Я брожу один по ночной Москве

•

Как я парил на кране над Красной площадью

•

У зубров в Приокском

Долго не раздумывая, я толкнул массивную вращающуюся дверь и вышел из высотной гостиницы «Ленинград» на улицу. Затея была, прямо скажем, несколько рискованной: я решил в первый же вечер своего прибытия в Москву, один, без чьей-либо помощи познакомиться с этим знаменитым городом. Работники Зооцентра и представители Министерства культуры, встретившие меня в аэропорту и проводившие сюда, до гостиничного номера, раскланялись и ушли, предполагая, что я буду отдыхать после дороги. Но я жаждал деятельности и не хотел терять времени зря, поэтому и решился отправиться один, как говорят, на свой страх и риск.

Итак, я здесь, впервые в жизни переступив границу Советского Союза.

Прохожие на улице, которых я расспрашивал, как пройти к Кремлю, хотя и не понимали ни по-немецки, ни по-английски, ни по-французски (а я, к сожалению, не владею ни одним из славянских языков), но слово «Кремль» было ясно всем и мне любезно указывали дорогу. Светофоры, по указке которых можно кое-как пролавировать меж бесконечных потоков машин, здесь, как и повсюду в мире, нервно мигают своими красными и зелеными огнями, только москвичи (точно так же, как и жители нашего Франкфурта) обращают на них внимание лишь тогда, когда поблизости находится милиционер.

Это было настоящее маленькое приключение — вот так блуждать по незнакомому городу, притом в роли глухонемого! Правда, читать я немного научился: пока летел в Иле из Копенгагена до Москвы, я не терял времени зря и выучил наизусть русский алфавит. Меня уже давно огорчал тот факт, что, получая письма от своих советских коллег-зоологов, я не был в состоянии даже разобрать хотя бы фамилию отправителя на конверте.

Для того же, чтобы узнать, что в них пишут, мне приходилось их каждый раз передавать для перевода во франкфуртскую городскую управу. А там только один человек свободно владел русским языком.

Итак, овладев алфавитом, я мог теперь по буквам разобрать любую вывеску над магазином. Магазины в Москве большей частью открыты допоздна, что удобно, потому что успеваешь закупить продукты даже после окончания рабочего дня. Многие из названий показались мне удивительно знакомыми! Так, разобрав по слогам одну из светящихся неоновых реклам, я прочел слово «па-рик-ма-хер-ская» и сразу же догадался, что там такое, потому что по-немецки «парик-махер» означает «изготовитель париков». Над московскими продовольственными магазинами часто можно увидеть вывеску «Гастроном», что тоже абсолютно понятно; «Schlagbaum» по-русски тоже «шлагбаум», «Kappel-meister» произносится как «капельмейстер», и еще много знакомых для себя слов я нашел в русском языке, например почтамт, рюкзак, курорт; на вокзалах объявляют «маршруты» (Marsch-route) поездов, а бюстгальтеры называются так же, как и у нас…

В ГУМе (многоэтажном, самом большом магазине Москвы) я без всякого труда объяснил на пальцах, что мне нужны две иголки (забыл взять из дома!), и мне их не только тут же раздобыли, а просто подарили, ни за что не хотели взять денег. А поскольку выяснилось, что я позабыл дома и бритву, то сразу же приобрел себе и безопасную бритву. Шесть марок. Русские лезвия оказались тончайшими и на редкость хорошими, помазок же, на котором было написано «Made in Germany», оказался чересчур жестким.

Люди на улице одеты очень хорошо, так что никто на иностранцев не оглядывается. Молодая москвичка, с которой я заговорил, на мое счастье, вполне прилично владела немецким языком (хотя ни разу в жизни, по ее словам, никуда не выезжала, кроме Вены, и то ненадолго); она согласилась помочь мне в моем трудном положении: показать, где находятся книжные магазины по продаже иностранной литературы. Там же продавались газеты на различных европейских языках. Книги были в основном на немецком, чешском и польском. Тем не менее я нашел все-таки то, что искал: Атлас Советского Союза со множеством специальных карт. Та же любезная молодая дама объяснила мне, как добраться на метро до моей гостиницы, и я отправился «домой».

В Московском метрополитене билетов не берут. Достаточно опустить монету в прорезь на турникете — и можно проходить. Тому же, кто захочет сэкономить деньги за проезд, какой-то коварный аппарат, выбросив на уровне бедер специальное заграждение, не дает пройти. Иногда заградительный барьер запаздывает на какие-то доли секунды и ударяет прямо по ногам (что весьма болезненно и оставляет на память здоровенный синяк!).

Спустившись в метро, я, как и следовало ожидать, поехал не в ту сторону. Когда я поднялся наверх, было уже совсем темно. На каких-то абсолютно незнакомых мне улицах прохожие только пожимали плечами, когда я обращался к ним по поводу «Hotel Leningrad». Нет, они не знают, что это такое. Ко всему еще начал моросить дождик, и точно так же, как это бывает в таких случаях во всех городах мира, внезапно не оказалось ни одного свободного такси… А кроме того, меня разбирало тщеславное желание найти дорогу назад самостоятельно, притом пешком. И, представьте себе, мне это удалось! Правда, к десяти часам вечера или ночи, если хотите, и промокшим до нитки. Зато мне удалось уяснить, что вопреки разным разговорам на Западе, иностранец. может совершенно свободно передвигаться по Москве.

В понедельник утром пришла переводчица. Молодая женщина, но уже преподавательница немецкого языка в институте. Зовут ее Светлана, она миловидна, энергична, ужасно озабочена тем, чтобы со мной ничего не стряслось: я не должен есть немытых фруктов, не должен таскать тяжестей, обязан тепло одеваться, чтобы не простыть

Я загружаю чемодан с кинокамерой и сумку с фотоаппаратами в такси, мы едем на Красную площадь и останавливаемся где-то возле самой Кремлевской степы. Перед входом в Мавзолей Ленина стоит постоянная, бесконечно длинная, но быстро продвигающаяся очередь из тысяч и тысяч людей. Но сама площадь сейчас совершенно пуста, сегодня предстоит встреча космонавтов.

Я справляюсь у одного из милиционеров, не пропустит ли он нас для съемок на площадь. Нас пропускают. И вот мы уже со своими чемоданчиками пересекаем в гордом одиночестве эту огромную пустую площадь. На другом ее конце стоит машина, которую используют обычно при ремонте проводов уличной электросети. В кузове у таких машин установлено приспособление, с помощью которого выдвигается вверх нечто вроде башни с площадкой для электрика наверху. Рабочие разрешают воспользоваться для съемок их машиной. Более того — меня вывозят на самую середину Красной площади, и башня вместе со мной начинает медленно подниматься ввысь!

Не могу передать, какое это сильное чувство! На фоне огромных красных транспарантов, украшающих фасады домов, и мощных алых знамен с гербами всех союзных республик я на своем башенном кране с кинокамерой в руках тоже кажусь себе необыкновенно значительным… Вот если бы я мог себя самого заснять в этот момент! Это произвело бы на моих телезрителей там, в Западной Европе, большое впечатление. Я с высоты своей «индивидуальной башни» могу снимать Красную площадь и многие тысячи советских людей вокруг нее!

И все-таки я приехал сюда не ради того, чтобы снимать новостройки, советские небоскребы, роскошный метрополитен или кварталы жилых домов, выросшие на окраинах города, — это сделают и без меня. Я приехал снимать животных. Именно они меня интересуют.

Голубей повсюду много, как, впрочем, почти во всех больших городах, где истосковавшиеся по всему живому горожане их балуют и кормят. Это и понятно: голуби — символ мира.

А мира здесь хотят все — от мала до велика. Здесь честно ненавидят войну. Ведь еще никто не забыл, как фашистские войска вероломно напали на Советский Союз, что западная часть России была разрушена и опустошена. Почти у каждого погибли во время войны родные и близкие. Поэтому никто здесь не хочет войны. Никто.

Московский зоопарк был основан в 1864 году одним университетским профессором-зоологом и с тех пор не подвергался никаким разрушениям во время бушевавших над страной событий. Так что выглядит он сейчас довольно старомодно. Тем не менее он весьма популярен, в нем всегда много посетителей — более трех миллионов в год! И животных в нем можно увидеть самых редких, таких, как: южно-сибирские красные волки, корсаки, снежные барсы, или ирбисы, сибирские горные козлы, или тэки, изюбры, моржи, куланы, китайские аллигаторы, и даже такую редкость, как бамбуковый медведь из Китая, напоминающий своей черно-белой окраской арлекина… Во всем мире в неволе содержатся всего лишь четыре экземпляра этих «неправдоподобных» животных: два в Пекинском зоопарке, один в Лондоне и вот этот — в Москве.

В Московском зоопарке ведется научно-просветительная работа, оборудован специальный лекторий, организован показ фильмов для многочисленных школьных экскурсий, есть справочный центр для посетителей. В зоопарке работает много ученых. Мне объяснили, что в скором времени начнется постройка нового, значительно большего по площади зоопарка, вынесенного за пределы центра Москвы.

У меня предстоит встреча с зоологами Московского университета. Здание университета расположено на берегу Москвы-реки, и с его высоты просматривается вся панорама города: это необозримое море домов, из которого там и сям возвышаются небоскребы, словно маяки или скалистые рифы…

Сам университет — тоже небоскреб, построенный в 1953 году и состоящий из 37 зданий высотой от одного до семнадцати этажей. Средняя часть здания имеет даже 31 — этаж и поднимается ввысь на 240 метров, вонзив в небо гигантскую иглу. Сотни гектаров зеленых насаждений окаймляют это величественное здание; здесь высажено 15 тысяч деревьев и один миллион кустов. Главное здание насчитывает 22 тысячи помещений, а жилые корпуса по обеим его сторонам — 5754 комнаты для студентов и 184 квартиры для преподавателей. Мне гордо сообщили, что в 1963 году в Советском Союзе 332 тысячи студентов сдали государственные экзамены, в то время как в 1914 году их было только 12 200. Есть здесь аудитория, рассчитанная на 1500 мест; библиотека содержит один миллион книг, в ней 33 читальных зала. В университете 20 тысяч студентов, 210 кафедр.

Меня встречают мои коллеги, профессора-зоологи: Гептнер, свободно говорящий по-немецки, Банников с роскошной седой бородой и Дементьев — один из крупнейших орнитологов Советского Союза, говорящий по-французски как парижанин. Все мы вместе держим «военный совет», как наилучшим образом использовать эти два месяца, отведенные мне на пребывание в стране. Ведь этого, прямо скажем, мало для ознакомления с таким огромным государством.

Результатом совместно разработанного плана явилось то, что на следующее же утро мы вместе с профессорами Банниковым и Дементьевым поехали на машине в Приокско-Террассный заповедник, находящийся в 80 километрах от Москвы. Это самый маленький по площади заповедник в пределах РСФСР.

Но зато там живут самые лучшие советские зубры.

Когда мы сегодня с важным видом внушаем государственным деятелям молодых африканских стран, что они должны постараться сохранить своих последних крупных животных, то они совершенно вправе на нас злиться. Ведь не кто иной, как мы, белые, уничтожили пять шестых всей африканской фауны! И сделали мы это после того, как у себя дома начисто истребили самое могучее европейское дикое — животное — первобытного быка: он навеки исчез с лица земли. Еще немного — и зубра постигла бы та же участь…

В прошлом столетии на всей Земле оставалось одно-единственное место, где эти могучие лесные богатыри еще жили на свободе: местом этим был Беловежский девственный лес, юго-восточнее Белостока. В нем обитало 500 зубров. Однако во время первой мировой войны этих гигантов перебили. Последний дикий зубр на Земле был убит браконьером в 1921 году. Чудом уцелели лишь два быка и старая, девятнадцатилетняя корова. Притом старшему из быков браконьеры уже успели отстрелить хвост. Однако, несмотря на свой солидный возраст, зубрица в последующие за этим годы произвела на свет еще двух бычков и одну телочку. Таким образом вид удалось сохранить. К счастью, польское правительство признало охрану и восстановление зубра делом государственной важности. Через гамбургскую фирму «Карл Гагенбек» были закуплены еще несколько экземпляров зубра из различных зоопарков Европы. Одновременно мой предшественник, тогдашний директор Франкфуртского зоопарка, доктор Курт Примель основал «Общество охраны и восстановления зубра». Оно приняло на себя заботу о том, чтобы быки и телки зубра, содержавшиеся в различных европейских зоопарках, время от времени могли спариваться, с тем чтобы поголовье этих животных неуклонно росло. Благодаря его стараниям к 1938 году поголовье зубров на Земле снова достигло ста голов.

Но тут разразилась вторая мировая война. К концу войны поголовье зубров насчитывало 70 экземпляров.

За прошедшее с тех пор время в деле разведения зубров достигнуты большие успехи. Немалую лепту внесла в это дело и Польская Народная Республика. Теперь, после двух мировых войн, зубров снова разводят в самых разных уголках земного шара. Небольшими группами они живут сейчас во всех европейских зоопарках, включая Скандинавию, в Америке и даже в Китае. Будем надеяться, что теперь уж они навечно останутся жить рядом с нами на нашей планете.

В Советском Союзе обитает сейчас 160 чистокровных зубров и более 500 гибридов между зубром и американским бизоном (зубробизонов) Работники заповедника радушно угощают нас обедом: крутые яйца, жаркое, ветчина, знаменитый русский борщ. Потом нам всю ночь досаждают комары, а на утро под проливным дождем забираемся далеко в лес, чтобы полюбоваться на советских чистокровных, родовитых зубров. Их здесь 43 штуки. У работников Приокского заповедника свои заботы, как и у всех на свете. Заповедник занимает всего пять тысяч гектаров и с одной стороны граничит непосредственно с крупным индустриальным центром — Серпуховым. Как и повсеместно в Советском Союзе, здесь сильно размножились лоси, они зимой сотнями проникают в заповедные леса и повреждают молодые деревья. Охотиться на них в заповеднике не разрешается, а волки, заботившиеся прежде о биологическом равновесии в природе, давно истреблены.

Вначале мне показалось, что в Москве что-то очень мало собак. Неужели их здесь не любят? Должен сказать, что московские вокзалы и улицы содержатся в идеальной чистоте. А то обстоятельство, что нигде кругом не видать привычных собачьих «кучек», я никак не мог отнести к нелюбви русских к животным. В это я не верил. Ведь вот в деревнях я же видел достаточно много собак. А на Выставке достижений народного хозяйства, которую я посетил по настоянию своей переводчицы, имеется даже специальный павильон собаководства, увенчанный горделивой башней. Там происходят постоянные выставки породистых собак.

Сначала мы сидели на садовой скамейке и поглощали мороженое из вафельных стаканчиков (более вкусного мороженого, чем то, которое продают в Москве на каждом углу, я нигде в мире не ел!). Мадмуазель Светлана была безмерно горда этой постоянной выставкой, с ее 350 постройками, 79 обширными павильонами, огромными статуями, фонтанами, окаймленными по, — золоченными фигурами, мраморными замками, построенными для каждой советской республики отдельно, с открытыми площадками для концертов, маленькими вагончиками, разъезжающими по кругу для обозрения территории, и нескончаемым потоком восхищенных и веселых посетителей. Все это я, по ее мнению, должен был непременно заснять на пленку.

И тут я обнаруживаю в путеводителе по ВДНХ, что и здесь, оказывается, есть возможность увидеть животных: есть огромные крытые помещения, где содержат сотни овец самых различных пород; есть большая арена, на которой можно полюбоваться знаменитыми русскими тройками и верховыми лошадьми; есть образцовая звероферма для пушных зверей. Но самое грандиозное и удивительное — это величавый дворец, построенный наряду с другими и для кроликов. Нигде в мире мне не приходилось видеть, чтобы обыкновенным кроликам оказывались такие почести! Это был настоящий греческий храм, на фресках и барельефах которого были изображены не богини или боги, а кролики, и только кролики. Вершины колонн горделиво венчали не фигуры олимпийцев, а… статуи длинноухих! А позади этого храма находилась содержащаяся в образцовом порядке кроличья ферма, в клетках резвились кролики всевозможных пород. Многие из них, несмотря на их русские названия, хорошо знакомы мне еще со времен моего далекого детства. Здесь и длинношерстные ангорские кролики, и голубые венские, немецкие (Riesenschecken), русские кролики.

В этой части парка, где содержатся только животные, значительно тише и безлюднее. Здесь можно встретить прозрачные пруды с водоплавающей птицей редких пород, есть загоны, где можно полюбоваться на лосей; здесь можно познакомиться с устройством свинофермы, скотного двора или выгона для крупного рогатого скота, а есть и просто тихие полянки, где можно отдохнуть всей семьей и съесть бутерброды.

Я обнаружил, совершенно случайно, что в Москве имеется один рынок, где продаются голуби, которых не едят, рыбы, которых не жарят, птицы, на которых только любуются, и четвероногие, которых покупают только потому, что любят.

Я взял такси и отправился на рынок, расположенный на окраине Москвы, далеко от роскошных проспектов центра. Мы въехали на рынок через простые кирпичные ворота, напоминающие скорее фабричные, и внесли свои чемоданы с киноаппаратурой, поставив их прямо среди торговых рядов, где теснилась густая толпа людей. Их там было не меньше семи-восьми тысяч.

В одном конце рынка продавались только голуби. Здесь были и почтовые голуби, и багдетты, пегие куриные, индийские и павлиньи голуби. Каждый второй человек здесь либо держит в руках голубя; либо взглядом знатока оценивающе рассматривает курлычащих, порхающих меж деревянных переборок больших ящиков голубей.

Потом следуют бесконечные ряды столов с установленными на них ведрами и баками, в которых вьются и мечутся мириады дафний. Продают их ложками или чашками — спрос на них большой: ведь это необходимый корм для вечно голодных аквариумных рыбок. На других столах разложен корм для птиц, стоят различной формы и размера клетки, а также бачки с аквариумными растениями.

С каким серьезным видом десяток взрослых людей может рассматривать крошечного пестрого карпозубого циприна (Zahnkarpfling), плавающего в банке из-под варенья, которую восемнадцатилетний паренек гордо поднял кверху, чтобы рыбка лучше смотрелась при солнечном освещении!

Пробираясь меж клеток с зелеными попугайчиками-нераз-лучниками, я с трудом залезаю на один из прилавков и запускаю свою кинокамеру. Я снимаю заинтересованные лица людей: москвичей, поглаживающих кошек, любующихся вуалехвостка-ми, простых советских граждан, подсвистывающих птицам, — словом, самых обыкновенных людей.

Чувствую я себя на таком рынке, как дома. В городе моего детства — Нейсе, на моей силезской родине, такой вот птичий базар был самым притягательным для меня местом! Потому что в свои мальчишеские годы я вечно увлекался разведением кур, голубей, уток, даже коз! Поэтому я чувствовал себя глубоко несчастным, когда меня отдали в гимназию, где часы занятий совпадали со временем, когда был открыт базар. Но я все-таки нашел выход из такой неприятной ситуации: заключался он в том, что за десять минут до начала большой перемены я просил разрешения отлучиться в туалет, а сам несся пулей на базар и возвращался только к началу следующего урока… В милой моему сердцу обстановке, меж рыночных торговок, разложивших свой товар, плетеных корзин с курами, добродушных лошадок, впряженных в крестьянские повозки, дощатых ящиков с гусями, корзинок с голубями, я чувствовал себя совершенно счастливым.

О, я, как никто другой, могу понять чувства этих москвичей на «Птичьем рынке»!