Рейн в роли сточной канавы
•
Рыбы отравлены, а нам эту воду пить…
•
Покупку Аляски оплатили лососи
•
Рыбы, которые «чуют» сквозь воду и облачаются в панцирь
•
Одновременно с гидростанциями необходимо строить рыбозаводы
Со времен катастрофического замора рыб, имевшего место в 1949 году, в Рейне нет больше знаменитого рейнского лосося. И с этого же примерно времени Рейн перестал быть «Великой немецкой рекой», а превратился в клоаку для сотен тысяч человеческих уборных и стока грязных и ядовитых индустриальных отходов.
В Федеративной Республике Германии насчитывается 7 тысяч поселков, у которых хотя и имеется канализация, но нет очистительных сооружений, следовательно, все свои нечистоты они спускают прямо в реки. Мимо знаменитого романтического утеса Лорелеи, где, по преданию, моряк загляделся на прелестную деву с золотыми волосами, проплывает теперь ежедневно 20 тысяч тонн индустриальных отходов, растворенных в речной воде… А не будь они растворенными в воде, то могли бы заполнить 957 товарных вагонов, или 24 поезда! Наши реки и ручьи ежедневно принимают порцию сточных вод в 21 миллион кубических метров! И только одна треть этих вод бывает предварительно очищенной. Один литр рейнской воды в районе Майнца содержит 20 граммов осадка. Это напоминает скорее суп, чем речную воду. Даже дождю, падающему над индустриальным районом, приходится пробиваться сквозь слой воздуха, в каждом кубометре которого содержится 85 тысяч частиц пыли, в то время как в лесном воздухе парят всего каких-нибудь 500–600 частиц. Над всей территорией. ФРГ висят в воздухе два миллиона тонн пыли! К этому следует добавить еще и 5 миллионов тонн серной кислоты; 70 процентов этого ядовитого вещества нависает непосредственно над Рурской областью. Там и ели не превышают шести метров в высоту, в то время как в других местах они достигают двадцати. Несчастны те люди, которые вынуждены постоянно дышать этим воздухом. Я полагаю, что человеческие легкие никак не менее чувствительны к нему, чем елки…
А теперь к человеческим нечистотам и фабричным отходам добавились еще и стиральные порошки. А уж их-то не удается удалить из воды даже при помощи очистительных сооружений!
Так что сегодня остается, пожалуй, только радоваться тому, что закуска «рейнский лосось», которую еще изредка можно найти в меню отдельных гостиниц на берегах Рейна, выловлена не в этой сточной канаве, а прибыла в свежезамороженном или законсервированном виде с далекой Аляски, из Северной Америки или Скандинавии. Часто это вовсе и не речные лососи, а крупная кумжа, или озерная форель, относящаяся к тому же семейству лососевых, а то и сайда — «озерный лосось», относящийся к тресковым; мясо их предварительно особым способом окрашивается «под лосося».
Но самое страшное в том, что наша речная вода предназначена не только для обитания рыб — ведь мы ее к тому же и пьем! В Федеративной Республике Германии, да и вообще в большинстве западноевропейских стран, грунтовых вод уже давно не хватает на то, чтобы обеспечить ими все население. Из наших водопроводных кранов течет большей, частью отфильтрованная речная или озерная вода. В Институте гигиены в Майнце исследовались многочисленные пробы водопроводной воды. И что же? Даже в той воде, которая на вкус была безукоризненной, находили много остатков от бензопирена и родственных ему веществ, считающихся канцерогенными. Кроме того, очень часто обнаруживались следы детергентов из новомодных стиральных средств. Оба эти вещества вызывали у подопытных животных в тревожных масштабах рак желудка… И ядовитые эти примеси с каждым днем все увеличиваются. Боннскому правительству пришлось выделить 800 миллионов марок на то, чтобы очистить Рейн хотя бы от самых опасных загрязнений.
Подумать только — какая благодать и пошла прахом! А ведь еще в 1880 году в нижнем течении Рейна ежегодно вылавливалось около 70 тысяч лососей, многие из которых весили до 45 килограммов и достигали в длину полутора-метров! А в начале прошлого века при найме слуг или посыльных заранее оговаривалось условие, что питаться одной лишь лососиной им придется не чаще двух дней в неделю…
В конце прошлого столетия голландцы просто-напросто перегораживали сетями устьевые рукава реки, пытаясь захватить весь улов лососей для себя одних. Но тогда поспешно созвали конференцию с участием всех заинтересованных государств, и нидерландцы вынуждены были пойти на уступки. Ведь им и так было ясно, что для размножения самкам и самцам лососей все равно приходится подниматься на тысячу километров вверх по реке, пока они не достигнут мест своих нерестилищ на Верхнем Рейне и впадающих в него ручьях. Для этой цели они вынуждены добираться до самой Швейцарии, то есть на высоту примерно тысячи метров над уровнем моря. А если молодые лососи перестанут спускаться вниз по реке к морю, то и никакие взрослые никогда больше не поднимутся вверх против течения, к местам нерестилищ. Потому что у лососей все происходит не так, как у угрей, а наоборот: те уходят нереститься в море, а эти приходят для размножения к нам в реки. Так что голландцы в конце концов даже согласились взять на себя расходы по искусственному выращиванию мальков лосося, несколько миллионов которых они стали ежегодно выпускать в верхнем течений Рейна.
Надо сказать, что и в других реках в прежние времена не умели по достоинству оценить и с толком использовать эту благодать. Так, еще в 1827 году в устье Мемеля ежедневно выл а вливали более тысячи штук лососей, каждый из которых весил в среднем по 15 килограммов. Даже всего по одной марке за штуку их невозможно было полностью сбыть и приходилось каждый раз большую часть улова закапывать в землю… В Северной Америке в прежние времена устанавливали на некоторых реках «лососевые колеса», которые просто вычерпывали идущих на нерест лососей лопастями. Одно такое колесо порой могло за день вычерпать до 14 тысяч рыб. Огромные области Аляски до сих пор оставались бы непригодными для обитания человека, если бы не кочующие косяки лососей. В некоторых районах жителям достаточно было работать всего каких-нибудь 14 дней во время хода лосося, чтобы обеспечить себя пищей на целый год.
Когда в 1867 году государственный секретарь США Стевард откупил у русского царя за 7,2 миллиона долларов огромную территорию Аляски, американцы сочли это неудачной сделкой и долгое время называли ее не иначе как «стевардова дурь». Но уже вскоре одним только ловом лосося в водах Аляски удалось выручить за год больше, чем стоила вся покупка этой земли. В 1905 году в Британской Колумбии и в штате Вашингтон было выловлено 59 миллионов килограммов лососей. В штате Вашингтон еще в сороковых годах нашего столетия ежегодно заготавливали 2 350 000 ящиков лосося — цифра, в которую трудно даже поверить. И тем не менее это всего только шестая часть того «урожая», который снимали там с 1910 по 1917 год. Специалисты в те годы считали, что вылов лососевых идет на убыль только из-за все увеличивающегося числа плотин и гидроэлектростанций. Уже обсуждались планы, как их заменить паровыми электростанциями, потому что лососевый промысел все еще казался экономически более важным, чем создание электрического тока силой воды.
Молодь лосося, вылупившаяся из икры в верховьях рек и ручьев, остается там примерно в течение года, а в северных областях Евразии и Америки даже два или три года. В это время мальки бывают весьма схожи с обыкновенной ручьевой форелью и питаются поначалу так же, как те, улитками, насекомыми, а позже и мелкой рыбешкой. Но в один прекрасный день лососей начинает обуревать тяга к морю. Правда, попав в океан, они не совершают в нем столь грандиозных путешествий, как, например, угри, а придерживаются побережья, так называемой шельфовой зоны континентов. Там они довольно интенсивно «наводят порядок» в стаях макрелей, шпрот и сельдей, упорно преследуя их скопления. При этом они начинают необыкновенно быстро расти. Один помеченный лосось, которого удалось выловить через четыре недели, прибавил за это время семь килограммов, в момент мечения он весил 9,5 килограмма, а после вторичного вылова — уже 16,5. Именно в этот период жизни лосося его мясо приобретает тот розоватый «лососевый» оттенок, который столь высоко ценится гурманами; интенсивность окраски зависит от степени накопления жира.
Прежде считали, что в море лосося невозможно встретить дальше чем в ста километрах от берега, что лососи вынуждены держаться близ устья той реки, которая является их родным домом, чтобы потом суметь найти обратную дорогу. Но ихтиолог А. Хартт пометил 36 383 лосося в северной части Тихого океана и затем выпустил их. И что же выяснилось? У отдельных рас, например у чавычи, 17 процентов помеченных особей в течение года снова было выловлено в тех же местах; лососи, помеченные возле Алеутских островов, частично были обнаружены очень далеко оттуда, где-то в Амуре; балтийские лососи резвились в открытом море в 1000 километрах от устья своей родной реки, а тихоокеанские — еще дальше. Но самое длительное путешествие совершила чавыча: помеченная в 1956 году возле Адака, на полпути между Аляской и Камчаткой, она была поймана в 1957 году на расстоянии 3800 километров оттуда — в штате Айдахо, в Америке.
В море лососи нагуливают побольше жира, обретают необходимые рост и силу для предстоящего далекого путешествия вверх против течения реки. Добрая половина всех лососей проводит в море три зимы, но каждый пятнадцатый возвращается в реку уже через год, а 25–30 процентов — через два. Некоторые из них возвращаются и позже, чем через три года: так по крайней мере поступают шведские лососи.
Ихтиологи долго ломали себе голову над загадкой: как удается лососям безошибочно находить дорогу назад к устью реки, по которой они в молодости спустились в море, а оттуда разыскать нужный приток, а возможно, даже тот же ручей, где они когда-то вылезли из икринки? Из 100 тысяч шведских лососей, помеченных еще в своих родных реках, только 1 тысяча (то есть один процент) была впоследствии обнаружена заблудившейся в других реках; сходные результаты дали и учеты, проведенные в Северной Америке.
По всей вероятности, лососям помогает в этом исключительно острое обоняние. Ведь рыбы, как известно, способны чуять в воде: они ощущают самые тонкие запахи. Так, в 1959 году в штате Вашингтон были отловлены 3 тысячи лососей из двух разных притоков одной и той же реки. Затем половине из них ноздри заткнули ватой. Все лососи, имевшие возможность пользоваться обонянием, вскоре вернулись в свои исходные притоки. Из тех же, чьи носы были заткнуты, половина заблудилась.
Другими опытами было доказано, что рыбы «помнят» химический состав воды, в котором находились непосредственно перед тем, как отправиться в свой долгий путь к морю. Если их незадолго до отправки пересадить на некоторое время в другую реку, то спустя несколько лет они появятся именно там, а не на своей настоящей «родине». Но ведь вода каждого ручья и каждого притока перемешивается с другой водой тем сильнее, чем больше притоков впадает в основное русло реки, не говоря уже о море. Следовательно, у рыб должно быть поразительно тонкое восприятие химических свойств воды, чтобы обнаруживать самые незаметные следы того или иного вещества в воде! В это даже трудно поверить. Тем не менее в опытах с рыбами других видов тоже удалось выявить их потрясающую способность обнаруживать самые незаметные, присутствующие в воде вещества.
Какое невероятное напряжение — плыть против течения на такие далекие расстояния! Если при этом еще учесть, что, вплывая из моря в реку, рыбы вскоре совершенно перестают питаться, то все это начинает граничить с какой-то немыслимой фантастикой! Притом им приходится преодолевать пороги, даже водопады и дамбы, совершая четырехметровые прыжки по воздуху. В реке Везере лососи за 24 часа проплывали против течения от 38 до 40 километров!
Сюда следует добавить, что во время такого чудовищного физического напряжения еще и перестраивается организм, рыбы. У самок в начале пути икра занимает 0,3 процента от общего веса тела, а когда они достигают своих нерестилищ, то этот процент в среднем уже составляет от 20 до 25, а случается, что икра весит до 35 процентов от веса рыбы. '
Кроме того, лососи надевают свой брачный наряд. Особенно элегантно выглядят старые самцы. На голове у них образуется зигзагообразный орнамент из сливающихся на синем фоне красных пятен. Живот становится ярко-красным, а основания плавников— розовыми. Когда такая махина длиной в целый метр и весом в 15–20 килограммов во время своих виртуозных прыжков через водопады с силой шлепается на скалы или проплывает по мелководью ручьев, шаркая брюхом по острой гальке, то нетрудно себя и поранить. Поэтому кожа лосося к началу путешествия сильно утолщается, в особенности на спине и вокруг плавников. Таким образом мускулы тела оказываются в основном защищенными; раны же на коже обычно быстро затягиваются. У самцов образуются еще и шипы на челюстях, во всяком случае у некоторых видов. Они служат им для отвоевывания места на нерестилищах.
Поскольку лососи на обратном пути из моря постятся, поймать их на удочку в Рейне, например, оказывалось невозможным, впрочем, и во многих других реках тоже. Однако в Шотландии и в реках Скандинавии и Швеции лов лососей на крючок с наживкой, в особенности на искусственных мух, — самый что ни на есть любимый вид спорта. Англичане обычно такие участки с хорошим клевом лосося сдают в аренду, причем за дорогую плату. Промысловый же, лов лосося производится сетями и успешнее всего уже у самого устья рек. Так, в Абердине, в Шотландии, в 1952 году таким способом было выловлено 10 тысяч лососей общей стоимостью в полмиллиона марок. Можно себе только представить, как опечалены шотландцы тем, что лососи теперь все отравлены из-за обработки прибрежных пастбищ инсектицидами.
Лососи обычно прибывают отдельными возрастными группами. Рыбы каждой такой группы имеют и приблизительно одинаковый размер. В прежние времена знали, в какое время года какие стаи лосося должны прибыть в Рейн.
Добравшись до своей «родины», самка лосося начинает обследовать устилающую дно гальку и в разных местах выкапывает ямы. Делает она это мощными ударами задней части тела, сворачиваясь и разворачиваясь при этом, словно пружина. Камни разбрасываются в стороны не ударами плавников, а создаваемым при этом водоворотом. Самцы дрожат от волнения и дерутся меж собой довольно злобно за обладание самкой. Когда самка выбрала себе наконец такое место для икрометания и разгребает и углубляет свое «гнездо», самец начинает охранять и защищать его от посягательства сородичей. Если выкопанная ложбинка вполне удовлетворяет самку, она плотно укладывается в нее, а самец начинает сновать взад и вперед мимо своей избранницы, каждый раз задевая ее боком. Потом он прижимается к ней потеснее и начинает дрожать. Затем оба одновременно выталкивают: она — икру, он — сперму. Рты у обоих в это время от волнения широко раскрыты. Иногда самец от возбуждения даже набрасывается на самку, пытаясь ее укусить. Случаются драки и между самками.
Особенно желательным считается, когда на дне выкопанной ложбинки имеется щель между крупными камнями, в которую полностью может вместиться весь анальный плавник самки, не касаясь при этом грунта. Тогда большинство икринок исчезает в щели, а сперма покрывает ложбинку белым облаком. Сразу же после этого самка проплывает немного вперед по течению, забрасывает свою кладку гравием и принимается рыть новое гнездо. Не подумайте, что такая ямка так уж мала — длиной она от одного до двух метров, а шириной — полметра.
В наших широтах лососи нерестятся между ноябрем и январем. Диаметр икринки составляет 6 миллиметров, а их у одной самки от 6 до 8 тысяч штук. Время выклева мальков зависит от температуры воды. При 4 градусах это происходит через 80 дней, при 16 градусах всего через 19, а если вода особенно холодна, мальки могут до 200 дней оставаться в икринке.
С тех пор как наши реки стали такими застроенными и перегороженными, повсюду перешли на искусственное выращивание лососевой молоди на так называемых рыбозаводах: в огромных сооружениях и специальных резервуарах с проточной водой, где мальков сотни тысяч, а то и миллионы. Для этой цели сначала вылавливают в ручьях больших, созревших для нереста рыб (притом обращаются с ними весьма осторожно, чаще всего усыпляя их на время). Преимущество такого способа в том, что самцов, которых вообще-то требуется не слишком много для осеменения, можно тут же отпускать на свободу, да и самок, после того как у них «выдаивают» икру. Процесс этот достаточно прост: легким массажем живота самок стимулируют к отдаче икры, которую собирают в большие тазы с водой, заливают сверху спермой и затем перемешивают. С рыбами надо обращаться крайне аккуратно, иначе они могут преждевременно выбросить икру и сперму. Между прочим, однажды в Дорсете при таком искусственном способе выращивания появились на свет 20 тысяч двухголовых мальков! Все они, разумеется, через месяц погибли. В естественных условиях они не дожили бы и до такого возраста.
Французским зоологам совсем недавно удалось выяснить, что же определяет, в какой именно момент подросшим молодым лососям следует отправляться в далекий путь к морю. По всей вероятности, это регулируется щитовидной железой. В какой-то момент она начинает усиленно выделять в кровь йодистый гормон, от которого молодая рыба приходит в особенное возбуждение, разыскивает сильное течение и, отдавшись ему, перестает двигаться: течение несет ее к морю, причем хвостом вперед, а головой назад. А уж там, с усиленным попаданием в организм натрия, лосось приходит снова в состояние равновесия.
Путь на континент лососям на сегодняшний день преграждает все: и стиральные порошки, и человеческие нечистоты, и химические отходы фабрик, а также бесконечные плотины, дамбы и шлюзы. Но поскольку промысел лосося приносит столь колоссальный доход, удалось добиться того, чтобы возле многих плотин были устроены особые рыбопропускники, позволяющие лососям пробраться вверх по течению к своим нерестилищам. Но стоит это больших денег, да и гидроэнергетики жалуются, что от таких устройств теряется много воды, не попадающей на колеса турбин. Сооружали уже и специальные лифты для рыб, в которых лососей заманивали сильным течением и затем поднимали вверх до уровня запруженной воды. Однако большей частью и это не помогало, потому что вода водохранилища оказывалась слишком теплой для лососей. Поэтому стали применять такой способ: ниже плотины рыб вылавливали, грузили в специальные цистерны с водой и перевозили за многие километры вверх по течению, туда, где еще имелись стремнины, а в воде было достаточно кислорода. Но все подобные ухищрения весьма дорогостоящи и, к сожалению, не всегда приносят желаемый успех. Даже добравшись столь мучительным способом до верховьев реки, лососи зачастую не находят здесь привычных и необходимых для своего нереста условий. Образовавшиеся от подпора воды озера подчас очень глубоки, у них отвесные, крутые берега, в то время как лососям для нереста нужна глубина, не превышающая одного — трех метров. Да и ручьи, впадающие в реку или озеро, зачастую образуют теперь высокие водопады. Поэтому в Швеции, к примеру, издан закон, обязующий электростанции сооружать специальные рыбопитомники, способные выращивать ровно такое количество молоди лососей, которое прежде вылавливали в этой реке до постройки плотины. В начале шестидесятых годов 15 таких шведских рыбопитомников продуцировали ежегодно ровно один миллион молодых лососей, из которых каждый десятый получал метку.
В наше время уже совершенно не обязательно добиваться, чтобы лососи могли достигать мест своего нереста, поднимаясь вверх по рекам, тем более что им этого все равно не осилить в создавшихся условиях. Теперь лососевые косяки облавливают прямо в море с помощью модных ловчих сетей и всего современного оборудования рыболовецких судов вроде электро- или эхолокации. Таким образом, по меткам выяснилось, например, что 15 процентов от всех выловленных в Балтийском море судами разных национальностей лососей выращено на шведских рыбозаводах. Нельзя сказать, чтобы шведов это приводило в большой восторг, и они всячески стараются добиться увеличения своей доли в улове Балтийского рыболовного промысла. А реки, впадающие в Балтийское море, продуцируют сейчас от семи до восьми миллионов лососей.
Так что с помощью искусственного выращивания можно будет и дальше добывать миллионы лососей, несмотря на застроенность наших рек и загаженность воды, ставшей непригодной для рыб. А вот как быть с нами? Ведь нам-то самим придется и дальше продолжать пить эту воду…