только улыбнулся. Кивнув, он двинулся дальше, и руки брата соскользнули с его плеч.

Дитрикс стоял спиной к Эммаркотам, заложив одну руку с выключенным мечом за спину, а другую — за пазуху. Если бы он был знаком с историей Земли, то ему было бы известно, что он сейчас стоял в позе Наполеона, но он, конечно, не имел об этом понятия. Услышав за спиной лязг активируемого меча, он обернулся и увидел Эммаркота-младшего, стоявшего перед ним в решительной позе и сжимавшего обеими руками меч.

— Я готов продолжать, — сказал Эммаркот глухо. — Защищайтесь.

При этом его губы тряслись, а глаза были полны слёз. Дитрикс усмехнулся.

— Вот оно что! Вы всё-таки решились. Что ж, голубчик, весьма похвально. Я рад.

— И ещё я хочу, чтобы вы знали… — Эммаркот шмыгнул носом. — Я раскаиваюсь. Я сожалею о том, что я сделал. Будет справедливо, если вы меня убьёте.

Усмешка по-прежнему была на лице Дитрикса, только с губ она исчезла, и её тень осталась в глазах.

— Перед тем как мы продолжим… У вас есть чем вытереть слёзы? — спросил он. — Уверен, они будут вам мешать.

Эммаркот смутился и нахмурился, вытер глаза и нос кулаком. Дитрикс протягивал ему упаковку носовых платков.

— Воспитанные люди так не делают, — сказал он. — Воспользуйтесь платком.

Эммаркот смущённо пробормотал «спасибо» и взял один платок из упаковки, промокнул глаза и высморкался. После этого Дитрикс, активировав свой меч, отсалютовал им Эммаркоту, и поединок продолжился. В этот момент дождь, начавший было утихать, вновь разошёлся, сверкнула, озарив всё мертвенным светом, молния и заворчал гром. Седовласый секундант Макрехтайна забрался в кабину флаера, чтобы окончательно не промокнуть; его молодой подопечный был убит, и его миссия на этом закончилась, оставалось только отвезти тело родителям. Лорд Райвенн, последовав его примеру, усадил побледневшего лорда Дитмара во флаер и сел рядом с ним, и оттуда они наблюдали за поединком Дитрикса и Эммаркота. Только Бирген остался под дождём — прямой как стрела, с белым как мел, блестящим от дождевой воды лицом. Он напряжённо следил взглядом за братом…

Поединок был яростный. На этот раз Дитрикс воздерживался от шуточек и издёвок: слишком бледное и отчаянное было лицо у его противника. Можно сказать, что Эммаркот был хорош: он усвоил все «уроки» и бился с отменной храбростью, но вид у него был трагический. Что-то изменилось в нём, от былой трусости не осталось и следа, его бледные губы были сжаты, глаза сверкали. Он атаковал смело, порой даже безрассудно, и было несколько моментов, когда он, атакуя, слишком раскрывался и ставил себя в уязвимое положение. Но Дитрикс ни разу не воспользовался его ошибками; более того, после одного явного промаха Эммаркота он придержал свою руку и отступил на безопасное расстояние.

— Я вас раскусил, голубчик, — сказал он серьёзно. — Сдаётся мне, что вы подставляетесь под удар. Так дело не пойдёт. Извольте играть честно, сударь.

Эммаркот был перевозбуждён. Он тяжело дышал, широко раскрытые глаза безумно сверкали, смертельная бледность заливала лицо. Его била дрожь. Отступив ещё немного, Дитрикс сказал ему:

— Сударь, успокойтесь. Я начинаю вас бояться.

Он хотел сказать «за вас», но по какому-то странному неосознанному наитию заставил свой язык споткнуться и опустил предлог. Дикая улыбка озарила лицо Эммаркота.

— Так это и хорошо, — сказал он.

В следующий миг он уже атаковал. Дитрикс был слегка озадачен этой переменой в противнике, но бился хладнокровно, как и пристало профессионалу. Однако он начал щадить Эммаркота, как недавно лорд Дитмар щадил Макрехтайна; перейдя на оборонительную тактику, он только отбивался и после каждой отбитой атаки давал Эммаркоту время собраться с силами для нового наступления. Тот, заметив это, хрипло крикнул:

— Не надо, не надо этого, майор Дитмар! Мне не нужно ваше великодушие! Делайте то, ради чего вы сюда пришли!

Дитрикс вдруг опустил меч.

— Нет, — сказал он. — Так не пойдёт. Вы явно лезете на рожон.

Эммаркот тоже приостановился, дрожа.

— В чём дело, майор Дитмар? Вы уже не хотите убить меня?

— Таким способом — нет, — ответил Дитрикс. — У меня есть кое-какие принципы.

— Принципы! Ха-ха-ха! — хрипло и грубо засмеялся Эммаркот. — Зато у меня их нет!

— Он помешался, — прошептал Дитрикс.

Эммаркот как будто и правда сошёл с ума. С каким-то диким весельем, издав нелепый и воинственный клич, от которого даже у бывалого Дитрикса пробежали по коже мурашки, он бросился в свою последнюю атаку. В этот момент он был опасен, и Дитрикс защищался, как мог. Всё произошло как будто непреднамеренно: меч Дитрикса, войдя в левый бок Эммаркота, вышел наискосок из-под правой лопатки; со стороны это выглядело так, будто Эммаркот сам на него наскочил. Дитрикс, словно не ожидавший такого стремительного и трагического исхода, потрясённо отступил назад, а Эммаркот, издав горлом натужный хрип, упал на колени. На его лице застыла маска нечеловеческого страдания, на лбу вздулись жилы, он весь мучительно содрогался. Он повернул голову и посмотрел на Биргена, выражение лица которого было трудно описать словами. Они смотрели друг другу в глаза, и только. В этот момент Дитрикс, опомнившись, одним ударом снёс Эммаркоту голову: это был удар из милосердия, прекративший страдания смертельно раненного противника.

_____________

*альтерианский лёгкий спиртной напиток наподобие пива

Голова, слетев с плеч, покатилась и упала в лужу лицом, а тело тяжело и безжизненно упало, как мешок. Стоя над обезглавленным телом, Дитрикс красивым резким движением отсалютовал ему своим мечом и посмотрел в сторону флаера, где сидели лорд Райвенн и лорд Дитмар. Лорд Дитмар высунул голову из открытой дверцы: его тошнило. Когда Дитрикс подбежал, лорд Райвенн уже вытирал лорду Дитмару салфеткой рот и лицо. Увидев встревоженное лицо Дитрикса, тот попытался улыбнуться.

— Я в порядке… сынок…

Пробормотав это, он сник на плечо к лорду Райвенну.

— Дитрикс, аптечку, быстро! — скомандовал лорд Райвенн.

Через минуту лорд Дитмар открыл глаза. Дитрикс, сжав его руки, спросил взволнованно:

— Отец, ну, как ты?

— В порядке… — улыбнулся тот посеревшими губами. — Не волнуйся, сынок… Просто что-то желудок взбунтовался.

В это время к ним подошёл майор Эммаркот. Он был чуть ли не бледнее лорда Дитмара, а его глаза были до странности спокойны — пожалуй, даже чересчур. Это и тревожило. Вытянувшись в струнку, как перед старшим по званию, Дитрикс спросил:

— Я могу чем-то помочь?

— Да, — тихо ответил Бирген. — Не найдётся ли у вас воды?

Лорд Райвенн, приподнявшись со своего места, протянул руку и спросил участливо, дотронувшись до его локтя:

— Вам плохо? Прошу вас, присядьте.

Глядя на него жутковато спокойными глазами, Бирген объяснил:

— Вода не для меня. Мне нужно умыть его.

Никто ни о чём больше не спрашивал. Дитрикс достал из грузового отсека десятилитровую канистру с водой и сказал:

— Разрешите вам помочь.

Тело было уже уложено во флаер, завёрнутое в плащ. Бирген поднял голову младшего брата из грязи, а Дитрикс полил её водой из канистры. Бирген вытер лицо Эммаркота-младшего, навсегда застывшее в муке, чистым платком, промокнул волосы и закрыл веками далёкий, остекленевший взгляд покойника. Потом, пристально всмотревшись сухими глазами в искажённое лицо отсечённой головы — даже видавший виды Дитрикс нашёл это зрелище жутковатым, — спокойно, безо всякого содрогания поцеловал ещё тёплые приоткрытые губы. Бережно уложив голову рядом с телом и накрыв лицо платком, он сказал ласково, как живому:

— Ну, вот и всё, малыш. Всё кончилось. Едем домой.

Дитрикс не нашёлся, что сказать. Всё это было странно, жутко и надрывало сердце. Он не придумал ничего лучше, чем встать по стойке «смирно», провожая взглядом поднимающийся в воздух флаер.

Лорду Дитмару тоже требовалось умыться. Дитрикс лил воду ему на руки, а лорд Райвенн подал платок. Умыв мертвенно-бледное лицо, он утёрся платком, и его руки при этом тряслись. Лорд Райвенн достал карманную расчёску и заботливо причесал его мокрые волосы.

— Всё хорошо, Азаро, успокойтесь, — проговорил он.

Дитрикс, сев рядом с лордом Дитмаром, крепко обнял его за плечи.

— Успокойся, отец… Всё кончено.

— Да, — глухо ответил тот. — Кончено…

— Милорд, — обратился Дитрикс к лорду Райвенну, — давайте сейчас вернёмся в «Три золотые звезды». Нужно обсушиться и немного прийти в себя, особенно отцу. Видите, как его трясёт?

Лорд Райвенн взглянул на лорда Дитмара и согласился:

— Да, пожалуй, это не помешает.

В дороге они молчали, Дитрикс не выпускал руки отца из своей. Он нарушил тишину первым, сказав:

— Если честно, победителем я себя не чувствую. Мне не по себе.

Ему ответили молчанием. Лорд Дитмар молчал горько, капитан Шаллис — задумчиво, а что касается лорда Райвенна, то он вёл флаер, так как у него единственного из всех не дрожали руки.

Через пятнадцать минут они все сидели за столиком в «Трёх золотых звёздах». В заведении имелись полотенца, и по заказу лорда Райвенна они были им принесены. Перед капитаном Шаллисом и лордом Райвенном стояли стаканы мергита, а себе и отцу Дитрикс заказал по рюмке глинета. С явным неудовольствием выпив свою, лорд Дитмар проговорил:

— Я сказал Джиму, что встречаюсь со своим другом и коллегой по академии.

— Значит, тебе нужно напиться, чтобы было правдоподобнее, — сказал Дитрикс. — Да и вообще тебе сейчас просто необходимо напиться… Всё-таки не каждый день ты дерёшься на дуэли и убиваешь кого-то.

Лорд Дитмар поморщился.

— Ах, не говори об этом, сын. Жутко вспомнить. Они оба всё-таки были ещё совсем дети… Мои студенты. Как это всё ужасно…

— Согласен, приятного мало, — сказал Дитрикс. — Но не забывай о том, что они сделали. Впрочем, признаю: этот рыженький, Эммаркот, показался мне не таким отъявленным мерзавцем, как тот, твой — Макрехтайн, кажется. Под конец у меня создалось впечатление, что он слегка рехнулся, бедняга… Я от души сочувствую генералу Эммаркоту. Представляю себе, что он испытает, когда ему привезут тело… Он вырастил отличного старшего сына, майора Биргена Эммаркота, но вот со вторым сыном вышла осечка… Что ж, в семье не без урода. Однако, и мерзкая же погодка выдалась сегодня!

И Дитрикс принялся энергично растирать голову полотенцем. Повесив его себе на шею, он откинулся на стуле и громко приказал:

— Официант! Нам бутылку глинета и маленький графинчик маиля*.

— Сию минуту, сударь, — последовал ответ.

— Мне чашку чая, пожалуйста, — прибавил лорд Райвенн. И пояснил, понизив голос: — Я предпочитаю не пить, перед тем как садиться за штурвал флаера.

— Да пустяки, милорд, — сказал Дитрикс. — Включите автопилот, только и всего. Тяпните с нами рюмочку-другую, ваша светлость, не отказывайтесь!

Лорд Райвенн улыбнулся и покачал головой.

— Благодарю вас, друг мой, но мне лучше воздержаться. Кто-то из нас должен всё-таки быть трезвым.

— Мне вообще не слишком нравится эта затея, — проговорил лорд Дитмар подавленно. — Я не очень жалую спиртное, а напиваться пьяным — тем более… Я бы сейчас лучше выпил чаю или горячего асаля**.

— И всё-таки я настоятельно рекомендую надраться до чёртиков, отец, — сказал Дитрикс. — Это хотя бы замаскирует твоё состояние и поможет расслабиться. Сегодня ты пережил жуткий стресс.

Когда заказ принесли, Дитрикс налил в рюмку лорда Дитмара глинета пополам с маилем. Капитан Шаллис заметил:

— Ты бы поосторожнее, а то как бы от этого коктейля у милорда с непривычки не снесло башню!

— Ничего, — сказал Дитрикс. — Ему это сейчас нужно. Отец, выпей, это тебя согреет и уймёт дрожь.

Лорд Дитмар дрожащей рукой взял рюмку и спросил нерешительно:

— Сынок, ты уверен, что мне так необходимо напиваться?

— Абсолютно необходимо, — твёрдо ответил Дитрикс. — И желательно в стельку. Поверь мне, я в таких вещах эксперт. Не волнуйся, мы доставим тебя домой.

— Как бы Джим не испугался, увидев меня в таком состоянии, — сказал лорд Дитмар.

— Он гораздо больше испугается, если увидит тебя таким, как сейчас, — серьёзно возразил Дитрикс. — На тебе просто лица нет.

Лорд Дитмар вздохнул и опрокинул в себя рюмку. Капитан Шаллис сказал:

— Не знаю, как вы, а я бы чего-нибудь съел.

И, подозвав официанта, он заказал еду — кошмарное с точки зрения диетологов сочетание жирного, мучного и мясного, тяжёлое для желудка и вредное для здоровья, но выглядевшее и пахнувшее весьма соблазнительно. Дитрикс заказал для себя то же самое и какую-нибудь лёгкую закуску для лорда Дитмара. Лорд Райвенн попросил фруктовый салат и что-нибудь к чаю.

— И после того, что случилось, вы ещё можете есть? — проговорил лорд Дитмар, болезненно морщась. — Я, если честно, не смогу проглотить ни куска.

— Ну, может быть, мы с Джейго немного и загрубели на службе, — улыбнулся Дитрикс. — Но и тебе нужно что-нибудь съесть, отец, серьёзно. Пить без закуски весьма скверно.

— Я бы вообще не хотел пить, — проговорил лорд Дитмар, с неприязнью косясь на бутылку глинета. — Если я явлюсь домой в таком виде… Бедный Джим! Ему сейчас решительно нельзя волноваться.

— Ничего, отец, мы его успокоим, — заверил Дитрикс. — Предоставь это нам и ни о чём не тревожься!

Ужасный вопль разбил вдребезги ночную тишину в доме семьи Макрехтайнов — страшный, душераздирающий скорбный крик. Дождь ещё шелестел в холодном сумраке, когда на посадочную площадку опустился флаер с телом Уго — с отрубленной рукой и бескровной раной в груди. Завёрнутое в плащ тело вынули из грузового отсека флаера и пронесли под дождём в дом, бережно опустили на пол; на залитом смертельной бледностью лбу поблёскивали только что упавшие на него дождевые капли. Пожилой лорд Макрехтайн, мрачный и бледный как мрамор, с орлиным носом и угрюмыми бровями, спустился вниз и остановился над телом. Нагнувшись, он отвернул мокрый плащ и осмотрел раны Уго; на его лице не дрогнул ни один мускул.

— Умер бесславно, но, по крайней мере, быстро, — проговорил он, выпрямившись.

Наверху его младший сын Золлер хлопотал возле своего спутника Лилаберна, упавшего без чувств: Уго был их единственный сын. Но он был не единственный внук лорда Макрехтайна, у него было их ещё два — от его старшего сына. Оба служили в альтерианской армии и не вызывали у своих родителей и деда никаких иных чувств, кроме гордости. С Уго было всё иначе. Более избалованного существа невозможно было себе представить: он плохо учился, не ладил с законом, был расточителен, имел пристрастие к игре и был неразборчив в сфере интимных отношений — словом, вёл себя недостойным для отпрыска аристократического рода образом. Лорд Макрехтайн не раз и не два говорил младшему сыну, что они с его спутником слишком балуют Уго и потакают его капризам, и что это не приведёт ни к чему хорошему, — так оно и вышло. Всё кончилось гибелью молодого Уго.

Лорд Макрехтайн поднялся в малую гостиную, где на большом мягком диване, обложенный подушками, лежал Лилаберн в полубессознательном состоянии. Рядом с ним сидел бледный, растерянный, с покрасневшими глазами, убитый горем Золлер, держа руку своего спутника и поглаживая её дрожащими пальцами. Лорд Макрехтайн дотронулся до лба Лилаберна своей суховатой рукой с длинными ногтями, украшенной единственным, но роскошным и дорогим перстнем с большим холлонитом***.

— Дитя моё… — позвал он.

Тот не отозвался. Золлер поднял на отца полные слёз глаза.

— Как это могло произойти? — пробормотал он. — Почему его убили? За что?

Лорд Макрехтайн сурово покачал головой.

— Я доверяю заключению главы Совета двенадцати, — проговорил он. — Я хорошо знаю лорда Райвенна и уважаю его. Он всегда был справедлив и рассудителен, и я уверен, что без веских оснований он никогда не стал бы выносить решение. Если он выдал разрешение на дуэль, значит, он усмотрел в действиях Уго признаки преступления.

— Но его могли оговорить, просто оклеветать! — тихим, надломленным голосом простонал Золлер.

— Совет двенадцати — не кучка школьников, — строго возразил лорд Макрехтайн. — Его не так-то просто провести. Он состоит из умных, опытных, проницательных людей, которые, кроме того, понимают, что такое ответственность. Я не исключаю — нет, я даже уверен, что Уго был виновен.

Бледное аристократичное лицо Золлера с тонкими красивыми бровями исказила гримаса боли.

— Как ты можешь так говорить, отец!

— И лорда Дитмара я не считаю одним из тех, кто действует сгоряча, не разобравшись, — задумчиво добавил лорд Макрехтайн. — Он никогда не был любителем дуэлей — более миролюбивого, благовоспитанного, достойного, образованного и умного человека я просто не знаю. Уж если он пошёл на эти крайние меры, то не без веских на то причин.

После отъезда лорда Дитмара Джим не находил себе места. Пробовал читать — не читалось, заснуть он тоже не мог, а звук хлещущего ливня наводил тягучую тоску. Илидор спал, и в целом доме, казалось, не было кроме них ни единой живой души. Джим вышел из спальни и позвал:

— Эгмемон!

Ни звука в ответ. Дворецкий, обычно появлявшийся по первому зову, куда-то исчез, и его отсутствие тоже было зловещим. Джим спустился и прошёлся по первому этажу. Услышав голоса, доносившиеся из кухни, он обрадованно позвал:

— Эгмемон!

Голос смолкли, а спустя секунду Джим услышал:

— Иду, ваша светлость! Иду, деточка!

Дворецкий появился из кухни, на ходу застёгивая пуговицы. Поклонившись Джиму, он спросил:

— Что прикажете, ваша светлость?

— Да нет, я просто хотел убедиться, что ты здесь, а не исчез, — пробормотал Джим.

— Помилуйте, ваша светлость, куда я могу исчезнуть? — удивился Эгмемон. — Нет, я всегда здесь и к вашим услугам. Чего-нибудь желаете?

— Я сам не знаю, — вздохнул Джим. — Мне тоскливо и страшно, Эгмемон. Поговори со мной…

— Извольте, ваша светлость. О чём же?

— Я не знаю, о чём угодно…

Дворецкий подумал и сказал:

— Погодка нынче прескверная… Осень, ничего не поделаешь. Летом-то как хорошо было! И тепло, и солнышко, а сейчас? Всё дождь да дождь. Уныло… Не люблю осень, ваша светлость.

Они перешли в гостиную. Дворецкий затопил камин, а Джим сидел на диване, поджав колени.

— Зато зиму люблю, — продолжал Эгмемон погодную тему. — Хоть и холодно, а красиво.

Снежок искрится, иней на ветках… Чисто, не то, что теперь — грязь да слякоть.

— А кем ты служил до того, как попал к лорду Дитмару? — спросил Джим.

— Тоже дворецким, ваша светлость, — ответил Эгмемон. — У другого хозяина.

— А почему ты от него ушёл?

— Скончался хозяин, вот и пришлось искать новое место, ваша светлость.

— А кем были твои родители?

Эгмемон помолчал, прищурившись на огонь.

— Я не знаю своих родителей.

— Извини, — пробормотал Джим.

— Да нет, ваша светлость, — улыбнулся Эгмемон. — Их просто нет. Я клон. Из мантубианского центра подготовки персонала. Меня создали искусственно, я родился уже взрослым, три года обучался, потом пошёл служить дворецким — вот и вся моя биография.

— Что это за центр? — нахмурился Джим. — Я не слышал о таком.

— Разве? — удивился Эгмемон. — Он существует уже давно, деточка. Там создают персонал для работы в сфере обслуживания: официантов, водителей, уборщиков, садовников, дворецких и всё тому подобное. Генетический материал для их создания сдают обычные люди, но чаще всего — военные.

— А Эннкетин тоже клон? — спросил Джим.

— Нет, он не клон, он сын одного из бывших здешних слуг, который уже умер, — ответил Эгмемон. — Милорд оставил его в доме. Когда малый подрос, он тоже стал работать. Так выходит дешевле, потому что если заказывать работника на Мантубе, нужно платить центру.

— Но можно было бы для этой цели делать роботов, — заметил Джим.

— Есть кое-где и роботы, — сказал Эгмемон. — У тех, кто не может позволить себе клонов: ведь это не такое уж дешёвое удовольствие. Но в некоторых случаях человек бывает всё-таки лучше робота. А если разобраться, кто мы, если не роботы? Нас создают искусственно, как и машины, нас обучают по сверхбыстрым технологиям, что сродни программированию, и единственное, что отличает нас от машин, это способность чувствовать. Мы имеем гарантированный срок службы — сто двадцать лет минимум и сто пятьдесят максимум, тогда как даже очень хорошие машины превращаются в металлолом после двадцати — тридцати лет интенсивной эксплуатации. Нас создают устойчивыми к болезням и выносливыми, с повышенной работоспособностью. Держать нас во многих случаях выгоднее, чем машины. Мы служим дольше, мы более понятливы и гибки, и мы не такие бездушные, как машины.

— Но вы живые, — сказал Джим.

— Разумеется, — улыбнулся Эгмемон. — Мы можем грустить, радоваться, сердиться, смеяться, плакать… — Дворецкий улыбнулся. — Влюбляться. Но, в отличие от вас, людей, которым мы служим, мы чётко знаем наше предназначение с самого рождения, и нам чужды поиски смысла жизни.

— А если хозяин клона умер? — спросил Джим. — Куда он денется?

— Если наниматель умер или решил отказаться от услуг клона, тот может пойти в агентство по распределению подержанных клонов, — ответил Эгмемон. — Чаще всего таких берут те, кому не по карману новый клон, только что из центра. Впрочем, не всегда. Вот меня милорд взял уже после моей службы на другом месте, но скажу без излишней скромности, ни разу не пожалел об этом. Надо сказать, у первого хозяина я прослужил немного — всего лет десять. Большую часть жизни я служу у милорда Дитмара.

— А ты получаешь за свою работу деньги? — продолжал интересоваться Джим.

— Клонам не принято платить много, — ответил Эгмемон. — На первых порах новый клон, только что выпущенный из центра, вообще ничего не получает, так как заказчик заплатил за него центру. Всё, что ему необходимо — крышу над головой и пищу — он получает от хозяина. Если вам угодно знать, я получаю небольшое вознаграждение за свою службу, но почти ничего не трачу, ведь мне нужно совсем немного. Одеваю я себя сам, а кормит нас милорд — он человек щедрый и кусков у нас во рту не считает. Да нам не так уж много нужно.

— А уйти по своей воле от хозяина клон может? — интересовало Джима.

— Пока не отработал сумму, выплаченную хозяином центру, — нет. Вообще клоны редко сами уходят, чаще всего они служат пожизненно. Место работы они меняют, либо если хозяин сам решил с ними расстаться, либо если он умер.

— А если… Если с клоном плохо обращаются?

Эгмемон непонимающе нахмурился:

— Что значит — плохо обращаются?

Джим пояснил свой вопрос:

— Ну, плохо — значит жестоко. Может ли клон куда-нибудь пожаловаться на своего хозяина, если, например, тот его ударил? Или клоны совсем бесправны?

— Да как сказать… — Эгмемон потёр гладкий затылок белой перчаткой. — В принципе, может. Всех клонов на Мантубе информируют, в каких ситуациях и куда они могут обратиться в случае ненадлежащего с ними обращения. И если жалоба найдёт подтверждение, хозяину придётся заплатить штраф, а клон будет иметь право сменить место службы, даже если он ещё не отработал тех денег, что за него заплатили. — Эгмемон улыбнулся. — Но я, деточка, о таких случаях что-то не слыхал. Чтобы хозяин ударил клона? Ведь он и так служит ему, зачем же его бить? Уж не знаю, кому может прийти такое в голову… Это не принято в нашем обществе, это осуждается всеми безоговорочно. Странно, что вы об этом говорите. Вы как будто из другого мира, господин Джим. Из мира, где бессмысленная жестокость — норма.

Джим умолк. Да, он был из другого мира, и он познал, что значит кому-то принадлежать. Флокарианское прошлое ещё не совсем забылось, временами давая о себе знать ночными кошмарами, проснувшись после которых, Джим не мог объяснить лорду Дитмару, что именно ему снилось. Иногда, проснувшись, Джим не сразу мог сообразить, что находится не в лавке Ахиббо Квайкуса, на пыльном матрасе в тёмном углу, а в прекрасном доме на его родине, Альтерии, и что рядом с ним в постели не очередной клиент, а его законный спутник лорд Дитмар. Он поднял на Эгмемона полные слёз глаза и пробормотал:

— Да, я из другого мира…

Эгмемон, увидев его слёзы, пришёл в ужас.

— Господин Джим, милый мой! Я вас чем-то обидел? Ах, деточка, простите меня! Простите, если я что-то не то сказал!

Опомнившись, Джим улыбнулся сквозь слёзы:

— Нет, нет, Эгмемон… Всё в порядке. Ты здесь ни при чём. Не обращай внимания, всё хорошо.

— Но ведь вы плачете!

Джим вытер слёзы.

— Вот, уже нет. Ты ни в чём не виноват, не переживай.

Эгмемон покачал головой.

— Ох, господин Джим, вы меня порой прямо озадачиваете…

Минуту они провели в печальном молчании, слушая треск огня. Дождь нещадно хлестал в окна.

— И где его светлость в такую погоду носит? — проговорил Эгмемон обеспокоенно.

Шёл второй час ночи. Лорд Дитмар никогда так поздно не задерживался, и Джим терялся в догадках. От беспокойства он не мог заснуть, и Эгмемон, видя его переживания, тоже не ложился спать и оставался с ним, хотя Джим разрешил ему идти отдыхать.

— Нет, ваша светлость, с вашего позволения, я вместе с вами дождусь милорда, — сказал он. — Это действительно на него не похоже. Гулякой его светлость никогда не был, а если когда-то и задерживался, то всегда предупреждал.

— Что же могло случиться? — тревожился Джим, кусая губы.

Не успел он это сказать, как послышался звук подлетающего флаера. Джим встрепенулся:

— Это милорд! Ну, наконец-то!

Эгмемон открыл дверь и испуганно всплеснул руками. Послышались тяжёлые, нетвёрдые, шаркающие шаги, и в дверь ввалились Дитрикс и капитан Шаллис с лордом Дитмаром посередине. Его руки были закинуты им на плечи, голова безжизненно повисла, а ногами он еле передвигал, так что его провожатые почти тащили его на себе. Дитрикс бодрым, но слегка запыхавшимся от усилий голосом воскликнул:

— Ничего, ничего! Всё хорошо. Пугаться не нужно!

Но Джим, разумеется, обмер от испуга. Секунду он стоял столбом, похолодевший от ужаса, а потом бросился к лорду Дитмару, взял его бледное лицо с закрытыми глазами в свои ладони:

— Милорд, что с вами? — воскликнул он, гладя его холодные щёки. — Вам плохо?

Лорд Дитмар, приподняв тяжелые веки и взглянув на Джима жутковато мутными глазами, проговорил, еле ворочая языком:

— Радость моя… Я люблю тебя.

— Милорд, что случилось? Что такое? — спрашивал Джим дрожащим от подступивших к горлу слёз голосом.

— Одну секундочку, — прокряхтел Дитрикс. — Отцу нужно приземлиться!.. Отец, — ласково обратился он к полубесчувственному лорду Дитмару, — сосредоточься, осталось сделать всего пару шагов. Так… Так, тихонько!

Покрытые грязью сапоги лорда Дитмара сделали несколько заплетающихся шагов, и Дитрикс с капитаном Шаллисом, с величайшей бережностью поддерживая его, помогли ему опуститься на диван.

— Вот так, молодец, — сказал Дитрикс, переводя дух и выпрямляясь.

Джим с ужасом наблюдал за этим. Дитрикс, лучезарно улыбаясь, подошёл к нему и взял за руки.

— Как я рад вас видеть, мой ангел! — сказал он, целуя Джима в обе щеки. — Капитана Шаллиса вы, надеюсь, помните.

Капитан Шаллис, глядя на Джима мутновато-влюблённым взглядом, лихо щёлкнул каблуками и красиво отдал честь, но испортил всё впечатление, громко икнув. Дитрикс, прижав палец к губам, зашипел на него:

— Ш-ш-ш! Отставить икоту, капитан.

— Есть оставить, — ответил тот и тут же снова икнул.

Дитрикс, ласково обняв Джима за плечи, сказал:

— Не обращайте внимания, мой ангел… Так о чём я? Ах да. Прошу вас, не пугайтесь. Отец просто позволил себе немного расслабиться. Мы с капитаном — чисто случайно! — оказались в том же заведении и увидели, что отец изрядно подгулял, поэтому не могли оставить его.

Судя по его речи, взгляду, а главное, по запаху, он и сам был под некоторым градусом, но, конечно, не под таким сильным, как лорд Дитмар, который безжизненно раскинулся на диване, запрокинув голову и закрыв глаза. Капитан Шаллис по-прежнему стоял навытяжку, сдавленно икая. При пристальном рассмотрении можно было заметить, что он чуть покачивался — едва приметно, после каждого икания.

— Отца напоил какой-то его приятель, — сообщил Дитрикс. — Мы совершенно случайно зашли туда, и очень кстати, потому что сам отец уже вряд ли добрался бы до дома. Кто знает, какие приключения он себе нашёл бы, не окажись мы там… Мы взялись оттранспортировать отца домой, чтобы вы не волновались, мой ангел. Теперь он дома, всё хорошо… — Дитрикс усмехнулся и поправил себя: — То есть, конечно, это не совсем хорошо, что он так набрался, но главное — он благополучно доставлен домой, безо всяких приключений. К утру он протрезвеет, мой дорогой, не переживайте. И умоляю вас, не ругайте его слишком сильно, ему и без того будет не по себе. Лучше пошлите кого-нибудь в аптеку за средством от похмелья. Ну что ж, миссия наша выполнена, и нам с капитаном Шаллисом пора… — Дитрикс вздохнул, глядя на Джима хмельным и нежным взглядом. — Увы, увы, как ни хотелось бы нам остаться, сделать этого мы не можем. Час поздний, и вы, наверное, устали, Джим. Беспокоиться больше не о чем, идите отдыхать и не расстраивайтесь. Позвольте вас на прощание ещё разок…

Дитрикс прильнул к щеке Джима в долгом поцелуе, расцеловал его унизанные браслетами запястья, и Джим ясно уловил исходивший от него выраженный запах спиртного. Капитан Шаллис снова лихо щёлкнул каблуками и икнул, и они оба покинули дом.

Джим ощупал и осмотрел плащ лорда Дитмара. Он был мокрый до нитки и тяжёлый, а местами был испачкан грязью, особенно нижний его край. Сапоги были тоже все в грязи. Эгмемон попытался привести лорда в чувство, чтобы отвести наверх, в спальню, но всё было безрезультатно: лорд Дитмар даже не открыл глаз.

— Как же нам его светлость в кроватку доставить? — ломал Эгмемон голову. — Одному мне его не дотащить. Надо кого-то звать на помощь, только все уж спят. Да и надо кого-то посильнее… А, садовника надо, Обадио! Он парень здоровый, может, и один его светлость утащит… Погодите, я сейчас приведу его!

Эгмемон побежал за Обадио, а Джим присел рядом с лордом Дитмаром. Он ещё никогда не видел его таким и был очень напуган и обеспокоен. Если лорд Дитмар, как он сказал, встречался со своим другом, то почему его плащ был мокрый, а сапоги в грязи? Не мог же он с этим другом гулять в такую погоду! А может быть, ни с каким другом он не встречался?

— Стой! Сапоги сними, они все в грязи! Оставь здесь, — послышался голос дворецкого.

— Чтоб тебя разорвало, — проворчал в ответ угрюмый голос садовника. — Будить посреди ночи, в такую дьявольскую погоду!

Обадио был очень недоволен и имел вид крайне заспанный и хмурый. Сняв со своей наголо остриженной головы шляпу, он оставил её на сапогах. Пройдя босиком в гостиную, он склонился над лордом Дитмаром, покачал головой.

— Э, милорд, налакались? Возвращаетесь домой на бровях, а мне вас таскать!

— Меньше разговаривай, — одёрнул его Эгмемон. — Отнеси его светлость в спальню.

Обадио был высок, крепко сложен и своей стрижкой и общим видом напоминал заключённого, хотя судим, разумеется, никогда не был. Когда он разминал плечи, под его кожей перекатывались бугры мускулов, и лорда Дитмара он взвалил на себя, как мешок сахара. Эгмемон суетился возле:

— Поаккуратнее с его светлостью!

Когда Обадио взваливал лорда себе на плечо, у того из кармана выпала какая-то цилиндрическая вещица из серебристого металла и покатилась по ковру. Дворецкий подобрал её и озадаченно рассматривал. Обадио, крякнув, пошёл со своей ношей наверх.

— Показывай, куда, — обернулся он к дворецкому.

Эгмемон протянул вещицу Джиму:

— Вот, в кармане у его светлости было.

Он пошёл вперёд, показывая Обадио дорогу к спальне, а Джим тоже рассмотрел странный предмет. Его поверхность была мелкоребристая, на одном из торцов была щель толщиной миллиметра в два, другой был гладкий, без щелей. Сбоку возле торца со щелью был прямоугольный выступ вроде кнопки.

Дворецкий пошёл провожать Обадио, а Джим начал раздевать лорда Дитмара. Он расстегнул пояс и молнию брюк и стянул их с лорда, расстегнул куртку, но повернуть бесчувственное тяжёлое тело на бок, чтобы стащить рукав, ему было не под силу. Подоспел дворецкий:

— Куда, ваша светлость, я сам, дайте!

Они вдвоём сняли с лорда Дитмара куртку и рубашку — он только стонал, пока его раздевали — и хозяин дома остался в одном нижнем белье. Укрыв его одеялом, Эгмемон проговорил:

— Ну вот, так-то лучше. Не переживайте, ваша светлость, протрезвеет милорд, никуда не денется.

Джим спросил, показывая ему цилиндрический предмет, выпавший из кармана лорда Дитмара:

— Эгмемон, ты не знаешь, что это?

Дворецкий не успел ответить: Джим нечаянно нажал кнопку сбоку, и из щели вдруг с холодным металлическим звоном появился длинный клинок, серебристо-белый и сверкающий, как зеркало. Джим чуть не уронил его, и Эгмемон испуганно отскочил.

— Ох, святые небеса! Да это ж дуэльный меч! Ох, ваша светлость, осторожнее, не размахивайте им, он камень разрежет, как масло!

Джим хотел дотронуться пальцем до плоской стороны клинка, но дворецкий воскликнул, протянув руку:

— Нет, деточка, не трогайте!

— Почему? — удивился Джим.

— А вот почему. — Эгмемон взял у Джима меч и, изловчившись, срубил им головку цветка в букете на тумбочке.

Она упала на ковёр, наполовину обледеневшая. Джим подобрал её и помял в пальцах, и обледеневшие места трескались и крошились, как высушенные, хотя цветок был совершенно свежий.

— Вот почему, мой хороший, — сказал Эгмемон. — С этой штуковиной шутки плохи. — Он второй раз нажал ту же кнопку, и клинок исчез, осталась лишь рукоятка.

— Откуда это у милорда? И зачем это ему нужно? — пробормотал Джим.

— Не могу знать, ваша светлость, — ответил дворецкий. — Знаю только, что такие мечи уже сняты с вооружения армии, их используют редко, только для дуэлей. Ох, страшная штука! Не то что человека — камень разрубит пополам.

Похолодевший от страха и тревоги, Джим почти не сомкнул глаз рядом с лордом Дитмаром, который спал беспокойно: стонал, метался, скрипел зубами. Проспав пять часов подряд, он проснулся рано утром, сел в постели и долго смотрел перед собой неподвижным взглядом. Потом он обвёл глазами спальню, как бы удивляясь, как он здесь оказался, а потом увидел прижавшегося к подушкам Джима. Взгляд его стал виноватым и смущённым, он отвернулся, закрыл ладонью глаза и тяжело вздохнул.

— Прости, милый мой, — проговорил он. — Я безобразно напился… Давно уже со мной такого не приключалось. Даже не помню, как добрался домой…

— Вас привели Дитрикс и его сослуживец, — сказал Джим.

Лорд Дитмар провёл ладонями по лицу.

— Извини, мой родной. Такого больше не повторится.

— Как прошла встреча с другом? — спросил Джим.

— Прекрасно, — вздохнул лорд Дитмар. — Мы здорово набрались… Хорошо посидели, сам видишь.

— И где проходила ваша встреча? — продолжал расспрашивать Джим.

— В одном заведении, — ответил лорд Дитмар, ероша себе волосы. — Кажется, называлось оно «Три золотые звезды».

Джим встал и остановился у окна. Дождь кончился, в свете садовых фонарей блестели мокрые аллеи.

— Значит, в заведении? А почему тогда вы вернулись домой весь мокрый до нитки, и на вашем плаще и сапогах было много грязи, как будто вы гуляли под дождём?

— Может быть, и гулял, — усмехнулся лорд Дитмар. — Я был так пьян, что вполне мог учудить что угодно.

— Хорошо. — Джим обернулся, подошёл к тумбочке и дотронулся пальцем до рукоятки меча. — Предположим, вы сидели со своим товарищем в неком заведении, дружески беседовали и пили. Тогда зачем, скажите мне, вам понадобилась вот эта вещь? Я знаю, что это, милорд. Это меч для дуэлей. Зачем брать дуэльный меч на дружескую встречу? Ответ напрашивается сам собой: значит, это была не дружеская встреча, а дуэль!

Лорд Дитмар застонал и обхватил руками голову.

— Чёрт… Как меня угораздило прихватить его с собой? Зачем я напился!

— Милорд, вы знаете, что я никогда не требовал от вас объяснений, — сказал Джим дрожащим голосом. — Но, боюсь, сейчас мне придётся их потребовать, потому что это серьёзно! Скажите мне правду: у вас была дуэль?

Лорд Дитмар молчал, закрыв глаза и вцепившись пальцами во взлохмаченные волосы. Джим присел рядом с ним, заглядывая ему в лицо.

— Милорд, как вы могли рисковать своей жизнью? — проговорил он со слезами на глазах, цепляясь за руки лорда Дитмара. — Эгмемон рассказал мне, что за смертоносная вещь этот меч… А если бы вы погибли? Отвечайте, милорд! Зачем, зачем? Я бы не вынес, если бы с вами что-нибудь… А наши дети? Вы о них подумали?

— Ну, не надо, милый. — Лорд Дитмар обнял Джима и расцеловал, погладил по животу. — Ведь я жив. Всё в порядке, я с тобой. Прости, моя радость, я не сказал тебе правду, потому что не хотел тебя пугать. Да, я дрался на дуэли минувшим вечером… Я должен был это сделать, потому что эти люди были повинны в смерти моего сына. Из-за того, что они сделали с ним, он наложил на себя руки, Джим! Они совершили над ним насилие… Они растоптали его, унизили, они его убили! Они убили моего Даллена…

Из глаз лорда Дитмара покатились крупные слёзы. Джим дрожащими от ужаса пальцами стирал их с его щёк.

— И поэтому я вызвал их на дуэль, — сказал лорд Дитмар, глядя на него полными слёз глазами. — Дитрикс помог мне в этом деле… Он взял на себя одного из них. Мы убили их, радость моя… Я одного, а Дитрикс второго. Клянусь тебе, это была законная дуэль, по всем правилам и с разрешения Совета двенадцати, а не убийство! А потом мы все пошли в «Три золотые звезды», и по совету Дитрикса я напился. Вернее, это они напоили меня, потому что меня всего трясло…

Он прижался головой к груди Джима и затрясся. Перепуганному Джиму оставалось только гладить его по волосам, в которых за короткое время появилось ужасающе много седины.

— Я в жизни никого не убивал, Джим, — пробормотал лорд Дитмар. — Но они надругались над моим Далленом, по-другому поступить с ними я не мог!..

Он рыдал, уронив голову Джиму на колени. Парализованный холодным ужасом, Джим неподвижно сидел, глядя на своего спутника, впервые в жизни убившего человека. Ни осуждать, ни одобрять его Джим сейчас не мог, в его висках стучало: вчера он мог потерять лорда Дитмара. У него начало ныть в низу живота.

Целый день лорд Дитмар лежал в постели, бледный и больной, ничего не мог есть, только пил воду и чай. Средство от похмелья немного помогло, и к обеду ему стало лучше. Потрясённый Джим сидел в детской, сложив руки на коленях и глядя в одну точку. Илидор тормошил его, прося с ним поиграть, и Джим принимался, но потом снова замирал, как загипнотизированный. Он прислушивался к тревожным ощущениям в низу живота. Когда пришёл Эгмемон с докладом о том, что обед готов, Джим встал на ноги, но тут же вскрикнул от резкой боли и осел на ковёр.

Пока они ждали экстренную бригаду из натального центра, лорд Дитмар плакал навзрыд, гладя и целуя живот Джима.

— Нет, только не это… Пожалуйста… Только не это! Мои детки, мои родные… Пожалуйста, не покидайте меня!

При виде его бледного, залитого слезами лица у Джима надрывалось сердце. Страдая от невыносимых болей, он пытался успокаивать лорда Дитмара, вытирал ему слёзы и целовал его мокрые ресницы. Приехала экстренная бригада, Джиму заголили живот и облепили электродами, а к низу приложили маленький серебристый приборчик. Боли вскоре стихли, но главный врач бригады сказал, что нужна госпитализация на несколько дней: только условиях натального центра угрозу выкидыша можно было полностью снять. Помощь пришлось оказывать и лорду Дитмару: побледнев ещё больше, он повалился на руки Эгмемона, перепугав Джима. Ему сделали тонизирующий укол, после чего Джим прижал его к груди и расцеловал. Главный врач бригады даже позволил себе мягко попенять:

— Что же вы, милорд, так расклеиваетесь и пугаете вашего спутника? Ему это сейчас меньше всего нужно.

— Прости меня, — пробормотал лорд Дитмар, гладя Джима по волосам. — Я действительно что-то раскис… Но я не вынесу, если мы потеряем наших маленьких!

— В натальном центре сделают всё, чтобы этого не допустить, — заверил его врач.

В натальном центре Джим несколько часов пролежал в специальном аппарате, и по низу его живота бегали красные лучики, которые испускало дугообразное приспособление, возвышавшееся над ним. Боли больше не возобновлялись, и Джиму захотелось спать. В тот же вечер к нему приехал встревоженный лорд Райвенн, долго расспрашивал врача, а потом позвонил Альмагиру и успокоил его:

— Всё в порядке, это не выкидыш. Детки живы и здоровы, угроза миновала. Он несколько дней побудет в натальном центре.

Джим провёл в натальном центре четыре дня, причём большую часть времени он спал. Лорд Дитмар навещал его каждый день, всякий раз прижимаясь ухом к его животу и нежно его поглаживая. На пятый день Джима выписали с предупреждением, что ему абсолютно противопоказано поднимать даже небольшие тяжести и испытывать отрицательные эмоции, и рекомендовали ещё неделю соблюдать постельный режим, а также дали две упаковки лекарства, которое Джиму надлежало принимать до конца беременности по капсуле в день. Через неделю Джиму следовало приехать на обследование.

Домой Джима забрали лорд Дитмар и Эгмемон. Из флаера лорд Дитмар вынес Джима на руках, не позволив ему ступить ни шагу до самой постели. В течение последующей недели Джим был окружён беспрецедентной заботой: он завтракал, обедал и ужинал в постели, в ванную его носили исключительно на руках, не давали поднять даже пёрышка и сдували с него пылинки.

Обследование показало, что с детьми было всё в порядке, но все рекомендации оставались в силе.

______________

* альтерианский напиток на основе экстракта корня маиля, обладающего в умеренных концентрациях лёгким дурманящим, а в больших — наркотическим действием

**горячий сладкий напиток наподобие какао

***красная разновидность феона (драг. камень)