Античный мир степной цивилизации

Первый евроазиатский путь, с которым мы сталкиваемся, является путем северных степей. Этим путем, начиная с эпохи палеолита, ориньякская культура распространяется в Сибири. "Ориньякская Венера" была обнаружена в Малте, неподалеку от Красноярска у верховьев Енисея, – и оттуда распространялась в Северном Китае, где Тейлор де Шарден указал на очаги ориньякс-кой культуры, погребенные под слоем лесса в Шуэтонку, рядом с Нинся в Ганьсу, а также в Сиара-оссо-голе на юго-западе Юйли-ня, что на севере Шаньси. Вместе с этим, магдаленская культура, кажется, была одновременно представлена в Сибири (верхний Енисей), в Маньчжурии (Долон-Нур, Маньчжули, Хайлар) и в Хубее – скелеты и предметы украшения верхнего грота Шоукун-тьена под Пекином: костяные иглы, пробитые клыки животных, кости в виде подвесок, обработанные раковины, кусочки перламутра, скопления охры.

В эпоху неолита, а точнее, к концу этой эпохи, сибирская степ ная дорога служила также местом проникновения в Азию керамических изделий, декорированных нарезками "под гребень" (как у немцев и у англичан), распространенных в Центральной России в первой половине III тысячелетия и, распространившихся на часть сибирской территории, оказавших сильное влияние на протоки-тайскую керамику Тзикьяпинга в Ганьсу. Вполне вероятно, что вместе с этим, в следующий период, в начале II тысячелетия, через Сибирь из Украины в Китай пришла прекрасная керамика, декорированная спиралевидными полосами, которая производилась в Триполье под Киевом, в Шипенитце в Буковине, в Петрении в Бессарабии и Кукутени в Молдавии, и которая пережила расцвет на китайской территории в Яншаоцзуне в Хунани к 1700 г., далее в Паньшане, Ганьсу. Наконец, согласно Таллгрену, бронзовый век начался в Западной Сибири к 1500 г. в связи с великой дунайской цивилизацией эпохи бронзы в тот же период (цивилизация Ауниетитцы), в то время как в Центральной Сибири, в Минусинске, бронзовая эра началась лишь три столетия спустя (к 1200 г.). Западносибирские топоры и наконечники копьев, имитированные затем в Китае, наводят Макса Лёра на мысль, что техника обработки бронзы была заимствована Китаем из Сибири (1400).

Значительным событием древней истории степей является становление искусства изображения животных, постепенно принимавшего стилизованные формы, глубоко своеобразного и предназначенного для украшения пластин снаряжения и конской сбруи из бронзы, серебра или золота, представлявших предметы роскоши для кочевых народов. Следы подобного искусства обнаружены на Кубани, в захоронениях Майкопа: янтарная ваза, фигурки из массивного серебра и золота, воспроизводящих животных (быки, львы и т.д.), созданных под влиянием ассирийско-вавилонского искусства. Все это, имевшее место в эпоху срединной минойской культуры, восходит в связи с этим, о чем свидетельствует Таллгрен, примерно к 1600-1500 гг. Мы увидим; что это оригинальное ассиро-вавилонское влияние будет продолжаться до исторического развития в VI веке до нашей эры, на примере знаменитой секиры Келермеса.

Таллгрен склонен предполагать, что, начиная, возможно с 1200 г. до новой эры, русская степь на севере от Черного моря стала заселяться киммерийцами, индоевропейским народом", который относят к фракийско-фригийской расе, "прибывшим" либо из Венгрии и Румынии, либо, что является менее вероятным, "проживавшим также" в Румынии и Венгрии. Именно киммерийцам той эпохи, в какой-то степени приписывает известнейший финский археолог многочисленные находки, недавно обнаруженные на Кубани (Прикубанье). Основные находки, о которых идет речь, представлены сокровищами Бородино (примерно, к 1300-1100 гг.?), и Чтетково с бронзовыми серпами (примерно к 1400-1100 гг.?), бронзоплавильней Николаева (примерно в 1200 г.?), бронзовыми серпами Абрамовки (примерно в 1200 г.?). Все находки обнаружены между нижним течением Дуная и Днепра, далее в Прикубанье: золотые пластины и массивные серебрянные фигурки волов Старомишастровской (примерно в 1300 г.?), на Тереке, курганы Пятигорска (примерно в 1200 г.?), в верхней Кубани (расцвет бронзовой эры, примерно в 1200-1000 гг.?). Все это киммерийское искусство средней полосы России связано, впрочем, с транскавказской культурой Гянджи – Карабаха, где в тот период появились прекрасные бронзовые застежки, украшенные изображениями животных правильной геометрической формы (зародилось между 1400 и 1250 гг. и завершилось позднее, в VIII веке), а также Талышская культура, где художественное использование бронзы расцвело в 1200 г.

Покровская срубная усыпальница того периода, между 13001200 гг., обнаруженная между Волгой и Уральскими горами, свидетельствует о докимерийской или бронзовой киммерийской культуре, распространившейся далее к Туркестану. В Сейме, неподалеку от Нижнего Новгорода, одна из "сокровищниц" представляет нам менее богатую культуру меди и бронзы, особенно при изготовлении секиры с наконечником (1300-800). Аналогичная культура, называемая Андроновской, существовала и в Казахстане, распространившись затем до Минусинска (где она продлилась до 1000 г… достигнув Карасука). Это первый период бронзовой эпохи Сибири, с наличием секир с наконечниками, которые могли повлиять на секиры Нган-Юангов в Китае эпохи Шань, плоских лезвий кинжалов и дротиков сеймского типа, и его орнаментацией с чисто геометрическими формами: кавказский звериный стиль, вероятно, еще не достиг этих мест. Затем, далее, на севере, у Красноярска на Енисее, мы обнаруживаем поздние следы искусства энеолитической эры, от которой произошли восхитительные изделия из камня, изображавшие лошадей и лосей.

Примерно между 1150-950 гг. киммерийская цивилизация продолжала развиваться в районах севернее Черного моря. Это, вероятно, эпоха сокровищниц Новогригорьевска (секиры с бронзовыми наконечниками) и бронзолитейного дела в Николаево на Буге (примерно в 1100 г.?) В степях Терека эра чистой бронзы на Кубани показывает любопытные сходства с так называемой лельварской цивилизацией в Грузии, более развитой, чем степная цивилизация, так как там уже владели техникой обработки железа и которая представила нам интересные бронзовые пояса 1000-900 гг. с фигурками животных и людей геометрической формы с изображением сцен охоты и обработки земли. С другой стороны, местная культура, которую мы обнаруживаем в Покровске, между Самарой и Саратовом, дошла в этих краях до Хвалынска, до усыпальниц, которые Таллгрен относит к 1200-700 гг., и, которые, по его мнению, уже были распространены среди скифов: это было первым появлением в европейской части России североиранского народа, которому было суждено вытеснить киммерийцев, чтобы главенствовать в степях к северу от Черного моря.

С 900 по 750 гг. мы наблюдаем последний этап киммерийской культуры. Это эпоха сокровищницы Михалкова в Галиции, со своей знаменитой золотой короной, которая обнаруживает родство одновременно с Кавказом и Гальштаттом в Австрии (800-700?), эпоха сокровищницы Подгортца, на юге от Киева, с влиянием кавказской культуры (800?); бронзовые секиры с топорищами в Коблево, на востоке от Одессы, и в целом, копья с двумя заусеницами лезвия, которые производились во множестве в южной полосе России (900-700). Киммерийская культура эпохи бронзы распространилась к тому же в Румынии, наряду с культурами, называемыми Бордей-херастрауской и Мореской в Молдавии и Вартопской в Валахии, и она продолжилась, захватывая эру бронзы Венгрии. Следует заметить вместе с Таллгреном, что киммерийцы и фракийцы задержались в эпохе бронзы, в то время как Юго-восточный Кавказ и Гальштатт в Австрии достигли эпохи железа (Гальштатт I, 900-700). Впрочем, хвалин-ская группа между Волгой и Уральскими горами, которую относят к передовым отрядам скифов, группа, которая в 900 гг. создала бронзолитейни Сосновой Мазы, также задержалась в эпохе бронзы. В этот же период, в Сибири, в Минусинске, по свидетельству Таллгрена, между 1000 и 500 гг. развивалась вторая фаза эпохи бронзы, когда производились секиры с топорищами с двумя отверстиями; орнаментация в принципе еще продолжает оформляться геометрическими формами, однако уже изредка встречаются некоторые фигуры животных, которые без сомнения служили наконечниками рукояток. Следует отметить, что эра киммерийской бронзы русских степей в своей последней стадии находилась в тесных отношениях с двумя культурами эпохи железа: гальштаттской культурой Австрии и культурой Кавказа. Впрочем, железные ножи Гальштатта были обнаружены в недавних раскопках киммерийского периода, как это имело место с ранней эпохой истории скифов.

 

Скифы

Между 750 и 700 гг. до Рождества Христова, по свидетельствам греческих историков, дополненных ассирийской хронологией, киммерийцы были вытеснены из степей южной полосы России скифами, прибывшими из Туркестана и Западной Сибири. Народы, которых греки знали под именем скифов (скутои), были теми же, которых ассирийцы называли по имени ашкузаи и которых персы и индусы знали под именем саки или шаки. Как показывает ономастика, скифы относились к иранской расе. Это были северные иранцы, которые оставались кочевниками на "исконно иранской родине", в степях нынешнего русского Туркестана, избежавших, таким образом, в большей части влияния материальной культуры Ассирии и Вавилона, которое было очень значительным для оседлых родственных народов, мидийцев и персов, обосновавшихся на юге, на Иранском плато. Скифы, так же как и их собратья, сарматы, должно быть, оставались чуждыми историческому маздеизму, зороастрийской реформе, которая позднее постепенно изменила верования мидийцев и персов.

Греко-скифские вазы Кульобы и Воронежа того периода оставили нам красноречивые говорящие портреты. Бородатые, также как их братья саки с барельефов Персеполиса, покрытые островерхими головными уборами, защищавшими уши от пронзительных ветров степей, они подобно сакам, носили широкие одежды, туники и широкие штаны, как и их сородичи мидийцы и персы. Конь, прекрасный степной конь, запечатленный на серебряной амфоре Чертомликского погребения, являлся их неизменным спутником, также как и лук был их любимым оружием. Эти лучники на лошадях "не имели городов", если не считать "передвижных поселений", (я хочу сказать) обозов, сопровождавших их во время перекочевок и дальних походов, как это случалось и позже, девятнадцать веков спустя, с обозами повозок, которые сопровождали монголов Чингиз-хана в XIII веке, на просторах тех же русских степей, во времена Плано Карпини и Рубрука. На этих повозках они перевозили женщин и свои богатства: золотые изделия, доспехи и воинские принадлежности, разумеется, также и ковры, все предметы, необходимость в которых породила "скифское искусство" и определила форму и общее направление этого искусства, как мы увидим ниже. Таковыми хозяевами русских степей они оставались с VII по III век до Рождества Христова.

Хотя скифы, как это считают современные лингвисты, должны быть отнесены к иранским народам индоевропейской семьи, индоевропейской или арийской группе, их образ жизни, о чем шла речь ранее, был почти такой же, как и образ жизни гуннских племен тюрко-монгольской расы, которая в ту же эпоху стала бурно активизироваться на другом краю великих степей, у самых китайских границ. Фактически условия жизни кочевников в степи, были, в принципе, аналогичными условиям северной части черноморского побережья или Каспия, и в Монголии, где эти условия были еще суровее. Таким образом, не стоит удивляться, если мы, абстрагируясь от физического типа и лингвистических факторов, скажем, что скифы, которых нам описывают греческие историки или которые представлены на греко-скифских вазах, напоминают в культурном аспекте и общим условиям существования хун-ну, тукю, и монголов, описанных и зафиксированных китайскими летописцами или художниками. В этих двух группах мы наблюдаем некоторое количество общих обычаев или по причине того, что тот же образ жизни диктовал скифам и гуннам одни и те же решения (к примеру, скифские лучники-всадники, как и гуннские, носили штаны и сапоги в отличие от длинных одеяний Средиземноморья или жителей древнего Китая, и, без сомнения, использовали даже стремена), или по причине того, что географические контакты скифских и гуннских народностей на одной стадии культурного развития обусловили сходные ритуалы (например, погребальные жертвоприношения, присущие в поздний период скифам, как и тюрко-монголам, в то время как, начиная с погребений Уры и Нган-Юанга, эта традиция исчезла в Передней Азии и Китае) Итак, между 750-700 гг., скифы (вернее часть скифско-сакских народов, так как большая часть саков оставалась в предгорьях Тянь-Шаня, в районе Ферганы и Кашгарии), проникли в Тургай и земли Приура-лья в южной полосе России, вытеснив оттуда киммерийцев. По-видимому, часть киммерийцев вынуждена была укрыться в Венгрии, стране, где, без всякого сомнения, проживали уже другие народы, близкие к фракийцам; это были те беженцы, которые по всей вероятности, зарыли в землю "сокровища" Михаени неподалеку от Сцилагии и Фокору около Гевеса, а также сокровище Михалкова в Галиции. Оставшаяся часть киммерийцев скрылась через Фракию (о чем свидетельствует Страбон) или через Колхиду (по свидетельству Геродота) в Малой Азии, где их видели бродившими по Фригии (в 720 г.), затем в Каппадосе и в Сицилии (в 650 г.) и, наконец, в Понтии (в 630 г.). Часть скифов бросилась за ними в погоню (в 720-700 гг.), но, как говорит Геродот, они сбились с пути, пересекли Кавказ через Дербент и оказались во владениях ассирийской империи, на которую напал их монарх Испахай, но, впрочем, без успеха (в 678 г.). Другой, более осведомленный скифский предводитель, Бартатуа, сблизился с Ассирией, так как у ассирийцев были те же враги, что и у скифов. Это были киммерийцы, угрожавшие Ассирии со стороны Сицилии и Каппадоса. Скифская армия, которая действовала по договоренности с ассирийской стороной, двинулась в Понтию для того, чтобы нанести поражение последним оставшимся киммерийцам (в 638 г.). Десять лет спустя, сын Бартатуа, которого, по свидетельству Геродота, звали Мадиесом, прибыл по зову Ассирии, захваченной мидийцами, с целью оккупировать Мидию, которую он и подчинил себе (в 628 г.), но вскоре мидиняне подняли восстание; их государь Циаксар уничтожил скифских предводителей и остатки скифов отступили в южную полосу России через Кавказ. Это только несколько наиболее значительных эпизодов из истории нашествия скифов, которые в течение семидесяти лет наводили страх на Переднюю Азию. Великие индоевропейские варвары наводили ужас на протяжении всего этого периода на древний мир. Их кавалерия, не разбираясь, мчалась вперед на разбои и грабежи, от Каппадоса до Мидии, от Кавказа до Сирии. Это грандиозное движение народов, слухи о котором докатились до израильских пророков, явилось первым в истории нашествием кочевников северных степей вглубь древней цивилизации юга. Это явилось событием, которое возобновлялось в течение двадцати вековой истории.

Когда персы пришли на смену ассирийцам, вавилонянам и мидийцам, чтобы господствовать в Передней Азии, они задались целью обезопасить оседлый Иран от новых вторжений со стороны так называемого Внешнего Ирана. По свидетельству Геродота, Кир возглавил последнюю кампанию против массагетов, то есть против скифов, находившихся восточнее Хивы (в 529 г.). Дарий организовал свой первый поход против европейских скифов (в 514-512 гг.). Пройдя через Фракию и нынешнюю Бессарабию, он проник в степи, где, следуя обычной тактике кочевников, скифы, вместо того, чтобы ввязаться в бой, отступили, завлекая его войска в глубь необжитых земель. Дарию хватило ума, чтобы вовремя повернуть вспять. Геродот был отчасти прав, считая этот "русский поход" безумством деспота. В действительности перед Ахеменидом стояла логическая политическая идея: сопротивление Внешнему Ирану и паниранское единство. После того, как скифы потерпели фиаско, но избежали поглощения персами, они оставались мирными владельцами южной полосы России в течение еще трех веков. Поход Дария, по меньшей мере, имел последствием окончательно оградить Переднюю Азию от нашествий кочевников.

Находки, относящиеся к скифской культуре (о которых мы еще поговорим), дают нам возможность вместе с Таллгреном проследить за успешным развитием скифского завоевания России. В начале, примерно между 700-550 гг., центр скифской культуры был сосредоточен в степях юго-востока, в Прикубанье и на Таманском полуострове. Находки в Мартоноше и Мель-гунове свидетельствуют, что скифы господствовали, хотя, вероятно, и спорадически (единично) уже и в южной части Украины, между нижними течениями Днепра и Буга. И только в 550-450 гг., как об этом говорит Таллгрен, скифская культура начинает расцветать на территории современной Украины и достигает своего апогея в 350-250 гг., что подтверждается огромными царскими курганами нижнего Приднепровья в Чертомлике, Александрополе, Солохе и Деневе и т.д. Наиболее удаленная северная часть, протянувшаяся к западу, в связи со скифской экспансией соприкасается на севере с лесостепью, немного южнее Киева и в районе Воронежа. На северо-востоке скифское нашествие, начиная от Волги, достигло района Саратова, где были осуществлены важные находки, что побуждает Таллгрена говорить о присутствии там скифского и близкого к ним народа – во всяком случае, также иранской ветви – сарматах. Впрочем, возможно, что скифы составляли в южной части России только аристократию, возвышавшуюся над киммерийским субстратом, то есть фрако-фригийским. В то время как известные данные, относящиеся к скифам, включают собственные имена, чисто иранского происхождения, Бенвенист отмечает, что Геродот (IV, 5-10) дает другие сведения по тем же скифам, но приводимых по греческим источникам, где собственные имена относят к фрако-фригийскому влиянию. Следы лингвистического прошлого, подтверждаемые археологическими находками. Таллгрен пишет: "Гальштаттский характер бронзовой киммерийской эпохи продолжал существовать на Украине, как крестьянская культура, даже в то время, когда взаимодействовали скифская и древнегреческая культуры". Наконец, на севере скифской зоны субстрата, более или менее относящейся к киммерийцам, жили варвары не скифского происхождения, называемые Геродотом андрофагами, маланклеидами и исседонами, которых можно отнести к финно-угорской расе. Таллгрен предлагает считать, что андрофаги жили на севере от Чернигова, а меланклеиды – на севере от Воронежа. Нам известно, что эти два народа объединились со скифами для того, чтобы отразить нашествие Дария. Что касается исседонов, то Бенвенист делает вывод, что они располагались в Приуралье, неподалеку от Екатеринбурга. Добавим, что Таллгрен предлагает отнести к андрофагам и меланклеидам, т.е. финно-угорским соседям скифов, так называемую, мордвинскую культуру, следы которой обнаружены при раскопках на Десне и Оке, и которая характеризуется достаточно скудным геометрическим орнаментом, не имеющего ничего общего со "звериным стилем" скифов.

 

Скифское искусство

Значительные скифские нашествия VII века на Кавказе, в Малой Азии, в Армении, в Мидии и Ассирийской империи, интересуют не только политическую историю. Не будем упускать из виду тот факт, что они являлись их союзниками и сторонниками. Первоначальные контакты скифов с ассирийским миром, эти тесные контакты, которые длились около ста лет, являются, по нашему мнению, весьма весомыми аргументами для тех, кто занимается степной цивилизацией. Прежде всего, вполне вероятно, что именно во время походов в Переднюю Азию в VII в., скифы перешли от бронзовой эпохи к эре железа. Добавим тут же, что начальный период скифской культуры испытал влияние также Гальштаттской культуры обработки железа в кельто-дунайском регионе (Гальштатт между 1000-900 и 500-450 гг., Скифия между 700 и 200 гг.). Но особенно Кавказ и страна мидийцев, представленная в данном случае на территории Луристана, в ходе бурного движения (активности) народов в VII в. установили тесные контакты со скифами. Франц Ганчар, поддерживая в этом вопросе своего коллегу из Вены – Ф. В. Конига, убежден, что следует отнести к VII в. большую часть бронзовых изделий от Кубани до Кавказа, часть бронзовых находок в Нуристане, на противоположной юго-западной стороне древней Мидии. Ганчар считает, что изделия эпохи бронзы Кубани и даже Луристана, в какой-то степени связаны с киммерийцами. Очевидно то, что здесь присутствуют связи тех и других с первоначальным периодом скифской культуры, полчищами скифских и киммерийских завоевателей, рыскавших в ту эпоху в одних и тех же регионах. Впрочем, мы обладаем неоспоримым доказательством непосредственного влияния, которое оказала ассиро-вавилонская Мессопотамия на первые творения скифской культуры: железный с золотом топор Келермеса с Кубани (примерно VI в.), топор, где давняя ассиро-вавилонская тема (также и Луристана) двух козлов, стоящих у древа жизни, соседствует с (манерой изображения) двумя прекрасными оленями, изображенными в реалистической манере, явно несущей следы ассирийского "звериного стиля", но уже специфичны тем, что использованы декоративные мотивы.

С этой исходной точки зрения мы рассматриваем происхождение всякого скифского "звериного стиля", которое можно определить, утверждая, что оно направляло (повернуло) ассирийский (или греческий) натурализм к декоративной сущности искусства. Это искусство утверждается окончательно при изготовлении золотых оленей, обнаруженных в погребениях Костромского, а также на Кубани (без сомнения VI век), со стилизацией спиралевидной формы их рогов. Таким образом, эстетика степей утверждается на долгие годы в Южной России с ее ясными тенденциями, распространение которых мы наблюдаем к Востоку до Монголии и Китая. С самого начала проявляется два направления: натуралистическое направление, без сомнения, периодически обновляемое вкладом ассиро-ахеменидских источников, с одной стороны, и греческих – с другой; декоративное направление, которое, как об этом мы говорили, сминает, деформирует и разворачивает указанное направление к чисто орнаментальным формам. в конце концов, реалистическое изображение животного мира, которое было постоянно в поле зрения этого народа, укротителя диких лошадей, и страстных охотников, явилось ничем иным, как опорой и поводом для декоративной стилизации.

Подобное явление объясняется самими условиями существования кочевников, будь то скифо-сарматы на западе или гунны на востоке. Так как они не имели постоянных поселений городского типа, ни великолепных дворцов, то им были чужды ваяние, лепка барельефов и живопись, обусловливающие реалистическое искусство. Их предметы роскоши были представлены роскошными одеяниями и золотыми изделиями, деталями снаряжения или конской сбруей и т.д. Таким образом, все эти вещи-застежки и пряжки ремней, конские доспехи, кольца для ножен, упряжь, приспособления для повозок, всякого рода кнутовища и древки, не говоря уже о коврах, таких как ковры Нойон-улы, казалось, словно ниспосланные судьбой, предназначались для стилизованного оформления, т.е. геральдического. Кроме того, как об этом уже было упомянуто, кочевники севера, были ли они иранского происхождения как скифы или тюрко-монгольской расы как гунны, проводили свою жизнь наездниками в степи, основным занятием которых была охота на стада оленей и куланов, погоня в бескрайних степях за волками, преследовавших бесчисленных антилоп. Вполне естественно, что из-за их образа жизни и особого понимания роскоши, они усвоили в итоге из ассиро-вавилонского опыта только геральдическую тематику и схватки животных, изображенных в стилизованной форме. Наконец, как на это указывает Ж. Ж. Андерссон, думается, что эти фигурки животных имели для степных охотников чисто магическое значение, как когда-то это происходило с фресками и костяными резными фигурками европейской магдаленской культуры.

Если мы будем рассматривать отдельно греко-скифские золотые изделия, которые можно назвать скифскими только по сюжетной тематике, но являющихся творениями греческих мастеров, работавших либо для греческих поселений в Крыму, или непосредственно исполнявших заказы властителей степей, мы обнаруживаем почти повсюду в скифском искусстве изображение животных, представленных в геометрической систематизации, имеющих одну цель: орнаментализм. Это присуще искусству в поселении Костромская, V век до нашей эры, по мнению Шефолда – Елизаветинская, того же периода, Кулобы, в Крыму, между 450-50 гг., сокровищнице Петра Великого, происходящей из Западной Сибири эпохи сарматов I века нашей эры, Верхнеудинску в Забайкалье, гуннской культуре начала новой эры. Это видно по ветвистым рогам оленей, конским гривам, даже когтям представителей семейства кошачьих, украшенных кольцами и спиралями, иногда удлинявшими в два раза рост животного. Верхняя лошадиная губа свернута улиткой. В западносибирском регионе распространения скифско-сарматского искусства и в искусстве, испытавшем то же влияние и созданном хун-ну Ордоса, стилизация животных форм подчас настолько всеобъемлюща; эти фигуры обвиваются и переплетаются так сильно, что, несмотря на реализм, присущий изображению голов оленей, лошадей, медведей или тигров, иногда с трудом удается различать животное от стилизованного украшения. Рога и хвосты животных заканчиваются листьями или распускаются в форме птиц. Реализм в изображении животных растворяется и теряется в орнаментации, созданной этим же реализмом.

Таким образом, степная культура противостоит культуре соседних оседлых народов; скифское искусство – ассиро-ахеменидской, гуннская культура – китайской, и все это на пространстве, где можно было бы их сблизить: это сцены охоты и столкновения животных. Ничто так не противостоит классическому стилю изображения животных и все в линейной плоскости, у ассирийцев или ахемени-дов, с одной стороны, у ханьцев – с другой, как вычурность, приукрашивание, утрирование в степном искусстве. Ассирийцы и ахемениды, также как и ханьцы Китая, показывают нам мирно проходящих животных или преследующих, или угрожающих друг другу в рамках простого и наполненного воздухом декора. У художественных мастеров степей, скифов или гуннов, предстают жестокие схватки, – зачастую обвившихся друг с другом, как гущи лианов – диких животных, сцепившихся в битве не на жизнь, а на смерть. Драматическое искусство, наполненное хрустом переломанных костей лошадей или оленей, подвергшихся нападению тигров, медведей, хищных птиц или грифов, нередко являлось предметом полного искажения реального. В данном случае не ощущается движения, никакой скорости. Терпеливое и методичное заклание, когда, на что уже было указано, жертва, кажется, увлекает своего убийцу в объятия смерти. Зато ощущается внутренний динамизм, который, несмотря на эту "медлительность", мог бы быть причиной великой трагической силы, если бы яркая стилизация, которая сплетает и расцвечивает формы, не устраняла бы обычно явный реализм подобной кровавой бойни. Множество составляющих частей и направлений степного искусства распределены неравномерно на просторах огромной зоны от Одессы до Маньчжурии и Желтой реки. Скифское степное искусство, распространяясь до лесной части верхней Волги, оказало влияние на культуру Ананино под Казанью (в 600-200 гг. до нашей эры), несомненно, принадлежащей к финно-угорской цивилизации, где в богатых захоронениях были обнаружены наряду с пикотопорами, обычные бронзовые кинжалы, с некоторыми мотивами звериного стиля и в частности, с сюжетом животного в форме завитка в чисто скифском стиле, но созданного в данном случае, с использованием достаточно упрощенной и обедненной фактуры. Однако по замечанию Таллгрена, скифское звериное украшение было заимствовано в Ананино только частично, глубинный фон декора по-прежнему основан на геометрических формах. Совсем другое дело в Минусинске, в Центральной Сибири. В этом важном металлургическом центре Алтая эпоха расцвета бронзы (VI-III-й вв.), конечно, представлена топорами с декоративной ручкой, выполненной с соблюдением геометрических пропорций (например, декор Красноярска "с углами"), но там же также обнаруживаются, начиная с той же эпохи, бронзовые фигурки животных с использованием упрощенной и строгой стилизации, контрастирующей с переплетениями других районов, и где Боровка хотел бы найти хронологические и топографические истоки степного искусства. Вопрос, поставленный подобным образом, становится важным. Подход, связанный с привязкой степной культуры к геометрической характеристике места, которое представляет Минусинск на полпути между Черным морем и Петчильским заливом, был ли разработан, как это считает Боровка, под молотом древних кузнечных мастеров Алтая с изготовлением первых фигурок животных, еще простых и насыщенных, но развившихся соответственно на юго-западе, благодаря ассиро-ахеменидскому вкладу, скифам, на юго-востоке, благодаря китайцам, хун-ну? Или, напротив, скудность в изображении животных в Минусинске происходит, как считает Ростовцев, от того, что скифское искусство обеднело, достигая сибирских лесов, как это случилось в Ананино, продвигаясь к Пермским лесам? Ананино и Минусинск являются в таком случае ослабленным отзвуком русских степей.

Впрочем, следует отметить, что в самой южной России, вначале, то есть, начиная с VII-VI вв., мы видим еще достаточно строгую стилизацию изображения животных, как это имело место с бронзовыми изделиями курганов Керчи и Куль-обы (относящихся уже к V-IV вв.), в Крыму, Семибратья, Келемеса, Ульска и Костромска на Кубани, в Чигирине под Киевом и т.д. Думается, что в V-IV вв. стилизация усложнялась, как на это указывают находки Солоти под Мелитополем у Азовского моря, где наряду с прекрасными греческими золотыми изделиями на скифскую тематику, мы обнаруживаем завитки звериного стиля, характерные разветвления и излишки, находки в Елизаветовской у Азовского моря, где разветвления и цветистость бронзовых изделий ажурным орнаментом представлены сами собой.

 

Сарматы и Западная Сибирь

В IV веке до Рождества Христова, мы сталкиваемся в районе Оренбурга, со стороны Уральских гор в Прохоровке, с местной культурой, характеризуемой скоплением копьев. Копье было специфическим видом оружия сарматов, и захоронения Прохоровки, свидетельствовали, по мнению Ростовцева, о первом появлении сарматов в европейской части России. Что бы там ни было, во второй половине III века до новой эры, сарматы, относящиеся к той же расе, что и скифы, принадлежащие так же как они к северной кочевой иранской группе, проживавшие до того в северной части Аральского моря, пересекли Волгу и захватили русскую степь, оттеснив скифов к Крыму. Полиб (XXXV, I) упоминает о них в первый раз как о внушительной силе в 179 г. до Рождества Христова. Хотя речь идет о близких народах, являвшихся также кочевниками, новые пришельцы резко отличались от их предшественников. Скифы, как об этом мы уже знаем, представляли собой всадников, вооруженных луками, в сакских головных уборах, в широкополых одеждах; варваров, которые соприкоснулись с греческой культурой, развивали звериный стиль в искусстве, который в своей стилизации постоянно сохранял следы натуралистической пластики. Сарматы же представляли в основном кавалерию копьеносцев, с касками конической формы на головах и одетые в кольчугу. Их искусство, носившее в основе отпечаток звериного стиля, отличается более изысканным вкусом по сравнению со скифами в плане стилизации и геометрического орнамента; они увлекались многоцветными эмалевыми инкрустациями на металле; короче, им была присуща очень выраженная "восточная" окраска цветочного украшения, стилизированного на основе грекоримской пластики. Это уже эпоха возникновения в Европе искусства до средневекового периода, искусства, которое сарматы передали готам, а те, в свою очередь, германцам.

Переход от скифского искусства к сарматскому мы наблюдаем благодаря крупным находкам в Александрополе около Екатеринославля начала III в. до новой эры. Сарматское искусство внедряется в южной части России в III и II вв., о чем свидетельствуют украшения, найденные в Буеровой Могиле, Ахтанизовке, Анапе, Ставрополе, Казинском и Курджипе в Прикубанье сарматского периода, в Елизаветском около Азова, а также знаменитый серебряный эмалированный пояс Майкопа, с изображением грифа, пожирающего кулана. Этот пояс был создан сарматами во II в. до новой эры. Тот же стиль характеризует сарматские пластины следующей эпохи в Таганроге и Федулово неподалеку от устья Дона, в Сиверской, около устья Кубани (II-I вв. до новой эры) и I век новой эры в Новочеркасске у Азова, в Усть-Лабинске, на ферме Зубова и в Армавире в Прикубанье.

К этой группе, в особенности, что касается пряжки майкопского пояса, принадлежат золотые и серебряные пластины Западной Сибири, называемые сегодня "Сокровищницей Петра Великого", украшенные сценами схватки между грифами и парнокопытными, тиграми и куланами, грифами и яками, орлами и тиграми и т.д., выполненное все в стилизованном ветвящемся стиле. Все эти сибирские пластины, относимые Боровком к отдаленному периоду (III-II вв. до новой эры), созданы, по мнению Мергарта, до I века до нашей эры, или скорее I века новой эры, по Ростовцему.

Имеется больше оснований приписать народностям близким сарматам золотые пластины Западной Сибири, что в соответствии с недавними советскими раскопками, такими, как человеческие черепа, относящиеся к указанному периоду, обнаруженные в Оглакты около Минусинска, то есть гораздо глубже на восток, в Центральной Сибири не могут быть отнесены к тюрко-монгольским элементам, и могут считаться как принадлежащие народностям индоевропейского происхождения, связанным со скифами, сарматами и саками, (см. Талгрен, Оглакты, 1937, 71).

 

Прототюркские культуры Алтая

Центр металлургии в Минусинске, на верхнем Енисее, начиная примерно с V в., был местом нового вида деятельности. По мнению Таллгрена, именно в тот период появились углубленные в земле могильные погребения, обрамленные каменными квадратами, что совпадает с так называемым периодом бронзы III, "наибольшим расцветом бронзы" по Мергарту (в 500-300 гг., или 200 г. до нашей эры). Данный период характеризуется обилием мотивов звериного стиля, в частности сюжетов с изображением оленя, лежащего, стоящего или устремившего свой взгляд назад, или мотива изогнутого животного, который, по мнению Таллгрена, идет из Южной России.

Между 500-300 гг. датируется первое производство сибирских ножей и кинжалов из бронзы, а также "чаш и котелков", которые, от Минусинска, распространились до Ордоса эпохи хун-ну, с одной стороны, до Венгрии, периода крупных нашествий, с другой.

Тонкие, слегка изогнутые, с ручкой, имеющей зачастую форму грациозной оленьей головы, ножи Минусинска или Тагарской, были также распространены по всей Монголии вплоть до Ордоса времен хун-ну. К 300-200 гг. до новой эры, эпоха железа расцвела в Минусинске, где производили пики – топоры, сделанные частично из бронзы, частично из железа, размещенные в целой группе коллективных захоронений. Впрочем, Минусинск предоставил нам предметы, без всякого сомнения, как считает Мергарт, относящиеся к II-I вв. до новой эры в виде бронзовых орнаментальных пластин с изображением сцепившихся друг с другом быков или сцен схватки лошадей; на всех пластинах уши, лапы, хвосты, мышцы, волосяной покров животных представлены в форме "вогнутого клеверного листочка", где применялся способ, находящийся в прямой связи с сарматским искусством Южной России и Западной Сибири, и который, в свою очередь, как это считают многие археологи, из Минусинска проник в гуннское искусство Ордоса.

Минусинск расположен на северном склоне Саянских гор. Далее на юго-западе, в Пазырыке, на северном склоне Алтая, неподалеку от истоков Оби и Катуни, экспедиция Грязнова обнаружила в 1929 г. захоронения, произведенные за сто лет до новой эры или немного раньше, в которых находились останки лошадей, «замаскированных под северных оленей" (что, между прочим, доказывает, что речь идет о народностях, которые вместо лошадей использовали северных оленей). Эти лошадиные маски и их сбруя из кожи, дерева и золота украшены стилизованными сюжетами звериного стиля, с изображением скачущих галопом козлов и оленей, крылатого грифа, вцепившегося насмерть в козла, леопардов, нападающих на оленей и козлов, хищной птицы, восседающей на поверженном олене, петушиные бои. Все эти сюжеты еще близки к скифскому и даже греко-скифскому реализму звериного стиля без последующих орнаментальных усложнений. Строгая и упорядоченная стилизация придает изделиям потрясающий декоративный эффект. Еще в находках Пазырыка мы обнаруживаем бородатых маскаронов чисто греко-римского происхождения, созданных под влиянием, несомненно, греческого царства киммерийского Босфора. Те же греко-римские мас-кароны присущи в тот же период (II-I вв. до новой эры) находкам в Минусинске (в Трифоново, Батени, Беже, Кали, Знаменке и т.д). Что касается алтайских предметов, они еще включают, кроме Пазырыка, курганы Шибе, Караколя и Ойротина, в целом восходящие, без сомнения, обычно к 1 веку до новой эры и принадлежащие сарматским народностям. Находки Шибе представляют тот же звериный стиль, с еще более строгой и близкой к реализму стилизацией. Использование китайского лака в Шибе, восходящего к 86-48 гг. до новой эры говорит нам о хронологии этого центра.

В первом веке новой эры культура Алтая была представлена находками кургана Катанды, деревянными предметами, на которых были изображены нападения медведей на оленей с вычурными ветвистыми рогами, и птичьими головами, а также бронзовыми пластинами и фрагментами тканей со стилизованными сюжетами звериного стиля, где изображения схватки с оленями напоминают гуннские сюжеты, которые мы обнаруживаем в то же время (второй год новой эры) в Ноян-Уле в Монголии. Также как Ноян-Ула представляет нам остатки греческой ткани, вероятно пришедшей из киммерийского Босфора, курган Тес, находящийся в пределах Минусинска, свидетельствует также, вплоть до периода Великих Нашествий, о греко-римском влиянии того же происхождения. Особенно это видно на примере серег, сделанных в понтийском стиле.

В течение двух первых веков новой эры мы наблюдаем, в Минусинском крае, расцвет переходной культуры, которую Теплухов назвал Таштикской культурой, и с которой связаны находки Б деревне Оглатки в 60 км к северу от Минусинска, и к северу от места слияния реки Туба и Енисея, находки, восходящие к периоду китайского шелка эпохи второй династии ханьцев, с прекрасными наскальными рисунками в зверином стиле.

Чуть позже эти очаги скифо-сарматского происхождения, встречающиеся в Алтае и Минусинске, кажется, исчезают или скорее видоизменяются, так как Минусинский край явился в VII веке новой эры местом, где производились бронзовые украшения, датированные по китайским монетам начала эпохи Тан. Видимо, страна была завоевана тюркскими племенами, предками киргизов, на которых указывают китайские историки в V веке. По мнению Теплухова, замена киргизов на индоевропейскую аристократию, сарматского происхождения в Минусинске, возможно, имела место после III века новой эры. Но, до того как исчезнуть, центры культур Минусинска, Пазырыка и Катанды сыграли значительную роль, способствуя передаче стилизованного звериного стиля, искусства степей гуннским народам Монголии и Ордоса.

 

Происхождение хун-ну. Искусство хун-ну

В то время как кочевники иранского происхождения – скифы и сарматы занимали в южной части России, и, несомненно, также, в Тургае и в Западной Сибири, западную часть степной зоны, восточная часть находилась под властью тюрко-монгольских народов.

Доминирующая народность в среде тюрко-монголов в древности называлась китайцами хун-ну, название, приближенное к гуннам (хунни) и хуна, под которыми римляне и индусы в дальнейшем подразумевали тех же варваров. Вероятно, что именно эти хун-ну (название отчетливо появляется в китайской историографии только начиная с эпохи Цинь, в III веке до новой эры), ранее, в IX-VIII вв. назывались китайцами Хиен-юнями, а еще раньше – Хьюн-юн, или еще более расплывчато – Ху. Известные китайцам еще на заре истории, эти "Ху" представляли собой тех, кто проживал на границе Китая того периода, в районе Ордос, на севере Шаньси и севере Хубея. Масперо предполагает, что " Йонги Севера", Пэй-Йонги", обосновавшиеся на западе и северо-западе территории нынешнего Пекина, относились к племенам ху. Другие рода/племена были завоеваны китайцами княжества Чао в IV веке до новой эры. Правитель Вулинь из Чао (в 325-298 гг.) даже забрал у хун-ну самую северную часть Шаньси (район Татонг), то есть север нынешнего Ордоса (в 300 г. до новой эры). Это было сделано, как мы уже видели, в связи с тем, чтобы противостоять нападению этих кочевников и продемонстрировать, что китайцы царств Цзинь (Шеньси) и Чао (Шаньси), смогли трансформировать тяжелую обозную армию в мобильную кавалерию, что явилось военной революцией, повлекшей за собой полную замену китайской военной одежды. Платья архаической эпохи были заменены кавалерийскими штанами, заимствованными у кочевников, и китайские воины заимствовали у последних также шапки с хохолками, "три хвоста", поясные пряжки, сыгравшие весьма существенную роль в создании искусства, называемого "Воюющие царства". Также, чтобы защищаться против хун-ну, китайцы Чао и соседних государств принялись создавать на своей южной границе фортификационные сооружения, которые позже были объединены и дополнены Цинь Ши Хуан-ди, и должны были сформировать Великую китайскую стену.

По свидетельству китайского историка Сыма Цяня, только во второй половине III века до новой эры, хун-ну, кажется, объединились, создав сильную и единую нацию. Ее возглавил руководитель, прозванный Шанью, полный титул которого в китайской транскрипции выглядит следующим образом: «чэньги-ли ку-ту шань ю», что в переводе с китайского означает: «Его Величество Сын Неба", и что указывает на тюрко-монгольские корни "чэнг-ли", которые, кстати, были транскрипцией тюркского и монгольского слова "Тангри – Небо". Под шанью находились "двое должностных лиц, правителей "туки", то есть мудрые правители левой и правой сторон". Китайская транскрипция "туки" приближается к тюркскому слову "догри" – прямой, верный. В той мере, в какой можно говорить о постоянных резиденциях типичного кочевого народа, шанью проживал на верхнем Орхоне, в гористой местности, где позднее возникнет столица Чингиз-хановских монголов – Каракорум. Мудрый правитель левой стороны, являвшийся в принципе первоочередным наследником, проживал на востоке, несомненно, в верховьях Керулена. Мудрый правитель правой стороны обосновался на западе, может быть, по мнению Альберта Германца, в районе современного Ульясутая, в горах Хангая. Ниже их по рангу в хуннской иерархии находились "правители" ку-ли справа и слева, генералиссимусы справа и слева, великие тан-ху правые и левые, великие ку-ту правые и левые, предводители тысячных, сотенных и десятичных отрядов. Эта нация кочевников, этот народ, находившийся постоянно в походах, был организован как единая армия. В стиле тюрко-монголов основным направлением был юг: тот же принцип сохранился у потомков хун-ну, тюрков VI в. новой эры, как и у монголов Чингиз-хана.

Хун-ну описываются китайцами с теми же характеристиками, которые были присущи их тюркским и монгольским последователям. Вигер говорит: "Они низкорослы, коренасты, с круглой и очень большой головой, широким лицом, выдающимися вперед скулами, с широкими ноздрями, достаточно густыми усами, без бороды, за исключением пучка жестких волос на подбородке, длинными ушами, проколотыми для ношения кольца. Голова обычно бритая, за исключением пучка волос на макушке. Брови густые, глаза миндалевидные с разрезом, со жгучим взглядом. Носят они широкую одежду, спускающуюся ниже колен, с разрезом по бокам, опоясанные таким образом, что концы пояса свисают спереди. В связи с холодным климатом их рукава плотно застегиваются на запястье. На плечи накинута короткая меховая накидка. Голова покрыта меховой шапкой. Обувь кожаная. Широкие штаны, стянутые на лодыжке ремешком. Футляр для лука, прикрепленный к поясу, свисает спереди на левом бедре. Колчан, также пристегнутый к поясу, свисает вокруг поясницы, с оперенными стрелами справа".

Как мы убедились, многие детали одежды, в особенности штаны, стянутые на лодыжке, присущи как хун-ну, так и скифам. То же самое касается многих обычаев, как, например, траурные жертвоприношения, когда хун-ну, как и скифы приносили в жертву на могиле умершего предводителя, его жен и прислугу, число которых зачастую достигало сотни и тысяч у хун-ну. Геродот (IV, 65) говорит нам, что скифы распиливали черепа своих недругов до самых бровей, отделывали кожаным чехлом, покрывали изнутри золотом и использовали их в качестве чаши для напитков. Цзиньханьшу отмечает этот обычай хун-ну, когда говорится о шаньюе Лао-шане, пившего из черепа правителя Ю-чэ. Хун-ну, так же как и скифы, прославились как охотники за головами. Геродот (IV, 64) говорил, что скифы, обязанные по праву чести приносить на алтарь победы головы, отрезанные собственноручно, прибывали с поля боя со свисающими в виде трофея скальпами черепа, висящими на сбруе лошади. У потомков хун-ну, – тукю, в VI веке нашей эры, количество камней, выложенных в честь воина на могильном кургане, было равно количеству врагов, которых он умертвил за всю свою жизнь. Тот же привкус пролитой крови у индоевропейских и тюрко-монгольских кочевников. Скифы окропляли кровью врага священную боевую саблю, воткнутую на могильный холм; они выпивали полную чашу крови своего первого убитого врага. Чтобы освятить какой-либо договор, хун-ну выпивали кровь из чаши, сделанной из человеческого черепа. При оплакивании усопшего, скифы и хун-ну наносили себе рану на лицо острым кинжалом "для того, чтобы кровь смешалась со слезами" и т.д.

Подобно скифам, хун-ну были в основном кочевниками. Табуны лошадей, стада крупного рогатого скота и баранов, караваны верблюдов определяли ритм их существования. Хун-ну перемещались с места на место, кочевали вместе с домашним скотом в поисках воды и пастбищ. Они питались исключительно мясом (особенность, поразившая китайцев, употреблявших больше вегетарианскую пищу), использовали в качестве одежды, шкуры зверей и спали на мехах. Местом жилища им служили войлочные шатры. Что же касается их верований, то они были представлены чем-то, что напоминало шаманизм, основанный на культе Тангри, или Божественного неба, и на почитании некоторых священных гор. Их верховный предводитель или шанью созывал совет осенью, в "период, когда лошади становились тучными", и для того, чтобы пересчитать количество людей и весь наличный скот. Другие китайские историки представляют нам этих варваров закоренелыми разбойниками, которые внезапно возникали у границ более цивилизованных народов, грабя людей, уводя стада и захватывая богатства, затем, отступая с награбленной добычей, чтобы не подвергаться ответному нападению. Во время погони, тактической уловкой кочевников было заманивание китайских воинов вглубь Гоби и в степи, а затем кочевники наносили на них тучи стрел, сами, избегая "при этом потерь, наносили последний решающий удар только тогда, когда враг был измотан из-за недоедания, жажды и полностью становился деморализованным. Подобная тактика, обусловленная мобильной кавалерией и ловкостью в стрельбе из лука, оставалась неизменной у властителей степей, начиная от древних хун-ну до Чингиз-хана. Отметим, что она была свойственна всем воинам-наездникам, будь то хун-ну на востоке, или скифы на западе. Подобный же прием, по свидетельству Геродота, скифы использовали в войне против Дария, который вовремя понял эту хитрость, и отступил, прежде чем "русский поход" не обернулся для него катастрофой. Сколько же отважных китайских полководцев не обладали подобной мудростью Дария и подверглись уничтожению в глубинах Гоби, куда их завлекло хитроумное испытанное средство хун-ну?!

Что касается языковой принадлежности хун-ну среди тюрко-монгольских народов, то некоторые авторы, такие как Куракики Ширатори, имели тенденцию рассматривать их скорее как монголов. Пельо, напротив, считает, используя некоторые лингвистические выкладки, взятые из китайских источников, что речь идет, по крайней мере, в общем подходе и по отношению к политической элите – о тюркском народе хун-ну.

Известно, что хун-ну владели своеобразным искусством, представленным в особенности, пряжками поясов или другими бронзовыми пластинами, накладками, застежками и бляхами экипировки и сбруи со стилизованными мотивами звериного стиля или наконечниками пик, в частности с фигурками лани. Это искусство часто обозначается термином "ордос", по имени ордосов, которое носило монгольское племя, занимавшее с XVI в. новой эры излучину Желтой реки, на севере Шеньси, в том месте, где находки оказались более многочисленными. Искусство, о котором идет речь, является впрочем, обыденным творением степного искусства звериного стиля, искусства Южной России, как нам это было видно, испытавшего влияние ассиро-иранцев и греков, в оригинальном или обедненном стиле и в обоих случаях достаточно претерпевших упрощение в Минусинске, и, затем, в Ордосе, вступив в контакт с китайской эстетикой, оказывая встречное влияние эстетики степей на китайское искусство, и влияние китайской эстетики на искусство бронзы Ордоса. Благодаря пластинам с изображением дерущихся между собой лошадей или лошадей и оленей с тиграми, медведями, фантастическими животными, а также оконечностям древков с изображением в выпуклой круглой форме оленей или ланей, и искусство Ордоса напоминает нам, искусство Минусинска, хотя и с более богатым и вычурным оформлением.

Искусство хун-ну в Монголии и районах Ордоса представляется в соответствии с недавними археологическими находками таким же древним, как и скифское искусство. Шведский археолог Т. Ж. Арнэ уже в 1933 г. относил изделия из ордосской бронзы – Луань пинга и Сиан-хуа, ко второй половине III века до нашей эры, и даже ко второй половине IV века. В 1935 г. японский археолог Суэджи Юмехара, считая, что ордосское искусство значительно повлияло на формирование китайского стиля, называемого стилем Воюющих Царств, который расцвел, начиная по меньшей мере с V в. до нашей эры, отнес к этому периоду первые ордосские изделия из бронзы. Не так давно шведский-китаевед Кальгрен назвал еще более раннюю дату возникновения китайского стиля Воюющих Царств, вплоть до 650 г. до нашей эры. Таким образом, это подтверждает, что искусство степей в виде ордосского искусства, существовало, так как оно уже было способно оказать влияние при соприкосновении с ним на эстетику китайского декора, называемого стилем периода Среднего Чэу.

Все единодушны с тем утверждением, что влияние ордосского искусства является одним из факторов, который наряду с законами внутренней эволюции и, кажется, в том же направлении, способствовали переходу от декоративной формы древних бронзовых китайских изделий, выполненных в стиле среднего периода Чэу, к стилю называемому стилем Воюющих Царств.

Основные раскопки с находками хун-ну сосредоточены, начиная от Байкала, до границы Хубея, Шаньси и Шеньси. Отметим в связи с этим: 1) на севере, захоронения в Чите, в Забайкалье, которые Мергарт относит к II-I вв. до новой эры, и погребения Дерестуйска под Троицкосавском, на севере Кяхты, во Внешней Монголии, где были обнаружены сибирские пластины с китайскими монетами династии Хань, выпущенными с 118 г. до новой эры.

2) Во Внешней Монголии, Ноян-Ула, неподалеку от Урги, где экспедиция Козлова обнаружила могилу принца хун-ну, в кото рой находились бронзовые изделия степного искусства, превос ходные ткани из шерсти, имеющие те же истоки (схватка грифа с лосем, нападение пантеры на яка). Все эти сюжеты, выполнен ные в лучшей сармато-алтайской манере, а также три четверти греческой ткани с изображением усатого мужчины, созданной, несомненно, каким-то мастером из киммерийского Босфора; на конец, позволяющий датировать китайский лак – второго года новой эры.

Возможно, следовало бы отнести к той же группе фрески, обнаруженные неподалеку в Дюрбельджи и в Ильхе-Алике на Орхоне, даты которых не уточнены, но где изумительные изображения оленей указывают, вероятно, еще на сарматоалтайское влияние.

3) В Ордосе, на остальной части современной территории Суэйюань, Чахара и Жехоля, обнаружены многочисленные памятники ордосской бронзы, в частности Луаньпин около Же холя; Хатт – инсум и Халлонгоссо, на западе Долон-нора, к северу от Калгана; Сюань-хуа, на юге Калгана, по дороге в Пекин; Куэйхуа-чэнг рядом с Суэй-юанем и Юлинь, на границе с Ордосом, и, в северной части Шеньси. Отметим, что часть нахо док Сюань-хуа содержит наличие китайской "монеты-кинжала", с литерой "ту" и принадлежащим типу, который использовался в Китае в течение периода, называемого эпохой Воюющих Царств, с 480 по 250 гг. до новой эры.

Если в целом большая часть ордосской бронзы, то есть бронзы хун-ну Внутренней Монголии восходит к китайскому периоду эпохи Воюющих Царств (V-III вв. до новой эры), то же самое искусство продолжало развиваться в тех же местах, а также во Внешней Монголии в течение всего китайского периода династии Хань (с начала II века до новой эры до начала III века новой эры), как об этом свидетельствуют, с одной стороны, известные находки Нойон-Улы, с другой – наличие в Ордосе многочисленных бронзовых пластин с изображением многоглавых животных, относящихся именно к этому периоду, и, наконец, наличие в имеющихся у нас коллекциях (Музей Сернуччи, коллекция Куаффара, коллекция Лоо), бронзовых китайских застежек с гуннскими сюжетами, явно заимствованными мастерами династии Хань с образцов ордосских моделей.

В следующий период, называемый в Китае эпохой Шести Династий (IV-V вв. новой эры), влияние ордосского искусства ощущается также при изготовлении некоторых китайских витых застежек из бронзы со сплетением фигурок животных все более и более тяжелых, имеющих тенденцию к "химерическим сюжетам". И влияние в тот же период того же степного искусства, нашедшего отражение в изготовлении фибул, пряжек и накладок на западе, во времена Великих Нашествий. Арнэ, с другой стороны, указал на изделия из бронзы западной Сибири, сохранившие до IX в. новой эры основные черты древнего животного стиля степей. Это то же самое искусство, которое продолжится, возможно, до периода Онгут эпохи Чингиз-хана в небольших бронзовых несторианских изделиях – несторианских крестах, голубях и изображениях святых духов, которые в большом количестве производились на земле Ордоса и прилегающих поселениях.

Чисто ордосские пластины могли быть созданы впрочем, в эпоху расцвета си-сиа (XI-XII вв.), при условии, что знаки сисиа, привлекшие внимание Альфреда Сальмони, не были вновь выгравированы в тот период, или же речь не шла о копиях си-сиа, в то время мало распространенных.

 

Первое продвижение Хун-ну и миграция Юечжи

Хун-ну появились впервые в истории как грозная сила в конце III в. до новой эры, как раз в то время, когда Китай объединился при династии Цинь (221-206).

Предчувствуя наступающую опасность, основатель династии Цинь, император Цинь Ши Хуанди (221-210) и его генерал Мын Тянь завершили возведение Великой стены, предназначенной для защиты китайской территории от нападений хун-ну (начиная с 215 г.), а к 214 г. Мын Тянь выдворил их из района Ордоса, т.е. с внутренней территории великой излучины Желтой реки. Но, со своей стороны, хун-ну во главе со своим шаньюем Тэуманем (умер в 210 или 209 гг.) начали свою экспансию с атаки на юэчжи, народности, проживавшей до того в Западном Ганьсу, о которой мы поговорим ниже. Мадунь, или Мэйтэй, сын и приемник Тэуманя (в 209-174 гг.), разгромил на востоке народность тонг-ху, других варваров с маньчжурских границ. Воспользовавшись гражданскими войнами, ослабившими Китай в период между падением династии Цинь (206) и приходом к власти династии Хань (202), он захватил в 201 году китайскую провинцию Шаньси и взял в осаду главный город – Тайюань. Основатель династии Хань-император Гаоси поспешил на помощь, изгнав хун-ну, но затем сам попал в окружение хун-ну на плато Пай-тэн, неподалеку от Пинчэнга, в нынешней провинции Татонг, на границе Шаньси, и смог выйти из затруднительной ситуации только путем переговоров, во время которых он сумел перехитрить варваров. В жены шаньюю была отдана китайская принцесса или камеристка, несчастная "дичь", отданная "хищной монгольской птице", как об этом было воспето впоследствии китайскими поэтами. Впрочем, Мадунь нанес в 177 или 176 годах первое поражение юэчжи западного Ганьсу, бахвалясь тем, что он их покорил. Его сын и наследник – Лаошан (в 174-161 гг.) покончил с юэчжи, сделав из черепа их правителя чашу для напитков, прогнав их из Ганьсу и вынудив уйти на запад, вызвав тем самым первое перемещение народов Передней Азии, о чем упоминает история.

Название юэчжи стало нам известно, по крайней мере, в таком виде, только по китайской транскрипции, но уже длительное время многие востоковеды предлагали идентифицировать их с тохарами, народом, хорошо известным греческим историкам в связи с тем, что он переселился во II веке до новой эры из Туркестана в Бактриану, а также с индо-скифами. Тохары и индо-скифы, по этим источникам, по свидетельству тех же греческих историков, имели разные названия, относящиеся к одному народу в течение двух периодов его существования, и этот народ считался родственным скифам, т.е. индоевропейцам. Это отождествление основывается, в частности, на том факте, что нынешний китайский регион – Западное Ганьсу, по данным китайских историков, был в начале II в. до новой эры родиной юэчжи. О них географ Птолемей говорил еще во II в. новой эры, называя их народом тагури, употребляя термины – "тагурунская гора", "город Тогара".

С другой стороны, Страбон упоминает тохаройцев среди народов, которые отняли Бактрию у греков как раз в то время, на которое указывают китайские историки, как на период прибытия юэчжей в конечной фазе их миграции, к границам та-хиа, то есть той же самой Бактрии.

Эта постоянная параллель, по нашему мнению, представляет серьезный аргумент в пользу тех, кто продолжает видеть в юэчжи китайских летописей тохарои, упоминаемых греческими историками, тюхара в санскритских текстах, будущих индо-скифов римской эпохи.

К тому же, в оазисах севера Тарима, которые длительное время скорее всего были частью древних владений юэчжи (так как они были представлены нам как выходцы из Ганьсу), по крайней мере, во владениях более или менее родственных племен, в Турфане, Карашаре, Куче еще в начале средних веков, в V-VIII вв. говорили на индоевропейских языках, называемых лингвистами еще вчера тохарскими языками и которые в настоящее время они называют языком кученским, карашахарским и т.д. Может показаться очень вероятным, что индоевропейские племена, на заре истории, в значительной степени продвинулись далеко на восток в направлении Дальнего Востока. Тот факт, что Западная Сибирь, возможно даже в пределах региона Минусинска, вероятно, была заселена до нашей эры народами, близкими к скифо-сарматам, и тот факт, что на двух склонах Тянь-Шаня, со стороны Ферганы и Кашгара в эпоху Ахаменидов проживали Саки, говорившие на восточноиранском наречии, заставляет положительно отнестись к данной гипотезе. Большая часть Восточного Туркестана также, возможно, была заселена индоевропейцами, принадлежавшими, либо к восточноиранской группе, в районе Кашгара, либо к "тохарской" группе Куча в Ганьсу, а юэчжи относились ко второй вышеуказанной ветви родства.

Но первые сведения, которые предоставляет нам китайская историография, наводят нас на мысль о первых оборотных сторонах "индо-европеанизма" на этих пограничных участках. Хун-ну, при правлении их шаньюя – Мадуня, или Мэйтэя (в 209174), нанесли, как мы это видели, серьезное поражение юэчжи. Следующий шаньюй – Лаошан (в 174-161) убил правителя юэчжи, сделал из его черепа чашу и вынудил этот народ покинуть Ганьсу и бежать в западном направлении, через северную часть Гоби. И только небольшая часть этих юэчжи, известных под названием Малых юэчжи, обосновалась на юге Наньшаня, среди цянов или тибетцев. Согласно Цяньханьшу, через два с половиной века, они восприняли тибетский язык.

За пределами Гоби, другие кланы юэчжи, известные китайцам под названием Большие юэчжи, устремились в долину Или и бассейн Иссык-Куля, но вскоре они были изгнаны Ву-суэнами или Ву-сунами (произносится: У-сунь).

Китайские историки представляют нам усуней, как народ с голубыми глазами, с рыжими бородами. Ярль Шарпантье, сближая название усунь с названием азиан или азиози, другим наименованием сарматского народа аланов, находит в упомянутых усунях предков, или сородичей аланов. Если эта гипотеза оказалась бы верной, то это значит, что усуни, которые под натиском, аналогичном тому, что имело место с юэчжи и хунну, расселились в пределах юга России, где в действительности, но раньше того периода, который нас интересует, мы видели скифов, постепенно сменивших сарматские народы.

Как бы то ни было (в историографии) в связи с новой гипотезой, юэчжи, изгнанные из Ганьсу хуннами, ринулись в направлении запада, к Или, на усуней. Последние в то время потерпели поражение от вновь прибывших, но вскоре восстали, впрочем, не без помощи хун-ну. Тогда юэчжи вновь двинулись на запад. Они достигли верховьев Сырдарьи, которую древние греческие историки называли Яксарт.

Китайская хроника Цаньханьшу сообщает, что они прибыли в Фергану (по-кит. Та-юан). Таким образом, они достигли границ греческого царства Бактрия, где завершилось правление (приблизительно в 160 г. до нашей эры) греко-бактрийского царя Евкратида.

 

Последствия первых побед хуннов. Падение греческого владычества в Афганистане

Регион Ташкента, Ферганы и Кашгара был заселен народом, который китайцы называли се (древнее произношение – сек), персы и индусы называли сака или шака, греки называли сакаи, наши сасы, то есть "скифы Азии". В действительности, как мы уже отмечали, речь идет об ответвлении большой скифо-сарматской семьи, то есть об иранцах, кочевниках степей северо-запада. Язык, на котором они говорили, относили, начиная с исследований Людерса, к языку "сака", на котором были написаны многочисленные манускрипты, обнаруженные экспедицией Ауреля Стейна в Хота-не, датируемые ранним средневековьем, и подтверждающими, что это был "восточноиранский" диалект. Наплыв юэчжей в среду населения сака, вызвал у него большое потрясение, вылившееся во вторжении в греческое царство, основанное на территории Бактрии приемниками Александра. В соответствии с гипотезой, общепринятой до В. Тарна, саки, под натиском юэчжей, якобы захватили Согдиану, затем Бактрию, сменяя греков. В период с 140 по 230 годы Бактрия фактически была отторгнута от владений греческого царя Гелиоклеса кочевыми племенами, среди которых Страбон говорил, что наиболее известными племенами были: Азиози, Пазиа-нои, Тохарои и Сакарулаи, прибывшие из стран северной части Як-сарта. Но в остальном представляется сложным точно определить эти племена. Ярль Шарпантье обнаружил, как об этом уже было упомянуто, в азиозах, которых Трог Помпеи называл азианои, – усуней с Или, о которых говорили и китайские историки.

Сакаролаи или сарока (сака равака), вероятно, восходят к древнему племени сака. Что же касается тохарои, то они, согласно гипотезе, еще недавно поддержанной Г. В. Байлеем, даже составляли основу народа юэчжи.

В 128 году до нашей эры, когда китайский посол Чан Чен прибыл с визитом к юэчжи, китайский историк Сыма Цянь показывает их как завоевателей, оккупировавших Согдиану ("страну на севере от реки Вэй", то есть на севере Окса) По свидетельству Цяньханьшу, столицей там был город Каньше, название, в котором Ханеда Тору находит фонетическое соответствие названию Канда, сокращение от Мараканда или Самарканда. Две китайских исторических ссылки добавляют, что юэчжи подчинили себе "Та-хиа", то есть Бактрию, но, вероятно, не оккупируя ее, по крайней мере, на тот период. В. Тарн задается вопросом: не были ли властители Бактрии, покоренные таким образом, скорее всего, юэчжи-греками, которых саки не изгнали из страны, нежели являлись саками. Большинство востоковедов считают, впрочем, что некоторое время спустя, например, к 126 г., юэчжи, не довольствовались более сюзеренитетом над Бактрией, перешли через Оке и успешно захватили провинцию. Они основываются при этом на одной из выдержек из хроники Хэуханьшу, которая нам ясно показывает, что юэчжи заселили Тахиа, и разделили страну между пятью властителями Хи-хеу (Ябгу). Правда, другая историческая хроника – Цяньханышу, более близкая к описываемым событиям, не достаточно ясна. Согласно ей, очевидно лишь, что "та-хиа" (т.е., жители Бактрии) не имели крупных предводителей, а скорее – малозначительных правителей городов и поселений; это был слабый народ, который опасался войн (речь не идет о суровых греческих искателях приключений, но о некоторых варварах), и по прибытии юэчжей, все покорились им". Двусмысленный и затуманенный текст, не позволяющий сделать какие-то определенные выводы, но существует другой текст, не допускающий возражений. Текст хроники Хэуханьшу, указывающий на то, что в 84 г. нашей эры китайский генерал Пан Чао попросил короля юэч жей сделать внушение правителю Согдианы (Канг-кю). Таким образом, Согдиана и Страна юэчжи в этот период были совершенно различными. Это позволяет считать, что последние располагались, вероятнее всего, дальше на юге, со стороны Бактрии. Юэчжи, после пребывания на севере Окса, пересекли реку и сменили саков в Бактрии. По мнению Тарна, они отняли почти непосредственно Бактрию у греков. Во всяком случае, это был сигнал для всеобщего волнения народов, обратного перемещения кочевников по всему Восточному Ирану. Вытесненные на юге юэч-жами, саки двинулись на захват Дранжианы (Сейстан) и Арак-козии (Кандагар). Это явилось окончательным завоеванием, так как провинция вошла в иранское владение под названием "Страна саков" – Сакастан, откуда на современном персидском пошло название Сейстан.

Оттуда все эти кочевники ринулись на империю Парфян, и почти разрушили ее. Парфянский правитель Фраат II, которому в Мидии угрожал повторным завоеванием Селевкидов царь Сирии – Антиох VII (129), допустил оплошность, позвав на помощь часть этих варваров. Те явились на зов, но в скором времени повернули против Фраата, который потерпел поражение и был убит (128 или 127 г.). Новый Парфянский правитель Арта-бан II, по словам Трога Помпея, получил смертельную рану в ответном бою против тохаров (124 или 123 г.). Это обстоятельство подтверждает, что юэчжи, в китайской историографии, соответствуют тохарам, описанным греческим историком, и что они с того времени обосновались в Бактрии, стране, из которой они создали "Тохаристан". Парфянскому царю Митридату II (123-88) действительно удалось остановить нашествия кочевников, и даже установить сюзеренитет над саками Сейстана. Однако в 77 г. Сакарулаи были еще достаточно сильны в Иране, чтобы вновь посадить на парфянский трон одного из Арсасидов, по своему выбору, пользовавшегося их покровительством Синатрукеса или Санатройкеса, который вздумал в последующем не подчиниться им и погиб в стычке с ними (в 70 г. до новой эры).

Проследить за последующей судьбой саков или юэчжей – задача историографии Ирана и Индии, где проживали эти народы. Ограничимся напоминанием о том, что саки двинулись из Сейстана и Кандагара в Кабул и Пенджаб, а затем, когда эти страны были захвачены юэчжами, они продолжили путь до Мальвы и Гуджарата, где сакские сатрапы продержались до IV века новой эры. Что касается юэчжей Бактрии, китайская история представляет их как основателей великой династии кушанов (на кит.: куэй шуан) в первом веке новой эры. Эти кушаны были, поданным Цяньханьшу, одним из пяти кланов, которые к 128 г. до новой эры поделили между собой Бактрию.

Хроника Хэуханьшу рассказывает нам, как предводитель кушан, которого звали Киэутцики, (т.е. Кужула Кадфиз, согласно монетным данным), основал Кушанскую империю, известную грекам и римлянам под названием империя индо-скифов. Для этого он подчинил другие кланы юэчжей. Кушанские императоры: Кужула или Кужуло Кадфиз, или Кадфиз I (между 25 и 50 или 78 гг.), Вима Кадфиз или Кадфиз II (между 50 и 78 или 78 и 110 гг.), Канишка (между 78 и 103, или 128 и 150 гг.), Гувишка (160-180?) и Вазудева (180-220?), распространили свое влияние из Кабула на часть Северной Индии (Пенджаб и Матура).

Известна также значительная роль, которую сыграл Канишка в распространении буддизма в Центральной Азии. В данном случае важно показать громаднейшее влияние первого нашествия хун-ну на судьбы Азии. Поскольку хун-ну вытеснили из Ганьсу народ юэчжи, последствия этого события докатились до границ Передней Азии и Индии. Греки потеряли Афганистан, были напрочь сметены последние остатки завоеваний Александра Великого, пошатнулся на какое-то время Парфянский Иран, а племена, изгнанные из Ганьсу, неожиданно создали империю в Кабуле и в Северо-Западной Индии. Так было в течение длительного периода истории, который нас интересует. Малейшее потрясение, которое происходило на одной из окраин степей, постоянно имело самые неожиданные последствия в остальных частях этой обширной зоны миграций.

 

Борьба хун-ну против династии ранняя Хань. Раскол западных хун-ну

Устранение и миграция юэчжи способствовали усилению хунну. Они господствовали с тех пор по обе стороны Восточного Гоби, в Верхней Монголии, где их шаньюй имел одну из своих резиденций, неподалеку от будущего Каракорума, в районе Орхона, а также во Внутренней Монголии, у Великой китайской стены.

Их отряды возглавляли дерзкие набеги на китайскую землю. В 167 году они проникли в Шеньси, дойдя до Хуэйчонга (к западу от китайской столицы – Чаньан), где они сожгли императорский дворец. В 158 году они вернулись на север Вея, напрямую угрожая Чанъану. В 142 году они пошли штурмом на Великую китайскую стену со стороны Юэньмэня около Татонга, на севере Шаньси. Когда великий император У-ди (140-87) взошел на ханьский престол, китайским границам повсюду угрожала опасность.

Империя Передней Азии принадлежала в то время хун-ну. Основная резиденция их шаньюя, в той мере, в какой кочевники могли иметь постоянные резиденции, или, по крайней мере, одна из летних стоянок, находилась, как мы об этом упоминали, у истоков Орхона. Другой из их центров, известный китайцам под названием Лон, возможно, располагался ближе к югу, в Гоби, у нижнего течения Онгкина. У-ди разработал план, направленный на изгнание пришельцев туда, откуда они пришли. Но прежде чем начать войну, он сделал попытку напасть с тыла, заключив союз с юэчжи, которые тогда уже обосновались в Согдиане. С этой целью он направил к юэчжам своего посла Чан Чена, который покинул Китай в 138 году и был почти тотчас же арестован при переходе через территорию хун-ну, отославших его своему шаньюю Кьюнчэну.

Чан Чен находился в плену десять лет, затем ему удалось сбежать, и он прибыл к правителю Ферганы, откуда он ушел в Согдиану. А юэчжи, довольные своими новыми владениями, потеряли к тому времени интерес к событиям в Гоби. Чан Чен повернул обратно. После этого он вновь был захвачен хун-ну, которые продержали его еще более года, и только в 126 г. он смог возвратиться в Китай.

(В 115 году Чан Чен совершил подобную миссию, отправившись к усуням, в район Или, но она оказалась безуспешной, так как усуни не рискнули вступить в бой с хунну).

В связи с тем, что юэчжи отказались от намеченного плана, император У-ди один начал войну против хун-ну, которые совершили привычный набег на окрестности современного Пекина (129). Китайский генерал Вэй Цин выступил с войском из района Татон на севере Шаньси, пересек Гоби, дошел вплоть до Лонга на Онгкине и обратил хун-ну в бегство. В 127 году Китай создал военную колонию в Шаофанге, на Желтой реке, между Ордосом и Алашаном для того, чтобы оградить от неприятеля большую излучину реки. Когда в 124 году хун-ну захватили форпост Шаофанга, Вэй Цин прогнал их. В 121 году племянник Вэй Цина, молодой герой Хо Цюбин во главе десяти тысяч всадников также изгнал хун-ну из пределов той части Ганьсу, которую занимали ранее юэчжи и усуни, с территории современных городов Лянчао, Ханчао и Кунчао. Две второстепенных орды народа хун-ну, господствовавшего в этой стране – орда Хуэнси вокруг Ханчао, и орда Хиэучу вокруг Лянчао перестали служить шаньюю и приняли подданство империи, которая предоставила им федеральный статус на севере Наньшаня.

В 120 году в Ордосе была создана компактная китайская колония. В 119 году Вэй Цин и Хо Цюбин, первый вышел из район? Куку-хото, на севере Шаньси, второй-из Шангкю, располагавшегося на территории нынешнего Сюйаньхуа, на северо-западе Пекина, пересекли Гоби и достигли территории нынешней Внешней Монголии, центра хуннской Империи. Вэй Цин, как предполагает Альберт Германн, продвинулся до нижнего течения Онгкина. Он застиг врасплох шаньюя Юиджэси и обратил его в бегство, когда поднялась большая буря с юга, засыпая песком лица хун-ну. Ему удалось убить и пленить девятнадцать тысяч варваров. Хо Цюбин совершил еще более дерзкий бросок, проник на тысячу километров во Внешнюю Монголию, дойдя до границ верхней Тулы и верхнего Орхона. Он взял в плен более восьмидесяти хуннских предводителей и совершил торжественное жертвоприношение на холмах страны хуннов. Хо Цюбин скончался (117 год) вскоре после возвращения. На могиле этого великого воина в Хьеняне (Шеньси) была сооружена внушительная скульптура на возвышенном круге, представляющая коня, топчущего варвара.

После того, как хун-ну были отброшены в Верхнюю Монголию, император У-ди, между 127 и 111 годами, создал в Ганьсу ряд военных гарнизонов и префектур, предназначенных для того, чтобы не допустить их возвращения: гарнизоны Ву-вэй (около Лянчао), Чангю (около Канчао), Цзучуань (около Су чао), и, Дунхуан, которые, начиная от Ланчэу, и, до поста Юмэкуана, служили пунктами на территории бывшей страны юэчжей и контролировали Шелковый путь.

В 108 году китайский генерал Чао Пону двинулся еще дальше к северо-западу, достигнув царства Лоулян, на Лобноре и Кьюшэ, в современном Турфане. Он захватил в плен правителя Лоуляна и покорил владения Кьюшэ. Затем, в течение ряда лет Китай имел торговые связи с Ферганой (по-кит. Та-юань), страной, которая, без сомнения, была заселена восточными иранцами или саками, которые поставляли лошадей, происходивших от прекрасной трансоксианской породы. В 105 году, ферганцы, потерявшие терпение от постоянного домогательства по поводу этих лошадей, убили китайского посла. В 102 году, китайский генерал Ли Гуан-ли, с шестидесятые тысячами воинов из Дунхуана, совершил отважный поход и достиг Ферганы. После перехода у него осталась ровно половина воинов. Он создал огромные трудности для столицы этой страны, которой, может быть, был город Усрушна, нынешний Уратепе, перекрыв систему каналов водоснабжения, и ушел обратно только после того как получил в виде откупа более трех тысяч лошадей.

Тем не менее, на севере хун-ну оставались боеспособными, и окончание правления У-ди было отмечено поражением в Варусе (но оно было менее трагичным). Молодой китайский военачальник по имени Ли Лин предложил возглавить поход в Верхнюю Монголию. С пятью тысячами пешими воинами он вышел из Китая и двинулся через Кьюэн, вдоль северного течения Этсингола; целый месяц он продвигался прямо на север в направлении к Онгкину. Когда он прибыл к подножию гор Си-юнки, несомненно, со стороны нынешней горы Тюпши, – он оказался в окружении восьмидесяти тысяч воинов хун-ну, лучники-наездники которых стали буквально терзать его малочисленное войско. Он вынужден был отступать к китайской границе, все время преследуемый кавалерией кочевников. "За один день китайские воины выпустили пятьсот тысяч стрел, тем самым, исчерпав все свои запасы. Оставив повозки, они продолжили путь пешком. От войска оставалось три тысячи человек. Рядовые солдаты вооружились дышлами от повозок. У офицеров оставались только кинжалы длиной в один фут (32, 4 см). Отступающая колонна успела дойти до китайской границы на расстояние в пятьдесят километров от нее, но там-то и произошла драматическая развязка. "Когда остатки войска приблизились к узкому горному проходу, шаньюй устроил засаду и, взгромоздившись на вершину горы, приказал сбросить вниз глыбы камней. Погибло много солдат и военачальников. Продвигаться вперед оказалось невозможным".

Наступила ночь. Воспользовавшись наступившей темнотой Ли Лин попытался проскользнуть между хун-ну и убить шаньюя. Ему не удалось это осуществить. Началась паника. В живых остались всего четыреста китайцев, которым удалось добраться до границ с Китаем. Все остальные попали в плен, в том числе и сам Ли Лин. Узнав о таких плачевных результатах, император пришел в гнев, а историк Сыма Цян подвергся суровому наказанию за то, что захотел встать на защиту репутации отважного Ли Лина. "Крах Ли Лина" вынудил Китай отказаться на некоторое время от применения "ответных набегов" на Внешнюю Монголию. Однако, это моральное поражение (так как речь шла всего-навсего о второстепенном отряде) не создала угрозу границам Ганьсу.

Следует отметить, что мы обладаем хуннскими древними творениями того периода, найденными в Забайкалье. Мы имели возможность упомянуть по этому поводу о находках, обнаруженных недавно в захоронениях Дерестуйска, неподалеку от Троицкосав-ска, где бронзовые сибирские пластины относятся ко времени чеканки китайских монет с 118 года до новой эры, а также в могилах Читы, восходящих также ко II-I векам до новой эры, на что указывает Мерхарт. Забайкалье являлось внутренней территорией страны хуннов, откуда орды приходили осенью, нападая на ордоссцев и забирая их продовольственные запасы.

В течение следующего периода Хун-ну и Китай, не совершая нападений друг на друга у Великой китайской стены или в Монголии, соперничали за обладание северными оазисами Тарима, то есть за контроль над Шелковым путем. В 77 году до нашей эры правитель Лоуляна в Лобноре, с ведома хун-ну, восстал против китайского сюзеренитета. Он был обезглавлен, а в Юисуне обосновалась китайская колония. В эпоху ханьского императора Сюань-ди (73-49), китайская экспансия в бассейне Тарима получила мощный импульс. "У ханьцев, заявил монарх, есть свой кодекс жизни, это кодекс победителей!" В 71 году до нашей эры китайский генерал Чан Хуэй пришел на помощь усуням, располагавшимся в долине реки Или, в их борьбе против хун-ну. В 67 году до нашей эры царство Турфан (Кьюшэ), которое сотрудничало с хун-ну, было покорено китайским генералом Чэн Хи. В 65 году до нашей эры, другой китайский военачальник-Фан Фоншэ, лишил власти правителя Яркенда и подчинил себе оазис. Правда, на следующий год, китайский гарнизон покинул царство, которое тотчас же попало под влияние хун-ну, но уже в 60-м году до нашей эры Чэн Хи вновь оккупировал Турфан. Китайский военачальник, создав также крупный военный лагерь Кьюли на юге Карашахра, осуществлял контроль всей долины Тарима из Вулея, располагавшегося между Карашахром и Кучой.

Таким образом, Китай лишил хун-ну контроля над Шелковым путем. И если Хун-ну реагировали слабо, то это в связи с тем, что, начиная с 60 года до нашей эры, они вступили в полосу междоусобных войн. Два претендента Хуханье и Чэчэ оспаривали титул шаньюя. В 51 году до нашей эры Хуханье лично явился во дворец Чанъаня попросить помощи у императора Сюань-ди, и подтвердить свою вассальную зависимость. Начиная с 49 года до нашей эры, благодаря китайской протекции, он одержал победу над своим соперником, а в 43 году до нашей эры явился победителем в родовые кочевья Орхона. В 33 году до нашей эры этот хунн, прирученный китайцами, обратился к Сыну Неба в Чанъани, и получил высшую награду, вожделенную всеми варварами: руку китайской принцессы. Что касается проигравшего Чэчэ, то он оставил древнюю Монголию в пользу Китая и отправился искать счастья на западе, на территории нынешнего русского Туркестана (44 год до нашей эры). По пути он одержал победу над усунями Или, подчинил их себе и присоединил Ху-киэ Имиля, Киенку Аральских степей, атаковал даже жителей Согдианы (Кангюй), имевших неосторожность прийти к нему на подмогу и разбил лагерь в степных просторах Чу и Таласа. Это было начальным этапом становления великой империи хун-ну на западе. Но китайцы не дали ему времени для объединения. В 36 году генерал Чен Тан, совершив дерзкий рейд, проник в Чу, застал врасплох Чэчэ и обезглавил его (36-35 гг.). После этой неожиданной драмы мы теряем из виду его хуннских сторонников, которые следовали за Чэчэ в его походе на Арал. Эти западные хун-ну не оставили следа в истории в связи с тем, что они не соприкасались с каким-либо крупным цивилизованным народом, который, как Китай для восточных хун-ну, мог бы оставить сведения о них. И только в конце IV века новой эры, точнее, к 370-75 годам, когда их потомки переправятся через Волгу и Дон, чтобы захватить Европу, мы встречаем этих хун-ну в нашей классической истории с именами Баламир и Аттила.

 

Борьба Китая против хун-ну в эпоху правления династии Поздняя Хань. Раскол Южных Хун-ну

Массовый исход западных хун-ну и устранение восточных хун-ну от управления Таримом, обеспечили китайской империи гегемонию в Центральной Азии. Такое выгодное положение едва не провалилось из-за междоусобных войн, которыми было отмечено в Китае падение династии Ранняя Хань (с 8 по 25 годы новой эры). Шанью хун-ну воспользовался данной ситуацией, чтобы отнять у китайцев протекторат над царством Турфана (10 год н.э.) и напасть на границы. Экспедиция Козлова в Нойон-Уле, что около Урги, обнаружила захоронение одного из предводителей хун-ну той эпохи; находки дают некоторые сведения о том, чем являлась культура хун-ну, представленная тканями с изображением стилизованных животных, характерных для искусства сибиро-сарматских степей и искусства Алтая, а также заимствованных элементов у Китая и греко-римского Крыма (кит. лак 2-го года нашей эры, греческая ткань из киммерийского Босфора).

Когда вторая ханьская династия, называемая Поздняя Хань, вступила на китайский престол (25 год нашей эры), пришло время восстанавливать китайский протекторат над Таримом. К великой радости китайцев, в тот период хун-ну были раздираемы противоречиями. Восемь орд южных хун-ну, под предводительством полководца по имени Пи, восстали в 48 г. против шаньюя Пуну, и перешли в подчинение Китаю. Китайский император Хуан У-ди принял их в федеративный союз во Внутренней Монголии, на южной окраине Гоби, вблизи от границ Ганьсу и Шаньси. Таким образом, было основано царство Южных хун-ну, которые, пока Китай оставался сильным, были верны ему, в ожидании времени упадка китайской империи в IV в., чтобы стать его разрушителями. Подобная история имела место у разных германских народов, входивших в федеративный союз у границ Римской империи.

В тот период единственными врагами Китая оставались северные хун-ну, проживавшие в древнем хуннском государстве на Орхоне, на территории внешней Монголии. Чтобы застать их врасплох, китайский губернатор провинции Ляотун, Ци Юн, спровоцировал в 49 году нападение на них двух соседних орд: ухуаней с бассейна верхнего течения реки Ляо, в Маньчжурии, и сяньби, народность, несомненно, монгольского происхождения, которые вели кочевой образ жизни дальше к северу, у Большого Хингана и реки Нонни. Ослабленные ссорами с южными хун-ну и атаками с фланга сяньбийцев и ухуаней, северные хун-ну перестали представлять грозную силу.

 

Шелковый путь

Китай сразу же воспользовался сложившейся ситуацией и восстановил протекторат над оазисами Тарима, которые, как мы знаем, создавали двойной круговой изгиб на севере и юге Тарима. На севере это были: Турфан (известный китайцам в то время под названием Киу-шэ), Карашахр (китайское название – Юэньки), Куча (Киоу-чеу), Аксу (Гу-мо), Уч-Турфан (Вэньсу) и Кашгар (Суле); на юге: Лоулан около Лобнора, Хотан (Юйтян) и Яркенд (Сочэ).

Тот факт, что в VII в. нашей эры в Карашахре, в Куче, и естественно, в Кашгаре, еще пользовались индоевропейскими диалектами, наводит на мысль, что жители оазисов Тарима, по крайней мере, отчасти, принадлежали к индоевропейской семье. Кучанский диалект, такой, каким он предстает в VII в., представляет родство одновременно с индоиранским, хеттским, армянским и славянским языками. Если нет уверенности, как об этом говорит немецкая школа Зиега и Зиг-линга, что тохарский говор соответствует кучанскому и карашарскому диалектам, то его индоевропейская принадлежность неоспорима. Так как отсутствует всякая причина того, чтобы представить индоевропейское вторжение в Тарим в начале средневековья, то кажется логичным, что там проживал древний индоевропейский народ, и без сомнения, это происходило одновременно с проникновением скифо-сарматов в Западную Сибирь вплоть до верховьев Енисея, и расселением саков на двух склонах Тянь-Шаня, между Ферганой и Кашгаром. Одновременно, с лингвистическим фактом восточного иранского диалекта в западной Кашгарии и кучанским диалеком на севере, этнографы приводят ссылку китайских историков, где говорится о голубых глазах и рыжих волосах усуней Или, на северо-западе Кучи.

Эти небольшие царства Тарима имели важное экономическое значение, так как великий караванный путь между Китаем и греческим и иранским миром, называемый Великим Шелковым путем, проходил через их оазисы.

Географ Птолемей подтверждает существование этого пути. По свидетельству Птолемея, который ссылается на своего предшественника – Марина де Тира, один "македонский" негоциант по имени Маэс Титианос, благодаря своим посыльным сделал известным маршрут и основные вехи караванного пути в I веке новой эры, то есть в период, о котором мы говорим. Шелковый путь, который был частью Антиохии, столицы римской Сирии, проходил через Евфрат в Хиераполис (Мэнбидж), продолжаясь в Парфянской империи, пересекая у парфян Экбатан (Хамадан), Раджес или Рэи, неподалеку от нынешнего Тегерана, Гекатомпилос (Шахруд?), Мерв, и достигал Бактрии (Балх), города, который в то далекое время принадлежал индо-скифам, то есть, в действительности, юэчжи Китая, тохарам Индии. Оттуда Шелковый путь шел на Памир. В памирской долине у подножья "гор Комедаи", как свидетельствует Птолемей, находилась каменная башня (литинос пиргос), около которой и проходил обмен товарами между левантинцами и "азиатами". Альберт Германн располагает этот пункт в памирской долине Кызыл-су, между продольными грядами Алая и Транс-Алая, через которые следует пройти по бассейну верхнего Окса в долину Кашгара. Хаккин, посетивший эти края, считает, что следовало бы искать каменную башню, как это было предложено еще раньше, в направлении нынешнего Таш-кургана, между Ваханом (Малый Памир) и истоками Яркенд-дарьи, на севере от ущелья Минтеке.

В Кашгаре путь раздваивается. Северное ответвление уходило в сторону Кучи, города, который, по мнению Альберта Германна, мог называться Исседон Ситика, у Александрийских географов, далее Карашар, именуемый в их терминологии – Дамна, Лоулан на Лобноре, который они, возможно, называли Исседон Серика, и врата в Юмэнькуан (на западе Дунхуана), который имел, вероятно, название Даксата. Что же касается южного ответвления, мы уже имели возможность показать его маршрут, начиная с Кашгара, через Яркенд, Хотан, Нию, Миран, конечный город в царстве Лоулан, до Лобнора. Две дороги соединялись в Дунхуане, который назывался Троана, согласно цитатам греко-римских географов. Шелковый путь пролегал далее по собственно Китаю, как указано в Циеу-цюане (по свидетельству греческих географов – Дрозакх?) и Чанъе (Тогара?), и достигал, наконец, Чанъгано или Синганфу, в котором мы видим "Сера Метрополис" Птолемея, и Лойан (Хонанфу), который по тем же источникам назывался Сарага или Тинаэ.

 

Захват бассейна Тарима силами Пан Чао

Каковы бы ни были греко-китайские обозначения этих различных имен, топонимов и этнонимов, ясно, что с самого начала открытия шелкового трансконтинентального пути, соединявшего римскую и парфянскую империи с одной стороны, с ханьской империей – с другой, небольшие индоевропейские царства и княжества, расположенные вдоль северных или южных оазисов бассейна Тарима, обрели большое торговое значение. Скорее всего, хун-ну и китайцы оспаривали право контроля. Первые контролировали Тарим с высот Алтая, на севере, вторые – выездные пути на форпостах Дунхуана, на востоке.

Завоевание, или повторное взятие бассейна Тарима династией Поздняя Хань, было ее постоянной задачей. Эту задачу решали в периоды правления императоров: Мин-ди (58-75), Чан-ди (76-88), Хо-ди (89-105). Но заслуга в осуществлении этой цели принадлежит нескольким крупным полководцам. В 73 году нашей эры, китайские полководцы: Кэн Пин "предводитель быстрых лошадей" и Тэу Кю, направили первую экспедицию против хунну на севере, которые обратились в бегство при наступлении легионов ханьцев. Се-ма, или кавалерийский генерал Пан Чао, адъютант Тэу Кю и один из наиболее примечательных военачальников Китая, был направлен с войском против хуэнов, орды хун-ну, живших около Баркуля. Он поверг в бегство противника и "обезглавил большое количество варваров". В том же 73 году была создана китайская военная колония в Юиву, местность, которую Шаванн идентифицировал с Хами, а Альберт Германн считал, что она находится между Лоуланом и нынешним форпостом Юинпанем, на севере Лобнора.

В 74 г. Кэн Пин и Тэу Кю совершили нападение на страну Турфан, в то время поделенную на два родственных царства: южный Кьюшэ, располагавшийся в окрестностях Турфана, и северный Кьюшэ, находившийся к северу, в направлении Кученга, с другой стороны отрогов Тянь-Шаня; обоими, впрочем, управляли представители одной и той же династии. Кэн Пин, проведя смелый рейд, напал на наиболее удаленное царство Кьюшэ Кученга; правитель этой страны – Нган-те, приведенный в ужас, отказался от сопротивления: "он вышел из города, снял свой колпак, припав к копытам коня и крепко прижавшись к ним, сдался на милость врагу". Правитель Турфана, сын предыдущего правителя, также признал себя побежденным. Там были оставлены два китайских гарнизона, один в северном Кьюшэ (Кучанге), под командованием двоюродного брата Кэн Пина, прозванного Кэн Коном, другой – в Лукшуне, в самом Турфане. Со своей стороны Пан Чао считал, что "тот, кто не проникает в логово тигра, не сможет взять тигрят". Отправившись с инспекционной поездкой в царство Шаньшань на юго-западе Ло-улана и Лобнора, и прибегнув к хитрости, он выведал, что правитель этой страны плел заговор с эмиссаром хун-ну против Китая. С наступлением ночи, он созвал своих офицеров, чтобы предупредить их. Ему следовало регулярно советоваться с китайским гражданским комиссаром, которого послали вместе с ним. Он воздерживался от этого: "Это – неотесанный гражданский представитель. Если мы будем сообщать ему наши намерения, он выдаст их. Наша судьба решается в одночасье. Бесславно умереть, это не удел храбрых воинов!" Глубокой ночью Пан Чао и его немногочисленный отряд подожгли барачный лагерь, где крепко спали хуннские посланники, навели на них панику и страх воплями и барабанным боем, а затем обезглавили или сожгли всех варваров. Осуществив это, Пан Чао вызвал к себе правителя Шаньшаня и без всяких церемоний выставил напоказ отрубленную голову посла хун-ну. Правитель, который был на грани измены, дрожа от страха, подчинился требованиям Китая.

В дальнейшем Пан Чао занялся наведением порядка в самой Кашгарии.

До тех пор, пока хун-ну и китайцы не вмешивались в дела индоевропейских царств Тарима, те враждовали друг с другом. Правитель Яркенда, известный китайцам под именем Хьен (33-61), на какое-то время стал единолично господствовать в этом регионе, подчинив себе Кучу (46), Фергану и Хотан, но потерпел поражение, не сдержав всеобщего недовольства его правлением. Куча перешла в подчинение хун-ну, а правитель Хотана сверг Хьена (61). На юге Тарима господство перешло к тому же правителю Хотана, которого китайцы называли Куанг-те, и который захватил Яркенд, а на севере – правителю Кучи, прозванного китайцами Кьеном, который при помощи хун-ну, своих покровителей, захватил в 73 г. Кашгар. Между тем, Пан Чао, получив приказ императора Мин-ди уладить ситуацию в регионе, прибыл в Кашгарию. Вначале он направился в Хотан. Куанте, правитель Хотана, возгордившись своими недавними успехами, и прислушиваясь также к эмиссарам хун-ну, принял Пан Чао с вызовом. Неожиданно тот обезглавил знахаря, который являлся первым советником правителя. Напуганный таким исходом дела, правитель Хотана вновь подчинился Китаю, и в доказательство своих искренних намерений, уничтожил хуннских посланников. Затем Пан Чао двинулся на Кашгар. Известно, что правитель Кучи – Кьен, бывший в союзе с хун-ну, подчинил себе Кашгар и возвел на престол этого города своего человека, впрочем, родом из Кучи. Пан Чао, проявив большое мужество (в его распоряжении было не так много людей), схватил иностранного принца, сверг его с трона, и восстановил древнюю кашгарскую династию в лице известного правителя, имя которого в китайской транскрипции звучало как Чонг (74).

В 75 г., незадолго до кончины императора Мин-ди, в Тариме произошло всеобщее восстание, которое, несомненно, было поддержано хун-ну. Правитель Карашахра убил китайского ставленника, "главного покровителя" Чэнму. Жители Кучи и Аксу осадили Пан Чао в Кашгаре. Более года китайский герой противостоял нападавшим. В это время хун-ну захватили царство северное Кыошэ (Кучанг), убили вассального правителя Нган-те и осадили главную крепость страны, где находился генерал Кэн Кон. Как и его соперник Пан Чао, Кэн Кон оказал героическое сопротивление. Оставшись без провизии, потеряв много солдат и с горсточкой оставшегося отряда, отваривая, чтобы не умереть с голоду, кожаные части экипировки, он держался до последних сил.

Однако правительство нового императора Чань-ди приказало Пан Чао и Кэн Кону покинуть Тарим. Китайский императорский двор устрашился перед непрекращающимися восстаниями и жертвами, которых требовал протекторат над Центральной Азией. Но Пан Чао понял, что это отступление способствовало возвращению страны во владение хун-ну. Как только он достиг Хотана, который стоял на маршруте отступления, он принял собственное решение, и вопреки полученному приказу, возвратился в Кашгар. Во время его краткого отсутствия, город, естественно, оказался в руках кучян, то есть, в руках хуннских заговорщиков. Он казнил руководителей кучян и восстановил свое правление в Кашгаре, приняв решение навсегда обосноваться там. Более того, в 78 году вместе со вспомогательными отрядами, стоявшими в Кашгаре и Хотане, и новобранцами, рекрутированными на территории вплоть до Согдианы, он захватил Аксу и Уч-Турфан, "отрубив семьсот голов противника". В то же самое время китайские легионеры Ганьсу отобрали у хун-ну царство Кьюшэ, то есть Турфан. "Они обезглавили три тысячи восемьсот человек и захватили тридцать семь тысяч голов скота. Обуянные ужасом, северные варвары бежали". Имея таких противников как Пан Чао и Кэн Кон, хунну обрели хозяев.

В своем послании, адресованном императору, Пан Чао сделал попытку примирить трусливый дух императорского двора со своим личным опытом действий на Великом Западе. Говоря о тех давних экспедициях, которые он и считал бесполезными, китайский герой стремился показать, что дело шло только о мерах по защите интересов Китая. Речь шла о том, чтобы оградить китайскую территорию от периодических набегов хун-ну: "Захватить тридцать шесть царств (Центральную Азию), значит, отрубить правую руку хун-ну". Что касается его испытанной тактики, то она была сформулирована в известном высказывании: "использовать варваров в нападении на варваров". Так, он осуществил завоевание Тарима фактически благодаря тем рекрутам, которых каждое завоеванное поселение обязано было поставлять ему для борьбы с еще не сдавшимися оазисами. Солдаты (чисто) китайского происхождения были представлены лишь кучкой наемников, или ссыльными, которые считали для себя честью оказаться в бурном водовороте великих походов. Все они жили за счет страны, которую впрочем они стерегли, чтобы не допустить возвращения хуннских орд. Пан Чао говорил: " В Яркенде, в Кашгаре культивированные земли плодородны и обширны. Империи не понадобится буквально никаких затрат на содержание своей армии". Этот современник Траяна судил о военных делах так же, как и завоеватель Дакии.

Основной целью было отбросить хун-ну за пределы Внешней Монголии, устранив их с Шелкового пути, контроль над которым кормил и обогащал их. Применяя эти правила для достижения поставленной задачи, Пан Чао подавил новые восстания в Кашгаре (80, 87), в Яркенде (88), и привлек к союзничеству усуней Или (83). Всякий раз Пан Чао, получая сведения от своих осведомителей, и прекрасно зная психологию "варваров", заставал их врасплох, и брал верх дерзостью. В 84 году в Кашгаре правитель Чонг, его протеже, его ставленник, восстал, войдя в сговор с жителями Яркенда, согдийцами и юэчжи или индо-скифами. В 87 году, будучи изгнан Пан Чао из Кашгара, он сделал вид, что желает подчиниться ему, и попросил о встрече, на которую прибыл с внушительным конным отрядом, чтобы пленить его. Пан Чао притворился что поверил его добрым намерениям, пригласил его на трапезу, и, когда "было выпито немало вина", он схватил Чонга, и отрубил ему голову. В тот же миг, замаскировавшиеся китайские солдаты напали на вражеских воинов и уничтожили их. В 88 г. под Яркендом, возглавляя армию, куда входили китайцы и их вспомогательное войско, состоявшее в основном из хотанцев, значительно уступая противнику в численности, противостоя яркенд-цам, на помощь которым пришли пятьдесят тыс. человек из Кучи и соседних городов, Пан Чао, применив военную хитрость, отступил под покровом ночи, а затем, в кромешной тьме, молниеносно совершил бросок и "на заре" напал на яркендцев, обезглавил пять тыс. человек и заставил оставшихся сдаться.

Восстание не прекращали только Куча и Карашахр, искавшие повсюду союзников в борьбе против Китая, начиная от хун-ну Монголии и заканчивая юэчжами или индо-скифами. В 90 году правитель индо-скифов, могущественный император династии Кушан, правивший Афганистаном и Северо-западной Индией – без сомнения в эту эпоху царствовал Кадфиз II – недовольный отказом отдать ему в жены китайскую принцессу, послал войско на северо-восток Памира, чтобы помочь Куче в войне против Пан Чао. Китайский полководец собрал сведения по переговорам, которые велись между вражеской армией и жителями Кучи, которые, вероятно, снабжали ее всем необходимым, и внезапно напал на них. Индо-скифы, подвергавшиеся опасностям на необъятных просторах Кашгарии, лишенные продовольствия, все-таки нашли в себе силы, чтобы укрыться. Кушанский императорский двор, наученный опытом, который чуть не обернулся бедой, счел благоразумным вернуться к той политике, которая была традиционной у юэджи, политике дружественных отношений с Китаем (90).

На севере, в Монголии, генералы Тэу Хен и Кэн Пин со своей стороны одержали крупную победу над северными хун-ну (89-90). Правители южного Кьюшэ и северного Кьюшэ (Кученг и Турфан) также вскоре укрепили связи с империей. В 91 г. китайский полководец Кэн Куэй нанес хун-ну еще одно кровавое поражение. Кэн Куэй дошел до Внешней Монголии, без сомнения, до самого Орхона, захватил в плен мать и всех домочадцев шаньюя, и поставил на его место его брата Ючукена. Этот новый правитель хун-ну однако восстал в 93 г., и Китай направил против него сяньбийцев, монгольскую орду с маньчжурских границ, которые захватили и убили его. Это было таким поражением, от которого северные хун-ну уже не смогли полностью оправиться.

Лишенные помощи хун-ну, как и индо-скифов, три из четырех восставших городов на севере Тарима, Куча, Аксу и Уч-Турфан, подчинились Пан Чао (91). Китайский завоеватель получил от императорского двора титул "Главный покровитель", т.е. практически он стал вице-правителем Центральной Азии. Он устроил свою резиденцию в Токьене, городке, расположенном около Кучи, в то время как другой китайский генерал обустроился в Кашгаре. Только Карашар оставался недосягаемым. В 94 г. Пан Чао во главе армии, вместе со вспомогательными войсками Кучи и Шаньшаня (Лобнор), двинулся на восставший город. Напрасно жители Карашахра подрубили опоры мостов на реке Юлдуз. Пан Чао перешел реку вброд в том месте, где вода была по пояс, и вдруг появился посреди болот перед Карашахром. Некоторые горожане сумели скрыться у озера Баграч, но правитель вынужден был сдаться. Пан Чао, мстя за нанесенные ему в прошлом оскорбления, обезглавил его именно на том месте, где когда-то, точнее, 19 лет назад, был убит китайский наместник – Чен My. "Пан Чао открыл дорогу для грабежа своим воинам. Они отрубили головы более 5 тыс. жителей, взяли в плен 15 тыс. человек, завладели тремястами тысячами голов скота, в том числе лошадей, быков, баранов". Весь бассейн Тарима был оккупирован. В 97 г. Пан Чао поручил своему ближайшему помощнику Кан Юну проникнуть в Та-тсинь, т.е. на территорию Римской империи, через Ань-си, т.е. по территории Арсидской парфянской империи. Но, посланник, под впечатлением рассказов о парфянах, не осмелился пройти по их территории и повернул обратно на полпути, не достигнув границ Римской империи.

Вскоре Пан Чао вышел в отставку и вернулся в Китай в 102 г., где в том же году и скончался. Преемники великого полководца не смогли проводить такую же политику по отношению к туземному населению, одновременно прагматичную и гибкую, и в 106-107 гг. в Тариме произошло всеобщее восстание. Китайский генерал Лян Кин был взят в осаду в Куче жителями города и близлежащих поселений. Ему, однако, удалось выдержать осаду и даже одержать победу. Между тем, перед лицом непрерывных восстаний, китайский императорский двор потерял всякую надежду на успешный исход дела, и в 107 г. отозвал все гарнизоны не только из Тарима, но и из Лукчуна и Юиву. На следующий год, цяны или тибетцы, отличавшиеся дикими нравами, кочевавшие на западе и юге от Кукунора, напали на китайские форпосты в Гань-су, угрожая перекрыть путь в Дунхуан. Лян Кин отразил их нападение ценой тяжелых боев (108). Наконец, в 109 г., южные хун-ну во Внутренней Монголии напали на китайские приграничные пункты. Китайский губернатор Ляотуна, – Кэн Куэй, натравил на них орды сяньбийцев. Тем не менее, южные хун-ну нанесли урон северу Шаньси. Это продолжалось до тех пор, пока Лян Кин не вынудил их шаньюя пойти на мировую (110).

В общем Китаю с трудом приходилось защищать собственные границы, и только в 119 г. дела пошли на поправку: была восстановлена военная колония Юиву (Хами или Лобнор?), Шаньшань и правитель Турфана вновь подчинились, но некоторое время спустя шанью северных хун-ну, а позднее, и северного Кьюшэ (Кучанг), неожиданно атаковали и уничтожили китайский гарнизон Юиву. Сын Пан Чао, Пан Юн успешно продолжил начатое отцом дело. В 123 г. он восстановил военную колонию в Лукчуне (Лиэу-чонг), около Турфана; в 124 г. укрепил преданность правителя Шаньшаня, запугал правителей Кучи и Аксу, которые сдались ему на милость, и, используя воинские части, предоставленные им в его распоряжение, изгнал из Турфана отряды хун-ну; в 126 г. он даже покорил на некоторое время хуэн-группу хуннских племен, принадлежащих к северным хун-ну, обосновавшихся на северо-востоке озера Баркуль, и обратил в бегство основные силы северных хун-ну, которые попытались вмешаться в ход событий.

В 127 году китайцы расширили господство над Таримом, войдя в Карашахр. В 130 году, сын правителя Кашгара, а также посол правителя Ферганы, прибыли в китайскую столицу Лоян, и явились с поклоном к императору Шань-ди.

В последующие годы, за исключением одного скоротечного восстания в 140-144 годах, организованного предводителем южных хун-ну левого или восточного фланга, Китай испытал особые трудности со стороны хуэнов, т.е. хун-ну с берегов Баркуля. В 131 г. те напали на северное Кьюшэ (Кучанг), с населением которого они обошлись достаточно жестоко; в 151 г. им едва не удалось разгромить китайское военное поселение Юиву, которое было с трудом спасено. Однако в 153 г. северное Кьюшэ еще оставалось вассалом Китая. В 151 г. грубая политическая недальновидность китайского эмиссара стала причиной восстания населения Хотана, убившего его, но впоследствии Хотану пришлось покаяться.

В 170 г. китайские генералы располагали личным составом в Турфане, Карашахре и Куче. Они выступали арбитрами в междоусобных стычках на территории, вплоть до Кашгара. С другой стороны, в 168-169 годах китайский генерал Хуан Кун отразил нападения цянов или тибетцев в Ганьсу.

 

Цивилизация оазисов Тарима конца античного мира и начала средневековья

Контроль, который осуществляли китайцы в эпоху династии Поздняя Хань, на Шелковом пути, обеспечивал свободу трансконтинентальной торговли посредством двойной линии оазисов на севере и юге Тарима. Это стало благоприятным фактором для распространения буддистской религии. Вместе с этим, индийская литература и древнегреческое искусство также стали известны в бассейне р. Тарим. Точнее, шелковый путь, который являлся также дорогой индийских миссионеров, несших с собой буддизм в Кашгарию и Китай, способствовал тому, что торговля и религия продвигали совместно греко-римское искусство. Посланники Маеса Титианоса действовали в том же ключе, что и проповедники Будды. Наиболее посещаемым отрезком пути в то время, вероятно, был южный участок, который проходил через Яркенд и Хотан. В Юткане, бывшем Хотане, экспедиция Ауреля Стейна обнаружила римские монеты периода правления императора Валенса (364-378); в Раваке, на востоке от Хотана, ею была найдена целая серия греко-буддистских барельефов, с прекрасными древнегреческими драпировками, относящимися к гандхарскому стилю. Чуть далее к востоку, в Ния (Ни-йан), при раскопках городища, заброшенного в конце III в., экспедиция обнаружила римские печати и инталии, индоскифские монеты. В Миране, на юго-западе Лобнора, в древнем Шаньшане, та же экспедиция натолкнулась на превосходные греко-буддийские фрески, в частности с изображением Будды, его монахов и крылатых духов, с четко выраженным римско-азиатским оттенком. Эти фрески, похоже, относящиеся к III-IV вв. нашей эры, подписаны именем "Тита", индийским письмом, в котором можно усмотреть Титуса.

Именно по этому Шелковому пути, в период расцвета Китая, в страну прибывали известные буддистские миссионеры: Нган Шэ-као – парфинянин, прибывший в Китай в 148 г., и умерший в 170 г.; Чу Шофо, индус, Чэ Чан – представитель народа юэчжи, то есть индо-скиф. И тот, и другой прибыли в 170 г., и основали монастырь в китайской столице-Лояне. В следующем веке, Чэ Кьен, сын посла Юэчжи, в период между 223 и 253 гг. перевел на китайский язык многие буддистские писания. Указание на юэчжи весьма любопытно, так как оно убедительно показывает, что кушанская империя, охватывавшая тогда Афганистан, Гандхару и Пенджаб, благодаря Шелковому пути, в большой степени способствовала распространению буддизма в бассейне Тарима и в Китае. Не менее важно знать, что наряду с кушанскими и индийскими миссионерами, туда проникали парфяне, принявшие буддизм, чтобы распространять прозелитизм в Верхней Азии и на Дальнем Востоке. Наконец, если Триптита-ка китайцев представляет нам также список миссионеров и переводчиков, пришедших через Тарим для работы в Китае, очевидно, что и в Тариме другие группы монахов, выходцев из восточного и северо-западного Ирана, занимались распространением их священных текстов на санскрите, с переводом на местные языки, начиная восточно-иранским, и заканчивая кучарским. Пример знаменитого Кума-радживы (344-413) весьма характерен и заслуживает внимания. Кумараджива был выходцем из индийской семьи, которая проживала в Куче. Его предки достигли высокого положения в стране. Его отец, страстный проповедник буддизма, стремился отказаться от всех почестей, чтобы целиком посвятить себя монашескому обету, но правитель Кучи вынудил его остаться в миру и предложил в жены свою сестру. В результате этого брачного союза на свет появился Кумараджива. С самого раннего детства мать привозила его в Кашмир, чтобы он овладел индийскими языками и письменностью, а также приобщился к буддизму. Возвращаясь из Индии, Кумараджива сделал остановку в Кашгаре, где он пробыл целый год, и провел время за изучением Абхидхармы. Текст его биографии свидетельствует, что Кашгар, также как и Куча, был в те времена в такой степени притягательным очагом индийской философии, что правители этих двух городов оспаривали честь принимать у себя такого ученого монаха, каким являлся молодой Кумараджива. Когда же он вернулся в Кучу, государь страны, имя которого по-китайски звучит как По Шуэн, прибыл, чтобы поприветствовать его, а два юных сына правителя Яркенда стали его последователями. Он прожил в Куче со своими учителем-индусом Вималашой, родом из Кашмира, и переехавшим в этот город как раз в то время, когда китайский генерал Лю Куан, захватив Кучу, взял с собой в Китай и Кумарадживу. Во время правления Лю Куана, Куча выделялась великолепием дворцов, которыми китайский наместник очень восхищался. Удивление, которое он высказывал по этому поводу, дает нам право сделать вывод, что речь шла об архитектуре и произведениях искусства, которые напоминали китайский, однако, были ближе к индийскому и иранскому стилям. По утверждению Хаккина, к этому периоду следует отнести и первые живописные работы нового стиля пещер Кызыла.

Ареал цивилизации Верхней Азии, что видно из приводимых примеров, расчленен на две четко выраженные продольные зоны. На севере, от православной России до Маньчжурии и Ордоса, искусство степей, в частности, искусство кочевников, характеризуется накладками или рукоятками с набалдашником из бронзы, выполненными в стилизованном зверином стиле, с четко выраженным восточным орнаментом. На юге, вдоль Шелкового пути, начиная от Афганистана до Дунхуана, живопись и скульптура оседлых жителей оазисов, расположенных вдоль караванных путей, окружавших бассейн Тарима, испытывали непосредственное влияние греческого, иранского и индийского искусства. Все это было возможно благодаря Шелковому пути, на котором происходило объединение посредством учения Будды.

Истоки этого искусства Тарима, в конце древности и раннем средневековье, уходят корнями в Афганистан. Там в долине Кабула, в IV в., последние кушанские правители испытали на себе глубокое влияние Сасанидской Персии, в орбите которой они находились, как об этом свидетельствует кушано-сасанидская чеканка монет, исследованная Герцфельдом и Хаккином. Сасанидско-буддистская цивилизация, как и сасанидско-буддийское искусство зародились в индоиранских границах. Напомним в связи с этим знаменитые фрески Бамийана и Какраки, созданные в конце III в. и в течение всего IV в. В типах и костюмах различных персонажей очевидно сасанидское влияние. Например, сасанидско-брахманская статуэтка, сравнительно недавно обнаруженная Хаккином в Хаирханехе около Кабула (конец IV в.), чисто сасанидские фрески Дохтари Ноширвана, неподалеку от Руи, по дороге из Кабула в Бактрию, где изображен сасанидский принц, правитель Бактрии (V в.). Все находки были результатом экспедиций Хаккин-Годара и Хаккин-Карла. Они позволяют говорить об Афганистане как о стране, в которой индийские верования и письменная культура тесно переплелись с материальной цивилизацией Персии эпохи Шапуров и Хосройев.

Эту сасанидско-буддистскую амальгаму буддистские миссионеры, соперники Кумарадживы, внедрили во всех оазисах Тарима, на различных участках Шелкового пути, который благодаря им стал дорогой проповедей. Фрески Бамиана отражают связь первоначального стиля фресок Кызыла, расположенного к западу от Кучи, стиля, который характеризуется четкостью обработки материала, неброским и мягким колоритом цветов: серого, коричневого, красно-коричневого, темно-коричневого, и светлозеленого. Хаккин (которому мы обязаны составлением хронологии различных периодов), относит этот стиль примерно к 450 и 650 годам. Индийское влияние, между прочим, остается еще доминирующим в раннем стиле, в изображении танца правительницы Чандрапрабхи, напоминающей очаровательные обнаженные фигуры индусов Аджанты; вместе с этим, мы ощущаем сасанидское влияние, в частности, в пещере павлинов и пещере художника, который создал самого себя в облике молодого иранского вельможи: с элегантным светлым, хорошо приталенным полукафтаном, украшенном на воротнике крупным кучанским лацканом. Это уже можно было заметить в Бамиа-не, на фресках, воспроизведенных госпожой Годар, где детали одежды, вплоть до штанов и высоких сапогов, были заимствованы непосредственно в Иране. В остальном, украшения из искусственного мрамора, обнаруженные в 1937 г. в Фондукистане, на западе Кабула, Хаккином и Жаном Карлом, датированные эпохой чеканки сасанидского монарха Хосрова II (590-628), усиливают нашу уверенность в том, что ирано-буддийский Афганистан продолжал, вплоть до начала арабского завоевания, влиять на моду и мужские наряды кучанского общества (Rev.d. Aris Asiat. XII, 1938).

Вторичный стиль фресок Кызыла Хаккин относит к периоду между 650 и 750 гг. Этот археолог указывает на упрощение моделей, наличие более ярких красок (голубой лапись-лазури, темно-зеленый цвет) и превалирование сасанидского влияния на нарядах и манере одеваться. Буддистские фрески Кызыла и Кумтуры, находящиеся в данное время в Берлинском музее, дают нам представление о процессиях дарителей и дарительниц, оживляющие для нас мир монаршеского двора Кучи V-VIII вв. Мы имеем возможность констатировать, что блестящая кучанская аристократия, явно принадлежащая к индоевропейской расе, была, без сомнения, также иранизирована в своих нарядах и во всей материальной культуре, как и индианизирована в вопросах религии и литературы. Наряду с этими дворцовыми костюмами, изображение военной тематики в Кызыле (к примеру, сцены "раздела реликвий"), показывает нам кучанскую "кавалерию", их рыцарей, закованных в латы с конической каской на голове, в кальчуге и с длинным копьем, что нам напоминает одновременно сасанидских рыцарей и сарматских всадников с фресок Керчь-Пантикапеи в Крыму.

Весь этот ирано-буддийский набор встречается в южной части Тарима. В частности, на картинах деревянных панно Данадан-Юилика, оазиса, расположенного на северо-востоке Хотана (конец VII в.). К примеру, там же мы видим "наги" чисто индийского типа, родственного самым гибким обнаженным фигурам Аджанти. Или иранских всадника и погонщика верблюдов, бородатого бодисат-ву, покрытого тиарой, одетого в длинный, с широкими рукавами, плащ, в штанах и в сапогах, что дает образ непосредственно саса-нидского аристократа. Наконец, мы видим иранское влияние во фресках и миниатюрах в регионе Турфана: в Безеклике, Муртуке и т.д. В Безеклике изображения божеств, носящих латы, напоминают нам кучанских рыцарей в сасанидских доспехах Кызыла и Кумтуры, в то время как Авалокитечвара, по мнению Хаккина, сохранил чисто индийские благородные черты. В Муртуке мы обнаруживаем наряду с чисто индийскими бодхисатвами, дарителей, облаченных в те же доспехи, что и в Кызыле, и с касками на головах с развернутыми краями, что подтверждает чисто сасанидское влияние.

С другой стороны, в небольшой скульптуре мы обнаруживаем изящные фигурки из искусственного мрамора Карашахра, найденные Аурелем Стейном, которые, странным образом, оказывают впечатление галереи этнических групп, напоминающих непосредственно грекобуддийские статуэтки, полностью аналогичные фигуркам Хадда, в Афганистане, которые сегодня находятся в Музее Гимэ.

Таким образом, до завоевания страны тюркскими народностями во второй половине VIII в., индоевропейские оазисы на севере и юге Тарима, начиная от Яркенда и Хотана до Лобнора, от Кашгара, Кучи и Карашахра вплоть до Турфана, в своем культурном развитии находились под влиянием не Алтая и степной цивилизации, а крупных ареалов цивилизации, таких, как Индия и Иран. Эти ареалы представляли территории внешней Индии и Ирана, доходящих вплотную до Китайской границы. Более того, Индия и Иран, благодаря этим фактам проникали в Китай, о чем свидетельствуют буддистские фрески и стяги, найденные в результате экспедиций Пельо и Ауреля Стейна неподалеку от Дунхуана, в местности, где Шелковый путь пересекал нынешнюю китайскую провинцию Ганьсу.

 

Смена северных хун-ну сяньбийцами в Монгольской империи

В то время как греко-буддийская и ирано-буддийская цивилизации мирно развивались у оседлых жителей Тарима, в северной части степей тюрко-монгольские орды сошлись в смертельной схватке. К 155 г. северные хун-ну, без сомнения, принадлежавшие к тюркской расе и обосновавшиеся в районе Орхона, в Верхней Монголии, были разгромлены и подчинены другими ордами, сянь-би, пришедшими из региона Хингана, с монголо-маньчжурских границ. Эти сяньби, которых долгое время принимали за тунгусов, относились скорее к монгольской расе, как об этом свидетельствуют исследования Пельо и Тори.

Таким образом, монгольское владычество сменило тюркское владычество. Глава сяньбийцев, которого китайцы называли Тан-шехуай, добившись победы над северными хун-ну, двинул свои войска на Западную Монголию, вплоть до усуней Или, над которыми он тоже одержал победу. Китайские летописцы сообщают нам, что он правил в 166 г. на территории, начиная от Маньчжурии до страны усуней, т.е. до Балхаша. Однако, вне всякого сомнения, здесь есть преувеличение, так как господство сяньби не должно было распространяться далее современных территорий Бог-дохана (Тушету-хана) и Сетсерлик – мандала (Саин-нойан).

Достигнув такой степени власти, предводитель сяньби взял на себя притязания древних хун-ну по отношению к Китаю. В 156 г. Таншехуай напал на китайскую провинцию, располагавшуюся на месте современного Ляотога, но был отброшен. Затем он стал враждовать с южными хун-ну Внутренней Монголии, союзников китайцев. Позже он примирился с ними и привлек к нападению на китайскую территорию Шаньси и Ганьсу, но объединенные войска были вынуждены отступить под натиском китайской армии (158). Новое нападение сяньби на Ляоси, т.е. на китайскую провинцию на западе низовьев р. Ляо-хо, что протекает по юго-западу Маньчжурии, вновь было в 177 г. отбито войсками генерала Чао Пао. Наконец, ухуани, другие племена кочевников из региона Далай-нора и Шара-мурена, на юге Большого Хингана, были разбиты в пух и прах в 207 г. на территории нынешнего Жейхоля китайским генералом Цао Цао. В 215-216 гг., Цао Цао, расселив остатки южных хун-ну на пустынных подступах к границе, на севере нынешних провинций Шеньси, Шаньсу и Хубей, разделив их на пять орд, поставил во главе каждой из них местного предводителя под контролем китайского резидента. Что же касается официального шаньюя южных хун-ну, то его оставили при китайском дворе в полуневоле.

Когда в Китае в разгар гражданских войн (220) сошла на нет династия Хань, орды северных степей, жестоко подавляемые в предыдущую эпоху китайскими войсками, все еще находились в состоянии угнетенности и бессилия, чтобы воспользоваться благоприятной ситуацией. То же самое происходило с индоевропейскими оазисами Тарима, население которых, несмотря на гражданские войны, вызванные "Тремя Царствами" Китая, преемниками династии Хань, продолжали служить главному из этих царств, – Вэй, хозяину (220-265) Северного Китая. Таким образом, в 224 г. Шань-шань (Лобнор), Куча и Хотан воздавали должное правителю государства Вэй-Цао Пэю. И даже тогда, когда Вэй и два других царства были сменены династией Цинь (семейство Сэу-ма), объединившей Китай, правитель Кучи послал своего сына служить при императорском дворе (285). Что касается сяньби, осмелившихся напасть на границы Ганьсу со стороны Ланьчжоу, то они были отброшены китайским генералом Ма Лоном (279).

Это случилось в тот момент, когда казалось, что Китаю не грозит никакая опасность со стороны степи, так как Великая империя хун-ну прекратила свое существование. Пришедшие ей на смену сяньбийцы оказались не способными возобновить атаку китайских границ. В этот период, в IV в., на Крайнем Западе произошло великое нашествие варваров схожее с нашествием германских народов в V в. нашей эры. При этом в отличие от событий в Европе, когда нашествия были вызваны волнениями из глубины кочевников, поднятыми каким-либо Аттилой, эти нашествия были вызваны ослаблением китайского могущества, спадом, который, подобно "сильному порыву ветра", вызвал набеги сотрудничавших с Китаем его бывших союзников.

 

Великие нашествия IV века. Северный Китай, завоеванный хун-ну и сяньби

Мы видели как постоянные трения подточили мощь хун-ну. После того, как с III в. до новой эры, Внешняя и Внутренняя Монголия находились под покровительством шаньюя, обычно пребывавшего в своей ставке на Орхоне, первый раздор произошел в 44 г. до н.э. В то время один из предводителей хун-ну, по имени Чэчэ, изгнанный соперником с древних земель своего рода с территории Монголии, на Орхоне, переселился в район Балхаша, что находится на территории современного Казахстана. Таким образом, оформилось разъединение хун-ну. Восточные хун-ну остались в Монголии, и им было суждено превратиться в вечных противников Китая. Западные хун-ну, перекочевавшие в степи Прибалхашья и Приаралья под именем гунны (предки Аттилы), стали соперниками Римского мира. В 48 г. н.э. империя восточных хун-ну была вновь расколота: "восемь орд" Южной или Внутренней Монголии отделились от остальных орд, оставшихся преданными шаныою Орхо-на. На историческую арену вышли две раздельные группировки: северные хун-ну на Орхоне, во Внешней Монголии, и южные хун-ну во Внутренней Монголии, на севере от Великой стены. Как мы уже знаем, северные хун-ну были подчинены в 155 г. н.э. сяньбийцами, монгольскими ордами, выходцами из района Хингана в Восточной Монголии, у маньчжурских границ. Сяньби, о чем мы уже также говорили, господствовали в тот период, в Монголии, от маньчжурской границы до подступов к Хами и Баркулю.

Что касается южных хун-ну, о которых мы и будем теперь говорить, то они, оттесненные все больше на юг под натиском сяньби, как мы уже видели, к концу правления китайской династии Хань, ушли на территорию излучины Желтой реки, в степи Ордоса и в земли, приграничные Алашаню, где они и обосновались в эпоху Трех Царств (220-265). Там они представляли собой союзников китайской империи, и играли ту же роль, что и многочисленные германские племена, обосновавшиеся на краю римских земель в IV в. Между руководителями союзных хун-ну Ордоса и китайскими императорами династии Вэй (220-265), а затем и династии Северная Цинь (265-316) взаимоотношения были подобны тем, какие существовали в то давнее классическое время между предводителями готов, франков, или бургундов IV в. и Римскими императорскими семьями Константина или Теодоза. Как на востоке, так и на западе, предводители варваров наносили визиты в императорские столицы, Чанъан или Лоян, Милан или Константинополь. С ними завязывали тесные отношения в высших кругах времен упадка империй, и, по возвращении в родные пенаты, варвары использовали то, что видели.

Таким образом, как союзники, солдаты на службе империи, южные хун-ну продвигались все далее на юг и закрепились за Великой стеной. Их шанью Хушутюань (195-216) обосновался в Пи-ньяне, в самом центре Шаньси. В Китае полным ходом шла гражданская война, и это было накануне падения династии Хань. Хушутюань, вовремя вспомнивший, что одна из его дальних прародительниц была принцессой из династии Хань, дал своим владениям родовое имя великой китайской императорской династии: Лю. Таким образом, легитимность, едва не погасшая в Китае из-за ряда узурпаторов власти, обрела возможность восстановиться под юртами хун-ну. В 304 г. один из предводителей хун-ну, теперь под именем ханьца – Лю Юаня, основательно обосновавшись в Тайюане, в Шаньси, получил от китайского императорского двора титул шаньюя пяти орд. В 308 г. Лю Юань, во главе армии хун-ну, численностью в пятьдесят тыс. солдат, провозгласил себя императором в Тайюане, представившись законным наследником династии Хань. Династия, основанная этим хун-нским правителем, достаточно известна под именем Северная Хань – Пэй Хань, или Ранняя Чао – Цзен Чао.

Сын и последователь Лю Юаня, Лю Цзун (310-318) стал Аттилой Китая. В 311 г. его войска захватили Лоян, китайскую столицу, сожгли императорский дворец, взяли в плен императора Цзинь Хуай-ди, затем дошли до Чанъаня, где уничтожили половину населения (312). Взятый в плен император был отправлен в Пиньян, резиденцию Лю Цзуна, где последний заставил его быть виночерпием до того дня (312), пока не был казнен. Новый китайский император Цзинь Мин-ди (312-316), после ухода хун-ну, остался в Чанъани, но в 316 г., хун-ну вернулись, осадили город и заставили ослабевшего монарха капитулировать. И вновь в Пинь-яне, хуннский правитель, занявший трон, удерживал плененного китайского императора, вынудив последнего "полоскать бокалы во время пиршества", и, в конце концов (318), тоже казнил его. Отказываясь защищать Северный Китай от варваров, один из членов императорской семьи Цзинь, чудом избежавший плачевного конца, скрылся в Нанкине (в то время город назывался Куенкан), где под покровительством семьи родословной линии Ян-Цзу, создал вторую династию Цзинь, именуемую Южная или Восточная Цзинь (317). Подобным же образом последние римляне V в. были вынуждены оставить германским завоевателям западные провинции, чтобы укрыться в Византийской империи. Нанкину нужно было около трех веков (317-589), чтобы прийти на смену Чанъяну и Лояну, так же как и Константинополю, чтобы сменить Рим и Милан.

Лю Цзун, хуннский завоеватель Северного Китая, на какое-то время стал значительной фигурой. Будучи хозяином древних императорских столиц – Лояна и Чанъаня, и несмотря на то, что его резиденция находилась в Пиньяне, в Шаньси, он правил в центре и юге Шаньси, в Шеньси (за исключением бассейна р. Хань), на севере Хунани (за исключением Кайфэна), на юге Хубея и севере Шаньдуна. Но на севере этого хуннского государства, правитель которого, несмотря на варварские обычаи, оставался все же человеком, испытавшим сильное влияние китайской культуры (воспитывался при императорском дворе), проявляли активность другие орды, которых с полным основанием можно считать варварскими. Орда тобгачей, по-китайски – топа, была, вероятно, тюркского происхождения. Она обосновалась к 260 году в отдаленной северной части Шаньси, на севере от Великой стены. В последующие годы, топа расселились на юге от Великой стены, в бывших китайских военных поселениях Юэнмэня (Шопин), на севере Шаньси и Тая (около Ючэу), т.е. в провинции Татонга, где они прочно обосновались, как мы видим, в 310 г. Наконец, племя му-жон, относящееся к монгольской орде сяньби, создало новое царство в Ляо-туне и Ляоси, на юго-западе современной Маньчжурии.

Многие из этих тюрко-монгольских царств, основанных в Северном Китае в IV в., оказались такими же нестабильными, как первые германские княжества, возникшие в V в. на римском Западе. И все это происходило по одной и той же причине: кровавые межплеменные раздоры. Лю Цзун, завоеватель хун-ну Северного Китая, скончался в 318 г., а его наследникам удалось сохранить только северо-западную часть их государства, с Чанъаном в качестве центра. В то же время, один из его военных приближенных, другой предводитель, ненасытный до завоеваний – Шэ Лэй, создал особое княжество в районе Сьан-куо, которым является современный Шуанте на юге Хубея. В 329 году Шэ Лэй лишил власти родословную фамилию Лю Цзуна (династия Цзинь Чао или Пэй Хань) и создал новую династию хун-ну, известную под названием Поздняя Чао (Хэу Чао), которая существовала приблизительно с 330 по 350 гг. Шэ Лэй расположил свою резиденцию южнее Сьенкуо в Юэ, современном Чангте, со второй столицей в Лояне. Этот абсолютно безграмотный хунн, как свидетельствуют летописцы, испытывал удовлетворение, когда ему комментировали классические китайские тексты, что сближает его с неким Теодориком, или каким-нибудь другим германским королем Volkerwahderrung. Но Volkerwahderrung имел не меньше результатов, особенно в связи с хуннскими эпигонами. Вторым преемником Шэ Лэя (умер в 333 г.) был Шэ Ху (334-349), извращенный дикарь, которого попытался убить собственный сын. Однако сын сам был казнен. Впрочем, он был настоящим монстром, тартар-ским "Синей Бородой", который поджаривал самых прелестных наложниц, угощая жареным мясом своих сотрапезников. Следует отметить нередко встречающуюся противоположность, извращение варваров при их первом контакте с цивилизацией: Шэ Ху был одним из ярых покровителей буддизма… С территориальной точки зрения этот хуннский правитель господствовал в Шеньси (за исключением Хан-чонга, части южной китайской империи), столицей которого был Чангте, на севере Хунани, Шаньси (за исключением Татонга, где правили Топа), Хубее, Шаньдуне, Хунани, и даже в северной части Ганьсу и Аньхоя, где протекала река Хуанхэ.

Это обширное хуннское царство также быстро рухнуло как и возникло. После смерти Шэ Ху (349), его наследники и военачальники истребляли друг друга в междоусобице. Му-жонги, являвшиеся частью сяньбийцев, т.е. как на это было указано, на самом деле являлись монголами, создавшими свое царство в Ляотуне, воспользовались этими беспорядками, чтобы отнять у хун-ну весь Хубей (350, 352), Шаньси, и Шаньдун. Предводитель победителей – Мужун Цзиун (349-360), основал столицу в Юэне (или Ки), сегодняшний Пекин (350), затем в Юэ (Чанг Те) (357). Его династия известна под китайским именем – Ранняя Юэ – Тзинь Юэ (349-370). В 364 году его преемник занял еще и Ло-Юанг (после краткосрочного овладения городом императорскими войсками), затем северный берег реки Хуай (366). Но это господство му-жан-гов длилось еще меньше, чем предыдущие хуннские завоевания.

В 350 году офицер, по имени Пу Хон, служивший ранее Шэ Ху, правителю хун-ну, бывший, вероятно, монгольского происхождения, хотя считалось, что он из тангутов, т.е. тибетец, добился полной независимости в Шеньси, с резиденцией в Чанъани. Его династия, а все эти малозначительные тюркомонгольские правители претендовали на создание подлинных китайских императорских родов, была известна как Ранняя Чин-Цзинь Чин (350-394). Фу Кьен (357-394), внук Пу хона, был одним из наиболее примечательных правителей тюрко-монголов; искренне воспринимая китайскую цивилизацию, он проявил себя как милосердный руководитель и как великий покровитель буддизма. Вначале он отнял Лоян (369) у Му-жонгов или Цзиень Иенов, затем – Тайюань, и, наконец, Юэ (Чангте), столицу Му-жонгов, правителя, которого он пленил (370). Таким образом, все царство му-жонгов – Хубей, Шаньси, Шаньдун, Хунань, – перешло в правление Фу Кьена (370). Так как последний владел уже Шеньси, он оказался хозяином всего Северного Китая. В 376 г. он присоединил другое небольшое государство варваров – княжество Лэанг в Ганьсу. В 382 г. он послал своего военачальника Лю Куана на завоевание Тарима. Лю Куан подчинил себе правителей Шаньшань (Лобнор), Турфана (южное Кьюшэ) и Карашахра (Юаньки). Правитель Кучи (по-кит. По Шуан), попытавшийся оказать сопротивление, потерпел поражение и был изгнан (383). Лю Куан оккупировал Кучу, и, его возвращение, как мы уже говорили, способствовало приезду в Китай знаменитого буддийского монаха Кумарад-живы, деятельность которого, как переводчика санскритских текстов на китайский язык, оказалась весьма примечательной.

Казалось, что Фу Кьен, подчинив все варварские государства Северного Китая, был близок к завоеванию национальной китайской империи на юге, и таким образом, к объединению всей страны под своим руководством, что и было сделано восемь веков спустя другим монгольским завоевателем, великим Хубилаем. В 383 г. он действительно атаковал "Империю" на линии Хуайхо, но в верхнем течении реки он потерпел полное поражение, от которого его мощь серьезно ослабла. Один из потомков древнего клана сяньбийцев, – му-жонг, – Чуэй, который до того времени находился у него на службе, восстал и отнял у него Хубей и Шандун, основав, таким образом, царство Поздних Юэнов (Хэу Юэ), которое существовало с 384 по 407 гг. со столицей в Чонгшане, нынешнем Тин-чэу, на юге Паотинга, в Хубее. Другой член семейства му-жонгов основал в то же время (384) царство Западного Юэна (Си Юэ) в Шаньси, но с 394 года это государство было присоединено к Хэу Юэну му-жонгом Чуэем. И, наконец, Шеньси и часть Хунани были отторгнуты у клана Фу Кьена одним из его бывших военачальников – Иао Чангом, несомненно, тибетского происхождения, который создал там династию Поздних Цзинов (Хэу Цзинь), просуществовавшую с 384 по 417 гг., со столицей в Чангане, городе, называвшемся тогда Кинчао. Добавим, что другие родовитые генералы тюрко-монгольского происхождения основали в Ганьсу два других княжества: Западных Цзиней (Си Цзинь) (385-400 и 409-431), со столицей в Ланьчжоу (Юань-цзюань) и Поздних Лянов (Хэу Лян) (386-403). Последнее княжество было основано Лю Куаном, о котором речь шла выше.

 

Царство тюрков-тобгачей или топа, и монгольское ханство жуан-жуаней

Наряду со всеми этими эфемерными ордами, однодневные царства которых рушились одно за другим, укреплялось государство Тобгачей, по-кит. – Топа, которым предстояло, поглощая все остальные, создать в Северном Китае власть на долгие времена. Таким же образом франки, пережившие бургундов, визготов, ломбардов, создали на их руинах каролингскую империю, призванную вновь скрепить германское прошлое с последующей римской историей. Подобная задача консолидации стояла перед топа, так как после объединения других тюркско-монгольских государств Северного Китая, они настолько их китаизировали, что они были на грани полного слияния как народа, так и династии, с многочисленными китайцами. Точно также усердие, которое они проявили в пользу буддизма, напоминает нам рвение Меровингов и Каролингов в пользу христианства. Наконец, так как и франки были на стороне романского мира в борьбе против германских вторжений, топа поднялись вверх по течению Желтой реки, которая для них была "рейнской линией защиты" в противостоянии с монгольскими ордами, которые оставались дикими в глубине родных степных просторов.

Ясно, что топа, без сомнения, происходившие из тюркской расы, закрепились в конце III века нашей эры на крайнем севере Шаньси в регионе Татонга. Энергичный предводитель топа – Куэй (386-409) принес успех этой орде, отобрав у му-жонгов Хэу Юэна сначала Цзинь – Юанг, по нашей версии – Тайюань (396), затем – Чонгшань, то есть Тингчэу, на юге Паотинга (397), затем Юэ, называемый нами Чангте (398). Впоследствии он присвоил своему клану китайское династическое имя Вэй и закрепил за своей ордой постоянную столицу – Пингчэн (Тай) в пяти ли к востоку от Татонга. Царство "Топа Вэй", созданное таким манером, включало в себя уже Шаньси и Хубей, вплоть до Желтой реки.

Китаю периода Тюркской ской династии Топа угрожала новая волна нападений варваров – жу-жаней, или, как писали китайцы, прибегая к игре слов, по отношению к жуан-жуанам, "отвратительно копашащихся насекомых". Речь, по-видимому, идет, если следовать трактовке лингвистов, о чисто монгольской орде, подобной древним сяньби, к которым их относят некоторые историки. Один из их предводителей – Шелуань, укрепил благополучие своих сородичей, присоединив в 402 г. враждебную орду Као-кю, которое располагалось в Кобдо и Урунгу, и представляло собой тюркских предков телаш и уйгур. Жуан-жуаны господствовали тогда во всем северном Гоби, от востока, в Лэаопо на корейской границе, до запада в верхнем Прииртышье и окрестностях Карашахра. Именно с приходом правителей жуан-жуаней в первый раз появились титулы ханов и каганов, которые возможно появились на основе монгольских титулов, вместо устаревшего титула шанью, которое бытовало у хун-ну, и которое возможно тоже было тюркским титулом.

Перед угрозой, которую представляло собой создание этой новой империи кочевников, заслугой правителей топа или вэев Северного Китая стала решимость начать контрнаступление, предприняв превентивные операции против вражеских нашествий по всей территории Гоби. Топа Куэй (386-409) показал пример, одержав внушительную победу, и вынудив кагана жуан-жуаней – Шелуана отойти далеко за пределы великой излучины Желтой реки (402). Топа Сэу (409-423), продолжая защищать на севере подступы к Великой стене от жуан-жуаней, расширил владения на юге, отторгнув от китайской национальной империи юга крупный город Лоюань со всей территорией Хунаня, которая зависела от империи (423). Топа Тао (423-453), ставший преемником своего отца – топа Сэу, с самого начала боролся с угрозой, которую со стороны представляли жуан-жуаны, над которыми он одержал победу (424). В 425 г. он организовал против них ответную военную операцию, в ходе которой со своей кавалерией он пересек Гоби с юга на север (каган жуан-жуаней очевидно имел резиденцию на Орхоне). Затем он направил свои войска на другое варварское царство Хиа, основанное в Шеньси кланом холиэ, относящимся к хун-ну, и захватил столицу, или верховную ставку (Тонгван около Паонгана на севере Шеньси) (427), в то время как его наместники опустошали Чанъян (426). В 431 г. холиэны были разбиты, а Шеньси был присоединен к царству Топа. В 436 г. войска Топа Тао захватили также царство Пэй Юэн (нынешний Жехоль), последнее, что оставалось от владений му-жонгов, и аннексировали его. В 439 г. Топа Тао захватил еще государство Пэй Ляна в Ганьсу (взятие Кутсанга или Каньчэу). Семейство Пэй Ляна-хуннская ветвь, царствовавшая с 397 г. с родовым именем тукю, сбежала в Турфан, который она оккупировала, и где правила с 442 по 460 годы.

С аннексией страны Пэй Ляна, Топа завершили завоевание всех остальных тюрко-монгольских княжеств, созданных в Северном Китае. Теперь оставались только: великое царство Топа, тюркского происхождения, Вэй, как называли его на китайский манер, и китайская национальная империя на юге, где Нанкин напоминает нам Византию. Известно, что Римский мир был поделен в VIII в. между франками, которые подчинили себе запад, разрушив другие варварские государства, и византийской империей, которая оставалась владыкой Востока.

Настолько впечатляющими были победы, одержанные над народами Центральной Азии, что отныне Северный Китай назывался именем Топа, которую также называли в качестве примера сами византийцы: табгач или табгхатч, на тюркском, тамгхаджи на арабском, таугаст на средневековом греческом языках.

Объединив Северный Китай, Топа Тао предпринял крупную кавалерийскую атаку в Гоби против жуан-жуаней, устроил массовую резню (429), повторив то же самое в 443 г. В 445 г. армия Топа нанесла удар возмездия по Шаньшаню (Лобнор), который контролировал западные дороги, а в 448 году генерал топа Ван Тукуэй заставил платить дань Карашахр и Кучу. В 449 г. Топа Тао организовал третий поход, чтобы преследовать жуан-жуаней.

Топа Тао был самой выдающейся личностью, выходцем из этой энергичной тюркской династии, защищавший с таким героизмом древнюю китайскую цивилизацию от себе подобных сородичей, которые продолжали вести кочевой образ жизни. Будучи исключительно храбрым, он сумел навязать жуан-жуанам полезный террор, так, что те не пренебрегали нападениями на границы страны, которой правили китайские династии, уже потерявши былую силу. Таким образом, он положил конец бесконечным вторжениям, подобно Кло-вису в "Толбиаке", осуществившему то же самое для Галлии. Глубоко впитавший в себя китайскую культуру, он, тем не менее не растворился в этой среде и не оторвался от тюркских корней. Вот поэтому он отказался покинуть свои стоянки в Пингчэнге вблизи Та-тонга на северном краю Шаньси, у степных просторов и не переехал в исторические столицы древнего Китая – Лоян и Чанъань, покоренные его армией. Он сохранил варварский и вместе с тем, благоразумный обычай тюрко-монголов, по которому до того, как будет приведен на трон властитель Топа, его мать должна быть умерщвлена, чтобы избежать амбиций, притязаний, злобы вдовствующей дамы. Напрасно напоминать, что с подобным мышлением он проявил к буддизму глубокую неприязнь, в которой сошлись его чувства воина варвара с даоистской враждебностью его окружения. В 438 г. он распорядился провести секуляризацию буддистских монахов, а в 446 г. он дал указание, настоящий эдикт по преследованию последних.

Это гонение, впрочем, прекратилось при его внуке топа Сиюне, который пришел ему на смену после дворцового переворота (452-465). Об этом правлении свидетельствуют весьма значительные скульптуры, найденные в буддистских пещерах Юканга неподалеку от Татонга, датированные между 414 и 520 гг., которые обеспечили известность искусству династии Вэй.

Рвение религиозного чувства, которое их вдохновило, отразило греко – буддийское влияние, перенесенное Гандхаром до караванных путей Тарима, придают этим творениям такой мистицизм, что в них можно обнаружить прообраз романо-готической скульптуры. Без сомнения, даже чисто китайские династии, возможно, были перегружены национальными предрассудками и элементами конфуцианского классицизма, что подтолкнуло поддаться безмерно влиянию мистических уроков Индии: буддистская скульптура современных имперских династий в Нанкине, и даже в Лэанге, далека от того, чтобы ее отличало такое рвение. Именно варварам топа, этим франкам Дальнего Востока принадлежит привилегия того, что Юнкан, а затем Лонг-мэн создали нечто подобное нашему Шартру и нашему Реймсу, и это, возможно, одно из неожиданных последствий завоевания древнего Китая кочевниками степей. А что еще бросается в глаза: Великие нашествия V в. на Западе, во время, когда общество, созданное варварами, оказалось христианизированным, способствовало, после стольких веков обскурантизма, расцвету средневековой эпохи. Великие нашествия IV в. на Дальнем Востоке еще раньше дали аналогичный результат, так как уже в течение одного века Китай династии Вэй был подвержен в достаточной степени влиянию буддистской религии, о чем говорят великолепные скульптуры Юканга и Лонгмуна.

Еще в течение некоторого времени китаизация и принятие буддизма топа не погасили в них тюркского пыла. При царствовании топа Сиюня (452-464), племена топа захватили оазис Хами (456) и совершили нападение на жуан-жуаней в Гоби (458). Со своей стороны, действительно, жуан-жуаны заняли Турфан, лишили трона династию Тукю, и поставили у власти вассальную родовую династию (460). При топа Хоне (465-471) топа захватили у национальной китайской империи Юга в 466 г. – Пэнгчэнг (Синчау в Гань-су), в 467 г. – бассейн Хуайхо, в 469 г. – Шаньдун. В 470 г. топа покарали туюхуанов, орду, восходящую к сяньби, т.е. к монголам, проживавшим с начала века в районе Кукунора.

Что касается религиозной принадлежности, Топа Хон был настолько набожным буддистом, что в 471 г. чтобы стать монахом он отрекся от престола в пользу своего сына, назовем его Топа II (471-499). Тот, повзрослев, проявил такое же почтение к буддизму, под влиянием которого он придал гуманные черты всей системе законодательства. Он завершил китаизацию топа, перенеся в 494 г. свою столицу из Пингчэнга (в Жехоле) в Лоян, и это именно в тот период под его контролем началось обустройство знаменитых склепов Лонг-мэна, на юге от Лояна, скульптуры которых восходят к 494-759 гг. Однако, освоив полностью китайскую культуру и буддистскую веру, топа лишились выдающихся военных качеств их тюркских предков. Все их попытки, направленные на завершение объединения Китая под своим началом, и расширение далеко на юг, провалились. Правитель Топа Киао (499-515) приложил последние усилия, но его генералы не смогли форсировать линию Хуайхо, которая явилась границей двух империй и за которой имперская крепость Ченгли (Фе-ньян в Анвэе) оказывала сопротивление всякому нападению (507).

После смерти Топа Киао его вдова правительница Ху управляла царством топа с 515 по 528 годы. Эта наследница древних тоб-гачей стала последней выдающейся личностью династии, в которой еще ощущалось тюркское влияние. Будучи наделенной необычной энергией, и в некоторых случаях проявлявшей чрезмерную жестокость, она стремилась властвовать. Вместе с тем она являлась покровительницей буддизма. При ней были облагорожены святилища Лонгмэна, она распорядилась послать с миссией на северо-запад Индии буддийского паломника Сон Юна, который оставил нам любопытные описания положения Центральной Азии того периода. Сон Юн пересек Шаньшань (Лобнор), Хотан, Памир, и, как мы увидим далее, посетил Бадахшан, где правил хан хуннов-эфталитов. Затем он продолжил путь в Уддиану и Гандхару (ранний Кабул), откуда он доставил своей правительнице буддистские документы, представлявшие для нее интерес (518-521).

Племена топа были к этому времени слишком китаизированы, чтобы не совершать больше дворцовых переворотов, забыть семейные дрязги и междоусобные войны. В 534 году они разделились на две ветви: на Восточную Вэй (Тун Вэй), к которой отошли Хубей, Шаньси, Шаньдун, и Хунань с нынешним Чангте, служившей столицей (534-550) и на Западную Вэй (Си Вэй), которой достались Шеньси и Ганьсу со столицей Чанъань (534-557). Правители и тех и других были впоследствии свергнуты своими министрами. Таким образом, в Чангте, вместо династии Восточная Вэй воцарилась династия Пэй Ци (550-577), а в Чанъани, на смену династии Западная Вэй пришла династия Пэй Чэу (557-581). Но эти правящие семейства, полностью китаизированные, уже не имели отношение к истории степей. Напротив, следует отметить, что тот образ жизни, при котором тюркский дух особенно ощущался у первых правителей табгачей, мало помалу уходил, исчезал, растворяясь в китайской обыденности. Вечно повторяющаяся история, за которой мы наблюдаем в течение веков, на примере киданей, джурджитов, чингизханидов, Маньчжуров. Добавим только, что как это случилось с Чингиз-ханидами, а еще раньше с халхами, влияние буддизма сыграло большую роль в том, что топа растеряли черты былой мужественности. Эти грубые солдафоны, которые ощутили божественное ниспослание бодхисатвы, стали настолько чувствительны к человеколюбивым проповедям "чрама-ны", что в результате они предали забвению не только их врожденный боевой дух, но даже забыли о предосторожности и самозащите.

 

Последний период развития культуры Минусинска

Оставим этих полностью китаизированных тюрков на их усмотрение и вернемся к ордам, еще продолжавшим кочевой образ жизни в степях Верхней Азии. У нас уже была возможность, когда мы затрагивали вопрос о топа, говорить об орде, видимо, монгольского происхождения, жуан-жуанах, которые господствовали в V в. и первой половине VI в. во Внешней Монголии. То, что мы знаем об их политической истории известно благодаря китайской хронике династий Вэй и Сю. Чтобы как-то конкретно высказаться об их цивилизации, следовало бы дождаться результатов планомерных раскопок, которые были бы осуществлены в тех местах. Ограничимся тем, что укажем на отдаленную северозападную часть этой территории, где мы увидели к этому периоду новую культуру, которая расцвела на Енисее, в Сибири, в пределах Минусинска. Данная культура, называемая культурой "кочевых всадников", оставила нам украшения, поясные пряжки, бронзовые застежки и накладки, лошадиные удила, стремена, ножи, кинжалы, сабли, пики, седла и так далее, широко представленные в наши дни в музее Минусинска, а также в Хельсинки (коллекция Товостина).

Эта культура, по-видимому, была современной эпохе жуан-жуаней, и продолжалась еще долго после них. Так, в деревне Тиутча она встречается одновременно с китайскими монетами начала эпохи Тан (VII) и, вероятно, заканчивается в IX в. Она представляет для нас особый интерес потому что, как об этом говорил Нандор Феттиш, она имела потрясающие аналоги с аварской культурой Венгрии VI-VIII вв., как и впрочем с так называемой Лебединской протовенгерской культурой IX в.

Даже если это не служит весомым аргументом, чтобы рассматривать жуан-жуаней как прямых предков европейских аваров, то это, во всяком случае, является доказательством того, что и те, и другие находились в орбите одного и того же культурного ареала.

Вслед за жуан-жуанами следует поговорить о родственной орде эфталитов, которые господствовали в ту эпоху в Западном Туркестане.

 

Гунны-эфталиты

Гунны-эфталиты являлись тюрко-монгольской ордой, и скорее, они были монголами, нежели тюрками, выходцами, как об этом свидетельствует Сюнь Юн, с предгорий Киньшаня, т.е. Алтая, пришедшие затем в степи нынешнего русского Туркестана. Византийские историки называют их эфталитами, персидский исследователь Мирхонд дает им наименование хайателиты. У китайских летописцев это наименование пишется как ие-тай, что, по-видимому, связано с царским кланом эфта или юэ-тай.

Византийские летописцы называли их Белыми гуннами, что само по себе является искажением.

В начале V в. нашей эры эфталиты были еще только второстепенной ордой, вассалом крупной орды (также монгольской) – жуан жуаней, которая, как мы это видели, правила в Монголии. Во второй четверти V в., те же эфталиты достигли значительного влияния, продвинувшись далее к западу. Их господство на востоке начиналось от верховьев Юлдуза (северо-запад Карашахра), продолжилось в бассейне реки Или вплоть до Балхаша, степей Чу и Таласа, далее на регион Сырдарьи до Арала. По некоторым источникам, одна из резиденций хана находилась недалеко от города Таласа, нынешнего Аулие-ата. К 440 году они к тому же захватили Согдиану или Трансоксиану (Самарканд) и, по-видимому, Балх, Бактрию или Тохаристан.

Многие востоковеды, в частности Ноельдеке, считают, что эфталиты обосновались, таким образом, и в Бактрии в эпоху правления персидского царя Бахрама Гора (420-438). Они, вероятно, захватили сасанидскую провинцию Хорасан, откуда Бахрам Гор, возможно, оттеснил их в результате битвы в Кузмехане под Мервом. Маркварт же, напротив, считает, что Бахрам Гор, а затем и его преемник – Йездегерт II (438-457) вели битвы не против эфталитов, а сражались против армии хионитов, другого хуннского племени, кочевавшего на севере от Мерва. Что бы там ни было, именно эфталиты в период правления сасанидского правителя Пероза (459-484) вторглись в Хорасан, и, в конце концов, одержав победу, казнили этого монарха. Предводитель эфталитов, под чьим началом была одержана победа, был известен арабо-персидским историкам под именем Ахшунвар или Ахшун-ваз, по-видимому, искаженное название согдианского титула "хшеван", или "правитель". Победив царя Пероза, гунны-эфталиты заняли не только пограничный район Талекана (Западный Талекан, между Балхом и Мервом). Они дошли до приграничного города Сасанидской империи на северо-востоке, а также до Мерва и Герата.

Кроме того, они в качестве покровителей вмешивались в дворцовые интриги Сасанидской династии Персии. Именно таким образом сасанид Кавад, изгнанный с престола Ктэзифона, нашел у них прибежище, женился на племяннице хана и получил от последнего армию, благодаря которой он вновь вернул себе корону (498 или 499). Эфталиты были в то время грозной силой в Срединной Азии. Лян-шу пишет о посольстве, направленном в 516 г. их правителем к китайскому двору, в Нанкине правителем "Юэтайилито".

Несмотря на поражение царя Пероза, сасанидская Персия организовала достаточно мощную оборону для того, чтобы эфталиты не осмелились захватить эту страну. Они повернули в сторону юго-востока, в сторону Кабула. Там первым ответом на их приближение было то, что кушанские правители были смещены в середине V в. К власти пришло другое племя того же происхождения, юэчжи или тохары, родом из Бактрии. Иранские источники говорят нам о том, что в действительности в это время, после того как воцарилась "ки-даритская" династия, на юге от Окса, между Балхом и Мервом, она вступила в борьбу против сасанидов. По тем же источникам, сасанид Пероз (459-484), – тот, кто погиб позже под натиском эфталитов, ранее боролся с кидаристскими правителями. Сначала он воевал против героя, носившего имя Кидара, затем против Кунка-са, сына Кидары. После поражения от Пероза, Кункас, по-видимому, покинул Бактрию, которая тут же была оккупирована эфта-литами. Кункас же перешел Гиндукуш и эмигрировал в Кабул, где он заменил последних кушанских правителей.

Эти сведения подтверждаются китайскими историками, но с опережением в несколько лет, что изменяет причину событий. Китайские источники, сведения которых относятся к 436-451 годам, сообщают, что "правитель Юэчжи" из "Поло", т.е., в данном случае, без всякого сомнения, из Балхской Тухары, под нажимом эфталитов, покинул Бактрию и эмигрировал в Гандхару, где он обосновался в Пешаваре, подчинив себе своих кузенов, юэчжи Кабула, т.е. последних кушанских правителей. Китайцы называли этого правителя Китоло, что соответствует нашему варианту Кидара.

По-видимому, именно под давлением эфталитов, а не сасанидов, кидариты ушли из Бактрии, чтобы найти убежище в Кабуле. Но вскоре за ними последовали эфталиты, которые не замедлили пересечь Гиндукуш в погоне за ними. Вся прежняя территория юэч-жи – Бактрия, Кабул и Кандагар – перешла в руки эфталитов. Более того, из верхней части долины Кабула передовые отряды эфталитов, как когда-то это сделали кушаны, ринулись на завоевание Индии.

Большая часть Индии – весь бассейн реки Ганга, Мальва, Гуджарат и север Декана – составила обширную империю, руководимую великой национальной династией императоров Гупта, достигшей своего расцвета в эпоху правления Кумарагупты (414-455), которому на смену пришел его сын Скандагупта (455-470). Именно в последние годы правления Кумарагупты, или же в начале царствования Скандагупты, хунны-эфталиты, известные индусам в санскритской транскрипции – хуна, завоевав Кабул, спустились в Пенджаб и оказались у границ империи Гупта, со стороны Доаба или Мальвы. На этот раз они были отброшены Скандагуп-той, вероятно, в начале его правления в качестве императора, либо раньше, когда он еще оставался наследным принцем. Согласно этой версии, правление Скандагупты началось в период, когда наступило второе вторжение хун-ну, которое было вновь остановлено. После этого, по данным 460 г., в стране воцарилось спокойствие.

Тем временем, эфталиты прочно осели с двух сторон Гиндукуша, в Бактрии и Кабуле. Их хан, в 520 г., в период паломнической миссии Сюнь Юна, находился на севере Гиндукуша, перекочевывая в горы в зависимости от сезона, из Бактрии, где он проводил зиму, в Бадахшан, где у него находилась летняя резиденция. В Кабуле, в древних греко-буддийских провинциях Капичи и Гандхары, обосновался второстепенный эфталитский предводитель – тегин, где он заложил начало династии, и от имени которой он правил, начиная с 520 г. В этих условиях развитой культуры Гандхары, где древнегреческая культура и буддизм совместно заложили основы новой Эллады и новой буддистской Святой Земли, эфталиты показали себя варварами, уничтожая население, намеренно преследуя буддистские общины, разрушая монастыри и произведения искусства, приводя в упадок прекрасную греко-буддистскую цивилизацию, насчитывавшую около пяти веков. Как персидские, так и китайские тексты солидарны, указывая на тиранию и вандализм этой орды.

Пэй-шэ и повествование Сюнь Юна, который, как мы уже видели, посетил их правителя в 520 году в его летней резиденции в Ба-дахшане, а затем нанес визит тегину Гандхары, описывают этих хун-ну как истинных кочевников: «Они не проживают в городах; резиденции их правителей связаны с кочующим лагерем. Их жилища сделаны из войлока. Они постоянно перемещаются в поисках водопоя и пастбищ, уходя в жаркое время в прохладные места, а зимой проживают в землях с умеренным климатом. Их правитель приказывает возводить для него огромный войлочный шатер, представляющий сорокафутовый четырехугольник; перегородки обтянуты шерстяными коврами. На предводителе – шелковая одежда с орнаментом. Он восседает на золотом троне, ножки которого напоминают четыре золотых феникса. Его старшая жена также носит шелковую одежду, с орнаментом, полы которой стелются по земле и имеют длину в три фута. На ее голове – длинный восьмидюймовый рогообразный убор с украшениями из драгоценных пяти-цветных камней». Сюнь Юн указывает также на то, что у эфталитов существовал обычай полиандрии среди братьев. Он отмечает их враждебное отношение к буддизму. "Они отрицают полностью буддистскую веру и поклоняются многим божествам. Они посягают на жизнь живых существ и едят мясо с кровью". По свидетельству Сюаньцзаня, эфталиты вырезали в Гандхаре две трети жителей, остальных превратили в рабов, разрушили большую часть буддистских ступ и монастырей.

Обосновавшись в Кабуле, эфталиты жаждали овладеть богатствами Индии. Как мы уже отмечали, потерпев поражение от индийского императора Скандагупты, они выжидали удобного случая, который им представился вскоре после кончины индийского правителя (470). Индийская империя пришла в упадок из-за раздела страны между ветвями династии Гупты. Так, в Мальве правили Буддхагупта (476-494) и Бханугупта (499-543), в Бехаре и Бенгалии правили Пу-рагупта и Нарасимхагупта. В связи с ослаблением гуптской мощи, хуннские кочевники возобновили свои нападения на Индию. Хун-нский предводитель, который повел их на Индию, известен в индийских источниках как Торамана (умер в 502 г.). Он не являлся ханом эфталитов, который, как мы знаем, проживал на севере Гин-дукуша, в Бактрии и в Бадахшане, а был последующим принцем или тегином, вероятно, тегином Кабула. Три ссылки на его правление, найденные в Куре в Селт Ранже (северо-запад Пенджаба), в Гвалиоре и Эране, доказывают, что он завоевал не только бассейн Инда, но также Мальву. Его монеты копируют монеты индийского императора Буддагупты (476-494), который был его современником.

Михиракула, сын и преемник Торамана-он нам известен благодаря его хвалебному индийскому прозвищу "солнечная раса" на классическом санскрите и, который стоял во главе орды, между, примерно 502 и 530 годами, был настоящим индийским Аттилой. Он основал свою резиденцию в Чакале (Сиалкот) в Восточном Пенджабе. Вне всякого сомнения, что именно тегин Гандхары встретил в 520 году китайского паломника Сюнь Юна, завоевал Кашмир, после чего вернулся в Гандхару, чтобы устроить там ужасную резню. Буддистские летописцы описывают его, ко всему прочему, как грозного гонителя их религии. Сюаньцзань говорит, что только гуптский предводитель Магадхи или Бехара (возможно, тот же самый, что и Нарасимхагупта, о котором мы упоминали выше), по имени Баладит, осмелился выступить против него. Михиракула проник тогда в гангский регион Индии в поисках своего врага. Баладит вначале отступил, затем неожиданно напал и взял его в плен. Это повествование стало назидательной историей. С другой стороны, надписи Эрана в Мальве, относящиеся к 510 г., в которых говорится о победах другого гуптского принца Бханугупты, наводят на мысль, что речь шла, возможно, о победах, одержанных над эфталитскими завоевателями. Наконец, в 533 г., третий индусский принц Йачодхар-ман, которого относят к династии мандасорских раджей в Мальве, бахвалится в этих надписях о победе над хуннами, и о том, что заставил Михиракулу подчиниться себе. После этих неудач Михиракула скрылся в Кашмире, где применил к жителям Гандхары, по неизвестным для нас причинам, меры ужасного возмездия, о котором рассказали китайские паломники. Буддистские тексты говорят о наказании в виде страшной смерти за его преступные злодеяния.

Нам неизвестно, что стало с племенами гуннов, осевшими в Пенджабе, после ухода Михиракулы. Должно быть они еще представляли угрозу для своих соседей, так как, во второй половине VI в., мы видим как махараджа Тхансвара Прабхакара (умер в 605 г.), достиг славы и получил возможность одержать над ними победу. В 605 году его старший сын Радживарадхана воевал против них; затем, его преемник, великий индусский император Хар-ша Чиладитиа (606-647), был, в свою очередь, воспет поэтами за победы, одержанные им над теми же хуннами. Однако, начиная со второй половины VII в. хунны Индии исчезли с исторической сцены. Их разрозненные группы были или уничтожены, или ассимилированы населением Пенджаба. Некоторым из племен, без сомнения, удалось внедриться в индусскую аристократию. Например, племени "раджипутов" Гурджары, которое имеет то же самое происхождение.

 

Гунны в Европе: Аттила

Мы потеряли след западных хун-ну, начиная с 35 г. до нашей эры, даты, когда инакомыслящий шанью Чэчэ, увлекший за собой часть хуннских племен Верхней Монголии в северные степи Арала и Балхаша был настигнут и казнен китайской экспедиционной армией. Оставшиеся в живых племена, которые последовали за ним, вынуждены были осесть там на века. Они не имели по соседству какого-либо крупного цивилизованного народа, который мог бы оставить упоминания об их действиях, нравах и обычаях. Поэтому у нас нет никаких сведений об их истории. Лишь с IV в. н.э. мы вновь получаем сведения о них, в связи с их прибытием в Европу, вызвавшим их контакты с Римским миром.

Русские степи на севере от Черного моря, как мы уже знаем, были захвачены с III века до нашей эры, сарматами, сменившими скифов. Сарматы, как и скифы, принадлежали к северному ответвлению иранской расы. Подавляющая часть сарматского народа вела кочевой образ жизни между нижним Поволжьем и Днестром. Некоторые сарматские племена вели обособленный образ жизни, такие, как аланы, кочевавшие в регионе Терека, вплоть до Кубани; роксоланы, которые начиная с 62 г. н.э., расселились на западе нижнего Придонья; йазижи, которые, начиная с 50 года новой эры, обосновались в долине между Тисой и Дунаем, между Дакией и римской провинцией Паннонией, в самом центре современной Венгрии. Сарматы были отделены от Римской империи, даже после того, как Траян присоединил Дакию (106) – с помощью бастарнаев, или восточных германцев, которые, начиная с 200 г. до нашей эры, спустились по Днестру до самого устья, вдоль северного склона Карпат, что послужило созданию первого известного германского "Дранг нах Остен". К 200 г. нашей эры происходит новое нашествие германцев, пришедших с нижнего течения Вистюла, готов, выходцев из Швеции. Они стали оспаривать у сарматов долины Южной России. В 230 г. готы достигли границ этой миграции и напали на римский город Олбию на Черном море.

Южная Россия была поделена между готами, на западе нижнего Приднепровья и сарматскими народами (аланами и другими), на востоке этой реки, в то время как Крым продолжал оставаться вассалом греко-римской империи цезарей. Сами же готы, как известно, были поделены между остроготами в нижнем течении Дона и в нижнем Приднестровье, и визиготами, занимавшими территорию от нижнего Приднестровья до Дуная. Гепиды, третье готское племя, заняло Дакию, оставленную императором Аврелианом в 270 г. Это период возникновения готических некрополей Черни-якова на юге от Киева и Николаевки у Херсона, в нижнем Придонье (III в.). Это также период, относящийся к созданию сарматами погребальных курганов Кубани (Тифлисская, Воздвиженская, Армавир, Ярославская), где были обнаружены золотые пластины и фибулы, характерные для искусства сарматов. На севере, в лесных зонах Восточной и Центральной России, где, без сомнения, проживали финно-угорские народности, влияние сарматов ощущалось в культуре Пянобора около Казани (100-200 или 400), наследницы местной культуры Ананино, в то время как далее на запад калужская группа памятников представила фибулы германо-римского характера (III-IV в.). Так обстояло дело в Южной России во время нашествия гуннов.

По каким причинам исторические гунны, потомки западных хун-ну, ушли из степей Приаралья для того, чтобы достигнуть Европы? Нам это неведомо. В 374 г., согласно Иордану, под предводительством Баламира или Баламбера, они перешли Волгу в нижнем течении, переправились через Дон, напали на аланов Терека и Кубани, и подчинили их. Затем они двинулись в западную часть течения Днепра, напали на остроготов и свергли старого короля Эраманарика, который от отчаяния покончил жизнь самоубийством. В свою очередь, Витимер, преемник Эраманарика был повержен и казнен. Многие остроготы перешли в подчинение гуннов, в то время как визиготы, под натиском врага, переправились через Дунай и проникли на территорию Римской империи (376). Что же касается аланов Кубани и Терека, большая часть из них была вынуждена временно подчиниться гуннам. Эта часть оставалась в стране, где, как мы знаем, они приняли в X веке византийское христианство. Они являлись предками современных осетин. Другие же аланы ушли на запад и вместе с западными германцами приняли участие в великих нашествиях: некоторые из этих племен остались в Галлии, в нижнем течении Луары, остальные аланы отправились в Испанию, смешались с суэвами Галисии, или совместно с визиготами дали рождение смешанной расе, от которой, возможно, получила название "гото-аланская" страна, или Каталония (?).

Аммьен Марселен и Иордан описали чувство ужаса, которое было вызвано вторжением гуннов в романо-германский мир. Аммьен пишет: "Гунны превзошли все мыслимое по своей беспощадности и варварству. Они испещрали щеки своих детей шрамами, чтобы не росли борода и усы. Они были коренасты, с огромными верхними конечностями и невероятно крупными головами, что придавало им чудовищный вид. Жили они, впрочем, наподобие животных. Они не подвергали тепловой обработке пищу и обходились без приправ, питались дикими кореньями и употребляли в пищу мясо умерщвленных животных, которое у них было приторочено к седлам. Они не знали, что такое плуг, постоянное место жительства, дом или жилое строение. Вечные кочевники, они привыкли с самых малых лет к холоду, голоду и жажде. Бесчисленные стада животных сопровождали их в походах. Эти же животные тащили тяжелые повозки, где находились их семьи. На этих повозках женщины занимались прядением, шили одежду, рожали детей и воспитывали их до брачного возраста. Если у этих людей спросили бы, откуда они, где родились, они не смогли бы ответить на эти вопросы. Их одежда состоит из льняной туники и широкополых плащей, сшитых из кожи грызунов. Темного цвета туники буквально прели на их телах. Они меняли одежду только тогда, когда она уже не держалась на них. Головной убор с отворотом назад, козьи шкуры, обмотанные вокруг волосатых ног, дополняют эту картину. Их обувь, сделанная без мерки и какой-либо формы, не позволяла им ходить пешком; поэтому они были не способны воевать в качестве пехотинцев, тогда как, взгромоздившись на лошадь, они выглядели, словно приросшие к безобразным низкорослым лошадям, но выносливым и быстрым, подобно молнии. Они проводили свою жизнь на лошади, то верхом, то, устроившись сбоку на лошади, подобно тому, как делают женщины наездницы. Они обсуждают дела, сидя на лошади, совершают торговые сделки, едят и пьют, даже спят, облокотившись на лошадиную сбрую. При сражениях они наваливаются на своих противников, издавая истошные вопли. Столкнувшись с сопротивлением, они отходят врассыпную, но тут же возвращаются, вонзаясь и опрокидывая все, что встречается им на пути. Однако они не знают, как преодолеть усиленное препятствие, или атаковать укрепленный лагерь. Но ничто не сравнимо с той ловкостью, с которой они бросают копья с очень внушительного расстояния, и пускают стрелы, снабженные костяными наконечниками, такими же прочными и смертельными, как и наконечники железные".

Сидуан Аполлинарий считает, что физический тип лица гунна связан с намеренным его обезображиванием в детские годы. Он повествует о них, не смягчая ужасный вид сплющенных носов ("бесформенный и плоский нарост"), с выдающимися вперед скулами, с глубоко западающими в орбиту глазами ("эти глаза обладают проникающим взглядом, который охватывает самые отдаленные цели"), орлиным взором кочевника, привыкшего обозревать нескончаемые пространства, различать стада оленей или диких лошадей до самого края горизонта степей. Этому же автору принадлежит замечательная строфа, которая дает прекрасное описание вечного всадника степей:

Небезынтересно сравнить этот портрет с тем, который нам оставили о хун-ну китайские летописцы: типаж и обычаи – все идентично. Кроме того, этот портрет аналогичен тому, что нам говорят о монголах XIII в., как их описывали в Китае и христианском мире. Гунн, тюрк или монгол, человек степи, с огромной головой, с мощным торсом, коротконогий кочевник, постоянно сидящий верхом на лошади, "лучник-наездник" Верхней Азии, рыскающий у границ цивилизованного мира, нисколько не изменился за пятнадцативековый период нашествий на цивилизации оседлых народов.

Поражение аланов и остроготов, и уход визиготов, сделали гуннов хозяевами всей зоны долин, от Урала до Карпат. От карпатских перевалов или долин Валахии, они дошли до венгерских просторов, где подчинили себе гепидов, и ушли далее на левый берег Дуная (405-406). Вероятно, в тот период они были разделены на три орды с тремя предводителями, тремя братьями: Руасом, Руга-сом или Ружилой, Мундзуком или Мундиухом, и Октаром, которые к 425 г. правили совместно. В 434 г. этими ордами правили два сына Мундзука, Бледа и Аттила, из которых остался Аттила, очень быстро устранивший своего брата.

С этого времени начались завоевания Аттилы. В 441 г. он объявил войну Восточной Империи, пересек Дунай, дошел до сербской Моравии, захватил Найсу (Ниш), разграбил Филипполь, опустошил Фракию вплоть до Акадиаполя (Люлэ-Бургас), который подверг разорению. В период затишья, в 448 г., Империя уступила ему территорию от современного Белграда до Шистова, на юге Дуная до верховьев Ниши.

В январе-феврале 451 г. Аттила, сосредоточив свою армию в венгерской долине, двинулся на Галлию, присоединяя к себе по пути германцев правого берега Рейна. Перейдя Рейн, он напал на ту часть Галии, которая подчинялась Риму, и которой руководил римский патриций Аэций. 7 апреля Аттила сжег Метц, и взял в осаду Орлеан. Четырнадцатого июня город был освобожден римской армией под началом Аэция, и армией визиготов под командованием короля Теодорика. Аттила отступил в направлении Труи. На западе от Труи, в Кампусе Морикусе, он был остановлен римлянами и визиготами в тяжелом сражении, которое, однако, не спасло Запад (конец июня 451 г.).

После этого поражения Аттила отступил, уйдя к Дунаю, где и провел зиму. Весной 452 г. он вступил в Италию, но задержался с осадой Аквелии, которую все-таки покорил и уничтожил. Затем он взял Милан, Павию и объявил о решении идти на Рим, откуда император Валентиниан III поспешил сбежать. Однако вместо того, чтобы пойти на столицу мира, он поддался увещеваниям римского епископа – святого Леона Великого, который пообещал ему выплачивать подати и предложил руку Гонор ии, дочери Цезаря (шестого июля 452 г.). На этот раз он вернулся в Паннонию, где и умер в 453 г.

Готский историк Иордан оставил нам впечатляющий портрет Аттилы. Он был типичным гунном: невысокого роста, с широкой грудью, с большой головой, маленькими и глубоко сидящими глазами, с приплюснутым носом, со смуглым, почти темного цвета, лицом, с жиденькой бородкой. Он был ужасен в гневе, умело использовал свой свирепый вид, который был для него политическим инструментом. В нем мы обнаруживаем почти такой же уровень расчета и хитрости, на который указывали китайские историки, когда говорили о хуннских завоевателях шести династий в Китае. Его речи, полные расчетливой патетики, его завуалированные угрозы, являлись далеко идущими планами, так же как и его систематические разрушения являлись глубоко продуманными (Аквелия, разрушенная им, больше не была восстановлена). Так же были спланированы массовые побоища, основной целью которых являлось преподнесение урока недругам. Вместе с этим, Иордан и Приск описывают его как честного судью для своих соплеменников, великодушного по отношению к своим слугам, благосклонного к тем, кто искренне служил ему. Он вел простую жизнь среди варварской роскоши приближенных, пользовался деревянной посудой, тогда как вокруг все стремились к золотой утвари. Добавим и другие черты, о которых сообщают те же источники: глубокое суеверие, наивная доверчивость шаманам, пристрастие к крепким напиткам, что превращало различные церемонии в оргии; в то же время, ему была присуща привычка окружать себя министрами и греческими писарями, такими как, например, грек – Онегис, римлянин – Орест, германец – Эдеко. В глаза бросается любопытная деталь, характеризующая этого предводителя орд: он чаще прибегал к хитрости, чем к прямым военным действиям. В войне же он проявлял себя не столько военачальником, сколько отважным воином, увлекавшим людей за собой. Этому варвару был присущ юридический формализм, стремление к крючкотворству, поиск дипломатических отговорок для создания, пусть видимости, но законности решения тех или иных вопросов. Отмечая все эти черты, невольно вспоминаешь другого основателя кочевой империи, другого сына степей – Чингиз-хана.

Подобно тому, как империя Чингиз-хана под монгольским стягом привлекала на свою сторону не только монгольских кочевников, но также и кочевых тюрков и тунгусов Верхней Азии, империя Аттилы, восходящая к гуннам, т.е., без всякого сомнения, тюркам, вовлекала и охватывала всех варваров: сарматов, аланов, остроготов, гепидов и т.д., кочевавших между Уралом и Рейном. Именно это и явилось его слабой стороной. Аттила умер рано, в 453 г., и после его смерти эта разнородная империя рухнула. Остроготы и ге-пиды тут же восстали и разгромили гуннов в великой битве в Панно-нии, в ходе которой был убит старший сын завоевателя – Эллиас (454).

Тогда гунны, под предводительством одного из сыновей Аттилы, Денгизиша или Дензигиха, устремились в русские степи. Другие сыновья Аттилы потребовали территории у римлян, которые предоставили Эрнаку земли Добруджи, а двум остальным, Эмнедзару и Узин-дуру, владения в Мезии. Денгизиш еще раз повел гуннов на войну против Византийской империи со стороны нижнего Приднепровья, но потерпел поражение и был убит. Его голова, голова сына Аттилы, была выставлена в Константинополе, на арене амфитеатра (468).

Остальные племена гуннов осели на севере от Черного моря двумя ордами. Гунны кутригуры кочевали на северо-западе Азовского моря, а гунны утургуры или утригуры, в устье реки Дон. Эти две орды быстро стали непримиримыми врагами, их противоречия разжигались, впрочем, не без участия византийской дипломатии. В 545 г. император Юстиниан натравил правителя утургуров, по имени Сандилх, на враждовавшую с ним орду. Сандилх разгромил кутри-гуров (548), но последние вновь объединились под началом их предводителя Забергана или Замергана, и попытались отомстить за ту поддержку, которую враждебные им братья получили от Юстиниана. Зимой 558-559 гг., Заберган, во главе своей орды перешел по льду Дунай, и неожиданно оказался у стен самого Константинополя. Белизэру удалось спасти столицу, а Заберган ушел в донские степи, где стал враждовать с Сандилхом. Братоубийственная война двух гуннских орд возобновилась с новой силой. Война продолжалась, когда третья орда – аваров, выходцев из Азии, одержала верх над воюющими ордами и захватила власть над территорией русских степей.

Это новое вторжение было следствием значительных изменений в Верхней Азии, связанных с появлением Тукю, или исторических Тюрков.

 

Империя Тукю

К 540 году империя степей была поделена между тремя крупными тюрко-монгольскими образованиями. Жуан-жуаны, чисто монгольского происхождения, господствовали в Монголии от маньчжурской границы до Турфана, и даже, вне всякого сомнения, до восточной окраины Прибалхашья, и от Орхона до Великой китайской стены. Эфталиты, также, без сомнения, монгольской расы, распространили свое влияние на нынешнее Семиречье, русский Туркестан, Согдиану, Восточный Иран и Кабул, начиная от верхнего течения Юлдуза (на севере Карашара) до Мерва, от Балхаша и Арала до центра Афганистана и Пенджаба. Два клана, правившие жуан-жуанами и эфталитами, являлись союзниками. В 520 г. хан эфталитов взял в жены родственницу жуан-жуанского хана – Анахуаня. Впрочем, жуан-жуаны, хозяева Монголии, сохранили некоторое превосходство над эфталитами, господствовавшими на юго-западных границах. Наконец, как мы только что видели, европейские гунны, без сомнения, тюркского происхождения, властвовали в русских степях у Азовского моря и устья Дона, несмотря на то, что соперничество двух других ских орд: утригоров на западе, и Гуннов на востоке, свело на нет их могущество.

Среди вассалов жуан-жуаней, как об этом свидетельствуют китайцы, находились тукю, народ тюркского происхождения, давший свое название всем народностям с одной и той же языковой принадлежностью. Пельо говорит: "Китайское название "тукю" восходит, вероятно, к монгольскому слову (жуан-жуанское) во множественном числе – тюркют, от тюрк, что дословно означает: сильный". У тукю, по данным китайских летописей, тотемом является волк. Они были потомками древних хун-ну, что соответствует про-тотюркскому типу, который Пельо относил к гуннам. Проживали тукю в начале VI в. в регионе Алтая, где они занимались металлургией, "знали профессию кузнеца". Что касается жуан-жуаней, их мощь была ослаблена из-за междоусобной войны, которая в 520 г. противопоставила друг другу хана Анахуаня, правителя орд востока, и его дядю Поломэна, правителя орд запада.

Оставшись, в конце концов, единственным правителем ханства, Анахуань (522-552) вынужден был бороться против неповиновения вассальных тюркских племен. Одно из племен – гаогюй, которое идентифицируют с телесами или толашами, по-видимому, предками уйгуров, кочевало на юге Алтая, близ Урангу. В 508 г. оно нанесло поражение жуан-жуанам, а затем, в 516 г. потеряло своего правителя, убитого жуан-жуанями. В результате, гаогюй были вынуждены вновь подчиниться; в 521 г. гаогюй попытались еще раз, но вновь безуспешно, использовать междоусобицу среди жуан-жуаней, чтобы освободиться от них. Незадолго до 546 г. они планировали организовать новое восстание, когда им помешали тукю, которые, несмотря на то, что были одной и той же расы, верноподданно предупредили своего общего сюзерена, хана жуан-жуаней – Анахуаня. За эту услугу предводитель тукю, мы его знаем одновременно под его тюркским именем – Бумин, и китайской транскрипцией этого имени – Тумэн, – попросил руку принцессы жуан-жуаней. Анахуань отказал ему в этом. Бумин объединился с династией Си-вэй, происходившей от топа, т.е., безусловно, тюркского происхождения, которая господствовала, как это мы видели, на северо-западе Китая, в Чанъане. Несмотря на то, что они были полностью китаизированы, топа, не были, вероятно, безразличными к сообществу тюркских кровей. Во всяком случае, они должны были радоваться этому союзу, который оставлял в тылу их старых врагов, жуан-жуаней, происходивших из монгольских корней. Более того, они согласились отдать в жены Бумину принцессу их династии (551). Окружив, таким образом, жуан-жуаней, Бумин нанес им сокрушительный удар и вынудил хана Анахуаня покончить жизнь самоубийством (552). Остатки жуан-жуаней, бросив Монголию тукюям, скрылись за китайской границей, где императорский двор, – преемники Тонгвэя, позволили им поселиться в качестве дозорно-сторо жевых сил для охраны приграничных подступов.

Древняя имперская земля Монголии перешла от жуан-жуаней во владение тукю, от монголов к тюркам. Имперский титул кагана был передан Бумину.

Местопребыванием новой империи остался район у верхнего течения Орхона, расположенный в гористой местности, где, начиная от древних хун-ну до Чингиз-хана, правители предпочитали создавать центральный командный пункт.

Бумин-каган, тюркский герой, скончался на пике своего триумфа (552), а его владения были поделены. Его сын Мухан вместе с имперским титулом получил Монголию (553-572). Так было положено начало созданию ханства восточных тукю. Младший брат Бумина, Истеми (по тюркски) или Ши-те-ми (в китайской транскрипции) получил, кроме титула ябгу, – Джунгарию, страну, расположенную на Черном Иртыше и Имиле, бассейне Юлдуза, Или, Чу и Таласа (552-575). Так было создано ханство западных тукю.

В районе Таласа, предводитель западных тукю, Истеми, столкнулся с эфталитами. Чтобы застать их врасплох, он вступил в сговор с их исконными врагами, персами, которыми руководил Хосров Ану-ширван, наиболее великий правитель сасанидской династии. Истеми скрепил договор, отдав в жены Хосрову одну из своих дочерей. Эфталиты, на которых с севера напали тукю, а с юго-запада – сасаниды, были повержены (565). Часть из них, кочевавшая в регионе Приаралья, вынуждена была уйти на запад, и вполне возможно, что это именно они (скорее всего, остатки жуан-жуаней) под именем уарохонитов и аваров создали в Венгрии новое монгольское ханство; в дальнейшем мы увидим, что орда, изгнанная из Азии, и известная греческим и римским летописцам под именем авары, приводила в ужас византийскую империю и германский запад до того дня, пока не была разгромлена Карлом Великим (Шарлеманем).

Владения эфталитов были распределены между западными тукю и сасанидами. Предводитель тукю – Истеми взял себе Согдиану, а Хосров Ануширван – Бактрию, обетованную землю иранизма, которая между 565 и 568 гг. вернулась в состав империи Сасанидов. Это последнее возвращение аннексированных земель длилось, впрочем, недолго, так как западные тукю не замедлили захватить Балх и Кундуз, т.е. ту же самую Бактрию у сасанидов, своих недавних союзников.

Таким образом, можно говорить о формировании двух тюркских государств в период Раннего Средневековья: ханство восточных тукю, основанное каганом Mo-ханом в Монголии, с центром близ будущего Каракорума на верховье Орхона, и ханство западных тукю на Или и в западном Туркестане, с летней резиденцией в верховьях реки Юлдуз, севернее Карашара и Кучи, с зимней резиденцией на берегах Иссык-Куля или в долине Таласа. В принципе, границы этих двух кочевых империй очерчивались Большим Алтаем и горами восточнее Хами.

На своей территории, с периода правления Мо-хана (553=572 гг.) восточные тукю противостояли нескольким противникам. Кидани, монгольское племя, занимавшее западный берег реки Ляо близ современного Жэхоля приблизительно с середины V в., в 560 г. были разбиты Mo-ханом. В Северном Китае, предводитель пей-чжоуссцев – Чан-нган попросил руки дочери Мо-хана. Последний, в это период, осуществлял роль арбитра между двумя наследственными царствами империи То-па (к 565 г.).

Ябгу или хан западных тукю, – Истеми, правивший с 552 г. по 575 г., известен Табари под именем Синджибу и византийскому историку Менандру под именем Силзибул, вероятно, искаженное от титула ябгу.

Он видел своего союзника в лице Византии. Теперь, действительно, обосновавшись на Оксе, Тукю стали ближайшими соседями Сасанидской Персии, что толкнуло Византию на сближение с ними против Персии. Со своей стороны, Истеми, который показал себя как высокообразованный человек, подумывал использовать преимущество своего расположения на перекрестках Азии для приобретения свободной торговли шелком через территорию Персии, от китайских до византийских границ. Согдиец по имени Маннах (согдийцы славилисьв то время в Центральной Азии как проводники караванов) с этой целью прибыл к Хосрову Ануширвану I, но его предложения были отвергнуты, так как Персия оставляла за собой монополию по продаже шелка в Византийской империей. Истеми решил безотлагательно установить союзнические отношения с Византией против Персии. В 567 г. он посылает того же Маниаха к Константинопольскому двору водным путем, по низовьям Волги и через Кавказ. Император Юстин II был очень заинтересован предложениями тюркского посла, и когда тот возвращался домой, его сопровождал византийский посланник, по имени Земарх (в 568 г.). Истеми принял Земарха в своей летней резиденции на севере гор Актаг, т.е. Тянь-Шаня, в долине реки Юлдуз, северо-западнее Карашара. Таким образом, между тюркским ябгу и византийским представителем был заключен союз против общего врага: Сасанидской Персии. Сасанидский посланник, прибывший в этой ситуации для встречи с Истеми к реке Талас, был грубо отправлен обратно, и тюркский правитель объявил войну Персии. В 572 г. византийцы, в свою очередь, объявили войну Персии, которая продолжалась двадцать лет (572-591 гг.). Одновременно, западные тукю и византийцы поддерживали тесные отношения. Пока Земарх возвращался в Константинополь через низовья Волги, Кавказ и Лазикию, Истеми послал второго посла, Ананкаста. В свою очередь, византийцы отправили к нему в качестве послов, одного за другим Евтиха, Валентина, Херодиана и Павла Киликийского.

Следует отметить, что эти послы передавали Византии достаточно точное описание обычаев и верований тукю. "Тюрки, – говорит нам Теофилакт Симокатта, – почитали огонь исключительно высоко". Действительно, влияние иранского маздаизма было причиной адаптации, принятия ими даже бога Ормузда или Хормузда. "Они чтили также воздух и воду", и фактически, среди Чингизханидов почтение к бегущей воде сохранялось так долго, что мусульманские омовения и стирка одежд были запрещены, исключая особые случаи. "Они признают только создателя небес и земли, которому они поклоняются и называют богом, приносят ему в жертву лошадей, быков и овец". Таким на самом деле являлся культ Тенгри, небо в их священном выражении, общее для всех древних тюрко-монгольских народов. Наконец, Теофилакт говорит об их священниках, которые предсказывают им будущее, это относится к тюрко-монгольским шаманам, которые продолжали иметь большое влияние в период Чингизханидов.

В 576 г. византийский император Тиберий II снова направил Валентина с посольством к западным тукю. Но когда посол прибыл в царскую резиденцию на верховье Юлдуза, Истеми уже умер. Его сын и преемник Тарду (575-603), Та-Тоу у китайских историков, был недоволен тем, что двор Константинополя заключил соглашение с аварами, т.е. с остатками жуан-жуаней, или, вероятно, с эфталитами, которые нашли убежище в южной России. Поэтому, – Тарду принял Валентина очень холодно. Более того, в качестве ответной меры на то, что он рассматривал Византийский альянс как нарушение союза, он направил отряд кавалерии тукю под предводительством некоего Бохана против византийских поселений в Крыму. Бохан, с помощью Анагая, последнего предводителя Гуннов-Утургуров, осадил византийский город на Боспоре или Пантикапее, около Керчи (576 г.). В 581 г. тукю были под стенами Херсонеса и это продолжалось до 590 г., когда они надолго покинули страну.

Эта ссора между западными тукю и византийцами не препятствовала продолжению их войны против Персии. В 588-589 годах они захватили Бактрию или Тохаристан и продвинулись до Герата. Остановленные персидским героем Бахрамом Чобином, как утверждает персидская традиция, они использовали преимущество в гражданской войне, которая имела место в 590 г. между Бахрамом и Хос-ровом II Парвизом. Проиграв, Бахрам, в результате, нашел убежище среди них, и это было в то время, когда тукю завершили захват северной части Тохаристана, в районе Гиндукуша. В любом случае, в 597-598 гг. эта страна, со столицами в Балхе и Кундузе, больше не принадлежала Персии, а попала в зависимость к западным тукю.

Когда китайский паломник Сюан-цзань в 630 г., совершил свое путешествие, Тохаристан принадлежал тегину или тюркскому принцу, бывшему сыном хана западных тукю и жившему в Кундузе.

Таким образом, когда на Дальнем Востоке чисто китайская династия Суй должна была окончательно объединить Китай (в 589 г.) после трех веков разделения, Центральная Азия была разделена на две огромные тюркские империи: империя восточных тукю, простиравшаяся от Маньчжурских границ до Великой стены и оазисов Хами, и империя западных тукю, которая лежала от Хами до Аральского моря и Персии, от которой она была отделена границей, проходившей на юге Окса и между этой рекой и рекой Мерв, т.е., в целом весь Тохаристан к северу от Гиндукуша был окружен тюркской территорией.

Надпись в честь Культегина в Кошо-Цайдаме, написанная веком позже, возносит тюркское величие следующим образом: "Когда вверху голубое небо и внизу бурая земля, между ними были сотворены сыны человеческие. Над сынами человеческими правили мои предки: Бумин-каган и Истеми-каган. Когда они пришли к власти, они правили империей и обустраивали организационную структуру Тюркского народа. Во всех четырех сторонах света они имели много врагов, но, организуя походы со своими армиями, они подчинили и усмирили много народов во всех четырех сторонах света. Они заставляли склонить головы и преклонять колена. Они повели нас вперед, на восток до лесов Кадирхана (горы Хингана) и назад, на запад до Железных Ворот (Трансоксиана). Над всей этой обширной территорией, ограниченной этими крайними землями, Голубые Тюрки господствовали безраздельно. Они были мудрыми каганами, храбрыми каганами, все их воины были мудрыми и смелыми, все их деяния и весь их народ были справедливыми". Моральные принципы, отображенные в этой знаменитой надписи, исходят из древней космогонической концепции, которая служила основой тюрко-монгольского шаманизма. Концепция очень простая, согласно заключению Томсена".

Мир состоял из нескольких уровней, один над другим. Семнадцать верхних уровней формировали небо, или царство Света, и семь или девять нижних уровней определяли подземный мир, или место Тьмы. Между двумя находилась поверхность земли, где жили люди. Небо и земля подчинялись верховной субстанции, которая находилась на самом верхнем небесном уровне, и была известна под именем Священного Неба-Тенгри.

Небо также было местом обитания добродетельных душ, как подземный мир был адом для грешников. Тюркская мифология насчитывала множество других божеств, одной из которых была богиня Умай, покровительница детей, и кроме того, большое количество духов населяли "землю и воду" (йер-суб или в современном турецком языке яр-су), обитая в горах и реках, а также в священных местах (идук), чей культ сохранялся еще в эпоху чингизханидов.

Что касается физического портрета тукю, его нам дают китайские историки. Один из авторов в 581 г., описывает их следующим образом: "Они позволяли своим волосам ниспадать свободно, и они жили в войлочных шатрах. Они передвигались с одной стоянки на другую, следуя найденным воде и пастбищам. Их главным занятием является разведение скота и охота. Они оказывают мало внимания старикам, но мужчина в расцвете сил пользуется у них огромным уважением. Они игнорируют церемонии и правосудие, и в этом отношении напоминают древних Хун-ну. Их полководцы носят титулы ие-пу(= ябгу), ше (шад), те-кин (текин или тегин), су-ли-пат и то-тун-пат (тудун), и другие, более мелкие. Их чиновники делятся на двадцать девять отдельных разрядов. Все назначения передаются по наследству. Их вооружение состоит из лука, стрел, свистящих стрел, щита, копья, сабли и меча. На своих поясах они носят рельефные украшения. Их флагшток украшен в виде головы волчицы, сделанной из золота. Царские телохранители назывались фу-ли, слово, означающее волк (бури). Когда человек умирал, каждый из его родственников резал барана или лошадь и складывал тушу перед его шатром, как если бы посвящал ему жертву. Они объезжали семь раз вокруг шатра на конях, проливая слезы, и когда они подходили к двери шатра, то резали себе лица своими ножами, так, чтобы кровь стекала вместе со слезами… В день похорон, родственники и другие близкие покойному люди, приносили жертву, скакали на своих лошадях и резали свои лица, так же как и в день смерти. После похорон, рядом с могилой складывали камни в таком количестве, которое соответствовало числу людей, убитых покойным. Если умирал отец, старший брат или дядя, то сын, младший брат и племянники женились на вдовах и их сестрах. Ханский шатер открывался на восток, в ту сторону, откуда восходило солнце. Они почитают демонов и духов и верят колдунам (шаманам). Для них считается славным погибнуть в бою, и они стыдятся умереть от болезни.

 

Раздробленность империи тукюев

Вторая империя тукюев не могла удержать долго такой высокий уровень мощного государства. Великие каганы, воспетые в писаниях Кошо Цайдама, имели весьма посредственных преемников. «Их младшие братья и сыновья стали каганами, – говорится в той же надписи, – но младшие братья не походили на старших братьев, сыновья вовсе не напоминали отцов. На трон воссели каганы без мудрости и смелости, что и привело к распаду тюркской империи». Фактически то, что привело к краху мощь тукюев, так это соперничество двух ханств, восточного на Орхоне, западного – на Иссык-Куле и Таласе. Две близкие тюркские империи, которые господствовали на одной второй части Азии, начиная от Манчьжурии до Хорасана, могли стать непобедимыми, если бы смогли удержать союз, основанный на решениях 552 г. Предводитель восточных тукю сохранял превосходство с императорским титулом кагана, в то время как предводитель западных тукю довольствовался титулом ябгу. Но каган восточных То-па (573-581), брат и преемник Мохана был последним из среды своих, который удостоился почестей западных тукю.

Между 582 и 584 гг. ябгу западников – Тарду, который, как об этом свидетельствует повествование Валентиноса, был весьма необузданной личностью, разорвал отношения с новым правителем восточных тукю и взял на себя титул кагана. Китай, где воинственная династия Суй продолжила в Центральной Азии великую политику династии Хань, придала силы Тарду в этом восстании, разорвавшем на две части тюркскую силу. С тех пор, действительно, восточные и западные тукю не смогли больше объединиться, но, напротив, в течение длительного времени, находились в состоянии враждебности.

Таким образом, в то время как Китай воссоздавал свое единство, тюрки разъединялись. Такое положение вещей способствовало вопреки их стремлениям, восстановлению китайского империализма в Верхней Азии при династиях Суй и Тан (VII-IX в).

Восточные тукю не только наблюдали, как их западные сородичи были настроены против их притязаний на превосходство, но и подрывали единство. Их новый каган Шаполо (581-587) видел, что даже в Монголии власть оспаривалась его двоюродными братьями Иэнло и Талопьеном. На западе он был атакован Тарду, новым «каганом» западных тукю, а на востоке – киданями Лэаоси. Но китайские власти всполошились: подобная коалиция, нанося решительный удар тюркам в Монголии, давала в руки Тарду сильный козырь. Не следовало, чтобы последний смог добиться тюркского единства в свою пользу. Китайский правитель Юан Кьен, основатель династии Суй, разорвал свои союзнические обязательства, оказал помощь восточному кагану Шапало (585) в борьбе против Тарду. В остальном, восточные тукю, втянутые в свои междоусобицы, не представляли никакой угрозы. Брат и преемник Шаполо, каган Мухо вероятно убил анти-хана Талопьена (587), но сам вскоре скончался и следующий каган Тулан (587-600) столкнулся с другим анти-ханом – Тули, которого поддержали китайцы. Тулану удалось, в самом деле, изгнать соперника (599), но император Юан Кьен поспешил тот час же принять Тули и его сторонников, с которыми он заключил союзнические отношения в Ордосе. Восточные тукю окончательно размежевались.

После смерти Тулана, Тарду – каган западников, попытался вновь подчинить себе деморализованных, потерявших веру в себя восточников и управлять Монголией, а также Туркестаном, и способствовать объединению тюрков. Чтобы опередить китайское правительство, он прибегнул к тактике устрашения. В 601 г. он стал угрожать Чанъ-яну, столице Китая; в 602 г. он напал на Тули, пользовавшегося покровительством китайцев, в его военном лагере в Ордосе. Но китайцы проводили скрытую политику. В 603 г. одно из крупных тюркских племен запада – Телесы или Теляши, предки Уйгуров, кочевавших, вероятно, в регионе Тарбагатая, Урунгу и Джунгарии, неожиданно выступило против Тарду, над властью которого нависла угроза в его собственных владениях настолько, что он вынужден был сбежать в Кукунор, где он и скрылся (603). И сразу же его царство, мощное ханство западных тукю, перед которым трепетали Персия и Византия, а несколько лет назад угрожало китайской столице, было разделено. Внуку Тарду – Шэкуэю досталась только самая западная часть наследства, куда входил Ташкент, в то время как другой анти-хан – Чуло стал владыкой Или. Чуло, впрочем, замышлял продолжить дело, начатое Тарду, но китайская политика сумела вовремя сдержать его: имперский эмиссар Тикью тайком поддержал его соперника – Шэкуэя, который боролся против него. Проиграв, Чуло стал служить китайскому императорскому двору (611). Со своей стороны, Шэкуэй, который был обязан своим успехом китайской политике, видимо, больше никогда не делал попыток выступить против Китая. В это же время у восточных тукю власть перешла к фавориту китайцев – кагану Тули (умер в 609 г.), а затем его сыну – Шэпию (609-619). Как в Монголии, так и в западном Туркестане, Китай династии Суй, без крупных военных действий, а, только прибегая к обычным интригам, ослабил тюркскую мощь, устранил непокорных ханов и привел к власти только тех ханов, которые подчинялись ему.

То же самое произошло в Кукуноре. Там орда сиэнпиев, вне сомнения, монгольского происхождения, называемых туиюхуэнами, соседство которых в течение трех столетий не давало покоя всем китайским позициям в Ганьсу, была раздавлена китайскими войсками и вынуждена была скрыться в Тибете.

В этом же 608 г. Китай вновь подчинил себе оазис Хами. В 609 г. правитель Турана – Кьюпайю сдался на милость императору Юангти.

Все произошедшее закончилось тем, что неудачные кампании Юангти в Корее (612-614) подорвали престиж династии Суй. Каган восточных тукю – Шэпи восстал, и чуть было не захватил самого Юангти в крепости Юэнмэн на северо-западе Шаньси (615). Гражданские войны, которые прокатились тогда по Китаю (616-621) в самом разгаре которых рухнула династия Суй (618), придали уверенность тукю. Когда новая китайская династия Тан заняла, наконец, трон, освободившись от соперничавших претендентов, ей предстояло продолжить дело, начатое суями. Степь двинула свои орды в самое сердце Шэньси. В 624 г. новый каган восточных тукю – Хиэли (620-630), воспользовавшись беспорядками, вызванными междоусобицей, возглавив свои войска, стал угрожать имперской столице Чанъяну.

К счастью у династии Тан оказался замечательный военный полководец, имперский принц Ли Шэмин, который, несмотря на свою молодость, стал действительной причиной прихода к власти своей династии. С необычайной смелостью Ли Шэмин ринулся на встречу с варварами вплоть до Пинчеу в Кингхо и со своим твердым упорством сумел их устрашить. Предводители орды на какое-то время консолидировались, но затем, не вступая в сражение, отступили. Несколько часов спустя над регионом прошли проливные дожди. Тотчас же Ли Шэмин созвал своих военачальников. По свидетельству Таншу, он сказал: «Друзья, вся степь превратилась в море. Наступает ночь и она станет самой темной из всех. Пришел момент наступления. Тукю опасны тогда, когда они выпускают стрелы. Двинемся же на них с саблями и копьями в руках, и мы одержим над ними победу до того, как они будут в состоянии оказать нам сопротивление!» Так и было сделано. Под утро тюркский военный лагерь был разгромлен, а китайская кавалерия вырубила все вплоть до шатра кагана Хиэли, который обратился с просьбой о переговорах, и ушел в Монголию (624).

Некоторое время спустя после такого выдающегося события, Ли Шэмин в возрасте 27 лет взошел на трон Китая, а в истории его стали признавать под императорским именем Тайцзун (626).

 

Разгром ханства восточных Тукю императором Тайцзуном

Император Тайцзун (627-649) действительно заложил основы китайского величия в Верхней Азии. Он разгромил ханство восточных тукюев, способствовал распаду ханства западных тукюев, над которыми, после смерти отца, его сын одержал окончательную победу, и присоединил к своей империи индоевропейские царства Тарима.

В год взошествия на престол Тайцзуна, каган восточных тукю Хиэли предпринял новую кавалерийскую атаку у стен Чанъана. 23 сентября 626 г. его 100 тыс. воинов приблизились к мосту Пэнкиао у северных ворот города. Хиэли бесцеремонно требовал выплаты дани, в противном случае пригрозил разграбить столицу. Тайцзун, у которого, по-видимому, было мало воинов, проявил чудеса храбрости. Он пустил на врага тех солдат, которые были под рукой и, развернув их перед воротами, в то же время сам с группой всадников двинулся вдоль течения реки Вэй, навстречу врагу. Пораженные его отвагой, предводители тукюев спешились и приветствовали его. В тот же миг китайская армия развернула свои ряды в долине, "сверкая на солнце оружием и стягами" Тайцзун приблизился на лошади на расстоянии человеческого голоса от тюркского лагеря, отчитал кагана и его сподручных, упрекнув их в том, что они нарушили перемирие. Хиэли, поддавшись увещеваниям, заключил мир на следующий день, по традиции принеся в жертву белую лошадь.

Чтобы ослабить могущество Хиэли, Тайцзун поддержал восстание двух отделившихся от него тюркских племен: телесов или теляшей и сиртардушей. Первые (будущие уйгуры) были расположены в Тарбагатае, вторые находились в Кобдо (627-628).

В то же время Тайцзун оказал знаки внимания в самой Восточной Монголии отколовшемуся анти-хану по имени Тули, восставшему против Хиэли (628). Создав, таким образом, враждебное окружение вокруг Хиэли, великий император бросил против него в 630 г. китайскую армию под командованием Ли Цина и Ли Шэтзи, которые настигли его во Внутренней Монголии, на севере Шаньси, неожиданно напали на лагерь и разгромили его орды. Сам Хиэли попал в плен. В течение 50 лет (630-682), ханство восточных тукюев было подчинено Китаю. В тюркских надписях Кошо-Цайдама говорится: "Дети знатных тюрков стали рабами китайцев, их целомудренные дочери стали служанками. Тюркские аристократы лишились своих титулов, приняв китайские, подчинились китайскому императору, и в течение пятидесяти лет отдавали свои силы, работая на них. Ради него, и в сторону восходящего солнца, и к западу вплоть до Железных Ворот, они предпринимали походы. И кагану отдали они свою империю и все, что в ней было".

С такой дополнительной подмогой Тайцзун, разгромив тюрков Монголии, в течение последующих двадцати лет привлек на свою сторону тюрков Туркестана и индо-европейские оазисы Гоби. Перед удивленной Азией вместе с ним неожиданно возник Китай, страна с эпической историей. Вместо того чтобы войти в союз с варварами и любой ценой добиться отступления, он заставил их трепетать от страха перед ним. И в течение трех столетий китайский народ, вынужденный подвергаться тюрко-монгольским нашествиям, поглотил победоносные орды. Он впитал в себя их силу и окреп, благодаря победе над ними и повернулся против жителей степи, привнеся с собой неизмеримое превосходство тысячелетней цивилизации и энергию, которую он черпал от них.

 

Распад ханства западных Тукю

Закрепив тылы территории Ордоса и Внутренней Монголии (630), Тайцзун занялся западными тукю. Как мы это видели, последние стремились восстановить свое единство в пользу хана Шэкуэя. Подчинив себе сиртардушей Алтая, Шэкуэй, который имел летнюю резиденцию в районе Текеса и верхнего Юлдуза, царствовал (между 611-618 гг.) от Алтая до Каспийского моря и Гиндукуша. Его брат и преемник Тон Шэху, то есть Тон ябгу (между 618 и 630 гг.) еще более усилил его могущество. Победив теляшей на северо-востоке, он установил свое господство на юго-западе, в Тохаристане или Бактрии и захватил часть Тарима.

Во время паломничества китайца Сюаньцзана, встретившего его в Токмаке в начале 630 г., Тон Шэху находился в зените своего могущества. Он кочевал в соответствии со временами года между долинами верхнего Юлдуза, где, как и его предшественник, проводил лето на побережье Иссык-Куля, "теплого озера", вблизи которого он зимовал. Он также с удовольствием располагался лагерем на западе, у "тысячи источников", около Таласа, нынешнего Аулие-Ата. Его вассалом был правитель Турфана, а его собственный сын Тардушад, был правителем Тохаристана, с резиденцией в Кундузе. Таншу говорит: "Он господствовал над всей западной частью. Еще никогда варвары запада не были столь могущественны. "Император Тайцзун, который поставил перед собой задачу разгромить восточных тукю, считал, "что нужно объединяться с теми, кто находится далеко, против тех, кто находится рядом"; он относился к Тон Шэху как к союзнику.

Описание о нем, которое нам оставил Сюаньцзан, напоминает либо Аттилу либо Чингиз-хана. «У этих варваров имелось бесчисленное количество лошадей. Хан носил мантию из зеленой атласной ткани и выставлял напоказ свои густые волосы; только на лбу был ободок из длинной шелковой ленты семи футов, который несколько раз обматывал голову и спадал сзади головы. Его сопровождали примерно двести офицеров с накидками из парчи и заплетенными волосами. Остальная часть воинов состояла из всадников на верблюдах или лошадях, одетых в меха животных, носивших одежду из тонкой шерстяной ткани, с длинными копьями, стягами и вытянутыми луками. Их было настолько много, что взглядом не удавалось охватить их численность».

Тон Шэху оказал китайскому паломнику прием на высоком уровне. Он в действительности показал свою благосклонность по отношению к буддизму. Несколько лет назад у него в гостях был индийский миссионер по имени Прабхакарамитра, который поставил перед собой цель обратить в свою веру тукюев, прежде чем (626) он продолжит путь в Китай. Он даже встретился в своей резиденции в Токмаке с Сюньцзаном, который оставил нам красочный рассказ об этом приеме: "Хан жил в большом шатре, украшенном золотыми цветами, блеск которых затмевал глаза. Его офицеры рас пустили перед собой длинные косы и сидели в два ряда; все были одеты в яркие одежды из узорчатого шелка. Стража хана стояла позади них. Несмотря на то, что это был повелитель варваров, невозможно было не испытывать чувство уважения к нему". Читая эти строки, любопытно сравнить впечатления, почти идентичные, европейских путешественников, которые были приняты Чингизханидскими ханами. Другой эпизод, который описывается Рубруком, касательно монголов XIII в., это описание пьяных попоек, которые имели место во время приема иностранных послов. Во время пребывания Сюаньцзана, Тон Шэху принимал посланников Китая и правителя Турфана. "Он пригласил гостей присесть, и предложил им вино под звуки музыкальных инструментов. Хан выпил вместе с ними. Было видно как гости оживлялись все больше и больше, обращались друг к другу и отвечали на приглашение выпить, чокнуться вместе бокалами, наполнить их вновь и опорожнять раз за разом. В это время музыка варваров востока и запада наполнялась громкими аккордами. Несмотря на то, что это были полудикие мотивы, они услаждали слух и радовали сердце. Немного погодя после этого заносили различные блюда; это были большие куски вареной говядины и баранины, которые предлагали всем приглашенным".

Несколько месяцев спустя, после посещения Сюаньцзана, эта великая империя западных тукю рухнула. В этом же 630 г. одно из племен карлуков, которое кочевало, вероятно, между крайней восточной частью Балхаша и регионом Чугучака, в Тарбагатае, восстала против Тон Шэху, который был позднее казнен.

Ханство западных тукю разделилось на две части, наименования которых, впрочем, остались в китайской транскрипции: племена нушэпии на западе и на юго-западе Иссык-Куля, и племена тулу на северо-востоке озера. Нушэпии и тулу обессилили в борьбе, окутанной тайнами. Хан тулу по имени названия племени Тулу (638-651) сделал однажды попытку объединить две группы, после чего он осмелился напасть на китайские военные поселения, в районе Хами, но китайский генерал Кю Хуанько разбил их наголову у гор Богдо-ула, между Куче-ном и нынешним Урумчи (642). К тому же император Тайцзун поддержал в борьбе против них орды Нушэпия и хан, крайне изнуренный, вынужден был бежать в Бактрию, где его следы затерялись (651).

 

Индоевропейские оазисы Тарима в период прихода к власти династии Тан

Уничтожив тукюев, император Тайцзун получил возможность установить китайскую гегемонию над оазисами в районе, где проживали индоевропейские племена, в бассейне Тарима, Карашаре, Куче – на севере, Кашгаре, Шаньшане, Хотане и Яркенде – на юге.

Эти древние поселения, расположенные на караванных путях, игравшие немаловажную роль как связующие звенья Шелкового Пути между Китаем, Ираном и византийским миром, являлись также этапами пути буддийского паломничества Китая в Афганистан и Индию. По этому поводу они были достаточно хорошо описаны китайским паломником Сюаньцзаном, который, отправившись из Ганьсу в 629 г., последовал по маршруту (629-630) в направлении севера (Тур-фан, Карашар, Куча. Аксу и оттуда в Токмак, Талас, Ташкент и Самарканд) и вернулся в 644 г. южным маршрутом (Памир, Кашгар, Яркент, Хотан, Шаньшань и Дунхуан). Его повествование свидетельствует, что в ту эпоху буддизм полностью овладел малыми княжествами Тарима, неся с собой индийскую культуру настолько, что санскрит стал религиозным языком региона, наряду с местными индоевропейскими языками, т.е. турфанским, карашарским и кучанским языками (древние "тохарские" А и Б) и восточно-иранским языком, который, по-видимому, использовался в пределах Хотана. Рукописи, обнаруженные экспедициями Пельо, Аурэля Стейна и Фон Ле Кока, являются, впрочем, доказательством того, что буддистские тексты были переведены с санскрита на различные местные индоевропейские диалекты ("тохарские", так называемые на севере, и ирано-восточные на юго-западе), в то время как другой индоевропейский язык, согдианский, пришедший с караванщиками Бухары и Самарканда, был распространен в местах, где проходили пути от Тянь-Шаня до Лобнора, где Пельо обнаружил следы одного согдианского поселения VII в. Мы видели, что караванщики и торговцы Шелкового Пути, с одной стороны, и буддистские миссионеры, с другой, – прибывшие от индоиранских границ в оазисы Тарима, те и другие одновременно содействовали распространению культуры Ирана и Индии, в данном случае представлявших любопытный синтез под влиянием буддистской веры. По этому поводу мы говорили о большом вкладе греко-буддистском, индо-гангском, или иранобуддистском, что можно видеть на фресках Кызыла, обнаруженных около Кучи и принадлежащих к тому, что Хаккин называет первым стилем Кызыла (в 450-650), или же он определяет это как второй стиль (650-750).

Мы обратили внимание также на чисто сасанидский аспект буддистской живописи на деревянных панно Дандан-юилика на востоке Хотана (650). Наконец, мы видели второй сасанидско-буддистский стиль Кызыла, который развивался, параллельно индийскому влиянию, идущему от Аджанты вплоть до фресок турфанской группы в Базаклике, Муртуке и Сангиме. Наряду с индийским, древнегреческим и иранским влиянием, влияние Китая, как об этом говорит Хаккин, уже ощущалось в Кумтуре, около Кучи и, естественно, в особенности в Базаклике и других центрах, где были обнаружены фрески турфанской группы, наиболее близко расположенной к китайской границе.

Во время паломничества Сюаньцзаня (630), культура перекрестка цивилизаций достигла своего апогея, в особенности, в Куче. Среди всех индоевропейских оазисов Гоби, Куча, вне всякого сомнения, является одной из тех оазисов, где индо-европеизм является наиболее признанным по причине обилия буддийской литературы на кучанском языке, обнаруженной Пельо, Стейном и Ле Коком. Даже транскрипция названия Куча на санскрите (Кучи) и на китайском (Киэутзэу) кажется наиболее приближенной к произнесению Кючи, которое по предположениям приписывают индийскому названию, или, как говорили когда-то, тохарскому. Под влиянием буддизма кучанский диалект, т.е. особый индоевропейский говор, однажды обозначенный востоковедами под именем "тохарский Б" и который сегодня просто называют ку-чанским, стал литературным языком, на который в V-VII вв. был отчасти переведен санскритский канонический свод. Используя, таким образом, вклад буддийской цивилизации, все интеллектуальное наследство Индии, используя с другой стороны то громадное преимущество, которое ему предоставлял караванный путь, соединявший с Ираном, материальную культуру которого оно впитывало, кучанское общество, такое, каким его показывают рукописи и фрески Кызыла и Кумтуры, представляется как странный успех, почти парадоксальное явление во времени и пространстве. Это настолько фантастично, когда думаешь, что это элегантное, рафинированное общество, божественный расцвет арианизма в Центральной Азии достиг таких высот в крае на расстоянии в несколько лошадиных переходов тюрко-монгольских орд, на границе со всеми варварскими племенами, накануне поглощения самыми непросвещенными из первобытных. Что в пределах степных просторов, под единственным покровительством пустынь, под ежедневной угрозой жестоких набегов номадов такое общество могло развиваться и существовать так долго, что кажется просто чудом.

Так как фрески Кызыла воскрешают для нас великолепную кучанскую кавалерию и рыцарство, кажется, что еще до текста они вышли из какого-то листочка с изображением персидской миниатюры: чистые овальные линии, длинный прямой нос, красивые изогнутые брови, утонченное, тщательно побритое лицо, за исключением едва заметных усов, хорошо сложенные, с гибкими вытянутыми талиями, что можно подумать, что они пришли из какого-то сказания о тимуридском Шах-намэ, – физический тип лица четко иранский. То же можно сказать и об одежде. Прежде всего, это царские одежды: длинные прямые сюртуки, обхваченные вокруг талии металлическим поясом, и открытые на груди с реверсом, что было видно уже в Афганистане на сассанидских фресках Бами-ана, украшенные галунами, оформленные жемчугом и цветочками, все это позаимствовано в иранском декоре всех времен. Обратим внимание на военную экипировку: это тоже сасанидская Персия с уже "персидской" элегантностью, которую напоминают горделивые копьеносцы из фресок Кызыла с колпаками конической формы, в кольчугах, с длинным копьем и внушительной шпагой. Наконец, прекрасные дамы и дарительницы из фресок Кызыла и Кумтура, с их сжимающими талию корсетами и пышными платьями напоминают нам, вопреки буддийским мотивам, что из всех участков Шелкового Пути, среди всех богатых караванных поселений Тарима, Куча славилась как город удовольствий, о чем говорили в Китае, вспоминая музыкантов, танцовщиц и куртизанок этих краев.

 

Протекторат династии Тан над Таримом

Если же под стандартными одеяниями буддийской религии Куча оставалась в плане материальной цивилизации, тяготеющей к иранскому стилю, то Турфан (Гаочан) в данном случае испытал гораздо больше китайское влияние. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить фрески Турфана, а именно Муртука, Сангима и Базаклика, с фресками Кучанского региона, т.е. Кызыла. В данном случае индоевропейские реминисценсии, переданные Кучой, мало-помалу растворяются в эстетике династии Тан. Такой переход объясняется как близостью Китая, так и историческими событиями. Тур-фаном с 507 г. правила династия Кию, китайского происхождения.

В 609 г. правитель Турфана Кию Пайюа прибыл с визитом вежливости к императору Китая Юангти. Его преемник, Кию Вэнтай (620-640) встретил китайского паломника с таким усердием, впрочем, необычайным, что он почти не хотел отпускать своего гостя (конец 629, начало 630). Хорошо известный эпизод подтверждает, по крайней мере, пристрастие монарха к китайской культуре и его буддистское рвение. В том же году (630) Кию Вэнтай прибыл, чтобы оказать почести императору Тайцзуну, но в последние годы его правления он воспротивился сюзеренитету династии Тан (640). Тай-цзун направил против него войска под началом генерала Хэу Ки-юнцзи. При приближении китайской армии Кию Вэнтай скончался от внезапного потрясения. Турфан был захвачен и аннексирован, став местом пребывания китайской префектуры и позднее даже китайского правительства "Усмиренного Запада" (Нганьси (640).

Царство Карашар (Агни в санскритской транскрипции, Юэньки в китайской транскрипции), стал, кажется, индоевропейским центром, почти таким же примечательным, что и Куча. Как и в Куче, благодаря буддизму, религиозная культура была заимствована в Индии, материальная культура отчасти в Иране, а искусство, в большей части в греко-буддистском Афганистане: орнаменты из искусственного мрамора из Карашара, в Берлинском музее, удивляют сходством с подобными творениями Хадды, в музее Гимэ. Но и там Китай династии Тан давал знать о своей военной мощи. Начиная с 632 г. Карашар принял подданство императора Тайцзуна, но в 640 г. правитель, называемый по-китайски Тукичэ, без сомнения, обеспокоенный аннексией Турфана, заключил союз с западными тукюями и поднял восстание. Тайцзун послал против него генерала Кю Хиа-кю. Тот же, применив хитрый военный маневр, приблизился к Ка-рашару со стороны Юлдуза, используя темную ночь, затем неожиданно напал на город под утро и захватил его. Он возвел на трон брата правителя Липочуэна, принца, преданного Китаю (640). Несколько лет спус-тя Липочуэн был смещен с трона одним из своих кузенов по имени Сьепо Аначэм, который поддерживал кучанцев и тукюев. Имперский генерал Ашина Шеэль (принц из тукюев на службе у династии Тан) получил задание Тайцзуна покончить с восставшим городом. Он направился к Карашару, обезглавил узурпатора и водрузил на трон другого члена царской семьи (648). Вслед за Карашаром такая же судьба постигла Кучу. Кучой (Киэутзэу) правила династия, называемая по-кучански семьей сварна (суварна на санскрите, суфа в китайской транскрипции), то есть золотая семья. Правитель, называемый по-китайски Суфа Пушэ (на санскрите Суварна Пушпа-Золотой Цветок) в 618 г. оказал почести китайскому императору Юангти. По китайским источникам его сын Суфа Тиэ (по-кучански-Сварнатэп, и на санск-рите-Суварна Дева-Золотой Бог), был сторонником буддизма, который в 630 г. с большими почестями встретил китайского паломника Сиюаньцзана, хотя в буддизме, монарх вместе с народом последовал Церкви, названной Малой Повозкой (Хинаяна), в то время как Сюаньцзан принадлежал Церкви Большой Повозки (Махаяна). В том же 630 г. Сварнатэп признал себя вассалом императора Тайцзуна, но в дальнейшем, недовольный захватнической политикой династии Тан, он сблизился с западными тукюями в противостоянии этой политике. В 644 г. он отказался от податей и оказал помощь населению Карашара в борьбе против Китая. Умер он до возмездия, его заменил брат, которого китайские историки называли Холи Пу-шэпи (на санскрите-Хари Пушпа – «Божественный цветок» (646). Новый правитель, чувствуя приближение бури, поспешил послать императорскому китайскому двору заверения в преданности (647). Но было поздно. Ашина Шеэль, принц тукюев на службе у Китая, отправился на запад с регулярной китайской армией и дополнительными воинскими частями тукю и толашей.

Ашина Шеэль начал с того, что лишил Кучу ожидаемой поддержки, разгромив два союзных с восставшим городом тюркских племени чуюев и чуми, которые кочевали, первые в районе Кучена, вторые – у Манаса. Оттуда он спустился в Кучу. Когда повелитель Холи Пушэпи вышел из стен крепости со своей армией, Ашина Шёэюль, применяя древнюю тактику варваров, сделал вид, что отступает, завлек его в пустыню и там разгромил. Без сомнения, это были Грэси и Лазинкур этого иранского рыцарства, финальный этап блестящих странствующих рыцарей из фресок Кызыла. Тюркский кондотьер, служивший китайцам, вошел в Кучу победителем, и так как правитель "Божественный цветок" укрылся на западе на площади Аксу (Похуан), он устроил осаду и взял его в плен. Однако один из кучанских вельмож по имени Нали, в китайской транскрипции, который отправился за подмогой к западным тукюям, неожиданно вернулся, прибегнув к эффекту внезапности, убил китайского генерала Кю Хиакю. На этот раз репрессивные меры оказались очень жестокими. Ашина Шеэль обезглавил 11 000 человек. "Он разрушил пять крупных городов с неисчислимым количеством населения мужчин и женщин. Западные страны содрогнулись от ужаса" (647-648). Плененный имперский посланник Холи Пушэпи склонил колени перед его величеством императором Тайцзуном. Ябгу, брат принца, был возведен на трон Кучи, но находился под постоянной опекой.

Фактически, великолепное индоевропейское общество Кучи и Кызыла больше никогда не оправилось от этой катастрофы. Спустя век после правления китайцев, когда Китай во 2-й половине VIII в. стал меньше уделять внимания Куче, власть перешла не индоевропейской аристократии, как это происходило когда-то, как и в Турфане, она перешла к уйгурским тюркам. Эта древняя индоевропейская страна, этот внешний Иран превратился в Восточный Туркестан.

На западе Тарима расположилось царство Кашгара – по-китайски – Су-ле, где, вне всякого сомнения, проживали потомки древних чака, говоривших, вероятно, на восточно-иранском языке. Китайский паломник Сюаньцзан отмечает, что у кашгарцев были голубые, или по его словам, "зеленые зрачки", что является весомым аргументом, который немецкие историки назвали бы явным проявлением "арианизма" этого народа. Сюаньцзан упоминает также, что их письменность восходит к индийской, что главенствующей религией был буддизм "Малой Повозки" или Хинаяна, несмотря на то, что сасанидский маздаизм имел также своих последователей. И напротив, в княжестве Яркенд (по китайски-Сокью) основной буддистской верой была Махаяна или "Большой Повозки Спасения". Наконец, оазис Хотан (по китайски-Ютьен), где были распространены плантации тутовых деревьев для выведения тутового шелкопряда, производство ковров и изделий из нефрита, был к тому же важным буддийским центром, где с рвением изучали санскрит и где главенствовала Махаяна. От царствовавшей тогда династии нам осталось название в китайской транскрипции: Вэйче.

С приходом императора Тайцзуна, эти три княжества оказали почтение Китаю. Это Кашгар и Хотан в 632 г., Яркенд в 635 г. В том же 635 г. хотанский правитель отослал своего сына к императорскому двору. В 648 г., когда имперский генерал Ашина Шеэль подчинил себе Кучу, он направил своего военачальника Сиэ Ванпея в сопровождении легкой кавалерии в сторону Хотана. Хотанский правитель, называемый по китайски Фуше Син, сильно напуганный, был приглашен к императорскому двору Чанъаня, откуда он впрочем, был препровожден к себе с новыми титулами и привилегиями.

 

Китайская династия Тан – властитель Верхней Азии

В результате этих побед прямое правление Китая достигло Памира. Понятна гордость императора Тайцзуна, властителя Верхней Азии. Тан-шу так передает его слова: "Те, кому когда-то удалось подчинить варваров, так это только Цинь Шихуанди и Хань Вуди. Но, взяв в руки меч длиною в три фута, я подчинил двести княжеств, навел порядок у четырех морей, а варвары далеких степей сдались мне один за другим!" У тюрков его престиж тоже был огромен. Если ему удалось их победить, то ему удалось также объединить их, связать узами личной преданности в манере, присущей тюрко-монголам, как об этом свидетельствуют в следующем веке тюркские надписи Кошо-Цайдама. Самым ярким примером этого тюркского отношения к нему является история Ашина Шеэля, цитированная Тан-шу. Этот хан, принадлежавший царской семье восточных тукю (он был братом кагана Хиэли), сдался Китаю в 636 г. Он стал лучшим генералом Тайцзуна, который, в знак поощрения, отдал ему в жены принцессу династии Тан. Мы видели, какое участие он принял в китайских завоеваниях (взятие Карашара, Кучи и т.д.). Его преданность была настолько велика, что после смерти Тайцзуна, постаревший кондотьер хотел покончить со своей жизнью прямо на могиле усопшего, по принципу кочевников, "чтобы охранять погребальное ложе Императора!"

Это об этих ветеранах походов в Верхнюю Азию можно сказать так, как говорится в известных стихах поэта Ли Тайпо, посвященных Человеку Великих Походов: "Человек Великих Походов, не открывший даже одной книги за всю свою жизнь, был великолепным охотником, отличался ловкостью, силой и смелостью. Осенью его конь начинал лосниться от жира, так как степная трава шла ему на пользу. Когда он скакал верхом, у него был великолепный и горделивый вид! Его хлесткий кнут врезался в снег или звенел в золотом чехле. Разгоряченный благотворным вином, он мчался со своим соколом и устремлялся далеко в степь. Лук, который можно было натянуть с невероятным усилием, никогда не выпускал стрелы впустую. С небес сыпались птицы, неоднократно пронзенные свистящими стрелами. Люди спешили, чтобы уступить ему дорогу, так его храбрость и воинский порыв были известны на всех просторах Гоби."

Император Гаоцзун (650-683), сын и преемник Тайцзуна, завершил в первой половине своего правления, дело своего отца. Он сосредоточился в борьбе против западных тукю, то есть двух племенных групп, на которые разделились западные тукю, на нушэпи – на юго-западе Иссык-Куля, и на тулу – на северо-востоке. Такое разделение, конечно, было результатом китайской политической игры. Предводителю тулу, по имени Холу (651-657), в какое-то время удалось также привлечь на свою сторону нушэпиев, таким образом восстанавливая ханство западных тукю. В то время, он, не колеблясь, восстал против китайского сюзеренитета. Китайцы стали привлекать в борьбе против него уйгурских тюрков – древних теле или теля-шей, идя с ними на сближение. Они кочевали на территории Хангая, и их хан Пожюэн эффективно оказывал содействие имперской политике. Имея такую поддержку, китайский генерал Су Тинфан двинулся в направлении суровых просторов северо-запада. Наступила зима, земля была покрыта толстым слоем снега. Китайский генерал обратился к своим воинам со следующими словами: "Туман создает повсюду плохую видимость. Дуют ледяные ветры. Варвары счи-тают, что в такую погоду мы не можем продолжать нашу кампанию. Так поспешим же застать их врасплох!" И в самом деле он неожиданно атаковал Холу на реке Бортола неподалеку от Эбину-ра, в Джунгарии, затем одержал над ним победу в Чу на западе Иссык-Куля (657) и заставил его бежать в Ташкент. Это было концом Холу, так как жители Ташкента выдали его китайцам.

Императорский двор Китая поставил над тулуями преданного им тюрка – Ашина Мише (657-662). Со своей стороны, племенами нушэпиев стал править другой верноподданный Китая – Ашина Пучэн (659-665).

 

Последний этап славы Тукю. Каган Мочо.

Китайская династия Тан, казалось, достигла всех своих целей в Верхней Азии, когда ситуация неожиданно поменялась. Император Гаоцзун, будучи слабым правителем, был втянут в интриги гарема, и во вторую половину периода своего правления, с 665 по 683 годы, допустил полное ослабление китайского влияния в Верхней Азии. Начиная с 665 г., две группы западных тукю: нушэпи и тулу, восстали против правителей, назначенных Китаем и вернули себе независимость. Затем тибетцы, отличавшиеся дикими нравами, вторглись в бассейн Тарима и отобрали у Китая то, что называли "Четырьмя Гарнизонами": Карашар, Кучу, Хотан, и Кашгар (670). В частности, государство восточных тукю, разрушенное в 630 г. императором Тайцзуном, было восстановлено при потомке древней царской семьи кагана Кутлуга ("Счастливец"), и даже надписи Кошо-Цайдама восхваляют его под именем кагана Эльтериша.

Надписи, сделанные собственным сыном Кутлуга, показывают, что реставрация тюркского ханства Орхона отвечала национальному достоинству:

"Все вместе, малые тюркские народы говорили так: Я был народом со своей собственной империей. Где теперь моя империя? Я был народом, у которого был собственный каган. Где же теперь мой каган? Так они говорили, и говоря это, становились врагами китайского кагана и вновь обрели надежду воспрять духом и придти к единству. Тогда китайцы сказали: Мы уничтожим тюркский народ, лишим его будущего, и они стали действовать, чтобы стереть его с лица земли. Но бог тюрков там, на небесах и святые духи земли и воды тюрков совершили следующее: для того, чтобы тюркский народ не был полностью уничтожен и для того, чтобы он вновь стал народом, они взрастили моего отца, кагана Эльтериша и мою мать, Илбилга-катун, возвеличивая их до самых небес." Воссоздатель империи Орхона, по свидетельству писания, впрочем начал как обыкновенный главарь отряда. "Отец мой, каган, собрал вначале двадцать семь человек, затем у него их собралось семьдесят. Так как Тенгри придавал им силы, то армия отца была подобна стае волков, а враги напоминали кучку трусливых овечек. После того как под его начало встали семьсот человек, он напал на независимые народы, сбросил ханов с тронов, превратил людей в рабов, он расправился с ними по обычаям наших предков и увлек их за собой. На юге нашими врагами были китайцы, на севере нашими неприятелями были Девять Огузов (Токкуз Огуз), нашими недругами были киргизы, курикане, Союз "Тридцати татаров", хитаи. Мой отец-каган возглавил сорок семь кампаний и одержал двадцать побед. Так как Тенгри был благосклонен к нему, он лишил империй тех, у кого они были; те, у кого правили каганы, он их ниспроверг. Он умиротворил врагов, поставил на колени и заставил их склонить головы."

Таким образом, ханство восточных тукю было восстановлено в пределах исторического центра у истоков Орхона и гор Утукена (несомненно нынешняя горная гряда Хангай). В этих свершениях огромную помощь Кутлугу оказал ловкий политик Тониукук (или Тоньюкук), по происхождению тюрк, семья которого в какой-то период занимала наследственный пост в китайской администрации, в приграничном районе Юньчон, неподалеку от современного Куэй-гуачана, на севере Шаньси. Надписи на погребальном камне Тонью-кука, обнаруженном в 1897 г. в долине верховьев Тулы в Баян-Со-кто между Налаичой и правым берегом реки, дополненные данными Тан-шу, позволили восстановить этот любопытный образ. Как и многие тюрки благородных кровей, начиная от правления Тайцзуна, Тоньюкук получил китайское образование, но когда Кутлуг восстановил тюркскую независимость, он присоединился к нему, стал его советником и ближайшим помощником, отдавая в угоду нового кагана знания, которые он обрел в сфере обычаев, менталитета и политики китайцев. В особенности то, что касалось их слабых сторон, вызванных дворцовыми интригами в эпоху бесславного императора Гаоцзуна. В 682 г., он совместно с Кутлугом, начал войну против Китая, разорив север Шанью. В марте 683 г. Кутлуг опустошил район Куэйчэу (Хуайланьхиен на севере прохода Нанькэу, на северо-западе Пекина).

С тех пор каждый год совершалось нападение на территорию Шаньси или Хубея. В апреле 683 г. Кутлуг и Тоньюкук разгромили уезд Шанью, нынешний "Суэйюань". В июне они убили правителя Ючэу или Вэй-чэ (Лингкбю на юго-востоке Татонга), взяли в плен наместника Фонгчэу (Юли, на севере Шаньси) и опустошили уезд Ланьчэу на северо-западе Шаньси. Осенью 684 г. были совершены набеги со стороны Сочеу (Шопин на севере Шаньси). В мае 685 г. были нападения вплоть до Хиньчэу на севере Тайюаня, где был разгромлен китайский корпус. В апреле 687 г. было совершено вторжение на Чан-пин на северо-западе Пекина. Осенью 687 г. тюрки, атаковавшие Шаньси со стороны Шопина, наконец потерпели поражение.

Однако после смерти императора Гаоцзуна (26 декабря 683 г.), власть императорского двора перешла его вдове By Хэу (или By Тзетьен), беспринципной женщине, отличавшейся невероятным деспотизмом, но полной энергии и обладавшей властолюбием и умением управлять (684-707). Несмотря на тиранию, насажденною ею внутри страны, она принялась за возрождение китайской политики. В Тариме, например, ее военачальники отобрали у тибетцев "Четыре Гарнизона": Карашар и Кучу (692), Кашгар и Хотан (694). Но, как мы знаем, у нее было меньше успехов в борьбе против восточных тукю, каган которых Кутлуг почти ежегодно совершал опустошительные набеги на приграничные районы Шаньси и Хубея. Она пыталась совершить обходной маневр, поддерживая в борьбе против него тюргашей или тюргешей, тюркское племя нынешнего Семиречья в нижнем течении реки Или. Это оказалось напрасным, так как тюргешскии хан Вучеле был разгромлен и взят в плен Кутлугом, который подчинил его себе (689).

Кутлуг скончался между августом и ноябрем 691 года.

Его преемником не стал ни один из его сыновей. Им оказался его брат Мочио или Мочо (китайское написание тюркского Бекчора, что установлено Пельо), а также об этом свидетельствуют надписи Орхона, указывая его под именем Капаган-кагана, который поднял очень высоко славу восточных тукю (691-716).

Нередко, решая роль третейского судьи в коллизиях дворцовой знати династии Тан, он добился, прибегнув к хитрости, статуса покровителя легитимного правления династии Тан против узурпаторской политики императрицы By Хэу, которая искала пути примирения с ним, намереваясь женить своего племянника на дочери тюркского правителя; молодой принц и в самом деле явился к кагану, который в то время располагался в Черных Песках (Кара-Кум), на юге нынешнего Саян-ноян, но Мочо с надменностью ответил тому отказом (698): его дочь предназначалась не племяннику By Хэу, а законному императору, отстраненному узурпатрицей (703). Впрочем, он заявил, что если узурпатрица попытается лишить трона династию Тан, он обрушится на Империю со всеми своими ордами.

Несмотря на то, что он демонстрировал стремление защищать династию Тан против грозной и властной вдовы, Мочо, во всяком случае, не прекращал свои набеги на китайскую территорию. В 694 г. он опустошил уезд Лингчэу около Нинся, а в 698 г. – уезд Вейчэу, в районе между Сиюань-хуа и Лингкбю на западе от Пекина. Между тем он стал сотрудничать в какой-то момент с китайскими властями в борьбе против киданей, народа монгольской расы, кочевавшего в Лэатци и в Жэхоле, и начавшего свою экспансию к югу, напав на китайские подступы со стороны Юонгпина. В 696 г. один из предводителей киданей, хан Ли Тзинчон одержал победу над китайской армией в этом регионе. Этим предводителем был никто иной, как союзник Мочо. Вскоре после его смерти кидане изгнали его сына и порвали связь с тюрками. Мочо проник в страну киданей для того, чтобы возвратить изгнанника, но этого ему не удалось осуществить. Вот тогда он примирился с китайцами для того, чтобы осуществить совместные операции против киданей. За это он получил в качестве вознаграждения большое количество шелка, риса, оружия, доспехов и так далее. Кидане, зажатые между Мочо и китайцами, одновременно захватившими их страну, были разгромлены наголову (696-697).

Императрица By Хэу, считая, что Мочо стал окончательно на ее сторону, высоко оценила его за помощь. В качестве ответа, он возобновил свои нападения в уезде Линфу около Нинся. Когда китайский императорский двор отверг его наглые требования, он провел ужасающую кампанию грабежа на юге Сиюань-хуа, штурмом овладел Вэй-чэу (может здесь идет речь о Лингкию на юго-востоке Татонга), опустошил Тингчэу в центре Хубэя, между Паотином и Чэнгтином, захватил еще Чао-чэу и отошел только тогда, когда взяв в плен тысячи людей, умертвил их во время своего ухода. В 702 г. он опустошил уезд Тайчэу на севере Шаньси. В 706 г. он буквально рассеял войска китайского генерала Шача Чонги в Миншашане, на востоке от Дун хуана и взял в осаду приграничную зону Лингчэу около нынешнего Нинся. Победа Миншашаня воспевается в эпической форме на стеле Кошо-Цайдама, где говорится о том участии, которое принял племянник Мочо – Кюльтегин: "Мы сражались против Шача сангуна. Вначале он (Кюльтегин) оседлал серого жеребца Тадикинчуру и ринулся в бой. Конь погиб в том бою. Затем он сел на серого цвета коня Ишбара – Иаматару и поскакал в атаку. Этот конь тоже был убит. В третий раз он на коне гнедой масти Кедимли-ге помчался на врага. Весь в доспехах, он сразил стрелами более сотни вражеских солдат. Его бой у многих из вас в памяти, о, благородные тюрки. И мы там разгромили эту армию (китайскую)!"

После каждого набега на китайскую землю Мочо возвращался в Монголию с длинной вереницей пленных и со сказочной добычей. В надписях Кошо-Цайдама говорится: " И тогда же рабы стали владельцами рабов, крепостные слуги стали владельцами крепостных. Мы тогда столько сделали и столько завоевали! Мочо достиг значительных успехов в борьбе против других тюркских народов. На востоке он покорил племя Байирку в верховьях Керулена, на севере – кыргызов верховьев Енисея. Как написано на стеле его племянника Кюльтегина: "Пересекая снег толщиной в наши копья мы достигли гор, покрытых лесом в Кюгмене (нынешний Танну-Ола), мы одержали победу над киргизами и мы продолжали воевать против их кагана за дальними лесами. Кюльтегин сражался на белом жеребце. Он метко пронзал стре лой человека и протыкал двоих при близкой встрече. Он загнал до смерти своего отменного коня, и ему удалось убить кагана киргизов и поработить его народ".

На западе Мочо на какой-то период привлек под свое начало две группы западных тукю, тулу и нушэпи (699). К этому времени грозное единство тюрков было воссоздано, а великая империя тукю 550 года почти восстановлена. В нижнем течении Или на юге Балхаша тюргешский хан Соко (706-711), сын и преемник Вучуле, попытался, правда, оказать сопротивление, объединить западных тукю против Мочо, но в 711 г. был побежден и убит последним, который стал таким образом сюзереном тюркских народов, начиная от китайской границы вплоть до Трансоксианы.

По поводу этого на стеле Кюльтегина написано: "Каган Тюргешей был родом из моих тюрков, выходцев из моего народа. Так как он не обладал мудростью и проявил неуважение к нам, он был убит…"; И далее: "Мы пошли походом против тюргешей, пересекая лесистые горы Алтуна (Алтая) и перешли верховье Иртыша. Мы одержали победу над тюргешами. Армия кагана тюргешей двинулась на нас, словно огонь и буря, и мы приняли бой. Кюльтегин пошел в бой на сером коне Башгу. Мы убили кагана тюргешей и покорили его народ." Такие же победы были одержаны над карлуками, еще одним тюркским народом Илийского региона". Мы сражались в Каракеле. Кюльтегин на белом коне ринулся в бой… Мы поработили карлуков".

Но Мочо старел. Его жестокость, его тирания обескровливали тюрков. Многие предводители перешли на сторону Китая. Байиркулы верхнего Керулена подняли восстание. Мочо буквально растерзал их на берегах Тулы, но там, при возвращении, пересекая лес, был атакован своими врагами и убит (22 июля 716 г.). Его голова была передана байиркулами китайскому послу, который переправил ее в Чанъан.

 

Кюльтегин и Мокилэн

Смерть Мочо стала причиной больших беспорядков среди тюрков. Его племянник, энергичный Кюльтегин, сын бывшего кагана Кутлуга, совершил настоящую дворцовую революцию. Пользуясь большим авторитетом, который он приобрел, одержав ряд побед (мы видели ту роль, которую он сыграл в качестве наместника своего дяди), Кюльтегин убил Бёгё, сына Мочо, а также прикончил всю его семью, включая всех советников умершего кагана.

В живых остался только Тоньюкук, который был тестем брата Кюльтегина.

Кюльтегин не стал занимать престол. Он посадил на каганский трон своего старшего брата Мокилэна (в китайской транскрипции), которого в надписях Орхона называли Билга каганом, "мудрым правителем", царствовавшим в Монголии с 716 по 734 годы.

Но в связи с кончиной Мочо и последующей семейной драмой, все вассальные орды выступили против династии Орхона. Кюльтегину и Мокилэну пришлось приложить огромные усилия, чтобы навести порядок. На стеле Кошо-Цайдама, воздвигнутой Мокилэ ном в честь Кюльтегина, перечислены кровавые битвы против Девяти Огузов (Токуз Огуз) и союза Девяти Татар (Токуз Татар), без сомнения, первые находились на среднем Керулене, а вторые – в нижнем течении той же реки, против уйгуров и карлуков.

"Народ Токуз Огуз был моим собственным народом. А так как на небе и земле произошли большие изменения, они стали нашими врагами. В течение года мы столкнулись в пяти сражениях. На белом коне Азмана Кюльтегин выступил впереди. Он пронзил шесть воинов, зарубил седьмого. Мы одержали победу, но тюркский народ падал от усталости и был деморализован". И если в разгар этих жестоких боев западные тукю отдали свой сюзеренитет восточным тукю, им удалось сохранить княжество Орхона. О его удовлетворении написано от его имени на стеле Кюльтегина: "Если бы я не действовал так тесно со своим младшим братом Кюльтегином, тюркский народ не существовал бы".

Чтобы залечить раны гражданской войны Мокилэн внял советам старого Тоньюкука, которому исполнилось семьдесят лет. Мокилэн вознамерился восстановить свое правление, напав на Китай. Тоньюкук отговорил его от этого шага. Фактически на трон династии Тан взошел император Сиюаньцзун (713-755). Не обладая лично военными качествами Тайцзуна Великого и не лишая себя удовольствий императорского двора (золотой век, эпоха неподражаемого образа жизни двора в Чанъани), новый "сын неба" явно проявил слабость к славе и был полон желания восстановить китайскую гегемонию в Верхней Азии. Будучи постоянно в курсе внутренней китайской политики, Тоньюкук с очевидностью доказал своему хозяину, что тюрки, ослабленные гражданской войной – катастрофическое уменьшение стад, исхудалые лошади, изголодавшиеся орды совершили бы ошибку, решив напасть, применяя военную силу против династии Тан, находившейся на стадии возрождения. Переходя от крайности к крайности в эпоху династии Тан, Мокилэн хотел бы, чтобы его тюрки успокоились, построили на Орхоне столицу с крепостью на китайский манер, возвели буддийские монастыри и даосистские кельи. Тоньюкук указал ему, что это было бы другой оплошностью. Основным преимуществом тюрков являлась мобильность кочевников, которая позволяла им неожиданно нападать, используя дюбую благоприятную возможность и стать неуловимыми в случае поражения. Китайский летописец передает слова одного из умудренных тюркских воинов: "Тукю малочислены по сравнению с китайцами. Они всегда в поисках воды и пастбищ, увлекаются охотой, не имеют постоянного местожительства и ведут войны. Когда они чувствуют свою силу, то устремляются вперед. Если чувствуют себя слабыми, бегут и ищут убежища. Таким образом, они компенсируют количественное превосходство китайцев, которое не придает силы последним. Если же вы разместите тукю в городе, огражденном крепостной стеной от внешнего мира и если вы однажды проиграете битву китайцам, вы окажетесь их пленником. Что касается Будды и учения Лаоцзы, то их учение сводится к тому, чтобы сделать людей мягкими и покорными; избавьте воинов от учености!"

Точно такие же наставления, – секрет тюркской силы, – Мокилэн оставил для своих потомков на стеле Кошо-Цайдама. Он напоминал в связи с этим какой деморализующий эффект производило на восточных тукю предыдущего века влияние китайских обычаев". Обращение китайского народа, дающего нам без труда столько золота и серебра, много шелка, звучит мягко, а даваемые богатства кажутся чрезмерными. Втираясь в доверие своим мягким обращением и щедрыми дарами, китайцы завлекают тюркский народ. Поддаваясь на эти увещевания, сколько из твоего народа, о тюрки, потеряли жизнь. Покидая мрачный лес, многие обращают взор к югу, говоря: "Я хочу жить в долине". И Мокилэн умоляет тюрков оставаться тюрками: "Если ты пойдешь в эту страну, о, народ тюрков, ты обретешь смерть! Но если ты останешься в лесу Утукена (Хангай и Орхон), где нет ни богатств, ни соблазнов, ты сохранишь вечную империю, о, народ тюрков!… Все, что я тебе хотел сказать, я написал на этом вечном камне."

Тем не менее, следуя советам Тоньюкука, Мокилэн предложил мир Китаю (718). Император Сиюаньцзун отверг это предложение и объявил войну. Басмилы, тюркское племя области Кучена, бывшей Пейтин и кидане Лео-си и Жэхоля, совместно с Китаем должны были захватить тукю с тыла на юго-западе и юго-востоке. Каган Мокилэн почувствовал неладное. Старый Тоньюкук успокоил его, доказывая, что басмилы, китайцы и кидане разделены очень большими расстояниями, чтобы скоординировать свои действия. И в самом деле у Мокилэна хватило времени, чтобы наголову разбить басмилов в Кучене, прежде чем напасть на китайскую границу нынешнего Ганьсу со стороны Канчэу и Лэанчэу (720). Наконец, в 721-722 годах был заключен мир. Между тукю и Китайской империей установились дружественные отношения.

После смерти своего брата Кюльтегина, которому он был обязан троном (умер в 731 г.), Мокилэн поручил установить могильный памятный камень в районе между Кошо-Цайдамом и Кек-чюн-Орхоном, в 60 км к северу от Каракорума. На камне есть надгробная эпитафия, отрывки из которой мы сочли возможным процитировать ранее и которая является эпическим наследием древних тюрков. Император Сиюаньцзун добавил туда китайскую фразу, как свидетельство дружбы двух империй (732).

Эти надписи – самый примечательный и древний памятник тюркской литературы – составлены на основе так называемой "рунической" письменности, которая восходит к арамейскому алфавиту через посредничество древне-согдианского алфавита (Бартольд отмечает, что это произошло несмотря на то, что часть этих рунических надписей имеет независимое происхождение и демонстрирует идеографический характер). Другие тюркские надписи на руническом алфавите были обнаружены в Сибири, в бассейне реки Енисей. Бартольд считает, что первая тюркская письменность берет начало в VII и даже в VI в. новой эры. Она была заменена, как это мы увидим, в VIII в. у тюрков уйгурской письменностью, равным образом, восходящей к северным семитским алфавитам, опять таки через согдийское письмо.

 

Распад империи восточный тукю. Начальный период уйгурской империи

Восточные тукю, благодаря той культуре, о которой свидетельствуют алфавит и орхонские надписи, а также благодаря тому, что каган Мокилэн отличался относительно добрым нравом, казалось были на пороге вхождения в русло великих цивилизаций, когда Мокилэн был отравлен одним из своих министров (734). Его смерть повлекла за собой вереницу беспорядков, которые толкали империю тукю в пропасть. Его сын Юйян (кит. транскрипция), умер вскоре вслед за своим отцом. Юйяна заменил его брат Тангри каган. Еще будучи молодым, он правил при попечительстве вдовствующей Ха-тун Мокилэна, но в 741 г. Тангри каган был убит одним из своих офицеров, выходцем из восточной части, который, по-видимому, провозгласил себя правителем под именем Озмиша кагана. Это был конец империи тукю, так как Озмиш каган оказался в состоянии вражды с тремя восставшими вассальными тюркскими племенами: басмилами, уйгурами, карлуками, которые, по всей видимости, кочевали соответственно: басмилы в пределах нынешнего Кучена, уйгуры – между Кобдо и Селенгой, а карлуки-в самой восточной части озера Балхаш со стороны Имиля. Озмиш каган был убит басмилами в 744 г., которые отправили его голову правителям Чанъаня. Остатки правящего клана восточных тукю укрылись в Китае (743).

Следовало покорить Монголию. Басмилы попытались это сделать, но будучи недостаточно сильными, они потерпели поражение (744). По всей вероятности это удалось сделать уйгурам при помощи карлуков. Уйгурский хан, называемый на китайский манер Кули Пейло, стал каганом в имперской провинции верхнего Орхона под именем правителя Кутлуг Бильга (Ку-ту-лу Пей-киа-кью). Его приход к власти был поддержан династией Тан, а император Сиюаньц-зун присвоил ему титул Хуайжэна. Летописцы эпохи династии Тан свидетельствуют, что он правил от Алтая до Байкала. По одним источникам он скончался на следующий год в 745 г., а по другим источникам – только в 756 г. Но дело, начатое им, пережило его.

Уйгурская империя пришла на смену империи восточных тукю и просуществовала один век (744-840). Впрочем, речь шла о замене одного тюркского народа другим тюркским народом, тесно связанных между собой в господстве над Монголией. Однако, уйгуры, в противоположность тукю, представлявшим нередко опасное соседство для Китая, показали себя вначале преданными соседями, а затем полезными союзниками и, наконец, неплохими, зачастую весьма взыскательными защитниками династии Тан.

Столица уйгурского кагана была расположена в Карабалгасу-не, городе, называвшейся в те времена Орду-Балыком, "городом имперского двора", на верхнем Орхоне неподалеку от бывших резиденций шанью хунну и каганов тукю, около будущего Чингизханидского Каракорума.

 

Апогей власти династии Тан: завоевание Западного Туркестана

Предводитель западных тукю, генерал Ашина Хьен, тюркский кондотьер на службе у Китая, одержал выдающуюся победу в Ток-маке на западе Иссык-Куля в 714 г., которая привела под протекторат Китая племена тулу Джунгарии и тюрков-карлуков Имиля и Тарбагатая. Самое упорное сопротивление оказали тюрки-тюргаши, которые, вероятно, кочевали в регионе дельты р. Или, на юге Балхаша, в Семиречье. Их хан Сулу (717-738) объединился с тибетцами в борьбе против Китая и призвал в союзники новую, неожиданно пришедшую, как поработитель, народность, у ирано-трансоксианских границ – арабов. У нас будет возможность поговорить об этом новом факторе в истории Центральной Азии. Отметим здесь только, что Сулу, ловко используя волнения, связанные с приближением мусульманских легионов, захватил Тарим, страну, которая в 692-694 гг. находилась под протекторатом Китая, осадил город Аксу (717) и в течение нескольких месяцев не давал буквально покоя "Четырем китайским гарнизонам": Карашару, Куче, Кашгару, Хотану и даже если ему не удалось захватить эти города, то Тарим, на северо-западе Иссык-Куля, бывший долгое время передовым бастионом китайцев в Туркестане, оставался в его владении, несмотря на военную кампанию, предпринятую имперским генералом Ашина Хьеном в том регионе (719). Китайские власти, потерявшие надежду удержать эти столь рискованные места, стали искать пути примирения с Сулу, предлагая ему почести и титулы (722). В 726 г. этот закоренелый грабитель продолжал, тем не менее, терзать "Четыре Гарнизона". Наконец, в 736 г. китайский генерал Гао Гаоюнь, правитель Пэйтина, неподалеку от нынешнего Кучэна, нанес ему сокрушительное поражение, а позже Сулу был казнен в 738 г. Бага-тарханом, кюль-чуром чумукуэнов, небольшого тюркского племени, которое, по-видимому, кочевало между страной тюргешей и страной карлуков на юго-востоке Балхаша.

Бага-тархан объединился с китайским генералом Гао Гаоюнем для того, чтобы воспрепятствовыать реставрации тюргешского претендента Тухосьена, сына Сулу (739); но истории этих мелких тюркских ханов, стремившихся восстановить в своих интересах единство западных тукю, являлись всегда одинаковыми; вскоре Бага-тархан разорвал отношения с китайцами и убил китаизированного тюрка Ашина Хьена, которого китайцы послали в качестве вице-правителя страны тюргешей (742). Еще раз последнее слово, между прочим, осталось за Китаем. В 744 г. имперский генерал Фумань Линьча одержал победу и обезглавил Бага-тархана. Эта победа-успех позволила Китаю вновь стать владетелем долины Или и региона Иссык-Куля. В 748 г. китайский генерал Ван Ченкью построил китайский храм в Токмаке в верхнем Чу, на северо-западе Иссык-Куля. В 751 г. другой имперский генерал, знаменитый Гао Сьенчэ сделал подарок императорскому двору династии Тан, выдав им предводителя тюргешей, которого он взял в плен.

В Тариме небольшие княжества Карашара, Кучи, Хотана и Кашгара, оккупированные китайскими войсками ("Четыре Гарнизона"), были преданными вассалами. Отметим, что в 728 г. китайские титулы были присвоены правителю Кашгара (династия Пэй, в кит. транскрипции) и правителю Хотана, названного, в кит. транскрипции, Вэнче Фушё (династия Вэйчё). Эти древние индо-европейские народы Тарима, когда-то воинственные по отношению к китайскому сюзеренитету, кажется, в тот период, быст-ро стали союзниками, так как китайский протекторат служил защитой от двойного нашествия арабов и тибетцев.

 

Соперничество Китая и арабов на западе от Памира

Прошло примерно сто лет, как сасанидская империя пала под ударами арабов. В двух сражениях в Кадиссии (637) и Нехавенде (642), мощная сасанидская монархия была низложена, а Западный Иран был оккупирован. В 651 г. Герат заняли арабы, а Йездегирд III, последний из сасанидов, умер в Мерве; в 652 г. арабы дошли до самого Балха. Довольные завоеванием всей бывшей сасанидской империи, включая Хорасан, арабы, на тот момент не стали продвигаться дальше. Они возобновили свои походы в начале VIII в. под началом Кутайба ибн Муслима, наместника Хорасана, от имени Омейядского халифата с 705 по 715 г.

Начиная с 705 г., Кутайба пошел на Туркестан, бывшую Бактрию, которая принадлежала тогда династии тегинов буддийских тюрков, основанной младшей ветвью древней императорской семьи западных тукю, династией, которая, по свидетельству Сюаньцзана, имела свою резиденцию около Кундуза. Кутайба воспользовался местными дрязгами, чтобы войти в Хорезм и Согдиану. В течение 706-709 гг. он воевал против ирано-тюркского княжества Бухары и закончил тем, что в 709 г. сделал эту страну своим вассалом. Он возвел на трон Бухары наследника императорского дома Тугчада, который правил с 710 по 739 г., и был вначале верным союзником арабов, приняв, по крайней мере, создавая видимость принятия мусульманской религии.

В Самарканде местный тархан добился в 709 г. от Кутайба мира, уплатив подать и передав заложников, но затем был низложен своими же соплеменниками, приведенными в негодование его изменой, а на его место был поставлен Икчед Гурек. Кутайба, предпринимавший неоднократные попытки завоевать Самарканд, вынудил Гурека капитулировать, несмотря на выступление тюрков в Ташкенте, и ферганцев, над которыми он одержал победу (712).

Жители Бухары в 707 г. и жители Самарканда в 712 г. попросили помощи у могучего кагана восточных тукю-Мочо, бывшего в то время, как это мы знаем, повелителем всей Монголии. Дважды Мочо присылал в подмогу согдийцам армии под руководством одного из своих племянников, вероятно, знаменитого Кюльтегина. Кажется в 707 г. Кутайба одержал победу и изгнал племянника кагана в битве между Бухарой и Мервом. В 712 г. тукю заняли на какое-то время всю Согдиану, где в руках арабов оставался только город Самарканд, но в конце концов Кутайба вынудил их отступить (713). Как победитель, Кутайба поставил Гурека вассальным правителем Самарканда, но в город были введены арабские войска. Как только он расправился с тукю в 712-713 гг., он направил карательные отряды против Ташкента, двинулся сам в Фергану в направлении Ходжента. В 714 г. он был уже в Ташкенте. В 715 г. он предпринял второй поход в Фергану, когда междоусобные войны халифата спровоцировали его убийство своими собственными солдатами (по сведениям Табарди, Кутайба дошел якобы до Кашгара, что представляется весьма сомнительным).

Смерть Кутайбы, единственного арабского полководца той эпохи, который явно хотел захватить Центральную Азию, и гражданские войны, которые ослабили халифат в период правления последних Омейядов, явились своего рода передышкой для согдийцев. В то же время восстановление китайского могущества в Монголии, на Или, и в Тариме, осуществленное императором Сюаньцзуном, позволило им надеяться на оказание помощи с этой стороны. С 712 г. правитель Ферганы, изгнанный арабами, скрылся в Куче, откуда он умолял китайцев прийти к нему на помощь, чтобы вернуть себе власть. В 715 г., вероятно после смерти Кутайбы, китайский генерал Чан Сиюцан восстановил его на троне, изгнав из Ферганы правителя, назначенного арабами. Правитель Бухары – Тугчада, несмотря на то, что арабы признали его власть, в 718-719 годах стал вассалом Китая, обратился за содействием к военному вмешательству китайцев и в этих целях послал своего брата Арслана (пер. с тюркского – лев) к императору Сюаньцзуну. Правитель Самарканда – Гурек (710-739), несмотря на то, что он сам признал суверенитет арабов, неоднократно обращался к китайцам об оказании помощи в борьбе против хозяев (719, 731). Далее к югу тюркский правитель или ябгу Тохаристана (Кундуз и Балх) также просил Китай об оказании помощи в борьбе против арабов (719, 727).

Несмотря на стремление к территориальной экспансии императора Сюаньцзуна, Китай не решался, однако, послать экспедиционный корпус в Согдиану или в Бактрию и вступить в открытое столкновение с Омейядским халифатом. Прямого противостояния между халифатом и императором Чанъаня, о чем мечтали тюрко-иранцы Самарканда, Бухары и Кундуза, как единственного средства избежать мусульманского вторжения, не произошло (по крайней мере, до 751 г.). Император Сюаньцзан довольствовался тем, что поддерживал сопротивление согдийцев и тохар цев, отсылая им почетные грамоты и дипломы. Достоверно, что один из тюркских предводи-телей-тюргеш Сулу (717-738), о котором мы уже говорили, который был в близких отношениях с Китаем (он правил в Или), оказывал поддержку местному населению, восставшему против господства мусульман. Благодаря подобной поддержке или содействию, в 728 г. вспыхнуло всеобщее восстание против арабского господства и в течение целых 12 месяцев (728-729) население Бухары продолжало восстание с помощью тюрков, в данном случае, тюргешей). Начиная с 730-731 гг., Гурек, правитель Самарканда, также поднял восстание, опираясь на тюргешей. Самарканд окончательно был отвоеван арабами у восставших и помогавших им тюргешей только в 737-738 гг.

 

Китайцы на Памире (747-750)

В итоге, император Сиюаньцзун, не разворачивая дальнейших военных действий, оставил Самарканд и Бухару на милость арабам. Это объяснялось тем, что китайцы столкнулись у себя рядом, в Ганьсу и Тариме с непосредственным противником: тибетцами или туфанами.

Тибетцы, проигравшие сражение китайскому генералу Тан Сиюну, запросили мира (702), но вскоре война вновь запылала. В 738 г.

Китай одержал над ними крупную победу на западе Кукунора, а в 746 г. китайский генерал Ван Цундзу еще раз нанес им поражение в том же регионе. Ставкой в соперничестве на этот раз была крепость Шэпучан, около Синина, на границе с Ганьсу, крепость, которая была отобрана у тибетцев генералом Ли Юи, позднее перешедшая в их руки, и снова отбитая в 749 г. китайским генералом Кю Шуханом. В другой части Тибета, тибетцы угрожали небольшим памирским княжествам Гилгит (по-кит. – малый Пулу), Балтистан (по-кит. – большой Пулу) и Вахане (по-кит. – Хуми), где проходила дорога от китайских владений Тарима до Индии. Таким образом, Китай династии Тан, имевший связи с индусским миром по линии торговли и буддийского паломничества, уделял в основном внимание беспрепятственному походу через эти горные памирские долины. В борьбе против тибетских отрядов, правители Кашмира-Чандрапида (умер в 733 г.) и Мухтапида (733-769), были верными союзниками китайского императорского двора, который посылал им грамоты на инвеституру (720, 733). То же самое происходило с буддийской тюркской династией Шахи, которая господствовала в долине Кабула в Капиче (Капинь на кит. диалекте эпохи Тан) (грамоты на инвеституру, выданные китайцами в 705, 720, 745).

Когда тибетцы установили сюзеренитет над Гилгитом, китайский генерал Као Шен-цзе, вице-правитель Кучи, пересек Памир в 747 г., спустился в Гилгит, пройдя перевал Барогхил и взял в плен вассального правителя тибетцев (747). В 749 г. ябгу Тохаристана, т.е. буддийский тюркский правитель Кундуза, называемого китайцами Ше-ли-ман-киа-ло (на санскрите – Шри Мангала), обратился за помощью к империи в борьбе против незначительного горного принца, союзника тибетцев, который контролировал дороги между Гилгитом и Кашмиром. Као Шен-цзе вновь пересек Памир с китайским экспедиционным корпусом и еще раз прогнал тибетских партизан (750).

Два военных похода Као Шен-цзе на запад Памира явились апогеем китайской экспансии в Центральной Азии эпохи династии Тан. В то время Китай владел всем бассейном Тарима, Или и Иссык-Куля и был сюзереном Ташкента; Китай доминировал над памирскими долинами, был покровителем в Тохаристане, Кабуле и Кашмире. В своей резиденции в Куче Као Шен-цзе имел статус китайского вице-правителя Центральной Азии.

Неожиданно все рухнуло из-за того же Као Шен-цзе, который завел так далеко китайскую армию.

 

Конец владычества династии Тан в Верхней Азии (751)

Тюркский правитель или тудун Ташкента, которого по-китайски звали Кьюпише неоднократно склонял голову перед Китаем (743, 747, 749). Однако в 750 г. Као Сьенчэ, в то время «покровитель», т.е. губернатор или имперский комиссар Кучи, сделал ему упрек за то, что тот не выполнил своей миссии по охране подступов к Китаю. Као Сьенчэ отправился в Ташкент, отрубил голову тудуну и присвоил его богатства. Подобный акт насилия спровоцировал восстание в западной части этого региона. Сын казненного тудуна обратился за помощью к тюркам-карлукам, которые проживали в Тарбагатае и на Урунгу, начиная от восточной окраины озера Балхаш до Иртыша, а также попросил поддержки у арабских гарнизонов в Согдиане. Арабский генерал Зиад ибн Салих, который, кстати, усмирил последний бунт в Бухаре, прибыл с юга, тогда как карлуки пришли с севера. В июле 751 г. Као Сьенчэ был разгромлен на берегах Таласа, неподалеку от нынешнего Аулие-Ата совместными коалиционными силами. По сложившейся традиции Зиад ибн Салих привел в Самарканд тысячи плененных китайцев. По замечанию Бартольда, эта историческая победа решила судьбу Центральной Азии. Вместо того, чтобы стать китайской, к чему кажется вели все происходившие события, Центральная Азия стала мусульманской. Что касается карлуков, то в результате победы они расширили свои владения по всему региону Или на юге Балхаша, и севере Иссык-Куля. Бывшие правительственные резиденции западных тукю перешли в их распоряжение, их предводитель принял титул ябгу, несомненно довольствуясь этим, чтобы не раздражать кагана уйгуров.

Вполне возможно, что поражение китайцев в Таласе можно было как то преодолеть, но это стало невозможным по причине восстаний, внутренних распрей и потрясений, которые характеризовали Китай в период конца правления Сиюаньцзуна. Китай, охваченный восьмилетней гражданской войной (755-763), разом потерял империю Верхней Азии.

 

Уйгурская тюркская империя

Во главе восстания, которое едва не погубило династию Тан, стоял предводитель, кондотьер из киданей, т.е. монгол на службе у Китая по имени Ань Лушань. Этот наемник, одну за другой, овладел двумя китайскими столицами: Лояном и Чанъаном, тогда как император Сиюаньцзун сбежал в Сычуань. Сын Сиюаньцзуна, император Сутцзан (756-762), предпринял попытку вернуть под господство Китая утерянные государства. Он обратился к тюркам-уйгурам, господствовавшим тогда в Монголии.

Мы знаем, что в 744 г. уйгурские тюрки сменили восточных тукю в монгольской империи. Уйгурский каган, прозванный китайцами Моюнчо или Коло каган (745-759), принял просьбу императора Сутцзана. В знак благодарности ему предложили в жены китайскую инфанту. Уйгурская армия, пришедшая из Монголии, объединила усилия с войсками императора Китая и помогла в значительной степени отобрать у восставших город Лоян (757). Император Сутцзан отблагодарил уйгурских правителей почестями и титулами и пообещал до их ухода ежегодно выдавать им 20 000 кусков шелка. Но тем не менее, гражданская война в Китае так и не завершилась. Другие восстания создавали новую угрозу династии Тан. Преемник Моюнчо, новый уйгурский каган, называемый китайцами Тэнгли Мэую (759-780), обманутый посланниками восставших, планировал вначале воспользоваться замешательством династии Тан. Он даже выступил со своей армией в направлении Китая, с намерением соединиться с восставшими, но на пути ловкому китайскому дипломату удалось убедить его изменить мнение и он вновь заключил союз с империей Китая и для нее же он вырвал Лоян у восставших (20 ноября 762 г.). Он, впрочем, вполне намеренно разграбил город. Если, без всякого сомнения, он и спас династию Тан, он становился весьма не удобным покровителем и достаточно опасным союзником. Наконец, в марте 763 г. он отправился обратно в Монголию.

Длительное пребывание уйгурского кагана в Лояне имело важные последствия с духовной точки зрения. Он познакомился там с манихейскими миссионерами, несомненно согдианского происхождения, которых он забрал с собой в Монголию и которым удалось обратить его в манихейскую веру. Эта древняя персидская религия, появившаяся из любопытного маздеистско-христианского синкретизма, который преследовался арабами в Ираке и Иране, получила неожиданно подарок судьбы: обратить в свою веру уйгурскую империю, находившуюся в зените своего могущества, хозяина Монголии, союзника Китая. Манихейство стало даже государственной религией уйгуров. Имя этого же самого кагана в 759-780 гг. в надписи Карабалгасуна звучало как «излучение Мани», захаг и Мани. Высшее должностное манихейское лицо – муче (кит. транскрипция титула можак по-согдийски и можэ на пехлеви) стало в стране уйгуров главой новой государственной церкви.

Политическое влияние манихейского духовенства стало быстро возрастать. Китайский текст той эпохи династии Тан гласит, что «уйгуры постоянно советуются с манихейцами по государственным вопросам».

Уйгурская империя стала господствующей силой Верхней Азии при последующих каганах. Альп Кутлуг, которого китайцы называют Хо Кутулу (780-789), просил в жены китайскую инфанту и получил согласие. Императорский двор Тан ни в чем не мог отказывать тюркам, враждебность которых могла разрушить империю, союз с ними оказался спасительным и они были на равных с Китаем – новое явление отношений между китайцами и варварами.

Надписи Карабалгасуна дают далее целый перечень других каганов, называемых теми же тюркскими именами: Тангрида болмиш кюлуг бильга (789-790), Тангрида болмиш альп кутлуг улуг бильга (795-805). Тангри билга (805-808), Ай тангрида кут болмиш альп билга (808-821). При этом последнем кагане «небесном», и в его честь были выгравированы около Карабалгасуна на левом берегу Орхона, известные предложения на трех языках: китайском, тюркском и согдийском, из которых мы почерпнули эти сведения. Он также попросил руки китайской инфанты. Однако, позже она вышла замуж только за сына и преемника Кюн тангрида улуг болмиш коч-луг билге чонгте, правившего с 821 по 824 гг.

Учение манихеизма, вместе с тем, что оно содержало христианские и маздеистские философские элементы, а также иранского искусства, было направлено на то, чтобы приобщить уйгуров к цивилизации. Надписи Карабалгасуна говорят, что «эта страна с варварскими обычаями и наполненная запахом крови превратилась в страну, где употребляют в пищу овощи, страна, где было распространено убийство, стала страной, где начали поощрять за добрые дела». Неоднократно (770, 771, 807) уйгурские посольства были при династии Тан покровителями манихеиских общин, которые существовали в Китае или намеревались там обосноваться. С 768 г. каган добился от детей Поднебесной декрета, разрешающего пользоваться манихейским учением в Китае; для уйгуров были сооружены манихейские храмы (771) в Кингчэй Хубея, в Иангчэу Канси, в Шаохинге Чекианга и в Нанчанге Канон. Уйгурское посольство в 807 г. попросило разрешения построить новые манихейские храмы в Лояне и Тайюане.

Турфан, который входил во владения уйгуров, также насчитывал процветающие манихейские сообщества, как об этом свидетельствуют фрески и миниатюры, связанные с этим верованием, найденные, в частности в Идикут-шахри, экспедицией Фон Ле Кока. Небезынтересно видеть на миниатюрах рядом с уйгурскими донаторами, портреты манихеиских священников в белых одеяниях, к тому же здесь мы видим первые известные персидские миниатюры. Именно из Персии манихейские миссионеры доставили в то же время, что и религию, технику живописи, которую они рассматривали, и небеспричинно, как превосходное пропагандистское средство. Уйгурские донаторы также фигурируют на некоторых буддийских фресках турфанской группы памятников, в частности, Муртук-Безаклика. Разодетые в величавые церемониальные костюмы, с великолепными дворцовыми одеяниями, с митрой или тиарой на голове, с дамами, предлагающими цветы, их прислугой и музыкантами, они являются свидетельством богатства и великолепия уйгурской культуры. Чуть далее на этих же буддийских фресках видны другие донаторы с бородами, тюркоиранского типа, наподобие нынешних кашгарцев, с плоскими головными уборами, в сопровождении верблюдов и мулов, они подобны буддийским магам-правителям и представляют перед нами согдийские караваны, с помощью которых уйгурская империя вошла в контакт с религиями Ирана. Наконец, в уйгурском Турфа-не имеются еще несколько прелестных фресок несторианцев. Но только после 840 г., особенно в следующую эпоху во второй половине IX в. начале X в., уйгуры, изгнанные из Монголии, в большинстве своем, нашедшие убежище в Турфане, создали новое княжество, где уйгурское турфанское искусство стало развиваться, особенно в Муртук-Безаклике. Самые прекрасные уйгурские донаторы региона относятся фактически к этому вторичному периоду.

В то же время, заимствовав у Ирана или Внешнего Ирана их манихейскую религию, уйгуры переняли также в том же регионе, отчасти в Трансоксиане, согдийский алфавит, восходящий к древнесирийскому языку и сами создали на этой основе особую уйгурскую письменность, которая предназначалась в том же IX в. для замены древнего тюркского алфавита (тукю) Орхона. С помощью этой новой письменности они создали национальную литературу, первую в истории тюркских литератур, на которую они переводили с иранского языка многочисленные манихейские тексты, осуществляли переводы с санскрита, кучанского и китайского языков многие буддийские тексты. Уйгуры, таким образом, значительно опередили другие тюркомонгольские народы, учителями которых они оставались до эпохи Чингиз-хана.

Но, несомненно, развивая свою цивилизацию, уйгуры ослабевали в военном отношении. В 840 г. их столица – Карабалгасун была взята, их каган был убит, а империя сломлена тюрками, еще оставшимися в диком состоянии, кыргызами верховьев Енисея (между Минусинском и озером Коссо-голь).

Китайцы, которые в течение целого столетия трепетали перед этими очень грозными союзниками, воспользовались их слабостью, чтобы избавиться от их протеже – манихейцев, методично преследуя их (843).

Кыргызы заняли место уйгуров в «имперской Монголии» на верхнем Орхоне, возле нынешнего Карабалгасуна и Каракорума. Но эти сибирские племена подтолкнули Монголию к варварству. Кыргызы оставались властителями страны до 920 г., периода, когда они были побеждены монгольским народом – киданями и отброшены к степям Енисея.

Что касается уйгуров, потерявших империю Монголии, они заняли оазисы севера Тарима, в Кара-ходже или Кочо, древнем Турфане, в Кученге, в Бешбалыке, перешедшем к тюркам, в Карашаре и Куче (843).

Другая уйгурская группа, известная под именем Сары-уйгуры, осела в 860 или 866 гг. в западном Ганьсу, около Канчэу.

Уйгурское княжество Канчэу просуществовало до 1028 г., времени, когда оно было завоевано тангутами (расцвет буддизма в Дунхуане в X в. доказывает нам, что эта уйгурская группа довольно быстро распростилась с манихейством в пользу местного буддизма).

Уйгурское княжество Бешбалык – Куча развивалось до самого расцвета эпохи Чингиз-хана, до XIII в. И тогда на основе древней «тохарской» культуры, точнее, кучанской, т.е. индо-европейской, с которой они пересеклись, уйгуры развили совместно с кучанской культурой, интересную манихейскую, несторианскую и буддистскую цивилизацию. Но и там манихейство быстро потеряло свои позиции. В чингизидскую эпоху уйгуры Бешбалыка – Кучи были то буддистами, то несторианцами.

Вполне возможно, что заселение уйгурами Турфана и Кучи повлекло за собой тюркизацию этих древних индо-европейских земель, что происходило поэтапно, так как смешение уйгуров с местным населением могло привести к созданию на некоторое время двуязычного населения. Вот на что указывают мусульманские источники, в которых говорится, что наряду с их тюркским говором жители Уйгурии долгое время владели другим языком, на котором они общались между собой.

Во всяком случае уйгуры извлекли пользу из литературного наследия богатства "Тохарского" мира, который они продолжили, а уйгурская литература как ксилографическая, так и письменная, обнаруженная английской, немецкой и французской экспедициями в нынешнем Синьцзяне, свидетельствует, что страна, впитывая все тюркское, сохраняла свое активное интеллектуальное прошлое. Уйгуры заслужили таким образом стать «профессорами цивилизации» тюрко-монгольских государств от Алтая до Орхона, как найманов XII в., так и чингизханидов XIII в., которым они направили специалистов писарей, предоставили «канцелярии» и свою письменность.

 

Тюрки Шато

Китайская династия Тан, которая была свергнута в 907 г., чуть было не исчезла в 880 г. из-за народного бунта, наподобие Жакерии (крестьянское восстание во Франции в 1358 г.), под началом некоего Хуан Чао. Имперская столица Чанъан, так же как крупный город Лоян, оказались в руках этого бунтаря и императорский двор обратился к новой тюркской орде – чолей, в китайской транскрипции – чую, в переводе с китайского шато «люди песчан-ной пустыни».

Бартольд считал, что чолы, чую или шато восходили к группе племен Токуз Огуз, часть из которых по крайней мере кочевала с X по XII в. на севере Аральского моря.

В действительности шато были отделены от основной группы западных тукю, чтобы поселиться с VII в. на востоке озера Баркуль. В 712 г. тибетские отряды опустошили район Баркуля, шатои переместились недалеко на запад в направлении Кученга. В 808 г. вновь изгнанные с насиженных мест тибетскими вторжениями, они обратились за помощью к Китаю. Императорский двор династии Тан определил их союзниками на северо-востоке Ланьчжоу (около Нинся) на севере Ордоса.

Шато осели в Ордосе, не покидая тех мест до 878 г. В этот год, благодаря гражданской войне, приводившей в отчаяние Китай, один из предводителей Ли Коюн закрепился у границы империи Тан на севере Шаньси, откуда он имел возможность вмешаться в дела китайской анархии. И в самом деле, когда ужасный бунт под началом Хуан Чао отнял столицу Чанъан у династии Тан, они обратились к Ли Коюну. Молодой военачальник (ему было только 28 лет) описан китайскими историками как смелый и верный воин. Вероятно, он серьезно воспринял свою роль спасителя империи и его лояльность оправдалась. Он изгнал восставших из Чанъана (883) и в знак благодарности был назначен министром имперского правительства, которое он спас. Самым важным для него может было то, что он получил одновременно под свое командование правительство Тайюаня, то есть нынешнего Шаньси. Было такое впечатление, что этот китаизированный тюрк мог заменить умирающую династию Тан и взойти на императорский трон Китая. Но, кажется, его лояльность помешала ему в этом. Таковым оказался бывший главарь бандитов, вступивший своевременно в союз с империей Чу Вэн, который опередил его, сверг последнего представителя династии Тан и провозгласил себя императором, как основатель династии Хэу – Лян (907). Однако, Ли Коюн оставался правителем Шаньси, а после смерти (908) его сын – Ли Тзюнхью (умер в 926 г.) правил там с титулом правителя Цзина со столицей Тайюань. В 923 г. Ли Тзюнхью удалось свергнуть династию Хэу-Лян и стать императором Китая (со столицей Лоян) и основателем эфемерной династии Хэу Тан, которой правил только тринадцать лет (923-936). В 936 г. был свергнут последний Хэу-Тан, благодаря орде киданей, генералом Шэ Кинтаном, то же из тюрков-шатоев, который провозгласил себя императором Китая, как основатель династии Хэу Тан со столицей в Кай-фыне (Пьен). Но эта императорская власть оказалась еще более эфемерной, чем предыдущая и властвовала всего десять лет (936-946). В 946 г. эти бывшие тюрки целиком и полностью китаизированные, были свергнуты истинными варварами, киданями монгольского происхождения, о которох мы и поговорим.

 

Кидане

Кидане (в кит. транскрипции) или хитаи (в арабо-персидской транскрипции) или китаты (по-монгольски) приводятся в китайских летописях с 405-406 годов, времени, когда они расселились на западе Лэаохо, между этой рекой и ее притоком Шарамурэном, находящемся в нынешнем Жехоле. Они относились к монгольской семье, их языком был «монгольский диалект, в сильной степени палатализованный от контактов с тунгусскими говорами». Начиная с 696 г. через переход Шанхайгуана, они атаковали Хубей со стороны Юонгпинга и даже вплоть до пекинской равнины, но имперский двор Тан (императрица By Хэу, которая правила в то время) спровоцировал нападение на них со стороны восточных тукю. Мочо, который тогда находился на вершине своего могущества, напал на них врасплох и нанес им такое поражение, от которого их экспансия была прервана на целых три столетия (697). Война за приграничные территории между киданями и китайцами в 734-735 годах не изменила ситуацию. В 751 г. кидане разгромили на северо-востоке Пинглу (около сегодняшнего Пингтзюаня) захватническую китайскую армию, которой, отметим это, командовал офицер их расы, широко известный Ань Лушань, поступивший на службу Китаю и ставший фаворитом императора династии Тан – Сиюаньцзуна. Это все тот же Ань Лушань, который попытался в дальнейшем свергнуть Сиюаньцзуна, чтобы стать императором (755).

Кидане занимали по-прежнему бассейн северо-запада Лэаохо и территории ее притока Шарамурена, когда в начале X в. их сумел мобилизовать энергичный предводитель по имени (в кит. транскрипции) Юэлью (название его клана) Апаоки (умер в 926 г.), которому удалось сохранить достоинство своего собственного клана Юэлью. По сведениям летописцев Апаоки принялся без энтузиазма китаизировать свою орду, которой его преемник дал в 947 г. династийное имя Лао, под именем которого кидане в самом деле известны в истории Китая. В 924 г. он проник в Монголию, дошел до верхнего Орхона, вошел в Карабалгасун, изгнал оттуда тюркских кыргызов, которые занимали этот регион с 840 г. и оттеснил их к Верхнему Енисею и степям западной части. Любопытно отметить, что он предложил тогда тюркским уйгурам западного Ганьсу передать им во владение страну Орхона, которой тогдашние уйгурские каганы владели с 743 по 840 гг., но уйгуры, перейдя на оседлый образ жизни, отказались от этой перспективы вернуться к жизни кочевников. С восточной стороны Апаоки (умер во время похода) разгромил в 926 г. тунгусо-корейское государство Похай, которое включало также Северную Корею (на севере, 40 градусов долготы) и Маньчжурию на востоке Лаотонга (начиная с Харбина и Владивостока до Порт-Артура). Тунгусы джурджиты маньчжурского северо-востока в лесах Уссури, сами стали вассалами киданей.

Чтобы захватить Хубей, Апаоки попытался также воспользоваться гражданскими войнами, которые терзали Китай, но он был отброшен в Вангту на юге Паотинга высокопоставленным военачальником Ли Тэюнхью, основателем китайской династии Хэу Тан (922).

После смерти Апаоки (926), его вдова, женщина с железной энергией, как это бывало обычно с вдовами тюрко-монгольских правителей (как позже мать Чингиз-хана), сумела из всех своих сыновей выбрать ханом своего любимого второго сына. «Она собрала элиту своей нации (курултай Чингизханидских монголов), посадила на лошадь своего старшего сына Туюи и второго сына Текуанга (китайская транскрипция), затем обратилась к знати, которая заранее была информирована: «Я люблю одинаково моих двоих сыновей, которые перед вами, но я не могу принять решение. Схватите уздечку той лошади, на которой сидит тот, который кажется вам достойным!» Разумеется, знатные люди схватились за уздечку лошади, на которой сидел Текуанг и он стал ханом (927-947). В начале мать управляла совместно со средним сыном, но она, впрочем, делала это на свой лад. Каждый раз, когда кто-то из предводителей не нравился ей, она отсылала его «поделиться новостями с ее незабвенным супругом». Часовые, стоящие у могилы Апаоки, лишали жизни посланника. Однажды один высокопоставленный сановник Чао Сэювен, получив от нее поручение пойти к могиле, заявил, что эту честь должна прежде всего осуществить сама вдова умершего. Хатун заметила, что, к сожалению, ее жизнь была необходима орде; тем не менее, она, как искушенный игрок, отсекла себе палец руки, который погребла в семейном склепе.

Существует отличительный пережиток в обычаях семейных захоронений после кончины правителя, бессмертная традиция степей как у скифов, так и у гуннов и монголов. Несмотря на эти дикие нравы, хатун, не колеблясь, поверила китайскому министру Хан Юэнхуэю, который начал внедрять в среде киданей цивильные традиции.

Новый хан киданей – Юэлью Текуан получил вскоре возможность вмешаться в дела китайцев. В 936 г. он принял под свою опеку имперского генерала Шэ Кингтана, восставшего против династии Хэу Танг, спустился в Хубей через переход в Купэйкэуе во главе пятидесятитысячной армии, помог Шэ Кингтану одержать победу над императорскими войсками и взойти на трон Китая, как основатель династии Хэуцин.

Став императором Китая благодаря киданям, Шэ Кингтан, уступил им в знак признательности север Хубея, включая Иэучэу или Иэнчэу, нынешний Татонг (936). Таким образом, варвары оказались внутри территории за Великой Стеной, в северных подступах, откуда они отныне могли контролировать всю китайскую политику. Предательство Шэ Кингтана пробила первую брешь в единстве древней империи, которая расширилась позднее и, благодаря которой ордам удалось завоевать Северный Китай в XII в. и весь Китай в XIII вв. Пекин, оказавшийся в руках Текуанга, перешел от киданей к джурджитам, от последних к Чингизханидам и оставался вотчиной кочевников с 936 по 1368 г. В 938 г. Текуанг устроил там свою южную резиденцию (по кит. – нанкин) - северная резиденция находилась в Линхуанге в Шарамурене в Маньчжурии, а восточная ставка находилась в Лэаоюанге.

Шэ Кингтан, ставший императором при поддержке киданей до самой смерти (942) оставался их раболепным сторонником, но его племянник и преемник Шэ Чонгкуэй (943-946) вознамерился освободиться от такой опеки. Это была недопустимая оплошность. Кидане разгромили его войска в верховьях Хуанхэ, переправились через Желтую Реку и неожиданно оказались у стен Кайфына (тогдашний Талэанг), имперской столицы, куда их хан Текуанг вошел в первый день нового 947 г.

Хан киданей, несомненно, мечтал провозгласить себя императором Китая. И действительно, он примерил китайские одеяния в завоеванном им Кайфыне. Но за его спиной китайское население устраивало бунты, уничтожало (особенно в Чангте) одиночных киданьских военнослужащих. Текуанг направил своих воинов для уничтожения жителей Чангте, затем перед угрозой всеобщего восстания, направился по дороге в Жехоль, забрав с собой плененных сановников китайского императорского двора. Прибыв в верховья Чэнтинга, он скончался, и эта смерть, в такой решающий момент, посеяв панику среди киданей, без сомнения лишила его возможности завоевать Китай (947).

Во время отступления киданей, китайский генерал Лю Чэйюан, командовавший в Шаньси, имевший, впрочем, тюркское происхождение шато, был провозглашен своей армией императором Китая (февраль 947). Горячо поддержанный китайским обществом, он взошел на императорский трон в Кайфыне в апреле того же года, как основатель династии Хэу Хань.

Кидане, из которых у Текуанга были преемники Юлю Юан (947-951) и Юлю Кин (951-968), могли бы, таким образом, потерять возможность влиять на события в Китае, если бы она, эта возможность, не была им возвращена самими китайцами. В 951 г. имперская семья Хэухань, изгнанная с трона новой династией Хэучэу, нашла приют в Центральном Шаньси, где она основала новое местное княжество, названное Пэй Хань, которое просуществовало с 951 по 979 г. со столицей Тайюанем. Разразилась нескончаемая война, с одной стороны, с имперской династией, царствовавшей в Кайфыне – в начале Хэучэу (951-960), затем – Сун (960), с другой – правителями Пэй Хань Центррального Шаньси, господствовавшими в Тайюане. Пэйханы оказались под покровительством киданей по причине ненависти к тем, кто лишил их трона и для того, чтобы защитить свое небольшое княжество Шаньси. Разумеется, что кидане не приминули возобновить политическую игру и их войска спешили тогда на помощь Пэй Ханам каждый раз, когда империя пыталась вернуть Тайюань.

Такое положение дел продолжалось до тех пор, пока видная национальная династия Сун не поднялась на трон (960) и, начиная с 975 г. не стала заниматься объединением китайских княжеств, за исключением, конечно, княжества Пэй Хань в Тайюане.

Основатель династии Сун, великий император Тайсэу (его подлинное имя Чао Куангюн), пытался захватить Тайюань в 968 г.; тогда ему помешали кидане, поспешившие по традиции приходить на помощь. Второй император династии Сун – Тайцзун был более удачлив. В 979 г. вопреки интервенции киданей, ему удалось заставить сдаться Тайюань и аннексировать княжество Пэй Хань в Шаньси. Тогда он принял решение отобрать у киданей территории, которые те занимали с 936 года на юге от Великой Стены: Татонг и Пекин. Но Юэлию Хиэн (968-982), царствовавший в тот период кидань-ский правитель и его военачальники, оказали этой попытке вновь завоевать Китай мощное сопротивление, на котором и закончилось бесславно эта затея. Китайский монарх дошел до Пекина (который в то время назывался Юэучэу или Юэнкином), который он взял в осаду, но потерпел поражение от киданьского генерала Юэлию Хиэуко возле реки Каолиньхо на северо-западе Пекина и вынужден был срочно ретироваться до Чочэу, по дороге из Пекина в Паотинг (979). Кидане, в свою очередь, намеревались захватить китайскую часть Ху-бея, но их генерал Юэлию Хиэуко потерпел поражение у Чэнгтинга.

В 986 г. император Тайцзун вновь совершил попытку продолжить начатое дело. Киданьский хан Юэлию Хиэн умер, а его сменил двенадцатилетний ребенок Юэлию Лонг Сию (983-1031) под регенством вдовствующей императрицы Сиаочэ. Случай, казалось, был более чем подходящим. Китайская армия под командованием генералов Чао Пиня, Пан Мэя и Ян Юэ, разделилась на несколько колонн, которые двинулись, одни в направлении Татонга, другие в направлении Пекина. Первым успешно удалось захватить регион Татонга, а вторым – не повезло: они не. смог ли перейти Чочэу и в итоге потерпели поражение от генерала киданей – Юэлию Хиэуко в Кикэукуане на юго-востоке Чочэу возле Юичэу и были оттеснены до реки Киюмахо на полпути между Пекином и Паотингом.

Кикоу находится в 30 ли на юго-западе от Чоучоу. В конце правления династии Тан, там было установлено препятствие (куан). По сведениям летописца Ху Сан-шена, препятствие располагалось на севере р. Кю-ма, которая имеет истоки в регионе северо-запада от Силиня и протекает южнее Ю-чеу» (записи Ротура).

Остатки китайских войск бежали на юг. Юэлию Хиэуко настиг их, по словам Тонкиэнкамгму, при переходе Шахо, вероятно, реки, носящей это имя, которая пересекает Синлохьене на севере Чэнгтин-га и Хокиэнфуя. Он сбросил китайцев в реку, где многие их них потонули. Кидане овладели Шэнчэуом (около Чэнгтинга) Течеу и Шуэнте, но к великой радости для Китая, они не развили своего преимущества, чтобы продвинуться дальше на юг (986). Только в 989 г. китайцы собрались с силами и одержали над ними победу около Паотингфу.

Трудности для Китая стали еще многочисленней из-за тангутов.

Народность тибетской расы, тангуты основали в начале XI в. в Ордосе и Алашане новое государство – княжество Си-ся, ставшее источником постоянных угроз для китайской провинции Шэньси. Основатель этого государства – Чао Паоки, которого звали также Ли Кизьеном (умер в 1003 г.), был признан правителем Си-ся в 990 г. киданями, которые являлись сюзеренами всех орд Восточного Гоби. В 1001 г. он отнял у Китая важный участок Лингчэу или Лингву около Нинся. Неподалеку от тех мест в Халашаре правители Сися основали свою столицу. Империи династии Сун одновременно угрожали кидане на северо-востоке и си-ся на северо-западе.

В период правления третьего императора династии Сун – Чэнц-зуна, киданьский правитель – Юэлию Лонгсью совершил набег в 1004 г. на юг Хубея, в результате чего он захватил Паочэу (нынешний Паотинг), Кичэу (Таминг), даже Тетзинг, нынешний Тзингфонгь-хьен, напротив Кайфына, китайской столицы, от которой его отделяло течение Желтой Реки (русло по карте 1000 г., изменившееся в 1007 г.). В Кайфыне придворные трусы советовали императору Чэнцзуну перевести свою резиденцию в Нанкин или в Сычуань. Он не только ответил отказом, а предпринял достаточно смелый шаг. На северном берегу Желтой Реки в Шэнчэу или Чэнчэу, Кай-чэу, по маньчжурским номенклатурным традициям, нынешний Пуйангхьен, продолжал сопротивление. Храбрый китайский военачальник Ли Килонг, который находился в окружении киданей, устроил им засаду, где те потеряли много воинов. Достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться, что Шэнчэу преграждал путь Кайфыну. Для того, чтобы тот сдался полностью, кидане прибыли к Желтой Реке и остановились у ворот столицы. Император Чэнцзун имел смелость выйти из Кай-фына, чтобы пойти со своим подкреплением в Шэнчэу, т.е. на «поле битвы». Его твердая решимость импонировала киданям, которые в этом же городе подписали соглашение о мире (1004). Граница была очерчена в пределах 936 г.: Пекин и Татонг – киданям, Паотинг и Нингву – китайцам. Эта граница разделяла Хубей в северном пригороде Пачэу (который оставался во владении китайцев) и Шаньси на севере Вутайшаня (основная территория принадлежала в основном китайцам).

Мир, подписанный в 1004 г., продлился целое столетие. Кидане, довольные тем, что правили в Пекине и Татонге, ограничились этим, а династия Сун, которая за исключением вышеперечисленного, владела всем Китаем, отказалась возвратить эти два города. Кидане перенесли свои интересы на Корею и Гоби. Что касается Кореи, то нападение киданей было отбито, потому что корейцы организовали против них диверсию со стороны джурд-житов – тунгусского народа Уссури (1014). В Гоби кидане двинулись в 1009 г., чтобы отобрать у уйгуров города Западного Ганьсу: Канчэу и Сучэу. Вероятно, что в 1007 г. они совершили попытку завоевания Кашгарии и региона Иссык-Куля, стран, как мы это увидим, принадлежавших исламизированной тюркской династии ветви Караханидов. Они, по-видимому, за неделю продвинулись к одной из караханидских столиц – Баласагуну в верхнем течении Чу на западе Иссык-Куля, но, кажется, были отброшены караханидским ханом Кашгара – Туганом.

Тангуты Си-ся обратили свое внимание на Запад. Их правитель Чао Теминг (1006-1032) отобрал в 1028 г. у уйгуров город Кань-чэу (кидане, после военного похода 1009 г. не удержались там). Его сын Чао Юаньхао (1032-1048) забрал также в 1036 г. города Сучэу и Дунхуан у тибетцев. В 1044 г. он отбил нападение киданей в Ордосе. При его правлении тангуты приобрели особую письменность си-ся, производную от китайской письменности. Целая библиотека печатных и письменных текстов си-ся была обнаружена в 1908 г. экспедицией Козлова в Кара-хото, бывшем Юинтзинайе, Этзине Марко Поло, на севере Ганьсу.

Со своей стороны, Кидане создали свою собственную письменность, о которой до последнего момента мы не имели полных данных.

Но в 1922 г в Монголии были обнаружены две надписи на этой письменности Киданей, датированные началом XII в.

 

Джурджиты

Мечта о том, чтобы отобрать у киданей Пекин и Татонг продолжала будоражить умы деятелей китайской империи. Император Хуэйтц-зун (1101-1125) – впрочем, один из выдающихся монархов династии Сун, поклонник искусства и художник – допустил ошибку, «пригласив варваров пойти против варваров, тех, кто находился далеко, против тех, кто находился рядом». В этом сказалась вечная китайская тактика так часто применявшаяся с успехом, в частности, в начале правления династии Тан – Тайцзуном Великим. Но в отдельно взятом случае это явилось ошибкой. Эти образумившиеся, с навыками цивилизации, достаточно китаизированные кидане стали соседями, которых можно было терпеть. За ними в лесах Уссури на северо-востоке Маньчжурии и нынешней русской береговой провинции, обитал тунгузский народ джурджитов, называемые в китайской транскрипции – жуженами, по-арабо-персидски – джурчэнами.

В донесении китайского посла – Хью Кангтзуна в 1124-1125 гг. говорится об этих джурчитах, как о настоящих варварах: ставка хана, окруженная пастбищами и стадами домашних животных. В этом поселении не было ни крепостных стен, ни улиц и улочек, за исключением изгороди, окружавшей стойбище или барачный лагерь хана, который восседал на троне, покрытом двенадцатью тигровыми шкурами. Устраивались сцены варварских праздников с попойками, музыкой, дикими плясками, пантомимами на темы из охотничьей жизни и военных сражений – высочайшая степень роскошного образа жизни лесных людей и, накрашенные женщины искуссно справлявшиеся с зеркалами, солнечные блики от которых направлялись на зрителей (игра в богиню молнии, напоминавшая японский сюжет с Аматерасу в роли героини). Корейские послы при императорском дворе Китая говорили, что эта героиня вступила в союз с этими истинными варварами, «которые были ужаснее волков и тигров», чтобы разгромить киданей, и только этот защитный экран защитил ее от этой глубинной сущности варварства.

Лидер, а именно полный энергии Акута, из правящего клана Ванюэна, стал объединять джурчитов (1113-1123).

Начиная с 1114 г., почувствовав тайную слабость киданьских правителей, теперь уже достаточно китаизированных, он взбунтовался против их сюзеренитета и повел свою орду на покорение их государства. В течение девяти лет он отнял у них все их владения с севера на юг: в 1114 г. Нингкианг (на юге нынешнего Харбина, где находится приток Сунгари), в 1116 г. – Лэаоюанг, после падения которого вся нынешняя Маньчжурия перешла к джурджитам, в 1120 г. Линхуанг, северную столицу киданей (на Шарамурене на север нынешнего Жэхоля, в 1122 г. – Татинг, их основную столицу (в направлении Тзифэнга на севере Жэхоля) и в том же году занял Та-тонг на севере Шаньси. В союзническом договоре так необдуманно заключенного императором Китая – Хуэйтцуном с джурджитами, было указано, что при разделе киданьской империи, Пекин будет возвращен Китаю. Китайцы оказались неспособны осуществить эту цель и столицей овладели джурджиты (1122), после чего они с достаточным высокомерием передали ее как дар Китаю (1123). Последний киданьский правитель – Юэлию Юанхи, укрывшийся в районе Кукухото, предпринял попытку организовать сопротивление вокруг Вучэу (около Шопингфу).(1124), до тех пор пока не был взят в плен джурджитскими рассыльными (1125).

Джурджиты, покорившие таким образом империю киданей, приложили усилия под дальнейшим нажимом имперского клана Ванюэна, для создания некоего законного государства с китайским обликом. Они дали их династии Ваюэнов имя золотой династии: Алчун по тунгуски, Цин – по китайски, к которому восходит Цинь и которым мы в дальнейшем будем пользоваться при описании китайской истории.

Замена этим тунгусским народом, отличавшимся полным великолепием варварского темперамента, разумных и зажиточных киданей, обернулось против самих китайцев, которые так неосторожно способствовали таким разительным событиям. Цинский правитель Акута, ушедший из жизни на вершине своего триумфа (1123), был заменен его братом Вукимаем, обладавшим еще большими амбициями (правил с 1123 до 1135 год). Китайский императорский двор допустил опрометчивость, так небрежно отнесясь к овладению несколькими пограничными городами на севере Пекина, даже дойдя до того, что тайком поддерживал восстания против цинов. Все это привело к войне. За несколько месяцев цинский генерал Ньенмохо отбил у китайцев Пекин и долину Хубея, затем Тайюань и центр Шаньси (1125, 1126). Другой цинский генерал Валипу, к которому вскоре присоединился Ньенмохо, переправился через Желтую Реку и оказался перед китайской столицей Кайфыном, защитники которого, начиная от жалкого императора Хуэйтцуна и его сына Цинтцзуна, сдались на милость врагу (конец 1126 г.). Два несчастных принца со всей свитой, скарбом, богатствами, были доставлены в цинскую «столицу» в Нингкьянг на юге Харбина в глубинной части Маньчжурии (начало 1127 г.).

Гаотцзун, один из представителей императорской семьи династии Сун, избежал катастрофы. Его провозгласили императором на юге в Нанкине под прикрытием заставы Юангтзэу (1127). В это время цины завершали взятие последних бастионов Северного Китая, которые все еще находились во власти императора: Хокьен и Таминг в Хубее, Тзинан в Шаньдуне, Чангте в Хунани, Хочонг (Пу-чэу) на юго-западном краю Шаньси, не говоря уже о Кайфыне, который китайцы вновь вернули себе, воспользовавшись отсутствием цинского гарнизона и который нужно было удержать в дальнейшем (в данном случае мы наблюдаем эту несогласованную тактику ведения осадной войны у Чингиз-хана и в пределах одних и тех же мест).

После военных действий на севере, пришел черед центральной части. В 1129 г. цины под предводительством Ньенмохо, подчинили себе страну между нижними Хуайхо и Юантзэу. После короткой передышки они атаковали линию нижнего Юантзэу двумя армиями; одна на западе перешла реку у Хуангчэу в Хубее, дошла до Кьянгчэу (Киэукианг в Цзянси), на севере озера Пойан, и на Хунгчэу (Нанчан) в южной части озера, откуда она достигла Кьенчэу (Каньчэу на юге Цзянси), что явилось крайней точкой проникновения вперед. Эта армия пересекла галопом почти всю южную часть Китая от севера до юга. Даже сами монголы в последующий век не продвигались так быстро.

Вторая армия цинов, которая действовала в нижней части Янцзы, пересекла реку около Тайпина и заставила сдаться Нанкин. Император Гаотцзун бежал в направлении Нингпо (тогдашний Минг-чэу), затем двинулась к порту Вэнчэу на юге Чекьянга. Цинский генерал Вучу быстро следовал вперед, начиная от Нанкина, чтобы захватить Хангчэу и Нингпо (конец 1129 – начало 1130 г.).

Однако армия цинов, состоявшая из всадников кавалерии, рискнула продвинуться слишком далеко в глубь территории Южного Китая с затопленными землями, пересеченной большими и малыми реками, каналами и рисовыми полями, густонаселенной различными народностями, которые не давали передышки и создавали враждебное окружение. Предводитель армии Вучу вознамерился вернуться на север, но ему перекрыла путь река Янцзы, широкая как море, где хозяйничали китайские флотилии. В конце концов, один изменник указал ему место, где можно было переправиться через реку в направлении Чэнкианга на востоке Нанкина (1130). Юг был освобожден от цинов, император Гаотцзун вернулся в Хангчэу в 1132 г., город, который оставался столицей Китая вплоть до монгольского вторжения.

Поражение привело цинов в замешательство. Китайские генералы начали отвоевывать города между Янцзы и Желтой Рекой. Ю Фэй, самый отважный из них отвоевал у цинов крупный город Сианьянг (1134). В 1138 г. он двинулся на Кайфын, когда император Гаотцзун, отличавшийся тщедушием, утомленный войнами, заключил мир с цинами. Цинский правитель Холома (1135-1149), пришедший на смену своему кузену Вукимаю, также стремился к подобному миру, так как со стороны севера назревала другая опасность: заявившие о себе монголы, по меньшей мере своим историческим именем, объединились под началом хана Кабула и начали нападение на цинов с тыла, со стороны восточного Гоби (1135, 1139), их активные действия привели к тому, что в 1147 г. цины вынуждены были уступить им ряд приграничных районов.

В этих условиях подписание соглашения о мире между цинами и китайской империей Сун не оказалось трудным делом (1138). Граница проходила вдоль течения реки Хуайхо, затем по верхней линии между бассейном Желтой Реки (и р. Вэя), а также верхнего Ханя. Бассейн Желтой Реки и Вэя оставался у цинов, а бассейн Ханя у китайцев. Цины владели также Хубеем, Шаньдуном, Шаньси, почти полностью – Шэньси, Хунанем и несколькими северными районами Нганхуэя и Ганьсу. Их владения в Китае странным образом были более обширны, чем у их предшественников – киданей.

Китай, таким образом, оказался поделенным между национальной китайской империей – династии Сун, избравшей столицей Хангчэу и джурджитским княжеством, т.е. северными тунгусами, относившимися к цинам. Они вначале сохранили северную столицу (по-кит. – пэейкин) выше к северу в Хуэйнине около Харбина в Маньчжурии, оставшейся главной резиденцией их правителей до 1153 г., в то время как Пекин считался второй южной столицей (по кит. – нанкин), не говоря о центральной столице (чонгкин) в Татинге на севере Жэхоля. В 1153 г. цинский правитель Тикунай сделал Пекин своей главной резиденцией. Начиная с этого времени Татинг в Жэ-холе стал рассматриваться как северная столица, Лэаойанг как восточная столица, Татонг как западная столица, а Пекин как центральная столица центральной части, и Кайфын, как столица на юге.

Небезынтересно отметить ту роль, которую сыграл в создании княжества цинов принц из правящей семьи Ванюен Вушэ (вероятно Гоши на тунгусском наречии джурджитов), ловкий государственный деятель, который был отчасти обязан своим влиянием его качествам шамана.

Именно он, приспосабливая китайские иероглифы к звукам тунгусского наречия стал основоположником «крупных иероглифов» джурджитов. Его известность показалась подозрительной правителю Холомы, который приговорил его к смерти в 1139 г.

Правитель Тикунай, который завладел троном, убив своего предшественника Холому и уничтожив часть царствовавшего клана (1149), был варваром, извращенным цивилизацией, сладострастным животным, неистовства которого напоминали дикий темперамент древних джурджитов, и, который, в то время, увлеченный удовольствиями, совершив ошибку, покинув маньчжурскую резиденцию древних цинов, родной лес, поменяв их на Пекин: это была серьезная ошибка, равносильная дезертирству в тот момент, когда татары и монголы все больше и больше стремились совершать опустошительные набеги со стороны Маньчжурии. Дело в том, что честолюбивым желанием Тикуная было стать действительным китайским императором, а для этого следовало отнять у династии Сун Южный Китай. В 1161 г. он, таким образом, напал на китайцев, оттеснил их до нижнего течения Янцзы и попытался перебраться через реку у начала лимана напротив Юангчэу со стороны островка Киншаня неподалеку от нынешнего города Чэнкьянга, но в результате потерпел полное поражение. Его солдаты, доведенные до отчаяния его тиранией, убили его, в то время как другим правителем стал Вуло, которого возвели в этот ранг в Лэаойанге (1161).

Новый цинский монарх поспешил заключить мир с Китаем династии Сун на основе положения, существовавшего до военных действий путем переговоров 1163-1165 гг. В летописях он характеризуется как мудрый и сдержанный правитель, который будучи на вершине власти, скучал по лесам Северной Маньчжурии, по своей Родине. Он скончался в почтенном возрасте, передав трон своему внуку Матаку (1189).

По сведениям китайских летописей нам известно, что Матаку (1189-1208) способствовал ослаблению дисциплины народа джурджитов: это было явственно видно при его преемнике во время монгольского нашествия. Однако в 1206 г. императорский двор династии Сун неосмотрительно возобновил войну. Цины пересекли Хуай-хо, очертившую границу между двумя государствами и дошли до р. Янцзы. Матаку потребовал казни китайского министра, который развязал войну, но вместе с тем он согласился на соблюдение территориального статуса-кво, прибегнув к увеличению подношений изделий из серебра и шелка, которые китайский императорский двор преподносил ежегодно цинам, чтобы прибрать их к рукам (1208). Это произошло при его преемнике Чон-хи (1209-1213), который приступил к монгольскому вторжению.

Прежде чем перейти к истории монголов, которая, безусловно, представляет интерес с точки зрения всего тюрко-мусульманского мира, а не только Дальнего Востока, необходимо вкратце вернуться к истории Тюрков, располагавшихся на земле Ислама с XI в.

 

Иранская преграда против тюркского мира в X веке. Саманиды

Усиление арабского господства в Трансоксиане после Таласского сражения 751 г., о котором мы говорили выше, в конце века пошло на пользу иранской расе. Устранив от Трансоксианы двойную опасность со стороны тюрков-язычников и китайцев, арабские правители стремились делать все лишь для собственного господства, для пользы халифата. Но, в третьей четверти следующего века в Бухаре и Самарканде власть перешла от арабов к местным иранцам, потомкам древних исторических согдийцев. Таким образом, с 875 по 999 гг., чистокровная иранская династия саманидов родом из Самана, неподалеку от Балха, оказалась властительницей Трансоксианы, со столицей в Бухаре. Такой переход власти произошел без крупных волнений и насилия внутри самого мусульманского общества, в пределах халифата, который признавали постоянно на официальном уровне. Саманиды довольствовались скромными титулами эмиров, им было предназначено быть навсегда представителями Багдадского халифа. В действительности, все происходило как если бы они были независимыми и их притязания быть вместе с бывшим правителем Персии-Бахрамом Чубином, демонстрировали истинную подоплеку подобной иранской национальной реставрации, осуществляемой под прикрытием наиболее ортодоксального исламизма.

Величие саманидской династии восходит к Наср ибн Ахмеду, который получил в 874-875 гг. в ленное владение Трансоксиану из рук халифа Мутамида с резиденцией в Самарканде.

В том же году Наср назначил своего брата – Исмаила валием Бухары. Не заставило себя, впрочем, ждать соперничество, вспыхнувшее между двумя братьями (885, 886), вечный порок трансок-сианских династий. После смерти Насра (892), Исмаил остался единственным властителем Трансоксианы и ее резиденции – Бухары, которая к тому времени стала столицей саманидов.

Этот Исмаил (Исмаил ибн Ахмед) (892-907), был великим монархом. Со стороны Ирана он удвоил свои владения благодаря победам, которые он одержал около Балха весной 900 г. над сафаридом Амр ибн эль Латифом, сановником из Хорасана, которого он взял в плен.

В результате этой победы, он присоединил Хорасан. В 902 г. он отобрал Табаристан у другой династии, включая Рэи и Казвин. В северо-восточном направлении в 893 г. он предпринял поход в страну тюрков, в стороне Таласа. Он сам захватил город Талас (Аулие-ата), обнаружив там христианскую общину, очевидно несторианского толка, и переделал церковь в мечеть.

Иранский монарх вернулся с этой кампании в тюркскую степь с огромной добычей в виде лошадей, баранов и верблюдов, доставшихся после ограбления кочевников. Любопытно отметить, что он вернулся, таким образом, к прежней политике превентивных контрударов, когда-то использовавшихся великими сасанидскими правителями на северном берегу Окса. Эта караульная зона на Сыр-Дарье – своеобразная "Рейнская караульная охрана" древних властителей Ирана, – оправдывалась теперь благим поводом, борьбой персидского исламизма против тюркского мира, язычников и несторианцев. Положение изменилось, когда тюркские орды приграничного региона приняли ислам. Подобное обращение в другую веру, над которым саманидская династия работала с таким рвением, повернулось против нее, так как принятие тюрками новой веры открывало им доступ к мусульманскому обществу, которое, впрочем, в сознании многих предводителей отрядов служило именно этой цели.

Высшими достижениями в расширении территории саманидской династии является период правления Насра II ибн Ахмеда (914-943). Ташкент (Шаш) на севере, Фергана на северо-востоке, Рэи на юго-западе (это последний город до 928 г.), являлись частью саманидского государства, которое оказало очень благотворное влияние вплоть до Кашгарии. Но принятие Насром шиизма вызвало серьезные беспорядки, приведшие к его низложению с трона. Иранцы Трансоксианы уже в то время были горячими приверженцами суннитов и стремились отличаться от собственно самих иранцев.

С приходом к власти Нуха I ибн Насра (943-954), династия начала приходить в упадок. Иранская военная аристократия начала разжигать нескончаемые мятежи. На юго-западе саманиды вступили в противостояние с другой иранской династией-Баидов, властительницей Западной Персии, и эта борьба активизировалась религиозными раскольниками (саманиды были суннитами, а баиды – шиитами), что послужило поводом и целью завоевать город Рэи, который переходил несколько раз из рук в руки. Это была однообразная война, которая касалась только внутренней истории Ирана, за исключением того, что она опасным образом ослабила саманидскую династию перед лицом противостояния с тюркским миром, именно в то время, когда обращение многих тюркских отрядов в ислам, давало им право проживать в Трансоксиане, где их принимали как наемных солдат, вручая им ключи от иранской цитадели.

Так обстояло дело с будущими Газневидами. В период правления саманида Абдель Малика I (954-961), тюркский раб Альптегин, стоявший во главе караула, был назначен управляющим Хорасана (январь-февраль 961 г.). При следующем саманиде – Мансуре I ибн Нухе (961-976), он был низложен, но укрылся в Балхе, а затем, изгнанный из этого города саманидской армией, нашел убежище в Газни в Афганистане (962). Его семья, впрочем, закрепилась там, в этом новом государстве, признав сюзеренитет саманидов. И тем более кажется вероятным, что там было создано первое тюркское государство в иранской мусульманской стране. Альптегин скончался некоторое время спустя (963?). Тюркское наемничество, глубоко проникнутое исламом, которое он ввел в Газни, начиная с 977 г., было возглавлено другим бывшим тюркским рабом, мамелюком по имени Сабук-тегин, который стал властителем Тохарестана (Балх-Кун-дуз) и Кандагара, и приступил к завоеванию Кабула.

В период правления саманида Нуха II ибн Мансура (977-997), феодальная анархия, вызванная духом неподчинения иранского военного сословия достигло такой ситуации, что в 992 г. один из высокопоставленных сановников – Абу Али, высказался против своего тюркского караханидского повелителя-Бугра-хана Харуна, правившего, как мы увидим, в Баласагуне, на реке Чу. Бугра-хан совершил военный бросок до Бухары, куда он вошел в мае 992 г., не стремясь, впрочем, там закрепиться. Для того, чтобы бороться против всех мятежей, чтобы предотвратить угрозу со стороны караха-нидских тюрков, Нух II обратился к газневидским тюркам, которыми командовал тогда энергичный Сабюк-тегин (995). Последний, прибыв из Газни, взял под свою протекцию саманидскую династию, но потребовал в свое распоряжение Хорасан.

Таким образом, иранское присутствие было ограничено в Трансоксиане, между газневидскими тюрками, властителями Афганистана и Хорасана, и караханидскими тюрками, хозяевами степей Чу, Или и Кашгарии. Весь вопрос заключался в том, чтобы знать, кто из этих двух тюркских группировок нанесет ему последний удар.

Этот решающий удар был нанесен с двух сторон при саманиде Абдель-Мелике II (февраль-октябрь 999 года). Сын и последователь Сабюк-тегина, газневид Махмуд, нанес ему поражение у Мерва и вынудил его окончательно уйти из Хорасана (16 мая). Осенью сама Трансоксиана была захвачена караханидом Арсла-ном Илек Насром, повелителем Юзкенда в Фергане, который вошел в Бухару 23 октября 999 г., взял в плен Абдель-Мелика, и присоединил Трансоксиану.

Иранские княжества восточного Ирана и Трансоксианы оказались поделенными между двумя мусульманскими тюркскими группами: караханидскими каганами Кашгарии, которые захватили Трансоксиану и газневидскими султанами, которые аннексировали Хорасан. Нам остается вкратце пересказать историю этих двух группировок, весьма важных для окончательной тюркизации этих двух регионов.

 

Тюрки зация Кашгарии и Трансоксианы. Караханиды

Уйгурские тюрки, после потери ими Монголии, расположились на севере Тарима, в Хочо (Турфан), Бешбалыке (Гучен), Карашаре и Куче, тюркизировали эту древнюю "тохарскую" страну, но, по крайней мере, отнеслись с уважением к буддистским и несторианским верованиям. Караханидские тюрки, разместившиеся на западе и юго-западе Кашгарии и региона Или и Иссык-Куля, напротив, основательно изменили облик страны, потому что они принесли ислам. Исламизация осуществлялась одновременно с тюркизацией, что привело к тому, что от прошлого не осталось в этой части Центральной Азии, практически ничего.

Мы недостаточно хорошо знаем историю караханидской династии, которой было суждено в середине X в. и в начале XIII в. господствовать в Кашгарии. Возможно, как об этом говорит Бартольд, что караханиды относились к клану Тогуз Огузов, которые отняли регион Баласагуна (запад Иссык-Куля) у карлуков.

Первый из караханидов, о котором упоминалось в мусульманской литературе, был Саток Бугра-хан, правитель Кашгарии, умерший в 955 г., и внесший большую лепту в исламизацию своих соплеменников. В течение X и XI веков, мы видим оазисы западного Тарима, а также долины Чу и Таласа, поделенными между членами семьи, уже принявшими ислам. Несмотря на принятие ислама, караханиды, в остальном, не забывали о наследственном противостоянии тюрков против иранцев и, в связи с этим не совершали ошибку, чтобы пойти войной против саманидских эмиров Трансоксианы, хотя последние были у порога Центральной Азии, являясь истинными сторонниками суннитской мусульманской правоверности. Мы видели, что караханид Бугра-хан Харун, правивший в Баласагуне на реке Чу, предпринял ряд тюркских вторжений в этой стороне, пойдя на Бухару в мае 992 г. походом, который, впрочем, оказался неэффективным.

Другой караханид, который правил в Юзкенде в Фергане – Арслан Илек (или Илиг) Наср (умер в 1012 г. или 1013 г.), оказался более удачливым.

Как мы это уже знаем, 23 октября 999 г. он вошел в Бухару победителем, взял в плен последнего саманида Абдель-Мелика II и присоединил Трансоксиану.

Как только что мы говорили, на юге Аму-Дарьи, Хорасан, другая часть саманидского наследства, оказалась в руках второй тюркской династии-газневидов, которую представлял знаменитый султан Махмуд (998-1030), завоеватель северо-западной Индии. Взаимоотношения этих двух кланов, одинаково тюркских, одинаково мусульманских, вначале были пристойными и даже дружественными. Арслан Илек-хан Наср, покоритель Бухары, выдал свою дочь замуж за Махмуда, но согласие продлилось недолго. Караханиды, известная династия, к тому же хозяева Кашгарии, древней страны тукю Или и Чу, относились к газневидам, своим бывшим рабам, как к выскочкам. Махмуд Газневи, присоединивший захваченный им Пенджаб (1004-1005) к своим афганским и хорасанским владениям, обогащенный сокровищами Индии, которому поклонялись все раджи, Махмуд, глубоко проникшийся иранским влиянием, на вершине своего могущества смотрел на караханидов, этих отсталых тюрков из несчастных северных степей, как на кузенов-варваров, вторжения которых в его прекрасную индоиранскую империю, он, впрочем, опасался. Что касается этих опасений, то он не ошибся. В 1006 г., когда он задержался в Индии, караханид Арслан Илек Наср захватил Хорасан, где он ограбил Балх и Нишапур. Возвратившись из Ирана, Махмуд выиграл сражение у Илек Насра в Шархиане около Балха (4 января 1008 г.), и изгнал его с этих краев. В этой борьбе Илек Насру помогал его кузен Кадыр-хан Юсуф, правитель Хотана; Однако, третий караханид, Туган-хан, собственный сын Илек Насра, был привлечен Махмудом на свою сторону.

В добавок к родственным разногласиям, караханиды, во время ведения военных действий на линии Амударьи против Махмуда Газневи, были застигнуты врасплох китайскими правителями Пекина, которые в 1017 г., о чем мы уже говорили, послали армию в Кашгарию. Это нападение было, впрочем, отбито кашгарским караханидом Туган-ханом. Минорский недавно обнаружил сведения о посольстве, направленном китайским двором к Махмуду Газневи, вне всякого сомнения, чтобы договориться с последним о борьбе против караханидов. Известно, что Махмуд был поглощен делами на другом краю своей империи, вел военные действия в Индии (взятие Танесвара, 1014 г., разграбление Матхуры, 1019 г., осада Гвалиора, 1020-1021 г., разграбление Сомнатхи, 1025 г.). В 1025 г., расширив свои владения, простиравшиеся до Ганга и Мальвы, он прибыл, чтобы свести счеты с Али-тегином, караханидом, правившим тогда в Бухаре и Самарканде. Али-тегин, будучи не в силах сопротивляться, отступил, и Махмуд вошел в Самарканд. В то же самое время в Трансоксиану проник другой караханид, Кадыр-хан Юсуф, правитель Кашгарии. Он и Махмуд имели дружескую встречу у Самарканда, чтобы договориться о разделе страны (1025). В сущности, ни одному из них не удалось достичь успеха. Как только Махмуд прибыл в Хорасан, Али-тегин возвратился в Бухару и Самарканд (1026). Сын и преемник Махмуда Газневи-султан Масуд (1030-1040), выслал против Али-тегина армию, которая еще раз заняла Бухару, но не смогла там удержаться (1032). Али-тегин до своей смерти (1032) оставался хозяином Трансоксианы. Немного времени спустя после его смерти, она перешла во владение караханида другой ветви – Бугра-тегина, по прозвищу Тамгач-хан, который правил в Бухаре с 1041 (или с 1042) по 1068-г.

Однако, как мы это еще увидим, в восточном Иране произошла грандиозная перемена. 22 мая 1040 г., газневиды потерпели поражение в данданканской битве под Мервом от другой тюркской орды-сельджуков, которые отняли у них Хорасан, отбросив их в Афганистан и Индию. Сельджукский хан Тогрибек или Тогрулбек, победитель сражения Данданкане, подчинил в дальнейшем всю Персию. В 1055 г. он вошел в Багдад и был признан аббасидским халифом султаном, повелителем Востока и Запада. Эта необъятная тюркская империя, быстро увеличившаяся за короткое время, от Аму-Дарьи до Средиземноморья, не могла дальше мириться с независимостью небольших караханидских ханов в Трансоксиане. Караха-нид Шамс эль Мульк Наср, сын и преемник Бури, правивший в Бухаре и Самарканде с 1068 по 1080 г., подвергся в 1072 г. нападению второго сульджукского султана – Альп Арслана. Последний был убит в этой военной кампании, и его сын, великий султан Мелик-шах, двинулся на Самарканд, но принял предложение о мире, запрошенное Шамс эль Мульком, который признал себя его вассалом (1047). В 1089 г. Маликшах вновь вернулся к военным действиям, занял Бухару, вторгся в Самарканд, и взял в плен караханида Ахмеда, племянника и второго преемника Шамс эль Мулька, которого, впрочем, он, в дальнейшем сделал своим сторонником. С тех пор, если караханидские принцы правили в Бухаре и Самарканде, то они назначались в качестве наместников сельджукских султанов. Трансоксиана превратилась в зависимое владение тюркской сельджукской империи.

В то время как караханидская ветвь Трансоксианы продолжала бороться, и в результате этого теряла свои силы, караханиды Или и Кашгарии, в стороне от великих исторических драм, вели еще более мрачную жизнь. Один из этих караханидов, – Кадыр-хан Юсуф, как мы уже видели, подчинил себе все владения династии в этом регионе: Баласагун, Кашгар и Хотан. После его смерти, первому сыну-Арсланхану достались Баласагун, Кашгар и Хотан (1032-1055?), второму сыну-Мохаммеду Буграхану – Талас (1032-1057). К 1055 г. он вновь объединил страну, отняв у Арсланхана Кашгар, что, впрочем, явилось причиной дальнейшего раздела. В конце XI в. Баласагун, Кашгар, и Хотан вновь оказались во владении караханида Буграхана Харуна (умер в 1102 г.), которому была посвящена знаменитая тюркская книга – Кутадгу Билик, написанная в 1069 г. Юсуфом Хае Хаджибом Баласагунским.

Благодаря караханидам, мусульманское тюркское господство глубоко укоренилось в Кашгарии и бассейне Иссык-Куля, когда в 1130 г. эти места были отвоеваны у них монгольским "языческим" народом-киданями, пришедшими из Пекина. Но, прежде чем говорить об этих значительных событиях, нам следует вернуться, чтобы вкратце осветить историю сельджукских тюрков в Передней (Западной) Азии.

 

Роль сельджуков в истории тюрков

В X в. персидская география – Худуд эль-Алам свидетельствует, что страна киргиз-казахов на севере оз. Балхаш, т.е. степи Сары-су, Тургая и Эмбы, была населена тюркскими народностями, огузами или гузами, о которых византийские летописцы говорят как о узоях.

Лингвисты ставят этих гузов в ряд с древними кимаками среднего течения Енисея или Оби, вместе с древними кипчаками, эмигрировавшими с тех пор в Южную Россию, и, также, с современными киргизами, выделяя их в особую тюркскую группу, которая отличается от других тем, что в языке этих тюркских народов произошел переход начального "й" в "дж".

Начиная с эпохи Чингизханидов, эти гузы стали известны под именем туркменов, тюркоманов.

В XI веке гузы предстают перед нами, как и современные туркмены, группой племен, объединенных достаточно зыбкой солидарностью, когда каждая из них могла идти на войну ради собственной выгоды. Во второй четверти XI в., их отряды промышляли, одни в Южной России, а другие в Иране. Что касается Южной России, то русские летописи свидетельствуют, что они появились там к 1054 г. За ними следовала другая тюркская орда, представленная кипчаками, ответвлением кимаков среднего течения Иртыша или Оби, и эти "узы", как их называли византийцы (узои), проникли до нижнего течения Дуная, переправились через реку и захватили Балканы, где в дальнейшем они потерпели крупное поражение (1065). Другой клан гузов, – сельджуки, продвигаясь в ином направлении, совершили еще более ошеломляющий успех: они захватили Персию и Малую Азию.

Сельджук, эпонимический герой, давший названние сельджукидам, сын Дукака по прозвищу Тимур-алиг – "железная арка", был предводителем или высокопоставленным членом гузского племени киников. До 985 г. со своим кланом он отделился от основной группы гузских племен и устроил свою стоянку на правом берегу нижнего течения Сырдарьи, у Джэнда, неподалеку от нынешнего Перовска. По имени одного из его сыновей – Михаил, Муса, Исраил, некоторые хотели сделать заключение, что он проповедовал несторианство. Ни на чем не основанная гипотеза, так как эти библейские имена являются также мусульманскими, и, весьма правдоподобно, что будучи у границ саманидской Трансоксианы, клан сельджуков распростился с древним тюрко-монгольским шаманизмом, чтобы принять ислам.

Это было в эпоху, когда в Трансоксиане иранская династия саманидов с трудом сдерживала нападения караханидской тюркской династии с Иссык-Куля и Кашгарии. Сельджуки, применив хитрость, заняли сторону иранского принца в борьбе против родственных орд. Как отмечает Бартольд, эти гузы, только что пришедшие из степей Сары-су и Иргиза, были более варварами и язычниками, чем караханиды, исламизированные более века тому назад и испытавшие двойное влияние: саманидов – на западе, и уйгуров – на востоке.

После падения саманидов, их владения стали объектом раздела между караханидскими тюрками, ставшими хозяевами Трансоксианы, и газневидскими тюрками, ставшими властителями Хорасана.

Сельджукские тюрки, продвигавшиеся этап за этапом, наподобие современных туркменских племен, воспользовавшись всеобщей неразберихой, расположились лагерем в центре Трансоксианы, и в 885 г. разбили свои шатры на северо-востоке Бухары.

В 1025 г., один из их предводителей-Арслан ("Лев", в переводе с тюркского) Исраил (мусульманское имя), носивший титул ябгу, сблизился с местным караханидом-Али-тегином в борьбе против Махмуда Газневи. Махмуд взял Арслана в плен, доставил его в Газни и попытался путем жестоких репрессивных мер подчинить оставшуюся часть его племени. Но эти кочевники отвергали любое возможное влияние на них оседлого образа жизни. В конечном счете, газневиды были вынуждены оставить караханида Али-тегина повелителем Трансоксианы. После смерти последнего (1032), сельджуки, которые, казалось, были ему преданы до конца, восстали против его сына, и стали воевать для достижения своих собственных целей. Их предводители: Тогрул-бек, Дауд и Пайгу ("Ябгу"), попросили у султана Махмуда Газневи передать им земли Хорасана. После отказа султана в его просьбе, Тогрул-бек отнял у него Нишапур (август 1038 года), нанес ему поражение в битве при Дан-данкане, под Мервом (23 мая 1040 г.). После этого газневиды были выдворены из Афганистана и вынуждены были отдать весь Хорасан сельджукским потомкам.

Сельджуки, эта огузская орда без прошлого, самые отсталые из всех недавно исламизированных кочевых племен, стали неожиданно властителями восточного Ирана. Эта была неожиданная удача, которая могла бы привести к катастрофическим явлениям в развитии цивилизации, если бы во главе клана не стояло несколько умных и прозорливых руководителей, которые инстинктивно поняли превосходство арабоперсидской культуры, и, вместо того, чтобы разрушить ее, стали защитниками, чтобы постоянно иметь возможность влиять на нее. Войдя в Нишапур, Тогрулбек произнес хутбу – молитву в свою честь, объявляя этим самым, что он вошел в законные рамки мусульманских институтов. Завоевание продолжалось. К тому же, это происходило в традициях степи, где каждый из членов клана действовал во имя собственных интересов. Так действовал, полностью признавая приоритет Тогрулбека, его брат Чагрибек, кузен по отцовской линии – Кутулмиш или Кутлумиш, кузен по материнской линии – Ибрахим ибн Инал. Чагрибек, кстати, завладел Хорезмом (1042-1043). Ибрахим ибн Инал обосновался в местечке Рэи, и поддаваясь номадическому темпераменту, его отряды настолько распустились, что Тогрулбек был вынужден навести там порядок. По мере того, как Тогрулбек проникал все глубже и глубже в арабо-персидский мир, он с пользой для себя усваивал административные понятия этих древних цивилизованных стран, что способствовало тому, что предводитель отряда становился государственным руководителем, законным и абсолютным правителем, что укрепляло его авторитет среди подчиненных и родственников.

Западная Персия долгое время находилась во власти одной, чисто персидской династии Байидов (932-1055). Будучи персидской, эта династия продолжала проповедовать диссидентскую мусульманскую доктрину Персии – шиизм. Причем, они оставались хозяевами дворцов, и их положение напоминало положение эмир эль омаров на службе у суннитских халифов Багдада. В 1029 г. Махмуд Газневи отнял у них большую часть Ирака-Аджами. Во время сельджукского вторжения, последний из них – Хосроу Фируз ар-Рахим (1048-1055), имея титул эмир эль омара, еще владел Багдадом, арабской частью Ирака, Ширазом и Фарсом, в то время, как во владении одного из его братьев находился Кирман. Любопытно отметить, что этот последний персидский принц XI в., накануне тюркского завоевания, носил одновременно имена двух наиболее видных правителей сасанидской Персии.

Тогрулбеку понадобилось некоторое время для завоевания аджамийской части Ирака, так как, несмотря на анархию, которая свирепствовала в стране, его отряды огузских кочевников не могли с легкостью захватывать города. Исфаган был взят только через год, и то, в связи с голодом (1051). Тогрулбек, которому понравилась оседлая жизнь, сделал из него столицу. В этих странах, где отсутствовал политический порядок, феодалы были раздроблены, царило брожение умов. Тюрки, какими бы примитивными они не были, вводили основы порядка, которому, без сомнения, все следовали без особых сожалений. В 1054 г. Тогрулбек принял высокопоставленных сановников Азербайджана (Таурис, Гянджа и др.), нанесших ему визит вежливости. Сам абассидский халиф Эль Каим, и начальник гвардии последнего, – Бесасири, пригласили его в Багдад, так как у них было намерение освободиться от опеки Байидов. Тогрулбек, используя возникшие у тех разногласия, вошел в Багдад и сместил с трона последнего байида – Хосроу Фируза (1055).

В 1058 г. халиф одобрил признание Тогрулбека его временным наместником с титулом правителя Востока и Запада. И в это время, когда он достиг неслыханного величия, Тогрул столкнулся с восстанием своего кузена Ибрахима ибн-Инала, который вступил в союз с Бесасири. Тот, воспользовавшись трениями между сельджуками, вновь оккупировал Багдад, где он и объявил о низложении халифа эль Кайма, которого считал весьма лояльным по отношению к сельджукам. Сам Бесасири стал последователем шиизма (декабрь 1058). В этот сложный период Тогрулбек проявил хладнокровие и решительность. Вначале он начал борьбу против Ибрахим ибн-Инала, одержал над ним победу под Рэи, и казнил его; затем он победил и умертвил Бесасири перед Багдадом, вернув с триумфом халифа (начало 1060 г.). Таким образом, ничем не выделявшийся предводитель огузской орды сумел не только дисциплинировать свои войска, свой клан, свою династию, но также стать предводителем законного правительства и заставить признать себя официальным представителем арабского халифата. Более того, его горячо поддерживало суннитское население, то есть ортодоксальные мусульмане, видевшие в нем спасителя и воссоздателя халифата.

Тюркский султанат заменил персидский эмират как временный двойник арабского халифата, но на более длительный срок, так как тюрки, недавно принявшие ислам в отличие от "еретичных" иранцев, имели шанс стать подлинными проповедниками ислама. Не потому что они были фанатиками. Первые сельджукские султаны, потомки линии ябгу-язычников, были податливыми и открытыми этой идеологии. Они же сочли возможным, когда наступило время идти на захват западных земель, придать вид легитимности древней тюркской экспансии, под предлогом священной войны ислама.

Почти без крупных конфликтов, во всяком случае, без разнузданного насилия, удавалось тюркам осуществлять свои планы, потому что они действовали в период, когда общество обессилило, тюркская империя сменила арабскую, став на ее место, не прибегая к разрушению, влила в нее новые силы, тем самым получив свое социальное право на это, и законное обоснование.

Альп Арслан ибн Чагрибек (1063-1072), племянник и последователь Тогрулбека, со дня своего прихода к власти, положил конец анархическим традициям своей династии, которая в открытую противилась установлению законности в государстве. Альп Арслан был вынужден, таким образом, остановить деятельность кузена Кутулмиша, который был убит (1063-1064) и усмирить также своего дядю Кавурда, намеревавшегося поднять восстание в Кирмане, но которого он простил (1064). На западе он превратил в своего вассала Мир-дасидскую династию в Алеппо (1070). Его самым большим деянием в истории мусульман было то, что он победил и взял в плен 19 августа 1071 г., в битве при Малазгерде, в Армении, византийского императора Романа Диогена. Это явилось историческим событием, обеспечившим на долгий период владение тюрками Анатолией. На тот период, однако, малазгердская битва способствовала завоеванию сельджуками Армении. Альп Арслан отнесся по-рыцарски к плененному византийскому монарху, и вскоре освободил его. Альп Арслан, как известно, был убит в 1072 г., когда двинулся с войсками на завоевание караханидского государства в Трансоксиане. При своем правлении, этот предводитель огузов "абсолютно неграмотный", совершил мудрый поступок, поручив руководство административными делами известному персидскому деятелю Низаму эль-Мульку.

Султан Меликшах (1072-1092), сын и преемник Альп Арслана, едва достиг возраста семнадцати лет, когда скончался его отец. Его первой военной кампанией был поход против трансоксианского караханида Шамс эль-Мулька, который воспользовался сменой монарха, чтобы захватить восточный Хорасан и завладеть Балхом. Когда Меликшах приблизился к Самарканду, караханид запросил пощады и признал себя вассалом. Меликшах допустил оплошность в духе огузских традиций, отдав Балх своему собственному брату Токашу, который выступил против него. Султан был вынужден совершить два похода против Токаша и дело закончилось тем, что султан выколол последнему глаза (1084). Дядя Меликшаха – Кавурд также восстал в Кирмане. Он объявил войну мятежнику. Кавурд был взят в плен и задушен (1078).

Подобные инциденты свидетельствуют о том, что несмотря на мудрое руководство со стороны Низама эль-Мулька, Меликшаху удавалось с трудом усмирять орду огузов, военным предводителем которых он являлся, чтобы она, эта орда, приняла форму арабоперсидского государства. Низам эль-Мульк и персидская бюрократия пытались ограничить деятельность туркменских отрядов, входивших в состав его народа, и придать им статус тюркской гвардии, мамелюков X в., который те имели при байидских халифах и эмирах; но зачастую, было весьма щекотливым делом призвать к подчинению этих неспокойных соотечественников нового султана, так же как и приучить к оседлому образу жизни этих вечных кочевников.

Лишь сам султан лично проникся идеями своего министра в вопросе "урегулирования" сельджукской авантюры, перехода на оседлый образ жизни и иранизацию древней орды при создании персидской империи традиционного типа. В своей столице – Исфагане, в окружении пышного императорского двора, он с удовольствием и настойчивостью продолжал курс шахиншахов древнего Ирана.

На северо-востоке, как нам известно, Меликшах возглавил второй поход на Трансоксиану против караханида Ахмеда, племянника и преемника Шамс эль-Мулька (1089). Он взял в плен Ахмеда, но затем отослал его в Самарканд как своего вассала. А на западе, также во время правления Меликшаха, но независимо от него, его кузен, сельджукид Сулейман ибн Кутулмиш, в 1081 г. обосновался в Малой Азии, в Ницее, для нанесения вреда византийцам. Сами византийцы имели неосторожность призвать его на помощь в самый разгар гражданских войн. Это стало началом сельджукидского султаната Рума, т.е. Романии, которая существовала с 1081 по 1302 год, имея в качестве столицы Ницею (1081-1097), а затем Икониум (1097-1302).

В итоге, сельджукское государство, в роли оседлой державы больше не контролировало Персию. В Малой Азии, на бывшей византийской территории, захваченной с 1080 г., орудовали самостоятельные гузские отряды, под началом молодых сельджуков, каким являлся Сулейман, либо тюркских военачальников менее знатного происхождения, таких как эмиры-данишмедиты из Каппадо-кии, Сиваша и Цесарее, правивших, приблизительно с 1084 г. В этих древних цивилизованных странах, от случая к случаю, передвигались отряды, как это происходило в киргизских степях. Бартольд прекрасно выразился, резюмируя всю эту историю: "Гузы или туркмены пробороздили отчасти как вояки, действовавшие по собственной инициативе, отчасти под началом их монархов (сельджуков), все страны, расположенные от китайского Туркестана до границ Египта и Византийской империи".

Он же добавляет, что, по-видимому, сельджукские султаны, для того, чтобы освобождаться от своих "беспокойных братьев", и воспрепятствовать тому, чтобы они нанесли ущерб прекрасной иранской стране, предпочли выставить отряды вольных гузов у границ султаната в Малой Азии. Данный факт поясняет, почему собственно Персия избежала тюркизации, в то время, как Анатолия стала новым Туркестаном.

А главари отрядов бились между собой за добычу. После покорения значительной части Малой Азии, Сулейман ибн-Кутулмиш достиг Сирии (1086). Там он столкнулся с младшим братом Меликшаха – Тутушем, который с 1079 г. отхватил себе ленное владение в Дамаске. У стен города Алеппо, между ними произошло крупное сражение за овладение этим городом. Сулейман был убит, а Тутуш присоединил Алеппо к Дамаску. Он стал создавать отдельное сельджукское государство, когда его брат, султан Меликшах, в том же году появился в Сирии, вынудил Тутуша уйти в Дамаск и приступил к общему распределению ленных владений между своими военачальниками.

Таким образом, Меликшах провел свою жизнь, как и его предшественники, пытаясь упорядочить тюркское завоевание запада. Это завоевание было похоже на набеги небольших огузских отрядов, появлявшихся на окайлидской или фатимидской территории со стороны Сирии, вглубь греческих земель в Малой Азии, в связи со своим кочевым образом жизни, использовавшим в свою пользу разногласия либо византийского мира, либо мира арабов. Видимость единства поддерживалась в Персии лишь благодаря арабоперсидской администрации визиря Низама эль Мулька на востоке и в Сирии, а также благодаря военному искусству Меликшаха. В Малой Азии, где ни тот, ни другой особо не вмешивались, царил огузский произвол.

После того, как в 1082 г. Меликшах скончался, повсюду воцарилась анархия. Старший сын Меликшаха – Баркиарук (1093-1104) стал бороться против мятежей своих соплеменников. Его дядя – Тутуш, который в этот промежуток времени, кроме Дамаска, вновь занял Алеппо, стал оспаривать Персию, но проиграл сражение и был убит у Рэи (26 февраля 1095 г.). Оставшийся период правления Баркиарука прошел в борьбе против своих собственных братьев, с которыми он в конце концов поделил Персию. С этого времени сельджукские владения были окончательно разделены на три части: султанат Персии достался Баркаруку и его братьям; княжества Алеппо и Дамаск – сыновьям Тутуша; султанат Малой Азии-Кызыл Арслану, сыну Сулеймана.

Судьбы всех трех групп владений были очень разными. Сельджукские княжества Сирии (Алеппо и Дамаск) не задержались долго на пути арабизации; к тому же две сельджукские династии, восходящие к Тутушу, были быстро устранены собственными мамелюками, также тюркского происхождения, история которых не вписывается в это описание.

И напротив, сельджукский султанат Малой Азии просуществовал полных два века и был творением, которое, странным образом, долго просуществовало, так как из него возникла историческая Турция. В Персии, несмотря на создание тюркских очагов (в Хорасане, Азербайджане, в направлении Хамадана), основную часть населения, как мы увидим, составляли иранцы. В Сирии их было не так много, чтобы они могли, за исключением Антиохии и Александретты, соперничать с арабами.

В Малой Азии, напротив, мы обнаруживаем не только политическое завоевание страны, но и активное заселение территории представителями тюркской расы. Тюркский пастух пришел на смену византийскому пахарю. Дело в том, что анатолийское плато, благодаря своему расположению, климату, растительности, является продолжением степной зоны Верхней Азии. Страбон уже упоминал о Ликаонии, нынешней Конии, как о пространстве степи.

Между этой местностью и кочевниками, пришедшими из киргизских степей, существовала заранее установленная гармония. Они там остались, так как оказались у себя. Нужно ли идти дальше и обвинять их, как это было принято, неосознанно оказывать содействие представителям различных культур, вернуться к эпохе пастбищ? Завоевание этих старинных провинций Каппадосии и Фригии гузами, пришедшими из пустынных просторов Приаралья, привела бы не только к тюркизации страны, но даже к ее "степиза-ции". И тогда, когда вместе с Османами, тюркское завоевание дошло до Фракии, степь проникла туда: не встречаем ли мы некоторые характерные черты с их нетронутыми землями и караванами верблюдов у ворот Андринополя? Фактически, свидетельство Страбона, которое мы сейчас цитируем, доказывает, что бассейн оз. Татты представлял уже полупустынную степь эпохи селевкидов, атталей и римлян. Что касается опустошенности Фракии, она вызвана тем, что эта территория служила вечным полем битв.

Чтобы иметь более полную картину, добавим, что подобная тюркизация Анатолии, было меньше всего делом самой сельджукской династии, а в огромной степени, местных эмиров и тюркских кланов, которые почти не подчинялись ей. С точки зрения культуры, например, сельджуки Анатолии, так же как и их персидские сородичи, имели явное желание стать иранизированными. В тот период в Западной Азии не было литературного тюркского языка, сельджукский двор Конии принял персидский язык, как официальный (каковым он оставался до 1285 г.). Сельджукская Турция XII-ХШ вв. показывает нам, таким образом, поверхностную персидскую культуру, наложенную на тюркский фон. При Кай-Хосроу и Кай-Кобаде говорили и, в особенности, писали на персидском, также как использовали латинский язык в Польше и Венгрии. Но, это, слегка искусственное наложение, не должно создавать у нас иллюзий или скрывать глубокую тюркизацию гузскими отрядами Каппадонии, Фригии и Галатии.

Что касается Ирана, то, как мы на это уже указывали, ситуация отличалась, так как иранская цивилизация и население были достаточно развитыми, чтобы страна могла существенным образом подвергнуться тюркизации. Напротив, именно тюркские завоеватели входили в орбиту иранизации. Почти сразу же это касалось династий и их соплеменников, которые были иранизированы в течении нескольких поколений. С политической точки зрения, Иран отныне находился в состоянии раздробленности, и степняки хлынули в этот край. Победа сельджуков в 1040-1055 гг. открыла кочевникам путь в эту страну. Напрасно предводители сельджуков стали разом панисламскими султанами, арабскими медиками, и персидскими шахами. Они стремились преградить этот путь, закрыть ворота, не пропустить тюрко-монгольские племена Верхней Азии, которые, следуя имеющимся прецедентам, желали, в свою очередь, повторить ту же самую авантюру. Сельджуки, ставшие персами, не смогли защитить Персию от тюрков, еще остававшихся тюрками. Несмотря на их добрые намерения, несмотря на "рейнский барьер" у берегов Амударьи, они оставались предвестниками всех хорезмийских, чигизханидских и тимуридских вторжений.

Если сельджукским султанам не удалось осуществить их конструктивные намерения, если они не смогли создать выгодную для себя основательную структуру персидского, сасанидского государства или "нео-сасанизм", который лежал в основе создания абассидской империи IX в., то причина всего этого заключалась в закоренелой семейной анархии, наследия тюркского прошлого, которое им было всегда присуще. Несмотря на личные достижения Тогрулбека или Меликшаха, они оказались неспособными усвоить, за достаточно длительный период, арабо-персидского понимания государства. Точно также, несмотря на гениальность Карла Великого (Шарлеманя), каролингская династия, в конце концов, оказалась неспособной дорости до понятия римского государства.

Брат и преемник Баркиарука, султан Мохаммед (1105-1118), столкнулся с тайным мятежом арабского халифата. Отношения между сельджукским двором Исфагана и аббасидами Багдада были достаточно близкими на официальном уровне, но неожиданно стали ухудшаться, так как халифы упорно стремились освободиться от политической опеки султанов, то, к чему они придут во второй половине XII в., по крайней мере, что касается их временного владения арабской частью Ирака. Настоящий разрыв тюркского султаната с арабским халифатом, которых Тогрулбек пытался объединить. Упадок наступил при последующих сельджукских султанах: Махмуде ибн Мохаммеде (1118-1131), Масуде (1133-1152), которые правили между гражданскими войнами. Эти султаны, которые обычно располагались в Хамадане, владели только аджемской частью Ирака. Другие провинции: Азербайджан, Мосул, Фарс и т.д. оказались во власти тюркской военной и наследственной феодальной знати, представители которой известны под титулом атабеков. Из этих атабеков только азербайджанским удалось выполнять роль дворцовых правителей при последних сельджуках. Это: атабек Азербайджана Ильдегиз (умер в 1172 г.), который служил при султане Арсланшахе (1161-1175), затем атабек Пехлеван (умер в 1186 году), который был сыном Ильдегиза и служил султану Тогрулу III (1175-1194). Когда Тогрул III попытался освободиться от него, то атабек Кизил Арслан, брат и преемник Пехлевана, заключил его под стражу (1190). И только после смерти Кизил Арслана (1191), Тогрул III, государь, в котором еще оставалась энергия великих сельджуков XI в., вернул, наконец, право своего владения аджемской частью Ирака. Но это запоздалое и территориально ограниченное сельджукское возрождение продлилось совсем недолго. В 1194 г. Тогрул III, как мы это увидим, потерял власть под натиском хорез-мийских тюрков, которым и было предназначено, в конце концов, стать преемниками сельджуков в империи Среднего Востока.

 

Султан Санджар и стоянка на Оксе

Последний отпрыск Великих сельджуков – Санджар, самый юный сын султана Меликшаха, предпринял усилия, чтобы не допустить упадка династии. Будучи смелым, великодушным и с рыцарским поведением, это был наиболее совершенный представитель иранизирован-ного тюрка, ставшего защитником персидской цивилизации, он сам же стал одним из легендарных героев, подобно персонажу Шах Намэ.

В период раздела наследства среди сыновей Меликшаха, Санджару, еще достаточно юному (ему было десять или двенадцать лет), в правление перешел Хорасан, с центральной ставкой в Мерве (1096). В 1102 г. он был вынужден защищать свои владения против нашествия караханидского хана Кашгарии – Кадырхана Джабраила, над которым он одержал победу и затем убил под Термедом. Затем он восстановил в ранге вассала в Трансоксиане местного караханида – Арсланхана, который сбежал перед самым нашествием.

В 1130 г. он поссорился со своим протеже – Арсланханом, захватил Самарканд, сместил хана и сменил его другими караханидскими монархами – Хасан-тегином, а затем – Рох ад-Дином Махмудом (он правил с 1132 по 1141 гг.).

Санджар также ввязался в Афганистане в борьбу газневидских правителей этой страны. В 1117 г., выступив против газневида Арсланшаха, он овладел Газной и посадил на трон другого члена этой династии – Баграмшаха. В этот период он был сюзереном газневидского Афганистана, также как и караханидской Трансоксианы, властителем необъятного султаната иранского востока.

Среди вассалов Санджара был шах Хорезма – тюрк Атсыз (1127-1156). Пытаясь стать независимым, Атсыз потерпел поражение от Санджара в 1138 году в Гезарапсе, который изгнал его. Атсыз, впрочем, вернулся некоторое время спустя и получил великодушное прощение султана (1141). Но для Санджара наступили тяжелые времена. В этом же году, как это мы увидим, Трансоксиану завоевали каракитаи, эмигрировавшие из Китая вплоть до Иссык-Куля, ставшие весьма опасными соседями. В связи с тем, что этот народ монгольского происхождения оставался «языческим», т.е. буддистским, тем самым наводил ужас на мусульманское население. Санджар, как обычно, достаточно смело и решительно двинулся навстречу с каракитаями, но 9 сентября 1141 г. потерпел сокрушительное поражение в Катване под Самаркандом и был вынужден бежать в Хорасан.

Вся Трансоксиана попала в руки каракитаев. Шах Хорезма – Ат-сыз воспользовался этим, чтобы поднять мятеж, вошел в Хорасан и занял на короткий период Мерв и Нишапур, не сумев, между прочим, удержать власть из-за контрнаступления Санджара. Дважды (1143-1144 и 1147), Санджар захватывал Хорезм и во второй раз вблизи Ургенча вынудил Атсыза вернуться в вассальную зависимость. Но героизм великого султана ослабевал перед постоянно возникающими трудностями. Вскоре возникла неожиданная опасность. Огузские и гуззские орды, того же происхождения, что сельджуки, которые находились у Балха, подняли восстание против Санджара, который вознамерился подчинить этих кочевников правилам персидской администрации и налогообложения, заключили его в тюрьму и принялись грабить Мерв, Нишапур и другие города Хорасана (1153). Ему удалось выйти на свободу только в 1156 г. и умер он на следующий год накануне полного краха его творения.

Санджару не удалось осуществить свои намерения создать в иранском государстве основательное сельджукское государство. Восстание гуззов показало трудности при вовлечении в арабо-персидские административные рамки кочевые племена, привлеченные сельджуками для покорения Ирана. Административные основы персидских традиций, принятые и поддерживаемые сельджуками, не пережили падения различных ветвей этой династии (1157 г. – в Восточном Иране, 1194 г. – в Аджемистской части Ирака, 1302 г. – в Малой Азии). Как только упала эта завеса, и исчез нео-персидский султанат, от завоевания в 1040 г. Ирана, а в 1072-1080 гг. – Малой Азии, остались незначительные тюркские племена, которые от гуззов в 1053 г. до отрядов Кара Коюнлу и Ак Коюнлу XV в., от караманов до османов, оспаривали Иран, с одной стороны, и Малую Азию – с другой, наподобие всех древних орд степных глубин Верхней Азии. Таким же образом, вопреки добровольным культурным намерениям сельджукидов-тюрков, так быстро и основательно иранизированных, – их триумф в Иране, так же как в Малой Азии, имел экономические и социальные последствия – мы вернемся к описанию этого важного момента – создание из Ирана, так же как из Малой Азии, подобия степей. И действительно, в данном случае человеческая география жестоким образом отреагировала на растительную географию. Кочевничество уничтожило культуры, преобразовало лик земли. То, что мы говорим о Малой Азии в большей степени касается Ирана. Таджики сумели продолжить создание в оазисах очаровательных садов с кипарисами и розами, воспетых Омар Хайямом и Саади – которые окружали эти города. У ворот этих городов, как только заканчивались последние сады, начиналась степь с кочующими племенами, с огромными темными стадами животных, сооружавших их разборные стоянки из черного цвета шатров. Любой из отличавшихся умом предводителей, – всем тюркам свойственно врождённое чувство умения управлять – мог периодически заставить признать себя государем оседлого населения, у которого впрочем он заслуживает признания за то, что мог положить конец междоусобицам. Два общества, оседлое общество городских таджиков и кочевое общество с темными шатрами, кажется, «уживались» в течение ряда десятилетий, но впоследствии все изменилось, племена вновь тронулись с мест, понятие государства было предано забвению до тех пор, пока история не приступила к приобщению к оседлому образу жизни одного кочевого племени, которому прочили господство. Фактически такой подход никогда не отклонялся. Чтобы оно подпитывалось извне, мы видим, как периодически, в XI и XII вв., новые группы кочевников появлялись на горизонте киргизских или тюркских степей, на краю культур, требовавших свою долю в совместном отлаженном управлении таджиками.

Этот двойной феномен имел место еще в бытность самого султана Санджара. После него хорезмийские шахи, которые как и сельджукиды относились к тюркской расе, возобновили попытку последних создать в Иране громадную тюрко-персидскую империю,-тюркскую с военной основой, персидскую – с административным управлением. В то же время, каракитаи, народ, прибывший из Дальнего Востока, не принадлежавший к тюркской расе, захватил Восточный Туркестан, и его приход на сто лет вперед возвестил о появлении тыловых отрядов степей самих чингизханидских монголов.

Прежде чем перейти к этой новой фазе истории Азии, подведем этнический итог сельджукской авантюры. Этот итог, короче говоря, весьма парадоксален. В самом деле примечательно, что сельджуки, эти тюрки, ставшие персидскими султанами, не тюркизировали, без сомнения, Персию, потому что они вовсе не желали этого. Напротив, именно они, как нам известно, добровольно стали персами и по примеру великих древних сасанидских правителей, приложили усилия, чтобы оградить иранское население от грабежа со стороны гуззских отрядов, спасти иранскую культуру от тюркской угрозы. Тем не менее, это может быть один из долговременных результатов поражения Санджара от гуззов в 1153 г. – они не смогли помешать этим тюркам компактно обосноваться на юге нижнего течения Аму-Дарьи, между плато Устюрт и Мервом в том регионе с давнего времени этнически неиранизированного, каковым стал Туркменистан. С другой стороны, тюркские отряды, возглавляемые молодыми сельджуками на анатолийском плато фактически тюркизировали также эти древние византийские земли до такой степени, что начиная от султанов Конии до Османов и Ататюрка Мустафы Кемаля, создали историческую Турцию.

 

Империя каракитаев

Чтобы осознать те громадные изменения, которые произошли в Восточном Туркестане во второй четверти XII в., нужно сослаться к революционным событиям в Северном Китае этой эпохи. Вспомним, что начиная с 936 г. по 1122 г., кидане, монгольского происхождения, выходцы из западных берегов Лаохо, властвовали в Пекине, в северных округах Хубея и Шаньси, кроме Жэхоля и Чаха-ра, которыми они уже владели. Между 1116 и 1122 гг. кидане были смещены джурджитами или цинами тунгусского происхождения, которые пришли к ним на смену в управлении Северным Китаем.

Подавляющая часть киданей продолжала жить как вассалы цинов в древнем примитивном владении этого народа между маньчжурским югозападом и востоком нынешнего Жэхоля. Но часть киданей устремилась в поисках лучшей доли к западу, на север Тарима, где уйгурские тюрки Турфана, Бешбалыка и Кучи признали их сюзеренитет. Кажется, что начиная с этого периода первый отряд киданей в 1128 г. проник в Кашгарию, но был отброшен караханидским ханом Кашгара – Арслан Ахмедом. Киданьские эмигранты под предводительством принца монаршеской семьи по имени Юэлию Ташэ (по-кит.) были гораздо счастливее на северо-западе, где они основали город Имиль на Тарбагатае, неподалеку от Чугучака. На западной части Иссык-Куля, караханид, правивший в Баласагуне, в тот период, испытывал угрозу со стороны как карлукских тюрков нижнего течения Или, так и канхлийских тюрков на севере Арала. Он обратился к предводителю киданей Юэлию Ташэ, который поспешил на помощь, сместил с трона непредусмотрительного караханида и сменил его. Баласагун, таким образом, стал столицей Юэлию Ташэ, который присвоил себе тюркский имперский титул гурхана и властителя мира, который после него носили его потомки.

Некоторое время спустя новый гурхан подчинил под свой сюзеренитет местных караханидов, властвовавших в Кашгаре и Хотане. Новая киданьская империя, созданная таким образом в Восточном Туркестане, известна в мусульманской истории под названием империи каракитаев («кидане или черные китаи»), которым мы пользуемся и по сей день.

Как было указано, кидане относились к монгольской расе. В период их двухвекового господства в Пекине, они полностью китаизировались.

Их выходцы, несмотря на то, что обосновались с тех пор в Туркестане среди мусульманских тюркских народов, оставались чуждыми исламизму, также как и арабской культуре, ориентировались на китайскую, буддийскую или конфуцианскую цивилизацию, «языческую» по трактовке мусульман. Размеры податей основывались, как и в Китае, на значимости семей. Напротив, по сравнению с другими кочевниками, гурханы не создавали в пользу своих кланов ленных владений и уделов, что, кажется, было явным доказательством влияния китайских административных структур. И как считает Бартольд, административным языком мог быть китайский. Отметим, что наряду с буддизмом, христианство процветало в империи каракитаев. «В эту эпоху в Кашгаре жил христианский епископ, управляющий христианской епархией; тогда же появились наиболее древние христианские надписи в Чу».

Создание империи каракитаев представляется также реакцией, направленной против внедрения ислама, осуществленного караханидами. Первый гурхан каракитаев – Юэлию Ташэ (1130-1142), укрепив за счет восточных караханидов свое господство над регионом Иссык-Куля и Кашгарии, напал на западных караханидов, обосновавшихся в Траноксиане и затем на сельджукский султанат Восточного Ирана, где правил тогда Санджар. В мае-июне 1137 г. в Ходженте в Фергане он нанес поражение самаркандскому караханиду Рох ад-Дину Махмуду. Султан Санджар, отправившийся на помощь своим трансоксианским вассалам, проиграл битву каракитаям в Катване на севере Самарканда (9 сентября 1141 г.). Бухара и Самарканд перешли от сельджукского сюзеренитета – гурхану, который, впрочем, оставил местным караханидам право на проживание во втором из своих городов на правах вассалов.

В том же 1141 г. каракитаи захватили Хорезм. Шах Хорезма – Атсыз вынужден был признать себя их подданным. Преемник Атсыза – шах Хорезма Арслан (1156-1172), несмотря на то, что надеялся сменить сельджуков в Восточном Иране, оставался почти всю свою жизнь подданным гурхана.

Империя каракитаев простиралась теперь от Хами до Арала и Ходжента, ее сюзеренитет начинался от верхнего Енисея и доходил до Аму-Дарьи. С точки зрения мусульман такое господство языческой монгольской династии на мусульманской тюркской земле было величайшим регрессом и крупнейшим скандалом. Они продолжали смотреть не в сторону мусульманского мира, а в сторону Китая, откуда они черпали свою культуру. Юэлию Ташэ был первым предводителем из них, который прославился как весьма грамотный китаец. Со своей стороны, Китай не переставал интересоваться потомками бывших правителей Пекина, в то время как арабо-персидская историография относилась к ним с некоторой долей презрения. В результате об именах мы можем судить только по китайской транскрипции. После смерти гурхана Юэлию Ташэ (февраль 1142), его вдова Тапуэн стала регентшей империи (1142-1150). Затем пришло время правления их сына – Юэлию Иилиэ (1150-1163). После смерти Юэлию Иилиэ, его сестра – Юэлию Шэ или Пусуван, исполняла регентство (1163-1178) в течение которого каракитайская армия вторглась в Хорасан и разграбила Балх (1165). Наконец, Юэлию Чэлуку, сын Йилиэ лично правил с 1178 по 1211 г… При этом последнем монархе империя каракитаев вошла в конфликт со своими вассалами, шахами Хорезма, конфликт, который возник в период Чингиз-ханидских завоеваний, за короткий срок явился причиной гибели двух противников, что устроило только монголов.

 

Хорезмийская империя

Перед лицом китаизированной языческой монгольской империи каракитаев, хорезмийские шахи в нынешней Хиве представляли мусульманский тюркский мир, особенно после смерти сельд-жукида Санджара, не оставившего преемника (1157), тем самым оказалось вакантным место правителя восточной части Ирана. По правде говоря, бывшее царство Санджара – Хорасан, было своего рода землей без хозяина, где огузские предводители после их нежданной победы в 1153 г., были законодателями, более или менее признавая отныне сюзеренитет хорезмийских шахов.

После смерти хорезмийского шаха Арслана (1172), его два сына, Такаш и Султаншах, вступили в борьбу за трон. Проиграв эту борьбу, Такаш нашел убежище у каракитаев. Регентша каракитаев – Юэлию Шэ обязала своего мужа выступить с армией на Хорезм, чтобы восстановить Такаша, изгнав Султаншаха, что и было сделано (декабрь 1172). Но, несмотря на то, что он был обязан своей властью каракитаям, Такаш вскоре восстал против них из-за выдвинутых требований по уплате дани и тогда каракитаи, резко изменив политику, поддержали его брата Султаншаха. Если им не удалось посадить его на трон Хорезма, то они предоставили ему армию, с которой он начал завоевание Хорасана (завоевание Мерва, Серахса и Тусы в 1181 г.). Султаншах правил в Хорасане до самой смерти в 1193 г. Как только Султаншах покинул этот мир, Такаш присоединил весь Хорасан к своим хорезмийским владениям (1193).

Едва став хозяином Хорасана, Такаш завоевал аджемитскую часть Ирака. Эта провинция, как мы это видели, составляла царское владение последнего сельджукского султана Тогрула III. В решающей битве, произошедшей под Рэем 19 марта 1194 г., Такаш одержал победу и казнил Тогрула. Эта победа, которая положила конец сельджукскому владычеству в Персии, принесла шаху Хорезма аджемитскую часть Ирака вместе с Рэем и Хамаданом.

Сын Такаша – Ала ад-Дин Мохаммед пришел ему на смену (1200-1220). Ала ад-Дин Мохаммед привел к высшему расцвету хорезмийскую империю, которая при его правлении стала господствующим государством в Срединной Азии. Первым его шагом стало завоевание Афганистана у гуридов.

Фактически, когда два предшественника Мохаммеда закладывали у нижнего течения Аму-Дарьи основы хорезмийской империи, другое мощное мусульманское государство возникло в Афганистане. Эта страна до этих событий принадлежала тюркской династии газневидов, также владевших Пенджабом в Индии. В 1150 г. афганский клан суриев восстал против газневидских султанов в горах Гхора между Гератом и Бамианом. Гуридскай вождь Джа-хан Соз ограбил в тот же год Газну, султанскую столицу, которая в 1173 г. была окончательно завоевана его преемником Гийат ад-Дином. Газневидские султаны скрылись в Пенджабе, в Лахоре, оставив гуридам Афганистан. В период правления известного Шихаб ад-Дина Мохаммеда Гхора (1163-1206), гуридская империя необычайно расширилась на Восток. Мохаммед сверг с трона последних газневидов в Пенджабе, присоединил к себе эту провинцию (1186) и отвоевал у индусских раджей бассейн реки Ганг (1192-1203). Он был на пике своей славы, когда на него напал его тезка Мохаммедшах хорезмийский.

Первое сражение между двумя Мохаммедами на Аму-Дарье было выиграно гуридом, который стал грабить Хорезм (1204). Мохаммед хорезмийский призвал к себе на помощь своего сюзерена – гурхана каракитаев, который выслал ему на подмогу армию под предводительством некоего Тайанку-Тараза, а также своего другого вассала – караханида Османа, принца самаркандского. Имея такую подмогу, шах Хорезма одержал победу над гурида-ми в Гезараспе и выдворил их из страны (1204). Каракитаи последовали за Мохаммед Гхором и нанесли ему полное поражение в Андкуе на западе Балха (сентябрь – октябрь 1204 г.). Эта победа явилась окончательной демонстрацией превосходства хорезмий-цев над гуридами. Тем не менее, только после смерти Мохаммеда Гхора (13 марта 1206 г.) Мохаммед хорезмийский отнял у гуридов Герат и сам Гхор (декабрь 1206 г.).

В 1215 г. шах Хорезма завершил завоевание Афганистана, отняв у них к тому же Газну. Мохаммед хорезмийский своей победой над гуридами был обязан своему сюзерену – гурхану каракитаев. Но признательность его оказалась недолгой. Достигнув таких высот власти, он считал невыносимым, что мусульманский император (к этому времени у него был титул султана), хозяин двух третей Ирана, оставался вассалом, платил дань этим «язычникам» – монголам. Караханидский правитель Самарканда, Осман ибн Ибрахим (1200-1212), также вассал каракитаев, испытывал такие же чувства. В 1207 г. Мохаммед Хорезмийский, придя с ним в сговор, занял Бухару и Самарканд, где он сменил сюзеренитет каракитаев своим собственным. Хорезмийская империя поглотила таким образом всю Траноксиану. Каракитаи, впрочем, не замедлили с ответом. По сведениям Джувейни, они даже вошли в Самарканд, но их генерал Тайанку закончил тем, что хорезмийцы взяли его в плен в битве, которая произошла или в степях Иламиша около Андижана, в Фергане, или в степях Таласа (1210).

Мохаммед отбросил каракитаев с помощью принца самаркандского караханида Османа, который использовал доверие гурхана в своих целях. Но в 1212 г. Осман, устав подчиняться хорезмийцам, восстал. Мохаммед пошел на Самарканд, захватил город, разграбил его и казнил Османа. Таков был конец последнего представителя этой караханидской династии, которая властвовала над туркестанцами более чем два века (1212).

Мохаммед Хорезмийский осуществил, наконец, в 1217 году триумфальный поход через всю Персию, в результате которого он получил почести атабеков или тюркских правителей, ставших независимыми и имеющих наследственный статус передачи власти, которые управляли персидскими провинциями, в частности, салгуаридами Фарса. Он дошел до Голвана в Загросе на границе аббасидского халифатского владения арабской части Ирака. Повздорив с халифом, он готов был идти на Багдад.

Даже атабек Азербайджана (Таурис), страны, куда он не пошел с походом, немедля признал себя данником. В этом 1217 г. хорезмийская тюркская империя, имеющая на севере линию раздела Сыр Дарью, на востоке – Памир и горы Вазиристана, на западе – Азербайджан, горы Луристана и Хузистана, включала в себя Трансоксиану, почти весь Афганистан, почти всю Персию.

И вот тогда он столкнулся с Чингиз-ханом.

Что следует усвоить из предыдущего, это то, что в то время, когда на нее напали монголы, хорезмийская империя была совершенно новым образованием, имея в своей окончательной форме существования всего несколько лет. Империя не имела времени приобрести солидность, она оставалась еще полностью дезорганизованной. Здесь нет особого повода выражать восхищение перед Чингизханидской стратегией, если это почти импровизированное государство рушится при первом столкновении, как карточный домик. Между различными частями так называемой хорезмийской империи не существовало другого принципа единства, как лично султан Мохаммед, к тому же восточный владыка, которому невероятно, насколько это возможно, благоприятствовала долговременная удача, фактически он был слабовольным человеком с неожиданными моментами упадка духа и подъема настроения. Не следует упускать из виду, что когда Чингиз-хан пошел на завоевание этой империи, Бухара и Самарканд принадлежали хорезмийцам только восемь лет, а, что касается второго из этих городов, то его взяли после осады и жестокой расправы; Афганистан был полностью присоединен к Хорезму только за четыре года до вторжения Чингиз-хана (Газна в 1216 г.); Западная Персия стала окончательно хорезмийской только за три года до нападения грозного врага (1217). В действительности, в противовес тому, что утверждают историки в период нашествия Чингиз-хана, существовала хорезмийская империя, это был только зародыш, это была начальная стадия зарождения империи, лишенная еще прочных государственных структур. Чингиз-хан столкнулся бы с совершенно иной ситуацией, если бы он оказался перед лицом настоящего государства, такого как царство Цин Северного Китая…

 

Авары

Степи южной России являются для географа ни чем иным, как продолжением степей азиатских. То же самое и для историка. Это мы уже видели в древности, применительно к Скифам, Сарматам, Гуннам. Этот факт также применителен к периоду раннего средневековья, от Аваров до Чингизханидов.

Миграция Аваров из Верхней Азии в южную Россию известна нам благодаря византийскому историку Теофилакту Симокатте. Теофилакт проводит различие между настоящими Аварами и, как он называет, фальшивыми Аварами. (Псевдоаварои). Под первыми он видит, как отмечает Маркуар, тех, кого мы называем Жуан-жуани, народ монгольского происхождения, который был хозяином Монголии в течение всего V в. до того, как был разгромлен и вытеснен в 552 г. Тюрками Тукю. И он дает под "фальшивыми аварами", присвоившими это грозное имя – Авары, – народ нашей средневековой истории. Эти последние состояли из двух объединенных орд, а именно, У ар (или Вар), откуда и произошло имя Авар, и Кунни или Хуни, – имя, напоминающее об их гуннской этимологии.

Два объединенных имени "Уар" и "Хуни" обозначают Аваров и Гуннов. С другой стороны, эти Уары и Хуни, от которых византийцы выводят Уархонитай, были, согласно тем же византийским источникам, два племени Огоров, то есть, как думают некоторые ориенталисты, Уйгуров. Но исторические уйгуры-тюрки, в то время как авары Европы, вероятно, были монголами. Кроме того, Альберт Геррманн, посредством карты из своего атласа, предлагает идентифицировать уаров и хуни с жуан-жуанами, которые, безусловно, были монголами. Наконец, как отмечает Минорский, различие между "настоящими аварами" и "псевдоаварами" основывается лишь на одном византийском источнике, и то не совсем надежном. Кроме того, по утверждению того же Геррман-на, если авары, которые эмигрировали в Европу во второй половине VI в. не были жуан-жуанами, то они должны быть гуннами эфталитами. Напомним, что эфталиты, владевшие районом Или, Трансоксианой и Бактрией в V веке, и имевшие монгольское происхождение, как и жуан-жуани, были разгромлены и рассеяны после них, к 565 г. теми же противниками-тукю, заключившими против них союз с Сасанидской Персией.

Вне зависимости от этой дискуссии, очевидно, что к концу правления Юстиниана (умер в 565 г.) авары – по-греч.: ”абарес, абарои”, по-лат.: "авари, аварес” – двинулись в Европу, напирая на шедших впереди них, как говорит Теофилакт Симокатта, "Хуннугуров, Сабиров и другие гуннские орды". Предводитель аланов, называемый византийцами Сарозиос, смог оставаться в дружеских отношениях с ними. Их появление напомнило византийцам древних гуннов, за исключением того, что в отличие от гуннов, авары заплетали свои волосы в две длинные косы, которые спадали со спины. Мы знаем, что они были шаманистами; Теофилакт упоминает одного из их колдунов или "боколабрас" (от монг. "бога” – колдун). Их посол Кандих, когда был принят Юстинианом, потребовал земли и дани (557). Юстиниан направил к ним своего посла Валентина (того самого, который позднее посетил тукю) и убедил их кагана вступить в войну с другими ордами, Хуннугурами и Сабирами или Vigury и Sabiri, которые были разбиты. Авары разбили также Гуннов Кутригуров и Гуннов Утургуров, которые, и те и другие, были потомками народа Аттилы, и которые кочевали, первые – на северо-западе Азовского моря, вторые – близ устья Дона. Авары включили этих гуннов в свою собственную орду. Так как рассматриваемые гунны были тюрками, а наши авары, очевидно, монголами, то безусловно ясно, что каждая из этих двух больших тюрко-монгольских групп соединились в пределах их собственной империи с представителями другой группы. Авары, действуя как федералы Византийской империи, разрушили эти Гуннские царства. В 560 г. их владения распространялись на территорию от Волги до устья Дуная. Их каган разбил свой повозочный лагерь на северном берегу Дуная. На севере он разгромил славянские племена-антов, словенцев и вендов; на западе вступил в Германию и, наконец, был разбит в крупном сражении в Турингии франкским королем Астразии – Сигебертом, внуком Кловиса (562 г.). Авары отступили к Черному морю.

Через некоторое время (около 565 г.), на Аварский трон вступил очень способный каган, по имени Баян, имя которого, как отмечает Пельо, было чисто монгольским.

Как до него – Аттила, и после него – Чингиз-хан, он, вероятно, был более расчетливым и хитрым политиком, чем стратегом. В 567 г. в союзе с ломбардийцами-германским народов, населявшим Паннонию, – он разгромил гепидов – другой германский народ (готический по происхождению), располагавшийся в Венгрии и Трансильвании.

Венгрия была оккупирована аварами, и Баян разместил свои королевские стоянки близ старой столицы Аттилы. Таким образом, на Венгерской равнине, которая на протяжении истории фигурировала как продолжение азиатских степей, цепь тюрко-монгольских империй была восстановлена. Авары теперь правили от Волги до Австрии. Это неожиданное расширение жуан-жуаньс-ких или эфталитских орд, избежавших столкновений с армией тукю, весьма раздражало последних. Они обвинили византийцев в заключении соглашения между Юстинианом и аварами. Когда Тарду, предводитель западных тукю, принял византийского посла Валентина в 575-576 гг. в верховьях Юлдуза, севернее Кучи, он обвинил его в заключении этого договора. Менандр приводит его речь: "Пусть эти Уархуни (Varchonitae) осмелятся предстать перед моей конницей, и просто посмотрят на наши кнуты, которые заставят их бежать в недра земли! Мы должны уничтожить этот народ рабов, не используя наши мечи; мы раздавим их как жалких муравьев под копытами наших коней." Чтобы наказать византийцев за их связи с аварами, тукю направили в русские степи в 576 г. конный отряд под командованием некоего Бохана, который вместе с последним предводителем гуннов утургуров, Анагаем, атаковал византийский город Боспор или Пантикапей, находившийся вблизи от современной Керчи, в Крыму, при входе в Азовское море.

В 582 г. каган Баян начал войну против византийцев и захватил Сирмиум (Митровитца), крепость на Саве. Под давлением аваров, часть булгар – народа, вероятно, тюркской расы, происходившего, возможно, от гуннов кутригуров, расселилась в Бессарабии и Валахии, откуда, после появления в этих местах мадьяр, они, позднее, ушли в Моези, превратив ее в последующем в Болгарию. На западе Баян – "гаганус", как Грегори из Тура передает его монгольский титул, – возобновил, к 570 г. борьбу против франков, и в этот раз, разбил Сигеберта, короля Австазии. Затем Баян атаковав вновь Византийскую империю, захватил Сингидум (Белград) и подверг разграблению Моези вплоть до Анчиалуса (близ Бургаса). В 587 г. византийцам удалось разбить его недалеко от Андрианополя. Некоторое время он бездействовал. Но уже в 592 г. Баян предпринимает новый поход. Ему удалось захватить Анчиалус и разграбить часть Фракии вплоть до Зурулума (Корлу). Выдающийся византийский полководец Прискус сумел остановить кагана; перейдя Дунай, он навязал сражение в самом сердце степной империи, а именно, в Венгрии. Окончательное поражение Баяну было нанесено в битве у берегов Тисы. Во время этого сражения было убито четверо его сыновей (601). Сам Баян, не вынеся потрясения, умер вскоре после этого (602).

Следующий аварский каган повернул свои войска против Италии, которая находилась во власти ломбардов. Авары воспользовались тем, что ломбарды оставляли Паннонию, и в массовом порядке мигрировали в Италию. Авары попытались захватить Паннонию. В 610 г. их каган захватил и разграбил Фриул. В 619 г., в связи со встречей в Гераклее во Фракии (Эрегли), он совершил предательство, напав на императора Гераклиуса. В дальнейшем планировалась осада Константинополя. Но, оба этих действия не были осуществлены. Между тем, для аваров хорошим знаком стало противоречие, возникшее между правителем Персии-Хосроем II и Византийской империей. Персам удалось объединиться с аварами в своем стремлении захватить Константинополь. Если первые наступали через Малую Азию, вторые – через Фракию. В июне-июле 626 г., пересекший Малую Азию из конца в конец персидский полководец Шахрвараз разбил свой походный лагерь у входа в Босфор в Кальцедоне. Одновременно аварский каган расположился перед Константинопольскими укреплениями. В связи с отсутствием императора Гераклия, находившегося в походе на Кавказе, оборону Константинополя осуществлял патриций Бонус. Авары предприняли наступление с 31 июля по 4 августа 626 г. Это была наиболее серьезная опасность, с которой столкнулась западная цивилизация за значительный период времени. Неизвестно, что бы стало с этой цивилизацией, если бы монгольская орда сумела закрепиться в то время в столице христианства? Но византийская флотилия, хозяйка Босфора, заставила персов и аваров отказаться от их совместных действий. Понеся громадные потери в результате всех атак, каган снял осаду и вернулся в Венгрию.

Такой поворот событий нанес большой урон престижу аваров. После смерти кагана, который допустил подобное развитие событий, (630 г.), булгары – народ тюркского происхождения, до этого помогавший аварам скорее как союзник, чем как подчиненный, потребовал, чтобы титул каган перешел к их собственному хану Кубрату, и авары были вынуждены, с оружием в руках, отвергнуть эти претензия на гегемонию. Тем не менее, авары были вынуждены оставить булгаров хозяйничать в современной Валахии и "Болгарии" на севере Балканских гор, также как они позволили славянам (хорватам и т.д.) занять территорию между Дунаем и Савой. Они же сами оставались на венгерской равнине до конца VIII в.

Шарлеманю (Карлу Великому) предстояло завершить отношения с монгольской ордой. В августе 791 г., в ходе первой кампании, ему удалось захватить Аварский каганат и продвинуться до слияния Дуная и Раабы. В 795 г. его сын Пепин, при содействии Эрика, герцога Фриольского, атаковал Рин, крепость аваров, и захватил часть сокровищницы кагана, которая представляла собой военную добычу, собранную на протяжении двух веков конфронтации с Византией. В 796 г., в результате третьей кампании, Пепин разрушил Рин и захватил оставшуюся часть сокровищницы. Один из аварских предводителей, носивший древний тюрко-монгольский титул тудун, в 795 г. перешел в баптистскую веру в Экс ла Шапеле. В 799 г. этот тудун восстал против франкского влияния, но это было его последним сражением, и после его смерти новый аварский правитель по имени Зодан вынужден был в 803 г. признать полное подчинение. В 805 г. Авары находились в зависимом положении от Карла Великого, и ими правил каган, принявший христианское имя Теодоре.

После такого количества поражений, авары оказались неспособными защищаться от двойного давления славян и булгар. В конце правления Карла Великого, и с его позволения, они покинули северный берег Дуная, чтобы сгруппироваться, под началом своего кагана Теодоре, в западной Паннонии, между Карнунтумом и Сабарией. В конце IX в. древняя Авария была разделена между (1) Славянской империей, так называемой Великой Моравией, Святополка (умер в 895 г.), которая простиралась от Богемии до Паннонии включительно, и (2) тюркским каганатом булгар, который занимал южную Венгрию, Валлахию и Булгарию севернее Балкан. Булгарские племена, которые, возможно, дали свое имя Венгрии, а именно, оногундур или оногур, захватили, в частности, регион восточнее и южнее Карпат.

Авары имели собственное искусство, что подтверждается археологическими находками в Венгрии. Речь идет о ветви степного искусства, с мотивами видоизмененного "зверинного стиля" и, кроме того, растительными мотивами или спиральными геометрическими формами, изящно переплетенными и создающими солидный декоративный эффект. Находки, в основном бронзовые, состоят из поясных пластин и бляшек, украшенных орнаментами доспехов, крючков, застежек. Особенный интерес вызывает сходство аварских находок из Венгрии с подобными бронзовыми изделиями, найденными в Ордосе, в большой петле Желтой реки, восходящих к эпохе хунну, жуань-жуаней и тукю. Отметим среди венгерских захоронений наиболее богатые: Кезтели, Ксуни и Немесволги, Пахи-пушта, Ксонград и Зентес, Сцилоги – Сомлио, Дунапентеле, Улло и Кизкорош.

Аварское искусство, как отмечает Нандор Фетиш, связано, в частности, с последним сибирским стилем Минусинска, известным как кочующий всадник. Сравнения, осуществленные Фетти-шем между этим стилем и находками из Миндзента, Фенека и Пуш-татоти, поражают. Отметим, что существует большая вероятность того, что именно авары научили Запад использовать стремя.

 

Булгары и Мадьяры

После падения аваров первостепенная роль в тюрко-монгольской Европе перешла на некоторое время к булгарам. Этот народ, который имеет тюркское происхождение и относится к гуннам кутригурам, во второй четверти VII в. создал сильное царство на северо-западе Кавказа, между Кубанью и Азовским морем, под властью хана Кубрата (умер в 642 г.), вождя булгарского племени оногундуров. После смерти Кубрата, продвижение хазар разделило булгарские племена на две части. Одна часть, под руководством одного из сыновей Кубрата, по имени Баян, осталась в стране под властью хазар (потомки этой ветви позже продвинутся на север в направлении Камы и Казани, где они станут основателями Великой Булгарии, которая в XIII в. будет разрушена монголами Чингиз-ханидами; их последними потомками будут современные чуваши). Другая булгарская группа, возглавляемая ханом Аспарухом, другим сыном Кубрата, ушла на запад, перешла Дунай в 679 г. и обосновалась в древней Моезии. Император Юстиниан II (705-711), опекаемый в течении византийских гражданских войн ханом Тербелем, преемником Аспаруха, официально признал это положение. Спустя век, булгары Моезии во главе с ханом Телетцесом двинулись на Константинополь, но византийский император Константин V разбил их у Анчиалоса, близ современного Бургаса (30 июня 762 г.). В 811 г. другой булгарский хан, Крум, разбил и убил императора Нисефора I и сделал из его черепа кубок для питья, в древней гуннской манере; но в 813 г., во время осады Константинополя, он потерпел неудачу, как ранее авары. Его преемник, хан Омуртаг заключил мир с византийцами. После обращения в христианскую веру царя Бориса в середине IX в. возрастающая славянизация болгар отдалило этот народ от основной массы тюркских наций, чтобы интегрировать в христианскую Европу.

Древняя территория аваров была оккупирована в конце IX в. мадьярами или венграми. Венгерский язык, как известно, не относится к тюрко-монгольской группе, но к финно-угорской группе (об-угорская подгруппа), и между этими двумя лингвистическими группами еще не найдено близкой связи. Тем не менее возможно, что в эпоху, которой мы занимаемся, венгры были политически организованы тюркской аристократией. Арабские географы, такие как автор Худуд аль-Алам (982 г.) и Гардизи (1094 г.) различают (или смешивают) две мадьярские группы, одна из которых оставалась в Уральских горах, где до сих пор живут вогулы , другая эмигрировала сначала в Лебедию, севернее Азовского моря, далее в Ателькузу, которая является равниной между низовьем Днепра, Карпатами, Серетом, дельтой Дуная и Черным морем. Отметим, что в то время те же арабские географы (как ранее Константин Порфирогенет) говорят о "Маджхари" как, безусловно, тюрках, потому что эти финно-угры были организованы, скажем, на Урале – Булгарами Камы, в Ателькузу – так же булгарским народом – Оногун-дурами или Оногурами, располагавшимися в IX в. в юго-восточном районе Карпат.

Имя венгров для обозначения мадьяр, может происходить из этих оногуров, которые смешались с ними во второй половине IX в. Другие источники относят этих финно-угорских мадьяр к другому тюркскому племени, кабарам, которые ассоциируются с хазарами и которые, предоставили мадьярам свою царскую фамилию Арпа-дов. Присутствие тюркской аристократии оногуров и кабаров среди Мадьяр объясняет содержание византийского протокола, по которому при обмене послами во время правления Константина Порфирогенета, к мадьярским вождям всегда обращались как к "принцам Тюрок, arkhontes ton Tourkhon.

К 833 г. мадьяры жили в Лебедии, между Доном и Днепром, как подчиненные великой тюркской империи Хазаров. К 850-860 годам., изгнанные из Лебедии Тюрками-Печенегами, они вошли в Ателькузу, и к 880 г. достигли дельты Дуная. В их новом владении, венгры оставались вассалами тюркского государства хазар (см. ниже), и, хазарский хан, как сюзерен, назначил молодого знатного вельможу по имени Арпад, из кабарского племени, правителем над венграми. Немного позже, византийский император Леон VI, воевавший тогда с булгарским царем Симеоном, обратился к венграм за помощью. Венгры, возглавляемые Арпадом, пересекли Дунай и прошлись по Булгарии с огнем и мечом. Но булгары, в свою очередь, обратились к печенегам, являвшихся теперь хозяевами русских степей, и печенеги, атаковав венгров с тыла, заставили Арпа-да и его народ бежать в горы Трансильвании. В этот момент король Германии Арнолф, в борьбе со славянским правителем Святополком, королем Великой Моравии (Чехия, Словакия, Австрия и Западная Венгрия) решил, также обратиться к венграм. Арпад обрушился и разгромил Святополка, который погиб в бою (895). Великая Моравия распалась, и венгры обосновались окончательно в стране, которая была названа их именем (899). Отсюда их отряды отправились грабить Запад: нашествие в Италию до верхней Павии (900 г.), нашествие на Германию, где венгры разгромили недалеко от Агсбурга последнего короля из династии каролингов, Людовига Малого (910). Они осуществили рейд вплоть до Лотарингии; сожгли Павию, перешли через Альпы до Франкского герцогства Бургундии и Прованса (924 г.); рейд до Аттини в Шампани (926 г.); они разграбили регион Реймса и Сенса до Берри (937 г.), разорили Лотарингию, Шампань и Бургундию (954 г.), – это вернувшиеся дни Аттилы, которые казалось, никогда не закончатся. Наконец, 10 августа 955 г., король Германии Оттон I, разбил венгров близ Аугсбурга, достигнув победы, которая положила конец нашествиям. В этот день германизм защитил Европу.

Обращение в христианство венгерского короля Ваика, принявшего имя Стефан, изменило судьбу этого народа. Годы правления "Святого Стефана (997-1038) принесли Венгрии новый статус. Наводившая до этого ужас на Запад, она стала надежной защитой от всякого давления азиатского варварства: "щитом христианства". Со времени монгольского нашествия XIII в. до изгнания Османов в XVII в., жизнь мадьярского народа представляла собой долгую, героическую и славную эпопею.

 

Хазары

В начале VII в. юго-западная часть русской степи и Дагестан стали свидетелями расцвета империи Хазар.

Хазары были тюркским народом – они преклонялись Тангри, управлялись каганами и тарханами, из чего Бартольд делает заключение, что можно предположить их родственную связь с западными Тюрками, или, может быть, точнее, с западными Гуннами.

Это уже был достаточно сильный народ, когда в 626 г. их хан Зиебил, по просьбе Гераклия во время встречи в Тифлисе, ему предоставил 40 000 воинов для войны с Персией, благодаря чему византийский император разорил сасанидскую провинцию Азербайджан. Соглашение, заключенное между Византией и Хазарами, много раз подтверждалось браками правящих семейств. Император Юстиниан II, во время своей ссылки (695-705 гг.) нашел убежища у хазар и женился на одной из сестер кагана, которая стала basilissa Теодора. В свою очередь, Константин V, в 732 году женился на дочери хазарского кагана, которая стала basilissa Ирен, и их сын, император Леон VI, стал известен по прозвищу Леон Хазарский (775-780 гг.). Эта система союзнических связей была исключительно удобна Византийцам в период их борьбы против Арабов, на которых Хазары наступали с тыла в Транскавказии (в частности, в 764 г.), в то время как византийская армия атаковала в Малой Азии.

Симпатии, выражавшиеся византийским двором в отношении Хазар, объясняются и другими причинами. Это был наиболее цивилизованный народ тюркской Европы, как Уйгуры – наиболее просвещенные среди Тюрков Верхней Азии. Не являясь, как известно, земледельческими и оседлыми, они создали самодостаточное Государство, с богатой торговлей, всесторонне развитое, благодаря контакту с Византией и арабским миром. Центр этого государства, вероятно, сначала находился в степях Терека. Первая хазарская "столица", Баланджар, обнаружена Маркуартом у истоков Сулака, южного притока Терека. После его разрушения арабами в 722-723 гг., царская резиденция была перемещена в город, который арабы называют аль-Байда, Белый город, имя, которое Марку-арт исправляет на Саригшар, Желтый город по-тюркски (точнее, по мнению Минорского, Сариг-шин, то есть Саксин), и который он предположительно размещает в том же месте, что и столица (последующая) – Итиль, в устье Волги. Итиль был тогда только зимней резиденцией хазарских каганов. Летом они кочевали, как и их предки Хун-ну, пересекая степи, безусловно, в районе Кубани. В 833 г., желая иметь резиденцию, наименее опасную для продвигающихся орд, они обратились с просьбой к византийскому императору Теофилу предоставить им инженеров для строительства укрепленной столицы. Теофил направил к ним зодчего Петронаса, который помог им в строительстве третьей столицы, которой стал Саркель, располагавшийся либо в устье, либо, скорее всего, в большом изгибе Дона.

На руинах древней Фанагории, Хазары построили также торговую площадь Матарка, расположенную на Таманском полуострове, напротив Крыма.

Хазарская империя была центром оживленной торговли. Византийские, арабские и еврейские купцы собирались в Итиль и Саркел в поисках кожи и мехов севера. Вместе с ними христианство, ислам и иудаизм укоренялись в стране. Между 851 и 863 годами, Византия направила к хазарам апостола Святого Кирилла, который получил у них радушный прием. Жизнеописание Святого Кирилла рассказывает о его дискуссиях с еврейскими раввинами за каганским столом. В период правления Леона VI, Матарка была местом размещения византийского епископства, призванного распространять Евангелийское учение по всей Хазарии. В то же время, магометанство, представленное большим количеством арабских представителей, начиная с 690 г., затем, в 868 г., и особенно, после 965 г. стало одной из главных религий страны. Иудаизм был также в почете. В 767 г. Исаак Сангари начал свои проповеди среди хазар. Масуди объявляет, что в период правления халифатом Харун ар-Рашида (786-809 гг.) каган и хазарская знать восприняла эту веру. Притеснения, направленные против евреев, совершаемое византийским императором Романом Лекапеном (919-944 гг.), привлекло в страну большое число израильских беженцев.

Каган, который принял библейское имя Иосиф, предписал в 948 г. раввину Шиздаи описать процветание Хазарского иудаизма, однако Маркуарт сомневается в достоверности этого известного письма, которое, вероятно, датируется не ранее чем XI в.

Согласно Рисале ибн-Фадхана, каган, вице-король, принц Самандара (в Дагестане) и другие сановники исповедовали иудаизм, и в ответ на разрушение синагог на исламской территории, один из каганов разрушил минарет; однако, в народе, мусульман и христиан, вероятно, было больше, чем евреев. К 965 году, по политическим соображениям, каган принял ислам. В 1016 г. хан Таманского полуострова стал Хазарским христианином "Георгиосом Тзулосом".

Хазары начали распадаться политически в IX в. Эти цивилизованные и иудаизированные Тюрки были уничтожены ордами той же расы, которые оставались непросвещенными язычниками. Снова степь пришла в движение. Тюрки Огузы (Узои у византийских писателей) с Аральских степей, погнали на запад Тюрков Печенегов из региона Эмбы и реки Урал. Печенеги, пересекая территории, принадлежащие Хазарской империи, вытеснили к 850-860 годам, с северных берегов Азовского моря – Мадьяр, которые были вассалами Хазар, и которые продвинулись, как мы уже видели, к Ателькузу, между Днепром и низовьем Дуная. Очень скоро, к 869 и 889 годам, Печенеги вновь осуществили преследование Мадьяр, вытеснили их и сами разместились на всей западной части русских степей, расположенных от устья Дона до Молдавии. Хазары сохранили лишь страну между нижним течением Дона, низовьем Волги и Кавказом.

В 965 г., князь Киевской Руси – Святослав, атаковал Хазар и занял их столицу, Саркель, на большом изгибе Дона. Однако, как отмечает Бартольд, Хазарский каганат пережил эту катастрофу; или, по меньшей мере, он сохранил территории в низовьях Волги, степи Кубани и Дагестана. В 1016 г. Византийский император Василий II направил против последних хазар флот, поддержанный русской армией. Эти соединенные войска захватили Таманский полуостров и хазарские владения в Крыму. К 1030 г. Хазары исчезли как политическая сила. Византийцы, однако, сильно просчитались, помогая русским разрушить этих цивилизованных тюрков, старых и наиболее преданных союзников Империи. На смену Хазар пришли уже дикие орды, навязавшие свое господство понтийским степям.

 

Печенеги и Кипчаки

Печенеги (Патзанакитаи, у Константина Порфирогенета, Бачанаки, у Иштакри), были, как мы видели, тюркским племенем, которое, согласно Маркуарту, некогда составляло часть конфедерации западных тукю, но были вытеснены карлуками к низовью Сыр-Дарьи и Аральскому морю.

Продолжая передвижение на запад, они кочевали между Уралом (Яик) и Волгой (Итиль), когда, между 889 и 893 гг. (по Константину Порфирогенету), они были изгнаны из страны совместной атакой хазар и огузов. Это привело к тому, что печенеги захватили «Лебедию», севернее Азовского моря, отобрав ее у мадьяр. Немного спустя, печенеги, возобновив свое продвижение на запад, вновь преследовали мадьяр в Ателькузу, то есть западной части русской степи, между Днепром и низовьем Дуная. К 900 г. печенеги уже кочевали между устьем Днепра и Дуная. В 934 г. они принимали участие в венгерском нашествии на Византийскую империю, во Фракии, в 944 г. – в походе русского князя Игоря в собственно Византию. В 1026 г. они перешли Дунай, но были рассеяны Константином Диогеном. В 1036 г. русский князь Ярослав Киевский нанес им крупное поражение, в результате которого они потеряли свое господство в степи, что заставило их вновь изменить свою позицию в отношении Византийской империи. В 1051 г. в силу этого давления и в ответ на продвижение огузов они снова напали на империю; новое нашествие имело место в 1064 г., когда они прошли через Фракию до ворот Константинополя. Настоящая драма для Византии началась тогда, когда она использовала наемников из числа язычников тюрков Европы для противостояния тюркам – мусульманам Азии, так как кровное родство тюрков-язычников было часто гораздо сильнее, чем их верность василевсу. Это произошло в 1071 г., накануне битвы при Малазкерте, когда отряды печенегов оставили службу императору Роману Диогену и перешли на сторону султана Алп Арслана. В Европе, во время правления Алексея Комнина, печенеги в 1087 г. совершили новое вторжение во Фракию, и дошли до Куле (между Аэносом и Константинополем), где они были обращены в бегство, оставив своего вождя Тзелгу на поле битвы. Алексей Комнин совершил ошибку, преследуя их, и был разбит в Дристре (Силистрия) (осень 1087 г). Империя была спасена в результате прибытия другой тюркской орды, кипчаков или половцев, которые продвигались из русских степей вслед за печенегами и разбили их на Дунае. Но так как все эти орды возвращались в Россию, печенеги, под давлением кипчаков, снова вступили во Фракию в 1088-1089 гг., дойдя до Ип-салы, южнее Адрианополя, где Алексей добился мира посредством откупа. В 1090 г. печенеги соединились с сельджукидами из Малой Азии для нападения на Константинополь через долину Маритцы, от Андрионополя до Аэноса, в то время как сельджукидская флотилия, хозяйка Смирны, атаковала побережье и из Никеи сельджукидская армия угрожала Никомедии.

Это было положение, напоминавшее времена Гераклия и Аваров, но теперь в Азии, как и в Европе Византия противостояла Тюркам, тюркам-язычникам в Европе и тюркам-мусульманам в Азии, соединившимся против империи узами общего происхождения. Печенеги зимовали близ Луле Бургаса, напротив византийских линий, которые отступили в Тчорлу. Вновь Алексей Комнин призвал на помощь кипчаков. Те, под командованием Тогор-така и Маниака, спустились из России во Фракию и напали на печенегов с тыла. 29 апреля 1091 г. соединенные войска византийцев и кипчаков разбили армию печенегов на Лебурньоне. Это была практически «ликвидация» всего народа.

Оставшиеся печенеги, восстановившись в Валахии, предприняли уже последующим поколением, в 1121 году, новую инициативу, ограниченную территорией Болгарии, на севере Балкан, но были захвачены врасплох и уничтожены императором Иоаном Комнином весной 1122 г.

Печенеги были заменены в русских степях огузами и кипчаками.

Огузы – Гуззы по арабски, чьи азиатские потомки, известны как туркмены – кочевали на северо-востоке Каспия и севере Аральского моря. Один из кланов этого народа, а именно сельджукиды, в XI в., после принятия ислама, двинулись в поисках лучшей доли в Персию, где они основали великую тюркскую мусульманскую империю Тогрул-бека, Алп Арслана и Мелик – шаха. Другой огузский клан, оставаясь языческим, а именно, Озои, у византийских историков, сверг в том же XI веке господство печенегов на территории русской степи. Русские летописи впервые упоминают этих Огузов, под простым именем Торки, в 1054 г., одновременно с появление Половцев и Кипчаков.

Византийские историки отмечают, что в период правления византийского императора Константина X Дукаса, эти Озои перешли Дунай в 1065 г., численностью в 600 000 человек и опустошили Балканский полуостров до Тессалоников и Северной Греции, но вскоре были уничтожены Печенегами и Булгарами. Последние отряды огузов ушли на запад от Волги, где были окончательно подчинены, уничтожены и ассимилированы кипчаками.

Народ, называемый на тюркском языке – Кипчак, известен у русских как Половцы, у Византийцев их называли Команои, у арабского географа Идризи – Куманы, и наконец, у Венгров, они – Куны. Согласно Гардизи, они происходили из той части группы Тюрков Кимаков, которые жили в Сибири, на среднем течении Иртыша, и возможно, по мнению Минорского, вдоль Оби.

Кимаки и огузы были, во всяком случае, близкородственными народами. (Кашгари отмечал, что те и другие отличались от остальных изменением звука внутреннего "у" в «dj». К середине XI в., Кипчаки, отделившись от основной массы Кимаков, эмигрировали в направлении Европы. В 1054 г., как мы видели, русские летописи впервые отмечают их присутствие в степях севернее Черного моря, как и Огузов. Кипчаки разбили Огузов и теснили их перед собой. Кипчаки использовали победу Огузов над Печенегами и, когда Огузы были разбиты Византийцами и Булгарами во время неудачного нашествия на Балканы (1065 г. и последующие годы), Кипчаки оказались единственными хозяевами русских степей. В 1120-1121 годах Ибн аль-Атхир наделяет их этим наименованием, и как союзников Грузин. В это же время, монгольские кланы, близкородственные Киданям и менее близкие с мигрировавшими на запад Каракитаями, пришли с китайско-маньчжурских границ в район р. Урала и Волги, где соединились с основной массой кипчаков, среди которых они играли организаторскую роль и имели статус правящего класса; однако, очень скоро они ассимилировались, восприняв тюркский образ жизни, с чисто кипчакским элементом. Кипчаки остались хозяевами русских степей вплоть до нашествия полководцев Чингиз-хана в 1222 г. Мы видим, что в это время, под влиянием русских, некоторые предводители кипчаков начали принимать христианство. Мы увидим также, что кипчаки оставили свое имя в монгольской Руси, так как Чингизханидское государство, созданное в этой стране, называлось Кипчакское ханство.

Необходимо отметить, что достижением Византийской империи является ее способность сопротивляться на протяжении веков нашествию многочисленных орд, которые обрушивались на ее границы. От Аттилы до Огузов, все эти Тюрки и Монголы, представляли значительно более грозную опасность для христианской цивилизации, чем события 1453 г.