На страницах этой книги мы прошли долгий путь, следуя по мере возможности за жизнью Господа. Эта жизнь – прежде всего то, что происходило между Его вочеловечением и Его смертью: то, о чем говорят четыре Евангелия. Но Его жизнь этим не исчерпывается. Линия ее уходит назад, за начало земной жизни Христа, в Его вечное происхождение: об этом говорит Иоанн во вступлении к своему Евангелию и Павел в начале Посланий к Ефесянам и к Колоссянам. Линия Его жизни продолжается и дальше, через смерть Иисуса к Его воскресению, а затем через всю христианскую историю; об этой жизни Господа в нас говорит Павел в своих посланиях. Наконец, Христос стоит в конце времен, чтобы судом завершить все и восприять в вечность творение, достигшее своей полноты; это возвещает Иоанново Откровение.

Сначала мы проследили истоки жизни Господа. Затем мы узнали о Его детстве, о тихом времени в Назарете и о вступлении Его в общественную жизнь. После этого – о начале Его общественной деятельности, ее многообещающей полноте и бесконечной возможности реального прихода Царства Божиего и преобразовании мира. Эта возможность не осуществляется, потому что те участники Союза-Завета, от веры которых она зависит, – сначала власть имущие, а затем народ – отвергают Его. Мы проследили этот кризис и видели, что Иисус сохраняет в неприкосновенности Свою искупительную волю, но осуществляет ее путем страданий. Мы постарались уловить драгоценные крупицы Его учения и деяний того времени, но они, сверкнув, потонули в страданиях смерти.

Из этой непосредственно земной жизни рождается при воскресении жизнь духовная. Христос уходит и приходит опять. Перейдя полнотой Духа в новый образ существования, Он в том же Духе создает новую область, в которой встречается с человеком: христианскую внутреннюю жизнь как отдельного человека, так и Церкви. Живя там, Он вызывает к жизни второе творение.

Затем наступают последние дни. Тот же Господь, Который действует внутри нас и в то же время восседает на престоле одесную Отца, творит во времени, пока не придет час, когда Он положит ему конец. Мы прочли об этом конце – о сотрясении всего земного и временного, о суде и о переходе в вечность. И опять Он, Христос, приводит своих, искупленное и завершенное творение, к небесному Отцу. Теперь настает царство Божие, которое могло некогда прийти, но не пришло и с тех пор существовало только в потенции, реализуясь лишь в доброй воле отдельных людей или небольшого числа их и все время находясь под угрозой со стороны царства мира и зла. Христос победоносно осуществил его приход, отмщением за него воздал людям по справедливости и сделал его в процессе завершения смыслом существования. Теперь все – «Царство», все едино во всем.

В ходе наших рассуждений мы уделили много места вопросам и возражениям. Конечно, мы сознавали, что на самые важные из них нельзя ответить доводами рассудка, ибо эти вещи постигаются только в послушании веры, которая, впрочем, сама есть «мудрость и разумение и знание» высшей жизни. Поэтому мы никогда не пытались доказывать самое существенное, но старались вывести Откровение на простор, чтобы увидеть его в правильном свете. Если же пробуждался внутренний протест, то мы не заглушали его, а давали ем у высказаться и искали ответа. Так и здесь, в заключение, да будет поставлен вопрос, касающийся всего: может ли быть что-либо подобное тому, что мы только что вкратце обрисовали? Возможно ли существо, о котором можно сказать подобные вещи?

Если поставить вопрос так, то ответ уже дан. Он заключен в предпосылке, которая ясно звучит в самом вопросе: в истории возможно только то, что возможно человеку. Если дело обстоит так, то того, что здесь утверждается, конечно не может быть. Тогда речь может идти только о переплетении умозрительных построений и легенд, сложившихся вокруг имевшего место исторического факта. Оно отвечает религиозным потребностям отдельного человека, общины, эпохи, но истины в нем нет. Подлинным ядром всего, что сообщается об Иисусе могут быть только человеческий образ и человеческая судьба, и задача исторического исследования заключается в том, чтобы выявить это ядро. Этот взгляд может быть высказан в самых различных формах и с самыми различными оговорками, но мы должны ясно отдавать себе отчет в том, что он неизменно разрушает основу и сущность христианства. Происхождение и содержание христианского сознания – в откровении Бога живого, Которого можно познать только тогда, когда говорит Он Сам. То самое слово, которое Он говорит, окончательная реальность, в которой Он Себя открывает, – это Иисус Христос. Если Христос – живое Откровение всемогущего Бога, то никакая критика не может проникнуть дальше Него. Тогда уже нельзя говорить: таковы границы возможного, а следовательно нужно отбросить и то и другое в Его образе, рисуемом преданиями, – напротив, тогда по отношению к Христу мыслима только одна установка: готовность слушать и слушаться. И не из-за немощи или саморазрушения рассудка, а потому что судить о Христе, исходя из человеческих критериев не имеет смысла.

На такое утверждение можно было бы ответить, что объект этих суждений, Христос веры, несомненно хорош и правилен, но не имеет ничего общего с действительным Иисусом, ибо принадлежит религиозному сознанию, области символов, культа и истолкования действительности, тогда как исторический Иисус представляет собой нечто совсем иное, являя собой объект для научных исследований. Но это – просто повторение первого утверждения. И, как и оно, несовместимо с верой. Подлинный Иисус Христос – Тот, Которого знает подлинная вера. Другого нет. Вера воспринимает подлинного Иисуса Христа, как глаз воспринимает цвет, а ухо – звук. Иисус Христос заведомо апеллирует к вере, независимо от того, ответит человек «да» или «нет», себе во спасение или к погибели. Это положение дел определено самой его сутью и в сущности не нуждается в доказательствах, но все же полезно обратить внимание на одно симптоматичное обстоятельство, а именно – абсолютную незначительность того образа Иисуса, который в качестве «исторического» рассматривается наукой. Если делать это с должной непредвзятостью и с применением надлежащих критериев, то можно изумиться, каким образом Ему приписывают то воздействие, которое имело место в действительности. Христос приходит, чтобы нас искупить. Для этого Он должен нам сказать, Кто есть Бог и что такое перед Ним человек. И сказать это так, чтобы познание открыло нам двери к обращению и дало силы войти в новый мир. О Том, Кто это совершает невозможно судить по-человечески сколько-нибудь основательно. Как только человек берется судить, каким должен или не должен быть Искупитель, он заключает Его в человеческие рамки и сам подпадает под категории реального бытия, а тем самым искупление лишается смысла. Если искупление существует, то оно должно находить себе выражение именно в том, что перед его Провозвестником и Исполнителем человеческое суждение теряет правомочность. И не только потому, что Он слишком велик или слишком глубок, но принципиально – потому что Он Искупитель. Такой Искупитель, который придерживался бы человеческих мерок возможного и подобающего, не стоил бы веры. Это знает каждый, кто хоть что-нибудь понял в том, какого обращения и каких жертв требует христианское существование. Если подлинный Иисус сводится к человеку, хоть бы и самому великому, то лучше нам самым определять свой жизненный путь.

Для Христа нет мерил. Мерила устанавливает Он Сам. О понятиях человека и человеческих возможностей здесь не может быть и речи. Исключены и такие понятия, как гений или основатель религии, равно как и миф или истолковывающий существование образ. Все это только вносит путаницу. Для Христа у нас нет никакой категории. Для Него есть только одно имя, Его собственное, «Иисус Христос», содержание которого раскрывается, когда мы с верою встречаемся с Ним и с любовью за ним следуем.

Только так становится возможным ответ на вопрос, поставленный выше. Как только мы подходим к благовествованию Христа единственным подобающим образом, а именно – с верою, как только мы отказываемся судить по себе и приемлем Его от Него Самого, каждое речение Нового Завета открывает Его нашему взору. Тогда это уже не наше дело – давать Христу имена. Он выступает из области неведомого. Небывалый, Он через Своих посланцев открывает нам ту или иную черту Своего существа, при этом Сам Он превосходит любую характеристику. Он Тот, о Котором говорят авторы синоптических евангелий, и Павел, и Иоанн, и Петр, и Иаков, и Иуда, но любое повествование о Нем – невнятный лепет. Если же у нас появляется чувство, что их высказывания противоречат друг другу, то это означает его – или нашу – неспособность понять, что как раз в этом сказывается невыразимость Христа. Кажущееся противоречие между отдельными речениями и образами помогает ощутить необъятное единство самой сути – необъятное и непостижимое для рассудка, но близкое для трепетной веры и обетованное для блаженного познания в вечности.

По отношению к Христу требуется обращение мышления. Не только обращение воли и действий, но также и мышления. А это обращение заключается в том, что уже не размышляют о Христе, исходя из мира, но принимают Христа, как мерило действительного и возможного и судят о мире, исходя из Него. Это обращение трудно представить себе и еще труднее осуществить. И тем труднее, чем яснее становится с течением времени, что все мирское противоречит ему, и чем большим безумцем представляется каждый, кто на него решается. Но в той мере, в какой мышление делает эту попытку, перед ним открывается реальность, имя которой Иисус Христос. А ею открывается всякая реальность вообще, – лишенная прикрас, но причастная к надежде на новое творение.