Тётя Аня жила в частном секторе на Нивках. Когда была жива мама, Александр частенько привозил её сюда на выходные. Там, за высоченным забором, ограждавшим дом от улицы, они любили посидеть на скамеечке в крохотном палисадничке. О чём они говорили и что вспоминали, разве теперь узнаешь?
На разветвлённом генеалогическом древе их семьи этот листик занимал почётное место. Он помнил переезд тёти в Киев, многочисленный скарб, занявший в их коммунальной квартире все закоулки, возбуждение по поводу таинственных переговоров о покупке дома.
Муж тёти Ани окончил службу в Литве, где был начальником военкомата в глухом районе. Попал туда после войны, когда недобитые «лесные братья» ещё таились по заброшенным хуторам. Военком по тем временам считался большим начальником.
То ли он привык к жизни во враждебной обстановке, то ли такая нервная конституция ему по наследству досталась, но он как-то не по мирному времени всегда подтянут, отмобилизован и наготове. Что говорить, если он во дворе молниеносным ударом сапога убил крысу. Такой вот был подполковник.
Мы здесь не будем втягиваться в рассуждения, почему многие подполковники так и не становятся полковниками, и почему не все, далеко не все полковники становятся генералами. Хоть это интересная тема, но о ней в другой раз. Сейчас поговорим о том, как он умер и что за этим последовало.
Как выяснилось впоследствии, отставной подполковник средь бела дня упал лицом на тротуар в самом начале проспекта Победы, на углу, что на противоположной стороне от цирка и наискосок универмага «Украина». Его подобрала труповозка, якобы без документов и якобы по этой причине ни в какие сводки он не попал. Обезумевшие от неизвестности родные метались по казённым домам, где в ответ равнодушно пожимали плечами.
Одна чиновница, правда, переспросила: «Так сколько, говорите, ему лет? И в хорошей форме, говорите, был? Так мог и на юга закатиться с молодкой».
Милиция? А что милиция, они заявления о пропаже принимали по истечении трёх суток.
И тогда включился Александр.
В те, ещё советские, годы он служил репортёром в городской газете. Начинал с криминальной хроники и для дела водил взаимовыгодную дружбу с парой разговорчивых следаков. К ним и бросился.
Его выслушали и тихо, по дружбе, посоветовали начать поиск с осмотра «жмуриков», доставленных в городской морг в день исчезновения подполковника. Конечно, если хватит здоровья и характера. Дашь смотрителю красненькую и скажешь, мол, хануриком был родственничек. А не получится, приходи через пару деньков. Заведём дело, объявим в розыск и, не спеша, начнём искать. Но, скорее всего, уже поздно будет.
Александр взял с собой старшего сына исчезнувшего, тоже подполковника. Правда пользы от него, раскисшего, было никакой. Но всё же вдвоём, мало ли что?
Всё так и получилось. Разыскал нужного человека, сунул десятку, и она сработала лучше любого пропуска. И день был воскресный, и начальства вокруг никакого. Смотритель нежно похрустел красненькой бумажкой и заметил, что он его только запустит, а там… пусть сам разбирается.
– Закончишь, постучишь три раза ногой в дверь, я открою, – пробубнил смотритель, кося глазом в ту сторону, где, очевидно, располагался ближайший гастроном. И, чутко уловив гаснувшее настроение клиента, решил его поддержать.
– Да ты не боись. Быстрее чем за полчаса у тебя не получится, а я мигом смотаюсь. Ну, пошли.
Двери в морг вели массивные, тогда ещё неслыханные, железные. Спускаться приходилось вниз, по осклизлым ступеням. Серые стены тоже, из-за разницы температур (на дворе солнечный май, а в морге – холодильник), покрытые стекающими вниз подтёками. Смотритель ещё раз подбодрил его:
– Не дрейфь. Никто тебя не оставит. Да и бояться их нечего. Живых бояться надо.
Александр ощутил себя в подземелье средневекового замка. Недоставало только факелов. Смотритель, похоже, умел читать мысли, поскольку подсказал:
– На каждом уровне, вот здесь, расположен выключатель. Учти, живых тут нет, а если случайно и попались, то давно замёрзли. Минус десять, как никак. Так что никто из них не разговаривает и ничего не шепчет. Ты молодой, справишься. На тебе фонарик. Пригодится.
Железная дверь прогромыхала и со скрежетом закрылась. Александр остался один. Он немного пообвык и начал спуск на первый уровень.
Усопшие лежали на трёхъярусных стеллажах, как матросы в кубрике или зэки на нарах. И все на спине, ровненько вытянувшись, будто в последний миг им кто-то подал команду «смирно!» Это рождается человек со сжатыми кулачками, готовясь к тому, чтобы взять в них весь мир, а уходит с раскрытыми ладонями: смотри, дескать, ничего с собой не взял.
Вот лежат, подумалось Александру, и ничего их не достаёт: ни автомобильная страховка, ни просьбы жены купить золотые сапожки, ни долги за квартиру, ни то, что любовница «залетела» – вообще ничего. И те, кто собирал марки, старинную мебель, сытинского издания книги – ничего с собой не прихватили. Ничего. Ни одной проблемы у них уже нет. И планов в сентябре поехать к морю тоже нет. И подходить к едва знакомой женщине, стоящей у окна, сзади, брать её за плечи и разворачивать к себе они тоже не могут. Готовить крючки, наживку и перебирать снасти в сладком предвкушении завтрашней рыболовли, увы, им не предстоит. И крыть крышу на даче удачно купленным андулином тоже поздно. И никаких других планов у них уже нет. Никаких. Они уже больше ничего не смогут, не увидят, и ничем больше не насладятся: ни победами киевского «Динамо», ни пением Поплавского.
Лежат они себе посотенно на каждом уровне, а он похож на Данте, спустившегося в ад. Да, работы здесь часов на шесть, если смотреть каждого минуты по две, ведь на многих нарах лежало по трое.
Должно повезти после первого десятка. Вот только забыл спросить у смотрителя, расположены ли тела по датам поступления. Ага, на лодыжке каждого из них привязан квадратик из синей матерчатой клеёнки, с надписью черни-лом фамилии усопшего и даты поступления в морг. После десятка попыток обнаружить систему, он понял, что вновь прибывающих помещали не в одном месте, а туда, где образовывалось место.
Вообще-то Александр гордился своим умением отключаться от происходящего. У тебя не нервы, а стальные канаты, говаривали друзья после безуспешных попыток внезапно испугать его. Но тут он реально ощутил, как «поехала крыша». И дело было даже не в гнетущей атмосфере подземелья, наполненного ещё пару дней назад весело шагающими и похлопывающими друг друга по плечу гражданами. Скорее всего, дело было в тончайшем слое тлена, проникающем в ноздри и подбирающимся к сердцу.
Александр замер, закрыв глаза, и заставил представить себе зелёную лужайку с головками одуванчиков. Не получилось, но зато удалось ощетиниться. Ребята, я-то ещё буду ловить лещей и разворачивать за плечи женщин. И пока я буду ловить рыбу и разворачивать за плечи женщин, вы мне не помешаете.
Кто ищет, тот обрящет. Потаскав за ноги этих весёлых, но слегка онемевших ребят, которые хотели, но не могли сказать… ой, не так грубо!.. и что-то порой там, кажется, шептали… эк, какой бесцеремонный… он таки его нашёл. На квадратике синей клеёнки стояла дата, и больше ничего.
Александр бросился к двери и забарабанил по ней кулаками, а уж затем попытался высадить её ногой.
– Слышу, слышу, – заворчал смотритель. – Вижу, вижу – нашёл, – и метнул в Александра косой недобрый взгляд. С интересом. – Ну, коль нашёл, будем вытаскивать. Я за коляской пошёл.
В глаза Александра било озорное майское солнце. Заострившийся взгляд гладил островки зелёной травки у бетонного забора с ажурным узором, украшавшим верхний край бетонных плит. Ажурный бетон? Одна из загогулин этого бетонного кружева отломилась и раскрошенная на куски скособочено висела на ржавом пруте арматуры.
Из травки браво торчали головки одуванчиков, над которыми барражировала городская пчёлка.
Небо было по-весеннему высоким, бездонным и иссиня-синим, а впереди ждала бесконечная череда счастливых дней, в которых будет ловиться рыба и разворачиваться к нему едва знакомые женщины. Да, пожалуй, хоть раз в году следует спускаться в морг и таскать за ноги его обитателей.
Александр не без труда выудил губами из мятой пачки сигарету, избегая прикосновения руками. Жадно затянулся, но табачный дым не вытеснял из ноздрей тонкой смазки тлена.
Смотритель с грохотом подкатил коляску. Он уважительно взял протянутую сигарету и равнодушно промолчал в ответ на вопрос о документах усопшего. Даже новая красненькая его не воодушевила. Александр полез в заначку и вытащил сиреневую бумажку, при виде которой к смотрителю вернулось желание продолжить диалог. Он не спеша согнул её пополам и погрузил в недра своего халата. И тут пришла очередь удивляться Александру, поскольку смотритель вернул ему красненькую. Видать, по прейскуранту эта услуга тянула на 25 рэ.
– В сейфе документы. Так ведь воскресенье, и главврача тебе не отыскать. А ключи только у него. Хотя, стоп, у Вали тоже связка есть.
Выудив адрес секретарши, Александр решил попытать счастья. Вот ведь как бывает, случись такое в эпоху мобильных телефонов, ничего не вышло бы. А так можно и посочинять. И не проверишь.
Оставив подполковника в машине, Александр дал ему чёткую вводную: через двадцать минут резко разворачиваться и мчать, не останавливаясь, в ближайший райотдел милиции, брать ментов и мчать обратно, подниматься на второй этаж и вламываться в квартиру номер три.
Валя открыла двери не сразу. И даже не открыла, а приоткрыла. Оно и понятно: коротенький халатик едва прикрывал её вспотевшее тело. Да и дышала она горячо. Из-под локтя выглядывала эпическая морда мраморного дога, внешне сохранявшего спокойствие. Но так только казалось.
Он сосредоточенно наблюдал за реакцией хозяйки, а хозяйка за Александром. Что тут было делать? Пришлось включить всё своё обаяние и пытаться выглядеть попроще. Так, мол, и так, Иван Ильич прислал, бумаги из сейфа достать. Сам-то не может, знаете как у него.
– Да, знаю, знаю, козлину.
– Ну, так как? Машина есть. Могу отвезти.
И тут за плечом возник ещё один персонаж – совершенно квадратный парень, эдакая предтеча качков. В майке, наспех заправленной в штаны. Он открыл дверь настежь и без предисловий и увертюр взял Александра за грудки.
– Чего надо?
Оценив лаконизм вопроса, Александр понял, что недооценил опасности ситуации и переоценил свои возможности. Вот сейчас ему дадут по голове, втянут в коридор, а затем вытянут в мешке, который бросят в багажник и выбросят в речку Ирпень.
Предстояло что-нибудь придумать. Такое, чтоб поверили. Срочно и немедленно. А когда тебе верят? Когда говоришь правду. И неважно, что говоришь, – важно, как говоришь. И Александр тихо ответил:
– Похоронить брата. С Ильичём договорился. Сам не может приехать, вот меня послал.
Полуприкрытая лоскутами халата, Валя повисла на квадратном плече и что-то зашептала в ухо персонажа. Тот безучастно слушал, заправляя майку в штаны, и, наконец, изрёк:
– Ладно, звони.
Дверь перед Александром захлопнулась и ничего ему не сказали. Оставалось выбирать: скатываться вниз по лестнице, запрыгивать в машину и сматываться с максимальной скоростью или положиться на волю случая. Он выбрал второе. И не прогадал: ключи ему вручили, строго-настрого предупредив передать их смотрителю и самому ничего не открывать.
– Если чего, тачку твою видал. Запомнил, – блеснул фиксой квадратный.
В отведённые ему для продолжения жизни двадцать минут Александр вложился. Разморённый подполковник кунял, положив на руль руку с часами.
Назад в морг Александр нёсся, игнорируя светофоры. На его удачу, смотритель делал вторую ходку в гастроном. Так что, вперёд. Один ключ был от кабинета главврача, другой – от сейфа.
Не размышляя над последствиями, он открыл стандартный несгораемый шкаф на два отделения.
Присматриваться времени не было, но в глубине верхнего сразу приметил стопку документов. Отодвинул банку с индийским растворимым кофе, оказавшуюся неестественно тяжёлой. Ещё бы, золотые коронки вещь тяжёлая. Вытащил.
Лихорадочно открывая корочки, не вчитывался в фамилии: смотрел только на фото. Опа-на! Вот и паспорт, и военный билет, и удостоверение участника войны. Вот они где! А на ноге у их владельца квадратик из голубой больничной клеёнки с датой и прочерком вместо фамилии. Сунул в карман – и ходу. Аккуратно всё закрыл. Вышел во двор и наткнулся на приближающегося смотрителя с авоськой, в которой болталась бутылка водки, банка бычков, батон и какой-то свёрток.
– Ну как? – вплетая в голос равнодушные нотки, спросил Александр.
– Вот, отоварился, – приободрился вяловатый от похода под жарким как для мая солнцем смотритель.
– Тут Валя ключи передала, – Александр протянул тому связку.
– Ну пошли тогда.
Смотритель долго тыкал ключом в замочную скважину кабинета главврача, но вконец разуверившись в своих способностях в неё залезть, передал ключи Александру.
– Давай ты.
У Александра получилось. Та же история повторилась с сейфом.
– Ну что, нашёл? – поинтересовался смотритель, выставляя на стол в приёмной свой скарб.
– Вроде нашёл, – ответил Александр, изображая удовлетворение от находки.
– Вот и лады. Будешь со мной?
– С удовольствием. Да за рулём я. И ещё гроб надо заказать.
– Ну ладно. Тогда давай десятку. Что вернул тебе.
– Держи. И ключи не забудь передать.
– Ты что? Ключи. Э, нет. Это я точно не забуду. Иначе… Ну сам знаешь. А ты того, справился. Уважаю.
– Ну а мой родственничек где?
– Не волнуйся. В холодильнике он. Не разморозится. Приезжай завтра, сразу с утра. И к Ильичу.
Александр не стал больше ничего ждать, с визгом и скрежетом вырвавшись из ворот морга. И уже по дороге понял, как пронёсся по краю обрыва на гордом скакуне. Удача и судьба ему помогли, как всегда случается с дерзкими и смелыми. Будет тётя Аня с пенсией и похоронит мужа с почётом. Ведь она, весёлая офицерская жена, темпераментно исполнявшая под гитару душераздирающие романсы, ни дня не работала и никакого стажа, кроме как «души компаний», не имела. А так, зарыли бы его, бесфамильного, в яму, менты подержали бы с год фото в розыске, а где-то там, на другом конце необъятной советской родины, в каком-нибудь сибирском посёлке возник бы человек с такой же фамилией и с настоящими документами, ну разве что с мастерски переклеенным фото.
Бизнес был явно серьёзный и вёлся по-взрослому. Александр долгое время отмобилизовано ходил вечерами по улицам в состоянии алертности. Он так и не понял, почему его тогда не прибили. Очевидно, информация не вышла в те сферы, где принимается решение об отшибе головы. Прокололись люди и замяли историю, чтобы себе не навредить.
Вот как тогда всё произошло. С Ильичом встретился утром, и тот вонзил в него взгляд, который сидит в Александре по сей день. Впоследствии он выбился в районные и даже городские начальники именно в тот период, когда в мэрию позвали особо предприимчивых и не-отягощённых принципами особей. Они узнали друг друга, но не признались в давнем знакомстве.
Труп выдали, слова не сказав и ни о чём не спросив. Похороны прошли как положено. Комендатура выделила отделение, давшее у могилы три залпа холостыми. Начальник почётного караула, бравый гренадёр в чине капитана, которого держали исключительно для протокольных мероприятий, весь подтянутый из себя щёголь, в обуженной со всех сторон форме, модельных сапогах и фуражке с высоченной тульей, обмацал взглядом симпатичных бабёнок и, кажется, разжился телефончиком. Живое – дело живых, а усопшему за безупречную службу дань отдали. Что ж, сей компонент входит в набор благ для служивых, и троекратный тот залп был итоговой наградой.
Вот к кому ехал Александр со своей собакой и кульком с деньгами. У станции метро «Нивки» на стихийном базарчике купил цветы, конфеты, печенье и прочие вкусности и, на всякий случай, вышел из машины квартала за два от её дома, и, опять же, на всякий случай, пошёл с Барбарой в противоположном направлении. Закурив, проводил взглядом отъезжающего грача, и лишь затем двинулся к нужному дому.
Улучив момент, когда на улице в пределах видимости никого не было, позвонил в древний звонок у зелёной калитки. Тётя Аня обрадовалась, засуетилась, всхлипывая и причитая: «Господи, как же давно я не получала цветов! Вот молодец, вот кавалер. Я в тебя всегда верила! Ну проходи, ну заходи. А собачка-то у тебя красавица. Джуля, ты посмотри, какая собаня!» Но, высунувшаяся было из своей будки Джуля, узрев гостью, тут же забилась обратно, тявкнув оттуда пару раз. Барбара даже не удостоила её вниманием, прошествовав за хозяином в комнаты.
Посидели, поужинали, повспоминали. За рюмочкой хереса – всё-таки в Литве жила тётя Аня, чтобы портвейн или самогон пить. А когда остался один в комнате и уложил Барбару у двери, задёрнул шторы и высыпал на кровать содержимое кулька. Пачек было ровно десять. По десять тысяч евро в каждой, крест-накрест схваченной банковскими лентами.
И тут он понял, как хорошо, что у него появилась собака. Вот будь он без Барбары, и даже тяжело себе представить, как бы он себя чувствовал наедине с такими деньгами. И ещё одно непостижимое случилось – Барбара подошла к нему и положила голову меж его колен. Он погладил её, и она довольно вздохнула.
Ну вот, он больше не беден и может свалить с горба тяжёлую каменюку, которую таскал ежедневно, перекатывая с одного плеча на другое. Сначала раздать долги, оплатить счета – за квартиру-то полгода не платил. На могилке мамы пора памятник ставить. Тёте Ане денег дать, другим родственникам, соседу-инвалиду. Своей «Волге» ремонт сделает – дверка верёвкой привязана, задний мост стучит, радиатор подтекает. Книги появились на Петровке такие, без которых стыдно жить. Телевизор пригодится новый и холодильник починить. Штаны купить, джинсы, свитерков несколько, кожаную куртку, дублёнку, туфли, конечно, и зимние ботинки. И на поездку на море отложить. Всё, пожалуй.
Сколько денег нужно, чтобы восстановить человеческий облик и достоинство не угнетать? Одну пачку, максимум две. На всё. С головой. А остальные восемь куда девать? Не будет же он походить на этих, мужиковатых или их челяди – архитекторов, медиков, парикмахеров и прочих охранников. Как говорили мудрые, Бог не любит богатых. Для того, чтобы в этом убедиться, достаточно на них внимательно посмотреть.
Что делать с остальными пачками? Не могут же они просто самим фактом своего существования взять и изменить его природу. Нет, этого они не смогут. Деньгам такое не под силу.