Привет, соседи!
Я сижу у себя и читаю. Папа повез с утра маму на работу, а после работы она поехала прямо в аэропорт: она собирается на выходных в гости к подруге, Рагне. Папа съездил в магазин за едой и сладостями для нас.
«ПРИВЕТ, СОСЕДИ!» — слышу я вдруг крик Эрленда с кухни.
Привет, соседи?.. СОСЕДИ! Новые соседи приехали! Я посылаю сообщение Хелле и бегу вниз на кухню. Там на табуретке стоит Эрленд и высовывается из открытого окна. Я подхожу к ней и выглядываю. У двери в Зеленый дом стоит женщина, рядом припаркована машина, и огромный мужчина вносит какие-то сумки. А в песочнице (которая зимой пряталась под снегом) прямо у качелей сидит маленький мальчик и копается в песке! Мы с Хелле были правы! Сюда ДЕЙСТВИТЕЛЬНО переехали мама, папа и малыш. (Вау, мы просто супердетективы.)
Я иду в прихожую, надеваю куртку и шлю новое сообщение Хелле, что мы были правы. А потом слышу, как Эрленд разговаривает с кем-то из новых соседей через окно. Я слышу только Эрленда, но она, очевидно, говорит с ними (или ведет разговор с каким-то невидимым другом), потому что говорит она следующее:
«Привет!» — «Эрле». — «Да, а тебя?» — «А-а». — «М-м. А это кто?» — «А-а». — «А как его зовут?» — «Ага». — «А что вы делаете?» — «Ничего». — «В магазине». — «Да. А у тебя малыш в животе?» — «Да, я видела». — «М-м. Ода». — «А это что?» — «А можно мне тоже?» — «Ладно, подожди!»
Я слышу, как Эрленд закрывает окно, спрыгивает с табуретки, заталкивает ее под стол и тоже выходит в прихожую.
— Зачем ты сказала мое имя? — спрашиваю я ее с подозрением.
— Что? — переспрашивает Эрленд и ищет куртку.
— Ты сказала моя имя! Зачем ты сказала им, как меня зовут? — повторяю я немного строго.
— Она спросила, есть ли у меня брат или сестра! — отвечает Эрленд.
И мы одновременно выходим из дома.
— Ты куда? — спрашиваю я.
— Помочь им занести вещи, — отвечает Эрленд. — А ты?
— Увидеться с Хелле, — отвечаю я.
Эрленд идет к женщине на крыльце Зеленого дома, а я иду на Платформу дожидаться Хелле. По дороге пикает сообщение:
Ой! Круто!
:-)
:-о
:-D
Но я у папы. Увидимся, когда вернусь!
:-):-):-)
Я совсем забыла! Хелле и Стиан на выходных у своего папы в Бергене. Они вернутся только в воскресенье.
Я смотрю в бинокль на Зеленый дом. Эрленд вовсю болтает с женщиной. Они стоят у машины, и женщина вынимает большую картонную коробку из багажника. Кажется, ей немного тяжело, ей мешает большой беременный живот. Эрленд пытается помочь ей нести коробку. Тут подходит мужчина из Зеленого дома и кричит что-то очень строго, кажется (мне не удается разобрать, что он говорит), а потом он подбегает к женщине, забирает у нее коробку и еще что-то говорит, что я тоже не могу разобрать, и женщина что-то отвечает, но я не слышу, что именно… (Хм. Они говорят на совсем другом языке или мне нужен слуховой аппарат?) Мужчина страшно высокий по сравнению с женщиной.
И выглядит страшно сильным. Немного похожим на Халка. Даже как-то пугающе сильным. И кажется, он злой, когда говорит. Он берет коробку под мышку, а второй рукой берет коробку еще больше и входит в дом. Эрленд стоит и глазеет на мужчину.
«Он не хочет, чтобы я поднимала тяжелые вещи», — слышу я, как женщина объясняет Эрленду и гладит себя по большому животу. (P. S. Я вдруг слышу, что она говорит.)
«Ой, он очень сильный!» — говорит Эрленд в восхищении.
Я разглядываю беременную женщину в бинокль. Она худая, точнее, не худая, а нормальная, и у нее огромный живот, особенно сбоку заметно. Но когда она стоит ко мне спиной, по ней совсем не заметно, что она беременна! Она улыбается Эрленду и отвечает на все ее дурацкие вопросы, а потом смеется и шутит. Черт подери. Я откладываю бинокль. Не могу сидеть тут и шпионить за Зеленым домом в одиночку. Это ужасно ТУПО. Но у меня не хватает смелости спустился и заговорить с ними БЕЗ Хелле! Надо ее дождаться. Лучше пойти вместе. Но Хелле в Бергене и приедет только послезавтра! Что, придется сидеть здесь все это время?..
Я снова смотрю на Зеленый дом. Эрленд болтает вовсю с мужчиной и женщиной, пока они все втроем носят вещи из машины в квартиру на первом этаже слева. И женщина смеется вместе с Эрленд. И еще она все время вынимает вещи из машины, и тут подбегает Халк, и забирает их у нее, и заносит их сам. А потом подходит малыш из песочницы и ходит взад-вперед за Эрлендом в дом и из дома.
Новые соседи
Новые соседи на самом деле просто отличные. (Кроме Халка, который кажется очень страшным.) Я решаю не ждать воскресенья и все-таки с ними поговорить.
Я слезаю с Платформы, иду через Лесок к Зеленому дому.
— Привет, — говорю я, когда беременная женщина выходит из Зеленого дома.
Я смотрю на ее живот. Он просто огромный! Еще больше, чем казалось с Платформы! Никогда в жизни я еще не видела такой беременной.
— Привет, — отвечает женщина. — Ты, наверное, Ода?
Она говорит по-норвежски немножко по-другому, как я слышу теперь.
— Да, — отвечаю я. И улыбаюсь.
— Мы уже познакомились с Эрле, — говорит женщина, — она молодец, так нам помогла. Меня зовут Бильяна!
Она протягивает руку, я — свою, и мы знакомимся.
— Меня зовут Ода Андреа, — говорю я и чувствую себя очень взрослой.
— Мальчики, познакомьтесь с Одой Андреа! — кричит Бильяна в открытую дверь. (Но никто не выходит.)
— Мальчики? — говорю я немного удивленно и оглядываюсь.
Был же только один мальчик. Тот, в песочнице. Потом я смотрю на живот Бильяны, и она видит, куда я смотрю, гладит себя рукой по животу и говорит: «Да, это тоже будет мальчик, так доктор сказал». И я отвечаю: «Ну да» — и все еще улыбаюсь, потому что Бильяна кажется такой КЛАССНОЙ! Так мы и стоим на крыльце перед Зеленым домом. Я и Бильяна, у которой в животе еще один мальчик.
— А! Познакомься… — говорит Бильяна, но потом посреди предложения ее прерывает голос изнутри Зеленого дома:
— Мама-а-а-а-а-а-а! Убери Филиппа!
Он все время мне загораживает! — кричит голос (вроде мальчишеский).
— Скажи ему, чтобы он подвинулся, — кричит Бильяна в ответ.
Тут выходит Халк. И он просто гигантский. Он останавливается и смотрит на меня. Я смотрю вверх. Интересно, сколько в нем метров в высоту. И сколько метров в ширину. Наверно, много. И он смотрит на меня строго. Мне даже немного страшно. Не знаю, улыбаться ему или нет. Халк УЖАСНО СИЛЬНО (!) пожимает мне руку, но я не говорю «ой», только улыбаюсь и называю свое имя, и еще надеюсь, что он скоро отпустит мою руку, потому что, похоже, он скоро сломает мне все кости. «Златан», — говорит Халк, его так зовут. Что за странное имя, думаю я. И норвежский у него очень странный. Еще более странный, чем у Бильяны.
Халк нависает надо мной, а я только смотрю на него вверх, потому что он гигантский. Тут он, по счастью, отпускает мою руку и идет к машине занести вещи.
— Сссла-а-атан, — говорю я очень тихо, чтобы Халк меня не услышал, просто чтобы еще раз прислушаться к этому имени.
— Златан, через «З», — говорит Бильяна, она стоит рядом. — Да, это славянское имя.
Я смотрю на нее. Она улыбается. И улыбка у нее такая добрая и хорошая. Она вообще добрая.
— А-а-а, — отвечаю я, будто понимаю, что она имеет в виду. (Но я вообще не понимаю. Славянское имя? Что значит «славянское»? Я не смею спросить, потому что это, кажется, глупо не знать, о чем она говорит.)
Мы с Бильяной стоим на крыльце и улыбаемся друг другу, и мне кажется, мне очень и очень понравятся новые соседи. И вообще, очень круто, когда у тебя сосед — сам Халк!
— Да, мы… — начинает Бильяна, но тут вдруг подъезжает папа. Он выходит из машины, говорит: «Привет» — и машет Бильяне и Халку. Они отвечают: «Привет» — и машут в ответ. Папа спрашивает, не надо ли им помочь, но Халк говорит:
— Нет, спасибо, все отлично, это уже последние.
— Ладно, — говорит папа, открывает свой багажник и заносит в дом еду. Халк заносит последние вещи из своей машины.
— Ма-а-а-ама-а-а-а-а-а!!! Забери Филиппа-а-а-а-а!!! — кричит тот же самый голос из Зеленого дома, и Бильяна смотрит на меня, улыбается, немного извиняясь, отворачивается и кричит: «Иду!» в прихожую, потом снова оборачивается ко мне и говорит: «Увидимся» — и спешит в дом.
— Увидимся, — отвечаю я, стою на крыльце и не знаю, чем мне теперь заняться.
Тут я вижу, что папа идет забрать еще пакеты из машины, и я понимаю, что точно не хочу помогать ему заносить пакеты и готовить обед. Просто не хочу. И тогда я решаю пойти к лесу по Крокклейве.
— Ты куда, Щепка? — говорит папа мне вслед.
По-моему, ДИКО тупо называть меня Щепкой здесь, на улице: Бильяна и Халк могут услышать.
— В БОЛЬШОЙ ЛЕС! — кричу я в ответ и оборачиваюсь.
— Обед через час! — кричит папа.
— ХОРОШО! — кричу я в ответ и на этот раз даже не оборачиваюсь.
Эх, была бы Хелле дома! Но ее нет. Но я и одна в Большом лесу прекрасно погуляю. Я уже была там одна сто тысяч раз.
Не целовалась
В Большом лесу я иду по тропинке на Вершину. Дойдя до Камня Троллей, я на него наступаю. Стою на нем и раскачиваюсь из стороны в сторону. А потом сворачиваю направо сразу от камня в лес, вместо того чтобы продолжать путь вверх по тропинке. Я думаю.
О Стиане в том числе. И есть еще одно, о чем я в последнее время часто думаю. Особенно часто, когда думаю о Стиане. Короче. Осенью я перехожу из младшей в среднюю школу, и я еще ни разу, совершенно, абсолютно на двести процентов не целовалась!!! Это вообще как, нормально? А Стиан с кем-нибудь целовался? Он целовался с Нинни?!! Надеюсь, он с Нинни не целовался. По счастью, Стиан сейчас в Бергене и без нее. Чтобы она не заставила ОБМАНОМ ее поцеловать, пока я этого не сделала.
С одной стороны, по-моему, целоваться — это мерзко. Но с другой стороны, нет. Или да, все-таки мерзко. Или… нет. Или… не знаю. И еще я не знаю, как это делается!!!
Ну да, я видела в фильмах. Тысячу раз. И еще я целовалась с Атрейо из «Бесконечной истории». Через экран телевизора, так что это вообще не считается. И еще я целовалась с крутыми кинозвездами и певцами. То есть я целовалась с ними на плакатах. В моей комнате. Но это тоже совсем не взаправду. Это же — целоваться с бумагой!
А вдруг у меня не получится? По-настоящему, я имею в виду… когда дело дойдет до дела? А что, если все будет испорчено, потому что я НИКОГДА ни с кем не целовалась и не умею, когда мы со Стианом будем целоваться в первый раз?!!
Нет, так не пойдет. Надо потренироваться. Но на ком? Я в лесу совсем одна. Я оглядываюсь. Потом подхожу к огромному дереву. Дерево могло бы быть человеком, в каком-то смысле. Парнем. И я представляю, что ствол дерева — это Стиан. Все это немного глупо. Я прислушиваюсь. Никого. Я слышу только пение птиц. Я смотрю на дерево. Дерево-Стиан.
Поцелуй
— Привет, — говорю я дереву-Стиану.
— Привет, милая, — говорю я чуть более низким голосом, будто это Стиан. — Ты гораздо круче этой Нинни, — продолжает дерево-Стиан, и еще оно говорит, что имя у нее ужасно тупое.
— Спасибо, — отвечаю я своим обычным голосом. — А еще я мечтал тебя поцеловать с тех пор, как… всегда! — говорит дерево-Стиан вдруг и «берет меня штурмом».
— Правда? — спрашиваю я. Я немного удивлена и счастлива.
— Да, потому что ты ужасно классная и у тебя все так круто получается. Наверняка и целуешься ты круто, — говорит дерево-Стиан, и мне кажется, я вот-вот упаду в обморок.
— Ах, Стиан! — говорю я.
— Ах, Ода! — говорит дерево-Стиан, и я обнимаю его.
— Kiss me! — говорю я (и мой английский звучит совсем даже не странно: «Kiss me» — это как в фильмах. И звучит это очень естественно, стильно и как в кино).
— Oh, yes! — говорит дерево-Стиан, и я прислоняюсь к нему вплотную, и мы целуемся!
Оно такое немного холодное и шершавое.
— Ты не пользуешься гигиенической помадой? — спрашиваю я и смеюсь, отслоняясь от него.
И вдруг кто-то смеется прямо у меня за спиной. А?!! Подожди. КТО-ТО СМЕЕТСЯ ПРЯМО У МЕНЯ ЗА СПИНОЙ!!! Все мое тело застывает, пока я обнимаюсь с ДЕРЕВОМ. Я сглатываю, медленно оборачиваюсь и смотрю ПРЯМО В ЛИЦО КАКОМУ-ТО ПАРНЮ!!! Не знаю, что мне думать и думаю ли я вообще, потому что, кроме свиста в ушах, я ничего не слышу, и я не знаю, откуда этот свист, это только я его слышу или парень тоже его слышит? Я быстро оглядываюсь. Вокруг нет никого. Только я и этот мальчишка. Я стою и таращусь на него. Кто это? Откуда он взялся? Как давно он тут стоит?
— А мне тоже можно? — слышу я его голос сквозь свист в голове, и он ржет. Он РЖЕТ!!!
Я совершенно каменею, не могу говорить, думать, ничего! Я даже не могу понять, краснею я или нет. И не могу думать, смутилась я или нет, я просто… В ШОКЕ!
Парень просто улыбается, стоя прямо передо мной, мы смотрим друг другу в лицо. И он улыбается еще сильнее, а потом в глазах у него появляется такой взгляд, такой хитрый, странный и улыбающийся, и он говорит:
— А я пользуюсь гигиенической помадой. Хочешь на мне потренироваться?
А потом ПОДМИГИВАЕТ мне и складывает ГУБЫ ТРУБОЧКОЙ!!! И тянется ко мне!!!
И тут я будто оживаю, как бы отхожу от шока, отталкиваю мальчишку и бегу вниз через Большой лес со всех ног. И слышу его смех и крик «Эй, подожди!» мне вслед.
Но я не жду, я все бегу и бегу, и, по счастью, я уже сто тысяч раз была в лесу и знаю его наизусть, потому что даже не спотыкаюсь, и я добегаю до дороги, смотрю по обеим сторонам, перебегаю ее и бегу к Леску. Добежав до Обезьяньего дерева, я чуть не врезаюсь в Эрленда и еще кого-то, они висят и раскачиваются на ветках.
— Привет, Ода! — кричит Эрленд. — Смотри! Это Петер Снизу! Мы — обезьяны!
Эрленд смеется, и мальчик, висящий рядом с ней на Обезьяньем дереве, тоже смеется.
Я даже не останавливаюсь, говорю только: «Привет, Петер Снизу» прямо на ходу и бегу дальше до самого дома.
После…
И когда я потом сижу в комнате и все думаю и думаю о том, что случилось, я вспоминаю ВСЁ, что мы с деревом-Стианом сказали друг другу. Или, точнее, что Я сказала ДЕРЕВУ и что дерево КАК БЫ сказало мне. Хотя это тоже я говорила. Я была там одна, в лесу, и разговаривала с ДЕРЕВОМ! И еще целовалась с ним и… ТЕПЕРЬ я чувствую, что краснею. Кажется, что все лицо ГОРИТ до самой шеи и ушей и уши РАСКАЛЯЮТСЯ. И сердце стучит так сильно, будто меня всю трясет. Откуда вообще взялся этот мальчик? И как долго он там стоял? И как много он видел и слышал? Не знаю. И тут я чувствую, как мне ужасно, УЖАСНО стыдно. Мне одновременно и жарко, и холодно, и тошнит, и сердце бьется ЗВЕРСКИ, кажется, будто у меня температура. По-моему, я совершенно больна.
Я достаю дневник и вижу, как дрожат руки, когда я его открываю. Блин, это все, что я в состоянии подумать. И я пишу:
Дорогой дневник!
Блин. Бли-и-и-и-и-ин-н-н!!!!
И я вдруг совсем не знаю, что мне написать. Что писать о том, что только что случилось? Как писать об этом?.. Я сижу за столом и тупо смотрю в пустоту. И снова и снова думаю о том, что случилось в Большом лесу.
И чем больше я об этом думаю, тем больше мне становится стыдно. Как такое возможной Я стояла — и целовалась с ДЕРЕВОМ! И сказала дереву «Kiss те»! А тут оказался незнакомый парень, который наверняка ВСЕ слышал!!! БЛИН. Теперь никогда в жизни я не смогу больше ходить в Большой лес.
— Ода! Обед! — кричит папа с первого этажа, я закрываю дневник, запираю его, прячу ключик и спускаюсь обедать.
За обедом я ничего не говорю, только думаю о лесном происшествии. Я даже есть не могу, потому что меня на самом деле тошнит, хотя папа приготовил мой любимый обед: кусочки говядины в воке и овощи в соусе сатай!
— Ода? — спрашивает папа и смотрит на меня через стол. — Что-то случилось?
— Нет! — говорю я быстро. — Ничего. Не случилось чего… то есть ничего.
— Уверена? — спрашивает папа. — Ты как-то нездорово выглядишь…
Эрленд сидит жует огромный кусок мяса и тоже начинает ко мне присматриваться.
Если ты еще не знаешь, сатай — это страшно вкусным соус из арахиса и еще чего-то. Папа делает соус из арахисового масла, вместо того чтобы делать его из целых орехов.
— Да… нет, наверное, не очень хорошо себя чувствую, — говорю я.
— Ты что, заболела, Ода? — спрашивает Эрленд, смотрит на меня и передразнивает папино озабоченное выражение лица.
— Не-е-ет, меня просто немного тошнит, — отвечаю я слабым голосом, и тут кажется, я вот-вот разревусь, не знаю почему.
— Эй, Щепка, — говорит папа, наполовину приподнимается из-за стола и прикладывает руку мне ко лбу. — У тебя нет температуры?
— Не знаю, — шепчу я и чувствую, что в горле у меня застрял огромный комок.
Папа все еще трогает мой лоб, а Эрленд таращится на меня огромными глазами.
— У Оды что, температура? — спрашивает она. — Она что, заболела, папа?
— Кажется, немного теплый лоб, Щепка, — говорит папа. — Может, полежишь немного на диване в гостиной?
— Да, — шепчу я.
Я встаю из-за стола с такой сгорбленной спиной и согнувшись иду в гостиную. Папа идет за мной, идет рядом, и обнимает меня, и говорит: «Ну-у-у Щепочка…», и Эрленд тоже подходит и идет рядом с другой стороны, тоже обнимает меня и говорит: «Мы будем о тебе заботиться, Ода, правда, папа?» — и папа говорит, что конечно. И все так странно, потому что теперь я действительно чувствую себя больной, по-настоящему! Я ложусь на диван, папа кладет мне под голову две подушки, а Эрленд расправляет на мне плед. Папа гладит меня по лбу и улыбается, как может улыбаться только папа. И Эрленд тоже подходит и гладит меня по лбу. А я пытаюсь улыбнуться им в ответ, но у меня не очень получается.
— Просто полежи немного, — говорит папа. — Может, поешь потом десерт? У нас будет мороженое с арахисом и цветными конфетками.
— Да-а-а-а! Мороженое с арахисом и цветными конфетками, Ода! — кричит Эрленд.
— Не знаю, — шепчу я слабо и чувствую, что действительно не знаю, смогу ли я есть мороженое с арахисом и цветными конфетками попозже… Наверное, я на самом деле, НА САМОМ деле заболела…
Папа стоит у дивана, смотрит на меня какое-то время, и взгляд у него добрый и обеспокоенный. «Бедненькая», — говорит он, а потом они с Эрлендом возвращаются к обеду. А я чувствую себя по-настоящему бедненькой. И мне очень-очень себя жалко.
Мысли после
Я лежу на диване под пледом и слышу, как болтают папа с Эрлендом, обедая на кухне. Эрленд говорит с набитым ртом о «Петере Снизу», и что он так классно играет в обезьян на дереве, и т. д., и т. п., а папа говорит «ну да», «вот как» и «как интересно».
Я вдруг вспоминаю, что Бильяна сказала «мальчики», а не «мальчик», когда разговаривала со мной перед Зеленым домом. И что детский голос кричал: «Убери Филиппа!» изнутри дома. Наверное, этот Филипп — малыш из песочницы, а Петер Снизу (как Эрленд называет мальчика с Обезьяньего дерева) и был тот, кто кричал: «Убери Филиппа!» То есть в Зеленый дом въехало ДВА мальчика. Петер и Филипп. Скоро их будет трое, считая малыша в животе Бильяны. Я лежу на диване и чувствую, что улыбаюсь. Я довольна своей прекрасной детективной работой. (Не напрасно мы с Хелле годами играли в шпионов и детективов на Платформе!)
Но тут я снова вспоминаю парня в лесу. Кто он? И откуда? И почему он так вдруг оказался в лесу? Эх, была бы Хелле дома, я бы ей все рассказала. Я достаю мобильник из кармана и пишу сообщение: «ВНИМАНИЕ! Встретила СТРАННОГО парня в лесу, он…» — но удаляю сообщение и убираю мобильник обратно. Ведь что я могу рассказать Хелле? Что была одна в лесу и представляла, что дерево — это Стиан, ее брат, и говорила с «деревом-Стианом» и ЦЕЛОВАЛАСЬ С НИМ?! Нет. Этого просто НЕЛЬЗЯ рассказывать. Никому. Даже Хелле, моей самой лучшей подруге. Потому что это слишком стыдно. (Я чувствую, как снова краснею от одной мысли.) Я никогда раньше не видела этого парня в Большом лесу. Никогда в жизни. И вдруг я думаю: что, если это было такое разовое происшествие и я его больше никогда не увижу! Так же может быть! Может, он просто заблудился в лесу, а потом снова нашел дорогу домой. А дом у него на другой стороне склона, может, даже на другой стороне фьорда, ДАЛЕКО-ДАЛЕКО отсюда.
— Как дела, Ода-Щепка, чуть получше? — говорит папа, и я поднимаю взгляд.
Передо мной стоят папа и Эрленд, вид у них добрый и вопрошающий.
— Да, — говорю я, потому что чувствую себя немного лучше.
Папа ставит поднос с мороженым, блюдца, ложки, чашки и чайник на столик в гостиной передо мной. Эрленд держит в одной руке плошку, полную цветных конфеток, и плошку с арахисом в другой.
— Хватит тебя на мороженое? — спрашивает папа.
— Да, наверно, — отвечаю я и сажусь на диване, чтобы им тоже хватило места, но я все еще кутаюсь в плед, чтобы они понимали, что я еще НЕ СОВСЕМ поправилась.
Папа и Эрленд включают телевизор, папа кладет мороженое во все блюдца, а Эрленд сыплет МАССУ конфет себе в мороженое.
— Хватит, Эрле, — говорит папа, забирает у нее плошку с конфетами и протягивает мне.
Потом он наливает чай мне и себе в чашки. В чашке у Эрленда уже налит сок. (Она не любит чай, но любит все равно пить сок из чашки, как будто тоже пьет чай.) И по телевизору начинается фильм.
— Да-а-а-а-а-а-а! Пиваты Кавибского мовя! — кричит Эрленд с набитым ртом и сильно дрыгает ногами — как всегда, когда она страшно рада.
И у нас получается отличный вечер пятницы, мы вместе — папа, Эрле и я, у нас мороженое и чай и «Пираты Карибского моря». И весь остаток вечера у меня получается не думать о том, что случилось в лесу.
Пока не звонит мама, когда я собираюсь ложиться. Сначала она говорит с папой, потом со мной. Папа протягивает мне телефон.
— Привет, Одадоченькамоя, — говорит мама, и тут я начинаю реветь!
Понятия не имею, почему я — реву, и я не реву в голос, только немного, только слезы текут… потому что я вдруг замечаю, что очень, очень, очень скучаю по маме.
— Привет, — говорю я в трубку и всхлипываю.
— Ну-у-у-у-у, малы-ы-ышка, — говорит мама самым лучшим на свете маминым голосом. — Ты не совсем здорова?
— Да, — говорю я таким слабым голосом и снова чувствую себя очень больной.
— Но тебе же хорошо с папой и Эрле? — спрашивает мама.
— Да, — отвечаю я, потому что это правда.
А мама рассказывает, что она делает у Рагны, что им очень хорошо и они болтают без остановки с тех пор, как Рагна встретила маму в аэропорту.
— Ты когда вернешься? — спрашиваю я маму, хотя я знаю, что она вернется в воскресенье вечером.
И мама говорит, что вернется в воскресенье вечером. Потом мы говорим друг другу «спокойной ночи» и «пока», а потом мама говорит с Эрлендом и снова с папой.
Я уже лежу в кровати, но мне не заснуть. Я просто лежу всю ночь и всё думаю и думаю о событии в лесу, или просто о Событии, как я его теперь называю.
Болею
Когда папа входит и будит меня утром в субботу и говорит, что завтрак ждет, я лежу в кровати, проспав едва ли минуту за всю ночь. Из-за События. Поэтому совершенно неудивительно, что я чудовищно не выспалась и не могу встать. Хотя уже больше половины девятого. Меня все еще тошнит, я чувствую слабость и жар, и даже голова у меня немного болит, и живот. Папа говорит, что мне стоит остаться сегодня в кровати. Может, у меня небольшая температура. А я согласна. Тут звонит мама, хочет поговорить со мной и узнать, как дела, она спрашивает, носила ли я куртку и шапку.
— Да, — говорю я.
— Весенний воздух опасен, знаешь ли, — говорит мама. — Нам кажется, что тепло, потому что светит солнце, но воздух весной обманчив.
— Я знаю, мама, — говорю я, потому что я уже тысячу раз слышала это ее правило.
Но мама продолжает выговаривать свое правило об опасном воздухе, что он холоднее, чем кажется, и — бах — ты уже простудился, получил воспаление легких, ушей, температуру и еще что-нибудь похуже.
Я не могу встать. Я лежу в кровати, поэтому папа с Эрлендом завтракают вдвоем. Потом Эрленд идет поиграть с этим Петером Снизу, новым соседским мальчиком. Папа несколько раз заходит в мою комнату с едой и питьем, бутербродами с печеночным паштетом, печеньем с коричневым сыром, чаем и какао. Вообще-то очень здорово болеть. Поэтому я лежу в кровати под теплым толстым одеялом весь день, читаю журналы, рисую, слушаю музыку, а еще аудиокнигу. Папа загрузил ее для меня и записал на mp3-плеер. «12 вещей, которые нужно сделать до конца света» — называется аудиокнига. Я еще не так много слушала, но уже жутко интересно.
Но время от времени или даже довольно часто я вспоминаю о Событии. Я думаю о мальчике в лесу, который вдруг оказался за моей спиной и сложил ГУБЫ ТРУБОЧКОЙ для меня. И который видел и слышал ВСЁ… Я чувствую, что меня снова тошнит…
Днем, когда я уже много, МНОГО раз вспомнила Событие, меня больше не тошнит. Меня все меньше тошнит каждый раз, когда я об этом думаю. На нем была кепка, и из-под нее торчали темно-коричневые (кажется) волосы. Он был чуть младше меня? По-моему, я немного выше. А волосы, они были немного длинные, чуть вьющиеся или волнистые? А глаза?
Они были голубыми? Или карими? Или зелеными? Не помню. Не знаю. Все случилось так быстро. Но да, он был небольшого роста. И очень нахальным. Подкрадываться так к людям! Это же вообще наглость!
Вечером я чувствую себя гораздо лучше. И папа так же говорит, когда заходит в комнату, чтобы меня проведать. Он говорит, что я уже намного лучше выгляжу и что завтра я точно буду совершенно здорова. «Может быть», — отвечаю я на это.
Вот, кстати, некоторые рисунки, которые я сделала сегодня в кровати. (Не суди меня, иногда так трудно придумать, что рисовать!)
Когда Эрленд идет ложиться, она останавливается в дверях между нашими комнатами и таращится на меня. И я разрешаю ей на меня глазеть. И хотя я пролежала в кровати весь день, я засыпаю даже не заметив.
Утро воскресенья
В воскресенье утром я просыпаюсь оттого, что папа стоит у моей кровати.
— Доброе утро, Щепка, — говорит он.
— М-м, — говорю я, поворачиваюсь к стене и хочу еще поспать.
— Уже полдевятого, спустишься к завтраку с нами? — спрашивает папа.
— М-м-м-м, — отвечаю я.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает папа. — Можно пощупать твой лоб?
И он щупает лоб.
— Ты сегодня лучше, — говорит он. — Спустишься позавтракать с нами?
— А-а-а-а, сегодня воскресенье, — бормочу я с подушки, — я хочу еще спа-а-а-ать…
— Ах ты подросточек, — говорит папа весело.
Я слышу, как он выходит из комнаты (и оставляет дверь открытой) и спускается по лестнице.
Свежие булочки! Я слышу запах даже здесь. И тут я понимаю, как я зверски проголодалась. В животе бурчит.
Я встаю. Натягиваю на себя одежду и бегу вниз по лестнице на кухню.
— Надо же, смотрите, Щепка! — говорит папа и улыбается. — Привет-привет!
Папа, кстати, ОЧЕНЬ вредный. Не помню, кажется, я раньше не писала, но он называет меня Щепкой. ЩЕПКОЙ!!! Будто я маленькая щепка от доски. Он всегда так меня называл. Понятия не имею почему. Кроме того времени, когда я была совсем крошечной, когда была маленькой. (Но ведь ВСЕ такими были?!!) А Эрленд он называет Мини-Щепкой, поскольку она еще меньше меня. Вообще-то ничего, что он нас так называет. Так было всю нашу жизнь, и это трудно изменить. Я сама знаю, как трудно начать называть Эрленда Эрле Я пытаюсь все время — честное слово! (Точнее, я постараюсь с сегодняшнего дня.)
— Привет! — говорю я. Я иду к столу и сажусь, беру булочку.
— Где Эрленд? — спрашиваю я.
Папа смотрит на меня, подняв одну бровь, как обычно.
— То есть Эрле, — поправляюсь я.
— Эрле на улице играет с соседским мальчиком, — говорит папа.
— С этим Петером Снизу, как она его называет? С которым она вчера играла? — спрашиваю я и мажу паштет на обе половинки булочки.
— Да, — отвечает папа.
— А почему, кстати, она называет его Петер Снизу? Зеленый дом же не снизу, он сбоку от нашего?
— Кажется, было что-то о том, что лучший друг Петера там, где они раньше жили, жил над ними и они называли друг друга Кто-то Там Сверху и Петер Снизу. А теперь Эрле и Петер стали лучшими друзьями и называют друг друга Эрле Сверху и Петер Снизу, — говорит папа с улыбкой.
— Что? Они уже лучшие друзья? — спрашиваю я в шоке.
— Они так говорят, да, — отвечает папа.
— Они же только вчера познакомились! — говорю я и откусываю большой кусок от булочки.
Мы сидим едим, и вдруг мне в голову приходит мысль.
— Папа, — говорю я.
— Да? — отзывается папа.
— А какая у Петера фамилия? — спрашиваю я.
— Понятия не имею, — отвечает папа.
— А вдруг у него фамилия Дэн? Петер Пэн? — говорю я.
— Да, забавно, — отвечает папа.
После завтрака я не знаю, чем заняться. Хелле все еще в Бергене, в лес я НЕ ХОЧУ, это взрывоопасно. Думаю, не выйти ли на улицу посмотреть, что делает Эрленд и ее лучший друг; выглядываю в окно на кухне. Сначала я их не вижу, я потом замечаю среди деревьев в Леске. Они снова раскачиваются на ветках Обезьяньего дерева, а малыш, которого точно зовут Филипп, сидит на земле под ними и играет с веточками. Не хочу идти к ним. Вместо этого я иду наверх, беру блокнот и дневник и ложусь на пол в гостиной, чтобы порисовать и пописать.
Самый скучный и долгий день во Вселенной
Дорогой дневник,
на улице дождь, и МНЕ СКУЧНО. Делать НЕЧЕГО! Эрленд под дождем на улице, играет с Петером и Филиппом. Когда же Хелле и Стиан вернутся?!!!! Кажется, сегодня будет самое долгое воскресенье на свете…
Папе приходит в голову мысль
— Девочки, я кое-что придумал, — говорит папа, когда мы перекусываем.
— Что? — спрашиваю я.
— Я подумал, может, нам завести кур?! — говорит папа.
— Что? Кур? — говорю я, смотрю на папу, не шутит ли он. Кур???
— Да-а-а-а-а-а! — кричит Эрленд радостно, и тут папа, тоже радостно, говорит:
— Да, если мы заведем пару куриц, у нас каждый день будут свежие яйца! Когда я был маленьким, у нас была куча кур.
— Да, папа! Да, папа! Я хочу куриц! — кричит Эрленд.
— Но ты жил на ферме, папа, — говорю я.
— Мы можем построить маленький курятник в саду, — говорит папа. — Можем огородить им загончик, построить курятник, а вы мне поможете, если захотите.
— Да-а-а-а! — кричит Эрленд. — У нас будут курицы! У нас будут курицы!
— Надо еще маму спросить, когда она вернется, — говорит папа, чтобы Эрленд немного успокоилась и не дрыгала ногами под столом.
И мне тоже становится очень интересно, потому что мы с папой принимаемся обсуждать курятник. Подумать только, крошечный домик в саду, в котором будут жить куры! Папа говорит, я могу помочь ему спроектировать курятник, если захочу, и еще помочь с постройкой. И конечно, я хочу!
— Он может выглядеть как настоящий дом! — говорю я. — С окнами, дверями, и занавесками, и… маленькой верандой!
И почтовым ящиком!
Папа смеется и говорит, что не уверен, что курам нужны занавески. Но я уже представляю себе их дом. Настоящий маленький домик с подоконниками, может, мы его покрасим в желтый, с белыми рамами и трубой. Только там будут жить куры, а не люди. После еды, когда Эрленд уходит играть с Петером, я иду в гостиную, сажусь с блокнотом на пол. Я сижу и рисую курятники.
Много часов. У меня куча разных идей, и, когда я показываю их папе, ему очень нравится. И тут стучат в дверь веранды, она открывается и на пороге стоит Хелле!
Наконец-то!
— Хелле! — чуть не кричу я, улыбаюсь, встаю из-за стола и бегу к ней.
— Привет! — говорит Хелле с улыбкой и заходит.
Я ее КРЕПКО и долго обнимаю. Хелле смотрит на меня немного удивленно, когда я отхожу, потому что мы обычно так не обнимаемся, но она тоже рада. Это просто ВОЛШЕБНО снова увидеть Хелле! Ее не было всего лишь с пятницы, но почему-то кажется, что прошла вечность!
— Кажется, тебя сто лет не было! — говорю я, пока мы поднимаемся в мою комнату.
Хелле смеется и говорит:
— Меня не было всего-то два дня.
— Да, но они тянулись, как сто лет, — говорю я, а она улыбается.
Времени — шесть часов вечера, мы с Хелле сидим в моей комнате и болтаем. Я рассказываю о папиной затее с курятником и показываю ей свои проекты. Она в восторге. И еще рассказывает, как она съездила в Берген и что они со Стианом так и не испытали новые дождевики, потому что дождя не было совсем, и это просто удивительно, ведь в Бергене всегда должен идти дождь.
— А здесь шел! — говорю я. — Весь день вчера лило.
Хелле рассказывает, что они познакомились с Берит, которую Басте, их папа, представил как «хорошую приятельницу».
— У твоего папы появилась возлюбленная?!! — спрашиваю я.
— Нет! — решительно отвечает Хелле.
— Ты думаешь, Берит не его возлюбленная? — спрашиваю я снова.
— Нет, не думаю! — говорит Хелле.
И тут же переводит разговор на другую тему, отчего я понимаю, что она на самом деле не хочет об этом говорить. Она спрашивает, познакомилась ли я с новыми соседями, и я рассказываю, что познакомилась еще в пятницу. С Бильяной, и ее огромным животом, и ее мрачным мужем, и мальчиками. Я рассказываю Хелле о Халке и о том, какой он мрачный, и как крепко он сжал мою руку, когда мы знакомились. Хелле вздрагивает, представляя себе Халка, а я пытаюсь сжать ее руку так же крепко, как Халк, но у меня не получается.
— Было неописуемо крепко, — говорю я, и Хелле поражена, как я смогла пожимать руку самому Халку с Крокклейвы не вскрикнув. (И еще она думает, что Халк — суперпрозвище.)
— А как его на самом деле зовут? — спрашивает Хелле.
— Точно не помню, что-то на «З», — говорю я. — Славянское имя, — добавляю я так, совершенно обычно, будто бы знаю, о чем говорю, хотя на самом деле не знаю, но, по счастью, Хелле отвечает только:
— Вау, я не знаю имен на «З».
— И я тоже, — отвечаю я.
Проговорилась
Потом я рассказываю о Петере Снизу, новом друге Эрленда, с которым она играла все выходные, и о малыше Филиппе. И Хелле тоже очень хочет познакомиться с новыми соседями из Зеленого дома.
Я немного рада, что первая познакомилась с ними, потому что Хелле и Стиан в прошлый раз первыми познакомились с предыдущими соседями. Мы договариваемся пойти завтра после школы к соседям и познакомиться всем вместе. Хелле спрашивает, играла ли я тоже с новыми мальчиками, а я отвечаю, что нет, я болела всю субботу из-за События в Большом лесу и…
— События в Большом лесу? — спрашивает Хелле. — Что еще за событие?
Она смотрит на меня с любопытством, и я чувствую, что краснею.
— А, это… — начинаю я, — короче, я была в Большом лесу. В пятницу. И тут, тут… вдруг рядом оказался очень странный парень, а я его оттолкнула и побежала домой, и…
— Толкнула его? — спрашивает Хелле. — Зачем?
— Э-э, — говорю я, — потому что он стоял и смотрел…
Я опускаю взгляд. Хелле смотрит на меня и ждет. Но я вдруг не знаю, что сказать. Я же не могу рассказать ей о дереве-Стиане! Просто НЕ МОГУ!!! И я чувствую, как горит все мое лицо.
— Он стоял и смотрел… — повторяет Хелле, и я чувствую, как она смотрит на меня, и понимаю, что она догадывается, что я чего-то не говорю.
— И смотрел… нет, не знаю, — говорю я. — Он просто был ужасно странный. Такой противный. Он стоял и глазел на меня, совершенно внезапно там оказавшись, а я не хотела, чтобы на меня глазели, и побежала домой.
— Толкнув его, — говорит Хелле.
— Да, — отвечаю я.
— Но зачем же ты его толкнула? — спрашивает она снова. — Почему он был странный? Кто он вообще?
— А-а, я не знаю, я же сказала, — говорю я. — Понятия не имею, кто он, он был просто странный. И я его несильно толкнула, просто чтобы пройти.
— Ладно, ладно, — говорит Хелле и больше не спрашивает.
Может, она понимает, что я не хочу об этом рассказывать, так же, как я поняла, что она не хочет говорить о своем отце и этой Берит из Бергена.
Тайный знак
Потом мы сидим слушаем музыку и я рассказываю про аудиокнигу, которую папа дал мне вчера послушать, и говорю, что она просто ОБЯЗАНА ее послушать и может одолжить у меня, когда я закончу. И Хелле не возражает.
— Вот, кстати, — говорит она вдруг и снимает что-то с руки, протягивая мне.
— Что это? — спрашиваю я.
Я смотрю на эту вещь. Это браслет. Он вязаный, с кучей пластиковых сердечек разных пастельных цветов.
— Это тебе, — говорит Хелле. — Я сплела их у папы Она показывает свое запястье, там такой же браслет.
— Ой, спасибо! — говорю я. — Он суперский!
И Хелле улыбается от гордости. И мы решаем, что мы ВСЕГДА будем их носить, как тайный знак нашей дружбы. О, как здорово, что Хелле снова дома!!! Время пролетает так быстро: мы сидим и болтаем, и вдруг уже Хелле пора домой. Завтра в школу. И я понимаю, что, пока мы тут болтали, я вообще-то ни разу не вспомнила про Стиана или Нинни.
Но перед самым уходом Хелле я не могу сдержаться:
— А Нинни сейчас у Стиана? — спрашиваю я, когда Хелле уже стоит в дверях веранды.
— Нет, — говорит она, словно отвечает на очень дурацкий вопрос.
— Вот как, — говорю я в ответ.
Потом мы говорим «пока» и «до завтра», и Хелле бежит домой.
Может, это и был дурацкий вопрос, думаю я позже. Стиану и Нинни завтра же тоже в школу, а сейчас вечер воскресенья. Нинни вряд ли так уж не терпится.
Или все-таки не терпится? Не знаю…
Мама!
Мама приехала домой, когда мы с Эрлендом уже легли, но она заходит сказать нам спокойной ночи. Эрленд уже спит, но я — нет.
— Мама! — шепчу я, когда мама появляется в дверях.
Мама улыбается, входит и садится на мою кровать, и мы долго обнимаемся.
— Привет, Одадоченькамоя, — говорит мама мне в волосы, и я понимаю, как сильно по ней соскучилась.
Мы сидим и болтаем шепотом, чтобы не разбудить Эрленда, и я уверяю маму, что уже здорова и что она может не волноваться. И еще я спрашиваю, рассказал ли ей папа про курятник, и она говорит, что рассказал и она думает, это очень здорово. Тогда я достаю свой блокнот и показываю все нарисованные мной курятники. Мама считает, что они просто отличные, конечно же!
— Эрле будет рада, когда узнает, что нам можно завести курочек! — шепчу я маме напоследок. Потом она выходит из комнаты, оборачивается ко мне с лучшей на свете маминой улыбкой и закрывает дверь.
Понедельник
Утром в понедельник мы завтракаем все вместе, всей семьей, и Эрленд (как я и думала) ДО СМЕРТИ РАДА, когда мы сообщаем ей, что мама тоже хочет завести кур, так что мы можем всерьез заняться нашими планами. Мы смеемся и шутим, завтрак просто суперский, еще мы говорим о курицах и о том, как мы их назовем. Эрленд хочет назвать одну курицу Петером, но мы ей возражаем, что это не годится, потому что все курицы — девочки и у них должны быть девчачьи имена! Папа говорит, что мы, может быть, заведем четыре или пять куриц, но мама считает, что двух будет достаточно. Все равно завтрак у нас очень веселый.
Мама едет на работу, а мы с Эрлендом встречаем Хелле и Стиана по дороге к автобусу. Эрленд болтает всю дорогу о Петере Снизу, о том, какой он классный, и что они уже стали ЛУЧШИМИ ДРУЗЬЯМИ, а еще о курятнике, который мы построим вместе с папой. Я не очень-то ее слушаю, а больше болтаю с Хелле и думаю, как заговорить со Стианом, чтобы Хелле не обиделась. Думаю, не послать ли мне ему сообщение после уроков, написать, что мне надо делать презентацию в школе о рокерах и не может ли он мне помочь ее написать, как поступила девочка в аудиокниге. Нет. Это глупо. И Хелле обидится, я просто уверена, и, конечно, она прознает, что я все наврала про презентацию. Да и Стиан все еще занят этой своей бесконечной «групповой работой» вместе с Нинни. (Не понимаю, как они ее еще не закончили.)
В автобусе Эрленд садится с Карианной, а Стиан встречает каких-то своих друзей и садится с ними. Мы с Хелле идем в самый конец. А там сидит Ханс Отто со своей домашкой, как всегда. Мы с Хелле переглядываемся: Ханс Отто ВСЕГДА делает домашку в последнюю минуту.
Когда мы выходим из автобуса, Эрленд и Карианна бегут в свои младшие классы. И тут кто-то кричит «Хелле-е-е-е!», мы с Хелле обе оборачиваемся, чтобы узнать, кто кричит. Оказывается, это Махмуна и Грете София подъезжают к школе на велосипедах.
Велосипедные девчонки (я их вовсе не хвалю, нет!)
— Привет! — кричит Хелле и машет Махмуне и Грете Софии.
А потом она шагает им навстречу, но останавливается, смотрит на меня и говорит:
— Мы договорились пойти в класс вместе…
Хелле, кажется, немного извиняется. Интересно, когда она успела с ними договориться, но говорю:
— Мне все равно, пока!
Тогда Хелле говорит: «Пока!» — и бежит к Махмуне и Грете Софии. Когда она их догоняет, они уже соскочили со своих велосипедов и все втроем обнимаются и такие: «Приве-е-е-ет!» — «Приве-е-е-ет!» — «Приве-е-е-ет!» — «Как оно у папы?» — «Отлично!» — «Интересный был фильм вчера?» — «Да, суперский!» — «Гюнн Элин тоже ходила». — «Знаю». — «Эта твоя ссылка на видео на Ютубе была смешная!» — «Гюнн Элин проколола уши». — «Да, Грете София отправила мне СМС». — «Мы встречаемся с Туром и Алексом на Поле после уроков». — «Круто!» — ля-ля-ля-ля-ля-ля-я-я-я-я-я-я-я-я-я. Я стою одна на остановке и мне страшно обидно на самом деле. Не знаю даже, обидно, или досадно, или просто я огорчена.
Я смотрю им вслед.
Хелле заходит в школьный двор вместе с Грете Софией и Махмуной, а не со мной. Я смотрю на свой браслет, который она дала мне вчера, и в горле у меня появляется комок. Этот браслет ничего не значит, что ли? Грете София, Хелле и Махмуна болтают и смеются, и Грете София с Махмуной катят свои велики по обеим сторонам от Хелле. Я понимаю из разговора, что Хелле обменивалась с ними эсэмэсками на выходных, а может быть, даже созванивалась. Когда была в гостях у Басте, своего отца. А мне она не эсэмэсила. И не звонила. (Я тоже ей не слала эсэмэсок и не звонила, но все равно. Я же болела) А она переписывалась или созванивалась (или и то и другое!) с Грете Софией и Махмуной.
Вдруг я вижу, как Хелле садится на багажник Махмуниного велика (в школьном дворе не разрешают кататься на велосипеде!), и они раскачиваясь едут по дорожке. Грете София едет перед ними и все время оборачивается на них посмотреть, и все втроем смеются. Жутко громко. (И когда они доезжают до конца дорожки, они спрыгивают с велосипедов и снова катят их.)
Когда это у Хелле вдруг появилась другая жизнь, о которой я ничего не знаю? Когда это она так подружилась с Грете Софией и Махмуной? И с каких это пор она стала обниматься с подружками?
— Привет, Ода, уже звонок прозвенел! — говорит одноклассник Сондре, проносясь мимо, и я вздрагиваю.
Я оглядываюсь и вижу, что осталась одна на остановке. Я смотрю в спину Сондре, он бежит к школе. Рюкзак подпрыгивает у него на спине, и он подбрасывает футбольный мяч и снова ловит его на бегу. Сондре часто вбегает в класс сразу после звонка, хотя ему ближе всех до школы. Правда, он живет прямо через дорогу. Удивительно, что именно он всегда прибегает последним. Тут Сондре оборачивается метрах в десяти передо мной, немного подкидывает мяч и кричит:
— Так ты идешь?
И тогда я бегу за ним, он все подкидывает мяч, пока я его не нагоняю, и мы мчимся в класс вместе.
— Ты не забыл стихотворение, которое нам задали? — спрашиваю я у Сондре, пока мы бежим по лестнице на второй этаж.
— Нет, — отвечает Сондре.
— Небось про футбол написал? — спрашиваю я.
— Точно, — отвечает Сондре.
Первый урок
Когда мы оба запыхавшись вбегаем в класс, все уже сидят за партами.
— О, поздравляю, Сондре. Сегодня почти вовремя, — говорит Каллестад с кафедры и смотрит на часы.
— Привет, Калдис! — отвечает Сондре. — Сорри. Мама проспала. Все будильники во всем доме остановились, потому что ночью отключили электричество. Правда!
Кто-то в классе хихикает. Остальные сидят тихо, как мышки. Все смотрят на Каллестада, или на Сондре, или сначала на Сондре, потом на Каллестада, потом опять на Сондре и так далее. Каллестад смотрит на Сондре поверх очков и говорит: «Вот как». Потом разворачивается и пишет «С», «Т» и «И» большими буквами на доске. Я тихо иду к парте, снимая с себя рюкзак, осторожно отодвигаю стул и сажусь.
— А какое будет ваше объяснение, фрёкен Стокхейм? — говорит мне Каллестад, не оборачиваясь и выводя большую «X» на доске.
— Э-э-э, — начинаю я, чувствую, что краснею, и слышу, как кто-то опять хихикает.
— Это я виноват, Калдис, — говорит Сондре внезапно. — У меня улетел мяч, а Ода побежала за ним. Правда!
Я чувствую, что снова краснею. Сондре совсем не умеет врать!!! Хотя делает это постоянно!
Каждый раз, когда он говорит: «Правда!» — все понимают, что это неправда! Я смотрю на Сондре и улыбаюсь ему, типа: «Спасибо, что спас меня». Сондре такой, он часто кого-нибудь спасает. Берет на себя чужую вину. И Каллестад ничего не говорит, но мне кажется, он понимает, что Сондре не всегда виноват. Сондре улыбается мне в ответ и подмигивает. Я смотрю на Каллестада. Он смотрит на Сондре и только вздыхает, говорит: «Вот как» еще раз, потом снова разворачивается к доске и чертит линию под словом, написанном на доске. СТИХИ.
— Не хочешь ли прочитать свое стихотворение классу, Сондре? — спрашивает Каллестад.
— Конечно, хочу! — говорит Сондре, типа он хочет покрасоваться.
Потом достает блокнот из рюкзака, подходит к доске, встает так преувеличенно ровно и читает:
«Я ОБОЖАЮ футбол, футбол ОБОЖАЕТ меня, мы лучше всех, футбол и я, ни одного возражения, вы знаете продолжение, я хочу все время играть, а не сидеть — штаны протирать. Спасибо!» (Он, естественно, говорит «спасибо», прочитав стихотворение до конца.)
Потом Сондре кланяется и садится за парту под всеобщий смех в классе. Потому что Сондре прочитал стихотворение здорово, с выражением. Он ОБОЖАЕТ футбол, это очевидно.
— Хорошо, Сондре, — говорит Каллестад, и тут в дверь стучат.