В год «Боинга», на краю Донецкого кряжа…

Мне посчастливилось родиться 10 марта 1983 года в рабочем городе Северодонецке, что в Луганской области. Вернее, тогда она была Ворошиловградской, а ныне — это ЛНР. Хотя сам Северодонецк, когда пишутся эти строки, — еще под пятой оккупантов.

Тот, 1983-й, год знаменовался тем, что в СССР правил бывший шеф КГБ СССР Юрий Андропов, люди были полны надежд на лучшее будущее. В тот год президент Соединенных Штатов Рональд Рейган объявит о начале программы «звездных войн», а вскоре объявит Советский Союз «империей зла», потому что именно в 1983-м у острова Монерон наши собьют южнокорейский «Боинг-747» — и та, еще первая холодная война, пойдет на круг ожесточения. Наверное, это глубоко символично: ровно 31 год спустя в ДНР упадет другой «Боинг», тоже с пассажирами. И снова и Россию, и Новороссию начнут выставлять «империей зла».

Я появился на свет на самом северном краю Донецкого кряжа. Если вы посмотрите на карту нынешних ДНР и ЛНР, они почти в точности повторяют очертания этого кряжа — остатков древних гор. Это такое невысокое плоскогорье, густо разрезанное сетью оврагов-балок и как бы врезанных долин. На этом кряже и поселился особый тип людей юго-западной ветви великого русского народа.

Семья моя — из самых простых, трудовых людей. Мама происходила из крестьян Слобожанщины, то есть Слободской Украины. Это, читатель, такая область, которая раскинулась на территориях Белгородской, Курской, Воронежской областей, на землях юга Сумской и севера Харьковской и Луганской областей. Здесь цари московские с шестнадцатого века селили тех малороссов, что бежали к братьям-великороссам от польско-литовских поработителей. Здесь русские цари давали им право жить слободами. Сюда уходили, спасаясь, украинские повстанцы. Так что, можно сказать, в моих жилах течет кровь тех свободолюбивых людей, что предпочли не мириться с господством тогдашних польских «европейцев» и выбрали единство с Москвой, с великороссами.

Впрочем, горячая кровь мне передалась и от отца. Его предки были донскими казаками (станица Боровское близ Северодонецка). Ведь область Войска Донского примыкала к Слобожанщине. А казаки-донцы — славные воины. Так что дух свободы во мне, считайте, от предков по обеим линиям.

Родители мои трудились простыми рабочими на северодонецком «Азоте», главном предприятии города, построенном еще в 1951-м. Оно тогда давало великой стране азотные минеральные удобрения, аммиак, органические спирты и кислоты, выпускало товары бытовой химии, изделия из полимеров и полимерных пленок. Папа работал мастером по механизации, а мама — в цеху по производству сифонов для газированной воды.

Я-то был первенцем, старшим сыном. А потом у меня появились четверо братьев и сестренок.

Как могла семья простых рабочих позволить себе пятерых чад? Ну, так это же был Советский Союз, где о рабочих людях заботились, причем не на словах. Жизнь в СССР я знаю лишь по книгам и воспоминаниям, но точно помню, что завод в советские годы постоянно давал нам — бесплатно! — все большее и большее по площади жилье. Сначала — «двушку», потом — трехкомнатную квартиру. Завод обещал дать пятикомнатную квартиру в доме, что сдавался в 1992-м. Но СССР погиб, все рухнуло, пришли гиперинфляция и страшный спад промышленности — так мы и остались в старой трехкомнатной квартире.

После гибели Союза наша семья познала суровую нужду. И в благополучные-то времена быть старшим сыном в большой семье — участь нелегкая. А тем более в нищие и лихие девяностые. Зарплаты у родителей стали совсем маленькими. Да работы, в общем, и не было. Руководство предприятия пыталось всеми способами занять коллектив. Отца перевели на совсем малоквалифицированную работу: мыть железнодорожные цистерны, в которых возили сырье для химических удобрений. А маме предложили работать в цехе озеленения. Приходилось ей еще на рынке подрабатывать: продавщицей-реализатором. В общем, обычное тогда дело.

Жили мы, мягко говоря, очень скромно, денег постоянно не хватало. Помогала деревня, куда я каждое лето ездил к родителям отца и трудился: огород, сенокос, уход за скотиной, выпас колхозного стада. Потом заработанное кормило нас зимой. Часто же из еды дома были только макароны да сахар. Помню, как мы отваривали макароны, накладывали в тарелки, а вместо масла клали сахарку, да побольше.

В 1996-м записался я в секцию бокса и увлекся им весьма серьезно. На любительском ринге провел больше шестидесяти любительских боев. Тренер считал меня середняком, но часто ставил в пример: за четыре года я не пропустил ни одной тренировки. Почему? Да потому, что меня не лавры Кличко манили: характер я так закалял. Тот, кто занимался боксом, борьбой или боевыми единоборствами, меня поймет. И боль в мыщцах, и красные круги перед глазами во время схватки, и влажный воздух раздевалки. И радость от преодоления себя. Это, знаете ли, на всю жизнь остается. Именно там, в северодонецком клубе бокса «Скорпион», оформлялись главные черты моего характера: настойчивость и решительность в достижении поставленной цели.

Боксу отдал несколько лет жизни, с 1996-го по 2000-й. Потом, уже студентом, в 2001–2002 годах, занимался кикбоксингом. А в 2003–2007-м «баловался» тайским боксом — «битвой четвероруких».

И, конечно, я учился. Сначала — в обычной средней школе. А вот в старших классах пошел в коллегиум Киево-Могилянской академии, окончив его со средним баллом аттестата в 4,9.

Что такое коллегиум? Что-то вроде школы для одаренных детей при вузе. В данном случае — при центре махрового украинства, при Киево-Могилянской академии, что открыла свою школу и в Донбассе, где украинства отродясь не было. В пору той еще первой бандеровщины, когда СССР в основном подавил вооруженное подполье на Западной Украине лишь в середине 1950-х, в нашем краю шахт, терриконов и заводов любой проповедник «самостийности» рисковал отправиться вниз головой в недра земли. Надо сказать, что тогдашним самостийникам не удавалось толком выйти из пределов западной части советской Украины (УССР). В собственно Новороссии, охватывающей Причерноморье, Крым и Донбасс, их тогдашнее влияние было в пределах, что называется, статистической погрешности.

Но украинские наци, возрадовавшись гибели СССР в 1991-м и созданию «незалежной», уроки из прошлого извлекли. Они решили с помощью не только пропаганды, но и образования «перепрошить сознание», «промыть мозги» Новороссии, украинизировать ее молодое поколение. И, надо сказать, поступали они очень умно, копируя политику старинной Польши-Литвы (Речи Посполитой) по полонизации Малороссии в семнадцатом веке. И если тогдашние паны завлекали малороссийскую-украинскую молодежь в иезуитские коллегиумы, то новоявленные самостийники-мазепинцы, как видите, открывали учебные заведения с аналогичными названиями и в Донбассе. В уме и изобретательности им не откажешь: тонко работали. В 1997-м, когда я поступил в коллегиум при Киево-Могилянской академии, ее «отцы» не торопились преподавать только на «дэржавной мови». Нас учили еще на великорусском языке. Так сказать, пытались втягивать нас в «украинство» постепенно, однако неуклонно. Вот те ребята, что поступили в тот же коллегиум годом позже, с самого начала обучались уже только на «мове». Оттого мы горько шутили: мол, выступили в роли «последних русских». В стенах коллегиума нас усиленно обрабатывали в антирусском духе, выставляя Россию главной виновницей всех бед Украины. Те, кто оканчивал коллегиум с отличием, могли поступать в Киево-Могилянскую академию без вступительных экзаменов. И там «формовка» будущих «укронаци» продолжалась с утроенной энергией. Дальше выпускники академии шли в жизнь, начиная пополнять госаппарат, руководство корпораций и предприятий, ряды политиков. Как видите, очень продуманная машина «бандеризации» вышла. Они дотягивались даже до таких небольших городов Донбасса, как Северодонецк, где на мове никто отродясь не «розмовляв». Ведущий центр «украинизма», Киево-Могилянская академия, открыла свой «уловитель» в одной из двадцати школ Северодонецка, в нашей школе номер три. В ее старших классах. В 2001–2002 годах, при «пророссийском» президенте Кучме, пошла тотальная украинизация средней школы. Да и сам Кучма, в СССР работавший директором ракетостроительного «Южмаша», изгалялся, издал книжонку «Почему Украина — не Россия?». Книгу эту писал не Кучма. Читая ее, понимаешь, что это творчество мощной команды идеологов, психологов, политтехнологов и ярых западноукраинских лириков, виртуозно владеющих русским языком и беззастенчиво манипулирующих фактами. Там, например, написано, что название «Украина» происходит от слова «рай», а вовсе не от «окраина», «украйна».

Признаться честно, у меня не было и нет отторжения культурного украинства. Я люблю украинскую речь, песни, традиционную украинскую культуру в целом. Отторжение вызывает политическое украинство, которое я предлагаю называть «украинизм». Суть его в том, что украинцы объявляются тысячелетней нацией, которая испокон веков борется с ненавистными москалями, а вся история украинцев — это отчаянная борьба за свою независимость от Московии (именно так они именуют Россию).

Оглядываясь назад, я с горечью думаю: тогдашняя Украина жила очень трудно. Куда беднее, чем современная ей РФ, плевавшая кровью и задыхавшаяся после кошмара девяностых. Однако даже в то время все многоликое сообщество «укронаци» заставляло украинскую бюрократию заниматься «бандеризацией сознания» молодежи с помощью образования, причем без устали, но чиновники Российской Федерации вели себя совершенно иначе. Они попросту отказывалась считать нас русскими. Нас не вывозили учиться в русские вузы и школы. Мы попали в трагическое положение: «свидомые» на Украине считали нас чужаками, «москалями», а в РФ рассматривали нас как «украинцев», как отрезанный ломоть. Была напрочь отринута изначальная идея царей московских, вдохновившая Переяславскую раду 1654 года: мы — единый народ. Просто трех разновидностей: великороссов, малороссов-украинцев и белорусов. Вступая на территорию Галиции (Западной Украины), командование русской армии в 1914-м раздавало специальные памятки солдатам, называя местное население русскими! А тогдашних сторонников обособления Украины — мазепинцами. Увы, подложили нам свинку советские политические лидеры. О людях труда в СССР, конечно, заботились. СССР вывел нас в число научно-технически и промышленно развитых народов. Однако всячески форсировалось разделение одного русского народа на три «братских». И в этой политике культивирования «украинства», как ни крути, виновны правящие круги Страны Советов. Ох, как нам это вылезет боком в 2014-м!

 

Под православной восьмиконечной звездой

Но нас «украинизировать» в коллегиуме не удалось. Еще там мы устраивали жаркие диспуты с учителями истории, которые пытались вымазать Россию грязью. Можно сказать, наша русскость и чувство русской общности пробились сквозь украинофильскую обработку сознания, словно зеленый росток — сквозь бетонную плиту.

Хотя жизнь была очень-очень трудной. Учебу пришлось совмещать с работой. В 1998-м, пятнадцати лет от роду, стал я подмастерьем на фирме у моего дяди, у которого была плотницкая мастерская. Собственно, на «фирме» было-то всего два сотрудника: дядька да я. Мы мастерили входные двери: просто из дерева, из дерева со стальным листом, целиком металлические. Помните, тогда в постсоветских странах люди стали ставить себе дома двойные двери? Мы и занимались удовлетворением этой потребности общества. В мои обязанности входило принимать заказы, выезжать к клиенту и снимать мерки. Потом мы изготавливали эту дверь, ехали и устанавливали ее. Весь цикл занимал от одного до трех дней. Я зарабатывал очень приличные на то время деньги. За неделю — больше, чем моя мама на заводе в цеху за месяц.

Вот так, работая, параллельно учился в коллегиуме, где до хрипоты отстаивал Россию и русскость. Уже в 16 лет съехал от родителей на съемную квартиру по той причине, что жить на 60 квадратных метрах всемером очень тесно, а мои младшие братья и сестры не давали мне учиться, отвлекали меня от чтения своими шумными играми.

Именно в 1999 году я, 16 лет от роду, стал сотрудничать с РНЕ — «Русским национальным единством». Я стал участником этой организации.

Ребята-баркашовцы устраивали полевые сборы. Например, в Белогородской области или на Дону, в Ростовской области. На такие сборы я ездил с 1999 по 2001 год.

Они сыграли в моем формировании огромную роль. Мы играли в регби, делали 80-километровые марш-броски, занимались боевой и военно-политической подготовкой. Кстати, в то же самое время, как на Западной Украине точно так же наши враги занимались фактически тем же самым с тамошней молодежью. Делали лагеря подготовки в живописных Карпатах. Надо сказать, что размах подобной деятельности у наших врагов был куда больше. Патриотическое и спортивное воспитание в рамках РНЕ было частной инициативой нескольких десятков подвижников русского народа, а украинским националистам помогали местные и центральные органы власти, церковь и богатые эмигрантские организации, спонсируемые в том числе и западными спецслужбами.

На сборах РНЕ нам преподавали курс молодого бойца суровые ребята, прошедшие войну в Чечне. Нас серьезно готовили и физически, и психологически. Воспитывали и волевые качества. Могу с гордостью сказать, что испытания я прошел. Помогли занятия боксом: на спаррингах своих соперников буквально «раздалбывал». Был капитаном команды регби, которая состояла на сборах из ребят с Украины. Она так и называлась — «Хохлы». Надо сказать, что на этих сборах коллеги из РФ нас часто так шутливо троллили и порой относились с некоей заносчивостью. Хотя сама идеология РНЕ гласила: есть триединый русский народ, и малороссы-украинцы — его неотъемлемая часть. Сказалось все-таки изменническое разделение русских в 1991-м! Но программные документы — одно, а другое — «человеческое, слишком человеческое» (как говорил один великий ум). Были на этих сборах и представители других народов: армяне, мордва, евреи и др. Мы прекрасно ладили, становились друзьями.

Но мы на сборах неизменно вызывали к себе уважение. Поэтому РНЕ вызывает в нас лишь искреннюю благодарность. Без тех сборов не было бы нынешнего Павла Губарева, первого народного губернатора Донбасса. На тот момент РНЕ и казачество были практически последними оплотами мужского воинского патриотическго воспитания. Недоброжелатели часто упрекают меня сотрудничеством с РНЕ, но, повторюсь, это был важный этап становления моей личности. И не рассказать об этом этапе было бы как минимум нечестно.

Потом мне эти связи с РНЕ станут поминать на нынешней «евромайдановой» Украине. Мол, Губарев всегда был русским фашистом. Ну да — кто ж я такой еще в их глазах? Выскажусь по сему поводу определенно, раз и навсегда. Я — красно-белый. Я совмещаю социалистическую идею с национально-цивилизационной, русской. С моей точки зрения, примитивно-узкоплеменной, «чисторасовый», уменьшительный русский национализм — это тупик. Ненавижу «борцов с Ымперией»! Потому что форма русского национального государства — это империя, и одновременно — цивилизация. Потому что русские — народ с особой миссией. Мы — Удерживающие Мировое Зло. От силы и здоровья великой России зависит судьба мира. Мы — русские, объединяющие вокруг себя другие народы. Россия всегда будет и империей, и особой цивилизацией, и стражем мирового порядка. Иначе ей просто не быть. Иначе, если она попустит мировому Злу и не удавит его, то потом столкнется с легионами этого Зла на своей земле, в смертельной войне! Так было и в 1917-м, и в 1941-м, и в 1991-м, так есть и ныне. Чтобы не погибнуть под ударами Зла, нам надо контролировать дела на всей планете. Устанавливать на ней Русский порядок. В симфонии цивилизаций мира мы — Дирижер, Великий Удерживающий. Так написал один мой хороший друг в «Русской доктрине». Таков суровый закон русской истории. Отступление от него карается огромными русскими жертвами. Замыкаться в своем узкоплеменном «хуторе» нам смертельно опасно. Если новые мазепинцы-евромайдановцы считают такую философию фашизмом, это их проблемы.

И об этом мы еще расскажем на страницах нашей книги. А злобно-племенной, пещерный, хуторской национализм прикарпатских попердюковок оставим «свидомым украм». Хотя, ежели разобраться, они тоже льнут к империи. Только к европейской, антирусской…

В старших классах я уже обладал независимостью и самостоятельностью мышления. Прекрасно видел, в какое запустение приходит Донбасс, что вообще делают с русскими. Элементарные причинно-следственные цепочки выстраивались в моих мыслях. Было очевидно, что и упадок, и нищета, и одичание общества, и разгул русофобии — всего лишь последствия развала страны. Разделения нашего народа. Действий могущественных внешних сил.

Даже в маленьком Северодонецке находились единомышленники. Первый раз меня допросили в СБУ 16 лет от роду, когда я еще в школе учился, в десятом классе. За расклейку листовок в 1999 году. С призывами к воссоединению единого Русского пространства, приданию ему территориальной целостности. А клеил я эти листовки, вдохновленный первой книгой Максима Калашникова «Сломанный меч Империи». Она, говорившая о великих возможностях русских и утраченном потенциале великой страны, звала к воссоединению. То, первое, издание, нынче считающееся библиографической редкостью, до сих пор стоит у меня на полке.

 

Студенчество и первый опыт в политике

Еще в старших классах решил твердо: пойду учиться дальше на исторический факультет Донецкого университета. Потому что история — важный фронт борьбы за русское Будущее. За воссоединение русских земель. Именно в общежитии истфака существовал возглавляемый мной Клуб любителей истории Новороссии, в рамках которого мы разрабатывали критику украинской историографической концепции и успешно воплощали ее на учебных лекциях и семинарах. Ох и попадало же нам за это!

Окружающая жизнь подпитывала мой русский воссоединительный пыл. Украина начала нулевых годов, десять и более лет спустя после гибели Советского Союза и разделения Русского народа — это первые плоды нацибилдинга новых бандеровцев, первые ростки «укропства». Тогда появляются первые украинские самостийники, не говорящие на мове, русскоговорящие «свидомиты». Знаете, как на Балканах после завоевания их турками-османами образовался новый народ: босняки-«муслимане»? То есть вчерашние христиане, сербы и хорваты, сохраняя свой практически один и тот же язык, принимали ислам. Со временем они стали действительно особой нацией, ожесточенно воевавшей с православными сербами, например. Новоявленные русскоговорящие «свидомые» напоминали именно таких босняков. А с другой стороны, и хорватов: вроде бы говорят на одном языке с сербами — а ненавидят их. Ибо их вера — католичество, а не православие, и считают хорваты себя — Европой, а сербов — каким-то сбродом. Мне это тоже напоминало «хорватизацию» Украины.

С другой стороны, именно в нулевые годы, в пору моего студенчества, жителей Донбасса все чаще и чаще вслух называют какими-то людьми третьего сорта. Мол, куда им до утонченных жителей Львова! До настоящих украинцев, носителей европейскости, с Галичины. А еще лучше — из Канады, где украинство сохранилось в первозданности. Господи! Вчерашние лакеи и холопы то Австро-Венгрии, то Польши, бывшие в тех державах обитателями самых нищих и забитых областей, обитателями хуторов, в нынешней самостийной они вдруг осознали себя какой-то высшей расой культурных господ! Хотя один только Донбасс — это 30 % валютной выручки уже бывшей Украины, 25 % ее экспорта. Весь же русскоговорящий Юго-Восток (Новороссия) — это более 75 % ВВП всей Украины. Такое высокомерное отношение к Новороссии (юго-востоку Украины) и его людям у «свидомых» никуда не делось. Оно достигло сейчас своего зенита. Вот что пишет один из современных русскоговорящих «евромайдановцев».

«…Суровая правда Донбасса в том, что иначе выжить как при хозяине и твердой руке эти люди не могут. Многим из них довольно низкий уровень интеллекта не позволяет найти себя в малом бизнесе, творчестве или креативных профессиях.

Если посмотреть на их политические убеждения, то вы увидите перед собой в сущности детей, которых надо еще опекать и вести по жизни в независимости от возраста. Им физиологически нужен вождь, который как папа будет защищать, говорить, что все хорошо и заботится о пропитании. Ведь это прямая обязанность твердой папиной руки, найти пропитание. Как только сбежал Янукович — они тут же переключились на новую твердую руку, на Путина.

Я хочу еще раз подчеркнуть, что потребность в твердой руке не есть признаком предательства. Просто эти люди имеют гораздо меньший эволюционный возраст чем украинцы…» (Сохраняем написание оригинала, ибо писавший представитель «высшей расы» запятые в тексте ставить считает излишним). [3]

Вот он, взгляд «креативных «укроидиотов» на Новороссию, которая их кормила. Которая, в отличие от центральной и западной Украины, сохранила промышленность и серьезные научные институты, а по числу докторов и кандидатов наук «на душу населения» (особенно в технике и точных науках) намного превосходит «культурные европейские» области бывшей УССР. Идиотов эпохи постмодерна и постиндустриализма, считающих, будто они проживут за счет работы в рекламных агентствах, выкладываний роликов на «ютубе» и торговли импортом. В конце концов, обвиняя нас в стремлении к кормильцу и сильной руке, они сами уповают на добрую Европу, которая их прокормит и наладит цивилизованную жизнь. Для них все блага жизни возникают, видимо, в супермаркетах и торговых моллах. Пользуясь импортными электронными штучками и вообще всем импортным, они забыли, что не их ролики, не их парикмахерские и пиар-агентства, а именно Донбасс дает валюту на то, чтобы покупать все, чем они пользуются.

Да бес с ними, этими креативными слабоумными! Я хотел лишь показать их облик и то, с кем мы уже столкнулись в нулевые. Мы прекрасно понимали, что промышленность ничем не заменишь, что духовность без материальной основы — немногого стоит.

Учился на историческом факультете я с охотой, жадно. Чтобы заработать на жизнь, трудился и в охранной фирме, и кровь с 2002 года стал сдавать. Она у меня всем подходит, первой группы, резус-фактор — отрицательный. Кстати, если я сдам кровь еще четыре раза, то получу статус почетного донора. Даже став бизнесменом в 2008 году, я продолжал донорствовать — уже из чисто гуманистических побуждений, безвозмездно. Горжусь тем, что с 2005 года числюсь в кадровых донорах Донецкого центра переливания крови.

Я всегда жил в соответствии с созданным для себя идеалом сильного, имперского русского человека. Развитого и духовно, и умственно, и физически. Учебу совмещал с тренировками. Никогда не курил и не пробовал «дури». Чего, к сожалению, не избежало мое постсоветское поколение.

На историческом факультете Донецкого университета в рамках Клуба любителей истории Новороссии мы собирались в комнате нашей общаги, где стояли армейские кровати с сеткой-рабицей. Накрывали вскладчину скромный стол (чай-печенье). И устраивали дискуссии. Мы — бедные и полуголодные студенты, у нас сессия на носу, а мы спорим о Новороссии. О Русской идее. О Ницше и Достоевском. Обсуждаем веру и религиозные догматы. Обсуждаем взволновавшие нас книги. Проблемы воспитания национальной элиты. Представьте себе: поздний вечер. Я сторожевал на автостоянке, Серега Цыплаков работал барменом. Мирослав Руденко подрабатывал официантом. Мы только вернулись со своих смен. И под чай — начинается диспут о высоких материях. О судьбах Родины и мира.

Помню, как на факультете готовился семинар по эпохе Ивана Грозного. Конечно, преподаватели должны были вбить в нас то, что Иоанн Четвертый был безумным кровавым деспотом. Палачом и садистом. Понимай так: хорошо, что Украина теперь отделилась от этих русских, рождающих подобных чудовищ. И вот мы решаем не оставить от этой концепции учебника камня на камне. Углубляемся в литературу, читаем современных публицистов. И даем бой на семинаре!

Потом так же мы дали отпор на занятиях, прославлявших гетмана Мазепу, «сделавшего европейский выбор». У нас был преподаватель, боготворивший Мазепу. Ну, мы его забросали неудобными вопросами на лекции. Он перенес тему на семинар. А мы превратили его в суд над Мазепой, в разоблачение мазепинского мифа.

Мы все время давали отпор официальной версии истории Украины, где говорится о том, что украинцы — это якобы великий европейский народ с тысячелетней историей, всю жизнь свою боровшийся за независимость от Москвы.

В нулевые годы я начал активно участвовать в работе пророссийских организаций Донбасса, коих было не так много, — вплоть до 2006-го. Организации эти были маленькими, их деятельность была в основном просветительской. Иногда — в виде небольших пикетов или демонстраций. Мы дружили, но особых перспектив у них не имелось. Скорее, то был круг единомышленников с великой идеей, что встраивалась в общую мозаику воображаемого нами Русского мира. Мы ведь даже представить тогда не могли того, что наши идеи начнут воплощаться. В 2005 году в Северодонецке (моем родном городе) состоялся первый съезд регионов Новороссии, где в робкой формулировке прозвучала идея отделения от Украины, охваченной «оранжевым безумием». Но тогда сами участники съезда не воспринимали ее всерьез.

А потом, в 2005-м, я пошел в политику. С подачи уважаемого мною человека — главы Киевского райсовета Донецка Сергея Георгиевича Бешули. Еще советского производственника. Он из простого наладчика станков на оборонном «Точмаше» вырос до главного инженера. Бешуля в 2006 году пошел на выборы мэра Донецка, а я, студент неполных двадцати трех лет от роду, стал одним из руководителей его предвыборного штаба. Тащил на себе всю организаторскую работу. Руководил двумя сотнями душ. Сергей Георгиевич меня и выдвинул на выборы в городской и районный советы, которые происходили по пропорциональной системе. С прицелом на то, что если он станет мэром, то ему понадобятся свои депутаты.

Работая у Бешули, познакомился со своей супругой, Катериной. Вышло все по-современному: познакомились мы не на светском рауте, а в Интернете, на сайте знакомств. У меня шла выборная кампания Бешули — на пост донецкого мэра, и я подходил к делу прагматично. Времени у меня не было, весь день приходилось вкалывать, жил я в съемной квартире на отшибе. Но, по большому счету, Катерина меня выбрала. Побывала у меня в офисе под вечер (я хотел закончить текущие дела и пойти с ней на каток). Увидела, как двадцатитрехлетний Губарев руководит большим коллективом, — и началось. Я тогда не знал, что это кончится десятилетним на сей момент браком и тремя (пока во всяком случае) детками.

Вскоре Катя осталась у меня в квартире. Мы как-то сразу поняли, что должны быть вместе. Мы сначала не расписывались в ЗАГСе. Только когда Катя понесла ребенка, гляжу: она что-то крутится, крутится, чего-то сказать хочет.

— Ладно, пойдем расписываться! — заявляю я.

— Это что, получается — я тебе предложение сделала? — отвечает она.

— Получается, что так! — засмеялся я. И мы пошли в ЗАГС.

Так я стал семейным человеком.

Мне несказанно повезло. В своей супруге нашел я и привлекательность, и ум, и общность интересов. Она — настоящая жена, она может продолжить мое дело, случись что со мной. Это уже проверено жизнью.

Я тогда с подачи Сергея Бешули пошел на выборы от Прогрессивной социалистической партии Украины и стал депутатом Куйбышевского районного совета в Донецке. ПСПУ Натальи Витренко на тот момент была единственной искренней пророссийской силой на всей Украине и имела значительный рейтинг. По квоте Бешули, который наладил сотрудничество нашего штаба и штаба витренковцев, я и был избран депутатом.

Тогда я получил и второе образование. В 2007–2008 годах закончил Донецкую академию управления, где специализировался на муниципальном менеджменте. Правда, сам я остался недоволен этим курсом, ибо многие предметы толком не усвоил. Поэтому на следующий год поступил в Харьковский региональный институт Национальной академии при президенте Украины, который успешно окончил по специальности «Государственное управление». Специализировался я там на нормотворчестве. Углублял знания по теории государства. Изучал его институты, устройство его механизмов и их взаимодействие. Планировал я и диссертацию написать на тему «Экономические и внеэкономические методы борьбы с коррупцией». Но дети отвлекли, бизнес, а потом и вовсе началась революция.

Совмещал учебу с обязанностями депутата районного совета. Правда, толку от такого депутатства было как от козла молока: районные советы превратились в чисто номинальные структуры. Бюджеты, коими они распоряжались, оказались совсем мизерными: все подминала под себя городская власть. Чем занимался районный совет? Да ничем. Никаким серьезным делом тут заниматься было нельзя, реально влиять на дела в Донецке — невозможно. Заниматься хозяйственными делами? Невозможно. Районного депутата мог послать на три буквы любой директор ЖЭКа. Ему же по хлебалу в ответ не дашь в ответ! Бюджет концентрировался на городском уровне, а в горсовете сидят свои «распильщики». И тоже посылают районного «парламентария» в эротическое путешествие. Особенно если он — из маленькой оппозиции невеликого района. Не стал я интегрироваться в чуждую среду. Кто сидел рядом со мною в райсовете? Директора школ, главные врачи больниц. Директора коммунальных предприятий. Бандиты. И каждый трясется за свой «огородик», чего-то для него выклянчивает у городских боссов. И всегда покорно поднимают руку за те решения, что нужны донецкому начальству. Знаете, какую сумму районного бюджета мы тогда распределяли? Пятнадцать тысяч долларов в пересчете. И это «кот наплакал» утверждали полсотни районных депутатов, собиравшихся каждый месяц! Словом, комедия и насмешка над здравым смыслом.

В общем, в 2008-м я сам сложил с себя полномочия. Никогда не был и не буду конформистом. Всегда поступал и буду поступать, как считаю нужным. По своему кодексу чести. Это, конечно, осложняет жизнь и портит отношения с многими людьми, но согласие с самим собой мне дороже. Пусть мир прогибается под нас, в конце концов! Зачем идти на поводу у сонмища лицемеров, подлецов и двоедушных?

Попрощавшись поэтому с мышино-продажной довоенной донбасской политикой, я двинул в бизнес. До сих пор считаю, что мешать бизнес с политикой нельзя. Тогда надо было семью кормить, политика для меня ушла на книжные полки. Читал по-прежнему много, но в политику возвращаться не собирался. Учредив в 2009 году свое рекламное предприятие, я шесть лет занимался этим делом. Пока гром не грянул.

 

Школа молодого предпринимателя

Как родилась идея двинуть на предпринимательские хлеба? Действительно, жизнь заставила. У нас с Катериной в 2008-м родился первенец, Святослав. (Как вы понимаете, нарек я его в честь князя Святослава, победителя Хазарии и грозы Византии.) Надо было содержать молодую семью. Жили-то мы скромно, квартиру снимали. У меня и до сих пор-то нет своего жилья. Пока я подвизался общественным деятелем и депутатом, супруга моя зарабатывала больше меня. А это для настоящего мужчины, сами понимаете, не «комильфо».

В общем, прикинул я свои компетенции — и решил податься в медиабизнес и рекламу. Мы учредили рекламное агентство «Патисон».

В чем была суть нашего с товарищем бизнеса? Мы покупали большие объемы медианосителей — рекламные щиты-билборды в городах, ситилайты, рекламное время на телевидении и радио. Так сказать, брали все это оптом, чтобы потом продавать в розницу. Вернее, мы набирали заказы самых разных клиентов со всей Украины, а потом оптом скупали рекламное время и площади. СМИ охотно с нами сотрудничали: так им было проще. Они давали нам оптовую скидку, и вот за счет этого дисконта мы и жили. Мы сразу же стали специализироваться на рекламных щитах-билбордах и ситилайтах. Оказалось, что на Украине — четыре сотни компаний, которые всем этим владеют, а всеукраинских крупных операторов — очень мало. Вот мы и заняли это место. Стали, как пчелки, собирать базу данных на эти внешние рекламные конструкции.

Этот бизнес практически не требовал вложений и кредитов. Мы с другом работали дома, на личной технике. И покупали оптом все эти рекламные «мощности», когда уже набирали деньги заказчиков. Единственно, мы на себя понту напустили: представлялись крупнейшим в стране рекламным агентством и предлагали свои услуги. Сделали себе крутейший сайт. В общем, показывали себя намного крупнее, чем мы тогда были. Это сработало: заказы пошли.

Вначале нашими клиентами были сети автозаправок, автодилеры, сети магазинов. Потом появились банки. Клиентов мы собирали, как кучу песка — из песчинок. Ну, а потом я вспомнил свой студенческий опыт участия в политических кампаниях, в выборах на пост мэра Донецка в 2006-м — и вышел на выборные штабы партий и политиков. Прекрасно различая левых и правых, имея опыт организатора и наблюдателя в избирательных кампаниях и митингах, стал сотрудничать с политиками уже как бизнесмен по выборной агитации. Дело пошло. Работали мы и с коммунистами, и с регионалами, на всех зарабатывая. Я прекрасно понимал, что такое образ кандидата, что такое посылы-месседжи для избирателей.

Фирма развивалась, и мы стали применять в ней передовые системы управления — так называемые ERP-системы. О подобном я читал в книгах, узнал из них о кибернетическом управлении экономикой по Стаффорду Биру — и жадно глотал все источники по этой теме. Прочел я и работу легендарного академика Глушкова, разрабатывавшего систему ОГАС для экономики СССР. Увы, так и не запущенную.

Однако все описанное в книгах мы повнедряли для нашей своеобразной фирмы. Мы стали изобретать и конструировать свою систему корпоративного управления. Она объединяла всех собственников рекламных носителей, всех клиентов, все цепочки закупок и расходов. Контроль дебиторской и кредиторской задолженностей, активность менеджеров. К тому времени у нас работало 80 человек, мы даже открыли филиал «Патисона» в Киеве. В месяц у меня выходило дохода от четрех тысяч долларов и выше. В выборные кампании — и все двадцать тысяч. Бизнес давал свободу, он не выступал самоцелью. Позволял мне заниматься тем, что было по душе. Давал возможность быть хорошим семьянином и воспитывать детей. Заниматься спортом. И главное — много читать.

Благодаря хорошим доходам и Катерина то ходила беременной, то кормила грудью нового дитятю. Она у меня больше не работала, занимаясь то детьми, то собой в спортзале.

Сталкивался ли я с «прелестным» государственным аппаратом Украины? Еще как! Несмотря на то что бизнес строился в сфере услуг, без всяких материальных активов. Мы проходили в банке по разряду среднего бизнеса, имея месячный оборот в полтора-два миллиона гривен, примерно четверть миллиона долларов по тому курсу. Как только мы стали на ноги, начались постоянные звонки из налоговой службы: скиньтесь на ремонт нашего здания, подпишитесь на газету «Налоговый вестник», перечислите деньги какому-то ООО «Рога и копыта»! Ну, газета действительно была полезной из-за того, что налоговая политика на самостийной то и дело менялась. Но вот скидываться на что-то там или перечислять деньги непонятной коммерческой структуре невесть за что я отказался наотрез! Мы никому взяток — даже и замаскированных — давать не собирались. Такой уж у меня характер: неуступчивый, бескомпромиссный.

Ну, мы и нарывались на неприятности. Налоговые инспекторы принимались дергать главного бухгалтера и требовать: а заплатите-ка налоги на три месяца вперед! Это вообще было обычным при президентстве Януковича, начиная с 2010 года. Что, в общем, понятно: экономика Украины с 2009 года терпела очередной спад, надо было как-то наполнять казну, да и сама победившая «донбасская элита» активно кормилась за счет государства. Вот и пытались драть налоги с бизнеса вперед, как в каком-нибудь опереточном султанате из детских сказок. Тогда это разорило множество бизнесменов, не связанных родственными или блатными узами с чиновничеством. Разгул коррупции и беспредел власти потом приведут многих на Майдан. А меня — толкнут на площадь в Донецке.

Но за несколько лет до начала великих и трагических событий 2014-го мы еще не знали, какие потрясения ждут нас впереди. Я изворачивался как мог, стараясь как можно меньше дел иметь с административной машиной Украины. Бизнес — в сфере рекламных услуг, чтобы не тратить время и энергию на борьбу с бюрократией. Но, как бы мы ни маневрировали, все равно и до нас дотягивались. То налоговым сотрудникам, мол, маленькую официальную зарплату дают, то им что-то не так, то гони им подати вперед. Когда у нас были свободные средства, мы действительно платили налоги в счет будущего: лишь бы отвязались. Но когда свободных денег не было, то просто посылали государственных вымогателей подальше.

Тогда против нас инициировалась налоговая проверка. Она всегда к чему-то придиралась и налагала штрафы. Когда нам это надоело, мы подали на мытарей в суд и выиграли дело. Наши оппоненты посмотрели: ага, тема, в общем, копеечная — и отступили. Вот так мы пошли на принцип и сумели победить.

Так что ни одной взятки госаппарату мы так и не заплатили. Откаты выгодным клиентам обеспечивали: это в нашем бизнесе — святое. В политических кампаниях менеджеры политиков себя не забывали. Хочешь получить от них крупный заказ — делиться надо. Но чтобы паразитам из налоговой что-то отстегивать — шалишь!

Но зато общение с бизнесменами Украины, вращение в их кругах стали для меня еще одним «университетом». Я очень многое узнал об этом мире, изучил проблемы предпринимательства, почувствовал настроения делового мира. Мне стало понятно, какой бизнес — самый прибыльный, где на Украине получают наивысшую маржу. И как новая правящая группировка кинулась захватывать именно такой бизнес, «отжимая» его всеми способами — административным ресурсом, заказными уголовными делами. Впрочем, тема сия отлично знакома читателям на всем пространстве Русского мира. Хоть на Украине, хоть в РФ.

На «самостийной» рейдерством и перераспределением богатств занимались давно. Но та вакханалия «отжима» и перераспределения собственности, что понеслась по Украине с приходом к власти Януковича, вышла за всякие рамки «приличий». «Семья» все рвала под себя. В Донбассе пошла борьба за самые рентабельные угольные активы, за обогатительные комбинаты. Но что там Донбасс! Енакиевские начали отбирать бизнес у многих и на Западной Украине. Например, участки для вырубки леса, лесные хозяйства с ценными породами деревьев, буквально лишая местных коммерсантов заработка. Бук, дуб — иной раз в Европе за кубометр такой древесины можно и три тысячи евро выручить. В портах «семейные» захватывали самые вкусные экспортно-импортные операции. Они стали захватывать гавани. Например, в Ильичевске под Одессой.

Сегодня в ДНР можно увидеть бандита, примазавшегося к народной революции, на крутом кроссовере-вездеходе с наклейкой «На Львов!». Имеется в виду, конечно, военный поход. Но семейно-енакиевские братки до Львова по-своему дошли уже в 2011–2012 годах, принявшись самозабвенно грабить всех, кто как-то смог подняться за годы «независимости». Так что нынешние енакиевские, клея на свои автомобили лозунги «На Львов!», совсем не грешат против истины. Они там, в общем, уже были. От проклятых девяностых все отличалось тем, что жертв не расстреливали из автоматов и не подрывали их в автомобилях, а уничтожали, натравливая на них органы МВД и бюрократию. Но по сути то был самый черный передел собственности. На народ, на простого человека власть наплевала, она откровенно занималась личным обогащением. Одновременно режим Януковича вел самую лицемерную пропаганду, клялся в верности памяти героям Великой Отечественной, разглагольствовал о строительстве сильной и богатой Украины, показательно ратовал за традиционные ценности. Словом, читатель, вам подобное хорошо знакомо по постсоветским реалиям. Украина превратилась в коррупционно-мафиозную «республику».

Это и привело ко всеобщему возмущению в декабре 2013-го. Вернее, возмущение устроили западные спецслужбы, но почву-то «успешно» наработали олигархи у власти.

Новая власть никакой политикой не занималась. Она нагло грабила и обогащалась. Какие там национальные интересы? Прокурор через сына контролировал всю торговлю песком на Украине. На награбленное «януковические» строили бизнес-центры и целые кварталы роскошной недвижимости в центрах городов. Причем все знали, кто это построил, кому все это принадлежит. Помню, как мой приятель, коммерсант по угольной части, сказал мне тогда:

— Паша, ну ты же понимаешь, что конкурировать с ними бесполезно. Они наворуют миллиарды и принимаются с размахом строить. А ты там себе наскребешь что-то с великими трудами, попытаешься что-то построить на свои десять миллионов, а тебе — хрен землю отведут. Ибо у правящей банды и по этой части все схвачено. Даже если у тебя и есть земля, они заставят ее продать. Ибо заупрямишься — будешь иметь дело с прокуратурой. Или с наездами налоговой службы, которые живого места не оставят…

Мафиозность пронизала всю Украину. Если высшие сановники и олигархи захватывали крупную собственность, то мафиози рангом пониже контролировали рынок подрядов и поставок по тендерам-конкурсам. Рынки и государственных, и корпоративных заказов. И на этот рынок честному бизнесмену влезть не получалось. И там — свое «рубилово» и свои «присоски». Как рассказал мне еще один приятель, зайдешь в тендер ахметовского «Метинвеста», предложишь свои условия — и уже вечером темные личности угрожают тебе в подъезде собственного дома. После чего ты забываешь об этих тендерах навсегда, ибо жизнь и здоровье семьи дороже. Никакой конкуренции на Украине уже не было. Образовался «развитой сицилизм», гангстеризм и мафиозность — как это еще назвать? Как вы разумеете, в такой стране ничего нового развиваться не может по определению, все свелось к бесконечной эксплуатации недр, земли и промышленных комплексов, построенных еще в Советском Союзе.

Мы, конечно, нашли свою нишу в той жизни, но творящееся кругом меня угнетало. Мы все-таки живем не на изолированных островах. Как ведет свой бизнес тот же Ахметов? Покупает предприятия в Донбассе и делает их «эффктивными». Не за счет того, что на них исчезает коррупция, не за счет нормальных тендеров, не за счет урезания аппетитов начальства и собственного стремления откачивать средства в личный карман. Нет! Воровать и жрать новые хозяева продолжают в три горла, а «эффективность» обеспечивают, увольняя «лишних» работников. Иной раз на улицу вышвыривали до 70 процентов рабочих.

Мы с друзьями тогда частенько ходили в баньку, где парились и рабочие Авдеевского коксохимического завода. Дело было тогда, когда ахметовский «Метинвест» завладел заводом. Мужики в бане говорили с горечью:

— Теперь мы — безработные. Мой дед этот завод строил, мой папа на нем всю жизнь трудился, я на нем горбатился двадцать пять лет, а теперь меня — за ворота…

Коррупция и несправедливость преследовали нас на каждом шагу и каждый божий день. Помню, как мы с Катериной, став на ноги материально, решили дом построить и взять для себя участок под это дело. Ведь по закону каждый гражданин Украины имеет право получить делянку под индивидуальное строительство, под гараж и дачу. Но за три года мы в Донецке не продвинулись дальше чем подача заявки! Нам предлагали: либо взятка за нормальный район, либо бесплатно — но у черта на куличках. Мы доходили до прокуратуры, но бесполезно: в сложившейся системе все было теснейшим образом повязано. Может быть, мы и додавили бы систему, и свое получили бы — но пришла революция. Все это отошло на далекий задний план. Правда, в ходе жарких мартовских событий 2014-го меня попробуют «купить» земельным участком, но тщетно. Однако не будем забегать вперед.

Пробовали мы и квартирой в городе обзавестись. Даже поучаствовали в программе покупки жилья для молодежи. Сделали взнос в 200 тысяч гривен, даже увидели, как выкопали фундамент под будущий многоквартирный дом. Но начался Майдан — и все пошло прахом.

Вот такая жизнь была у меня тогда, до войны…

А еще Губарев зарабатывал на жизнь, в новогодние праздники изображая Деда Мороза. Действительно, на новогодние праздники, когда все устраивают застолья с алкоголем, а я не пью совершенно уже восьмой год. И действительно мы любили походить по домам сограждан в образе Дедушки Мороза и Снегурочки. И на жизнь людей посмотреть можно, и отдушину получаешь от жизненной рутины, и денег заодно зарабатываешь. Да и впечатлений от такой работы полно! Кто-то на зимние праздники лакает водку, кто-то — ходит в баню, а вот я в 2012, 2013 и 2014 годах развлекался в костюме Деда Мороза. Заявок в последний раз было целых триста. Мы с партнером на заработанные деньги даже в Сочи на отдых смотались.

Но не деньги были главным в этом развлечении. Вы знаете, как радуются дети, которые тебя ждут? Как у них горят глазенки? У меня ведь за три года появились постоянные клиенты. Приходишь к ним — и видишь, как выросли малые за минувший год. Возишься с ними, играешь, разговариваешь с маленькими человечками. Знаете, была одна девочка-вундеркинд, для похода к которой приходилось готовиться, пожалуй, неделю. Надо было прочитать те же книжки, что она одолела за год, и поиграть с ней в серьезные игры. До сих пор с теплотой вспоминаю визиты в ее дом. За два часа, проводимые с ней, я буквально потел. Уверен, что она еще прославится во взрослой жизни, и я ее всегда узнаю.

Так что опыт, приобретенный мной в личине Зимнего Старца, оказался бесценным. А укропы пусть несут свою пургу.

 

Донбасс, «Донбасские» и враги

За эти годы мне довелось изнутри изучить и местную, и вообще украинскую политическую «кухню». На годы моих занятий медийным и политтехнологическим бизнесом приходится, так сказать, самый расцвет правления «донбасских»: олигарха Ахметова и его выдвиженца Януковича. Тот был премьером при Кучме и его несостоявшимся преемником. Потом — премьером при Ющенко. А потом и президентом. Знаю замашки сих «существ» не понаслышке. И потому мне ясно, почему они, фактически контролируя самые богатые, «валютоносные» регионы Украины, при этом отдавали первенство в политике оголтелым бандеровцам с нищего запада. Да и Западу как таковому тоже.

О том, что Янукович — ставленник примитивных бандюков, мы знали лучше других. Со времен его губернаторства. Мне неудивительно, почему этот косноязычный, не блещущий интеллектом субъект довел все до взрыва и лишился власти. Ничего, кроме страсти к двум грехам — сребролюбию и властолюбию, — им не двигало. У ограниченного и недальновидного Януковича не было никаких великих идей. Если бы тогда наугад выбрать из толпы «регионалов» (деятелей Партии регионов) любого — он наверняка оказался бы лучше Януковича. Но он — чистый плод страшного системного явления, когда власть узурпировали чистые мародеры. Те, для кого власть была лишь способом дележа собственности и перенаправления бюджетных потоков себе, любимым. Стоит ли удивляться тому, что эта олигархическая группа проигрывала идеологически даже нищей Галичине? Ведь все эти януковичи-ахметовы буквально вытаптывали русские организации на Юго-Востоке, но зато, как выяснилось потом, взращивали агрессивные необандеровские силы (финансировали тягнибоковскую националистическую «Свободу»). Организованные. С боевиками и лагерями подготовки.

Этим грешил не только клан «Семьи» (Янукович с сыном, Арбузов, Курченко и др.), но и клан Ахметова — Колесникова и еще некоторых бандюков старого разлива. У них-то и в собственных корпорациях царили такие коррупция и воровство. Тендеры в компаниях Ахметова зачастую были коррумпированы не меньше, чем государственные. В государстве хоть были разные центры власти и конкурирующие политические группировки, на государственных конкурсах еще можно было на что-то рассчитывать. А у «донбасских» царило полное разложение. У них даже в их собственных корпорациях воровали все: от рядового менеджера до генерального директора. Знаю это из первых рук.

Ну, вот они и принесли всю эту негативную практику в управление государством, едва только их выдвиженец стал президентом Украины.

Так что вы не удивляйтесь тому, почему эти выходцы из донецкого криминала так и не стали господствовать на Украине. Не смогли привлечь ее ни яркими идеями, ни проектами развития, ни образами будущего. Потому что мы имели дело с миллиардерами разлива «великого хапка». Поэтому на самостийной политически господствовали, захватывая умы, как раз депрессивные области «дикого Запада» — Львовская, Тернопольская, Ивано-Франковская. Потому в этих областях нашлись организованные боевики, а у «донбасских» — нет. Само собой, никакого образа воссоединенных русских земель от существ типа Ахметова или Януковича ожидать не приходилось. Они не смогли до конца сформулировать даже политической идеи Донбасса. Чего уж говорить обо всем Юго-Востоке, Новороссии?

Вопрос национальной идеологии встал перед Украиной в 1991 году. И на место и роль государственной идеологии Украины в постсоветский период был только один кандидат — украинский интегральный национализм. Это чисто галичанское явление — национализм крестьянского аграрного уклада ряда регионов Западной Украины. Суть этой идеологии состоит из нескольких постулатов. Первое. Украинцы — великий европейский народ с тысячелетней историей борьбы за независимость от московского азиатского ига за воссоединение со своей родной культурной колыбелью — Европой. Второе. Украинцев объединяет великая украинская европейская культура и ненависть к москалям — азиатам и совку. Третье. Тысячелетняя война с москалями за право воссоединения с Европой ни на минуту не прекращается и сегодня вошла в фазу вооруженной борьбы. Четвертое. Мы, украинцы, должны победить и воссоединиться наконец-то с Европой, чтобы зажить счастливо в лоне великой европейской цивилизации.

Другой идеологии на просторах постсоветской Украины просто не было. И когда внешние силы устроили «евромайдан» против донецкого криминала, захватившего власть в стране, днепропетровский олигархический клан (Порошенко, Коломойский и др.) не нашли ничего лучше, как взять на вооружение идеологию галичанского национализма с целью использовать ее в борьбе за власть и ресурсы. Элиты же Донбасса, да и Новороссии в целом, никакой политической идеологии создать не смогли и к этому не стремились. Совпадение интересов украинской олигархии (со времен Богдана Хмельницкого и до Порошенко) с интересами самостийников и националистов-свидомитов идет по линии единства с Западом и защитой людей капитала на Западе. Самостийная идеология для олигархов — это оберег от конкурентов из России. Олигархизм заинтересован в замкнутости элит (отсутствии социальных лифтов, неравенстве возможностей, сумасшедшем разрыве между уровнем жизни элиты и плебса, безнаказанности и произволе элиты по отношению к народу). Как пример — националистические батальоны, которые стали по сути наемными армиями, цепными псами олигархов.

Потому галичане и являлись фактической идейно-политической элитой (носителями национальной идеологии) Украины после 1991 года, кто бы там ни был президентом или премьером. Они властвовали над умами и душами. «Донбасские», кстати, искренне считали, что господствуют на Украине. Просто господство они понимали в силу своей примитивной психологии. Дескать, финансовые потоки и бюджеты — у нас. У нас — административные рычаги. Мы покупаем суды и вообще можем любого купить. Какие еще там идеи с идеологией? Пустое это все. Это все босота и жеброта придумала, а на самом деле идеи ничего не стоят. Щелкнем пальцами — нам любую идею изобразят. Ну, вот и догосподствовались! Собственно политической элиты «донбасские» не создали. У них вышел криминально-олигархический класс. Все яркие публицисты и идеологи именно Русского мира до 2014 года прозябали на Украине в маргиналах: «донбасские» их не замечали. Вот и получилось, что Партия регионов — серость на серости. А у Майдана — самые яркие и пассионарные. Власть бандюков буквально задушила в Донбассе все живое.

Когда гром грянул и когда на нас ринулись рати новых бандеровцев, в Донбассе не оказалось ярких, решительных вождей и политиков, способных что-то внятно сформулировать. Для них, как я это видел самолично, победа Майдана вооруженным путем стала чем-то вроде вторжения инопланетян. Хотя то, что может быть и каким образом делаются цветные/сетевые революции и государственные перевороты, было прекрасно видно с 2011 года, с событий в арабском мире. Сколько докладов приносили Януковичу! Да вот только недальновидные умы этих клептоманов от власти ничего не поняли. Горе той стране, где правят нерешительные и недалекие правители.

Да, мы это все видели и кусали локти от бессильной ярости. Помню первый «сепаратистский» съезд в Северодонецке в 2005 году. Был я и на двух следующих: в 2010-м и 22 февраля 2014 года (уже в Харькове). Наш враг уже в 2004-м говорил: мы — господа над вами, мы правим, а вы будете нас кормить. Позже премьер Тимошенко в 2005-м вообще призывала обнести Донбасс колючей проволокой. Нам еще в 2004-м заявили, что мы в Донбассе — «неправильные». Мы-то, молодой прорусский политический класс, еще в те дни поняли, что впереди нас ждет смертельная схватка с новыми бандеровцами. Только януковичи-ахметовы сего не осознавали.

В 2005 году у нас на истфаке Донецкого университета учились украинские националисты, в основном — приезжие из «правильных» западноукраинских областей. Ох, как мы с ними тогда схватывались, за десять-то лет до переворота! И дискутировали, и дрались до крови. И когда и мы, и они поняли, что войны не избежать, то один из «свидомых» тогда сказал нам: «Ну добре, прощевайте! Якщо зустринемось — стриляйте по ногах…» Думаю, русскому читателю переводить не надо. И эта война действительно пришла.

Мне лично все стало ясно 18 февраля 2014 года, когда в Киеве десятками стали гибнуть люди. Мы поняли, что запущен сценарий, в котором нам отведена страшная участь… И у нас оставались считанные дни на подготовку.

 

Как действовал Запад на Украине

Вспоминается мне и другое: как Запад все эти годы готовил эту войну, как он захватывал господство над умами Украины. В Кремле любят посетовать: мол, мы с 1991 года профинансировали независимость Украины чуть не на 200 млрд долларов. Дескать, газом в долг снабжали, собственность отдали — а не помогло! Запад, понимаешь, потратил 5 млрд (в сорок раз меньше) — а добился намного большего.

Запад-то вкладывал умело, целевым образом, в самых активных людей. А не в гнилых и глупых бандитов, псевдохозяев жизни. А самое главное — Запад упорно работал с людьми, ткал из них нужные себе сети, поддерживал их. Так что в его распоряжении к моменту начала Майдана-2 было 150 тысяч «солдат» в некоммерческих организациях.

Как они работали? Они сначала искали людей, которые проявляют активность без всякого финансирования, которые работают на энтузиазме. Что-то там собирают, выпускают, пишут в нужном для Запада ключе. В таких активистов они и начинали вкладывать деньги, давать им гранты. И каждый раз смотрели: а как развивается их активность? Как они распространяют нужные Западу идеи, много ли других людей привлекают? Получается у них — еще средств подбросят. Мало того, такой прозападный актив они еще проинструктируют, организуют им поездки в Европу и Америку, устроят им летние лагеря для подготовки. Причем активистов они искали и поддерживали по самому широкому спектру: от откровенных необандеровцев — до борцов за права животных и сексуальных меньшинств. Американцы не запускали деятельность деньгами. Они сперва искали деятельность, идущую и без них, — и с помощью денег ее расширяли, масштабировали. Они искали искренних своих сторонников, настоящих украинских националистов и сторонников демократии по западному образцу — и в них инвестировали.

Результат — налицо.

А что делала Россия? Она все ставила на «бабло». Сначала ассигновались некие деньги на мероприятия — и осваивать их ставили откровенных «распильщиков», которые что-то там делали (с ничтожным эффектом), а деньги просто тырили, делясь с хозяевами. К моменту переворота в Киеве 21 февраля 2014 года практически никакого российского влияния в Донбассе просто не было! В Крыму кое-что было, а вот в Донецке — практически ничего. Они практически не знали ни людей, ни организации. В отличие от американцев, у которых была целая, считайте, картотека. Причем проверенная делом и временем.

Мы в Донецком университете 2000–2005 годов сделали Клуб любителей истории Новороссии. Но это был всего лишь маленький кружок среди моря мрака. Российские чиновники не давали нам грантов, никто не масштабировал нашу деятельность. А вот те, кто проповедовал «укропскую» историю о том, что великий, но несчастный европейский народ славных украинцев всю жизнь свою сражался с монстрами-московитами, темной азиатчиной, — те как раз гранты получали. Наши оппоненты на историческом факультете получали приглашения и билеты на круглые столы да симпозиумы, ездили в командировки в Польшу, Прибалтику и США. Их система воззрений возводилась в канон силой и государства, и зарубежных грантов. Она превратилась в мейнстрим. А наши взгляды считались неправильными, нас с нашей командой в общаге вытеснили в маргиналы.

Мощность воздействия канонических «укропов» была в тысячу раз больше. Что потом и проявится на Майдане.

Получается так: в борьбе за Украину столкнулась гибкая, умная, хищная американская система — и малоподвижная, бюрократическая система России. С той стороны оказались мотивированные, профинансированные и активные фанатики. А со стороны России — пустота. Назначенные «освоители бабок», которые моментально исчезли, как только обозначил себя враг.

Даже сейчас Россия не готова к сетевой, гибридной войне. Это когда борьба ведется с помощью сетевых структур, работающих и в информационном поле, и в поле благотворительности, и в области гражданской активности. И в так называемом креативе! Потому там, где Москва может без толку вбухать миллиарды долларов, американцы обойдутся десятками миллионов, причем с неизмеримо большим эффектом. Тем более обидно, что в Донбассе американцы пробовали применить свои технологии, но им не удалось размыть пророссийские настроения. У них изначально были только пешки в этой игре, а у России — ферзи. У Запада в Донбассе было полтора десятка проектов, шедших через «ЮС Эйд», Фонд Аденауэра и ряд других западных фондов. А у РФ, считайте, ни единого живого проекта не существовало. Американцы даже проект по борьбе с курением использовали. Таскали к себе активистов, в США, чтобы зачаровать их образами прекрасного Запада, идеалами тамошней демократии. Западники работали по всем мыслимым линиями: лишь бы заполучить прозападный человеческий актив. Индоктринировать его своими идеалами. «Прошить» ему мозги. Причем активистов Америка получает отнюдь не маргинальных: это образованные, успешные люди с хорошими квартирами и машинами, вхожие в элитные «тусовки». Причем искренне верящие в свет, идущий с Запада.

При этом враг добился главного: идеи Русского мира воспринимаются как «совок», как архаика, как что-то немодное и заскорузлое. А вот быть прозападным — это модно, современно, круто!

То, что Россия этого не делала, обернулось большой русской кровью.

Все это мне было видно за несколько лет до начала войны за Новороссию. Потому, когда гром грянул, я не ждал ни секунды. И начал действовать…

Знаете, кто мне в этом помог? Кто научил видеть мир и понимать его метаморфозы?

Книги. Мудрые труды подчас давно умерших мыслителей.

 

Послания мудрецов былых времен

Пожалуй, главное мое богатство — моя библиотека. Книги, превратившие меня в нынешнего Павла Губарева. Сделавшие первого народного губернатора Донбасса из провинциального простого паренька, выходца из рабочей семьи. Моя библиотека, проштудированная на совесть, и превратила меня в зрячего. Как там в культовой «Матрице»? Умный негр протягивал Нео волшебную таблетку, которая позволяла видеть реальность такой, какова она есть на самом деле. А не иллюзию, сработанную хозяевами нового мирового порядка. Вот таким магическим зельем стали для меня умные книги.

Еще со школы я начал собирать библиотеку, которая насчитывает сегодня более двух тысяч томов литературы по истории, философии, государству и праву, политологии. Я начал взахлеб читать в пятнадцать лет от роду.

Мне жаль подавляющее большинство своих современников. Они почти ничего не читают, а потому тычутся в этом мире, словно слепые. Им на глаза натянули Матрицу, погрузив в мир видимостей, миражей, фантомов. В мире, который все более и более состоит из нечитающих и немыслящих, со своей библиотекой не расстанусь никогда. Потому что эти книги — послания мудрецов, по большей части давно умерших. И пускай целые части их трудов давно утратили актуальность (события в мире давно ушли вперед!), эти мудрецы научили меня мыслить! Позволили овладеть их логикой, их философией. А значит — правильно понимать то, что происходит сейчас, много лет тому вперед после их смерти. А значит — предвидеть ход событий и влиять на них умелыми воздействиями.

Эти мудрецы словно говорят со мной сквозь время. Они — как свет далеких звезд, летящий к нам веками.

Я люблю читать труды Николая Данилевского, в XIX веке создавшего стройное учение о том, что человечество разделено на разные цивилизациии. Иные из них уже мертвы, а иные — живут. При этом нарождаются и новые цивилизации. Таковой Данилевский считал Россию, Русский мир. Именно он первым внятно объяснил, что русские — это не европейцы и не азиаты, а особая цивилизация. Он считал, что она рождается на его глазах. И что Россия никогда не будет Европой.

О самостоятельности русской цивилизации по-своему писал и Лев Тихомиров, современник Данилевского. Тот самый революцинер-народоволец, что отошел от терроризма и превратился в ярого русского монархиста. Он, как Николай Данилевский, задолго до модного ныне Арнольда Тойнби создал теорию цивилизационной концепции истории.

Им вторит великий Федор Достоевский. Я вчитывался в его «Дневник писателя», в его «Пушкинскую речь» 1880 года. Ведь и здесь он говорит об уникальной русской цивилизации (пускай и не произнося этого слова), способной понимать другие цивилизации и объединять их. Именно Александр Сергеевич Пушкин, создатель современного литературного языка русских, олицетворял и неуемный творческий дух русских, и их всечеловечность, небывалую отзывчивость. Достоевский считал болезнью оторванность образованного слоя России от народа, его попытки рассматривать русских как нечто косное и бестолковое.

А вот и мой любимый сборник такого титана русской мысли, как Константин Леонтьев. Певец Империи, имперской «цветущей сложности» и разнообразия, он страстно ненавидел либерализм и либеральный национализм, которые все это разрушают и дробят. Которые все унифицируют и обедняют, приводя людей в состояние «вторичного варварства». Отличающегося от варварства первичного, как впавший в детство и маразматическую глупость старец — от ребенка. Именно Леонтьев предвидел деградацию Запада, за полвека предсказав столкновение России с Европой в 1941-м. Именно в его трудах я увидел пути к созданию новой Русской империи-цивилизации, сложной и многообразной.

Я читал Ивана Ильина. Каждый раз меня приводит в волнение сила его провидчества, когда я читаю его труд «Что сулит миру расчленение России?», написанный еще в 1950-м. Господи, как живо звучат эти его строки на фоне украинской трагедии, на фоне беснования нацизма-«европеизатора»! На фоне многолетней нашей деградации после расчленения Империи в 1991-м!

«…Установим сразу же, что подготовляемое международною закулисою расчленение России не имеет „за собою“ ни малейших оснований , никаких духовных или реально-политических соображений, кроме революционной демагогии, нелепого страха перед единой Россией и застарелой вражды к русской монархии и к Восточному Православию. Мы знаем, что западные народы не разумеют и не терпят русского своеобразия. Они испытывают единое русское государство как плотину для их торгового, языкового и завоевательного распространения. Они собираются разделить всеединый российский „веник“ на прутики, переломать эти прутики поодиночке и разжечь ими меркнущий огонь своей цивилизации. Им надо расчленить Россию, чтобы провести ее через западное уравнение и развязание и тем погубить ее: план ненависти и властолюбия <…>

И вот когда после падения большевиков мировая пропаганда бросит во всероссийский хаос лозунг „Народы бывшей России, расчленяйтесь!“, то откроются две возможности:

или внутри России встанет русская национальная диктатура, которая возьмет в свои руки крепкие „бразды правления“, погасит этот пробельный лозунг и поведет Россию к единству, пресекая все и всякие сепаратистские движения в стране;

или же такая диктатура не сложится, и в стране начнется непредставимый хаос передвижений, возвращений, отмщений, погромов, развала транспорта, безработицы, голода, холода и безвластия <…>

Не умно это. Не дальновидно. Торопливо в ненависти и безнадежно на века. Россия — не человеческая пыль и не хаос. Она есть прежде всего великий народ, не промотавший своих сил и не отчаявшийся в своем призвании. Этот народ изголодался по свободному порядку, по мирному труду, по собственности и по национальной культуре. Не хороните же его преждевременно!

Придет исторический час, он восстанет из мнимого гроба и потребует назад свои права!» [4]

Откровением для меня стали труды величайших русских евразийцев: Николая Трубецкого и самого Льва Гумилева, создателя теории пассионарности, жизненного цикла этносов, законов этногенеза. Трубецкой религиозен, Гумилев — подчеркнуто научен. Но они научили меня тому, что ядра — консорции и конвиксии — из пламенно пассионарных людей в силах творить чудеса. Создавать новые народы. Или давать новую жизнь прежним, усталым и угасшим, народам. Превращать, например, разложившихся и опустившихся древних русов — в создателей великой России, великороссов. Нынешних русских. И как бы ни было тяжело положение нынешнего изнуренного, расколотого и деморализованного русского народа, евразийцы показывают нам: ему можно дать новую жизнь. Поправ смерть и злой рок. Создав гармоничную Империю, где живут бок о бок комплиментарные, совместимые друг с другом народы. Именно Гумилеву мы обязаны научным познанием национальных характеров разных народов, которые являются «матрицей» норм поведения. А значит, могут притягиваться друг к другу (комплиментарность) или же быть несовместимыми.

Не меньшее влияние на меня, нежели евразийство, оказала философия русского космизма. Труды Николая Федорова и Константина Циолковского, Александра Чижевского и Владимира Вернадского. Романы великого фантаста-космиста Ивана Ефремова. Именно русский космизм с его целостным восприятием Вселенной, где человек — часть ее, и проложил СССР дорогу в космос. Космисты преклонялись перед мощью человека, эволюционирущего вместе со Вселенной. Способного стать сверхчеловеком и дотянуться до звезд! Космизм вселил в меня пламенную веру в безграничность наших возможностей. Он возносит нас над миром убогих обывателей, копошащихся в своих затхлых мирках.

Всегда буду помнить слова Циолковского, гениального основоположника космонавтики:

«Человечество не останется вечно на Земле, но в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство…» [5]

«Земля — это колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели!»

Циолковский считал, что высочайшее развитие космонавтики обеспечит нам «горы хлеба и бездны могущества». И он ведь прав! Именно космическая гонка — пока еще так и не развернувшаяся в полную мощь — дала людям все те энергетические, коммуникационные, электронные, информационные и прочие технологии, что сделали нашу жизнь такой удобной и безопасной. Ибо все это создавалось сначала для космических кораблей, а потом перетекло в повседневную жизнь!

Лишь могучая, развитая Империя может быть космической державой. А никак не нищий «национальный» хутор. Тут Циолковский для меня сходится с Леонтьевым и Достоевским, с Данилевским, Гумилевым и Тихомировым. Только тот, кто сможет продолжить дальние экспедиции во Вселенную, и станет повелевать миром, вскочив на гребень научно-технического и социального Развития. Тот и станет повелителем Будущего. Тот и сформирует ядро из пламенных пассионариев — первопроходцев, творцов, созидателей «того, что не делал еще никто в мире». А идти вперед надо, пути назад, в архаику, нет. Тот же Циолковский предупреждает нас: «Низшие народности вымирают при соприкосновении с высшими. <…> им суждено рано или поздно, послужив человечеству, исчезнуть. <…> Чем полнее будет население Земли, тем строже будет отбор лучших, сильнее их размножение и слабее размножение отставших. В конце концов последние исчезнут…»

Сурово, беспощадно — но верно.

Тот мир русского космизма, который нам нужен, во плоти и красках предстает нам в романах Ивана Ефремова. Мир высших людей-звездоплавателей, живущих в обществе безмерно более высокоразвитом, нежели капитализм. Умеющих владеть своими эмоциями и разумом. Носителей духа невероятной силы. Землю превративших в цветущий сад.

«…Гигантские машины, автоматические заводы и лаборатории в подземных или подводных помещениях. Здесь, в неизменных физических условиях, шла неустанная работа механизмов, наполнявших продуктами дисковидные здания подземных складов, откуда разбегались транспортные линии, тоже скрытые под землей. А под голубым небом расширялся простор для человеческого жилья. Тормансианам открылись колоссальные парки, широкие степи, чистые озера и реки, незапятнанной белизны горные снега и шапка льда в центре Антарктиды. После долгой экономической борьбы города окончательно уступили место звездным и спиралевидным системам поселков, между которыми были разбросаны центры исследований и информации, музеи и дома искусства, связанные в одну гармоническую сетку, покрывавшую наиболее удобные для обитания зоны умеренных субтропиков планеты. Другая планировка отличала сады школ разных циклов. Они располагались меридионально, предоставляя для подрастающих поколений коммунистического разнообразные условия жизни…». [7]

Это 1968 год, «Час быка». Если вы хотите увидеть русскую «космическую расу» грядущего — прочтите «Час быка» и познакомьтесь с образами Фай Родис и экипажа звездолета «Темное пламя». Тогда вы поймете и меня тоже, движущие силы моих поступков.

Ибо я — евразиец-космист. Скрещение традиций и космического футуризма мило моей душе. Можно соединить Православие и ревущие ракетные дюзы. Тысячелетние святыни, идеалы пращуров — и самые передовые технологии. Есть и такой путь. Наш путь. Русский путь.

Не зря в моем кабинете висят портреты Циолковского, Гагарина и Королева. Это — три лика Русского космоса! И пусть евразийство несколько консервативно-религиозно, а космизм стремится к научности. Пусть евразийство эсхатологично, а космизм — эволюционен. Все это как-то сосуществует и уживается во мне. Я ведь не религиозен, церковного воспитания не получил. Бога понимаю сердцем, считаю: как бы там ни думал Бог о нашей судьбе, но мы и сами должны о ней думать. И творить свою судьбу, оставаясь верными заповедям Христовым. Не сваливаясь в омут подлости, лицемерия, себялюбия и презрения к ближнему. Мой старший сын Святослав, например, мечтает построить космический корабль, с помощью которого можно будет летать в космос, «как в супермаркет на машине съездить».

Наивно? Но верно!

Я возвращался и к истокам дошедшей до нас русской мысли, читая наших православных мыслителей. Поражался тому, как ясна и прозрачна их идея, если изложить ее современным языком! Ибо чего стоят высочайшие достижения науки и техники, если человек порабощен сребролюбием (алчностью, корыстью, стремлением к богатству как самоцели), славолюбием (тщеславием), сластолюбием (распущенностью и пороками)? Ведь если человек привержен этим трем главным грехам, трем порочным страстям, то в погоне за ними он совершает и прочие грехи. Поганит мир, делая его подлым и жестоким. И свой разум притупляет, и веру теряет.

Никакого «религиозного мракобесия» тут нет в принципе. Мы брезгуем людьми, которые показательно крестят лбы в церкви и так же напоказ придерживается всех постов да обрядов, в реальной жизни оставаясь и алчными, и подлыми, и тщеславными, и сластолюбивыми! Мы отличаем от них тех, кто живет по нравственным заповедям Православия. Тех, кто отзывчив и добр. Тех, кто может отдать жизнь за других. Тех, кто непримирим по отношению к многоликому Злу и делом борется с ним. Религия, в отличие от науки, имела дело с человеком тысячи лет, и потому неплохо в нем разбирается. Вера обладает бесценным опытом познания мира сквозь призму веры. Для меня религия — это не внешняя церковная жизнь, не обряды. Для меня она — часть понимания мира, свод нравственных норм жизни. Разве вы не знаете, какие славные летчики или космонавты, инженеры или ученые выходят из тех, для кого религиозные нормы — нормы жизни? Ведь это люди, истово преданные делу. Они не бабло рубят, а Богу своим Делом служат. И у них внутренний стержень — не переломишь. Они ответственны, за ними надзирать не нужно. На них можно положиться в самую трудную минуту. Ибо знаешь: такие не подведут и не предадут. Не продадутся за тридцать сребреников. Сделают невозможное с подвижническим пылом.

Помните, кто спас Восточный Рим (Византию), когда рухнул Западный Рим? Кроткие христиане. Ибо они составили самые боеспособные легионы. Они продолжали упорно трудиться, помогать друг другу и рожать детей в крепких семьях. Пока остальные погрязли в пороках, разложении и вырождении. Этот пример особенно красноречив. Он дает нам ключ к созданию не только Новороссии, но и вообще сверхновых русских.

Вот почему я открыл для себя еще и мир русского святоотечества. Русских православных мудрецов. Я штудировал и Серафима Роуза, и Иоанна Кронштадтского.

Дорог мне Феофан Затворник (1815–1894). В работе «Путь ко спасению» он выдвигает свои ступени к чистоте сердца. Вот они:

Обращение человека от тьмы к свету.

Очищение разума от нечистот.

Обретение Бога в сердце.

Мне как стороннику синтеза красного и белого близко именно это. Не стану провозглашать этих мыслителей ненужными «мракобесами», как делают иные левые фундаменталисты и догматики коммунизма. Надо уметь брать из трудов самых разнообразных мыслителей все самое ценное. Творить великий Синтез. И вера прекрасно уживется и с роботами, и с компьютерами, и со звездолетами. Истина многогранна, каждый открывает мне ее часть. И космисты, и евразийцы, и марксисты, и православные мудрецы. Потому я вижу мир в красках и объеме, а не как черно-белую плоскую картину. Потому и примиряю в себе и красных конников, и белых рыцарей. Ибо Россия для меня — превыше всего…

Прежде чем продолжать свое повествование, еще раз приникну к своей библиотеке. Проведу рукой по истрепавшимся корешкам ее томов. Спасибо вам, книги, говорящие голосами давно умерших гениев. Для меня вы — живые.

И когда Украина 21 февраля провалилась в смуту, именно вы и подняли меня на действие. Вдохнули в меня силу и решимость. Именно благодаря вам я и понял, что решающий час пробил… И Россия, моя Россия начала собираться. Россия начала свое преображение.

 

Предгрозие

Сейчас, когда вспоминаешь те месяцы, что предшествовали перевороту в Киеве и войне, усмехаешься невесело и качаешь головой. Скажи мне в начале 2013 года, что я стану одним из вожаков восстания в Донбассе и первым народным губернатором Донецкой области, что вдруг начнут воплощаться мечты нашего прорусского, пророссийского донбасского кружка — я бы, поди, просто посмотрел на говорящего как на сошедшего с ума. В 2013-м я занимался своим бизнесом, у меня в Киеве филиал уже работал. Вся моя политика сводилась к чтению умных книжек и к написанию постов в социальных сетях. Да и семьей надо было заниматься. В 2008-м у нас родился Святослав, в 2010-м — Радомир, а в 2013-м любимая супруга подарила мне Милану. А семья, сами знаете, — дело хлопотное. Недаром запорожский казак, обзаведясь домом, женой и чадами, считался в Сечи уж если не отрезанным ломтем, то уж не таким легким на подъем.

Что происходило тогда на Украине? Режим Януковича упоенно воровал. Ненавидели и презирали его не только в западной части Украины, но и на Юго-Востоке. Все самое вкусное и прибыльное захватывалось правящей группировкой, все стонали от ее наглости и беспардонности. Впрочем, таковы вообще были реалии «самостийной». Просто Янукович довел все до абсурда, да и заливал все это тошнотворным лицемерием. Этот «пророссийский президент» кормил электорат сказками о европейской интеграции. Мол, войдем в Европу — и заживем хорошо, цивилизованно и богато. Сам украинский «политикум» понимал, что самостоятельно Украина жить не может, что ей нужно прибиться к кому-то большому и сильному, стать частью какого-то большого рынка. Иначе — медленный, но постоянный упадок. В 2013-м Янукович, «многовекторно» вертясь между Москвой и Брюсселем, пытался понравиться избирателю, начав кампанию за подписание соглашения об интеграции с Евросоюзом. Электорату Юго-Востока он от того больше не нравился. Народ видел эту мифическую евроинтеграцию как воплощение сказки. Как путешествие в мифическую Страну Муравию, как открывание заветной двери в волшебную страну — где текут молочные реки в кисельных берегах, где сразу появятся европейские зарплаты и пенсии, справедливые и неподкупные суды, честные чиновники, всяческие свободы и пр. Никто не читал те документы, что проталкивал Янукович, никто толком не понимал, что ЕС не собирается принимать в свой состав нищую огромную Украину. Что Европа навязывает Украине кабальные условия, заставляя раскошеливаться на десятки миллиардов долларов для перехода на евростандарты во всем, открывая при этом свои границы для европейских товаров. Никто не хотел понимать, что европейцы норовят просто превратить Украину в свою периферийную колонию: чтобы в ней закрылись остатки промышленности, но зато образовался бы обширный рынок сбыта и дешевый источник рабочей силы.

Официальная пропаганда накручивала общественность, погружая ее в туман «европейских» грез. До самой осени. В общем, серьезного движения на Украине против евроинтеграции не было, и народ Донбасса молча согласился, если бы Янукович подписал соглашение. Потом началась бы депрессия и мы медленно-медленно, но умерли бы. Так уж устроен русский человек: он воспринимает угрозу только когда она — перед его лицом. Обязательно в каске и с автоматом. Или в образе танка с рубленым силуэтом — «Тигра» или «Абрамса». Когда приходит вооруженный захватчик и открыто объявляет: «Убью тебя или сделаю своим рабом!», тогда нам все ясно. Тогда русский поднимается и сражается за свою землю с яростью и фанатичной стойкостью. Хоть с палкой в руках, хоть с винтовкой. Ну, а если это делается исподволь, медленно, да еще и с прельстительными речами — мы не осознаем угрозы. Мы на нее, считайте, четверть века не реагируем. Мы не замечаем, когда нас истребляют неявно, не брутально, медленно. На Украине-то, считайте, живут те же южные и западные русские. Потому и «евроинтеграцию» они приняли бы спокойно. Лишь переворот в Киеве, беснование откровенных укронацистов и отказ «элиты» Юго-Востока защищать права своих избирателей потом поднимут Донбасс.

Да и я не чуял грядущей бури, даже когда в ноябре 2013 года Янукович резко развернул пропаганду на 180 градусов и заговорил о том, что подписывать соглашение с Евросоюзом не станет, что оно буквально разорит Украину. Именно тогда и вышли первые протестные массы на Майдан. Мне казалось, будто все кончится обычной политической бузой.

И так было вплоть до 1 декабря 2013-го, когда на Банковой украинские молодые наци кинулись забрасывать камнями и избивать цепями части срочников Внутренних войск МВД — и нападавшим ничего за это не было. Когда их было поймали, арестовали — но выпустили на свободу всего лишь несколько дней спустя. Тогда подумалось: «Если насилие над властью остается безнаказанным, это кончится весьма плохо!» Внутри меня забили тревожные колокола. Помню, что тогда написал в «Фейсбуке»: друзья, здесь организуют новую «арабскую весну». Египет, Сирию и Ливию сразу. А поскольку противостоят ей дюже слабые умом ребята, бандиты по сути, то скорее всего этот Майдан победит. Хотя, признаюсь, некий лучик надежды брезжил до последнего. Такова еще одна черта русского характера: долго ждать, долго запрягать. Верить в лучшее, пока все не дойдет до крайности. Пока перед тобой не окажется некто с оружием, говорящий: «Ты — мой враг, хочу тебя убить или заставить жить по моему уставу». Жить по чужому уставу для русского чаще всего хуже смерти…

Да, можно было противодействовать этому адекватно, с помощью сильной большой идеи и новых сетевых технологий организации масс. Честно скажу, я предпринял несколько попыток довести это до сведения некоторых донецких «регионалов». Ожидаемо не был услышан. Но что пыталась тогда предпринять власть с лицом Януковича? Созвать Антимайдан — опереточный, вызывавший только издевки. Ведь никаких идей, кроме сохранения власти Януковича, у этого посмешища просто не было. Само название «Антимайдан» обрекало его на поражение, делало его бледным, вторичным, зависимым, ничтожным. Отдавало лидирующую роль собственно Майдану. Нельзя быть только против, только «анти». Ты должен предложить альтернативный проект, сказать, в чем твое «За!». Показать свой образ будущего. А его у них попросту не имелось, да и не мыслили они этими категориями. Получается, они звали народ защищать их, бандитов, право грабить страну и притеснять народ. Да кто пойдет драться с правосеками за их коррупцию, угодливых судей, прокуроров «Чего прикажете?», за подлость и продажность чиновников? Это и стало основной причиной краха власти Януковича, причиной торжества Майдана.

 

Правосеки и титушки

Именно в дни Майдана появляется новое имя, новый символ — «Правый сектор». Отборные, идейные необандеровцы. Правосеки моментально затмевают «Свободу» Тягнибока, возникает фигура Яроша. Оно и понятно: правосеки были плодом 23-летней упорной работы по культивированию пламенных антирусских националистов. И в карпатских лагерях, и в городах да селах. Будучи довольно бесструктурным с виду, «Правый сектор» объединил в себе решительных боевиков — от сорокалетних взрослых мужчин до юнцов-тинейджеров. Это — не единая организация в прежнем понимании сего слова, это — бренд, под который записалось всё, что Запад так настойчиво и целеустремленно пестовал на Украине с 1991 года по части создания вооруженного националистического актива. Да, их воспитывали на идеях так называемого интегрального национализма. Будущих правосеков взращивали с возраста 13–15 лет, причем систематической работой. Это мы с товарищами вынуждены были считать гроши и выходить на крохотные митинги с флагами Донбасса, СССР и с черно-желто-белыми «имперками». А вот нынешним «укронаци» устраивали исторические клубы и центры подготовки на лесистых склонах Карпат, они играли в войну в исторических реконструкциях боев между отрядами УПА (Украинской повстанческой армии) 1940–1950-х годов и советскими войсками. Или с немцами. Сжимая в руках страйкбольные копии оружия, они выступали то за четы и рои западноукраинских боевиков, то за бойцов НКВД. Их все время накачивали ненавистью ко всему русскому. Все это умело совмещали с модой и «креативом», со стильными прическами, блогами в Интернете, с националистическими изданиями. То есть умелые социальные инженеры смогли отделить идеологию УПА от унылой архаики, они сделали ее модной и современной. Заседания прорусских организаций на сем фоне выглядели жалкими посиделками немолодых людей и священников, какой-то рухлядью, замшелым «совком».

Все-таки американцы работали с этим сегментом плотно и системно.

Я говорю это не просто так. Мы должны осмыслить это явление. Бандеровщина как бы не являлась официальной идеологией государства, но оно не мешало существованию лагерей и центров подготовки националистического актива. Более того, власть Януковича даже помогала деньгами западноукраинским наци в политтехнологических целях. Она рассчитывала с помощью их так напугать умеренный электорат Украины, чтобы он послушно голосовал за власть недальновидных казнокрадов. Лишь бы, мол, не пустить к власти откровенных нацистов. Почуяв, куда ветры дуют и что Януковича с Ахметовым можно обвести вокруг пальца, в отряды интегральных националистов стали вкладывать деньги могущественные богачи-олигархи. Вроде Коломойского. Тоже с успехом: Коломойский таким образом обзавелся своей личной армией. Днепропетровский олигархат фактически взял на вооружение бандеровский национализм, потому как другая идеология совершенно отсутствовала.

Вот что показывает нам возможности по «формовке» человеческого сознания. Казалось бы, «новой Украине» с 1991 года похвастать-то было нечем. Вся ее история — это нищета, косность, воровство. Утрата науки, множества прекрасных предприятий. Такая Украина не могла предъявить миру ни рекордных перелетов, ни своих Гагариных, ни своих великих ученых, ни своего привлекательного уровня жизни. Но и в этих условиях оказалось возможным подготовить тысячи фанатичных приверженцев украинизма. А все трудности жизни — перевести в их дикую, пламенную, безбрежную ненависть к русским. И все это в той стране, о которой Леонид Быков в моем любимом фильме «В бой идут одни старики» с любовью доказывал однополчанам, что на Украине «небо голубее и земля зеленее».

Вижу здесь самую умелую работу именно социальных инженеров Америки, тамошних мастеров по обработке сознания и созданию новых идентичностей. Ведь они смогли сформировать новую, агрессивную «украинскость», да еще в каких условиях! Замысел архитекторов нового мирового порядка ясен, изящен: в центре мира — они. Владельцы высоких технологий, передовой науки, мастера по изменению массового сознания. У них — флоты спутников и бомбардировщиков-«невидимок», суперкомпьютеры и крылатые ракеты. А в периферийных «протекторатах» Америки — отряды фанатичных местных нацистов, поддающиеся неявному управлению. Которые громят и крушат, не понимая последствий своих действий ни для себя, ни для страны. И тут я говорю не только об Украине, но и о Ливии, Сирии, Ираке, растерзанной на куски Югославии и других территориях, куда приносили свою «демократию» американские «ястребы».

Местный материал эти господа использовали на 150 %. Украинская повстанческая армия 40–50-х годов прошлого века делилась на мельниковцев и бандеровцев. Первые в основном бежали в США, вторые — в Канаду. Мельниковцы всегда стремились встроиться в системные, респектабельные структуры. Они порой двигали даже в советские партийно-государственные структуры, туда встраиваясь. Сам жовто-блакитный «прапор» больше идентифицируется с ними.

А вот бандеровцы — непримиримые и принципиальные борцы, идущие до конца. Их знамя — красно-черное. Правый сектор — это реинкарнация именно бандеровцев.

«Правый сектор» смогли выстроить из нескольких десятков организаций. Сюда входят и футбольные фанаты, которых тоже все эти годы интенсивно обрабатывали, идеологизировали. Даже молодые футбольные ультрас в Новороссии — у клубов «Днепр», «Шахтер» и «Черноморец» — оказались расколотыми. Образовались бандеровские фракции фанатского движения в таких русских городах, как Днепропетровск, Донецк и Одесса! То есть были русские фанаты тех же команд с черно-желто-белыми «имперками» — и украинские, под черно-красными полотнищами. Чего уж там говорить о футбольных клубах центра и запада Украины? С бандеровской частью фанатов шла работа, с русской — нет. Как и с русскими блогерами на Украине, впрочем. Потому на Майдане появились люди, называвшие себя русскоязычными украинскими националистами. Они даже этот модный тренд сумели породить. Люди, которые приняли бандеровскую идею, но не умеющие говорить на украинском языке, стали встраиваться в стройные ряды бандеровцев, являясь при этом органичной частью русской культуры и истории. Что сказать, Запад сильно преуспел в сетевых войнах, социальной инженерии и манипуляции человеческим сознанием. Они сумели «прошить» бандеровской идеей даже некоторую часть русскоговорящих и в целом русскокультурных людей.

И вот такой силе, получается, никто не противостоял. Не было на Украине русского пророссийского аналога вот такой УПА-2. Помню, как мы в Донецке в ноябре 2009 года встречали делегацию общественных деятелей из Российской Федерации. Только-только вышла в свет книга Глеба Боброва «Эпоха мертворожденных», предвидевшая отделение Донбасса и войну. Мы вечером гуляли по Донецку, и я показывал гостям роскошный футбольный стадион, построенный олигархом Ахметовым к европейскому чемпионату 2012 года. Он обошелся почти в полмиллиарда долларов. А мы, гуляя, как раз и говорили о том, что в Западной Украине готовятся боевики, коих в случае чего бросят усмирять непокорный Донбасс. Ну, как спартанских господ — на бесправных работников-илотов. Тогда и прозвучало горькое: «Пока Запад и верхушка украинских наци вкладывает деньги в подготовку боевого актива, „донецкие“ тратят миллиарды на стадионы». Мы это понимали еще тогда. Донецкая псевдоэлита упивалась властью и наслаждалась своим положением.

В общем, так оно и вышло. «Донецкие» в противовес пламенным фанатикам новой УПА породили жалких титушек. Кто это такие? Представьте себе молодого, не отягощенного интеллектом малообразованного человека спортивного сложения, этакого гопника в адидасовском спортивном костюме с тремя полосками. Наемника, шпану, за деньги готового избивать тех, кто против власти. Титушки существовали с момента рейдерского захвата бандитами Партии регионов, это 2002–2003 годы. Название этому явлению было дано позже, как раз накануне Евромайдана. Тогда спортсмен по фамилии Титушко из Броваров угрожал расправой свидомой журналистке — и с тех пор имя его стало нарицательным. Названием для гопников, свободных от каких-то идей, готовых за деньги ломать кости кому угодно. Особенно тем, кто неугоден власть имущим олигархам. Они занимались всеми махинациями на выборах, угрожали наблюдателям на избирательных участках, составляли «карусели». Он делали грязную работенку для Партии регионов. Впрочем, читатель из РФ в их «работе», очевидно, не откроет ничего нового. Это сейчас есть ополчение Новороссии с огромным русским влиянием и зачатками идеологии, но самое главное — с огнем справедливой борьбы в сердце. А тогда были в основном титушки. Наемные гопники. Полууголовники. От Донецка их курировали представители силовых структур, близких «донецким».

Согласитесь, что противовесом идейным, готовым сражаться за свои убеждения националистам новой УПА титушки быть никак не могли. И так и произошло — их просто смяли.

 

Обвал…

18 февраля в Киеве началась стрельба. Неизвестные снайперы — словно в Москве октября 1993-го — стали убивать людей десятками. Тогда я понял: все. Украину похоронили. Сейчас будет большая кровь, наступит раскол. Так и написал об этом в социальных сетях. Три дня спустя Янукович бежал.

Было понятно: совершено пока что идейное насилие над русскими Юго-Востока, и переход этого насилия из идейного в физическое — вопрос самого ближайшего времени. Начали рушить памятники Ленину. Но было понятно, что не с коммунизмом они боролись, а со всем русским. Что дальше начнут падать монументы героям Великой Отечественной. Ненависть к Юго-Востоку буквально висела в воздухе. Меня тогда как электрическим током пронизало. Надо подниматься, завтра будет поздно! В социальных сетях угрозы расправ над русскими бушевали вовсю. Тогда их ничто не сдерживало. «Бандера прийде, порядок наведе!» — орали они.

Первым делом бросился в русские организации. Мол, давайте выходить! Но они только рукой махали: мол, чего мы добьемся с нашей полуторасотней людей? Я знал, что на 22 февраля 2014-го в Харькове назначен съезд депутатов всех уровней из юго-восточных областей Украины, Автономной Республики Крым и Севастополя. Его организовали губернатор Харьковской области Михаил Добкин и мэр Харькова Геннадий Кернес. Понятное дело, то был фактически чрезвычайный слет Партии регионов. Недолго думая, рванул я на него, посмотреть и помониторить.

Помню, как, приехав и уже двигаясь к Дворцу спорта, увидел микроавтобус с несколькими местными депутатами-регионалами. Они поставили на магнитолу блатняк Михаила Круга. «Золотые купола душу мою радуют…» Сказал им презрительно: вот они, песенки вашей партии. В глазах их увидел смятение и растерянность.

Собирались во Дворце спорта. Меня, как вы понимаете, в тот момент еще никто не знал и всерьез не воспринимал. Гляжу: у приехавших в большинстве своем боевое настроение, все ждали жестких заявлений, ультиматумов и, в конце концов, планов элиты Юго-Востока в деле отделения от Киева. В любом формате: федерализации, автономизации, независимости…

На съезд прибыла довольно представительная российская делегация: глава комитета Госдумы РФ по международным делам Алексей Пушков, сенатор Михаил Маргелов, губернатор Белгородской области Евгений Савченко и губернаторы других приграничных регионов России, генеральный консул Российской Федерации в Харькове Сергей Семенов. Всем своим видом эта делегация демонстрировала позицию России: «Мы внимательно наблюдаем за процессом». Тогда это внушило мне надежду: нас не бросят!

Мы все ждали, что на съезд явится и Янукович. Какой-никакой, а в тот момент еще законный президент Украины. Его прибытие сразу же увеличивало вес съезда. Ведь можно было бы создать столицу в Харькове, стянуть туда верную часть силовых структур, обеспечить лояльность государственного чиновничества. Можно сказать, создать Новороссию на всем Юго-Востоке быстро и без такой большой крови, которую нам пришлось заплатить. Но Янукович не приехал. Он спасался бегством. Не стал он защищать права своих избирателей на Юго-Востоке. Скрылся в самый острый момент. На съезд это произвело удручающее, депрессивное впечатление. Ведь часть начальства Юго-Востока была готова драться. Помню даже речи: надо срочно чистить Партию регионов от банды Януковича и Ахметова. Правда, что бы тогда осталось от этой партии? Разве что люди с партийными билетами, как правило — работники предприятий, принадлежащих донбасским «браткам».

Тогда-то и понял я с отчетливой ясностью: теперь никто, кроме нас самих, нас не защитит.

Съезд начался в одиннадцать утра. Я встал прямо под сценой, имея намерение взять слово, и вдумчиво слушал выступающих.

Выступления были слабые, застенчивые, бессмысленные. Стало понятно, что «элита», представленная в Партии регионов, не решилась идти на конфликт с конкурирующей элитной группировкой, победившей на Майдане. Более того, чувствовалось их нежелание бороться, безволие, слабость и робость. Все это напоминало аналогичный опереточный съезд в Донецке в начале 2005-го, после первого Майдана. Еще бы! Ведь эта элита появилась в результате коллективного разворовывания страны и «пиления» бюджетов. Она к такого рода событиям снова оказалась неготовой, несмотря на то что современная история проамериканских государственных переворотов пестрит аналогичными примерами «майданов». Когда на трибуну поднялся Олег Царев, тогда активно раскручиваемый российскими СМИ, я кричал ему: «Олег, зажги! Зажги!». Но Царев тоже был смурным. Его выступление было беззубым.

Царев блеял с унылым лицом: «…сегодня наша главная задача: сохранить наших людей, сохранить наши семьи, не допустить хаоса, не допустить разрухи».

А ведь это тогда — самый лучший из регионалов!

После последнего выступления официальных ораторов я попытался пробиться на сцену съезда, но безуспешно. Ведь все входы были заблокированы титушками.

Тем не менее резолюция съезда получилась очень правильной и была поддержана делегатами единогласно. Она гласила:

«Центральные органы власти парализованы.

На период до восстановления конституционного порядка, законности и обеспечения нормальных условий работы народных депутатов без шантажа, угроз им и членам их семей, мы, органы местного самоуправления всех уровней, Верховный Совет АР Крым и Севастопольский городской совет, решили: взять на себя ответственность за обеспечение конституционного порядка, законности прав граждан и их безопасности на своих территориях.

До восстановления конституционного порядка и законности в стране, легитимизации работы центральных органов власти всю власть на местах берут на себя органы местного самоуправления. <…>

Областным и районным советам, Севастопольскому городскому совету, Верховному Совету АР Крым — отозвать делегированные органам государственной исполнительной власти полномочия. Кадровые назначения, в том числе и исполняющих обязанности, рассматривать на сессиях областных советов, Верховного совета АР Крым, Севастопольского городского совета.

Обращаемся к правоохранительным органам на местах: учитывая отсутствие координации в работе центральных структур и возможности их законной работы, обеспечить тесное взаимодействие с местными органами власти, для обеспечения безопасности граждан, соблюдения их законных прав и защитой Конституцией законности.

Рекомендуем населению самоорганизоваться для взаимодействия с правоохранительными органами на местах»… [8]

Вымотанный и взвинченный, вышел из харьковского Дворца спорта. В воздухе висело колоссальное напряжение. Под пасмурным февральским небом у Дворца спорта стояли два митинга. Майданный, возглавляемый новым министром внутренних дел Арсеном Аваковым, и антимайданный. Милиция разделяла их. Майданные махали дубинками, выкрикивали угрозы Януковичу, порывались ворваться во дворец. Но их сдержали. До серьезных столкновений тогда дело не дошло. Аваков, конечно, возглавлял МВД, но реальной силы у него еще не имелось. Зато были приехавшие с ним закаленные бойцы Майдана: сплоченные, успевшие и покидать бутылки с зажигательной смесью, и пострелять из боевого оружия по милиции.

Антимайданный митинг был спокойным. Кто-то пел в микрофон. Попробовал выйти на трибуну там, сказать людям: вот резолюция съезда, вот — план действий. Но и там к микрофону не допустили. Сплошное титушество в харьковском исполнении. «Элита» Юго-Востока даже в этот момент боялась людей, инициативы снизу, гораздо больше, чем победивших бандеровцев и конкурирующего днепропетровско-бандеровского олигархического клана.

Пообщавшись с харьковскими фейсбучными друзьями, уехал в Донецк. Решил: буду действовать сам!

Моя правота подтвердилась на следующий день. Уже 23 февраля 2014 года Добкин и прочее начальство Юго-Востока получило гарантии от киевской хунты: трогать вас не станем, не бойтесь. И «элита» Партии регионов моментально сложила лапки. Ни о какой реализации Харьковской резолюции и речи не было. С утра 23 февраля начальники-«регионалы» принялись транслировать пораженческие настроения в народ. Мы же начали самоорганизовываться, как того рекомендовала резолюция съезда.

 

Мы мобилизуемся

Цель была ясная: реализовать решения съезда в Харькове. Основным инструментом в работе стали социальные сети: Фейсбук, ВКонтакте и Твиттер. Без тени страха и сомнения я один за одним стал публиковать тезисы нашей борьбы. Призвал создавать «Народное ополчение Донбасса». Что мы имели по состоянию на конец февраля четырнадцатого?

«Официальный» выразитель интереса народа Донбасса Партия регионов (дальше — ПР или ОПГ Регионалы) подорвала доверие к себе.

Возмущение действиями хунты было достаточно сильным, но активную позицию проявляло лишь меньшинство.

«Русской идеи» на осознанном уровне в народе практически не было, но Россия воспринималась как здоровая сила в противовес больной нацизмом и западными «ценностями» Украине.

«Старые» официальные прорусские организации оказались недееспособными клубами по интересам. Новые кружки и ячейки только зарождались, как и «Народное ополчение Донбасса».

Местные олигархи, осознавая, с одной стороны, неприятие Майдана жителями Донбасса, с другой — пассивность жителей (в отсутствии идеологической работы пассивность населения — это норма), решили «качнуть» ситуацию и использовать протест жителей для «торговли» с Киевом. Для этого был создан ряд управляемых организаций.

Тогда я обзвонил и обошел всех деятелей русского движения и произвел срез их мнения по происходящим событиям. Результат был неутешительным: абсолютное большинство пророссийских лидеров не было настроено на жесткую принципиальную борьбу. Часть таких лидеров вообще исчезла. Это как война: она не оставляет от армии мирного времени камня на камне.

Я принялся обзванивать своих друзей и требовать поддержки. Потом друзья сами стали дозваниваться до меня и спрашивать: чем они могут нам помочь? Это принесло свои результаты. Мы стали создавать «Народное ополчение Донбасса».

В считанные дни у меня образовалась команда, способная быстро решать экстренные задачи. А задач этих очень много и с развитием обстановки становилось все больше и больше. Но люди шли. С теплотой вспоминаю, что первыми моими соратниками стали товарищи с исторического факультета, мои друзья по секции бокса. Информационно-пропагандистскую, идеологическую часть брали на себя «историки», организационную часть, обеспечение безопасности и оружие — «боксеры». Оружия у нас тогда не было, а у хунты уже были отряды нацистов с автоматами. Нужно было приобретать сначала хотя бы травматику, добывать где-то что-то более серьезное. Организовать конспиративные явки. И ведь это удалось сделать за какие-то четыре-пять дней! То, что наши враги системно выстраивали годы и десятилетия, нам пришлось творить аврально, в считанные сутки. Как мы все это выдержали? Наверное, на молодости и пассионарности выехали, да помощи вышних сил.

Те, кто в те мутные дни откликнулся на мой призыв, изменили историю. Пришли даже те, на кого я не рассчитывал. Мало того, они потом поразили своей огромной энергией и способностью действовать в самых немыслимых условиях. Называть имен из-за нынешних обстоятельств не стану, но двое таких «нежданцев» продали свои автомобили и принесли деньги в общую кассу.

Но любой энтузиазм требует материальной поддержки…

 

Жертвую своей фирмой

Любой повстанец и революционер остро нуждается в деньгах. Одними ими революцию не сделаешь, но и без средств энтузиасты обречены. Отворачивайтесь от тех, кто несет чушь, будто в эпоху Интернета все можно сделать на добровольцах и благородных порывах. Так можно свести затраты к минимуму, но острейшей нужды в финансах не отменяет. Так было во времена Спартака, так будет и дальше.

Нам отчаянно не хватало средств. Нужно было покупать оружие, печатную технику, расходные материалы, снимать квартиры. За порогом у нас не стояли представители ни германского, ни российского генштабов с мешками червонцев. Обрабатывать местный бизнес просто не было времени. У любых революционеров может быть лишь два источника финансирования: олигархи (крупный бизнес) и заграница. У нас не было ни того ни другого.

И тогда я решил: пожертвую своим рекламным агентством. Опустошу накопления и оборотные средства предприятия. Когда 24 февраля я распорядился очистить сейф, где лежали деньги на выплату зарплаты, вывести и обналичить все остатки на банковских счетах, бухгалтер и директор пришли в мой кабинет с вопрошающе-удивленными лицами.

— Нам вообще-то налоги платить на этой неделе… — растерянно сказала бухгалтер.

— Наташа, налоги в Киев мы платить больше не будем! — отрубил я.

— А куда будем платить?

— Не знаю пока. Так, все вышли из кабинета, у меня — революция!

— Ни хрена я не понимаю, — развел руками директор. — Но тебе виднее…

Так у нас появилось около 40 тысяч долларов в пересчете. На эти средства и пошла подготовка текстов листовок, печать и распространение. Печатная пропаганда — вот основная статья расходов, куда уходили тогда деньги. Мы стали распространять эти листовки сотнями тысяч по всем градам и весям будущей Донецкой Республики. Потом статей расходов добавилось: топливо, травматическое оружие, конспиративные квартиры. Мы даже купили десяток страйкбольных макетов автомата Калашникова на тот случай, если не сможем собрать людей и придется штурмовать облгосадминистрацию малой группой. Тогда нас было уже несколько десятков человек, мы были достаточно хорошо организованы. На собрании командиров мы придумали себе название — Народное ополчение Донбасса. Народное — потому что возникло из народа, а не по воле какого-то олигарха или его шестерки. Ополчение — потому, что сбор наших рядов очень напоминал именно собирание народных сил на борьбу с неприятелем во дни Смуты.

Уже тогда я понимал, что все может дойти до вооруженного противостояния с врагами, а майданную хунту мы обоснованно считали своими врагами. Мы стали задумываться об оружии. Нам только в начале марта удалось достать лишь семь гладкоствольных ружей да пару нарезных карабинов. Поиски оружия продолжались. В первые дни мы были совершенно безоружными.

Я понимал: главное — организация, программа действий и пропаганда, пропаганда, пропаганда! Как во времена Ленина и его «Искры». Надо было дать протестным массам одного лидера и единую программу требований к властям. (Забегая вперед, скажу, что мы даже принялись формировать состав народного правительства Донбасса.) Основные же наши усилия сначала сосредоточивались на донесении нашей позиции до максимального количества людей. Первая же наша листовка содержала требование к местной власти выполнить решения Харьковского съезда.

Мы раздали практически миллионный тираж той листовки. Купили старый ризограф — и поставили на одной из съемных конспиративных квартир. Там он работал круглые сутки, четыре дня подряд. Сами старались дневать и ночевать не дома: чтобы не накрыли. Ведь МВД уже возглавлялось Аваковым, было под хунтой. Мы действовали тогда, когда многие нынешние руководители ДНР и ЛНР еще выжидали и осторожничали. А мы были резвыми и отчаянными. Спали по два-три часа в сутки.

Группы раздающих листовки были структурированы на командиров и агитаторов — распространителей листовок. Один командир имел в своем подчинении от двадцати до полутораста агитаторов-распространителей. В обязанности командиров входило не только руководить работой распространителей, но и собирать данные общественного мнения, заполняя соответствующую форму. Конечно, назвать это полноценным социологическим исследованием было трудно, но хотя бы грубое представление о мнении людей мы получали. Наши импровизированные опросы показывали, что более 75 % людей в Донецке и более 90 % людей в городах региона однозначно поддерживают данное требование. Это вдохновляло нас.

25 февраля в социальных сетях появляется наше обращение к народу.

ОБРАЩЕНИЕ ПАВЛА ГУБАРЕВА К ОПОЛЧЕНЦАМ ДОНБАССА

«Братья и сестры!

Необходимо признать, что в стране произошел государственный переворот, и Верховная Рада утратила легитимность, так как ее депутаты подверглись насилию и угрозам, а сам парламент находится под давлением участников евромайдана. Соответственно все законодательные акты, принятые после 22.02.2014, являются не более чем фикцией. Кроме того, для вступления в силу они должны быть подписаны действующим президентом, которым де-юре продолжает оставаться Виктор Янукович. Так что законодательной власти в стране де-факто не существует.

Кроме того, нелегитимен и новый Кабмин, поскольку он создан вопреки законодательству. Соответственно и все структуры, подчиняющиеся Кабмину, в том числе и силовые, являются незаконными. Так что, сотрудники милиции, имейте это в виду. Приказы, идущие от „министра“ Авакова можно смело отправлять в урну, даже не читая.

Исходя из этого единственной законной властью сегодня являются только местные советы и администрации. Однако они сейчас находятся под диким прессингом. Поэтому заявление губернатора Шишацкого о том, что единственный легитимный орган в Украине — это Верховная Рада, следует воспринимать или как ошибку, или как результат давления со стороны мятежников.

Городские власти в лице мэра Лукьянченко и секретаря горсовета Богачева заняли выжидательную позицию и не объявили, будут ли они брать на себя ответственность за происходящее в городе. А также они внятно не высказали свою позицию.

Чтобы местные власти решились действовать, они должны чувствовать давление со стороны дончан. Поэтому задача патриотов — создать такое общественное движение, которое могло бы, с одной стороны, защитить город от приезжих неонацистов, а с другой — заставить власть слушать дончан, а не незаконное „правительство“ в Киеве.

Для этого нам нужно привести под ОГА (областную госадминистрацию) 10 000 человек. А мне известно, что нас в три раза больше.

Для этого я совершаю следующие действия:

1. Осуществляю мониторинг всех разрозненных ячеек нашего ополчения.

2. Осуществляю организационную работу по их объединению.

3. Организую встречи лидеров для обсуждения приведения всех отрядов К ЕДИНОМУ КОМАНДОВАНИЮ (СЕГОДНЯ ЭТО НАША ГЛАВНАЯ ЗАДАЧА).

Лидеры, у которых есть 10 и более ополченцев — выходите на связь. Сразу скажу, что я не успеваю обработать весь поток информации, приходящей от вас, так как не успел делегировать все механические функции своим помощникам.

В данный момент в мой штаб требуются: сотрудники колл-центра НАРОДНОГО ОПОЛЧЕНИЯ ДОНБАССА (коммуникабельные девушки или парни) для приема телефонных звонков и сообщений в соцсетях, а также централизованного информирования людей о наших делах. Работа на общественных началах, разумеется.

Также я сформулировал ТРИ ПРАВИЛА, обязательные для всех ополченцев:

1. Быть готовым выполнить приказ командира. Командир должен быть у каждого ополченца.

2. Быть трезвым и боеспособным.

3. Быть спокойным, хладнокровным и разумным. За паникерство — расстрел (моральный)!

Пару слов о себе: 30 лет, три высших образования (история, правоведение, государственное управление), по роду деятельности предприниматель, занимаюсь рекламным и маркетинговым бизнесом, женат, воспитываю троих детей (два сына и дочь), КМС по боксу. В армии не служил, но неоднократно проходил курсы молодого бойца в военно-патриотических лагерях от российских боевых офицеров.

На данный момент у меня есть понимание, что данные события являются историческими и определят наше будущее на многие годы вперед. У меня есть готовность идти до конца. И я вас не предам.

Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!

Слава Донбассу!!!»

В тот же день происходит мое первое знакомство с патриотическим активом. Мы собираемся у здания ОГА. Цель — объединить всех неравнодушных, мыслящих людей, все существующие патриотические организации в «Народное ополчение Донбасса». Встречаемся и вечером на следующий день, теперь — на площади Ленина. Накануне размещаем в Сети еще одно объявление.

«Для чего приходить на встречу?

Для того, чтобы познакомиться, для того, чтобы почувствовать плечо брата! Мне есть что вам сказать! И самое важное — мы должны начать отработку по организации и управлению, то есть мы сейчас должны усвоить ту науку, которую организованным путчистам преподавали многие годы, а мы в ней еще первоклашки!

Повестка:

1) знакомство;

2) ответы на ваши вопросы;

3) разделение на десятки, сотни, назначение командиров! Толпа без руководителей — стадо баранов! Мы должны из стада превратиться в армию!

Жду вас! Среди разрозненных групп ополчения много карманных (Партия регионов) вожачков».

25 и 26 февраля обращаюсь к существовавшим на тот момент организациям и лидерам с предложением возглавить протест и выступить единым фронтом. Но никто из лидеров на это не пошел. Тогда решаем: действовать самостоятельно, опираясь на самых верных людей.

Мы спешили, отчаянно спешили. Пусть «элита» нас предала, пусть на нее рассчитывать не приходилось, но мы намеревались действовать на уровне Донецкой области. Надо было спланировать нашу первую операцию на 28 февраля, когда открывалась сессия городского совета.

В этот момент у нас было не более сорока-пятидесяти человек актива. И это очевидное свидетельство того, как малая горстка людей, если вооружена идеей и лишена страха, имеет план и готова действовать, способна успешно противостоять и толпе, и армии, и деньгам. Были среди нас провокаторы и казачки засланные? Конечно же, были. Причем не от хунты, а титушня от местных региональных бонз. В этот момент нами больше интересовалась не хунта, а именно местные «регионалы». Титушкам внушали: надо сохранить порядок. Потом эти засланцы, когда восстание набрало силу, подходили ко мне и просили прощения. Мол, тогда мы не понимали. Но это будет потом, когда я успею побывать в тюрьме.

А пока что мы готовились к тому, чтобы войти на сессию городского совета и предъявить требования Народного ополчения Донбасса. Нам так не хватало пятнадцати настоящих «калашей», чтобы взять власть сразу и надолго!

 

Спусковой крючок

28 февраля 2014 года собралась сессия депутатов Донецкого городского совета. Повестку дня объявили на удивление обычной: какие-то мелкие вопросы, текучка. И лишь последним пунктом стоял вопрос «О политической обстановке».

Я пришел выступить от имени «Народного ополчения Донбасса». Нас пробовали не пустить. Но нас было много, мы готовы были пустить в ход силу — и нас пропустили. Группу из шести товарищей. Правда, слова давать сперва не желали. Но затем все-таки дали. И вот что я тогда заявил с трибуны:

— Страна находится на грани дефолта и гражданского конфликта, — начал я свое выступление. Все молчали и слушали.

— Почему проиграла команда президента? — продолжал я. — Они забыли о людях, они забыли о тех, кто и зачем их избирал. Можно сколько угодно говорить о тайных дирижерах Майдана, заграничных разведках, олигархах и прочих людях, которые влияли на это. Но если бы не было реальных проблем, на Майдан никто бы не вышел. Никогда не поздно еще раз напомнить о том, что не надо и вам тоже забывать о тех, кто вас выбрал. Не стоит увлекаться отстаиванием личных и корпоративных интересов.

Вы, Партия регионов, давили и душили конструктивную оппозицию на Юго-Востоке, сливали и поглощали все конкурирующие политические силы. Разве вы от этого выиграли? Вы хоть один митинг можете собрать бесплатно и без админресурса? Неужели непонятно, что платные «титушки» всегда проигрывают идеологически организованной и заряженной силе?

У Януковича была надежда только на сотрудников органов правопорядка, которых неоднократно на Майдане предавало начальство, но которые стояли, честно выполняя свой долг. Это герои внутренних войск и «Беркута». Сейчас народ в Донецке выходит на митинги не в поддержку вашей власти, а против бандеровских мятежников. И если вы выйдете на площади Донецка, вы услышите это, уверяю вас. Вам реально сегодня не на кого опереться. Теперь вы начнете испытывать давление как со стороны Киева, так и со стороны своих бывших избирателей. И если в регион кто-то двинется с Майдана с люстрацией, например, вас некому будет защищать. «Сдуетесь» вы так же, как «сдулись» ваши старшие товарищи. Некоторые из вас уже сегодня проявляют слабую, соглашательскую позицию, которая, уверен, не найдет поддержки у большинства дончан. Вы это почувствуете на ближайших выборах. Но я не исключаю, что найдутся те, кто покажет вам это до выборов. Я понимаю, что некоторым из вас страшно идти против киевских мятежников и что вам есть что терять. Но мы готовы поддержать вас настолько, насколько вы будете действовать в русле интересов и настроений дончан.

Повторюсь еще раз: я против эскалации, я против насилия! Я верю, что вы с народом, что вы сможете проявить твердую волю и принять единственно правильное взвешенное решение!

Сейчас я вкратце зачитаю наши требования…

Высказавшись так горячо и при этом достаточно дружелюбно, я огласил «Ультиматум Народного ополчения Донбасса депутатам Донецкого городского совета»:

«На Украине де-факто произошел государственный переворот. Верховная Рада Украины утратила свою легитимность, так как большая часть ее депутатов подвергалась насилию и угрозам, а сам Парламент находится под контролем вооруженных людей Майдана. В связи с этим все законодательные акты, принятые Верховной Радой после 22 февраля, являются незаконными. Незаконным является и новый Кабинет министров, поскольку он создан вопреки Конституции и законам Украины. Соответственно, все воинские, силовые структуры являются незаконными.

22 февраля в Харькове прошел Съезд депутатов местных советов Юго-Востока, Крыма и Севастополя, где вся полнота власти на Юго-Востоке была передана местным органам власти и местному самоуправлению. Однако Донецкая областная государственная администрация своим решением признала единственным легитимным органом власти на Украине Верховную Раду. Кроме того, губернатор Шишацкий уже сейчас перечисляет средства в Киев, финансируя государственный переворот и нацистскую вооруженную клику.

В связи с этим Народное ополчение Донбасса постановляет и требует от депутатов городского совета решением сегодняшней сессии:

• признать Верховную Раду Украины органом власти, утратившим легитимность;

• признать существующий Кабинет Министров нелегитимным органом власти;

• признать нелегитимной власть Донецкой областной государственной администрации и Андрея Шишацкого;

• объявить единственным легитимным органом власти в Донецке Донецкий городской совет;

• уволить городского и областного прокуроров, чиновников других органов государственной власти;

• решением сессии городского совета назначить на их место новых людей после консультаций с представителями организаций народного ополчения;

• ликвидировать службу государственного казначейства в городе, перевести все счета местных советов в государственные банки. Все государственные налоги и сборы должны поступать на счета местного совета;

• признать легитимной народную власть Севастополя и установить с ней политическое экономическое и военное сотрудничество.

В случае невыполнения наших требований Народное ополчение Донбасса признает нелегитимным Донецкий городской совет и всех его депутатов и готов принять адекватные меры с целью делегитимизации городского совета, а также каждого депутата в отдельности, со всеми вытекающими последствиями.

Командир Народного ополчения Донбасса Павел Губарев…» [9]

Где-то на середине выступления мне отключили микрофон, но глотка моя — луженая, гремел я во всю силу своих легких. И журналисты, стоявшие неподалеку, все слышали и потом раструбили о требованиях Народного ополчения Донбасса в СМИ. За что я им особо благодарен. Видеозапись речи пошла в эфир, разлетелась по Интернету.

То был настоящий прорыв. Из маргинальной группы мы в один день стали силой, с которой надо считаться. Это выступление дало нам популярность, а наши слова доходили до сердец людей. Чего нельзя было сказать о депутатах, половина из которых не приняла нас всерьез, а другая была панически испугана происходящими событиями. Но наши требования теперь знали все — и большинство Донецка поддерживало Народное ополчение. Мы буквально стали тем спусковым крючком, что запустил организованное сопротивление в Донбассе.

Реакция ждать себя не заставила. Нет, не в виде подосланных убийц-правосеков, не в образе агентов СБУ или ЦРУ. Сначала меня попросил о встрече ахметовский нардеп Николай Левченко, подсев рядом со мной уже после того, как я закончил свою речь в горсовете.

Мы встретились в кафе вечером, но он был не один. С ним был какой-то взвинченный, неадекватный партнер — то ли сумасшедший, то ли контуженый. Они вдвоем играли в хорошего и плохого полицейского: Николай все время повторял, что он за нас и вообще он русский националист, а этот пришибленный вечно орал, пытаясь запугивать. Разговор совсем не клеился. Я дал команду начальнику своей охраны отвести этого пришибленного в другой зал. Потом Левченко перешел к главному — к угрозам. Говорил, что расправятся с нами в два счета, если мы решимся на штурм облгосадминистрации. Для убедительности показал автомат и пистолет, которые он принес в портфеле. Он открыл его — и внутри тускло, масляно блеснул короткоствольный АКСУ. А рядом с ним — пластмассовая рукоять пистолета «Глок». У меня аж слюнки при виде такого богатства потекли.

— Вот что у нас есть, — ухмыльнулся Левченко. — А вы-то что имеете?

Нам угрожал не какой-то правосек-бандеровец, а свой, донбасский «патриот», чуть ли не русский националист? Ну и подонок.

— У нас есть идеи. Вы будете стрелять в невооруженный народ? — спросил я у него спокойно.

— Какой народ? Нет никакого народа. А вы даже тысячу человек не соберете, — надменно, с неподражаемым скепсисом парировал Левченко.

— Николай, — сказал я ему, — ты же прекрасно все понимаешь…

— Паша, я все понимаю, — начал он уже совершенно другим тоном. — Раньше я тоже был таким, как ты, — идейным борцом за справедливость, а потом попал во власть и она меня испортила. Я тоже понимаю, что система гнилая. И Янукович подонок (тут он рассказал несколько историй отжима бандой Януковича его бизнеса), но Партию регионов нужно спасти. Как ты думаешь, может быть, сделать ее ребрендинг?

Левченко явно подстраивался на откровенный разговор.

— Ребрендинг говна невозможен. Разговор окончен. Мы будем действовать так, как велит нам наша совесть и требует от нас наш народ.

Позже, уже когда я сидел в СИЗО СБУ, Левченко снова угрожал, но уже моей супруге, тонко намекая на возможную с ней расправу.

Так что запугать меня пытались с ходу. Следующие подкаты в марте от олигархов делали уже другие люди и уже после провозглашения меня народным губернатором. Но уже не угрожали, а пытались купить. То 100 тысяч долларов предложат, то полмиллиона. Потом сразу два миллиона долларов. Когда я рассерженно крикнул, что отдам его на растерзание народу как прислужника олигархов, то он дрожащим голосом произнес:

— Ну скажи, сколько тебе надо: 10, 20, 30, 40 миллионов? Сделать-то нужно всего одну вещь: заявить о поддержке борьбы Ахметова против Киева.

— Нет никакой борьбы Ахметова против Киева. Разговор окончен. Прощайте…

Однако это будет потом. А пока был вечер трудного дня 28 февраля. День 1 марта намечался не менее тяжелым.

 

1 марта: народный губернатор!

Дело в том, что власть «регионалов» готовила большой митинг на 1 марта — на площади Ленина в Донецке. Поздно вечером 28 февраля на собрании командиров ополчения мы решили идти путем легитимации новой народной власти. Меня ребята выдвинули кандидатом в народные губернаторы: «Давай, Паш, за тебя будем кричать».

Уже тогда протест разделился надвое: бо́льшая часть ела с руки олигархов и готова была за скромное вознаграждение тихо сливаться под сильных мира сего. Другая же часть людей была настроена более решительно, их глаза горели чувством огненной справедливости. Их я и собрал под новосозданное неформальное объединение «Народное ополчение Донбасса».

Ночь с 28 февраля на 1 марта 2014 года была, пожалуй, самой длинной ночью в моей жизни. Спал я глубоко, проснулся рано весь в поту, но с бодрым духом и решительным настроем.

И вот он, митинг. Море людское. На площади — от 20 до 50 тысяч человек. Таких толп на политическом мероприятии в Донецке не видали со времени советских первомайских демонстраций. Над головами людей уже реет много триколоров Российской Федерации. Слышатся возгласы: «Россия!», «Беркут!», «Русские — вперед!», «Донбасс — Россия!». Глаз выхватывает крупные лозунги на растяжках: «Донбасс с Россией!», «Свободу русскому языку!». Вижу слезы радости на многих лицах, которые мой взгляд выхватывает из толпы. Люди и воодушевлены, и возмущены разом. Они ненавидят киевскую хунту и ждут, что Россия не бросит, поможет, сделает так, как в Крыму. Но это во многом иллюзия. Ведь митинг сразу же оседлали олигархи. Местные воротилы Партии регионов использовали весь свой адмнистративный ресурс, чтобы свезти на площадь как можно больше людей. Но они могли этого и не делать: дончане пришли на митинг сами, по зову сердца. Никто не хочет жить под властью обезумевших, скачущих идиотов, скандирующих «Бандера — наш херой!».

Но титушня никуда не делась. Ее молодчики стоят на трубуне, выполняя волю хозяев. «Слить» протест, выпустить пар народного гнева в свисток. Не подпустить к микрофону митинга «ненужных», не холуев местных воротил.

О чем-то на сцене распинался секретарь горсовета Богачев (его освистали), рядом крутился нардеп Коля Левченко. Вокруг сцены стояли неизменные титушки. К сцене пускали только рукопожатных «лидеров». Нас к микрофону никто допускать не собирался. Все было строго организовано. Они даже митинг устроили не у областной администрации, а в стороне от нее, на площади Ленина, примерно в четверти часа пешего хода. Ну так, на всякий случай. Они просто пытались перехватить инициативу у нас, у Народного ополчения Донбасса. Но мы и на митинге раздали пачки листовок: люди уже знали, чего мы хотим и кто такой Павел Губарев.

Чувствую, как наливаюсь одновременно и гневом, и силой, и решимостью. Вот он, мой час! Или теперь — или никогда! Надо увлечь митинг за собой, снести титушню, не дать жирным котам из Партии регионов утопить народное движение в вонючей грязи «компромисса». Не дать им снова сохранить власть и капиталы на шее народного движения! Теперь — вперед, только вперед, и не трусить! Не сломиться!

Начинаем пробиваться к трибуне сквозь людскую массу.

Я зашел на сцену со стороны народа. Под сценой стояли все наши, человек триста. Кто-то дал мне в руки рупор. Подсадили. И вот я — на сцене. «Слоооовоооо! Слооовооо!» — скандирует народ. На меня набрасываются титушки, пытаются кучей стащить со сцены в дальний угол. Бьют. Против меня с товарищами-боксерами — раз в пять больше громил.

Пытаюсь отбиваться. На меня наваливаются кучей. Трещит кость руки. Задыхаюсь. Бешено молотя кулаками, рвусь из душащих меня захватов. Сквозь адреналин пробивается предательский страх. Рвется наружу инстинкт самосохранения. Давлю его злостью и бьюсь… Легкие вот-вот лопнут, подступает мука удушья, и сердце, кажется, колотит в ребра. Но внезапно становится легче.

Меня начинают отбивать. Народ бросается на помощь, на титушню сыплются удары и проклятия. Сам я этого тогда не видел, но потом мне рассказали: увидев попытку расправы со мной, на сцену из толпы рванулись шахтеры. Они матом посылали своих начальников, которые привозили их с работ на митинг «регионалов». Они рванулись защищать меня, простого парня! Потому что страстно жаждали впервые в жизни поучаствовать в чем-то живом, настоящем. Как им хотелось не быть массовкой, а воспользоваться своим шансом творить историю! Именно этот момент спас мне жизнь и стал моим звездным часом. В страхе, что сейчас народ будет их бить, с трибуны-сцены исчезли штатные «ораторы»-регионалы.

Трясу головой, пытаюсь восстановить дыхание. За моей спиной товарищи разворачивают триколор России. Беру микрофон. Растрепанный, с выбивающимся из-за пояса брюк свитером, задыхаясь после потасовки, начинаю говорить. Прошу народ успокоиться и немного отойти от сцены. Начинаю свое выступление:

— Я, Павел Губарев, командир Народного ополчения Донбасса… Сегодня я говорю официально, что мы способны мирным способом взять власть в свои руки. Мы — народ Донбасса…

Когда местные Советы должны были присягнуть своему народу и признать нелегитимной власть в Киеве, они, напротив, стали пресмыкаться перед нею. Они своим решением сказали, что это — легитимная власть! Только не надо нам люстраций, не трогайте нас! Скажите: а нам до них есть дело?

— Не-ет! — отвечает мне рев тысяч глоток.

— Везде, в Донецке и Харькове, в Луганске, Севастополе, Херсоне, Николаеве и Одессе, мы мирным способом выйдем из политического кризиса. Когда здесь, в Донбассе, практически сто процентов людей думают так же, как и я, нам нет смысла браться за оружие! Нам нет смысла друг в друга стрелять! Только мир, только спокойствие, только порядок… Скажите честно: ведь у нас нет особых претензий к нашей милиции?

— Не-ет! — слышу в ответ.

— Мы считаем «Беркут» и внутренние войска героями, — продолжаю я, почти восстановив дыхание. — И на наших с вами митингах мы кричим: «„Беркуту“ — слава!»…

Митинг подхватывает и скандирует эту речевку. Взлетают вверх руки со сжатыми кулаками. Тысячные массы словно вливают в меня энергию, силу, таинственную прану. Я словно воспаряю на крыльях.

— И здесь, на Донбассе, этот западноукраинский, человеконенавистнический фашизм не пройдет! — чеканю в микрофон, и митинг эхом отвечает: «Не прой-дет! Не прой-дет!»

Говорю людям о том, что те земляки, с которыми имел честь общаться в последние дни, считают единственной на сегодня народной властью — власть Севастополя.

— Город-герой Севастополь! Душой мы с вами! — несется над площадью усиленный динамиками мой голос, и люди отвечают мне:

— Россия! Рос-си-я!

Говорю о том, что здесь, на народном вече, собрались истинные люди Донбасса, шахтеры, металлурги, врачи, учителя. Но людское море перебивает меня, ритмично скандируя:

— Донбасс! Донбасс! Донбасс!

Когда рев стихает, продолжаю. Итак, для выхода из сложившегося политического кризиса есть мои предложения. А вы скажете, согласны ли с ними.

Во-первых, в сложившейся ситуации всеобщего безвластия — объявить в Донецкой области народную власть.

Во-вторых, объявить проведение референдума по вопросу будущего статуса нашей родной земли. Только мы сами, народным волеизъявлением, решим: останется ли Донетчина частью Украины, будет ли она какой-то независимой территорией или она станет частью Российской Федерации.

В-третьих, одновременно с референдумом провести свободные, честные, народные выборы губернатора Донетчины. А также — перевыборы во все местные Советы.

В-четвертых, обратиться за помощью к Российской Федерации и открыть в Донецке российское консульство. Для выдачи российских паспортов всем желающим. А также попросить у РФ гарантий военной и политической безопасности.

— Что мы должны сделать сейчас? Здесь, на площади, народным волеизъявлением выбрать народного губернатора Донетчины! — призываю к людям.

И начинается действительно что-то вроде новгородского веча. Крики «Губарев! Губарев!», сначала нестройные, сливаются в мощное скандирование.

Призываю к тому, что все силовые структуры региона должны присягнуть на верность новой, народной власти и выполнять ее распоряжения до оглашения результатов свободных, честных выборов. А чтобы защитить народную власть, призываю всех разбить постоянный палаточный городок у областной госадминистрации.

— Надо просить всех дончан и жителей области поддержать нас палатками, — предлагаю людям. — Полевыми кухнями. Пищей. Финансами. И гарантированием безопасности!

Честно рассказываю всем о том, что не собирался заниматься политикой, что получил три высших образования и трудился в своем бизнесе, чтобы кормить троих детей. Что меня уже пробовали и запугать, и подкупить, но я не продаюсь. С народом пойду до конца.

— Юго-Восточную Украину я называю Новороссией! — твердо заявляю принародно. — Это — земля по своей сути русская. Украиной она никогда не являлась, и все постоянные политические кризисы здесь это показывают. Но власть всегда пытается замылить эту проблему! И настолько они замылили, что сегодня страна — на грани гражданской войны. Повинны в этом власть и оппозиция! А мы, люди простые, стали заложниками их грязных олигархических игр. Мы этого не желаем! Мы не хотим ни с кем воевать! Нам не с кем воевать, мы все в Донбассе солидарны друг с другом…

Говорю людям, что идеалом для меня служат такие политики, как лидер Белоруссии Александр Лукашенко. Принципы власти Лукашенко мне близки и по духу, и по смыслу. Говорю, что пример для меня — и погибший вождь Венесуэлы Уго Чавес, и великий кубинец Фидель Кастро. Близки мне в своих евразийских интеграционных устремлениях Владимир Путин и Нурсултан Назарбаев. И только в рамках Евразийского экономического и военного союза я вижу будущее своей родной земли. Крупная, государствообразующая собственность, земля и ее недра — должны быть собственностью народа. Народа, а не кучки олигархов, которые постоянно «дерибанят» национальное достояние, никогда не слыша своего народа. Коррупция будет искоренена народной властью жестко и бесповоротно.

— У нас хватит воли довести это до конца! — заявляю всему вечу.

— В обществе должны быть установлены принципы истинного народовластия. Граждане должны иметь право контроля над всеми избранными ими людьми. Они имеют право отзывать избранного ими депутата с помощью простейшей и эффективной процедуры.

Я — дончанин и безмерно люблю Донбасс. И эта любовь не дает мне права быть равнодушным. Слава Донбассу! Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!

Слова мои встречаются ревом одобрения тысяч людей.

Микрофон отключают. Титушки пытаются снова оттереть меня со сцены. Часть митинга орет: «Уйдите!», «Провокация!» Но их перекрывает другая часть, ритмично скандирующая: «Мик-ро-фон! Мик-ро-фон! Отдайте ему микрофон!».

Заканчиваю выступление. С презрением бросаю титушне: «Разве я призывал к оружию? Это — мирный митинг. А вас всех, люди, прошу обеспечить мне безопасность. „Беркуту“ — слава!»

И снова вече подхватывает мой призыв, и воздух сотрясается от мощного, дружного скандирования.

«Беркуту» — слава!

— Вы нужны мне сейчас! — обращаюсь к народу. — По украинским законам, которые мы сейчас не признаем, я сейчас — вне закона. И мне не на кого больше опереться, кроме как на вас, братья! Я пошел до конца, пошел ва-банк. Обратной дороги у меня нет. Клянусь: я вас не предам!

— Россия! Россия! — ответила мне площадь…

Это был наш триумф. Успех Народного ополчения Донбасса, который мы подготовили за шесть дней. «Регионалы» воспринимали нас как своего рода майдановцев, отбиравших у них власть. Но затоптать Народное ополчение тогда не вышло. Протест рванул на новую высоту.

Пользуясь воодушевлением и успехом, мы увлекли народ с манифестации к ОГА. Но штурмовать здание администрации пока не стали: так мы решили с соратниками. Штурм отложили на 3 марта, чтобы хоть как-то подготовиться.

Второе марта прошло в хлопотах. Я отправил в Ростов свою жену Катерину и детишек, обнял и перецеловал их на вокзале. Они отправились на Дон на поезде «Иловайск — Ростов». Через некоторое время супруга отзвонилась и сказала, что они на месте и находятся в безопасности. На душе стало спокойно. Решительности прибавилось. Эта был тот русский тип решительности, когда ты готов бороться несмотря ни на что: делай что должен, и будь что будет!

Мы знали, что 3 марта собирается внеочередная сессия Донецкого областного совета. С ее посещения я решил и начать свой путь как народный губернатор Донбасса…

 

Завтра — штурм…

Посадив жену с детишками на поезд утром 2 марта 2014-го, отправился я проводить совет командиров Народного ополчения Донбасса. Не знал я тогда, что на воле мне осталось ходить всего несколько дней…

Когда сегодня читаешь воспаленную украинскую пропаганду о том, что Губарев, как и Стрелков, — агенты ГРУ, только смеешься. До чего может дойти пропагандистское безумие? В тот момент, глядя вослед уходящему поезду на Ростов, я думал: «Дождемся ли мы помощи России?». Все, что у нас тогда имелось, — так только праведный гнев народа, собственные энергия и смелость. Вокруг нас не вились агенты ФСБ и ГРУ в темных очках, не шептали нам пароли и не передавали набитые деньгами черные атташе-кейсы. Мы знали только то, что Крым возвращался в Россию. И что президент Путин в Москве обещал своих не бросать. Было воодушевление: сегодня — Крым, завтра — Донбасс. В те горячечные боевые дни мы могли рассчитывать лишь на самих себя. Вряд ли что-то у нас вообще получилось, не соберись тогда вокруг нашего дела «могучая кучка» прекрасных, отважных, чистых сердцем ребят. С кем их сравнить? С тремястами спартанцами? Да не получится: нас тогда было поменьше. Ко 2 марта 2014 года в боевой, «силовой» группе у нас было всего двадцать решительных ребят. Но зато каких! Не о всех я могу написать открыто. Сами понимаете, почему. Ведь война не закончена, и многие из них теперь стоят не только в рядах армии Новороссии, но и работают в тылу нашего врага. А кого-то уж нет в живых.

…Я уходил с вокзального перрона, придерживая травмированную руку. Болела она, зараза.

Вскоре мы, уже на конспиративной квартире, провели совет командиров. Мы горячо обсуждали: надо ли брать штурмом Донецкую областную госадминистрацию? Ведь для этого нужны были не только крепкие ребята, но и хорошее материальное обеспечение. «Болгарки», чтобы резать решетки на окнах и запоры на дверях. Грузовики с песком и мешками — чтобы потом баррикадироваться и держать здание. Все это требовалось где-то купить, нанять. Собственные средства к тому времени вылетели в трубу. Но была помощь от простых людей. До сих пор помню человека, который каждый день приходил на наши уличные акции, отзывал меня в сторону и передавал по 30 тысяч гривен. И говорил: «Это — моя личная инициатива». Спасибо вам, неизвестный. Благодаря таким, как вы, мы тогда и смогли действовать.

Утром 3 марта открывалась внеочередная сессия Донецкого областного совета. Мы отчетливо видели, что местный «политикум» сдается. Что он пробует оседлать нашу «повестку дня» — но ничего не делать. Только выторговывать у киевской хунты условия сдачи. Эта провинциальная «элита» никак не могла понять, что она уже — никто, и с ней в Киеве не собираются разговаривать на равных. После моего выступления эти «народные избранники» успели принять беззубое обращение к Верховной Раде, где что-то мямлили о децентрализации на Украине, о необходимости развивать отношения с Россией. Но было ясно, что их попросту разгонят при желании, как матрос Железняк — несчастное Учредительное собрание. Да даже и разгонять-то не придется: они по первому окрику из Киева встанут по струнке и наплюют на местный народ. Они ведь даже не прекратили перечислять налоги в Киев, тамошней хунте! Они послушно приняли назначенного Турчиновым губернатора — Таруту. Старого, ахметовского губера Шишацкого, облсовет решил сделать своим «спикером». И больше ничего он предпринимать не собирался.

Мы же ставили вопросы, как говорится, ребром. Для нас местные политиканы, заседавшие в совете, были наравне с киевской хунтой. Надо было смещать их и действовать решительно. Именно отказ от захвата местных органов власти привел к поражениям в Харькове и Одессе. Мы не желали идти на компромисс, на соглашательство с местными верхушками из «регионалов». Как в Харькове, где протест «сливался» под губернатора Добкина и мэра Кернеса.

2 марта мы решили: у нас есть две «болгарки» и передвижной генератор. Все здание «зашито» в металл. Значит, сносим милицейское охранение и входим в здание администрации, разрезая металл. Мы, правда, тогда еще не знали, что «болгарки» его не возьмут. Но это уже неважно. 2 марта мы постановили: о наших намерениях брать здание приступом публично не объявлять. Собрать митинг у администрации, надавить им на психику власти — а на штурм идти по обстановке. Если решение сессии даст нам повод для овладения зданием, то мы «накачиваем» митинг — и переходим в атаку. А сначала я решил вообще выступить на сессии. Теперь-то я понимаю, как мы ошиблись, и что надо было сразу завладевать оружием, врываясь в местное управление СБУ или в милицию. Как говорится, знал бы, где упадешь, — соломки бы подстелил.

В общем, решили действовать хоть и радикально, но все же не максималистски. Был ли страх? Конечно. Но уже не тот, что в ночь на первое марта, когда пришлось переходить свой Рубикон. Теперь было страшно все профукать, провалиться. Боязнь за семью ушла. Теперь надо было не опозориться перед людьми. Местных силовиков я, честно говоря, не опасался. Уже знал, что меня отказались арестовать 1 марта и местные менты, и региональные «эсбеушники» в лице донецкой «Альфы». Да и популярность уже имелась бешеная. На митинге меня всегда окружали горячие сторонники. Так что схватить меня они уже не дали бы. С митингов же я всегда уходил незамеченным. Сначала уходила «фейковая», фальшивая машина якобы с народным губернатором. Я же ехал на другой. Да и ночевал то на одной, то на другой конспиративной квартире. В общем, меры безопасности принимались изначально.

На следующее утро у администрации собралось около полутора тысяч разгневанных горожан. Администрацию охраняли небольшие силы милиции. Возникла еще какая-то частная охранная фирма, то ли Ахметова, то ли губернатора Таруты, только-только назначенного майданной хунтой. Прибыли они на микроавтобусе, выскочили с АКСУ — укороченными «калашами». Но, увидев разгоряченную толпу, быстро ретировались.

Мы с товарищами подошли к центральному входу. Охрана (а это были даже не милиционеры, а титушки) просто расступилась и свободно пропустила нас внутрь. Вернее, меня и еще одного товарища. Таково было условие: чтобы не создавать давки. Так что зашли мы, куртки сбросили и прошествовали в зал заседаний. Слова мне никто предоставлять не собирался. Потому, дождавшись, когда один докладчик закончит, я сказал тому, кто выходил к микрофону: «Дружище, погоди. Дай мне сделать короткое сообщение!».

И вот я стою перед этими «народными избранниками», уставившимися на меня. Произношу заготовленную речь.

Риторику я сделал мягче, рассчитывая склонить на свою сторону хотя бы часть депутатов:

— Я выражаю общее мнение людей, а не свое личное. Ранее я с вами говорил только на языке ультиматума и силы, однако признаюсь, мне это неприятно. Я так же, как и вы, опасаюсь проявления насилия. Ибо на самом деле нам здесь, на Донбассе, не с кем воевать, мы все заодно. Нужно помнить, что следующие выборы, и в областной совет в том числе, состоятся уже очень скоро. И вам придется смотреть народу в глаза, отвечать на вопросы. Многие из вас уважаемые и заслуженные люди, пользующиеся поддержкой. Но если сейчас отвернуться от простого народа и проигнорировать его требования, эту поддержку можно легко потерять. Поэтому я призываю услышать народ и выполнить его волю. Для этого понадобится все ваше мужество, но я верю, что вы — очень сильные люди, и поэтому мы возлагаем на вас свои надежды. Сегодня в ваших руках судьба страны, судьба региона и его вектор развития на десятилетия вперед…

Ну, а дальше просто зачитал наш ультиматум…

Надо сказать, что на сей раз мне никто, как в горсовете, не кричал в ответ: «Клоун!». Никто не свистел и не топал. Можно сказать, внимали, как бандерлоги слушали удава Каа. Все-таки под окнами шумел возмущенный митинг. Со мной даже заигрывать пробовали.

— Хочешь в Верховную Раду? — подкатил ко мне уже после речи один из областных депутатов, Владислав Лукьянов из Харцызска.

— Ты что, с ума сошел? Что мы там делать-то будем? Я и вас-то не представляю в дальнейшей политике. Все, вы закончились! — отвечаю ему.

Но, как и следовало ожидать, областной совет, ходивший под олигархом Ахметовым, мое выступление проигнорировал. Он только назначил ахметовского ставленника Шишацкого, уволенного из губернаторов, председателем облсовета. Ну что ж, не желаете по-хорошему, поговорим с вами языком силы. Вы нас не слушаете? Объявляем вас незаконным органом власти.

Вышел к митингу: «Первое: сегодня проигнорированы наши требования и избран председателем донецкого областного совета А. Шишацкий.

Второе: предлагаю считать Донецкий областной совет нелегитимным органом власти.

Тем депутатам, которые напишут заявления о том, что они отказываются от депутатских полномочий добровольно, мы гарантируем безопасный выход из здания. Депутатов, которые не захотят сложить полномочия, я призываю все-таки подумать и услышать свой народ. Пока так…

Мы формируем временное правительство и объявляем референдум. Дату проведения референдума я объявлю после коротких консультаций.

Руководители всех организаций, обеспечивающих жизнедеятельность в городе, должны присягнуть народной власти, в случае, если откажутся дать присягу, они будут уволены…

Сегодня нас за людей не считают! Если нас не слышат — готовимся к штурму!» [10]

«Патриотические силы Донбасса», организация Александра Ходаковского, пробовала зачитать свое вялое и нерешительное, заранее подготовленное обращение к Верховной Раде. В этом документе не было призыва к решительной борьбе, была только апелляция к Киеву, чтобы он «нас услышал». Примчался на митинг мэр Донецка Александр Лукьянченко, взял слово — и пробовал апеллировать к этому невнятному обращению. Забрав у него микрофон, объявляю всем: поскольку и горсовет нас слушать не стал, он также нелегитемен. А теперь — на штурм!

Мы рванулись к главному входу. Милиционеров мы смыли за несколько минут. Они выстроились перед входом и закрылись щитами. Но люди стали вырывать щиты у них из рук, срывать с голов шлемы. Помню, как один получил в морду. Этого хватило: силы МВД рассеялись — и мы оказались перед запертыми воротами. Висит на них замок. Где ключ? Что делать? Решаем: не срезать замок и взять администрацию с внутреннего двора. Если ворваться в него, то можно проникнуть в здание: на окнах уже второго этажа нет никаких решеток.

Хлынув к воротам во двор, мы их быстро выломали. А потом приставили их к стене как пандус — и по нему полезли к окнам второго этажа. Зазвенело разбитое стекло. С десяток ребят проникли внутрь здания через окно — и уже изнутри открыли нам все двери, ведущие во двор. Мы рванулись в администрацию. Был примерно полдень, 3 марта.

Видели бы вы, как быстро утекли из здания депутаты облсовета! Они так спешили, что многие оставили в ячейках свои электронные карточки для голосования. Некоторые просто выкинули свои карточки, наспех замазав чернилами шариковых ручек свои имена на пластике. Несколько депутатов смыться не успели, и мы нашли их, прячущихся на верхних этажах. Мы их, конечно, отпустили. Шишацкого поймали на улице и немного помяли. Нет, не мои ребята — народ. В рамках, так сказать, низовой инициативы. Но разве стоило бить перепуганного чиновника, который уже стал никем?

В занятом нами сессионном зале объявляю: мы формируем новый состав областного совета и народное правительство! Мы создадим свой Верховный совет Донецкой области. Депутатами в них будут делегаты от каждого города региона, по два человека от города. Пусть территориальные громады-общины Волновахи, Мариуполя, Макеевки, Тореза, Снежного, Славянска, Димитрова, Красноармейска, Горловки, Харцызска, Авдеевки, Константиновки, Краматорска и Артемовска пришлют своих представителей. Плюс представители пророссийских общественных организаций. Я говорил, что каждую кандидатуру в народное правительство мы примем на широком вече. Изложив план в сессионном, выхожу на улицу и повторяю это всему митингу.

Но в тот момент ни одна из общественных организаций нас не поддержала. Такую жесткую повестку никто принимать тогда не хотел.

 

Революционная горячка

Что делать? Лихорадочно соображаю. Ну, здание администрации мы вроде бы взяли. А как его удержать? Надо укрепиться, баррикадировать здание. Но грузовики, нанятые нами и загруженные песком, мешками и автопокрышками, не пришли. Их перехватили по пути. Узнаю: в городе арестованы два моих бойца. Понятно, что милиция верна власти и начала противодействовать.

Подавляю внутреннее смятение. Нельзя терять темпа и опускать руки! Пытаемся удержать внутри здания критическую массу народа. Иначе нас скоро вышвырнут из администрации. Но этого не получается. В здании остается всего три сотни активистов. Не прибывает и сцена-трибуна для митинга. Да и митингующие начинают расходиться. Плохо! Но удержать массу не можем. Около восьми вечера 3 марта уезжаем на конспиративную квартиру. Усталые, как черти, решаем: 4 марта с утра собираем митинг у областной администрации, начинаем формировать правительство и список новых депутатов. Понятно, что милиция — на стороне существующей власти, милицию нужно «расшатывать» и агитировать.

Уж не помню, как свалился поспать.

Однако ночью силы МВД очистили здание от протестующих. Объявили, что в ОГА заложена бомба. Тот, кто поверил, вышел из здания сам. Остальных выволокла милиция и прибывшие к ней на подмогу титушки. Моего коменданта в здании схватили. Весь периметр ОГА снова заняли милиционеры.

Утром 4 марта митинг у здания вновь собрался. Прибыв на него, вижу: теперь все окна здания — в стальных решетках. За ночь поставили! Обращаюсь к митингу: больше сообщениям милиции не верить, как манипуляциям! Завтра, 5 марта, снова идем брать администрацию.

Теперь нужно было сделать так, чтобы каждый выполнил свою задачу. Чтобы появились и сцена-трибуна, и песок в мешках, и автомобильные покрышки. Наши действия напоминали то, что делали на Майдане? Да. Мы работали так же. Оружием врага. А можно ли было иначе? В тот момент в Донецке еще не было орд правосеков: мы боролись с прежней донецкой, якобы «пророссийской», властью. С местной продажной и малодушной «элитой». До сих пор не жалею об этом. Иначе эти «отцы народа» отдали бы нас под власть киевской хунты. Под власть торжествующей бандеровщины-2. Не было бы никакой Русской весны.

Штурм мы назначили на 16 часов 5 марта. И опять все пошло не так, как планировалось. Во-первых, не появился тот, кто возглавлял отряд крепких спортсменов и кто должен был сносить милицейское оцепление. Он просто предал нас. Не будем поминать его имя, тем более что закончил он жизнь свою бесславно уже в ДНР. Во-вторых, опять не появилась машина с разборной трибуной. Проезд грузовиков в центр города просто закрыли силами милиции и коммунальников. Оказался арестованным наш боец, везший на «Газели» «болгарки» и генератор. В-третьих же, на сей раз мы просто не нашли того, кто продал бы нам и шины, и песок. Всех подрядчиков успела запугать милиция. Хотя люди, бравшиеся за эту задачу, накануне заверяли меня: все будет выполнено. Время покажет, что были они либо засланными казачками, либо малодушными червями. Но да черт с ними. Бог им судья!

Но 5 марта и митинг наш был куда более агрессивным. Мы мстили и за аресты, и за провокацию с бомбой. Входные ворота центрального входа, не поддавшиеся нам при первом штурме, в этот раз мы просто вынесли. Без тягачей или тракторов — силой своих мышц просто вырвали решетку из бетонных столбов, в которые она была укреплена. Милицию отогнали, а ворота расшатали — и они упали вместе с кусками стены. В здание вошли жестко. Принялись выгонять из него милицию. А она пыталась сопротивляться. На каждом этаже нас ждал заслон и железные решетки, перекрывающие коридоры. А «болгарок» нас лишили. Собственно бойцов — меня с товарищами-боксерами — оказалась горстка. Остальные не прибыли, предали, а быть может, продались. Ни одного из них не видел с тех пор. В довершение к сему милиция обесточила здание администрации. На электропульте они вытащили какой-то модуль, заменить который мы не могли при всем желании.

Снова решаем на ходу: в здании — несколько сотен миллиционеров. На нашу сторону они не переходят, оставаясь верными МВД Украины во главе с Аваковым. Вычистить их оттуда не получается, особенно в потемках. Милиция забаррикадировалась в подвальном этаже, туда не проникнешь. Значит, попробуем занять как можно большим числом людей доступные помещения. Займем первый и второй этажи.

Раздав задания, помчался за «болгарками» и песком. Сцену у обладминистрации сколотили сами ребята. Несколько сотен митингующих остались ночевать в захваченных помещениях.

Да мать твою! Ни песка, ни инструмента достать не сумели. Зато возникает идея: пойти на штурм областного казначейства. Примерно в шесть вечера часть митинга двинулась туда. Каюсь: то была моя ошибка. Меня все дергали и призывали брать казначейство, а потом — штурмовать областное управление внутренних дел. Так, чтобы быстро расшатать и парализовать региональную власть. Признаюсь, поддался я на это, тем самым распылив силы 5 марта.

Что из этого вышло? Казначейство на улице Соловьяненко — это примерно в полутора километрах от администрации. Мы хотели отключить его серверы и прекратить перечисление средств из области в Киев. А уж на следующий день — идти на штурм прокуратуры и УВД.

К казначейству пришло нас около трехсот. Взяли здание легко. Самого начальника казначейства на месте не оказалось, нас встретил его заместитель. Ему сказали без обиняков: не уйдешь — из окна выкинем. Он нас понял. Все работники казначейства удалились. Но зато вход в серверную закрывала большая броневая дверь. Взломать ее без серьезной техники мы не могли. Да, надо было укрепляться в администрации, а не тратить время и силы на казначейство. Но что придумать? Решаем: полсотни людей остаются в казначействе и не дают ему работать, никого не пускают на рабочие места.

В общем, хоть и не получилось всего задуманного, но все равно к ночи 5 марта в руках Народного ополчения оказались и часть здания облгосадминистрации, и казначейство. Наконец-то мы нашли и «болгарки»: теперь они лежали в багажнике моего автомобиля. Мы решили, что продолжим штурм утром 6 марта.

Да, тогда мы ошиблись. Надо было сразу начинать силовые действия с взятия «оружеек» милиции и СБУ. Однако поймите нас: на дворе стоял всего лишь март 2014 года. Ожесточенные бои за Саур-могилу и Дебальцево, варварские бомбардировки Донецка и Славянска были еще впереди. Люди боялись проливать кровь, не пал еще психологический барьер. Даже те немногие гладкостволки, что у нас имелись, люди просто боялись брать в руки. Сейчас-то ошибка очевидна, а вот тогда… Тогда мы не понимали, что надо вести себя как на войне, как в стане врага. Тогда было очень тяжело переступать через границы устоявшейся морали и закона. Вот как об этом вспоминает Сергей Цыплаков:

— Так, 7–8 марта я считал недопустимым проникновение в опечатанную СБУ квартиру Губарева с целью забрать его личные вещи, а 8–9 апреля уже проводил сделку на покупку 10 единиц боевого оружия у бандитов. Так быстро затирались психологические барьеры, мешающие действовать в боевых условиях.

В общем, уехал я из казначейства примерно в девять вечера, снова на конспиративную квартиру. Тогда-то впервые Россия и дала о себе знать. Мне на мобильный позвонил Сергей Юрьевич Глазьев. Этот звонок меня буквально окрылил. Глазьев говорил, что он поддерживает наши действия по антифашистской борьбе. Эти простые слова вдохнули в меня новые силы. В тот же вечер мы безуспешно пробовали провести скайп-конференцию с Константином Затулиным. Интернет барахлил. Такими были первые два контакта с Москвой. Вот и вся Россия в нашем движении на тот момент. И до того, как меня схватят и бросят в тюрьму, таких контактов больше не будет…

 

Схвачен…

На 6 марта у нас все было готово. Теперь мы никому не поручали сделать что-то, всю подготовку взяли в руки небольшого актива. «Болгарки» — вот они, в моем багажнике. Мы собрали пускай и небольшой, но решительный силовой отряд, знали, где взять песок. Могли собрать полуторатысячный митинг. То есть имели все, чтобы закрепиться в здании Донецкой областной администрации. Срежем все металлоконструкции, выгоним из здания милицию, если надо — с помощью травматического оружия. Укрепимся с помощью шин и мешков с песком — так виделось 6 марта.

Но уже тогда у нас были плохие предчувствия. Охота ведь на меня уже началась. Все мое окружение оказалось «считанным», выявленным. Мне-то теперь известно, кто проделал такую работу — человек, занимающий ныне высокий и ответственный пост в ДНР. Не называю его имя сознательно. Да, друзья мои, я тогда видел некоторых из деятелей нынешней ДНР, но с другой стороны. Так бывает, когда люди-конформисты меняют сторону конфликта по принципу «где выгодно».

Чудны дела твои, Господи! С самого начала я был «не их», не из титушек, не из прислуги Ахметова. И потому в самом начале Русской весны Донбасса именно наше Народное ополчение не дало им утопить все в болтовне и соглашательстве. Стоит ли удивляться тому, что многие работали рядом со мной, но против меня и что перед нами оказались сразу два врага: и олигархическая титушня, и победившие майдауны?

Ну, а в начале марта 2014-го все эти титушки стояли на постах вместе с милицией, остававшейся верной Авакову в Киеве. И следили эти посты не за тем, чтобы в Донецк не прибывали правосеки, а пресекали проезд автобусов с людьми из городов области на наши митинги в Донецке. Мы так и называли эти милицейские заслоны — «титушкованными». А ведь ребята из небольших городов области были самыми активными нашими сторонниками…

…Утро 6 марта началось плохо. Звонок в семь утра был как холодный душ на голову. Силы милиции очистили администрацию, арестовав около сотни протестующих. Арестовали и всех, кто держал казначейство. На совет командиров ополчения в девять утра (а мы проводили его в особой квартире, где мы не жили) не пришел никто. Всех взяли. Со мной остались лишь те, кто ночевал в конспиративной квартире. Я да два Сергея — Цыплаков и Ковальчук. Думаю, что нас сдал один из командиров ополчения. Я-то знал, что из Киева уже два дня как прибыла тамошняя «Альфа» — специальное подразделение СБУ. Она и должна была нас схватить: местной «Альфе» уже не доверяли. Естественно, вооруженному подразделению профессионалов противопоставить мы ничего не могли.

Звонок в дверь. Приехали ребята из моей охраны, с травматическим оружием. Чуя недоброе, одного их бойцов отправляю на разведку. Вышел он из подъезда, обошел дом — и у входа его взяли. Тут-то мы поняли, что стоящий у дома черный микроавтобус «фольксваген» с тонированными стеклами и киевскими номерами и крепкие люди в штатском из него — это по мою душу.

Ну что ж, подумал я, если все равно возьмут, то хоть пресс-коференцию сначала соберу. Пусть арест пройдет под камеры, да и последнее слово сказать успею. Позвонил журналистам, пригласил их на квартиру — на Университетской улице. К полудню приехали съемочные группы. Я выступил, и главной темой заявления было одно: мы понесли тактическое поражение, но Донбасс больше никогда не будет Украиной. Были и «Лайф Нюс», и ОРТ, несколько иностранных компаний.

Да, мне было не по себе. Но держался уверенно. Пришел какой-то фатализм: чему быть — того не миновать. Механизм сопротивления уже был запущен. Актив наш рос. Мы научились проверять людей делом. Так что мой арест не прекратил бы движения.

Отпустив прессу, ушел в спальню. Лег на кровать и стал ждать. Как сейчас помню: прочитал «Отче наш».

Дверь открылась. Вошли люди с автоматами. Я не сопротивлялся. Четверо зачем-то взяли меня за руки и за ноги. Страшно заболела спина (она у меня повреждена, межпозвоночную грыжу схватил). Стрельнула болью и загипсованная рука.

— Ребята, поставьте меня на ноги, — процедил я.

Они так и сделали. Надели наручники, сковав руки за спиной. И вывели прочь. Я был в одной футболке, а на улице стоял собачий холод. Один из моих друзей нагнал меня и конвоиров в подъезде, накинул на меня куртку. Потом мне рассказывали, что «альфовцы» забрали из квартиры все электронные устройства и носители. Но на них не было никаких персональных данных актива. Изъяли у нас 20 тысяч долларов и 40 тысяч гривен. Как изъяли доллары — потом расскажу.

Втолкнули меня в микроавтобус. Напялили на голову черную маску с заклеенными отверстиями для глаз и рта. Заурчал мотор. Меня повезли в неизвестном направлении.

Так начался мой двухмесячный плен…

И все-таки мы добились успеха уже тогда! Мы не пошли на сотрудничество с местной властью, как в Харькове. Не стали протестовать мирно, как в Одессе. Ошиблись только в одном: надо было сразу брать СБУ и органы МВД, чтобы получить оружие, вооружить надежных и проверенных людей — и только потом идти на администрацию. Потому что безоружными мы ее не смогли бы удержать. Тогда хватило бы и тридцати автоматчиков, одного взвода. Именно так и будет в апреле, когда дончане, вооружившись, окончательно завладеют зданием областной администрации. Нам же приходилось действовать в жесточайшем цейтноте, не имея возможности провести отбор людей, учась на ходу. Но мы сыграли роль запала Русской весны. Без нас ее бы просто не было. Мы полностью использовали момент неразберихи на Украине, когда власть путчистов-переворотчиков еще не окрепла, не обрела силу. Мы действовали в самый ответственный момент. Потом было бы уже поздно.

…А пока меня увозили в неизвестность.

 

Путь с «балаклавой» на лице

Меня, слепого от напяленной на голову «балаклавы» с заклеенными скотчем глазными прорезями, запихали в «фольсксваген» и приковали наручниками к сиденью. Да как-то так хитро: одну руку — к подлокотнику, вторую заломили за спину и пристегнули к первой руке. Причем использовали комбинацию из двух наручников. Я бы сам до такого вряд ли смог додуматься.

Мотор заработал, машина тронулась.

— Куда вы меня везете? — пробовал спросить я, но в ответ меня крепко саданули по голову чем-то твердым. Кажется, рукоятью пистолета, да так больно, что я предпочел замолчать. Страха не было. Был ледяной холод в груди и решимость принять испытание достойно. Боялся ли я, что меня отвезут в глухое место и там прикончат, где-нибудь закопав? Да нет. Все-таки на дворе стояло начало марта 2014-го, озверение и ожесточение последующих месяцев еще не разгорелось. Да и взяли меня после общения с прессой, и брали представители официальной СБУ, а не какая-то неформальная банда. А в структуры спецназа СБУ отбирали все-таки вменяемых.

Двигаться я не мог: в такой позе меня сковали. Мог только слушать. В микроавтобусе со мной ехали пятеро. Еще пятеро, как я понял, двигались в другой машине. То есть меня брало примерно отделение киевской «Альфы». Кем они были? Ухо уловило западноукраинский говор с характерными словечками: его ни с каким другим не спутаешь. Слышался и говор уроженцев «кондовой», центральной Украины. Звучала и чисто русская речь. Тот, кто говорил не на мове, указывал, куда ехать по улицам Донецка.

«Местный, проводник. Явно из донецкой „Альфы“…» — догадался я.

Мы долго ехали в неизвестном для меня направлении. Порой я впадал в сон-полузабытье.

В тот момент моя адвокат обрывала все телефоны СБУ, пытаясь меня отыскать. Вдруг трель мобильника раздалась в микроавтобусе. Ленка смогда выцарапать номер старшего группы, «повязавшей» меня.

— Да! Да… Да… — донесся до меня его голос. Потом он обратился ко мне и внятно произнес:

— Это твой адвокат. Скажешь ей так: «Следую с сотрудниками СБУ, моей жизни ничего не угрожает…»

И приставил трубку к моему уху. Я услышал Лену:

— Следую с сотрудниками СБУ, — повторил я, — в неизвестном направлении, моей жизни ничего не угрожает.

Больше мне не дали сказать ни слова до окончания пути. Куда меня везут, я действительно не знал. Ничего хорошего, конечно, не ожидал. Нам всем было известно, что после переворота 21 февраля центральный аппарат СБУ в Киеве перетряхнули и заполнили эсбэушниками с Западной Украины. Конечно, догадывался, что придется попасть в их лапы. Но куда меня везут? В Полтаву? В Сумы? Или все-таки в Киев? Да все равно.

Ход машины погружал в сон. Быстро темнело.

Казалось, минула вечность, когда мы прибыли на место. В Киев. В следственный изолятор СБУ на Владимирской. А дальше все было по заведенной процедуре: привели меня в специальную комнату, где осмотрели, изъяли все личные вещи, которые не положены в камере. Ну, шнурки там всякие, ремень, колющие и режущие предметы. Я дрожал от холода в одной футболке. Куртку мою хваткие ребятки из «Альфы» оставили себе еще в микроавтобусе. Ибо в карманах ее лежало почти десять тысяч долларов. Вернее, волокли меня в микроавтобус еще в куртке, накинутой на плечи, но по дороге она слетела и ее подхватил один из эсбеушников. Денежки они, конечно, «позычили» вместе с одеждой.

О куртке я вспомнил лишь тогда, когда очутился в комнате досмотра, где стоял жуткий колотун.

— Где моя куртка? — пробовал спросить я, но ответа не дождался. Так меня и препроводили в холодную камеру в одной футболке.

 

Как ломают волю

Меня поместили в одиночку. Четыре на два с половиной метра. Было очень холодно, а я был в одной футболке. У меня очень болела межпозвоночная грыжа: заработал ее, не очень удачно упражняясь со штангой. В тесной клети камеры были две железные кровати, на сетки которых «позабыли» положить матрас. Чтобы не замерзнуть, стащил с нее одеяло и закутался в него. А потом лег прямо на сетку. Из-за боли в позвоночнике мне и сидеть-то было трудно.

Сразу же наткнулся на окрик надзирателя: «Лежать не положено, только сидеть можно днем, кровать должна быть заправленной!» Подчиняться я не собирался. Меня вывели в коридор и избили резиновой дубинкой. Но я и дальше не собирался им подчиняться. Все время кутался в это убогое тюремное одеяло и лежал. Первые шесть дней узилища растянулись в один кошмар. Ведь никакого адвоката ко мне не допускали, к следователю не вызывали. Вообще ничего не объясняли! Оставили в полной изоляции, наедине с холодом и болью, с надзирателями — шкурами и садистами. Я сразу же объявил голодовку. Понятно, что таким образом мне хотели сломать волю, превратить в пугливое, вздрагивающее от любого окрика существо. Но не на того напали!

Спасаясь от боли, лежал. Надзиратели орали: «Встать с койки!»

— Не могу сидеть, у меня грыжа. Хотите — заходите и бейте! — Уверенно сказал я в ответ. Они входили в камеру и принимались меня метелить. Потом сажали под стенку. Чтобы, значит, соблюдал строгий режим изолятора. Я опять поднимался и валился на койку, завернувшись в одеяло. Контролеры снова заходили и били меня. И так — несколько раз. А потом им надоело. От меня отстали.

Никогда не забуду этих надзирателей. Прапоров и сержантов-контрактников, наемников. Быдло с зарплатой в три тысячи еще тех гривен, выходцев из захолустных местечек Киевской области. Из Броваров или Борисполя. Бить они любили: дубинками или кулаками, причем по тем местам, где следов не остается. По почкам. По пяткам. В живот. Но больше они любили моральные издевательства. Выволочь голого в коридор и минут на сорок поставить у стенки. И рассказывать, что я — полное дерьмо, ватник и колорад, сепаратист. Но однажды я заметил, что когда они так изгаляются, у них самих коленки дрожат.

— Ты на меня давишь, — сказал я тогда вертухаю. — Но у тебя самого поджилки трясутся и ты сейчас обоссышься. Ты же спинным мозгом осознаешь, кто я, а кто — ты…

Конечно, я заработал несколько ударов. Но после такого жесткого морального давления уже не было.

Всего в тюрьме работали четыре смены, сутки через трое. Из четырех только одна была нормальной, прочие — просто уроды. В одной был особый отморозок, до меня особо прицепившийся. Видать, бесил я этого нелюдя. Может, он был «национально свидомым», и был я для него политическим врагом — уж не знаю. Выводит на прогулку — обязательно подножку сделает. Упадешь — обязательно ударит. Чего, мол, падаешь? То в наручники закует, руки потом поднимет — заломает, как будто на дыбе. Особенно любил этот козел ставить подножки в темной зоне: есть там такая в коридоре, где ничего не видно.

И других узников кошмарили. Пытался я поднять бунт в тюрьме. Читал раньше о том, как это делается. Начал колотить пустой миской в стальную дверь камеры, орать: «Ребята, давайте бунт устроим! Давайте поставим себя в этой тюрьме!» Так, чтобы нас вывели, построили вдоль стен, чтобы меня вызвал кум (начальник оперативной части) — и я бы как зачинщик предъявил требования. Чтобы прекратились издевательства надзирателей. Чтобы мы могли сидеть, ходить, переписываться друг с другом, передавать в другие камеры пищу, книги. Чтобы нас на прогулку вместе выводили. Но меня не поддержали. Все были неопытными, первоходами, меня не поняли. А мне поставили в личном деле красную линию: склонен к побегу. И бить стали чаще.

Надзиратели использовали любой повод, чтобы истязать и издеваться. Грозили мне карцером, но не решились туда бросить. Спасибо товарищам на воле, что подняли бучу в социальных сетях. Они собирали деньги для моего освобождения из тюрьмы под залог в 80 тысяч гривен, сообщали о том, что ко мне не допускают адвоката. И даже сообщили, что я впал в кому.

«…Народный губернатор и глава общественной организации “Народное ополчение Донбасса” Павел Губарев находится в СИЗО СБУ г. Киева в коматозном состоянии. Об этом редактору сайта „Антифашист“ сообщил источник из СБУ. „Павла Губарева жестоко избивали после задержания. Как по дороге из Донецка на столицу, так и непосредственно в следственном управлении СБУ. Пять дней назад Павел впал в кому. Именно по этой причине к нему не допускают адвоката — боятся разглашения“, — отметил источник.

Также он подчеркнул, что Павла Губарева пытаются вывести из состояния комы усилиями ведомственных врачей. „Врачи — не по профилю, необходимая аппаратура отсутствует. Он нуждается в срочной госпитализации, но в специализированную клинику, в реанимацию его не доставляют по той же причине: боятся огласки. Надеются, что все обойдется, и донецкий активист выживет. Но боюсь, случится непоправимое — Губарев в прямом смысле слова на грани жизни и смерти“ [11] , — сообщили из Киева…»

С благодарностью перечитываю эти строки старых сообщений. В кому я не впадал, но такая кампания приструнила моих мучителей. Утка-фейк о моей коме, пущенная, кажется, Оксаной Шкодой, сразу же облегчила мое положение. Мной заинтересовались представители ОБСЕ, ко мне впервые впустили адвоката. Даже передачи стали пропускать. А вот свиданий не дали. Не пустили ко мне брата: он тогда в Киеве таксистом трудился. Потом и он уехал вслед за мной на Донбасс. После шума по поводу моей комы физического насилия со стороны тюремщиков стало меньше. Иногда исподтишка себе позволяли. Больше на моральный террор перешли. И совсем стало легко, когда наши 7 апреля в Донецке взяли областную администрацию и провозгласили ДНР.

Но это будет немного позже.

 

Допросы и тяготы

Лишь на седьмой день меня отвели к следователю. Вернее, не к следователю, а к какому-то начальству из СБУ. Оно меня пробовало вербовать. Ну, как в советских кино про войну и гестаповцев. Я голодный, а они еды на стол поставили, ломать меня.

— Есть не хочу! — мотнул головой. — От пищи отказываюсь до предоставления мне адвоката. Мне дали теплую одежду: свитер и куртку. Конечно, это была не та, «приватизированная» СБУ, а какая-то поношенная, бэушная. Я потребовал разъяснить, где я нахожусь и дать связь с моим адвокатом.

Допрашивал меня потом некий пан Македонский. Или, если на мове — Македоньскый. Не Александр, слава Богу. И не из Македонии, а с Волыни. С таким, знаете ли, вязковатым волынским говорком. Что из меня пытались выжать? Сдавай всех, кого знаешь. Сознавайся, что брал деньги у Москвы. Я только смеялся им в лицо. Какие, к бесу, деньги Кремля? Мы все сами начинали. Оказалось, они и фирму мою проверяли, след средств из РФ искали. Но ничего не обнаружили. Наотрез отказываюсь участвовать в следственных действиях и давать какие-либо показания. На вопрос: «Почему так?», я ответил: потому, что Украины больше нет, а вы — спецслужба несуществующей страны. Спецслужбисты лишь посмеялись.

Связи с адвокатом не дали — голодовка моя продолжалась. Знаете, я уже был готов к тому, что меня запрут на зону на десять лет. Адвоката допустили только на девятый день. Тогда впервые за это время я поел, кажется, овсяной каши и выпил чаю.

Однажды я проснулся от того, что двое вертухаев сбросили меня с нар и за ноги голого выволокли в коридор. Я поднялся.

— К стенке, руки на стену. Ноги раздвинуть, — орал контролер.

И давай лупить каким-то твердым предметом по почкам, по ногам, по спине. Скрутившись, я опустился на пол.

— Встать! — резанул по ушам крик тюремщика.

И — удар, удар, удар!

Такое происходило с периодичностью в три-четыре дня.

Я оказался полностью отрезанным от внешнего мира: от информации, от родственников и близких, от всего того, что вне тюремной камеры. Поэтому мне неведомо было ничего, что происходит на Донбассе. Понимая, что дело мое плохо, старался уйти в себя и искал смирения. Моя камера стала кельей, а молитвой достигалось состояние смирения духа. Успокоился, смирился. Смирился вплоть до готовности получить десять лет лишения свободы и отсидеть весь срок. Нелегко и не сразу далось мне смирение духа. Были муки размышлений, минуты слабости и отчаяния от своего положения. Но я смирился.

Часто погружался в себя, особенно перед сном. Самым тяжелым грузом лежало на душе осознание того, что когда я выйду на свободу, мои дети вырастут… без меня. От этого было мучительно больно. О, как мало я ценил семейную близость, объятия и поцелуи детишек, их смех, игры и внимание, которым они одаривали меня после каждого тяжелого рабочего дня! Сейчас я знаю, что это настоящее счастье в самом своем кристальном виде.

Однако я начал все-таки получать записки от жены через адвоката. Он ко мне ходил с середины марта регулярно, раз дня в три-четыре. Я попросил, чтобы мне готовили сжатую аналитику о происходящем. Адвокату я диктовал свои ответы, пожелания и рекомендации. 2 апреля 2014-го в соцсетях появилось мое первое обращение из застенков.

«Друзья и соратники!

Несмотря на то что я нахожусь в информационной изоляции и мне сложно оценить реальное положение дел из своего нынешнего заточения, я все равно чувствую, что поддержка наших идей абсолютна и протесты на Донбассе и на Юге-Востоке продолжаются.

Призываю всех активистов и сторонников Народного ополчения Донбасса проявлять бдительность! Мне достоверно известно, что сейчас среди «лидеров» нашего протеста вращается множество провокаторов и предателей, продавшихся за тридцать сребреников и вступивших в сговор с подручными олигархов. Нынешним украинским капиталистам важно только одно — сохранить свои пригретые места и награбленные капиталы. Они пойдут на все, чтобы расколоть нашу зародившуюся Народную Силу.

Под этим натиском мы обязаны сплотиться и стать мощной организованной структурой, которая способна в едином порыве отстоять свое право жить и процветать на своей земле. Мы обязаны сделать все, чтобы освободиться от киевской хунты, провести референдум, выстроить конструктивные отношения в рамках Таможенного союза с Россией.

Несмотря на непрекращающиеся попытки оказать на меня морально-психологическое давление, хочу заявить: я не сдаюсь! Я продолжаю верить в нашу победу! Я и моя семья готовы идти до конца!

Павел Губарев…»

Катерина из Ростова управляла процессом через социальные сети. Как я благодарен евразийцам, которые ее там обустроили! Катю приютил Александр Проселков, который потом сложит свою голову на Донбассе. Именно Катерине мы обязаны тем, что продолжалась организация работы актива, что он сплачивался в борьбе под знаменем Народного ополчения Донбасса. Мы обязаны этим и ей, и Сергею Цыплакову, и Мирославу Руденко, и Евгению Орлову, и тезке Павлу (фамилию опускаю). Мы обязаны этим и другим лидерам Русской весны, продолжавшим принципиальную борьбу с киевской хунтой и местными олигархическими группами. Мы обязаны этим всему народу Донбасса, который показал, что никто нас не поставит на колени.

 

Республика провозглашена! Облегчение моей участи

Когда 7 апреля меня вызвал начальник СИЗО и стал осторожно расспрашивать, я понял, что в Донецке произошло нечто неординарное. Позже из СМИ я узнал об объявлении Донецкой Народной Республики.

7 апреля 2014 года наши одержали первую крупную победу. Областную госадминистрацию в Донецке взяли штурмом. Взвился в небо флаг народной республики. Теперь у сторонников ДНР было оружие: мои соратники взяли оружейку областного управления СБУ. Все были воодушевлены и думали, что Россия вот-вот примет Донбасс в свои пределы. Так же, как и Крым. Ведь и в Донбассе живут русские люди, не желающие подчиняться новым бандеровцам и «европеизаторам». Таковы были настроения народа Донбасса тогда, весной 2014 года.

В этот же день меня перевели в другую камеру. У меня появился сокамерник Аркадий, а также старенький телевизор «Аива», газеты, книги, передачки и другие радости тюремной жизни. Аркаша был каким-то зиц-председателем одной из фирм одного из приближенных к Януковичу бизнесменов, Курченко, и сидел явно за чужие грехи. Может, он был и подсадным: не знаю. Я с ним особенно не откровенничал. Скорее всего, все-таки он был подсадкой, ибо его под такую стражу брать не должны были. Ну, тырил через его фирму Курченко деньги «Нафтогаза» — но не зиц-председателя же брать за это! Не та у него статья была. Но да оставим его в стороне нашего повествования.

Я понял, что мной будут пытаться манипулировать и выпытывать информацию. Поэтому я решил и впредь не сотрудничать со следствием. Из СМИ я узнал, что произошло в Донецке. Из телевизионных репортажей понял, что мои соратники по Народному ополчению Донбасса продолжают борьбу. Приятно было увидеть по телевизору своих соратников по борьбе. Узнал в штурмующих, что показали по ТВ, Мирослава Руденко, Рому Соколенко и многих других из нашего Народного ополчения. Сперва-то в тюрьме думал, что это работали «зеленые человечки», что Россия послала отряд. Но нет, потом узнал — сами сработали. Правда, сколько наших потом погибнет на войне!

В начале апреля киевское СИЗО СБУ было уже заполнено полностью. Двадцать пять камер по два человека. Аресты продолжались, о чем радостно рапортовали по лживому украинскому телевидению. Однако несмотря на ложь, на лицах выступающих на различных политических ток-шоу легко читались паника и непонимание реальной ситуации на Донбассе.

Тогда же впервые услышал о легендарном ныне Стрелке — Игоре Стрелкове. Украинское телевидение из кожи вон лезло, чтобы найти доказательства «российской агрессии», тех самых «вежливых зеленых человечков». Поминали и мою супругу, приводили ее телефонные разговоры с соратниками. Мол, рука Москвы! А Катя просто с активистами разговаривала. Видел я и «разоблачительную» передачу обо мне и о Кате. Естественно, три короба лжи и перевираний. Кулаки оставалось только сжимать: смотришь на этот шабаш — и ничего сделать не можешь…

В моей душе появилось самое главное чувство, которое бывает в заключении: чувство надежды. Избиения и моральные издевательства прекратились, стало легче. Появились ручка и блокнот, я стал записывать.

Для меня это означало огромное облегчение тюремного режима. Даже в изоляторе я чувствовал, какое потрясение испытывает хунта. Смотреть украинские телеканалы трудно (это еще та шиза), но, фильтруя информацию от пропаганды, все равно получаешь картину происходящего и делаешь выводы.

Со мной сразу же стали говорить мягче. Стали склонять к тому, чтобы я шел на переговоры, становясь ее стороной. Меня пробовали «умягчить». Сделать так, чтобы я уговарил своих ребят в Донбассе отдавать оружие в обмен на те или иные уступки. Войны-то ведь в Киеве тогда боялись, команды на нее из США явно не поступило. Помню, как они просили меня повлиять на Народное ополчение Донбасса. Мол, пускай твои ребята отдадут хотя бы пистолеты.

Выглядело это так: приехал со мной разговаривать в тюрьму сам начальник Главного следственного управления Василий Вовк. Завел разговор: дескать, твои бойцы захватили в Донецке оружие. Взяли оружейный парк местного отделения СБУ. (С этим оружием позже они примкнули к Стрелкову.) Может, часть «зброи» они могут отдать? Мы ведь, сказал Вовк, переговоры хотим вести, но не понимаем — с кем? Давай через тебя их поведем. Покажи, что ты — не абы кто, а субъект переговоров.

Разговор этот состоялся в кабинете начальника СИЗО. С глазу на глаз. Восьмого или девятого апреля — точно не помню.

— Ну, и как я буду вести переговоры из тюрьмы? — поинтересовался я у генерала Вовка.

Тот протянул мне мобильный телефон, а из трубки голос:

— Паша, это Арсен Горловский, — я знал кто это, хотя и не был знаком с ним. Бандит. Человек, близкий к Ринату Ахметову и другим представителям криминальной олигархии Донбасса. Разговор был такой: мои соратники отдают часть оружия, а меня за это отпускают на свободу. И я могу вести переговоры с Киевом. Я думал недолго. Созвонился со своими. Говорил с Сергеем Цыплаковым. Узнал о взятии эсбеушного ружпарка, как говорится, из первых рук. Благо, трофеи брали мои ребята (Народное ополчение Донбасса).

Ну, у ребят оружия уже хватало. В арсенале донецкого СБУ взяли всего 47 автоматов и 55 пистолетов. А мне нужно было выбраться из тюрьмы. Излагаю Цыплакову идею: если отдать часть пистолетов, вы меня вытащите отсюда. Сергей собрал ребят и обсудил идею. В общем, решили идти на обмен.

И решили даже эксперимент провести. Согласился: лады, отдадим мы вам пять пистолетов. Мои соратники в Донецке закопали их в одном укромном месте. Я, естественно, сказал о тайнике Вовку. А ребята в Донецке следили за схроном: кто придет откапывать «макаровы»? Схрон нашли, пистолеты забрали.

Но на свободу мне тогда выйти не удалось. Буквально на следующий день силовое крыло Народного ополчения и Игорь Стрелков со своей группой захватили половину области. Мы тогда дали команду всему наработанному активу в городах Донетчины присоединяться к Стрелкову! Передал своим: ребята, я за свободой не гонюсь, сейчас надо брать города и территории, промедление смерти подобно. Действуйте исходя из обстановки. Дело важнее, чем моя личная судьба.

И пошли захваты в городах Донецкой области.

Вот как об этом вспоминает сам Игорь Стрелков.

«…До захвата ОВД (Славянска 12 апреля 2014 г. — Ред .) в нашем распоряжении было 62 автомата АК-74 (52 + 10, которые протащили через границу для вооружения местных), 52 ПМ (по числу бойцов „крымской роты“) + около десятка охотничьих нарезных стволов и полтора-два десятка всяких гладкоствольных ружей-обрезов — у местного ополчения. Далее ополчение пополнило арсенал за счет разоружения части разведроты 25-й аэромобильной бригады, а спустя сутки — и колонны, заехавшей в Краматорск: в общей сложности около 70 стволов автоматического оружия (автоматы и ручные пулеметы), около 15 РПГ-22 и РПГ-26 плюс 6 бронемашин („Нона“, 1– БМД-1, 1– БМД-2, 3 — БТРД), захвачены были также ПЗРК „Стрела“ (6 пусковых устройств и не помню сколько точно ракет — ими были сбиты вертолеты во время первой атаки на Славянск 2 мая) и ПТУРСы „Фагот“ (3 штуки, именно первым пуском „Фагота“ был уничтожен взлетавший вертолет на военном аэродроме в Краматорске)…» [12]

Я же продолжал сидеть за решеткой. Но мне стали доступны книги. Их каталог можно было изучить в камере и сделать заказ. В тюремной библиотеке обнаружился Джек Лондон. Ох, как же я люблю Джека Лондона! Рассказы о настоящих мужчинах, какими они должны быть в моем представлении. Бесстрашными, ответственными, стойкими ко всем невзгодам и ударам внешнего мира. Я перечитал все, что было. Образы суровых и амбициозных золотоискателей, уходящих на Север, превозмогавших себя в нечеловеческих трудностях. Способность Лондона передавать в своих рассказах величайшее напряжение воли к жизни была мне очень кстати. Творчество Лондона в тюрьме очень спасало, оно питало волю к жизни, помогало собраться с силами и приспособиться к новым условиям, чтобы жить, жить, жить…

На мое удивление, обнаружились в той библиотеке философские «Опыты» Монтеня, и я с удовольствием перечитал, «проглотив» книгу за два дня. Прочел и «Педагогическую поэму» Макаренко.

Побывав за решеткой, могу сказать, что в тюрьме не надо заморачиваться мыслями и надеждами. Там надо просто жить. Без всяких надежд, угрызений и разочарований. Просто жить. Жить и все. Находить удовольствие в том малом, что доступно там: луч солнца, пробивающийся сквозь решетчатые заслоны, влага от дождя на прогулке, рукописные письма супруги, которые приносил адвокат… И еще одну вещь я понял ясно. Все в жизни происходит неспроста. Каждая трудность, каждое испытание делает человека сильнее и крепче. И если ты не сломался при этом — значит, стал лучше, превзошел сам себя. А это самое главное — превосходить себя вчерашнего.

Я много раз прокручивал в памяти события 23 февраля — 6 марта. И каждый раз делал вывод, что все сделал правильно, по совести, а поступи я тогда по-другому, то не смог бы смотреть на себя в зеркало.

Продолжал передавать свои послания на волю. Катя вела мою страничку в «Фейсбуке». 23 апреля там появилось сообщение:

«На референдум будет вынесен вопрос о принятии народом независимости Донецкой Народной Республики, после принятия которого мы сможем приступить к полноценному формированию своего правительства и органов управления, определить структуру своей экономики и оставлять все заработанные деньги у себя в республике. Референдум Донецкой Народной Республики планируется провести 11 мая. Сейчас начинается процесс его подготовки…»

 

Первая кровь в Донбассе. Объявляю сухую голодовку

25 апреля начались первые бои под Славянском. Погибли первые защитники Донбасса. В ответ на это я объявил голодовку. Проголодал насухо до 6 мая. Труднее всего было первые четыре дня. Потом я погрузился в полузабытье. Уже и ходить практически не мог. В туалет ходить нечем. Лежишь на кровати — и тонешь, растворяешься в бытии. Иногда теряешь сознание. Но тревога куда-то ушла. Письменно я о голодовке не уведомлял. А потому меня даже не пытались кормить насильственно, не вводили ни трубки в пищевод, ни глюкозы в вену.

На седьмой день голодовки меня повезли в суд. Я надел на себя Георгиевскую ленточку.

В суде с меня ее пытались сорвать конвоиры. Та самая смена из самых садистов. Я был слишком слаб, чтобы помешать им. Но за меня вступились адвокаты. Сам суд помню плохо. Тогда все внимание мое занимало то, что в Донецке восставшие стали занимать местные воинские части.

Даже голодая, продолжал держать связь со своими. От моего имени выходили все новые и новые сообщения в Интернете. Было время революционного хаоса, опасное время. Вот как тогда писали обо мне СМИ:

«В полночь Губарев (точнее его сторонники, которые ведут микроблог губернатора в соцсети) призвал своих читателей сделать максимальный репост сообщения, в котором он опровергает выложенную в Интернете накануне информацию о том, что Народное ополчение Донбасса отказывается от взаимодействия с правительством Донецкой Народной Республики и выступает с протестом против проведения референдума 11 мая. „Данная информация является ложью и провокацией с целью внести раздор и смятение в ряды правительства ДНР, чтобы дезорганизовать процесс подготовки народного референдума“, — написано на странице народного губернатора. Он уверяет пользователей Facebook, что народное ополчение Донбасса и временное правительство Донецкой Народной Республики вместе синхронно работают и держат курс на обретение независимости Донецкой Народной Республики.

„Мы рекомендуем данным провокаторам и лжецам прекратить данные инсинуации и отказаться от новых попыток помешать проведению народного волеизъявления. В противном случае к ним будет применена вся строгость народного суда в условиях военного времени“, — звучит мысль не без угрозы со страницы Губарева.

Часом ранее здесь же на странице Губарева появился пост о необходимости срочной поддержки митингующим города Дебальцево Донецкой области. „Требуются люди, материалы для строительства блокпоста и баррикад. А также медикаменты, продукты, питьевая вода, фонарики, аккумуляторы“, — в надежде на отклики звучит призыв единомышленников Павла Губарева.

Примерно в это же время сообщается о том, что накануне в Донецке „футбольные ультрас“ напали на активистов самообороны Майдана. Это произошло у стадиона „Олимпийский“ в Донецке, к которому постепенно стягивались сторонники и противники Донецкой Народной Республики, большинство из которых, как пишется на странице Губарева, являются завезенными сторонниками Майдана, и большая их часть — представители националистического движения ультрас.

„По свидетельствам очевидцев, нападавшие выкрикивали нацистские провокационные лозунги, но при этом были одеты в спортивную форму и прятали свои лица под черными масками. По предварительной информации, есть раненые. Сообщалось также о том, что радикалы бросали в активистов самообороны гранаты“, — так описано происходившее минувшим вечером столкновение. Позже сторонники ДНР сообщили, что им удалось разогнать неонацистов.

Между тем, как сообщается здесь же, на страничке Губарева, вчера вечером в Константиновке Донецкой области митингующие заняли здание горотдела милиции и окружили здание исполкома.

Наконец, еще одно сообщение достойно внимания. Сегодня в 11:30 актив ополченцев Донбасса планирует выдвинуться в сторону одного из отделений „Приватбанка“ для того, чтобы объявить об акции по защите вкладов и депозитов населения Донецкой Народной Республики в этом банке. „Беня Коломойский хочет ограбить наших граждан, чтобы отдать эти деньги правосекам на борьбу против нас! Не дадим спонсору правосеков забрать у нас наши деньги! Не позволим за наш счет финансировать украинских фашистов!“, — звучит призыв сторонников ополчения объединиться у здания облсовета и выступить против банкира…» [13]

Что там говорить: восстание подняло и всякую муть. Не только авантюристов, но и остатки бандитов девяностых — тех, кто не смог добиться успеха и войти в круг «уважаемых людей». Такими были и первый глава ЛНР Болотов, и мэр Славянска Пономарев.

Был я крайне истощен, когда ко мне пришла новость:

— Собирайся, тебя меняют на пленных «альфовцев», — сказал дежурный.

Я впервые за 12 дней поел перловку и выпил чаю. Радость и надежда переполняли меня. Сначала меня в суде 5 мая освободили из-под стражи под личное поручительство (аналог подписки о невыезде). Увезли переночевать в гостиницу. Под охраной: она стояла в коридоре. Меня и еще двоих меняли на трех задержанных в Донбассе агентов СБУ.

Я выходил на свободу с жаждой продолжить борьбу. И это был новый «я», обновленный выпавшим на меня испытанием. Правда говорят, что все, что нас не убивает, делает нас сильнее. В общем, тюрьма преобразила меня. А еще я больше не ем овсянку и перловку.

 

Путь в Славянск

7 мая меня повезли в Славянск. Снова в микроавтобусе.

Назад, на обмен, меня везло, кажется, то же самое отделение «Альфы», что схватило меня в Донецке двумя месяцами ранее. Во всяком случае, несколько голосов я узнал. С того дня, казалось, минула вечность.

Теперь я видел их лица, никто меня не бил по голове, мы нормально общались. Без крика и мата. Только на нашем языке, не на мове. Меня везли лишь русскоговорящие. «Альфовцы» говорили мне, что прекрасно понимают, за что борется Донбасс. Мне сказали, что даже в СБУ (а на дворе стояло самое начало мая 2014-го) есть те, кто нам сочувствует. Дело-то было уже после чудовищной расправы в Одессе, когда кадры сгоревших заживо и задохнувшихся обошли весь мир, когда сотни миллионов людей уже содрогнулись при виде «прокопченных» мертвых тел с пузырящейся кожей.

— Так что мы тебя понимаем. Но и ты нас пойми… — сказали мне.

— А что вам мешает сложить оружие и уволиться? — спросил я в ответ.

— Этика подразделения. Что скажут пацаны, с которыми мы столько лет вместе прослужили? — прозвучал лаконичный ответ.

Смотрел я тогда на них и думал: а ведь эти профи из СБУ — не бешеные, как какой-нибудь «Айдар» или другая банда правосеков. Не упертые бандеровцы. Я видел это, когда мы приехали в лагерь Национальной гвардии в Изюме и пересаживались в другой микроавтобус, чтобы ехать уже в Славянск. Я шел в сопровождении «моих» спецназовцев СБУ, а рядом маршировали с речевками нацгвардейцы, хором скандировавшие бандеровское: «Слава Украине! Героям слава!». На что эсбэушники принялись с издевкой кричать в ответ:

— Какое, на х…, «героям слава?» Валите отсюда, чмошники!

Занюханные нацгвардейцы-вевешники, опасливо поглядев на мощные фигуры бойцов СБУ и на их экипировку, предпочли промолчать.

Тогда и подумалось: а ведь такие люди вполне могли принять Новороссию. Если допустить, что Российская Федерация решилась бы на то, чтобы в мае признать ЛНР и ДНР и молниеносно, до выборов президента Порошенко, ввести на Юго-Восток силы для предотвращения расправ над совсем не бандеровскими жителями Новороссии, если бы оказала нам такую же помощь, как Южной Осетии и Абхазии, то большинство вот таких профи сейчас служило бы Новороссии. Просто появилось бы государство, которому они могли бы законно служить. Понятно, что разрушения памятников, садистские расправы нацистов над безоружными людьми, все эти скакания с портретами Бандеры нравились далеко не всем.

Но, увы, момент был упущен. ЛНР и ДНР остались непризнанными даже Москвой. И события пошли по пути раскручивания мясорубки долгой гражданской войны, и такие вот, вполне вменяемые люди все-таки оказались по ту сторону линии фронта…

В Изюме, на базе Нацгвардии, мы — уже без сопровождения «альфовцев», но с генералом Вовком и его ординарцем — пересели на автобус, за рулем коего сидел шофер-ополченец. На подъезде к Славянску увидел первые блокпосты ополчения Новороссии, небольшие вооруженные группы. То были лучшие люди Русского мира. Кто — с «калашами», кто — со старыми самозарядками СКС, кто — с охотничьими ружьями и вовсе самопалами. Я смотрел на лучших людей земли Русской.

А потом нас встретили две БМД и бронированный инкассаторский автомобилть с логотипом «Приватбанка» на борту, реквизированный ополчением для своих нужд. Мы отправились в ставку Стрелка…

Прямо там меня обмундировали полностью: носки, трусы, камуфляж, берцы, пистолет. Тюремную одежду выбросили всю. Зашли к Стрелкову. Я пожал ему руку, обнял, поблагодарил — и пошел отдыхать. Начинался новый этап моей жизни — и новый этап истории. Считайте, что мировой…

 

Однако, дорогие друзья, помимо моих мытарств и злоключений за решеткой надо рассказать и о том, что творилось в эти два месяца на воле. Что происходило в Донбассе. Ведь мой арест не привел к тому, что Народное ополчение Донбасса рассыпалось в прах. Наоборот, оно продолжало борьбу, причем очень успешно! Не вышло у врага его обезглавить и парализовать. Именно успехи нашего движения и сделали возможным появление Игоря Стрелкова и его пятидесяти двух «спартанцев» в Славянске.

Потому пишу эту главу не по своим воспоминаниям, а по тому, что сохранилось в памяти моей дорогой Катерины и товарищей по борьбе.

 

Положение отчаянное, но руки не складываем. Катерина берет дело в свои руки…

Когда меня схватили и увезли в неизвестном направлении, наступил первоначальный шок. Положение казалось совершенно безнадежным.

— Ну все, капец, финал. Так я подумал тогда, — рассказывает Сергей Цыплаков. — Деньги все изъяты, в карманах — ничего. Вожак схвачен. А Катя тогда сказала: «Будем работать!»

Где раздобыть средства? Катя предложила ограбить одну из опечатанных СБУ конспиративных квартир. Там могли быть деньги. Помню, как пришел от этой идеи чуть ли не в ужас. Вскрыть опечатанную квартиру? В моей шкале ценностей по состоянию на март 2014-го это было очень большое преступление, на которое было крайне сложно пойти. Я еще не знал, что это настолько не преступление, настолько мелочь по сравнению со всем остальным, что будет дальше.

Но в самом начале весны нам и в тяжком кошмаре не могло привидеться то, что выпадет на долю Донбасса дальше. А в тот момент я, признаюсь, растерялся. Как это — вскрыть официально опечатанное жилище? Как вскрыть, как заходить? Тогда это казалось мегастрашной вещью. Сейчас, конечно, иное дело. Мелкая шалость. Как будто бумажку бросить с балкона.

Когда Павел был арестован, я точно помню — задержали еще ребят, составлявших его охрану. Их взяли с травматическим оружием. Соколенко, Самвэла, Мардара…

Но мои товарищи вспоминают, что акции протеста не прекратились. Теперь уже — против моего ареста. В девять часов вечера 6 марта митинг собрался у здания СБУ в Донецке. Люди требовали освобождения народного губернатора. Тогда случились столкновения с милицией, она задержала десятки человек.

— Все равно, растерянность у нас была, — вспоминает Екатерина Губарева. — После того как Павла схватили, от нас в страхе перед репрессиями отшатнулась примерно четверть прежнего актива. Ведь все пошло всерьез. Я оказалась в Ростове на квартире у Александра Проселкова, евразийца. Муж схвачен и брошен куда-то в застенки. Что с ним? А у меня — трое детей на руках, один — вообще грудной. Тогда и пришлось брать дело в свои руки. Сначала — просто как соратнице народного губернатора. А потом — как руководителю. Очень помог Проселков.

Он меня встретил ночью 2 марта, разрешил нам пожить у себя в квартире. Сам уехал к сестре. Я очень боялась: новый город, новые люди… Я прошлась у него по квартире, а у него книги патриотические на полках, как у моего мужа… Я поняла — точно, свои люди…

Когда Павла взяли и увезли, Александр написал берущий за душу текст к листовке: мол, русские женщины в трудный момент берут на свои плечи мужское дело. Проселков предложил: давай поднимать людей на митинги, пусть даже пока связи с Павлом нет. Скажи, что он оставил план действий.

И все это очень хорошо восприняли. Лидер не пропал, есть план. Мы почти не кривили душой: потом Паша из СИЗО смог присылать «малявы», в которых расписал в сущности то, до чего мы и сами дошли…

Ингода я сама удивляюсь: как удалось справиться? Сначала, буквально в самый первый день после ареста лидера, мы принялись искать тех, кто был арестован. И первое мое сообщение в соцсетях — срочно требуются юристы, которые могут на волонтерских началах искать ребят…

Катерина припоминает, как вечером 6 марта люди пошли митинговать к СБУ. Их повел один провокатор, заявивший: «Я — за Губарева!» Тот самый, что уже раз «кинул» нас со спортсменами и «болгарками» во время штурма обладминистрации. Тогда мы думали, что Пашу держат в местном управлении госбезопасности. Разъяренные манифестанты стали раскачивать и опрокидывать автомашины, перегораживать мусорными баками улицы. Тогда и пошли массовые задержания. Митинг боролся: люди пытались блокировать автозаки, их раскачивать.

— Но, думаю, этот митинг был своего рода «договорняком», — рассказывает мой друг Мирослав Руденко. — Провокатор был той фигурой, которая пыталась перехватить Народное ополчение Донбасса после ареста Павла, приручить его. Ему никто никогда не давал никаких полномочий. А он уже объявил себя преемником Губарева, его заместителем. Его люди пытались захватить трибуны митингов, начали самочинно собирать деньги. Так что было и такое самозванство…

— Мне телефон дали этого человека, — добавляет Катерина. — Звоню и говорю ему из Ростова: «Я, конечно, все понимаю — ты активный, ты выступаешь на митингах, но есть ребята, которые делали дело вместе с нами. Тебя среди них не было. Муж мне ничего о тебе не говорил. Есть ребята, которым Паша действительно доверяет и которые являются его опорой…»

…С одной стороны, польза от него вроде бы была в том, что он раскачивал массы. С другой — его действия с ломанием дверей и «псевдозахватом» административных зданий подводили многих лидеров и активистов под статьи «Хулиганство», «Захват админзданий». Вкупе с неприкрытой оперативной съемкой милиции все это позволяло в любой удобный момент арестовать активистов. Появилось огромное количество мошенников, которые собирали деньги «на адвоката» Павлу Губареву, для внесения залога. Но никто ни копейки не передал Екатерине Губаревой или адвокату, кроме одного уважаемого человека из Крыма по имени Сергей Валерьевич. Ополчение в это время (а это уже организация, состоявшая из нескольких сотен человек, хотя организационная структура была в зачаточном состоянии) существовало на личные средства Губаревых и личные средства активистов. Первые две недели после ареста Павла работа велась на 1 тысячу у.е. в неделю. Практически все эти деньги тратились на листовки и немного — на бензин. Финансовая ситуация создавалась крайне тяжелая.

К 10 марта Екатерину Губареву актив Народного ополчения объявляет своим вожаком. Ведь она находилась в РФ, а значит, ее сложно было запугать, ликвидировать или купить. Она быстро собрала вокруг себя советников из числа патриотически настроенных сторонников Русской весны, что могло бы смягчить ущерб от отсутствия харизматичного лидера. И у нее не было личных целей, кроме освобождения Павла. Одним из лучших советников в ту пору был Александр Проселков, очень толковый.

Забегая вперед, скажу, что Александр Проселков положил за Новороссию свою душу. Он приехал на Донбасс уже в мае 2014 года, стал моим советником, всегда и везде был со мной рядом. По возвращении в очередной раз из Ростова в Донецк на машину, в которой ехал Проселков, было совершено нападение. Александр погиб от пяти сквозных ран. Александр был глубоко порядочным, умным и деловым человеком. Как же мне не хватает его! Покойся с миром, друг. Царствие Небесное.

А весной 2014 года люди поднимались и выходили на митинги. 9 марта — новая манифестация. Над толпой поднимается флаг России. И 10 марта Народное ополчение Донбасса проводило в Донецке акции протеста под лозунгом: «Свободу Павлу Губареву!» Каждый раз удавалось собирать по пять и более тысяч человек на площади Ленина.

Нельзя было допустить хаоса и потери управления всем делом. 10 марта 2014 года состоялось совещание командиров, где они приняли, увы, ошибочное (как позже выяснилось) решение — строить организацию без жесткой вертикальной иерархии. Руководство должно было осуществляться советом городских и районных командиров ополчения. Причиной этого решения стало серьезное давление на вожаков ополчения, уже заявленных как заместители Павла Губарева. Для проведения агитации нужно было оставаться на легальном положении, а значит, все ключевые фигуры становились уязвимы для СБУ. Если же структуру делать сетевой, без четкой иерархии, то эсбеушникам труднее определиться, кого хватать. Так, Сергею Цыплакову несколько месяцев удавалось скрывать свою роль в движении и не привлекать к себе внимание «компетентных структур». Без Цыплакова же рушились организация и связь.

Но, к сожалению, такая структура при недостаточно подготовленных командирах оказалась нежизнеспособной и затормозила развитие организации. Теория о неуязвимости сетевых структур оказалась хороша на бумаге, однако в жизни требовалось твердое центральное руководство.

— Как мы тогда со всем смогли справиться? Наверное, Бог помог, — рассказывает Катерина. — Я не боялась остаться ни с чем и с детишками на руках. Я-то своих детей прокормлю, даже если Паша остался бы в тюрьме… Еще и его прокормлю…

Да, сознаюсь: когда все только начиналось, сперва говорила супругу: «Давай дома пересидим, не лезь во все это, прошу тебя». Он меня не послушал, как всегда, впрочем. А потом пришлось включаться в его борьбу. Чтобы у него была опора в моем лице. Чтобы рядом был человек, который не спросит: «На фиг ты это делаешь? Ты посмотри: это же преступление!». Чтобы наоборот было: «Паша, вперед! Я с тобой».

Мы лихорадочно искали людей. Нельзя было потерять свой актив, дать его перехвататать «органам».

Действительно, за окном стоял еще март 2014-го. Из Москвы звучали слова по поводу защиты русских на Украине. Но тему Донбасса высшая власть в Москве пока дипломатически обходила. Никакой гарантии того, что с нами поступят так, как с Крымом, у нас просто не было. Никакие тайные посланцы спецслужб России к нам не прибывали, никаких инструкций не давали. Да и силовая операция по подавлению Донбасса еще не началась: «временный президент» Турчинов объявит ее только 7 апреля 2014-го. Мы действительно не могли предвидеть, как поступит РФ. Может, мы вообще окажемся предоставленными сами себе? И мне, Павлу Губареву, придется лет на десять отправиться на зону?

В это смутное межвременье, когда еще и ДНР-то не существовало, возникали какие-то эфемерные альянсы, какие-то недолго жившие координационные комитеты. Необходимость действовать, а не говорить, опасность попасть за решетку проверяла каждого на прочность. Тогда и становилось видно, кто на что годен. Я и сам через это прошел. Когда с тобой встречаются сотни, если не тысячи людей. На каждого рассеивалось внимание. У них на лбу не написано — честный, порядочный, ответственный, готовый действовать в любых условиях, даже самых экстремальных. И смотришь: человек вроде нормальный, а оказывается — пустой и трусливый. На другого смотришь — какой-то он ненормальный, странный. А он оказывается бойцом, со стержнем. Я поэтому доверял только тем, кого знал близко. Вот и Катерина, и мои соратники столкнулись с той же проблемой.

Мирослав Руденко вспоминает:

— С 8 по 10 марта прошли митинги под лозунгом: «Свободу Павлу Губареву». У меня тогда еще как раз сын родился. Двинулись мы в те дни «грабить» опечатанную квартиру Губарева. Зашли.

— Забрали документы на машину и на дом… Фотографии какие-то, жесткий диск с компа и еще что-то, что Катерина дала. — подхватывает Серега Цыплаков. — Еще Губарева чемодан взяли, дорожный. Там было собрано на случай войны еще в январе 2014 года: тушенка, крупы, предметы гигиены…

Я действительно все это закупал еще в начале февраля. Предчувствовал грядущую гуманитарную катастрофу. Ребята тогда все, что нужно, вынесли из моей квартиры. Один из наших ребят-активистов, позывной Конфетик, всем этим добрый месяц питался.

Катерина рассказывает, как приходилось вести борьбу практически без всего. Встречаться приходилось в «Макдоналдсе», в суши-баре.

— Тогда мы в первый раз, кстати, увиделись с ныне знаменитым Алексеем Мозговым, — продолжает Сергей Цыплаков. — Выступал он у нас на одном из митингов. Предложил: давайте помогу вам делать настоящее ополчение. Дескать, бойцы найдутся, нужен лидер. С того времени мы и начали с ним координироваться, помогали друг другу. Было это где-то уже в конце марта 2014-го…

Когда пишутся эти строки, Алексея Мозгового уже нет в живых. Он погиб от рук профессиональных убийц-диверсантов. Это произошло 23 мая около 18 часов у села Михайловка. Мы познакомились с ним лично уже после тюрьмы. Алексей — один из первых людей, кто добыл оружие и проявил волю сражаться до победного конца. Это был глубоко порядочный человек, честный, искренний, прямолинейный, слегка грубоватый. Мы хорошо взаимодействовали. Несколько раз он обращался за помощью, мы помогали ему, давали людей из Мобилизационного управления, специалистов по настройке оружия. Несколько раз встречались в штабе, обнимались при встрече. Настоящий человек, казак, поэт…

Мы будем помнить тебя, Алексей Борисович! Пусть земля тебе будет пухом, Леха!

 

Первая кровь: 13 марта и позже

Первым серьезным испытанием стали события в Донецке 13 марта 2014 года. До референдума о вхождении Крыма в состав РФ оставалось три дня. В Одессе на Куликовом поле еще действовал бессрочный митинг сторонников мирного создания Новороссии из причерноморских регионов в составе федеративной Украины. Еще были живы те, кто погибнет мученической смертью 2 мая. А в Донецке «майданутые» решили собрать свою манифестацию за единство Украины. Они лезли в самое пекло — ибо «европейцам» требовалась священная жертва, первые убитые с их стороны.

Несколько десятков «самооборонцев Майдана» вечером 13-го митинговали на площади Ленина. К тому времени местная милиция не собиралась защищать жовто-блакитных: она прекрасно помнила, как «майдауны» закидывали их коллег бутылками с зажигательной смесью. Митинг окончился предсказуемо: против «майдаунов» на площадь пришло множество людей из Донецка и городов области. Милиция не стала препятствовать нападению донбассовцев на «майдаунов».

Как писал вражеский украинский сайт «Обозреватель», «милиция Донецка не просто не защитила участников проукраинского митинга, но создала все условия для расправы и безнаказанности. Силы были не просто неравны — около 500 жителей Ростова и свезенных из депрессивных районов Донецкой области уголовников против 50 самооборонцев Евромайдана. Милиционеры помогли загнать украинских патриотов в ловушку, где их методично убивала пророссийская толпа.

Погибли двое. Личность одного из них так и осталась не установленной — мертвого человека на трамвайных рельсах видели после бойни, но кто он — мы так и не узнаем. Возможно, если бы не публичность второй жертвы — студента Димы Чернявского, официальной статистике удалось бы скрыть и это убийство. Трое получили травмы черепа, около 40 человек — травмы разной степени тяжести.

Местная милиция ставила наших парней на колени в отместку за события в Киеве. На сайте МВД вскоре появились в рубрике „разыскиваются“ подозреваемые в организации массовых беспорядков. Ими, по версии местной милиции, были жертвы. Среди фотографий разыскиваемых было и фото убитого на этом митинге „свободовца“ Димы Чернявского.

Убийц никто не останавливал и не задерживал. Зато в ночь после бойни донецкие милиционеры задерживали и допрашивали с пристрастием украинских патриотов с раскроенными головами…» [14]

Но это — взгляд с «той» стороны. А на деле первые убитые «майдауны» стали поводом для репрессий против Народного ополчения Донбасса, против русских организаций. Лидеров ополчения обвинили в убийствах и насилии. Начались преследования активистов, аресты. Некоторых из наших схватили, но отпустили под обязательство не участвовать в политических мероприятиях. Сергею Цыплакову пришлось трое суток скрываться у друзей.

Вот что он рассказывает:

— Мы собирались там, возле школы на Щорса. Поговорили тогда, что нет смысла туда ходить — будет неконтролируемое мероприятие. Любые провокации могут быть. Зачем? И не пошли туда. И все-таки сделали одну ошибку!

До этого, за сутки, мы, по согласованию со всеми, выложили контакты всех региональных лидеров Народного ополчения Донбасса с привязкой к городам. Телефоны, электронные почтовые адреса, настоящие имена… В результате, после первых убитых, укры обвинили всех в убийстве этого молодого парня — украинского националиста. Разместили наши данные на укроповских сайтах, и на следующий день я получил около тысячи угроз — в соцсети «ВКонтакте», по смс, по телефону. «Мы тебя зарежем!» Причем угрозы с адресами — они нарыли адреса: домашний, рабочий.

Мы эти телефоны выбросили просто…

Да, моим товарищам пришлось туго. Людей принялись необоснованно задерживать и доставлять для допросов в РОВД Донецка. Контакты и адреса семей и родственников командиров ополчения украинские праворадикальные группировки разместили на националистических сайтах для устрашения. Так были опубликованы личные данные командиров ополчения: по Донецку под «прожекторы» попали Сергей Цыплаков, Артем Ольхин, Андрей Высоцкий, Сергей Канищев и Евгений Буравцов. В Макеевке — Дмитрий Луговской. В Харцызске — Сергей Карпачев. В Нижней Крынке — Геннадий Горшков. Они и члены их семей получили тьму угроз на мобильные телефоны и в социальных сетях.

— Это была серьезная ошибка, конечно, — так себя открывать накануне, — считает Сергей Цыплаков.

Звонки с угрозами шли с иностранных номеров. День и ночь. Ну, это технология какая-то у оранжевых имелась. Вроде спам-атаки на телефон. С разных телефонов звонили — кто-то угрожал, кто-то следил. Когда на следующий день ко мне домой в Харцызск пришла милиция, я решил: надо на дно ложиться. Кате позвонил, она говорит — скрываться нужно. Я продумал, как это лучше сделать: сбросил сим-карты, телефоны отключил. Зашел к клиентке, от клиентки договорился с Дубогреями, что я у них пересижу, — списался. Они сказали, куда подъехать, что они спрячут. Я предварительно всех предупредил, что надо схорониться.

А события катились по нарастающей.

 

Ополчение пытаются загнать «под Ахметова»

К 15 марта стало ясно: к открытым репрессиям государственных силовых структур и попыткам запугать актив «Народного ополчения Донбасса» добавилось внедрение в организацию провокаторов. Они пытались своими деструктивными действиями направить актив на ложные цели, привести к ненужному в той ситуации радикализму, «возглавить и направить» народное движение в заданном «сливном» направлении.

Поэтому «Народное ополчение Донбасса» (НОД) публикует на всех ресурсах «Наши методы борьбы»:

«Народное ополчение Донбасса ответственно заявляет, что единственный метод, который мы используем на сегодняшнем этапе борьбы за права и интересы жителей Донецкой области — мирный протест.

Любые призывы к силовому противостоянию с сотрудниками милиции, вооруженному захвату административных зданий мы считаем провокаций, направленной против Народного ополчения Донбасса и всего движения сопротивления Юго-Востока». [15]

Несмотря на давление, НОД активно организует и участвует в массовых акциях протеста. Митинги на площади Ленина по субботам и воскресеньям становятся еженедельными…

16 марта Народное ополчение вышло на общий митинг в поддержку шедшего в Крыму референдума.

На площади Ленина мы совместно с другими патриотическими организациями провели массовый митинг в поддержку референдума в Крыму и Севастополе, на котором было оглашено «Обращение штаба Народного ополчения Донбасса и Екатерины Губаревой к митингу 16 марта 2014 года».

Мы говорили о «мирном протесте», но в это время уже всерьез прорабатывался план силового вооруженного сопротивления. Была установлена связь с крымским ополчением. Человеческий актив мы теперь не светили, конспирировали.

«Друзья и соратники! Сейчас вокруг нашей организации вращается много провокаторов и агентов СБУ, которые после ареста Павла Губарева изо всех сил стараются разрушить и дезорганизовать наши ряды, чтобы лишить народ Донбасса его голоса и возможности отстаивать свои требования.

Нам регулярно сообщают, что постоянно появляются какие-то люди, которые самостоятельно провозглашают себя преемниками Павла Губарева и призывают наших сторонников слушать только их и выполнять их распоряжения.

От имени штаба Народного ополчения Донбасса, от имени Павла Губарева официально заявляем, что на время отсутствия Павла временно исполняющим его функции лидера является его жена Екатерина Губарева. ТОЛЬКО ЕКАТЕРИНА И НИКТО БОЛЕЕ!» [16]

А ведь по статье «Организация массовых беспорядков» СБУ следует арестовать всех нынешних представителей киевской хунты. Но неофашистам сегодня на Украине везде открыты двери, а патриотам Донбасса только кляп в рот и небо в клеточку!

Прозвучало и обращение Екатерины Губаревой к митингу:

«Друзья и соратники! Ополченцы! Жители Донбасса!

Обращается к вам Екатерина Губарева — жена Павла Губарева! Вы все уже знаете о вероломном задержании моего мужа спецназом СБУ, которого тут уже доставили для допросов в захваченный фашистской хунтой Киев. Если они там у себя в Киеве думают, что изолировав моего мужа от жителей Донбасса, они тем самым лишили людей возможности идти за своим лидером, за своим народным губернатором — они очень сильно ошибаются! Перед самым арестом Павел успел мне сказать, чтобы я держалась и что победа будет за нами! Я всегда верила своему мужу, отцу наших детей, этому честному и сильному человеку. Поэтому я взяла на себя его ношу ответственности перед людьми, которую он взял на себя, чтобы заставить власть услышать наши требования. Я готова временно, до освобождения Павла, стать лидером нашего сопротивления до тех пор, пока его не освободят, и он снова вернется в наш боевой строй!

Не смотрите на то, что я женщина. Я мать троих наших с Павлом детей. Но главное — я русская! А русские женщины в трудные времена были всегда достойны своих мужей.

Сообщаю вам, что я с детьми нахожусь сейчас в России. Мы в безопасности. Наши друзья гостеприимно приняли нас у себя и обеспечили всем необходимым. Я всегда чувствовала, что русские люди готовы прийти друг другу на помощь в сложную минуту. Сейчас здесь по всем российским телеканалам ситуация с Юго-Востоком Украины и Донбассом, является новостью № 1. Каждый день по всем телеканалам показывают, как в многочисленных российских городах проходят ежедневные общественные митинги в поддержку русскоязычных людей на Украине и осуждение новой фашисткой власти Киева. Могу заверить всех — народ России за вас! Народ России — с нами!

Поэтому как временный публичный лидер Народного ополчения Донбасса призываю вас в трудную для нас минуту держаться вместе, не унывать и верить в те слова, которые Павел успел мне сказать перед самым арестом: „ПОБЕДА БУДЕТ ЗА НАМИ!“…»

Мы шли вперед, не оглядываясь. А прежняя «элита» Партии регионов все еще пыталась играть в старые игры, в свои мелочные «комбинации». Тот же депутат Левченко, что в феврале угрожал мне, тогда еще раз попросил о встрече — с моим заместителем Мирославом Руденко. Левченко жаждал, чтобы мы пособили ему стать председателем областного совета.

Смешно…

Но именно эта «элита» регионалов, видимо, стояла за попыткой поставить во главе Народного ополчения того самого провокатора, даже имени которого не хочется называть, выбив оттуда и Губарева, и Катерину, по-рейдерски захватив народное движение. Загнав его «под Ахметова», сделав его очередным орудием олигархов.

— Было очень похоже, что он — СБУшник или провокатор, — считает Сергей Цыплаков. — Почему я так считаю? Во-первых, с ним сразу работала команда. Это было очень похоже на оранжевую, майданную команду. Они на митингах врывались на сцену и сразу захватывали микрофон. Работали на прорыв. У нас было один раз, как бы на большом митинге… Охрана сцены — полторы сотни человек. Еле удержали. Масса народу тогда собралась. Может, чуть меньше, чем на первое марта. Огромная масса. И кто-то велся за ним, кто-то — нет. Хорошо, что наш друг Буйный гасил его и прихвостней…

 

Странные «штурмы»

Но именно благодаря ему 15 и 16 марта произошли события странные и провокационные. Он начал учинять какие-то картинные, на публику и «на телевизор», штурмы.

Один провокатор принялся подбивать людей на хулиганские действия «якобы-захваты» СБУ, прокуратуры, офиса новоназначенного губернатора Таруты. Захваты длились минут по тридцать-сорок, сопровождались мародерством и «случайной» съемкой украинских телеканалов. Это было как раз в самый напряженный момент, когда Киев стал двигать войска и технику к Перекопу. Видимо, расчет был таков: чтобы нас начали давить жестко, со стрельбой боевыми патронами. А что? Они, мол, оружие уже захватили. Якобы захватили. Свидетельствует Сергей Цыплаков:

— Когда они 15–16 марта «штурмовали» СБУ, мой зять-милиционер был внутри. Их подтянули на усиление. Он говорит, что там совсем было смешно. Во-первых, народ был очень сильно раскачан, двери взломал, а провокатор его остановил — чтобы люди не вломились в оружейное хранилище СБУ. Скорее всего, после этого оружейку из СБУ и забрали.

Провокатор водил толпу и на прокуратуру, и «на Таруту». Но все их «штурмы» были такими: врывается внутрь зданий человек тридцать из лидеров. Там они по мелочи мародерствуют, выдвигают какие-то требования — и на этом все кончается. В общем, театр. Гапоновщина. Мне зять говорил: те, кто «заводят» толпу, и расходятся потом по кабинетам СБУ. Наверняка с ними работали эсбеушники.

Бывало и так: «накачают» они с подельниками толпу, разожгут страсти. Подходит к ним мужик из левых: что, мол, штурмуем? Тут же к нему подходят двое-трое и его «забазаривают». Порыв массы гасится…

Потом мы установим, что рядом с провокатором присутствовали два эсбеушника.

Факт остается фактом: уже тогда ахметовские «титушки» пробовали нас подчинить себе, оседлать, взнуздать.

— Цыплаков правильно отметил, что было в этих «штурмах», — дополняет Мирослав Руденко. — Приходят, буянят. У них как было? В один день они суд взяли, в другой — они в СБУ зашли и сразу на Таруту двинулись. Приехали укровские телеканалы, поснимали. Они там побухали-помародерили, сделали картинку. Мы уже тогда начали по этому поводу выступать и удерживать толпу, чтобы не дать нас маргинализировать. А еще эти фальшивые «штурмы» стали фотографировать, и на сайте УВД выкладывать лица людей, и писать, что они находятся в розыске. И мы с трибуны говорили, что это провокация, не ведитесь.

Я когда говорил с регионалом Левченко про этого провокатора, то он сказал мне: так, мол, и сяк, не выйдет Паша Губарев на свободу. Но у меня есть план: пусть Паша заявит, что он вместе с Ахметовым борется против киевской хунты…

— Это очень важный момент, — добавляет Катерина. — Левченко как человек Ахметова позвонил мне: «Ну ты ж понимаешь, что только мы можем помочь освободить Пашу…»

— Чего вы хотите? — спрашиваю.

— Чтобы он сказал, что мы Ахметова, типа, уважаем за все, что он делает для нашего края. Там корректная формулировка была. Типа того, там у него — тысячи болельщиков футбольного клуба «Шахтер».

И чтобы кто-то нарисовал плакат, типа Ахметов — наше все…

Левченко мне сказал, чтобы мы под этим подписались…

Дополню то, что говорит Катерина. Действительно, когда я сидел в изоляторе СБУ, ахметовцы всячески старались меня поставить себе на службу. Если помните, то и Арсена Горловского мне подогнали потом, когда речь шла о моем обмене на пять пистолетов. Но когда Катя передала мне то предложение Левченко через адвоката, я отписал ей: «Ахметов — негодяй, Левченко — шестерка негодяя…»

— Помню, что Левченко вызвал нашего адвоката Лену и запугал ее. И я, помню, выдохнула и сказала ему по телефону: Николай Левченко, если я еще раз услышу, что вы запугиваете кого-нибудь из наших активистов, то лично сейчас публично об этом скажу. И ваш Ахметов через вас это делает. А он: «Публично, ха-ха… Пока, посмотрим…»

Забегая вперед, нужно сказать, что в конце концов Ахметов прибрал к рукам дела в ДНР. И Левченко при нем так и остался. Они обещали перестрелять тех, кто им не подчиняется, по одному.

Но наше Народное ополчение и тогда под Ахметова не легло, и сейчас ему не подчиняется.

Можно считать, что на этом относительно мирный период нашей борьбы и заканчивается. Никакой Ахметов, никакие Левченко и другие, никакие засланные провокаторы не сумели расколоть и рассеять нас. Народное ополчение Донбасса не было сбито на ложный путь олигархами и ее «титушней». Мы не дали «слить» протест и утопить его в болоте соглашательства. Мы смогли на какой-то момент перехватить власть у местной «элиты», породившей Ахметова и Януковича. Бог видит — мы ждали, что Москва сделает следующий после Крыма шаг.

Ну, а референдум в Крыму стал тем водоразделом, за которым начались трагические и великие дни. Дальше на наших страницах появится Игорь Стрелков.

 

Безоружными — на блокпосты!

Еще не успел отшуметь «крымский» митинг в Донецке 16 марта, а уже встал над бывшей УССР темный призрак гражданской войны. Выбрасывая струи дизельной гари, тяжело двигались танки. Шли по шоссе распластанные «черепахи» БТРов, окрашенные в хаки грузовики, полные вооруженными людьми. Тягачи тащили орудия. Катились затянутые в брезент, «горбатые» машины «градов» и «смерчей». Победившая хунта открыла огромные склады бывших Киевского и Одесского военных округов.

Я еще мучился от боли и холода в камере СИЗО и не знал всего этого. Да, военные силы Украины шли на Юго-Восток, но отнюдь не для того, чтобы брать Крым. Всю безнадежность такого предприятия в Киеве понимали прекрасно. Нет, все эти силы шли против Донбасса. У которого, в общем, не было ничего. Главные арсеналы и военные части на Украине с советских времен остались в центре и на западе, когда СССР готовился к войне с НАТО. У Донбасса, в отличие от Приднестровья 1992 года, не было за спиной ни 14-й армии, ни ее богатейших складов.

— Поздно вечером 16-го марта звонит мне Катя, — говорит Сергей Цыплаков. — Сообщает, что «укроповская» бронетехника поехала к границе — и это война. Все, прекращайте прятаться. Давайте, занимайтесь. Типа, что будет — то будет. Война — значит война. В 4 часа ночи поехал домой.

Наши ребята из Народного ополчения тогда рванулись делать блокпосты, будучи практически безоружными. К утру семнадцатого марта они уже появились на магистралях. Командир народного ополчения из Волновахи Сергей Петрович Ржавский и «Буратино» (назовем его по позывному), ныне командир минометной батареи одной из бригад Корпуса народного ополчения, первыми со своими людьми блокировали боевую технику под Волновахой, остановили передвижение десантников ВСУ. Сначала вдвоем, потом волновахские таксисты подключились. С флагами России в руках, вдвоем упираясь руками в лобовые листы бронетехники и матеря мехводов, которые пытались ехать на живых безоружных людей, своих вчерашних братьев и отцов. У вояк 25-й аэромобильной бригады нервы сдали первыми, и они прекратили попытки проехать. Потом стихийно появились блокпосты на всех основных направлениях. Протест все еще развивался мирно. Командиры НО Донбасса объехали основные блокпосты утром-днем 17 марта. Совет командиров принял решение: сосредоточить усилия на координации активистов (организации смен, мобилизации подкреплений в случаях обострения) и координации снабжения. Цель акции — блокировать передислокацию войск и не допустить провокаций на украино-российской границе, которые могли бы привести к боевым действиям. То, что провокация горячей войны является целью киевской хунты, читалось по всему. Одну из своих задач штаб Ополчения видел в дискредитации «прохунтовской военщины».

За каждым блокпостом закреплялась группа шефов, которая отслеживала потребности поста, собирала усиление в случае необходимости. Сбор продуктов и другой гуманитарки для блокпостов велся через соцсети. За это время ополченцы остановили несколько колонн военной техники. Была среди них и колонна зенитно-ракетных «Буков», фотографии которых сейчас фигурируют на фальшивках укровских властей насчет сбитого «Боинга». Активисты Народного ополчения несколько раз выдвигались на усиление на Артемовский блокпост, блокирующий выезд из шахты имени Володарского (в ней был огромный склад стрелкового оружия).

Сейчас, вспоминая все это, можно либо выматериться, либо невесело усмехнуться. Какой же тогда был порыв! Люди рисковали жизнью, чтобы не пропускать военные колонны. Все ждали, что Россия не бросит, поможет, защитит. Как Крым. Все говорили о том, что Путин готов применить силу, что санкция на это Совета Федерации получена. Вспоминали Абхазию и Южную Осетию. Люди встали, чтобы вернуть великое Отечество, которое уважают в мире. Правильно сепаратистами называть укропов, а Донбасс — объединители: мы не отделяться хотели, но восстанавливать свое отечество в исторических его границах. Для нас процесс изначально носил характер воссоединения общерусского цивилизационного пространства и восстановления его территориальной целостности. Это был наш шанс сделать нечто достойное для своей Родины, будущего своих детей. Шанс восстановить историческую справедливость в отношении русского народа (русских, украинцев, белорусов). Тогда был такой настрой и такая уверенность, что все русские встанут и сметут проамериканскую, проевропейскую непомнящую родства и истории мразь, любым слухам, что спецназ «Севера» уже зашел на территорию Украины, верили без доказательств. Верили, потому что ждали… Верили так сильно, что шли останавливать без оружия вражескую тяжелую военную технику. Мы верили, отбросив любые сомнения, были готовы идти до конца, действовали максимально нагло, прямо и грубо. Верили потому, что чувствовали, что за нашей спиной Господь, все ангелы и весь Русский мир. Верили не только мы, но и враг. Кто из нас мог подумать, что ждет Донбасс впереди? Что будут страшные артиллерийские бомбардировки, тысячи убитых, замученных, сгоревших, расстрелянных, разорванных на куски? Они еще не ведали, что впереди их ждут голод, холод и нужда, уголовщина и беспредел. Развалины собственных домов. Остановившиеся предприятия. Нехватка лекарств. Власть все тех же олигархов и их ставленников. Междоусобицы и расстрелы своих своими. И какой-то непонятный статус: то ли «самопровозглашенных», то ли «провозглашенных» республик. Но до сего дня (эти строки пишутся летом 2015 года) Россия остается нам Матерью, даже больше чем просто Матерью — единственной и последней надеждой, благодаря которой нас еще не вырезали на своей земле. Быть может, нам Богом суждено испить эту горькую чашу…

Но тогда был священный, благородный порыв. Мы ведь — русские, и Россия — за нами!

23 марта 2014 года Народное ополчение Донбасса собрало еще один митинг на площади Ленина в Донецке. Наши выступили против провокаторов, пытающихся проникнуть в ряды движения, и огласили «Ультиматум законодательной власти всех уровней Донецкой области (депутатам областного, городских, районных советов) от Совета командиров Народного ополчения Донбасса».

Обращение Народного ополчения Донбасса с требованиями к депутатам Донецкого областного совета гласило:

«ЗАЯВЛЕНИЕ НАРОДНОГО ОПОЛЧЕНИЯ ДОНБАССА

В связи с тем, что руководство Областного совета Донецкой области решило отказаться от выполнения воли своих избирателей, вверивших ему функции представлять и отстаивать интересы народа, решив отныне выполнять только волю и приказы киевской хунты, Народное ополчение Донбасса выдвигает УЛЬТИМАТУМ представителям законодательной власти всех уровней Донецкой области (депутатов Областного, городских, районных советов).

Каждый депутат, который не прислушается к данному УЛЬТИМАТУМУ, получит от народа свою индивидуальную «черную метку», что автоматически будет олицетворять его принадлежность к киевской хунте.

УЛЬТИМАТУМ НАРОДНОГО ОПОЛЧЕНИЯ ДОНБАССА

События, произошедшие с момента захвата власти в Киеве группой политических маргиналов — представителей этнических меньшинств западэнщины показали, что они в принципе не принимают мирный протест в качестве политического аргумента, признавая только силу. В этой связи Народное ополчение Донбасса оставляет за собой право отстаивать свою политическую независимость и культурно-цивилизационную идентичность всеми доступными методами, вплоть до вооруженного отпора в случае необходимости.

В этой связи в целях обеспечения безопасности усилить имеющиеся гражданские блокпосты на въездах в область для недопущения попадания на ее территорию вражеских элементов — бандеровских банд, провокаторов и представителей хунты, включая остатки армии Украины. Для обеспечения безопасности жителей региона продолжить формирование отрядов самообороны, установить контроль над местами хранения любых видов вооружения.

Признавая незаконность нынешней киевской хунты, узурпировавшей власть в Украине, Совет командиров Народного ополчения Донбасса выдвигает УЛЬТИМАТУМ представителям законодательной власти всех уровней Донецкой области (депутатов Областного, городских, районных советов):

1. Четко и однозначно признать нелегитимными все центральные органы власти в Киеве, узурпированные вследствие вооруженного государственного переворота;

2. Взять всю полноту власти в Донецкой области на себя и считать единственным законным органом власти на ее территории Областной совет и местные советы городов и районов области;

3. В кратчайшие сроки организовать и провести РЕФЕРЕНДУМ для жителей Донецкой области по вопросу самоопределения;

4. Принять решительные меры для освобождения Павла Губарева, прекращения политических репрессий против патриотов Донбасса;

5. Своим решением отправить в отставку назначенных нелегитимной киевской властью начальника управления СБУ в Донецкой области, начальника ГУ МВД Украины в Донецкой области, прокурора области, АНТИнародного губернатора Таруту;

6. Признать своим решением РУССКИЙ ЯЗЫК ГОСУДАРСТВЕННЫМ на территории Донецкой области;

7. Для спасения экономической ситуации и недопущения катастрофического падения уровня жизни жителей области заключить договор с Таможенным союзом (Казахстан, Беларусь, Россия).

Каждый депутат Областного совета, который не прислушается к воле народа, получит от нас свою индивидуальную «черную метку», что автоматически будет олицетворять его принадлежность к киевской хунте.

Призываем всех активистов и сторонников Народного ополчения Донбасса выявлять депутатов-предателей и участвовать в отзыве их из облсовета.

ИНСТРУКЦИЯ ПО ПРОТИВОДЕЙСТВИЮ ПРЕДАТЕЛЯМ НАРОДА ДОНЕЦКОЙ ОБЛАСТИ, ПОЛУЧИВШИМ «ЧЕРНУЮ МЕТКУ»

В случае выявления конкретного лица в должности депутата областного или муниципального уровня, который обоснованно или не обоснованно отказывается от выполнения требований данного документа, объявить его предателем народа Донецкой области и вручить «черную метку».

К лицам, получившим «черную метку», могут применяться следующие действия:

— публичное освистывание, обливание водой (пеной из огнетушителя, краской или «зеленкой»), забрасывание протухшими продуктами (яйцами, помидорами и т. п.);

— размещение на дверях и окнах по месту проживания (или месту работы) предателя народа Донбасса листовок, стикеров или надписей и граффити, повествующих о его предательстве и работе на киевскую хунту и иностранные спецслужбы;

— блокирование предателя народа Донбасса путем невозможности его передвижения на своем или служебном транспорте;

— размещение в Интернете и социальных сетях фото/видео изображений лиц, получивших «черную метку», в осуждающих его композициях, а также воспроизводство и размещение карикатур, олицетворяющих его персону.

ШТАБ НАРОДНОГО ОПОЛЧЕНИЯ ДОНБАССА» [17] .

Кроме того, Ополчение требовало сменить руководителей силовых структур области. А также — заключить договор о вступлении Донецкой области в Таможенный союз с Россией, Беларусью и Казахстаном. Люди пламенно скандировали: «Россия! Россия!» Мирослав Руденко говорил о действиях провокаторов, своими фальшивыми «штурмами» порочащих честный народный протест. Сергей Цыплаков гневно клеймил тех, кто увлекает людей на такие акции именем Павла Губарева…

— Когда мы созывали митинги в Донецке, они иногда длились по два дня, — рассказывает Катерина. — И их сильно размывали. То есть митинг проводили все. Все его анонсировали, по-разному называли, тянули одеяло на себя. И тогда мы поговорили с командирами и приняли решение — один митинг в Донецке, а один — ехать в область. Люди там тоже собирались, потому что до Донецка было не доехать — все билеты были распроданы. Люди ехали на своих машинах, нанимали автобусы…

Силы милиции тормозили автобусы, разворачивали. Это 16 марта началось. С Крыма. И мы решили ездить по области…

Да, наблюдался кризис движения. Я оказался запечатанным в застенках и был вынужден воевать с надзирателями и следователем. Катерина вынужденно скрывалась в Ростове-на-Дону. Удерживать инициативу на митингах становилось все тяжелее. Вы когда-нибудь пробовали это делать? Когда ты, выступая, буквально сгораешь, словно свеча на торте, отдавая людской массе все: свои душевные силы, нервы, эмоции. Когда ты после этого похож на разряженный аккумулятор? И когда при этом часть митинга кричит тебе в лицо: «Долой! Провокатор!»? Когда одновременно кто-то хочет захватить трибуну силами своего отряда? Вы знаете, как переменчива и неустойчива митинговая масса? Учтите: в тот момент никакой российский аналог Виктории Нуланд не раздавал на наших акциях печенья, а тем более — бабло. В условиях дикого безденежья, в атмосфере постоянной опасности быть схваченными, активисты Ополчения продолжали бороться.

Понимаю и чувствую, как было трудно тогда моим товарищам. Собравшиеся на манифестациях жаждали действия. Обезглавленное, лишенное средств Народное ополчение Донбасса не могло тогда его предложить. Зато предлагали те провокаторы, что увлекали народ на липовые «штурмы» и намеревались перехватить все движение.

Скажем, нам удалось отговорить Сергея Карпачева, который в инициативном порядке со своим активом в 400 человек готовил штурм административных зданий на 30 марта, что в силу неподготовленности ничем, кроме репрессий, не закончилось бы. Людей Донбасса можно понять: они устали уже от митингов и хотели реальных действий, но подготовка восстания такими малыми средствами, которые у нас были, требует времени. Ведь не скажешь же открыто, что идет подготовка восстания, потерпите пару недель. Скорее всего, СБУ знало о подготовке восстания, поэтому использовались следующие политтехнологии по борьбе с нами: наиболее буйных арестовывали (как Губарева, Клинчаева, Давидченко и других), протест пытались дробить на множество организаций, всячески провоцировали фальшстарт восстания (обещая деньги, оружние, прикрытие статусными людьми), канализируя протест в бессмысленных мародерских штурмах госучреждений по принципу «пошумели и разошлись».

Как я благодарен и жене, и тем командирам НО Донбасса, которые смогли сохранить наше дело! И это стало возможным благодаря тому, что мы видели Цель и готовы были проявить волю в ее достижении. Реальные же стимулы, сподвигавшие соратников идти до конца, были несколько странными с точки зрения среднего гражданина: Буйный просто дал мужское слово Екатерине, что поможет освободить ее супруга (которого на тот момент даже не знал лично), Мирослав Руденко не мог бросить друга и кума в тюрьме (с которым до революции был в ссоре и не разговаривал целый год), Сергею Цыплакову стало противно жить в такой обнищавшей духом стране, а Сергей Ковальчук не мог бросить Цыплакова без присмотра, «чтобы он чего не натворил»… И так по цепочке люди становились в стройные ряды сопротивления.

Однако проблему активных действий надо было все-таки решать. Нужно было готовить вооруженное выступление в Донбассе, делая митинги и «энергетической накачкой» оного, и его прикрытием. После крымских событий ничего иного не оставалось. Крымский референдум придал Донбассу вдохновение, породил пламенную веру в то, что точно так же можно сделать здесь, в краю терриконов и дымных индустриальных громадин.

В Народном ополчении Донбасса установилось «разделение труда»: кто занимается военным подпольем, кто — мирными митингами и гражданской активностью.

 

Стрелков и восстание

Вскоре люди Народного ополчения побывали и в Крыму. Первыми, кто отправился на полуостров, стали Буйный и его команда.

Там они произвели фурор. Установили нужные связи со «специалистами». Буйный имел четкую цель: добыть оружие, пока в Донецке актив занимался митингами и агитацией. Надо было раскачать людей, занимать работой актив, который желал более активных действий. Именно в Крыму Буйный и познакомился с Игорем Стрелковым. Нас действительно поддержали и передали небольшую сумму денег. Буйный по приезде говорил: там все серьезно, есть поддержка и силы, на которые можно опереться, чтобы «сделать Крым на Донбассе». Там не церемонятся с киевской властью, бандитами и правосеками, как у нас. Буйный поведал, что в Крым накануне событий и диверсанты «укропов» вводились, и «поезда дружбы» шли.

В начале апреля Игорь Иванович Стрелков приехал на встречу с Катериной. Вот что она потом рассказывала:

— В Таганроге мы с ним встречались и в Ростове. Начало апреля. Дважды в Ростове, один раз в Таганроге. Знаете, что меня удивило? Я хотела договориться про место, где можно встретиться, посидеть, побеседовать. Холодно еще было. А он: нет, погуляем по парку. Меня это немного напрягло. Помню, была на каблуках. И мы с ним во время беседы кругов с полсотни в парке Таганрога сделали. Стрелков говорил то, что меня буквально ошеломило. Для меня это фантастикой казалось — такая суперсекретная информация!

После разговора со Стрелком позвонила Сергею Петровичу Ржавскому в Волноваху, где рядом с его блокпостом стояли украинские «нацики», причем в большом числе. Он так обрадовался моему звонку! И принялся останавливать бронетранспортеры ВСУ с утроенной энергией…

Обстановка накалялась не по дням, а по часам. Вот-вот должны были начаться серьезные схватки. 2 апреля в Енакиево активисты Народного ополчения остановили два автобуса и семь автомобилей с тернопольскими номерами. Наши ребята после непродолжительной погони остановили эту автоколонну, пытавшуюся проехать мимо блокпоста. Ее заблокировали автомобилями ополчения возле Углегорска.

Активисты проверили документы и содержимое автомобилей. Все участники автопробега — жители Тернопольской области, боевиков Правого сектора среди них не опознали. В машинах обнаружили агитационную литературу на украинском языке. Оружия не нашли, поэтому автоколонну пропустили через пост. По словам задержанных, колонна направлялась в военную часть под Мариуполем…

С Катей тогда у Стрелкова был лишь первый разговор. Потом началось развитие сотрудничества, представителем Игоря Ивановича в регионе стал Буйный. Стрелков говорил, что сейчас нужно распространять протест против киевской хунты на как можно большую территорию (рассредоточиваться), готовиться к настоящему завладению оружием. Что и случится 6–7 апреля 2014 года. После захвата оружия в Донбасс и должен был войти отряд Стрелкова из Крыма. От нас дело должен был обеспечить Буйный. Весте со Стрелковым штурм административных зданий в Донецке планировался на 11–12 апреля 2014-го.

Но события нас явно опережали. В это время на Украине готовились выборы 26 мая, которые должны были узаконить государственный переворот. США открыто поддерживали кандидатуру Порошенко. На 6 апреля в Донецке планировался митинг против этих «выборов».

За неделю до этого у наших и появилась информация о том, что провокаторы готовят штурм ОГА с целью «засветить» протестный актив, чтобы всех потом посадить или перебить. Сорвать наш план выступления на 11–12 апреля.

Серьезных перспектив у этого мероприятия не могло быть, так как мы не успели сделать запасы денег и нужного для штурма «железа». Почему? Инициатива штурма исходила не от Стрелкова, чьим представителем в Донецкой области стал Буйный, а от непонятных лиц, чьи действия напоминали провокации.

— За неделю до этого пошел «кач», что будут брать, — вспоминает Сергей Цыплаков. — И другие вдруг заговорили: давайте штурманем ОГА. Это похоже было на «сливную тему». Буйный ездил, договаривался со всеми о том, чтобы не участвовать. А за ним следом ездили всякие демоны и говорили: вот, будет куча денег, куча всего. Надо только занять ОГА…

Народное ополчение Донбасса включилось в борьбу с провокаторами. Военная часть Ополчения во главе с Буйным пыталась выяснить, кто же подбивает людей на фальшстарт, и пыталась удержать людей, готовых к вооруженной борьбе, от преждевременного выступления. Политическая часть готовила общественное мнение: учила не поддаваться на провокации. Но и враг не спал. Появились слухи, что цель НО Донбасса — «слить» протест, не допустить выступлений. Причина — накаленное настроение в обществе, жажда действий.

6 апреля в любом случае должен собраться митинг, посвященный бойкоту президентских «выборов» на Украине в мае. Провокация тоже должна была состояться в любом случае, ибо часть людей удержать не удавалось. Плюс большая часть маргинализированного «молодняка», который управлялся только своими атаманами, была готова бесплатно или за деньги устроить захват каких-либо административных зданий.

НО Донбасса предупредило все более-менее адекватные силы о готовящейся провокации, согласовало способ действия. Целью нашей было сохранить людей и не растерять авторитет из-за бездействия.

И вот настал день 6 апреля. Митинг вышел многолюдным, энергичным. Основными его требованиями стали: освобождение народного губернатора Донбасса Павла Губарева (6 апреля 2014 года исполнилось ровно месяц со дня моего противозаконного ареста), прекращение репрессий против бойцов спецподразделения «Беркут» и проведение референдума по дальнейшему статусу Донбасса. В общем, провели отличный массовый митинг. Провокаторы должны были включиться, как всегда, в конце мероприятия, поэтому все активисты, которые были под влиянием НО Донбасса, к окончанию митинга удалились в людное место под камеры, чтобы в случае успеха плана провокаторов иметь алиби и сохранить людей от репрессий.

После окончания митинга, собравшего около десяти тысяч человек, несколько сотен активистов, «раскачанные» провокаторами, приблизились к зданию Донецкой ОГА и, после небольшой стычки с милицией, взяли его штурмом, взломав заваренные двери. На здании появился трехцветный флаг России.

Положеньице сложилось аховое. У Ополчения еще ничего не было готовым к такому моменту. Но захват областной администрации произошел! Командиры НО Донбасса выжидали два часа, по истечении коих стало понятно, что народ пошел за провокаторами. Количество людей под ОГА (так называемое гуманитарное прикрытие) интенсивно росло. Требовалось срочно принимать решение: если штурм обладминистрации закончится грандиозными репрессиями, то НО Донбасса как движение потеряет авторитет. Ведь Ополчение, получается, уклонилось от участия, и вряд ли удастся еще раз поднять людей. Опять же, если поднять людей без подготовки на вооруженную борьбу — высока вероятность не сделать дело и потерять людей.

Еще два часа ушло на анализ ситуации: выяснение настроения в соцсетях, ситуации в ОГА, отношения людей в городе к взятию губернаторства, расчет сил, на которые можно было положиться, анализ информационного поля в России. Анализ показал, что народ клюнул на эту провокацию, и НО Донбасса просто обязано включиться.

Решение нашего штаба было умным и адекватным сложившемуся: поскольку оружия в областной госадминистрации просто не было, мы в ночь с 6 на 7 апреля берем региональное управление СБУ! А вот там — целый ружпарк, боевые «стволы». Наш расчет был таков: захватываем оружие и растворяемся в городе. В этом случае киевская хунта не решится на штурм губернаторства, опасаясь вооруженного отпора. Так и получилось. Военная фракция НО Донбасса во главе с Буйным занялась подготовкой ночного штурма. А Сергей Цыплаков координировал информационный отдел, и в первую очередь — соцсети. Кроме того, Буйный поставил задачу: кровь из носу — но найти деньги. Единственное, что Цыплаков смог, — так это выгрести 24 тысячи гривен из личных сбережений. Их немедленно истратили на бензин, медикаменты и еду. К ночи НО Донбасса свезло своих людей из других городов.

Рядовые наши активисты с вечера 6 апреля находились в здании ОГА, оказывая организационную и информационную поддержку восставшему народу Донбасса. Все ресурсы Ополчения в Интернете работали на помощь восстанию. Так распространилось обращение Ополчения:

«ДРУЗЬЯ И СОРАТНИКИ!

После окончания сегодняшнего митинга, собравшего около 15 тысяч человек, несколько сотен митингующих приблизились к зданию ОГА и в знак протеста заняли его помещения.

Сейчас уже несколько часов простые жители Донбасса удерживают внутренний периметр ОГА.

Мы не исключаем, что киевская хунта может применить против людей штурмовые действия, в результате чего могут потребоваться в большом количестве средства первой помощи, такие как медикаменты и аптечки, жгуты, бинты и марля, йод, физраствор медицинский.

В случае затяжного противостояния людям будут нужны вода бутилированная, молоко, лимоны, соки, фрукты, армейские сухие пайки, консервы, хлеб, бутерброды.

Также по сообщениям из ОГА в здании отключено электричество, в связи с чем ко всем большая просьба приносить с собой термосы с горячим чаем, кофе и другими напитками.

Ввиду возможности контрдействий со стороны киевской хунты, обороняющимся в здании ОГА также могут потребоваться огнетушители и иные средства ликвидации очагов возгорания (из-за возможности последствий светошумовых гранат и иных штурмовых спецсредств).

Друзья и соратники! Не оставим в сложную минуту наших товарищей — простых граждан Донецка и жителей области! Поможем им противостоять киевской хунте всем миром!

ВМЕСТЕ — МЫ СИЛА! ВМЕСТЕ — ПОБЕДИМ!» [18]

 

Штурм сбу: ночь с 6 на 7 апреля

Кто штурмовал здание СБУ в Донецке? Это очень живо описывает Буйный:

— Я тогда звоню Толику, атаману казаков, и Славику Пономареву. Говорю им: «Мне по барабану, как вы будете это делать. Уговаривайте водителей с автобусами, но в 12 ночи вы должны быть уже здесь и уже всей гурьбой. Они сказали: «Есть!» За полчаса до полуночи я им звонил и еще не было никого, донецкие только подтянулись. Я звоню, а они уже на подъезде — Ясиноватский пост проезжают.

На штурм шли простые люди. Мы собирали тех, кто был готов стать вооруженным ополчением. Как я их отбирал в марте четырнадцатого года? Непонятный «движ» сразу отсекал, просто прислушиваясь к внутреннему ощущению. Как я определял, готовы ли они воевать? Только в личном общении. Ну, еще постановкой определенных задач…

Штурмовали те самые отряды военного крыла Народного ополчения Донбасса, плюс примкнувшие организации. Собирались в ближайших дворах. Готовящийся штурм не был секретом для оборонявших, туда подвезли роту внутренних войск МВД со щитами и дубинами. Из здания СБУ мы тоже получали информацию о настроении, составе обороняющихся — там были наши люди. Настроение было такое, что стрелять в безоружных не будут, да и сильно сопротивляться тоже. Это был их пассивный протест против того беззакония, которое творилось в Киеве.

Шли на штурм в балаклавах и медицинских масках (нужного количества балаклав купить не успели). Вооружены палками, дубинами, болгаркой, даже генератор был, чтобы резать болгаркой решетки. Из огнестрельного оружия — пара двустволок и одна «мелкашка». У одного из наших был обрез в виде пистолета из… трехлинейки (!). Боюсь даже представить грохот его выстрела и отдачу. Патронов к нему было аж три штуки! Так как военный актив был немногочисленный и разбросан по всей области, его мобилизовывали и свозили в Донецк. Некоторые шахтеры приходили сразу после окончания рабочей смены.

Вообще мы команду Екатерины на штурм воспринимали как принятое решение «Севером» на спецоперацию, нашу задачу считали просто как дать формальный повод и обеспечить гуманитарное прикрытие.

Сломили в потасовке несильное сопротивление «вэвэшников», даже дубины и щиты им потом вернули, так как их начальство ныло, что это казенное добро, за которое с них спросит начальство.

Вспоминает Буйный:

— Тогда все думали, что это супербригада. От пуль уворачивается. Захватили СБУ Донецка, когда его охраняла рота внутренних войск. Внутренние войска были с табельным оружием, но не все. В основном дубинки и щиты. Ни один милиционер не пострадал. Помимо того, с кого-то все-таки Рысь Славянский оторвал этот шлем. Все боялись, что он оторвет с головой. Отключили запись с камер, взяли ключи у дежурного от серверной и оружейки, пока считали и записывали, кому выдаем оружие, другие наши люди нашли подвал с автоматами. Люди в масках, многие друг друга не знают, не поймешь, кто где. Чем отличается активист от рвача-мародера? Активист озабочен многими вопросами, он пытается делать что-то полезное, общее. Мародеру важно украсть что-то ценное или вынести оружие. Небольшое количество стволов как раз и было разграблено такими рвачами. Заняли оборону. В первую очередь нужна была еда и медицина для людей, так как мог быть в любую минуту штурм, а значит, будут раненые.

В здании СБУ на улице Щорса всего взяли 47 автоматов и 55 пистолетов. И хорошо! Благодаря этому, уверен, официальная власть так и не решилась отбивать силой Донецкую ОГА. Она испугалась уже не мирного, а вооруженного сопротивления. На это и был наш расчет. Буйный всех людей, кого только можно, перебросил на оборону взятого СБУ из «гарнизона» занятой областной администрации. Создал там гуманитарное прикрытие из мирных митингующих.

Именно это позволило нам в Донецке не повторить судьбу Харькова, где областная администрация была жестко и с применением оружия зачищена от протестующих. Тогда в Харькове было арестовано более 50 человек, большинство из которых получили сроки и находятся сейчас в СИЗО и зонах. Именно это и принесло мне самому облегчение в тюремном режиме, если вы помните. Со мной тогда стали заигрывать и даже предложили обменять меня на часть взятого в СБУ оружия.

Мне потом рассказывали, что в здание СБУ ворвались разношерстной массой, в которой всякие люди были. Каждый жаждал схватить побольше оружия и унести его с собой.

— Большого опыта у нас, как вы понимаете, не было, — рассказывает Буйный. — Мы не думали, что с нами на приступ СБУ пойдут и какие-то плохие ребята. Первые минут двадцать мы реально потеряли. В этот момент и часть оружия ушла. Просто ворвавшиеся его искали по всему зданию, пока я был в оружейке и пока переписывали все, что там нашли.

Это факт: ящики с сорока семью «калашами» лежали в незапертом подвале СБУ, забросанные старыми досками и хламом! Часть этого оружия сразу же «ушла» по рукам самых сообразительных. Это были полноценные автоматы, с ложами-«веслами», а не со складными прикладами.

— Нужно было поехать и занять телестанцию, уже было все оговорено. Приехал Палач и еще четверо с ним, — продолжает Буйный. — Они попросили дать им на всякий случай пяток автоматов и пять пистолетов. Им дали, но объяснили, что все договорено и нужно просто зайти. Там такие же «вэвэшники». Они выйдут, а вы зайдете. Они поехали, но у них сдали нервы. Они остановились метров за тридцать до въезда на КПП. Вылезли и принялись палить по КПП. А по ним открыли ответный огонь. «Вэвэшники» стреляли не на поражение, а в воздух (я с ними потом разговаривал), но Палач и его бойцы испугались, прыгнули в машину и вернулись в здание СБУ. Однако оружие уже не вернули. Зато рассказали «правдивую» историю о том, что когда они отступали, оружие у них якобы отняли.

— Вспоминаю, какие перекошенные лица в захваченном СБУ были тогда у Беса (Игоря Безлера) и Волка, когда они слушали басни прибежавшего назад, — продолжает Сергей Цыплаков. — Они не понимали, как молокосос может им, боевым командирам, рассказывать сказки венского леса, украсть у них оружие и даже не догадывается, что его шансы дожить до вечера тают прямо на глазах.

— Бес их тогда реально хотел наказать прямо на месте, но тогда еще нельзя было так. Не то еще время было, — поясняет Буйный. — Все надеялись, что вот-вот придет помощь из России. Катерина обещала: до вечера продержитесь — и все будет нормально. Ей Стрелок так говорил…

Боялись ли наши тогда, что силовые структуры Украины бросятся отбивать захваченное здание СБУ? Что на нас бросят спецназ «Альфа»? Как оказалось, страха не было. Свидетельствует Буйный:

— Они должны были стать на нашу сторону. С «Альфой» тоже велись пропагандистские беседы. На всех наших митингах «Альфа» размещала бойцов на крышах и «вела» всех лидеров. Но им никто не давал приказ на нашу ликвидацию, хотя они могли бы убрать нас сразу. Часть из них работала в толпе на митингах. Все наши пешие походы по городу «Альфой» и Шестым отделом СБУ отслеживались. Но им никто не приказывал приступать к жестоким акциям подавления. Даже потом, когда уже начались бои за Славянск — и то приказа на наше уничтожение не последовало.

Нам в захваченное здание СБУ позвонили из донецкой «Альфы» и заявили: или сдаетесь, или через двадцать минут мы идем на штурм, приказ у нас, мол, есть. И даже подкрепление уже для этого прибыло из Киева. И вообще мы от вас стоим в двухстах метрах за углом. Я рассказал Бесу, и было принято на 100 % правильное решение: оставить это неудобное здание СБУ и отойти с оружием в областную госадминистрацию. За 5 минут до объявленного штурма нас уже там не было. «Альфовцы» вломились и бегали — нас искали. Выломали заваренную дверь на крышу, рыскали по чердакам. В этот момент мы уже в ОГА прибыли.

Хотя теперь я понимаю: упрись мы рогом и дождись штурма — «альфовцы» покрошили бы нас в мелкий винегрет! Из нас, бывших тогда в здании СБУ, с оружием умели правильно обращаться два десятка человек, не более. Многие из нас в армии не служили. Просто боевой дух повстанцев был высок, не боялись они. Но опытные вояки «Альфы» всех могли уничтожить. Это уже в Славянске наши приобрели боевой опыт. И то мы встречаемся сейчас и вспоминаем, что шли штурмовать СБУ с одной палкой и охотничьим ружьем. Волку суждено было погибнуть в Славянске. Он с товарищами попадет там в предательскую засаду и погибнет под огнем тяжелого пулемета КПВТ…

Ну, а тогда Волк и Бес распорядились грамотно. Когда мы отходили в областную администрацию, задача поменялась. Нам надо было до «часа Х» сохранить людей и оружие. Бес тогда сказал, что они сейчас уйдут и растворятся в городе. Он тогда попросил мой Стечкин. Один он захватил в СБУ и предложил мне отдать ему и мой. Уходил Бес с двумя автоматическими пистолетами Стечкина и с гранатой. Волк ушел с одним Стечкиным.

Мы последними покинули здание донецкого управления СБУ: я, Волк и Бес, который нас нагнал. На перекрестке мы разошлись. Я догнал двоих своих товарищей, и мы двинулись в ОГА. А они пошли по улице Мира вниз. В следующий раз я их увидел уже в Славянске. Совершенно случайно, через три дня после того, как мы зашли в Славянск. Стрелок их сперва арестовать хотел, поскольку не знал Волка и Беса лично. Помню, он очень сильно ругался, что мы ушли из СБУ и оставили Донецк. Я ему попытался объяснить, что в тот момент это — самое оптимальное, что можно было сделать. Это было как потом его отход из Славянска. Он вроде понял, но недоверие все равно оставалось. А жаль!

Да, после взятия СБУ наши ребята ликовали. Казалось, еще немного — и помощь придет. Россия сделает, как в Крыму. О том же говорил и Стрелков. Об этом нынче вспоминать невесело. Ну, а тогда мы стали серьезной боевой силой. Мы смогли завладеть оружием!

Забегая вперед, скажем: из тогдашнего штурма выросли нынешние легендарные командиры ДНР. Например, полковник Седой, что сейчас (весной 2015-го) командует Славянской бригадой. В прошлой жизни — простой таксист.

Седой, по словам Буйного, в марте 2014-го просто помогал Народному ополчению Донбасса. Возил ребят, когда Буйный, чтобы добыть средства на борьбу, продал свой автомобиль. По утрам Седой специально прикатывал из своей Ждановки в Донецк. А поздно вечером — возвращался в Ждановку.

— Когда был штурм СБУ Донецка, мы его в этот день не отпустили, и ему некуда было деваться. Вот он и бросился с нами на штурм, — рассказывает Буйный. — После штурма он в шоке головой тряс: «Все, мне обратной дороги нет, вы меня втолкнули в ж…!». Когда потом ехали Стрелка встречать, уже в Шахтерске, заезжаем на заправку — а он там в горе сидит. «Я вам отдам ключи, техпаспорт, забирайте машину. Я пойду пешком домой!» Открывает дверь, ставит ногу на асфальт, молча замирает. А потом втягивает ногу обратно: «Та пошли они на х…, это моя земля! Не хочу здесь укропов. Я с вами!»

И вот теперь он, пройдя столько боев, командует Славянской бригадой. И как командует! Хоть в армии он и не служил (у него нет трети одного легкого), управленцем он оказался хорошим. И военным тоже отличным. Никто не думал, что он — такой прирожденный командир. А как его уговаривали сначала: нужно пару деньков побыть командиром взвода охраны:

— Миша, ну на два дня!

— Не буду!

— Ну у тебя взвод немного вырос, нужно им покомандовать, дам взводного, а ты будешь командиром…

Проходит два дня.

— Миша, ну уже рота охраны, ротный нужен. Ты уже здесь в курсе по территории. Будешь ротным!

И в итоге закончилось комбригом, полковником ДНР. Он до сих пор кричит, что это я его подставил!

Он даже в Славянске не хотел быть военным. Ему два раза в год нужно ложиться в больницу «капаться», делать ингаляции. Физические нагрузки ему вообще противопоказаны. И он не жалуется на здоровье сейчас.

Однако это будет потом. А пока наши ребята, взяв оружие в резиденции СБУ, ушли оборонять ОГА.

Дальше события помчались вперед на всех парах. Напомню, что именно 7 апреля провозглашена Донецкая Народная Республика (ДНР), формируется ее Народный Совет, принимается решение о референдуме о независимости ДНР: он должен быть проведен 11 мая 2014 года. А 12 апреля территориями ДНР провозглашают себя и многие города Донецкой области. Еще 6 апреля Луганск провозгласил формирование Армии Юго-Востока. Началось формирование и первых отрядов армии ДНР.

Процесс этот был мутен. В новой власти оказались весьма сомнительные личности. Руководство и актив НО Донбасса не был уверен в том, что все они — стойкие идейные бойцы. Ребята всерьез опасались, что в новом правительстве ДНР полно и агентуры СБУ, и прислужников местного олигархата.

Тот день 7 апреля для нашего Ополчения был занят строительством баррикад вокруг СБУ и поиском денег на строительные материалы. Вечером 7 апреля из-за малого количества оружия и людей в гуманитарном прикрытии в ночь ополченцы, как вы уже знаете, решили не дожидаться атаки «Альфы», покинуть здание СБУ и переместиться в ОГА. Когда ночью «лидеры протеста» всерьез стали рассматривать вопрос сдачи вооруженных людей украинскому спецназу в обмен на обещание не штурмовать ОГА, Буйный решил: нужно покинуть ОГА и дислоцироваться на квартирах. В любом случае штурм областного СБУ привел к блокированию работы этой организации в течение почти трех недель.

Все информресурсы НО Донбасса работали на привлечение внимания общественности к ситуации у областной администрации. На привлечение туда активистов и добровольцев, на оказание помощи в строительстве баррикад и оснащении всем необходимым ополченцев, занявших здание губернаторства.

 

Славянск вместо Шахтерска: «День космонавтики»

К тому времени уже было решено: Игорь Стрелков с его отрядом из пятидесяти двух соратников войдет в Донбасс. Дело Народного ополчения — их встретить. Где? Сначала-то мы думали, что отряд Стрелкова займет Шахтерск…

От нас операцию со Стрелковым обеспечивал Буйный. Шахтерск — город вблизи границы с Ростовской областью. Там все было готово к входу отряда Игоря Ивановича. Но внезапно решение изменили: решили войти в Славянск, гораздо глубже на территорию области. Почему? Вот что вспоминает Буйный:

— Сначала на нас вышла Катерина и сообщила, что отряд из Крыма зайдет через Шахтерск. Сказала нам тогда, что потребуется захватить и до вечера удержать в Донецке областную госадминистрацию, телевышку и здание СБУ. Она тогда спросила: «Что вам для этого нужно?» Чем, признаюсь, привела нас в замешательство. А что, собственно, нужно? Мы этого толком не представляли. Катя тогда говорила, что надо только немного продержаться — а дальше «все будет Крым». Тогда все в это верили. Ждали Рязанскую воздушно-десантную бригаду. Мол, вот она, рядом! А мы ее должны будем встретить с цветами, воздушными шариками, хлебом-солью…

— Потом, 11 апреля 2014-го, от Екатерины пришло шифрованное послание по электронной почте, — вспоминает Сергей Цыплаков. — Мы его получили в непонятном файле (система шифрованных сообщений, которую мы только осваивали), как-то хитро сделанное. О том, где надо встретить группу Стрелка. Оно содержало страшные выражения: «потеря связи», «координаты встречи», «точка невозврата», «с такого-то времени группа считается погибшей», «огонь без предупреждения», «условный сигнал» и прочие, от которых меня, вчерашнего рекламщика, бросило в холодный пот. Голова отказывалась работать. Я переписал все на бумагу близко к тексту (принтера ночью у чужого человека, где я ночевал, не нашлось). И всю эту премудрость надо было запомнить наизусть за несколько минут — ехать в Шахтерск и пересказать Буйному.

Выходило, что отряд Стрелкова должен появиться в Донбассе 11 апреля 2014-го.

— Тогда все думали, что к нам идет какая-то супербригада. Какие-то чудо-бойцы, которые от пуль уворачиваются, — смеется Буйный. — Перед заходом Стрелка (конец марта — начало апреля) у нас была карта с полным расположением техники, где они в полях стоят, где они передвигаются. Данные каждый день собирались и стекались ко мне. Я их переносил на карту. Карта фотографировалась. Файл шифровался и уходил. Бумажная карта тут же уничтожалась. Стирались все данные с фотоаппарата. Восстановить их было невозможно.

Стрелков не пришел в намеченный день. Он запоздал на сутки. Понятно, почему. Его отряд шел пешим маршем, буквально через болотную грязь, через распутицу в полях. Народные ополченцы этого еще не знали. Это у Отто Скорцени, диверсанта номер один в Третьем рейхе, были и вездеходы, и планера, и самолеты. Люди Стрелкова шли изнурительным 24-километровым маршем. Они несли на себе по два автомата, боекомплекты, двести с лишним комплектов обмундирования. В общем, по полсотни килограммов поклажи на каждого. По дороге даже молодые падали, выбившись из сил. Некоторые даже не донесли патронов: бросили по дороге.

Как вспоминает Буйный, они ждали Стрелка в полях в пограничной зоне. Ночевали в раскисшем от дождя поле. 10 апреля Стрелков прислал шифрованное письмо: просил подготовить грузовик Газ-66. Помните такую знаменитую в Советской Армии машину?

— Нереально в приграничной полосе найти военные машины! — делится воспоминаниями Буйный. — Пришлось выходить из положения. Нашли грузовичок компании «Новая почта», пятитонник. Его водителю мы сказали, что нужно перевезти контрабандой яблоки. Он подъехал уже на второй день. В первый день, когда стало ясно, что отряд Стрелка задерживается, мы его отпустили. А вот потом прибыли стрелковцы. И когда водитель ночью увидел эти «яблоки», у него аж руки задрожали. Шутка ли: полсотни боевиков-«спецназовцев» в балаклавах!

Нам тоже, встречавшим Стрелка, несладко пришлось. Мы ждали отряд в условленном месте на границе. Ориентиры, которые передали (куда выйдет Стрелок), и то место, куда действительно он вышел, — две разные точки с разницей в четыре километра. Представьте себе: ночь, дождь, раскисшее поле-пахота. А мы бегали всю ночь между двумя точками, подавая фонариками специальный сигнал в панике: «Где вы? Это мы, свои — не чужие!». Связи нет, мобильниками пользоваться нельзя. Об этом был строгий уговор. Телефоны выключены. Вот мы и бегали, их искали. Когда нужно было выезжать, машина постояла в поле, увязла в грязи, и мы все вместе ее практически на руках выталкивали с поля на трассу…

Они, конечно, страховались. Был же сигнал условный. Я подавал его фонариком, мне ответили — и поэтому я туда пошел и на меня группа вышла. Они там при переходе заблудились чуток. Вышли не по времени, и нам по условиям требовалось их два часа прождать и уезжать. Но уезжать я не собирался, пока их не найду. Мне четко сказали, что они к нам пошли. Звуков перестрелки и боя нам не слышалось. Значит, их не арестовали, не поймали и не убили. Значит, они где-то рядом. Я себе тогда сказал, что все равно их найду, хоть в дождь и грязь буду бегать и искать. В темноте. Под дождем. Кругом — пахота и посадки. Между этими двумя посадками (одной, где написано было, что они выйдут, и второй, где реально можно было выйти) — 4 километра. Мы между этими посадками полночи бегали. Побегу, просигналю — и обратно.

А ведь это — приграничная полоса. Там действительно был риск нарваться на укропский пограничный патруль. Но выбора не было. Нарвались бы и нарвались, а что делать?

И вот они появились. На первый взгляд нам показалось, что перед нами — какая-то суперэлита бойцов какого-то особого отряда. И настроены по-боевому.

Мы же без оружия были. У меня только один пистолет Макарова с одной обоймой при себе имелся. И когда первый вышел на меня Ромашка, то врубил фонарь:

— На колени, мордой — в землю! Оружие есть?

— Есть! — отвечаю и слышу шепот: «Он с оружием, с оружием…»

— Это ПМ в кармане кофты лежит! — отвечаю поспешно.

— Достань аккуратно!

Я достал свой ПМ, положил и уже потом понял, что это — Стрелок. Кто-то подходит, светит фонариком в лицо и говорит: «Все, это он, свои».

Уже когда встали, смотрю, что Стрелок и Ромашка открыли лица, а остальные остались в масках.

Грузовик мы поставили в то место, которое более или менее подходило, куда могли люди подойти. Но все равно машина постояла — и увязла в земле. Погрузилась в грязь буквально по самые оси.

Стрелок еще, глядя на шофера грузовика «Новой почты», поинтересовался:

— Водила свой или «в расход»?

— Нет-нет, водитель свой, в расход нельзя! — обалдев, отвечаю Стрелку.

А тот услышал эту фразу, испугался еще больше и страшно побледнел.

Знаете, чем стрелковцы отличались от местных? От них пахло войной и какой-то неотвратимой решительностью. Они заходили и в принципе понимали, что придется воевать и лить кровь, а мы верили до последнего, что это будет Крым. Что мы сейчас быстренько покажем, что мы здесь — нормальные пацаны. Хотим независимости, и Украина скажет: «Ну ладно, идите с миром!» Мы-то рассчитывали, что ВСУ с нами воевать не станут. Милиция не будет драться, потому что нас уже слишком много и оружие у нас уже имеется. Да и мы с ними, с ВСУ и милицией, воевать-то не хотели. Наивные наши надежды не оправдались.

А бойцы Стрелкова зашли, уже готовые ко всему. Они были на войне и готовы психологически. Все были после Крыма. Сюда проникло почти все то ополчение, которое помогало в Крыму. Они пришли, чтобы воевать.

Я очень хорошо их запомнил. В грязи, мокрые, но решительные. Большую часть поклажи они все-таки донесли на себе. Они и обеспечили нам первый наш боекомплект. До этого у нас всего по одному рожку для автоматов имелось. А тут уже были патроны, правда, не в цинках, а в пятилитровых баклажках. Ссыпанные в них, чтобы было легче нести. Для экономии веса и объема. Видно было, что Стрелок прорабатывал операцию по-взрослому, учитывая все нюансы. Кроме боеприпасов и оружия, они принесли с собой 250 комплектов формы для ополчения и еще много другого груза.

С формой они хорошо придумали. Чтобы одеть в нее ополчение. Возможно, чтоб дух боевой ему придать. Стрелков тут в точку угодил. Мол, не толпа мы, а армия уже. И потом, когда брали Краматорск, у наших противников создавалось впечатление, будто орудуют «зеленые человечки». Какой-то крутой спецназ, по-любому — российский. Понятно, что это был блеф, но сначала в такое поверили. Во-первых, поднять боевой дух у ополчения — все в одинаковой форме, это уже более-менее на что-то организованное похоже, а не на сборную солянку. Хотя изначально всем говорили, что мы тут и были и никто не заходил, но весь Интернет гудел, что в Донецк пришли «вежливые».

Водителю потом дали 1500 или 2000 гривен за поездку «за яблоками», но он даже брать их не хотел. Я уже ему внаглую в карман деньги сунул: «Все, спасибо, братан. Ты ж смотри, никому не рассказывай!»

— Я уже забыл. И не помню, и не знаю вас никого!

Что было дальше? Мы ехали в грузовике, а он — герметичный, и в него набилось полсотни душ. Как сельди в банке, сидели буквально друг на друге. Приходилось каждые полтора часа останавливаться, приоткрывать ляду, запускать воздуха, чтоб не задохнуться. И так — три часа. Впереди — наша легковушка-«лоцман». За ней — грузовик.

Стрелков пришел вместе со своим наставником, его бывшим начальником — 76-летним Дедом. Мы его так звали. Он потом трагически пропадет без вести. Замечательного ума и силы воли был человек. Учитель Стрелка.

Очень образованный и умный, с огромным опытом. Подсказывал, на что обращать внимание, что примечать. Как правильно оценивать ситуацию, как реагировать. Они тогда со Стрелком в одном кабинете жили, ночевали, работали. Жил Дед в России, а откуда он родом — не знаю.

Огромной силы воли человек! Весь 24-километровый пеший переход он одолел в свои 76 лет. С поклажей шел, нес на себе рюкзак в четверть центнера. Молодые на том марше падали, их подбирали. Некоторые боекомплекты бросили по дороге. А он нес. И подбадривал остальных. Лез участвовать в операциях, сам рвался в бой. Но попал в плен и там сгинул. Было это тогда, когда в Краматорске захватили бронетехнику, МТЛБ-шку. Он нам тогда не дозвонился и решил сам привести технику в Славянск.

Он поехал, но их принялись обстреливать наши. Приняли их за укропов. Ну, и сожгли броню. Подбили, остановили, гранатами закидали, несколько человек погибло. А там уже и укропы стояли, тоже принялись обстреливать. Дед в том бою и пропал. Искали его, и через две недели стало известно, что он в плену в Харькове. Но у него уже начались проблемы с памятью. Нервное напряжение. Он мог помнить поминутно то, что было 25 лет тому назад в такой-то день, и не помнить, о чем он час назад с тобой говорил. Или что он вообще тебя сегодня видел. В плену его пытались выменять, но укропы не отдавали, они хотели из него какие-то важные сведения вытянуть. Так он и пропал. Имени его не знаю.

А тогда Дед трясся в душном кузове грузовика вместе со всеми. Где-то на полпути ему стало плохо, и мы его забрали в легковую машину.

Дальше приключилась история с гаишниками, тоже веселая. Был шестой час утра, небо стало сереть весенним рассветом. Мы уж со Славянском созвонились, сообщили, что едем к ним. Чтобы наши ребята оставались там, не ехали в Шахтерск. Донецким позвонили, чтобы часть двигала в Славянск, а часть — осталась в Донецке.

Машина была вся в грязи, даже толком ее цвета не видно. Она — как цельный кусок грязи. И вот на дебальцевском посту гаишник решил нас остановить. Мать честная! Я запаниковал. В легковушке — трое с автоматами, в форме, только маски-балаклавы завернули на головы, как шапочки. И стекла у нас не тонированы. Гаишник машет жезлом. Слышу голос Стрелка: «Если не договоримся, ментов — в расход!»

Решаю — остановлюсь не сразу, проеду за пост. Думаю: пока будет идти гаишник, успею выскочить из салона и договориться. Чтобы не доводить дело до смертоубийства.

— Вы откуда? — вопрошает подошедший гаишник.

— С рыбалки! — отвечаю, с радостью замечая, что грузовик со всем десантом благополучно проехал мимо.

— А почему машина такая грязная? — не унимается страж порядка.

— Так застряли в поле, а там — дождь, грязь, — делаю лицо простачка.

А он пытается подойти к машине! Если он подойдет, то жизнь его закончится. Ни Стрелок, ни Ромашка с ним разговаривать не будут. Они уже передернули затворы. Я его пытаюсь удержать:

— Не нужно тебе туда идти!

— А чего ты меня туда не пускаешь? — оборачивается ко мне милиционер.

— Ну, сидели на рыбалке, чуть выпили. Водитель трезвый, но с перегаром… — развожу руками с виновато-заговорщическим видом.

— Ну, пусть выйдет водитель, — милостиво решает гаишник. Водитель выходит.

— А ну, дыхни!

Дыхнул.

— А чего это он без перегара? — милиционер настороженно щурит глаза.

— Ну он чуть-чуть пил вчера. Сказал, вдруг что-то где-то осталось, — заговариваю я гаишника, сутулясь, чтобы на животе под кофтой не проступали очертания заткнутого за пояс пистолета.

Гаишник снова рвется к авто. Его смущает наш вид: в гражданской одежде, но грязные, что черти.

— Командир, ну не надо смотреть! — сую в руку милиционера купюру в полсотни гривен. — Мы поедем потихоньку, но мы ж никого не трогаем, посмотрите на нашу грязную машину и на нас, грязных…

— Ну ладно, езжайте, — машет рукой гаишник и идет к себе в будку. Что он там себе думал в этот момент, не знаю, но то, что он спас жизнь не только себе, но и всей дежурке своей, четверым как минимум, — это точно. От смерти его отделяли всего четыре-пять метров. Пройди он их — увидел бы людей с оружием. Уж не знаю, деньги на него подействовали или чутье сработало, но получилось так, что эти пятьдесят гривен спасли жизнь милиционерам и открыли путь отряду Стрелка в Славянск. А Народное ополчение Донбасса, получается, и привело стрелковцев в этот город, стало «завязью» армии Новороссии.

Такой вот «День космонавтики» вышел. За 53 года до этого Юрий Гагарин вознесся на орбиту. А Стрелков и бойцы Народного ополчения Донбасса вошли в ничего не подозревающий Славянск.

Мне скажут, что это — хорошо спланированная операция спецслужб РФ. А по мне, так скорее всего, инициатива Стрелкова и бизнесмена Малофеева, его финансировавшего. Они начали действовать на свой страх и риск. То ли как отряд Кортеса, двинувший на завоевание царства ацтеков, то ли как барон Унгерн, выступивший в 1921-м на Ургу, столицу Монголии.

В тот момент отряд Стрелкова оказался той самой каплей, что переполнила чашу терпения Донбасса — и он восстал по-настоящему. Он видел в стрелковцах передовой отряд из РФ. Ждал, что нужно лишь подняться, — а дальше все будет, как в Крыму.

 

Славянск и его герои

В стотысячном Славянске, славном своими солеными озерами, отряд Стрелкова 12 апреля при поддержке активистов Народного ополчения взял местное управление СБУ, городской отдел милиции и горисполком — городскую администрацию.

Как это было? Грузовик с десантом Стрелкова и легковушка рано утром подкатили к так называемой вилле «Мария» на Железнодорожной улице. Это старинный, нуждающийся в ремонте особняк еще в 2011-м передали в безвозмездное пользование православной церкви Московского патриархата аж на 50 лет. Так получилось, что «Марию» курировал настоятель Свято-Воскресенского храма отец Виталий.

Утром 12 апреля прибывших встретили Анатолий (позывной Атаман), Вячеслав Пономарев и те ребята, что дежурили на вилле. Когда они увидели, как из кузова выгружаются полсотни экипированных бойцов, у них челюсти поотпадали до земли. У стрелковцев еще не красовались георгиевские ленточки на форме, они просто были неизвестными с оружием и в камуфляже.

— Пока они выгружались, подошла женщина из церкви. И говорит: «Там милиция приехала», — продолжает Буйный. — Ну, проезжала мимо патрульная машина и увидела, что люди в форме из грузовика высаживаются, что-то оттуда вытаскивают. Я к милиции подхожу, а они зашли с другой стороны через калитку, во дворик виллы, где стоит грузовик. Милиция принялась расспрашивать: что тут происходит? Мы милиционерам заявляем: «Пацаны, не выступайте! Вы или с нами, или — в плен!»

Говорю это стражам порядка, а за мной стоят двое «стрелковцев» с автоматами наизготовку. Ну, забрали мы у милиционеров оружие, заковали их в наручники и тут же, на вилле «Мария», в комнату закрыли. Они попросили своему начальнику позвонить.

Звонок был, мы пригласили милицейское начальство на переговоры. Прибыл к нам и.о. начальника милиции города. К нему на переговоры вышел Игорь Стрелков с товарищами. Он пытался мирно объяснить правоохранителю: мы — восставший народ, и милиция должна определиться. Она либо с нами, либо нет. А мы, дескать, берем власть в свои руки, мы против киевской хунты.

Начальник милиции этого не понял:

— Сдайте оружие. Да вы знаете, кто я такой!

Стоявший возле Стрелка Терец слышит от Игоря Ивановича лаконичное:

— В плен!

Терец попытался было взять милицейское начальство за руки, но оно вздумало отбиваться. Терец, не думая, врезал ему в глаз, после чего начальник милиции сник. Отобрав у него оружие, наши препроводили его к остальным пленным.

Около семи утра, когда с выгрузкой закончили, а к нам подтянулись активисты НО Донбасса из города, была сколочена группа для захвата горотдела милиции и местного управления СБУ. Пришедшие к нам парни с благоговением смотрели на прибывших. Почему-то все решили, что это — долгожданная помощь из России, те самые «зеленые человечки». Супергерои, что всех спасут.

Пленных мы отпустили. Они заявили: «Мы воевать не хотим, оно нам не надо». За мента-начальника приехал договариваться какой-то мужик. Начальник милиции извинился, сказав, что милиция мешать не собирается. Практически весь город спокойно сдался.

Штаб решили сделать в славянском отделении СБУ. Сначала-то думали устроить его на вилле «Мария», но потом остановились на более подходящем варианте. Оружие в славянском СБУ получилось взять чуть-чуть, там его просто было мало. Взяли, конечно, и арсенал горотдела милиции. Полсотни пистолетов, патроны к ним, немного боеприпасов к «калашам». Наученные горьким опытом, оружейку сразу перекрыли, своим (кого знали) просто так выдавали, а кого не знали — оружие вручали под роспись.

— Первое серьезное боестолкновение было на третий день после взятия Славянска, 15 апреля, когда Ромашка и Стрелок поймали в огневую засаду машины «Альфы», — рассказывает Буйный. — Блокпосты мы тогда везде расставляли. Хотя они были-то практически безоружными. Скажем, блокпост на комбикормовом заводе: сперва там имелись всего два «макаровых» и один автомат, несколько охотничьих ружей и по 3–4 ящика бутылок с «молотовым».

Ромашка у стрелковцев был и подвижным резервом, и настоящим спецназом среди спецназа. Он шел туда, где возникала угроза, где было какое-то движение. Его бросали на усиление. Надо сказать, что стрелковцы делились на группы по четыре-пять бойцов, за каждой группой закреплялся участок обороны. Эти группы усиливались народным ополчением. В общем, применялась еще схема НКВД 1941 года, когда вокруг ядра из бойцов осназа создавались народные партизанские отряды.

То есть, ядро из пришедших стрелковцев становилось основой для формирования рот новой армии.

— Например, тут стоит Дружок, там — мотороловские, там — ребята Гуся стоят. В ополчение все гражданские пришли, многие оружие тут первый раз увидели, — рассказывает Буйный. — Вот и Ромашка стоял в засаде. Видит — едут крутые, архидорогие авто с киевскими номерами. Он их и покрошил. Они там отстреливались, перекатывались, как в голливудских боевиках. Пытались рассыпаться. Но их с бугра расстреляли, как в тире.

Теперь-то я знаю, что героический Ромашка — никакой не крутой спецназовец КГБ-ФСБ «по диплому», а церковный звонарь из Киева. Сергей Николаевич Журиков. Но прирожденный воин и бывший военный ВС Украины.

Ну а наш соратник Буйный с самого начала славянской эпопеи, проявив себя геройски, стал доверенным помощником Стрелкова и выполнял самые ответственные задания, рассказывать о которых до сих пор не пришло время.

Так и начиналась война за Новороссию. Надо сказать, что первая кровь пролилась все-таки не 15 апреля, а днем раньше, на Пасху. Тогда в город проникли диверсанты из Правого сектора и атаковали церковь, убив нескольких человек в ней. Так что, можно сказать, уничтожение группы «альфовцев» стало ответом повстанцев на бесчинства правосеков-диверсантов в Славянске.

— По ночам укропы постоянно пытались пробраться в город, — продолжает Буйный. — В черной форме. Тогда они еще не были нацистскими добровольческими батальонами. Они все считались самообороной Майдана, из Правого сектора. Мы тогда достаточно многих таких диверсантов уничтожили. У погибших были повязки, значки, удостоверения Правого сектора, жетоны. Одного, помню, взяли, а у него оказалось много пустых удостоверений самообороны. Было написано право ношения на оружие — детский сад. Получается, они выдавались на Майдане. Выдают пустой банк, вклеивают фотографию, ламинируют — и удостоверение у тебя есть. Ты имеешь право в любое место на Майдане пройти, в любое правительственное здание…

Описывать эпопею в Славянске целиком смысла нет. Книга наша о другом. Просто мне хочется показать, как из еще вчера мирных, обычных людей рождались герои. Нынешние воины Новороссии. Павшие и живые.

Один из нынешних видных командиров ДНР по имени Андрей прошел через адское испытание. Он стоял на блокпосту на Семеновском кольце. Начался жестокий обстрел поста. Укропы били из минометов. Мимо проезжает фура. Мина попадает в грузовик. Грузовик запылал, они пытаются подойти, но не могут: укропы обстреливают. Дверь грузовика открылась, но водитель не выходит. Ранен? Господи, он же заживо сгорит! Рискуя жизнью, Андрей все-таки пробрался к горящей машине. Они вытащили раненого, уже горевшего водителя. Им оказался его родной отец, мариуполец.

— Андрей до этого все жаловался, что отец у него дальнобойщик, а у него нет работы. А тут попался заказ, и он поехал, — вспоминает Буйный. — Это страшно, конечно, когда ты из горящей машины достаешь горящего отца. И он у тебя на руках умирает…

19 апреля были разоружены бойцы 25-й аэромобильной (десантной) бригады ВСУ. Отличился тогда Ромашка. Вот что рассказывает мой друг Буйный:

— Мы «встряли» с ними у конного завода под Славянском. Поступила инфа, что едут машины с оружием и хотят нам его передать. Но они боятся, поэтому попросили небольшой группой встретить. Мы выехали втроем. У Седого был при себе ПМ, у меня — Стечкин. Изначально мы ехали вдвоем, но, проезжая мимо блокпоста БЗС (трасса на Харьков), взяли с собой Прапора, бывшего спецназовца. У него была «ксюша» — АКСУ. Укороченный «калаш».

Приезжаем к конезаводу. К нам выходит украинский полковник с шестью людьми. И тут мы понимаем, что это не совсем нам оружие везут отдать. Оказывается, десантники шли на двух грузовиках «Урал», но заблудились ночью. Они вообще ехали в Артемовск. Они оказались из тех военных ВСУ, что не захотели оставаться «под Россией» в Крыму и выехали на Украину. Их тут потыкали и толкнули на Артемовск. Ехали в Артемовск, заплутали, испугались, ночью спрятались в лесу. И тут появились мы.

Когда я это узнал, то у меня поджилки затряслись. Нас же всего трое, и оружие у нас — курам на смех. Но, не подавая виду, предлагаю им: «Сдавайтесь! Даю 25 минут на сдачу, потом вам — конец!»

«Аэромобильники» отошли за дорогу в лес, подумать. А мы, перейдя по другую сторону шоссе, затаились. Боялись, что нас вообще расстреляют. Видели мы, что в лесу их снайперы сидят. Ну, мы и залегли в травке. Стрелку звоню по мобиле: что делать? «Ждите!» — отвечает тот.

Немного погодя выходят (числом в десять-двенадцать) укропы-десантники и заявляют: «Мы сдаваться не будем. Будем воевать!»

Воевать — так воевать. Вернулись мы назад и легли в траву втроем. А они рассредоточились в лесу. Мы уже с жизнью успели попрощаться. Но вдруг укропы побежали в нашу сторону, но с оружием не наперевес, а волоча его за собой!

— Всем стоять! — заорали мы. И тут с облегчением видим, как из леса выходит Ромашка с группой. И Стрелок подошел через несколько минут — нас спасать. Только тогда мы увидели, что в плен мы взяли двадцать пять десантников. Причем со всем оружием. Когда мы его увидели, то поняли, что не приди к нам на подмогу Ромашка со Стрелком, нам втроем пришлось бы несладко. У них было все, начиная от гранатомета, снайперки СВД с прицелом ночного видения и, конечно, автоматы.

Им предложено было сразу сдаваться, и солдаты сдались. Подполковник начал кричать, что не сдается, за что получил в лицо и у него отняли оружие. Солдаты сдали его сами. Мы выдали им денег на одежду и на билеты, чтобы отправить десантников домой. Пацаны изначально сказали, что воевать не хотят. Мол, отпустите нас домой. Из них четверо вернулись потом к нам с семьями, но уже после того, как на нашу сторону перешел Таран, десантник родом из Енакиево, командир группы бронетехники из 25-й отдельной аэромобильной бригады, которую захватили стрелковцы. (Таран до сих пор воюет в ополчении, был ранен при прорыве бронегруппы из Славянска на Краматорск 3 июля, стал депутатом Народного Совета ДНР.)

Ну, а сначала мы привезли захваченных десантников-«аэромобильников» в Славянск. Покормили, купили им гражданку и отпустили. Только командира оставили. Я тогда первый раз увидел, как Ромашка и его люди работают. Ни одного выстрела не прозвучало! Они сумели ночью в лесу так окружить укропов, что они сами были в шоке. Ромашка как спецназ сработал. И было-то у него — всего одного отделение против двадцати пяти десантников…

…Гору Карачун, что господствует над Славянском, силы АТО заняли уже через несколько дней после входа стрелковцев. Держать ее повстанцам было нечем, не хватало ни людей, ни тяжелого вооружения. Карачун взяли крупными силами, у пятнадцати ополченцев-защитников не было ни одного шанса удержать гору. Они едва оттуда ушли. Их окружили. Некоторые и не успели отойти. Их местные жители прятали в домах. Последние двое пришли только через день в гражданской одежде, а их уже в предатели записали.

— Стрелок спрашивает: где оружие? Они отвечают, что закопали. Стрелок говорит: «Прощу, если принесете обратно оружие». Они ночью сходили и принесли закопанное, — продолжает Буйный. — Удержать Карачун с телевышкой мы действительно не могли. Туда двинулась вражеская бронетехника. Против нее никакого оружия не было. Да и со стрелковым-то было неважно. По 2–3 рожка на автомат.

Отбить Карачун мы тоже не могли. Силы АТО сразу стали укреплять гору. Рядом, в карьере, много стояло легкой и тяжелой боевой техники. Первые «грады» оттуда начали работать по нам, по городу. Все в шоке были. Как такое возможно? Куда весь мир смотрит! Потом стали палить гаубицы и САУ-самоходки. И всем стало понятно, что будет настоящая война.

В Краматорске они целый квартал жилого сектора «градами» выжгли. Домов тридцать частных. И там не было наших баз! Четко пакет выпустили по координатам. Зачем? Непонятно…

 

Партизанские отряды занимали города

Так сражались донбассовцы и стрелковцы, пока я еще сидел в следственном изоляторе СБУ. Итак, часть Народного ополчения Донбасса защищала Славянск с оружием в руках. Политическая часть сосредоточилась на информационной войне через соцсети, добровольческом движении и отправке гуманитарной помощи в Славянск.

В тот же День космонавтики и 13 апреля наши ребята взяли власть в Енакиево, Краматорске, Красном Лимане, Горловке, Мариуполе. Славная получилась молниеносная операция, что-то среднее между блицкригом и победоносным шествием Советской власти в 1918-м.

Как вспоминают ребята, в Краматорске спасать официальную «киевскую» власть примчались бандиты.

«Они приехали начальника спасать, — дополняет Буйный. — Их пыл остудили там, за горотделом милиции. Двоих отправили в Славянск, «на подвал». Они так и сидели — мы их только в мае отпустили. Остальные сказали — все, мы не делаем глупостей. Ведь приехали они с ножиком и с милицейским ПМ, со спиленным номером.

В Краматорске только один милиционер-участковый решил сопротивляться. Принялся отстреливаться из окна из «ксюши», укороченного АКС-74. Получил в ответ. Когда в кабинет зашли — там сантиметра не было целого. Все было иссечено пулями.

Лучше всего сдался нам Красный Лиман. Там мы взяли целые мешки оружия.

Мы же взяли и Мариуполь. Только местные потом не смогли его удержать. Хотя у них было оружие.

Тяжелее всего брали Константиновку. Держали ее — страшно вспомнить. Особенно в начале мая. Когда телевышку брал украинский спецназ «Альфа»… Это же там альфовцев положили — 18 человек. Когда они пытались ее занять, высадившись с вертолета.

Вот так мы занимали тогда города. Подчас с одним автоматом на несколько бойцов. Вооруженные подчас только бутылками с зажигательной смесью. В городах отключали украинское телевещание, начинали делать блокпосты из покрышек и мешков с песком. Любителям порассуждать о «руке Москвы» поясню: делалось все на наши деньги, на деньги добровольцев. В те дни к Катерине пришел обычный человек. Парень нашего возраста. Горловский, но в Москве давно обосновавшийся и заведший свой бизнес. Узнав о том, что пошло занятие городов, он садится на самолет, прилетает в Донецк. Снял он всю наличку — около миллиона у него на фирме было. Пилы, скаты, колючая проволока для обороны захваченных зданий и блокпостов — все это он профинансировал. Звали того парня Гриша, он друг одногруппницы Губарева по донецкому истфаку.»

Сильнейший был порыв, друзья, невероятной мощи. Действительно, весна революции. В людях клокотало возмущение: они видели по телевизору, как толпы майданутых орали: «Бандера — наш герой!». Как свергались памятники. Как наружу лезла самая хуторская, самая пещерная бандеровщина. А ведь Донбасс был связан с Россией миллионами нитей, общностью судеб, памятью единой страны. Сотни тысяч людей Донбасса уезжали работать в Российскую Федерацию. Вот почему огонь Русской весны вспыхнул в моем родном краю так ярко и жарко. Почему почти безоружные люди пошли на штурм оплотов власти? Потому что не желали быть бессловесным стадом под властью новых «европеизаторов» и бандеровцев.

Если бы в этот момент Москва решилась на «крымский вариант» в Донбассе, ее ждал оглушительный успех. Воли к сопротивлению у местных властей не было. У ВСУ Украины насчитывалось всего 17 тысяч боеспособных войск. Даже спецназ Украины толком воевать не умел: это события в Константиновке покажут. Местная милиция была готова продаваться: города можно было брать за небольшие — сравнительно с войной — деньги. Для сдачи городов местное «силовое» начальство просило то 50 тысяч долларов, то 200 тысяч. Буйный вел переговоры, но этих денег у Ополчения все равно не было — города брали так, силой. Но в тот момент — если бы это была действительно заранее спланированная и хорошо продуманная операция Москвы по скупке региональной элиты, то, образно говоря, осел, груженный золотом, мог взять весь Донбасс. Это как минимум. За несколько миллионов долларов можно было купить и милицию, и СБУ, и командование местных частей. Воевать они не рвались. Можно было сделать так, как в Ираке в 2003 году, когда американцы просто купили генералов Хусейна. Тогда возникла бы не просто ДНР и ЛНР, а одна Новороссия. С нетронутой промышленностью, с работающими шахтами и своими портами в Мариуполе и Одессе, с изрядными валютными доходами, с неразоренным сельским хозяйством. Не было бы ни адских разрушений, ни стольких убитых, искалеченных, беженцев-выгонцев. У такой Новороссии быстро появлялась своя армия. А Киев, лишенный доходов Донбасса, моментально получал крах государственного бюджета и воевать организованно никак не мог.

Теперь по сему поводу можно только горько вздыхать. Все это нынче упущено. Теперь, когда пролилось столько крови, Украина получила и армию с боевым опытом, и идейных, мотивированных бойцов, и внутреннее сплочение, и жажду мести.

Тогда мы еще не знали, что ждет нас впереди.

Ребята, бравшие в те дни Краматорск, рассказывали, как 15 апреля началась борьба за его аэродром. Аэропорт первоначально штурмовали с помощью одного пистолета Стечкина и автомата-«ксюши». В общем, кто-то узнает в этом хаосе дни старой Гражданской войны, а кто-то — кутерьму конца 1991 — начала 1992 года, когда погибал СССР и власти новых государств захватывали оружие, воинские части, важные объекты.

Как бы то ни было, но города оказались взятыми. И кто бы что там ни говорил, а именно Игорь Стрелков, организовав центр сплочения русских сил в Донбассе, сыграл решающую роль в создании ДНР. Иначе местные олигархи превратили бы все в проплаченную комедию, в управляемый местный Майдан для торга с Киевом. Получилось так: к Стрелку в Славнянск стали уходить самые идейные, не наемники. Говорили даже тогда: «В Донецке воюют за „бизнесы“, в Славянске — за идею». Но и без Народного ополчения Донбасса успехи Стрелкова были просто невозможны. Именно мы обеспечили ему массовую поддержку местного народа.

Важно отметить, что первые столкновения ополченцев с украинской армией и милицией проходили без крови. Их не считали врагами, их не желали убивать. Такие столкновения заканчивались спокойным разоружением. Их даже не сажали в подвал, не планировали использовать для обмена на своих пленных, которых еще и не было. Их просили только не защищать незаконную киевскую власть. И хотя решимость на применение оружия в случае угрозы жизни бойцам или мирным жителям у крымского отряда была изначально, но было и желание не проливать кровь понапрасну там, где существовала малейшая возможность для этого.

 

Борьба в Донецке

8 апреля в Донецке, когда было начато формирование первого состава правительства ДНР, политическое крыло нашего Ополчения выдвинуло свои требования и проект декларации Народного Совета.

«Заявление Народного Совета Донецкой Народной Республики представителям националистических бандгрупп, незаконно занявших органы государственной власти в Украине — Турчинову, Яценюку, Наливайченко и пр.

Признавая незаконность нынешней киевской хунты, узурпировавшей органы управления Украины, Народный Совет ДОНЕЦКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ заявляет о следующих своих позициях.

1. Мы признаем нелигитимными все центральные органы власти в Киеве, узурпированные вследствие вооруженного государственного переворота.

2. Народный Совет ДОНЕЦКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ считается единственным легитимным органом власти на территории бывшей Донецкой области республики Украина.

3. Народный Совет ДОНЕЦКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ своим решением отправляет в отставку всех бывших областных руководителей, назначенных нелегитимной киевской властью, начальника управления СБУ по Донецкой области, начальника ГУ МВД Украины по Донецкой области, прокурора области и губернатора.

4. До 11 мая 2014 года организуется референдум для жителей ДОНЕЦКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ по вопросу самоопределения.

5. Народный Совет ДОНЕЦКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ требует от незаконных властей республики Украина выдачи Губарева Павла, Чумаченко Михаила, Головина Александра, Кузьменко Дмитрия и других политических заключенных, которые были похищены с территории бывшей Донецкой области.

6. Народный Совет ДОНЕЦКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ требует от незаконных властей республики Украина вывода своих вооруженных формирований с территории ДОНЕЦКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ.

7. Народный Совет ДОНЕЦКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ начинает процесс налаживания диалога о взаимовыгодном сотрудничестве со структурами Таможенного союза.

8. Признать незаконными и преступными все профашистские организации на территории ДОНЕЦКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ.

9. ДОНЕЦКАЯ НАРОДНАЯ РЕСПУБЛИКА начинает официальный диалог и взаимодействие с новыми органами власти соседних государственных образований, которые вышли из состава республики Украина». [20]

Это было оглашено Мирославом Руденко в Народном Совете и принято им, если можно так выразиться, официально.

Захваченное здание облгосадминистрации превратилось в центр постоянного митинга. Именно Народное ополчение Донбасса обеспечивало для этого и сцену-трибуну, и звукоусиливающую аппаратуру. И уже 11 апреля Екатерина Губарева стала министром иностранных дел в правительстве ДНР. А 12 апреля все наши силы были брошены на взятие городов области и на мобилизацию масс.

В те горячечные дни революции, полные надежд и страхов, благородства и низости, мои товарищи очутились словно в сумеречной зоне. Настало классическое двоевластие. С одной стороны, уже провозгласила себя новая власть. Но у нее еще не имелось никакого исполнительного аппарата, финансовой базы, всех полагающихся механизмов. С другой стороны, продолжала еще работать не распавшаяся до конца на части машина прежней власти. В ДНР, взявшей курс на отделение от Украины, продолжала ходить гривна, предприятия все так же исправно переводили налоги Киеву. Но и из украинского бюджета продолжали поступать в область положенные ассигнования, зарплаты, пособия и пенсии. Если в Славянске вся власть была уже нашей, то в Донецке оставались «киевские» мэр, структуры МВД, военные части. Борьба еще далеко не закончена.

12 апреля, пока часть наших товарищей брала города, хунта попыталась кинуть на Славянск подразделения донецкого «Беркута». Но именно в тот день активисты Народного ополчения собрали митинг у ворот базы этого спецназа МВД и заблокировали его «живым щитом». Народному ополчению Донбасса в Донецке поступила задача блокировать выезд «Беркута» с базы. Был собран митинг — ворота базы заблокированы. Один автобус прорвался, но на блокпосту в Ясиноватой другая группа протестующих, в числе которых были и люди из НО Донбасса, его перехватили. После возврата «Беркута» на базу НО Донбасса участвовала в организации блокирования областного УВД, после чего над зданием был вывешен флаг ДНР и флаг Народного ополчения Донбасса. Мы вовсю пользовались деморализацией и растерянностью прежней власти.

13 апреля 2014-го, когда Славянск уже был в руках Стрелкова и нашего Ополчения, донецкий актив бросил все силы на сбор помощи гарнизону Славянска. Да, тогда еще сам Донбасс мог собирать гуманитарную подмогу. Тринадцатого же хунта начала силовую операцию против Славянска. Тогда и погиб от рук укронацистских боевиков наш товарищ Рубен Аванесян, везший амуницию для ополченцев. А Валерий Долгих, еще один наш активист, получил восемь пуль в тело.

Валерию потребовалось долгое лечение. Он провалялся в больнице больше двух месяцев, лишившись почки и легкого. Чтобы помочь его лечению и собрать хоть какое-то пособие семье погибшего Рубена, Народное ополчение выставило копилку в палатке возле здания обладминистрации. До этого никаких наличных денег активисты НО Донбасса в руки не брали, все поступало на счета Екатерины Губаревой. Семье погибшего Рубена Аванесяна насобирали более 30 тысяч гривен. Жене раненого Валеры — более ста тысяч гривен. Потом погибших и раненых станет так много, что никаких сборов не хватит.

Это было начало той самой АТО — карательной операции хунты. Наше Ополчение, пока я еще был в тюрьме, поднимало дончан на оборону города, на создание и укрепление блокпостов, на вступление в ряды Народного ополчения: «Дончане! Выходим и создаем блокпосты на дорогах. Строим баррикады, перекрываем дороги в Донецк. Не пустим врага в родной Донецк! Донбасс — вставай!». Так звучали наши лозунги.

С 15 по 30 апреля актив НО Донбасса много раз участвовал в блокировании воинских частей на территории Донецка, в штурме административных зданий в Горловке, Дебальцево, Харцызске и других городах области. Приблизительно в это время Народное ополчение потеряло активиста Сергея Ржавского, который стоял со своим отрядом на блокпостах в Славянске. Он вернулся в родную Волноваху со своим активом для переподчинения города власти ДНР, но был захвачен эсбеушниками и вывезен в Киев. По дороге ему несколько раз устраивали лжерасстрел, в тюрьме его посадили в пресс-хату к уголовникам, и больших усилий ему стоило не сломаться. В итоге он подмял под себя камеру. Поначалу приходилось драться всем, что под руку попадет, каждый день. Приходилось регулярно бывать в карцере. Надо понимать, что Петрович хоть мужик и храбрый, и здоровый от природы, но ему хорошо за пятьдесят, к тому же он инсулиновый диабетик и гипертоник. Но воля и человеческое достоинство — природная черта народа Донбасса!

Народное ополчение Донбасса продолжало наращивать усилия по «раскачке» жителей региона, привлечению их в ряды ополченцев, подключению их к оказанию гуманитарной помощи Славянску. Оно не только ходило на штурмы структур старой власти, но и агитировало жителей за референдум о статусе региона, против нелегитимных «президентских выборов», объявленных Киевом на 26 мая. Мы называли украинских наци подстилками гитлеровских оккупантов.

А 26 апреля мои товарищи по Народному ополчению собрали Антифашистский съезд Юго-Востока. В нем приняли участие представители из Харькова, Днепропетровска, Николаева, многих городов ЛНР и ДНР. Съезд стал мощным информационным поводом, который показал: Юго-Восток имеет единые цели и солидарен с ЛНР и ДНР в их борьбе. Здесь же НО Донбасса установило первые связи с активом из других регионов пока еще Украины. Эти контакты должны были стать основой для подготовки восстания в других регионах Новороссии, послужить основой для создания единой партии «Новороссия».

Да, друзья, нам приходилось одновременно с боевыми акциями вести и пропагандистские, ни на секунду не прекращая борьбы за умы и сердца людей. Потому что в Донбассе обстановка была куда сложнее, чем в Крыму. Но мы вели и эту борьбу!

 

Почему Донецк не повторил участи Одессы?

Конец апреля 2014 года — это применение хунтой особого приема для расправы над непокорными. Тогда она попробовала действовать, можно сказать, нашим же оружием. То есть бросать на уничтожение активной части протестов в Новороссии не войска, не силы МВД, а банды нацистов-фанатов футбольных клубов и добровольцев-правосеков. Так они стали давить Харьков. Так расправились над сторонниками Новороссии в Одессе 2 мая 2014 года.

Но до того, на 29 апреля, хунта планировала кровопролитие в Донецке и зачистку ОГА с помощью «ультрас», которые собрались на матч по футболу. Их прикрытием были мирные проукраинские болельщики, женщины и дети. Так как основная работа была уже в регионах и была нацелена на подготовку референдума, то во взятой облгосадминистрации оставалось достаточно мало народа.

Узнав о том, что разгоряченная толпа проукраинских «ультрас» пошла к зданию ОГА, силы НО Донбасса под командованием нашего активиста, профессионального боксера Федора Муштранова (его позывной Патриот), бросились навстречу. Их было всего семьдесят безоружных бойцов. По ходу движения к ним примкнули еще десятка два решительных ребят. Ох, какое месилово они устроили этим «ультрас»! И они обратили «укропов» в бегство!

Мои товарищи были уверены, что отряд Патриота максимум сможет ненадолго задержать врага. Что его в конце концов сомнут. Потому НО Донбасса начало созывать людей по городу для защиты здания администрации. Туда стянулось несколько тысяч человек. Но им драться не пришлось: с победой прибыли бойцы Патриота — и их встречали с ликованием. Жаль, что одесситы не смогли так же организовать оборону Куликова поля, пусть и обстоятельства у них были совсем иные…

В начале 2015-го Федор Муштранов пал в бою под Дебальцево. Очень больно. Такие люди, кажется, не умирают. Он кипел жизнью, энергией. Шел всегда впереди.

Закалка, позволившая Федору взять в руки оружие и ценой своей жизни отстаивать право на свободу мирных жителей Донбасса, — результат многолетних занятий спортом. Муштранов стал мастером спорта по боксу, а значит — человеком сильным и волевым. Существует стереотип, что спортсмены, а боксеры в особенности, — люди не слишком интеллектуальные. Однако Федя был действительно умным парнем. Допускаю, что он мало разбирался в философии Канта и Гегеля, мало смыслил в квантовой механике и теории относительности, но зато у него было четкое понимание происходящих в мире политических процессов. Он понимал истоки социальной несправедливости и целенаправленно боролся с ней. Самое главное, что он сам был честным и справедливым. Оказывается, еще в 2009 году Федор спас на улице девушку от изнасилования. И я подумал: «Федя? Этот точно мог!». Мы познакомились в середине мая, когда я вышел из тюрьмы. Подружились.

Вот такие люди и составляли тогда костяк нашего Народного ополчения.

В тот же день Народное ополчение призвало жителей Донбасса готовиться ко Дню Победы: «…Сейчас особенно необходимо поддержать защитников Донецкой республики и ветеранов, которым преступная хунта запретила надевать ордена и выходить на майские праздники победителями фашизма…» — писали наши в соцсетях.

Мы призвали народ:

«Георгиевские ленты — надеть самим, раздать друзьям, близким, знакомым, соседям! Вешаем ленты на подъезды, окна, столбы, деревья. Делаем трафареты георгиевской ленты и символики ДНР и НО Донбасса, покупаем краску — раскрашиваем города в цвета ПОБЕДЫ и символы ДНР: на столбах, заборах, бордах, деревьях. Стараемся создать ансамбль: повторяющиеся ленты или флаги, лозунг: „Референдум! Республика! Свобода!“…» [21]

Свою силу мы показали 1 мая 2014-го. Первомайская манифестация в Донецке была организована Народным ополчением вместе с другими организациями. По улице Артема двинулась многотысячная колонна. Она направилась к областному УВД — чтобы добиться от милиции освобождения задержанных ранее участников протестных акций. Затем, через весь город, массы прошли к областной прокуратуре, чтобы высказать свой протест возбуждению уголовных дел против гражданских активистов Донбасса по указке из Киева. Впереди колонны полоскали по ветру знамена Народного ополчения Донбасса.

Однако из-за спланированной противником провокации и вовлечения в нее милиции и солдат ВВ мирная акция переросла в столкновения и ожесточенные потасовки. В ходе рукопашного боя сторонники Народного ополчения Донбасса и граждане ДНР заняли здание областной прокуратуры. Они заставили убраться милицию со щитами и дубинками. Солдат Нацгвардии буквально вдавили в здание прокуратуры. Враги писали о том дне так:

«В Донецке сепаратисты взяли штурмом здание прокуратуры Донецкой области.

Здание захватывали около тысячи сторонников самопровозглашенной Донецкой Народной Республики. Его защищали правоохранители со щитами. В их сторону бросали брусчатку и дымовые шашки, раздавались взрывы. Бойцы Нацгвардии спустя некоторое время отошли от здания. Среди них есть раненые, как и среди нападавших.

Сейчас сепаратисты устанавливают на здании свои флаги. Флаг Украины сожгли.

Штурм прокуратуры сепаратисты мотивировали тем, что это единственный орган власти, не подчиняющийся ДНР. Всего под прокуратурой около тысячи сторонников самопровозглашенной Донецкой республики. Многие из них со щитами и в шлемах, отобранных у солдат внутренних войск. Скорая по ул. Челюскинцев оказывает помощь пострадавшим. Недалеко припаркован БТР с автоматчиками. Толпа пошла к нему с криком: „Фашисты!“. БТР уезжает. Солдаты ВВ отходят от здания. Молодых людей оскорбляют и бьют, в основном женщины…» [22]

Тогда были освобождены наши задержанные товарищи. Наша революция торжествовала в Донецке, украинская государственная машина стала разваливаться.

2 мая принесли дикие, леденящие душу новости из Одессы. Мы с содроганием смотрели на обгоревшие тела мучеников в Доме профсоюзов, на съемки расправы с уцелевшими. Тогда до большинства дошел смысл нашей работы, наших усилий по налаживанию самообороны.

После трагических событий в Одессе руководство Народного ополчения Донбасса выступило с заявлением:

«Это война! Теперь без всякой политики и громогласных речей политиканов! Война открытая — лицом к лицу, смерть за смерть!

В Одессе правосеки пожгли десятки наших ребят. Загнали их в здание, окружили и подожгли. Точно так же, как это делали фашисты в Великую Отечественную… Последователи Бандеры и Гитлера во всем стараются быть похожими на своих кумиров.

Но смерти наших ребят не должны стать напрасными! Их отданные за нашу свободу жизни должны стать примером стойкости духа и несгибаемой воли! Их убийства теперь должны открыть глаза всем „колеблющимся“, которые своим „диванным протестом“ решили отсидеться у себя дома перед компьютером…

Теперь все должны видеть, что нам несет идеология фашистов на наши земли. Если вы и дальше будете сидеть у себя дома в своей квартирке, поглядывая в окошко на вольные шествия правосеков по улицам ваших городов, — значит, вы будете всю жизнь рабами и будете батрачить на киевскую хунту, обеспечивая олигархам сверхдоходы и сладкую жизнь, а ваши дети будут учиться по новым учебникам истории, где Бандера будет главным ее героем. И вы всю жизнь будете жалеть, что не смогли организоваться в сегодняшние дни и дать отпор правосекам в своем городе!

Но у вас есть еще возможность избежать порабощения. Впереди 9 мая! Это день Великой Победы — победы наших отцов и дедов над фашизмом! Мы должны быть достойными их подвига! Мы должны стать единой силой и дать отпор бандерлогам и погнать их с наших земель обратно в свои щели и норы.

Юго-Восток, вставай! Новороссия, объединяйся!» [23]

 

Слава России — Донбассу слава!

3 мая огромный митинг в Донецке памяти павших в Одессе двинулся к региональному управлению СБУ и окончательно его занял. Таким стал наш ответ на зверства нацистов в городе-герое, городе русской славы — Одессе.

Ополчение наращивало натиск. Уже 4 мая активисты Ополчения организовали и провели перед исполкомом в Енакиево шахтерский митинг. Шахтеры объявили бессрочную манифестацию протеста и заявили: если киевские власти не выведут войска из Донбасса, работа угольных предприятий будет полноcтью остановлена. К шахтерам присоединились металлурги и коксохимики.

К вечеру 4 мая НО Донбасса смогло увлечь массу и занять в Донецке здание военной прокуратуры. Наши требовали наказания для военных, открывающих огонь по мирным жителям Донбасса. Сопротивления при штурме здания уже не было. Не останавливаясь на этом, наши ополченцы повели людей на исполком (администрацию) Ленинского района города — и взяли его под контроль.

Да, Донецк не повторил ужаса Одессы. К 5 мая бойцы Народного ополчения Донбасса, уже с бронежилетами, трофейными касками и щитами, каждый день делали построения в захваченном здании областной администрации. К нам приходят все новые и новые добровольцы. Они проходят строгий отбор, затем — посещают занятия по базовой идеологической и начальной военной подготовке, рукопашному бою, стоят на постах возле здания ОГА, охраняют палатки гражданских активистов НО Донбасса, патрулируют улицы для защиты жителей города от провокаторов из «Правого сектора», участвуют в массовых агитационных акциях. Нашим лозунгом становится: «Слава России — Донбассу слава!».

Вот так жило и успешно боролось Народное ополчение Донбасса, пока меня держали в застенках. Я могу с гордостью сказать: организация не развалилась после моего ареста. Мало того, она не дала старой «элите» Донбасса погасить и продать народный протест. Именно с нашим участием в Славянск вошел отряд Игоря Стрелкова. Благодаря нашим активистам, возглавившим народ Донбасса в критический момент, возникла ДНР, зажегся факел Новороссии.

7 мая меня обменяли на пленных агентов СБУ — и я оказался в Славянске, у Стрелкова. И уже грохотала война за Донбасс.

 

Прибываю в героический Славянск

Итак, 7 мая 2014 года я (по обмену пленными) оказался в воюющем Славянске, в бригаде Игоря Стрелкова. Романтический, ранний период Русской весны Донбасса навсегда закончился. Пришли тяжелые и кровавые будни войны. Время крови, пота и слез, как говаривал незабвенный Уинстон Черчилль. Пишу эти строки практически год спустя после тех дней, и подчас кажется, что за этот год мы прожили несколько лет. Мы стали старше и мудрее, пускай и заплатили за это страшную цену.

Я не все смогу сказать в этой главе, друзья мои. Война не закончена. Нельзя еще о многом повествовать и называть конкретные имена. Надеюсь, вы меня поймете.

То, что России в этом процессе нет, я понял окончательно на второй день своего пребывания в Славянске. Признаюсь, в тюрьме был момент, когда я поверил в то, что Стрелков — «зеленый человечек», а РФ вот-вот примет нас к себе, как Крым. Когда Игорь Иванович перед камерами снял маску и открыл лицо. Но последние иллюзии рассеялись уже 9 мая 2014-го. Что все это — народная инициатива, и придется как-то выживать самим.

Мои впечатления об Игоре Ивановиче Стрелкове? Храбрейший и честнейший человек. Патриот-бессребреник. Не стану изображать его гением всех времен и народов, но как военный вождь он — на своем месте. Интроверт, как и я. Говорит весомо, с безукоризненной логикой. Очень начитан. Правда, часто назначал на руководящие посты весьма сомнительных граждан. Но это можно понять. С одной стороны — Стрелков делал ошибки в кадрах, так как судил людей по себе, воображая, что у окружающих людей наличествуют такие же высокие качества и идеалистические мотивы. С другой стороны — в военной горячке на него сваливалось каждый час столько, что его каналы восприятия просто перегружались, «дымились». Да вы и сами посудите: нужно было воевать, командовать обороной, где-то доставать оружие и припасы, воевать с откровенным саботажем, решать кадровые вопросы, отвечать за тысячи судеб, как-то обеспечивать жизнеобеспечение Славянска. И все это — сразу! Удивительно, но психика Игоря Ивановича это выдюжила. Он не сломился, не потерял воли. Под знаменами Стрелкова белые и красные, монархисты и националисты дрались плечом к плечу.

Я появился в Славянске за девять дней до того, как премьером ДНР назначили московского политтехнолога Александра Бородая.

Мне нужно было за несколько дней изучить генезис происходящего, для самого себя составить картину происходящего. А это, поверьте, было в условиях хаоса и кутерьмы вокруг задачей не из легких. Ведь народным губернатором Донецкой области я быть перестал: область провозгласила себя новым государством. В нем еще предстояли выборы, ему еще — и это было очевидно — предстояло воевать. Надолго ли? Этого я тогда не ведал. Надо было перезнакомиться с новыми людьми, возникшими на авансцене ДНР за те два месяца, что я провел в заточении.

В Славянске мне понадобилось двое суток чтения новостей в Интернете и личных бесед, чтобы вникнуть в ситуацию. Готовился референдум о самоопределении ЛНР и ДНР 11 мая 2014 года. До него оставался буквально день. Мои товарищи по Народному ополчению не бездействовали.

День Победы 9 мая 2014 года Донбасс встречал с особым подъемом. Тогда было организовано масштабное шествие по центральным улицам Донецка и торжественный митинг на площади Ленина. Основная цель мероприятия — мобилизация своих сторонников перед проведением референдума и мобилизация всех сил Донбасса на борьбу с карателями хунты. Я тоже выступил на праздничном митинге, только в осажденном Славянске.

— Эти люди, украинские националисты, бандеровцы, очень хотят быть похожими на своих героев — Бандеру и Гитлера. Но мы здесь не посрамим наших отцов, дедов и прадедов. Будем бороться за свободу нашей земли от фашистской нечисти, которая вновь поднимает голову, — заявил я.

Я призвал всех жителей республики организоваться в боевые отряды, чтобы давать отпор фашистской нечисти во всех городах Юго-Востока. А самые боеспособные отряды — присоединить к Народному ополчению Донбасса.

— Мы никогда не признаем власть киевской хунты, этих крыс и бандеровских тараканов, повылазивших из щелей, которые несут на нашу священную землю фашистскую чуму! — заявил я. В тот же день Народное ополчение приняло участие в огромной демонстрации в Донецке.

В это же самое время хунта устроила бойню в Мариуполе. Она словно насмехалась над Днем Победы. И всего неделя прошла после трагедии в Одессе. Я все время думал: что предпримет Москва? Неужели она не видит того, что мы — боремся, что мы — в тяжелейшем положении? Особенно поразило то, что Москва рекомендовала нам не спешить с референдумом о самоопределении. Что это? Намек на то, что мы не будем признаны? Но референдум остановить было невозможно. Мне самому накануне позвонил премьер Крыма Аксенов и попросил убедить руководство ДНР перенести референдум на неделю. Но я тогда ответил, что никто на это не пойдет: люди его просто разорвут на части. Он моментально станет если не трупом физически, то политическим покойником — точно.

Тогда, читатель, еще многие в ДНР были убеждены в том, что после референдума Москва примет Донбасс в состав РФ, как и Крым. Был ли у меня тогда неприятный осадок в душе от случившегося, от этих просьб Москвы? Нет. Тогда казалось, что это — какая-то дипломатическая игра, какой-то хитрый кремлевский план, а не явное нежелание руководства РФ ввязываться в борьбу за Донбасс через прямое военное вмешательство. Не ведали мы еще, что дело покатится в совершенно ином направлении.

11 мая я, как и все бойцы Народного ополчения, как и подавляющее большинство людей на территории ДНР, проголосовали за отделение от зараженной неонацистской чумой Украины. Нашей «идефикс» было одно: нужно продержаться совсем немного, совсем чуть-чуть, дать отпор силам хунты — и помощь из России придет.

Как мы жестоко ошибались!

 

Начальник мобилизационного управления

Вскоре после референдума состоялся наш разговор с Игорем Ивановичем Стрелковым. Стало понятно, что на многие вещи мы глядим одинаково. Что мы оба — за воссоединение единого Русского цивилизационного пространства и восстановление его территориальной целостности. Что мы — за справедливость.

Но что нужно было делать дальше? Мне как последовательному государственнику виделось: надо ударными темпами строить дееспособную государственность ДНР. Создавать полноценный аппарат управления республикой, обеспечивать функционирование ее экономики, строить регулярные вооруженные силы. Именно регулярные, а не «атаманщину» из кучи неуправляемых отрядов во главе с полевыми командирами. Не «сомалийскую пехоту». А ведь это уже начиналось. Каждый вожак стал собирать себе отряды. Я прекрасно понимал, чем это грозит: анархией и уголовщиной, развалом экономики и социальной сферы. Все это играло на руку только нашим врагам — укронационалистической хунте. Надо было дать новой республике символы и четкую идеологию. Иначе все выльется в разгул криминального насилия. Потому мы с Игорем Ивановичем решили: я поеду в Донецк и начну работу по налаживанию снабжения и пополнению славянского гарнизона. Мне уже было очевидно, что самые честные, бескорыстные, идейные бойцы стягиваются под знамена Стрелкова. Уже тогда набирали силу те, кто перекрасился, как хамелеон, оставшись по сути наемными слугами олигархии и наемниками. Те, кто боролся за материальные активы, а отбирали их не в пользу республики, а для себя любимых. Я-то прекрасно помнил известное изречение о том, что революции совершают прекраснодушные идеалисты, а плодами их пользуются циничные мерзавцы.

— В Донецке — бардак! — сказал тогда Стрелок. — Что там происходит, непонятно. Поезжай, разберись — и помоги, чем можешь…

После референдума мне пришлось признаться себе: присоединять Донбасс к себе Российская Федерация не будет. На это рассчитывать больше нельзя. Как историк и по образованию, и по мировоззрению я понимал, что к середине мая 2014 года у Москвы было более чем достаточно поводов для ввода войск. Менее чем шестью годами ранее Кремлю хватило всего двух суток боев в Южной Осетии и убийств ее мирных граждан, чтобы начать операцию против Грузии и принудить ее к миру. А здесь, несмотря на самые откровенные зверства хунты и начавшиеся обстрелы городов, Москва бездействовала, ограничиваясь только возмущенными словами. Счет убитым и замученным шел уже на сотни. Но еще оставалась надежда на то, что РФ признает нас, как признала Абхазию и Южную Осетию. Но это означало, что нам самим придется отбивать территорию ДНР и оборонять ее. Значит, задача построения нормального — насколько это возможно в условиях войны и неразберихи — государственного механизма управления становилась приоритетной. Ибо чего стоила бригада Игоря Стрелкова без тыла, без снабжения?

Сейчас, летом 2015, когда пишутся эти строки, я действительно понимаю причины, по которым Россия не ввязывается в войну на Донбассе по полной программе. Любой открытый ввод сил в Донбасс делал неизбежной затяжную войну между РФ и Украиной. Пойти на нее руководители РФ никак не могли и не могут. Почему?

Во-первых, структура системы власти и слабость ее полуколониально-сырьевой экономики в РФ таковы, что ввяжись страна в затяжную войну — и это обернется катастрофой похлеще 1917 и 1991 годов. Я имею в виду то, что действительной властью в России выступает крупный капитал (подчас государственный лишь формально). Его могущественные группы со своими интересами конфликтуют с интересами государства. Ведь жизнь и прибыли даже государственных сырьевых компаний зависят от рынков Запада и его благоволения. Чего уж говорить о частных олигархически-сырьевых корпорациях, нефтяных и металлургических? По части длинных кредитов РФ вообще зависит от западной финансовой системы: у себя дома она полноценного, «национализированного» банковского сектора не создала. Даже производство в РФ зависит от импортных поставок всего: оборудования и запчастей к нему, посевного материала, племенных скота и птицы, кормовых добавок, лекарств и т. д.

И хотя олигархия (подчинение государственной политики интересам крупного компрадорского, сырьевого капитала) как системное явление в России явно не проявляется, тем не менее крупный капитал в России (в основном сырьевой), получив порцию экономических санкций, действительно единым фронтом выступил против участия в войне в Донбассе. Свое «против» заявили влиятельные либералы — правительственные чиновники экономического блока и банкиры госбанков. Они ведь даже в Крыму отказались открывать филиалы ВТБ и Сбербанка, опасаясь западных санкций. Даже «Газпром» в Крым не пошел. Команда либералов продолжает цепко держать в руках управление экономикой и финансами Российской Федерации, и они — почти явно против войны.

Во-вторых, состояние расколотого общества РФ таково, что невозможно говорить о том, чтобы принимать полноценное участие в таком крупном затяжном конфликте на территории Украины с населением более 40 млн человек. Образно говоря, вступать в конфликт можно лишь тогда, когда Ксения Собчак в патриотическом порыве откажется от гламурной жизни на всем импортном, откажется от роскоши и пойдет трудиться. Ну, если не литейщицей на военный завод, то уж на племенную животноводческую ферму, оставив свои гламурно-журналистские дела. Слишком испортились люди за 24 года, слишком скурвились, стали неработающими потребителями благ, как на Западе. Миллионы вздорных, инфантильных потребителей, не желающих нести никаких лишений и тягот. Выдержали бы они полноценную экономическую блокаду страны Западом?

Но это — объективно-отвлеченные размышления. Сердцем мы желали, чтобы Россия помогла нам. Потому что видели разорванные тела людей, разрушенные дома и заводы. И нам, глядя на это все, было вовсе не до большой политики.

Поймите нас. Вы не представляете, каково это: видеть искалеченных, кричащих от боли детей. Со страшными ранами, с оторванными ручками и ножками. Жен и мужей, рыдающих над телами своих супругов, дочек или сыновей. Каково это — видеть людей, прячущихся в сырых и зловонных подвалах от снарядов карателей, страдающих от голода и жажды. Каково это — встречаться взглядом с глазами тех, кто все потерял, кто лишился всего в жизни. Или видеть тех добровольцев, что стали калеками, но никогда не будут считаться ветеранами какой-либо войны и до конца дней своих обречены на нищету.

Поймите нас…

В тот момент, весной-летом 2014 года, в Донецке я имел возможность сколотить свой собственный отряд. Но я доверился Игорю Стрелкову, который находился в Славянске, а там полным ходом уже шла полноценная война. И не жалею об этом, хотя некоторые мои соратники резко критиковали меня за это. Стрелок — человек глубочайшей порядочности и чести. Помогали мы «славянам» всем, чем могли. Отправляли добровольцев, тонны грузов ежесуточно. Вкладывали в Славянск все свои силы, ресурсы и мысли. Жалеть нужно о том, что все в ДНР пошло по пути атаманщины и уголовщины, последствия коих теперь, год спустя, приходится ликвидировать с такой кровью и потерями. Я-то как раз рассуждал и поступал как государственник, жертвуя личными амбициями в угоду общему делу.

Я хотел помочь Игорю Ивановичу. Ему остро не хватало таких же порядочных и честных сподвижников, как и он сам. Из-за того, что он прибыл в Донбасс извне, местных практически не знал и действовал в условиях жесточайшей нехватки времени, в режиме постоянной чрезвычайки, он часто ошибался в людях.

Впрочем, и назначенный 16 мая премьером ДНР московский политтехнолог Александр Бородай местных не знал. Он встречался с теми, кого ему указывали, общаясь и с представителями олигархии, и с деятелями революции. Кстати, с Бородаем у меня совместной работы не получилось.

Надо было помочь обороне Славянска. К тому времени силы карателей занимали Карачун-гору, господствовавшую над городом, и оттуда вели обстрел Славянска из орудий и минометов. Там шли упорные бои — у берегов речки Сухой Торец. Мы с ненавистью смотрели на гору Черная смерть (так переводится с тюркского ее название) и на 222-метовую телевышку на ней. Оружия остро не хватало. Не хватало денег на закупку всего необходимого. Все силы ополчения ДНР в Славянске в середине мая 2014-го насчитывали около восьмисот бойцов. Это говорит не только об их стойкости и мужестве, но и о том, в каком состоянии тогда были и Украина, и ее армия. Сейчас бы ВСУ, прошедшие столько боев, смяли бы гарнизон Стрелкова за пару дней. А тогда «укры» еще только учились воевать. В случае, если бы Москва поступила так же, как в 2008-м в Грузии, они просто разбежались бы. Но рассчитывать приходилось только на самих себя. Танков и другой бронетехники у нас практически не было. Славянск в те дни выступал настоящим форпостом ДНР. Оружие туда поступало, но в основном старое, просроченное. Иногда отказывал каждый второй выстрел ганатомета РПГ-7. В ход шло, конечно, трофейное оружие, люди приходили с охотничьими карабинами и порой — с гладкостволками. В общем, все напоминало войну в Нагорном Карабахе году этак в 1988–1990-м. Кстати, и основная масса киевских войск, сил АТО, концентрировалась именно у Славянска.

Да и воевали ВСУ еще очень плохо. Одни считали, что обо всем можно договориться. Другие считали все дурным сном: еще не раскрутился маховик пропаганды, не была разбужена сильная мотивация для войны. Еще не было той жажды крови, как летом 2014-го и позже.

В общем, я уехал в Донецк — инкогнито. Ходил в маске и с охраной, разбирался в тамошнем запутанном клубке. От создания своего вооруженного «батальона Губарева» я отказался. Войной должен заниматься более опытный командир, Стрелков. Было бы преступным тащить на себя оружие, потоки гуманитарной помощи в то время, когда в Славянске наши братья стоят насмерть против превосходящих сил врага. Мы с соратниками потолковали и определились: «Все для Стрелкова, все — для Славянска!» К сожалению, так поступали далеко не все, кто был вынесен революцией на вершины власти в ДНР. Мы решили создать Мобилизационное управление Минобороны ДНР. Подготовили положение о нем и приказ. Стрелков подписал.

Итак, наше Мобуправление должно было заниматься приемом добровольцев, их отбором и отбраковкой, возможным призывом в армию граждан ДНР, военно-учетным делом. На управление ложилась обязанность вести информационно-пропагандистскую работу, патриотическое воспитание молодежи и снабжать армию всем необходимым. Мы должны были развернуть сеть мобилизационных пунктов.

Мы открыли первый пункт. Там работало два десятка человек. Мы принимали добровольцев, кормили их в столовой. Устраивали им медосмотр, обследование у психиатра. Людей проверял «особист». Тех, кто был годен, на автобусе перебрасывали в Славянск. Естественно, никакого финансирования у нас на все это не было: приходилось самим собирать деньги. На то же топливо для автобуса. Палатки нашего управления стояли по всему городу. Отправляли мы к Стрелкову около тридцати человек ежедневно все лето 2014-го.

Это дело, за которое мне не стыдно. И мне действительно было важно делать дело, а не превращать ДНР в криминальную клоаку.

 

Бородай как «Рука Москвы»

Прибытие Бородая и назначение его премьером 16 мая 2014 года было сначала принято «на ура». Его рассматривали как посланца Москвы. Все думали: «Россия с нами!»

Реальной же властью в ДНР стали командиры батальонов, полевые «батьки». Надо сказать, Бородай моей деятельности не мешал — и на том спасибо. Правительство Бородая — правительство первого созыва — отличалось некоторой недееспособностью.

При Бородае большая часть структуры украинской власти сидела и работала в Донецке. Даже местное МВД продолжало исправно собирать информацию и передавать ее в Киев. Когда знаменитый Игорь Безлер пришел их закрыть, Бородай объявил его преступником. Правда, потом дело замяли, объявив «непоняткой». Но факт остается фактом. Мне о работе структур МВД рассказали сами милиционеры из числа наших сторонников. Я знал, где стоят компьютеры, где собиралась информация на нас, «сепаратистов». Сами менты мне говорили: «Что это такое? Правительство ДНР намерено работать или нет?» Я передал эти сведения Бородаю. Но он ничего не делал. Безлер 1 июля 2014-го просто взял областное УВД и силой «уволил» его начальника, Пожидаева. Со стрельбой и гибелью охранника. А что Игорь Безлер должен был делать? Допускать, чтобы милицейская агентура продолжала работать в области и все о нас знали в Киеве? Вы можете представить себе, чтобы у Стрелкова в Славянске продолжал действовать городской отдел МВД, подчиненный Киеву? Потом Бородай с Безлером вроде благополучно разобрались в этой истории.

Зато в ДНР сразу же расцвел криминал. Полевые командиры принялись отбирать дорогие автомобили у богатых. Просто останавливали такие машины и заявляли владельцам: «Этот автомобиль переходит в распоряжение республики!» А на самом деле — в частную собственность самого атамана отряда. Понятное дело, что грабили состоятельных людей. Мол, богатый, на очень дорогой машине — значит, гад и кровопийца по определению. При этом самые богатые — вроде олигарха Ахметова — собственности не лишились. А в Донецке воцарилось нечто, что до боли напоминало уголовный беспредел в Петрограде конца 1917-го и начала 1918-го. Продажа экспроприированных (отжатых, как говорят сейчас) дорогих авто стала прибыльным бизнесом для полевых командиров. Вывозили через коррумпированных пограничников, буквально обрушив рынок «бэушных» ВИП-авто на юге Российской Федерации. В общем, все это выставляло Русский мир как царство победившей братковщины девяностых, давая неистощимый материал для пропагандистов Киева.

Как тяжко трудился Бородай? Собирал непонятные совещания, где пытался «разруливать» конфликты между командирами батальонов. Но они на него, как правило, клали с прибором. Мол, кто ты такой, чтобы нами командовать? Мы-то все — тутошние, друг друга знаем, а ты — приезжий. Винтовка рождает власть, а стволы и бойцы — у нас. Бородай отличался тотальной непунктуальностью и жуткой неорганизованностью. Никакой экономикой, никаким снабжением армии он толком не занимался. Это потом Бородай назовет сей новофеодальный бардак «удачным стартапом» ДНР. Только крайняя слабость украинской власти тогда спасла республику от быстрого подавления.

Мы, посмотрев на все это, решили так: Бородай приехал сюда, чтобы получить ореол первого премьера ДНР. А потом — вернуться в Москву и этим хвалиться, рисоваться. Так и получилось. Смешно смотреть, как Бородай с серьезным видом рассуждает в СМИ о том периоде.

Мне очень больно писать об этом. Идею Новороссии мы лелеяли в своих сердцах и умах много-много лет. Мы мечтали о том, что наша Новороссия станет страной с самым передовым общественным строем, без ига бессовестных олигархов, с подлинными народными Советами. Реальной альтернативой мракобесию европейско-интегрированной новой бандеровщине. С гордой, высокоразвитой экономикой передовой индустрии и прикладной наукой мирового класса. Мы видели Новороссию как страну-технопарк, как одно из научно-промышленных сердец Русского мира. Как оплот индустриализации России. Как страну, жизнь в которой намного лучше, чем на Украине, пораженной тяжкой психопатологией «интеграции в Европу». Мы считали, что Донбасс, быстро отделившийся от безнадежно рехнувшейся Украины, переставал содержать паразитические, деградировавшие, уничтожившие свой реальный сектор центральные и западные регионы «самостийной», переставал отдавать средства алчной олигархии — и тем самым резко улучшал свое экономическое положение.

Но во что все вырождалось на наших глазах? Вы, читатель, слышали и видели героические сводки с полей боев, жадно следили за хроникой обороны Славянска. Радовались победам ополчения, каждому сбитому вертолету карателей, каждому потерянному ими танку, каждому удачному попаданию минометных залпов бойцов Стрелкова в склады «укровских» боеприпасов на Карачун-горе. Однако за всеми этими картинами, в тылу донбасской Новороссии, творились дела темные и отвратительные. Какая там идея Русского мира и Новороссии как светоча развития? Люди откровенно хапали собственность.

Как это происходило? Представьте себе такого «примазавшегося» к Русской весне деятеля. До событий у него было две бензоколонки. Сообразив, как развиваются события, такой делец быстро брал деньги и формировал свой вооруженный отряд. Примерно со взвод числом. А потом глядел на конкурента с тридцатью заправками. Он, мол, верен хунте, он — «укроп». Отбираю у него бизнес, его АЗС. Теперь они мои. И если кто-то сунется разбираться, такой новоявленный командир рвал на груди тельняшку. «Ничего не знаю! Я — герой ополчения Донбасса! Ничего не отдам!» Такие люди были, и немало.

Шел банальный грабеж, «отжим» в мутных водах революции, пока еще не было толком создано новой власти. Люди просто обогащались. Причем кто-то греб к себе чужую собственность, кто-то — очищал от денег бюджетные учреждения, пока еще получавшие финансирование из украинской казны. Легкость добычи моментально породила криминальные мини-войны, второе издание бандитских «разборок» девяностых. Никаких высоких идей Новороссии там и близко не было. И, пока бескорыстные и идейные стрелковцы дрались в Славянске, в Донецке и иных, пока еще относительно мирных, местах, «умные» просто сколачивали себе состояния. И полевые командиры, державшие свои отряды подальше от Славянска, и некоторые члены правительства. Кто-то погибал и получал увечья за идею, за родную землю, а кто-то на этом рубил бабло. Сама идея Новороссии, сама икона Русского мира втаптывались в грязь криминала и цинизма. Появлялась злая пародия на Новороссию, неистощимый источник материала для издевательской пропаганды киевских карателей. Глядите: вот какой Русский мир несет с собой Россия! Вот что только и могут наваять в Донбассе: преступную помойку. А мы, типа, верх цивилизованности в сравнении с такой «Лугандой». Это давало плоды: война превращалась не в столкновение людей Новороссии с озверелыми правосеками из Бандеристана и из «кондовой» Украины, а в войну одних новороссов против других. Потому что картины того, что набирало силу в Донбассе, толкали немало людей с самого русского Юго-Востока в ряды карателей.

В этих условиях мы с соратниками продолжали выстраивать Мобуправление и работать по принципу «Все для фронта, все — для Победы!». Мне-то было ясно, что горячка боев рано или поздно стихнет, но благодаря всевластию «отжимщиков» народ Донбасса превратится в скопище нищих, бесправных и забитых людей, коими помыкают разжиревшие, ошалевшие от безнаказанности бандиты. Каждый — со своими отрядами и тюрьмами в подвалах. Мне до чертиков не хотелось оказаться в ожившей антиутопии — на территории «братковского» государства. Где уже не будет ни высокоразвитой промышленности, ни науки, ни высокой культуры. Я не желал слышать издевательский хохот украинской пропаганды. Но именно такой мой идейный максимализм вызывал тайную ненависть новоявленных властей ДНР, и меня просто оттирали от правительства. Только то, что я работал вместе со Стрелковым и имел должность начальника Мобуправления МО ДНР, давало мне возможность служить общему делу.

Понимая, в какой ад может свалиться Донбасс, мы стремились противостоять возникающему мародерскому аду и сохранить идею Новороссии.

 

Сохранить идею Новороссии! Движение и гуманитарный батальон

22 мая 2014 года состоялся учредительный съезд нашего общественного движения — «Партия Новороссия». Зачем? Нужно было сохранить самую идею Новороссии. Ибо было видно, что некоторые силы пытаются всячески «замазать» проект, все сводя лишь к ДНР и ЛНР, норовя называть жителей Донбасса «украинцами». Меня особенно возмущало то, что единую Новороссию не стремились создать даже в Донбассе, изначально устраивая тут две «черных дыры». Мне было горько наблюдать за тем, как государственное строительство в ДНР сваливалось в «атаманщину», в «семикомандирщину», в какое-то новое издание махновщины. Никакой внятной идеи Новороссии за всем этим не было. Не вам говорить, чем это грозило в самом ближайшем будущем. Мы считали, что в ДНР и ЛНР рано или поздно пройдут выборы. Надо было создать конструктивную общественную силу, носителя идеи Новороссии как нового русского государства, новой модели развития, свободной от пороков и РФ, и Украины. Нам удалось создать философию такой Новой России. Начиная с февраля мы разработали и символику Новороссии, ее герб и флаг. То красное знамя, пересеченное синим Андреевским крестом с белой окантовкой, — наша работа. Флаг придумали Александр Васильев, Александр Чаленко и Миша Донецкий. Идея была — объединить красный и православно-имперский дискурсы, смыслы. Герб нарисовала Катерина по нашему с Сергеем Татаринцевым и Михаилом Донецким замыслу: она у меня — художница. Девиз Новороссии — «Воля и труд», олицетворение того, что Новороссия — земля работящих, хозяйственных, энергичных рабочих, инженеров, промышленников, аграриев, моряков, корабелов и портовиков, предпринимателей. Причем непокорных, свободных. О казачьем прошлом (а часть Новороссии — это земли Всевеликого войска Донского, а не только Запорожского казачества) напоминает на нашем гербе фигура казака с пищалью на плече. Кстати, огромное достижение украинской пропаганды как раз и состоит в том, что она подмяла под себя весь казацкий дискурс. Но ведь казаки-черкасы — никак не украинское явление. Исконно украинское, если можно так выразиться, — это холопство у панов. Лишь бежав от них, холопы становились казаками. Или черкасами, как их еще тогда нарекали. Казаки же всегда считали себя русскими. Чтобы убедиться в этом, почитайте их письмо царю Алексею Михайловичу. Да и воевали они под малиновым стягом, а не под желто-голубым (жовто-блакитным).

Требовалось создание политической силы нового типа. Принципы чисто партийного строительства уже не работают. Мы выбрали кластерную структуру с элементами прямой демократии и рекомендательного членства. Причем тот, кто рекомендует человека для вступления в ряды «Новороссии», несет ответственность за того, за кого поручился.

На съезде «Партия Новороссия» 22 мая 2014-го я заявил, что после победы в Славянске ДНР и ЛНР могут отвоевать все остальные территории Донецкой и Луганской областей, а также Харьковскую, Херсонскую, Днепропетровскую, Николаевскую, Одесскую и Запорожскую области, то есть исторические земли Новороссии. Да, и я не собираюсь отказываться от своих слов. Я говорил тогда, что многое в Донецкой области решает известный олигарх Ринат Ахметов. Мне казалось, что дни его силы в Донбассе сочтены, но как же я тогда ошибался!

Мы провозгласили: идея Новороссии имеет под собой твердую почву для легитимизации в связи с историческим прошлым, высоким промышленным и научным потенциалом и желанием жителей региона, которое четко проявилось на референдуме о самоопределении 11 мая 2014 года. Никакими нормами международного права не ограничивается наше право на самоопределение и создание своего государства. Строительство Новороссии должно идти на принципах социальной справедливости, народовластия, бескомпромиссной борьбы с коррупцией. Съезд проходил во дворце молодежи «Юность». Приехали около тысячи делегатов, представившие все регионы свободной Новороссии и юго-востока бывшей Украины, а также Киева и области.

Тогда я предложил идею не тотальной национализации предприятий, а социализации их. Сперва мы склонялись к идее поэтапной национализации под рабочим контролем, но затем решили отказаться и от этой идеи как слишком реформистской. И выдвинули требование социализации. Это давний термин, который использовали еще эсеры-максималисты. Мы же собрались проводить социализацию на новом витке технологического развития.

Мы прекрасно понимали все опасности «национализации сверху» и потому предложили автоматизировать все производство и дистрибуцию в ДНР, создать эффективную систему управления этим производством на основе последних разработок в области ERP-систем.

В общем, у нас появилась твердая идейная основа. Намного более солидная, чем «пацанская справедливость», циничный «отжим» или откровенная архаика. Этих идейных корней наше движение-сообщество держится и сейчас. И всегда держаться будет.

Хотя 24 мая 2014 года Донецкая и Луганская народные республики и подписали документ об объединении в единое государство Новороссия, все это так и осталось фикцией. Настоящее объединение — еще впереди.

Мы успели учредить еженедельную газету «Новороссия» и даже соорудили систему ее распространения по всему Юго-Востоку. Печатали ее тиражом в полмиллиона экземпляров. Газета распространялась в 57 городах Новороссии и бывшей Украины. Всего было выпущено и распространено 2 миллиона 150 тысяч экземпляров газеты «Новороссия». Распространение газеты стало организующей нитью для активистов, и фактически во всех городах, где распространялась газета, работали организации нашего движения. Из восемнадцати районов ДНР организации ОПД «Партия Новороссия» действовали в Донецке и еще двенадцати городах. Горько об этом писать, но потеря части территории ДНР и карательные операции хунты сократили это число.

Эскалация ситуации до полномасштабной войны в Донбассе и тотальных репрессий по отношению к идеологическим оппонентам со стороны хунты принесли свои кровавые плоды. Много наших ячеек было разгромлено силами СБУ. Распространение газеты на оккупированных территориях стало невозможным. Можно было победить в информационной войне, но хунта отключила российские телеканалы, начала преследовать и убивать российских журналистов. Уверен, что мы могли бы потягаться в идеологической и политической плоскости в других «новороссийских» регионах Украины, но наших политических активистов попросту репрессировали, как нашего соратника Алексея Лукьянова из Харькова, распространявшего газету «Новороссия». Если было мало фактов для возбуждения дела — подкидывали гранату.

Но наши товарищи ушли в подполье. Активисты «Партии Новороссия» на оккупированной территории вели сбор информации о перемещении войск хунты и выполняли другие необходимые задачи.

Кстати, вместе с «Партией Новороссия» мы создали и гуманитарный батальон во главе с Катериной. С филиалом его в Ростове-на-Дону, где собиралась помощь из РФ. В этот батальон вошли жены и родственники ополченцев. Мы специально так сделали, чтобы избежать разворовывания гуманитарной помощи. Они принимали грузы, проводили их инвентаризацию — и потом везли по адресатам. Так, чтобы ничего не ушло «налево», на рынки, и не кормило нечистых на руку начальников. Правда, идеала все равно не получилось: воровство пресекли, но получили перегибы и перекосы. Куда жены ополченцев пускали основной поток помощи? В те подразделения, где воевали их мужья. К счастью, все эти отряды были в Славянске, и это компенсировало некоторую пристрастность наших милых женщин. Работу эту мы тоже наладили: с Ростова на Славянск уходил раз в два дня большой грузовик-десятитонка. Одна-две машины в день выезжали из Донецка, в основном — с продовольствием. Тогда еще в Донецке работали все магазины, все торговые сети типа «Ашана». Что-то нам отдавали как гумпомощь, что-то — мы закупали на собранные средства. Но больше всех нам помогло и помогает гражданское общество России. Без тех поставок обмундирования, снаряжения, ботинок-берцев, бронежилетов, разгрузок, приборов ночного видения, магазинов и всего, что можно было купить легально, что шло нам по линии русских и красных организаций РФ, мы не выстояли бы. Больше тысячи тонн грузов из России получили мы тогда. Подчеркну: без всякого участия российского государства!

Мы как Мобуправление плодотворно сотрудничали с гуманитарным батальоном. Говорю об этом с городостью: мы ни у кого ничего не «отжимали», не занимались мародерством, а строили, как могли, новую государственную систему. Каждая наша местная организация участвовала в работе Мобилизационного управления ДНР, информируя народ о работе военкоматов Управления. Общими усилиями движению удалось привлечь в ополчение более 4 тысяч добровольцев из России и Украины. Стационарными пунктами распространения прессы, боевых листков, листовок, сбора гуманитарной помощи в городах ДНР стали палатки. Только в Донецке и Макеевке их у нас было восемнадцать. Каждый день — пока в самом Донецке не наступила социально-экономическая катастрофа — люди несли туда помощь.

Учет сбора гуманитарной помощи, собранной в 18 палатках, расположенных в Донецке и Макеевке, каждый день показывает средний объем груза в 12 кубов. Наиболее распространенным видом пожертвований граждан являлись крупы и одежда.

 

Май потрясений

Май 2014-го был крайне тяжел для защитников Славянска. Его атаковали буквально со всех сторон. Тогдашняя слабость Вооруженных сил Украины выручала нас. Хотя кто будет отрицать стойкость и мужество стрелковцев?

Тогда, после референдума о независимости 11 мая, встал вопрос: а какова позиция официальной Москвы? Признает ли она президентские «выборы» на Украине 26 мая? И как она вообще относится к ЛНР и ДНР? Сегодня об этом стараются забыть, но 17 мая премьер ДНР Александр Бородай дал пресс-конференцию, на которой заявил, что власти обеих народных республик готовят обращение в МИД РФ с просьбой о принятии ЛНР и ДНР в состав России или о размещении на их территории военных баз — как в Крыму. Позже он говорил о том, что Россия должна принять республики в рублевую зону, предупреждал о начинающейся в них гуманитарной катастрофе. К тому времени нас от трагедии в Одессе отделяли какие-то две недели, от убийств мирных людей в Мариуполе — какая-то неделя, и души погибших еще не успели покинуть наш бренный мир. Мы ждали какой-то реакции Москвы. Но она хранила молчание. Хотя ее СМИ вроде бы вели самую горячую кампанию в нашу поддержку. Мы не понимали: а намерен ли Кремль признавать грядущие «выборы» президента Украины, на которых победа заранее отдавалась Порошенко, ставленнику Соединенных Штатов и ЕС? Эта двойственность, это молчание официальной Москвы буквально сводили с ума.

Именно это молчание властей РФ в ответ на прямую просьбу ЛНР и ДНР о вхождении в состав придало смелости и наглости Киеву. Он понял, что может безнаказанно проводить карательную операцию. Орудовать огнем и мечом. Мы не складывали рук и собирались драться. Хотя оружия по-прежнему не хватало.

По вечерам я валился спать, как подкошенный. Мы все четче понимали, что прежняя надежда на то, что нужно лишь день простоять да ночь продержаться — и придет на подмогу могучая Красная армия (вернее — Российская), испарилась окончательно. Война все больше набирала обороты, наш противник смелел, бросая в бой тяжелую артиллерию, реактивные установки залпового огня, боевые вертолеты. Стрелковцы же в Славянске ухитрялись маневрировать одной самоходной «Ноной» и минометами. Над их головами проносились «самостийные» Су-27, грозя бомбардировками. И люди все чаще спрашивали меня: где же Россия? Неужели для того, чтобы она пришла на помощь, нужны разрушенные города и тысячи убитых, изувеченных, лишившихся всего? Господи, как трудно было отвечать на эти вопросы, когда ты сам не знал ответа! Сочувственные передачи российских телеканалов в сочетании с молчанием Кремля просто сводили с ума…

Мы старались использовать все способы борьбы. Проводили интернет-акцию «Save Donbass People», чтобы повлиять на западное общественное мнение. Организовывали благотворительные концерты.

25 мая 2014 года Игорь Стрелков написал в своем дневнике:

«Они постоянно кого-то хватают, с нашего региона свозят в Изюм, где довольно жестко пытают. Кроме пыток, держат пленных и задержанных в яме с водой, кормят кашей с песком… Глупые, недалекие люди… Они, вероятно, так и не уразумели, с кем столкнулись… Ведь если (вернее, когда) мы начнем побеждать и они (в надежде на „крымский вариант“) с собачьей преданностью начнут заглядывать нам в глаза с немым вопросом „нас ведь на службе оставят? мы ведь свои, славяне!“, то ответ будет для них ужасающе неожиданный… Не-е-ет! Никаких крымских вариантов! Собравшееся у нас в ополчение сборище моих старых друзей-приятелей — чеченских ветеранов — будет воевать по-настоящему не только на фронте. В тылу тоже всю мразь к ногтю возьмем и сбушники в Изюме и Харькове, если не успеют удрать, вспомнят и кашу с песком, и зиндан с водой, куда они бросают сейчас русских мальчишек и стариков». [24]

Говорил тогда, и скажу теперь: нужно было строить государственный механизм новых республик. Не допускать сваливания их в кошмар анархии и гуманитарной катастрофы. Но мое Мобуправление работало, получается, без всякой поддержки новых властей.

То, что Москва признала выборы Порошенко уже 26 мая, стало для нас тяжелым психологическим ударом. Как же так? Мы-то работали на срыв этих выборов и добились своего в Донецкой области. В ДНР ввели чрезвычайное положение. Начались бои за Донецкий аэропорт. Они принесли первые поражения нашему ополчению. Славянск молотят из артиллерии: там началась гуманитарная трагедия. Я стараюсь держаться уверенно, даю интервью о невозможности переговоров с Порошенко, пока его войска проводят настоящий геноцид. Читаю уже старые строчки от 27.05.2014:

«Нужны две исходные точки, которые они должны принять. Первая — независимость народных республик Донбасса. Вторая — вывод (из Донецкой Народной Республики) всех иностранных оккупационных войск украинской армии…

Если киевская сторона согласится с этими исходными точками, то посредники на переговорах будут не нужны…» [25]

Но настроение у меня в тот момент — препаршивое. Из Славянска приходят вести: приходится воевать старыми, еще времен Отечественной, противотанковыми ружьями Симонова. Они-то и в ту войну не брали новейших гитлеровских танков, а уж против современных машин — и подавно бесполезны. Разве что против всяких там БТРов, МТЛБ и БРДМок. Катастрофически не хватает своей артиллерии, современных противотанковых управляемых ракет. Господи, выстоят ли они? А в Донецке — пока еще почти что мирная жизнь, взрывы в диковинку. Но зато ходят вооруженные люди и «кошмарят» население. Вспыхивают спорадические перестрелки: то ли диверсии укров, то ли бандитские разборки между своими. Ни черта не поймешь. Скорее, все-таки второе. Атмосфера крайне нездоровая. Убит наш активист, стоявший у палатки. Кто это сделал? Не найдешь. Пока Стрелков дерется в Славянске, в Донецке ушлые ребята отбирают дорогие машины, золото и бриллианты, «шарпают» богатые дома. Но никто не трогает резиденции олигархов — Ахметова, Колесникова. Они явно откупились.

Тогда, в июне 2014 года, я почувствовал, что я, Павел Губарев, должен быть в это время в Славянске, чтобы сражаться с врагом лицом к лицу. Я набрал Стрелкову по шифрованной связи:

— Здравия желаю, Игорь Иванович.

— Здравия желаю, Павел, — незамедлительно ответил главнокомандующий.

— Товарищ полковник, тошно мне в Донецке. Устал смотреть на этих мародеров-отжимщиков. Разрешите прибыть на службу в Славянск, на передовую, — отрапортовал я уставшим голосом.

— Хм… — секундное молчание. — Отставить. Павел, а кто мне пополнение будет присылать?

Я на секунду задумался. Информация, логистика, фильтрация, транспорт, ресурсы… А без меня ведь все действительно может заглохнуть. А даже если не заглохнет, то «доброжелатели» помогут, чтоб заглохло.

— Есть отставить. Встречайте сорок два человека сегодня. Выехали полчаса назад.

— Благодарю.

Игорь Стрелков тогда писал: «Добровольцы есть. Но есть и проблемы с их доставкой. А самое главное — целая куча тыловых полководцев, еще толком ничего не сделавших для защиты страны, стремится перехватить их на себя». И это была истинная правда. И я продолжил работу в Мобупре.

В Москве Сергей Глазьев требует введения бесполетной зоны над Донбассом, читай — операции ВВС РФ против авиации карателей. Но его голос забивают официальные пропагандисты, вопящие об опасности мировой ядерной войны. Господи, чушь-то какая! Неужели американцы полезут на ядерный рожон ради каких-то украинских холопов?

Никакого единого командования в ДНР нет. В ЛНР — то же самое. Моя попытка связать Бородая со Стрелковым и что-то сделать для государства провалилась полностью. «Иваныч, мне нужна охрана!» — заговорил премьер-министр. Он обсудил с ним единственный вопрос: личную безопасность. Я тогда, надо сказать, просто оторопел.

В республике каждый командир батальона — сам себе командование. Понятно, что нужно разоружать часть этой феодальной вольницы, но кто это сделает? Не снимать же бойцов Стрелкова с позиций! Бородай по-прежнему работает преимущественно «орально» — произносит речи на пресс-конференциях, реально же с ним никто не считается. Иногда тоска берет: нужно одновременно воевать и заниматься организаций государственного аппарата. Нет сил! Это в Чечню Москва могла прислать и советников, и инструкторов, и бригады управленцев, развернуть там полевые учреждения Центрального банка. Нам она не пришлет ничего: колупайтесь сами. А как? Своего бюджета нет, валюта — чужая, предприятия продолжают платить налоги Киеву. Разрушается инфраструктура.

Очень умно ведет себя Захарченко. Он всем старается показать свои послушность, гибкость и договороспособность. Но свои амбиции не показывает.

Читаю свои же записи того времени. Уже тогда мне стала очевидна опасность дискредитации идеи Новороссии, Русского мира. Опасность превращения промышленно и научно развитого Донбасса в какое-то ужасное Сомали-2, в Дикое поле, в царство уголовщины. Пока весь этот негатив прикрывается войной. Но ведь весь этот социальный кошмар неизбежно выйдет наружу. Люди-то не слепые! Разве они хотят жить под властью откровенной атаманщины? Кажется, я становлюсь опасным уже и для новых властей — властей ДНР. Какая ирония судьбы, однако…

Я предсказал сопротивление старой власти и ее попытки совершить так называемую «аппаратную контрреволюцию» путем занятия должностей и «вылизывания определенных частей тела некоторым деятелям ДНР». Я обещал стоять до конца за народ и идти до полного установления народовластия.

Ночь с 1 на 2 июня считаю еще одной своей датой рождения.

Тогда кто-то выстрелил из подствольного гранатомета в окно моего кабинета на девятом этаже теперь уже бывшей областной администрации. Одна из двух выпущенных гранат попала в двадцати сантиметрах от окна. Взрывом повышибало стекла в окнах на всем этаже.

Там, в резиденции правительства ДНР, располагалось наше Мобуправление. Целились же явно в мое окно. Кто это был? К тому времени в Донецке почти свободно шастали диверсионно-разведывательные группы ВСУ и правосеков. Вполне возможно, что палила одна из таких групп — по светящемуся в ночи окну. Но после этого покушения мы предпочли уйти из здания правительства и перенести Мобуправление целиком на базу ополчения, в бывшее управление СБУ на Щорса.

Тогда я еще не знал, что впереди меня ждет еще один «день рождения» — второе и намного более серьезное покушение. Но об этом позже.

 

Лето на грани отчаяния

Июнь принес новые ожесточенные бои под Славянском. У наших противников мало-помалу набирались силы и опыт, выстраивалась структура новой армии, появлялась пусть и не самая лучшая, но структура тылового обеспечения. «Самостийные» организации везли свои гуманитарные грузы силам АТО.

3 июня 2014-го каратели ворвались в Красный Лиман, резко осложнив положение Славянска. Наши несли большие потери от огня врага с воздуха. Против обороняющихся действовали то штурмовики-«грачи» (Су-25), то боевые вертолеты. Своей авиации у наших нет, зенитных средств — кот наплакал. С верхних этажей домов на окраинах Славянска можно было с помощью бинокля видеть, как на открытых позициях стоят пушки и бронетехника карателей. И как укровоины гоняют там в футбол. Они не боялись ни ударов с воздуха, ни артиллерийских ударов со стороны стрелковцев. В отчаянном положении оказываются семьи местных ополченцев: они воюют, для этого уйдя с работы. Но их семьи остаются без средств к существованию. Стрелков пытается предпринять отчаянные меры: издает приказ, по которому предприятия Славянска должны сохранять зарплаты работникам, пошедшим в окопы. Но в осажденном городе сами предприятия ложатся на бок. Славянск остался без воды.

Мы тогда делали все, что могли, для помощи гарнизону Славянска. Через систему Мобуправления отправляли в Славянск до тридцати человек в день. Помогла наша фильтрация волонтеров от уголовников. А если мы кого-то и пропускали, то на месте их быстро выявляли — и на пять дней отправляли на рытье окопов и строительство укреплений. А потом — отвозили обратно. Благодаря этому ополчение в Славянске было самым отборным. В первой волне ополченцев были люди за сорок, воспитанные в СССР и помнившие единую страну. Второй волной были русские патриоты, националисты, красные, евразийцы. Очень много православных бородачей. На удивление немало шло женщин. Они кормили ополчение, вели его хозяйство. А вот третьей волной пошла молодежь. Особенно 28–29-летние местные ребята, особенно когда Стрелков отошел в Донецк. Но это будет позже…

А в тылу ДНР уже начался экономический развал. Конечно, то были еще цветочки, еще Киев не ввел той блокады, что началась в декабре. Еще как-то люди получали пенсии и зарплаты от украинского государства. Еще работала банковская система и можно было как-то снять деньги с банкомата. Но уже ощущалась нехватка денег у населения. Магазины пока не опустели, но покупать товары и продовольствие в них люди могли все меньше и меньше. Приведу отрывок из воспоминаний врача Алексея Муратова, уж больно хорошо он описывает жизнь в ДНР в то лето.

«…Учительница литературы стучала по доске мелом:

— Запомните на всю жизнь! Проверочное слово для „винегрет“, как ни странно, слово „веник“. Веник совершенно не похож на винегрет. В венике куча, как правило, одинаковых прутьев, плотно связанных одной или несколькими целями, то есть цепьями, то есть веревками. Веник очень трудно сломать. В винегрете всего понемногу, все перемешано и нужен он только для того, чтобы его съесть. И поэтому там все наоборот. И пишется соответственно наоборот. Вторая буква И, четвертая Е — запомните на всю жизнь! ВЕнИк— не вИнЕгрет!

Учительница литературы превратилась вдруг в тарелку с этим самым винегретом. Картошечка, капусточка, лучок, мелко порубленная свеколка придавала всему этому великолепию приятный розовый оттенок, явственно ощущался тонкий аромат любимого нерафинированного подсолнечного масла. Видение было настолько реальным и аппетитным, что Михаил уже начал шарить рукой в поисках вилки. Рассердился на безуспешные поиски и… проснулся. На невыключаемом по привычке сотовом телефоне посмотрел время. Вставать через 23 минуты. Михаил встал и, светя телефоном, прошел на кухню. Открыл холодильник. В холодильнике на второй полке стояла начатая пачка местной артемовской соли. Внизу в пакете с килограмм картошки, одна луковица и две морковки. Рядом с полбутылки подсолнечного нерафинированного. Морозилку Михаил и открывать не стал. Что там смотреть? Полторы тушки курицы, тактический и бережно расходуемый ресурс. Стратегических запасов в квартире уже не было.

Налил воды из пятилитровой пластиковой бутылки в чайник, поставил на зажженную от зажигалки конфорку. Открыл форточку и закурил. На улице было непривычно тихо. Город спал привычным тревожным сном.

…Еще пару месяцев назад к происходящему вокруг относились достаточно несерьезно. Как нибудь обойдется, само рассосется, что они, дураки что ли — жилые районы обстреливать? Все это принималось на чистую веру. Некоторые уезжали на дачи в пригороды, к родственникам в более безопасные районы, так, скорее, на всякий случай. Основная масса оставалась. Боялись оставить квартиры без присмотра или просто и ехать-то особо было некуда. Сейчас же многие уезжали уже просто в никуда. В неизвестность. Подальше от войны.

Для Михаила привычный мир перевернулся тогда разом. Пять или шесть снарядов Града, разорвавшиеся во дворе, осколками и взрывной волной вынесли несколько десятков стекол городской больницы и начисто перечеркнули любые надежды на приемлемый исход. Артиллерийский обстрел застал Михаила именно в том самом дворе. Упавший на асфальт в метре от стены Миша, вперемешку с матом (прости, Господи), прочитал тогда под разрывами единственную знакомую ему молитву «Отче наш», затем вскочил и вернулся в больницу. Сменивший его утром врач с дежурной медсестрой прямо в палате извлекали осколки стекла из пострадавших больных и передавали раненых дальше, санитарам на перевязку. Михаил отправил одну из санитарок на кухню с наказом выпросить пачку сухого киселя, взял с вахты ножницы и посадил пару больных стричь из имеющихся газет полосы шириной 3–4 сантиметра. На немой вопрос коллеги — Зачем? — ответил вполголоса: «Потом объясню». Управились довольно быстро.

— Кисель разведите кипятком. Клейте крест накрест на все стекла изнутри. Как в войну — это санитарке, прибежавшей с брикетом.

Ходячие больные с санитарками заклеивали уцелевшие стекла смазанными киселем полосками бумаги. Часть выбитых окон заменяли фанерой. Михаил и его коллега в этом участия не принимали. Всех врачей собрали в приемном покое и травматологии. За первые три часа приняли свыше сотни человек. Детей пропускали вне очереди.

— Перевязочные материалы на исходе, — шепнула почему-то именно ему медсестра так, чтобы не слышали больные.

— Собирайте все использованные бинты, кипятите в биксах. Найдите ведра, кипятите в ведрах. Если надо, даже на кухне.

Медсестра кивнула утвердительно.

Потом были три сложнейшие операции. Две самостоятельно и одна в составе бригады хирургов. На третью переодеться было уже не во что. Медсестры вылили на него три ведра воды, смывая с хирургического костюма кровь.

Чайник пискнул, сообщая о готовности. Любимая кружка, пакетик с заваркой, две чайные ложки сахара. Повторение планов на сегодняшний день.

Рюкзак, в нем — две сумки. Пять утра, пора выходить. Сначала на проспект Победы, занять там очередь, постоять минут 15, потом к другому банкомату там же. Там тоже занять очередь и вернуться. Снять по две тысячи и там и там, пройти на улицу Ленина. Там уже стоять в очереди не отходя и снова снять две тысячи. Пройти в аптеку. Она недалеко от больницы, закупить все по списку из имеющегося в наличии — что возможно упаковать в сумки. Машину лучше не ловить, лишние расходы. Проще сходить несколько раз.

…Проходя мимо остановки у супермаркета «Амстор», Михаил остановился у символических памятников — сколько их тут? Шесть? Восемь? Сосчитал, постоял еще с полминуты. У блокпоста ополченцев рядом со взорванным мостом поймал машину. Водитель оказался знакомый, с Солнечного, уже как-то раз подвозил. Вместо обычных 30–35 гривен взял половину, извинился и за это, надо на заправку. В очереди на Победы собралось уже человек 50, во второй оказалось человек 80.

В тупом ожидании очереди память снова швырнула Михаила в тот первый день. Домой тогда попал под вечер. Интернет работал. Несколько часов переговоров и просмотр десятков ссылок воплотились в конечном итоге в листок исписанной бумаги.

— Что это? — начмед, исполняющая обязанности главного врача, выехавшей в Киев, с интересом рассматривала исписанный листок.

— Читайте, там все написано.

— Так! Неплохо. Позвольте поинтересоваться. Откуда у вас, хирурга, такие познания?

— До института два года военной службы. Из них полтора курса военного училища, — ничуть не удивился вопросу начмеда Михаил.

— А обеспечение препаратами? Ваши расчеты я вижу. Где мы возьмем столько материалов? Киев нам ничего не даст. Я, конечно, постараюсь, но…

— Нам обещали помочь. По мере сил. Подробнее пока не могу сказать. Но помощь будет.

— Хорошо! Я дам указание главной медсестре. Занимайтесь отделением. Вы там вроде за заведующего сейчас? Да? Вот и занимайтесь.

Обещанная Михаилу помощь имела денежное выражение и материализовывалась им в биксы, бинты, салфетки, хирургические перчатки, лекарства, жгуты, одноразовые шприцы… Цены на все росли постоянно. Для больницы однажды удалось приобрести по сходной цене почти пять километров марли. Водитель Газели, загруженной медикаментами, глядя на счастливого в тот день Михаила, дал ему свой телефон и категорически отказался брать какие-либо деньги.

Снимать поступающие средства становилось все сложнее. Банкоматы переставали работать. Там, где они работали, — был введен лимит на обналичивание. Приходилось вставать в 5 утра, добираться до банкоматов, стоять в очередях. И так каждый день. С ночных дежурств Михаил выбегал к банкоматам прямо в хирургическом костюме, сменив только обувь на кроссовки. Заказанные в аптеках материалы приходилось ждать по нескольку дней. Зарплату платить перестали. Персонал больницы стал увольняться или просто часто не выходил на работу. Дежурства стали проходить по непонятному графику. Пока не сменят. Тут уж как повезет.

День обещал быть удачным. Удалось снять запланированные деньги и забрать из аптеки поступившие заказанные материалы. За три захода в рюкзаке и сумках перетащил приобретенное на склад больницы. Сдал под расписку главной медсестре. Расписываясь в третьей накладной за утро, главная вежливо поинтересовалась:

— Тут половина склада от вас, Михаил, откуда? Чистое любопытство.

— Отовсюду, Татьяна Витальевна. Россия, Ирландия, немножко Швеция, Германия есть, с той стороны, которая Украина, тоже есть, — он кивнул в сторону окна, за которым слышались далекие разрывы. — В основном Россия. Примерно три четверти.

— Поняла, — чуть помедлив, ответила главная. — Вот отчеты по расходу. Проверяю лично. И… Спасибо передайте, пожалуйста. Всем им. Пожалуйста. Всем.

— Передам, — кивнул Михаил, — передам обязательно.

Поднялся к себе в отделение, вызвал санитарок. Решение выдать им по 100 гривен пришло еще в очереди. Средства вроде позволяли, а люди три месяца уже без денег. Выдал просто, отсчитал и выдал.

— Это спасибо вам. За работу. Не премиальные и даже не в счет зарплаты. Просто спасибо вот такое.

Санитарки на радостях принесли чаю и тарелочку с баранками. Торжественное чаепитие испортил коллега сменщик, заявивший, что увольняется с завтрашнего дня. По всему выходило, что после ночного дежурства менять Михаила больше некому. То есть совершенно некому. Один врач на все отделение. И.о. заведующего отделением. И.о. заведующего всеми врачами отделения! И.о. заведующего единственным врачом в отделении! Сам себя заведующий! И свыше сотни больных.

До заступления на дежурство оставалось несколько часов. Надо было успевать, пока в Солнечный ходят маршрутки. Три гривны за билет. Денег на такси в оба конца уже не хватало. Не каждый раз попадаются добрые таксисты. Уже на остановке позвонила санитарка Маша. Запинаясь и извиняясь, попросила купить для отделения веник. Прежний истрепался. Если опять обстрел, то нечем осколки выметать, а у врача, наверное, деньги есть, раз по 100 гривен просто так взял и дал. Железная логика. Но веник был действительно необходим. Осталось придумать, где его купить.

На разбомбленом рынке, по слухам, началась кое-какая торговля. И — чудо. За 20 гривен Михаил действительно приобрел вполне приличный веник. Единственный продававшийся во всем городе веник. Проходя с ценным приобретением под мышкой между двумя сгоревшими рыночными рядами, Михаил увидел торгующую овощами бабушку. Вспомнился ночной сон. Небольшой кочан капусты и пара свеклин уложились в 10 гривен. Денег теперь хватало только на маршрутку. На такси домой и на обратную дорогу уже сколько-то не хватало.

— А и ладно! Дойду до блокпоста. Попрошу ополченцев, чтоб помогли добраться, — решил он.

Свекла варилась долго. Воды в водопроводе не было, оставался резерв — последняя полная пятилитровая бутылка. Уже можно было не экономить. Остудил в воде свеклу. Винегрет получился именно такой, как во сне, на славу. Из-за недостатка времени съесть успел только половину. Сложил оставшийся в стеклянную банку. Упаковал все имеющиеся дома продукты в пластиковый пакет и впихнул его в заполненный необходимыми вещами рюкзак.

Посидел, куря, на дорожку…

…Где-то на окраине татакал пулемет или это учительница стучала по доске мелом. Стук мела попадал в такт его шагов. — Запомните на всю жизнь! Веник не винегрет!..» [26]

Вот так, без прикрас. Суровая правда жизни в середине 2014-го на территории донбасской Новороссии.

Как могли, мы с «Партией Новороссия» выговаривали идею подлинной Новой России среди моря криминала, мародерства, разрухи и саботажа. Давая 4 июня интервью газете «Завтра», я говорил:

— Новороссия должна стать кристальной территорией социальной справедливости. Колоссальное социальное расслоение, разрыв между бедными и богатыми — должны быть уничтожены. Принцип распределения общественных благ должен быть изменен в пользу малоимущих. Конечно же, в Новороссии будут запрещены все виды офшорного бизнеса, произведено кардинальное упрощение и сокращение налогообложения. Введен десятипроцентный подоходный налог — русская десятина.

Обязательным станет декларирование не только доходов, но и расходов чиновников и членов их семей. Также нужна налоговая амнистия для малого и среднего бизнеса. Необходима люстрация деятелей, запятнавших себя связями с киевскими преступными и коррумпированными режимами.

«Народность» — вот то слово, которое вдохновляет строителей Новой России. Этот дух народности уже реет над нашим боевым братством, и он не угаснет, я уверен. Люди, осознавшие себя народом, уже не позволят, чтобы над ними издевались олигархи, чиновники и заезжие грабители-экзекуторы. Когда нам удастся сделать власть народной, построить здесь справедливую общественную модель, тогда Новороссия станет флагманом русского мира, авангардом русской цивилизации. Новый мир начинается здесь и сейчас, и мы с тобой прямые свидетели и участники этого исторического начинания.

Новороссия в перспективе — это мощное и в экономическом смысле самодостаточное государство. Если не воровать, как это делала многие годы киевская власть, то на существующей основе можно построить сильное процветающее и благополучное государство. Оно станет счастливым домом для миллионов его жителей.

Четверть экспорта Украины приходится на долю двух областей. Наш труд востребован в мире. Все разговоры о том, что якобы мы производим только никому не нужный уголь, ведутся теми, кто устроил себе за наш счет красивую жизнь в Киеве…

Самое главное — это безопасность граждан. Главная задача — обеспечить населению право на жизнь. Установить на территории молодой республики спокойствие и порядок.

К крупному бизнесу по-прежнему есть много вопросов. Думаю, что при отказе олигархов сотрудничать с новой властью правительство ДНР будет вынуждено пойти на жесткие меры в отношении их активов. Тем более именно этого требует народ!

Однако важнее всяких национализаций — построение независимой от Киева налоговой системы. Пришло время открывать свои расчетно-кассовые центры, обеспечив тем самым финансовый суверенитет республики…

 

Тыловой хаос: первые ласточки гуманитарной катастрофы

17 июня 2014-го я выступил с новым заявлением в соцсетях.

…Города остались без поставок продовольственных товаров, товаров первой необходимости и медикаментов. Жители Славянска скоро будут голодать… Для обеспечения потребностей населения необходимо около 120 тонн гуманитарной помощи в день. Но только для минимальных потребностей: 30–40 тонн.

Противостояние ополченцев и карателей Украины продолжается в Славянске с 12 апреля, когда сторонники Донецкой Народной Республики заняли административные здания. За это время, по неофициальным данным, украинская армия четыре раза предпринимала попытку штурмовать город. В настоящее время в Славянске отсутствуют вода и свет, мобильная связь работает с перебоями.

С гуманитарной помощью творился полный хаос. Каждый командир имел свои источники поступления оной. Часть гуманитарки уходила «налево», в торговлю, а то и вовсе на чужую территорию, обогащая новое начальство. Решение напрашивалось само собой: ввести централизованный сбор хотя бы продовольственной и вещевой помощи, создать карточную систему распределения. Я пробовал втолковать это премьеру Бородаю. Даже предлагал поставить дело шире. С Донбасса начали вывозить на вражескую территорию имущество и деньги «Ощадбанка» (Сбербанка). Просто нагло давали взятки на блокпостах — и везли прочь. Без досмотра.

Я предложил свой проект: взять под контроль все банковские учреждения. Я наивно считал, что банковская инфраструктура понадобится властям ДНР. Ведь с ее помощью можно учесть людей, наладить выдачу денег и нормированное довольствие на время войны. Ибо какой рынок может быть в сражающейся республике? Наши деды недаром придумали карточки для таких времен. Нельзя было допускать ни голода, ни спекуляций продовольствием. Да и сохранив банковскую инфраструктуру, можно было создать свой Национальный банк.

Но премьер Бородай был неуловим. Даже рассказать ему о таком плане было невозможно. Он приходил на заседания Верховного Совета ДНР с автоматом и сидел там, закинув ногу за ногу. Бывал на совещаниях правительства. Поговорить с ним о плане создания банковской и карточной распределительной системы никак не удавалось. Только в середине июля мне удалось представить свой план новому куратору госбезопасности ДНР, вице-премьеру Владимиру Антюфееву, приднестровцу. Но Антюфеев вызвал советника по финансовому блоку, кого-то из крымских. Тот в ответ на мой план отрезал:

— Нет, нам этого не надо… Пусть вывозят…

Я просто обалдел от такого подхода. С тех пор — просто перестал лезть в это осиное гнездо, продолжая работать «внизу», «на земле».

Было очень трудно. Нужно было формировать когорту хозяйственников и политиков Новороссии, но Стрелков в этом помочь никак не мог. Все его силы занимала война. Он был вынужден полагаться на Бородая. Ну, а я оказался в меньшинстве. Да, порой я жалел, что не стал создавать личного батальона. Но только порой. Слишком подло было бы забирать себе людей, оружие и гуманитарку, оставляя гарнизон Стрелкова драться против главных сил врага, в условиях жуткого дефицита всего и вся.

Вот запись Стрелкова, сделанная вечером 8 июня 2014-го.

«…Подкреплений в Славянск НЕТ. И, видимо, не планируется. Дорога простреливается танками противника. После жесткого артобстрела центра города кругом — битое стекло и обломки деревьев. В городе несколько очагов пожаров…

…С одной стороны, все правильно — надо формировать мобильные резервы и защищать остальную территорию Новороссии. С другой, если Славянску не помогать — то все те горы снарядов, что сейчас обрушиваются на нас, посыпятся на другие города Донетчины и Луганщины. И не факт, что „тыловая гвардия“, засевшая в Донецке, сможет врага остановить так, как делают это наши отряды. Пока примеры совершенно обратные».

Там же он пишет о возможном диалоге с командованием или руководством Донецка и Луганска: «Вы смеетесь? С кем ТАМ разговаривать? С людьми, которым мы захватом и обороной Славянска и прилежащих городов ДАЛИ ПОЛТОРА МЕСЯЦА на формирование и которые теперь сносят в Донецке палатки по сбору гуманитарной помощи для Славянска?» [27]

Мешали ли нам новые власти ДНР? Чувствовали ли мы их противодействие «Партии Новороссия»? Да нет. Ибо работали мы в сферах идейной и практической, «на земле», на которые они не обращали и до сих пор не обращают никакого внимания. И вот еще помощь для Славянска собирали. Надо было заниматься самоорганизаций снизу, нарабатвая авторитет у людей. Когда-нибудь начнется и нормальная политика. Так я думал тогда, чувствуя, как нарастает в народе раздражение уже новой властью. Как она буквально все проваливает, создавая вместо государства кошмарную «черную дыру». В этой «дыре» предприятия продолжали исправно и безнаказанно перечислять налоги в Киев. Что это за «государство», где бандиты торгуют наркотиками? Где бандиты торгуют углем, ни гроша не платя в бюджет? Но зато платят откаты верхушке ДНР!

Середина июня 2014-го — это уже отчетливое понимание того, что Россия не введет войска. Что надеяться нужно только на создание собственной армии.

Падение Мариуполя 13 июня оставило тяжкое впечатление. Теперь ДНР и ЛНР лишились даже принципиальной возможности самостоятельно экспортировать за рубеж продукцию своего горно-металлургического и химического комплексов. Возможности сами себя обеспечивать. Теперь мы полностью зависим от РФ, от гуманитарной помощи.

Господи, как тяжело и больно! Из РФ все чаще несутся рассуждения о том, что присоединение ДНР и ЛНР экономически нецелесообразно, что тут не Крым, и население недостаточно активно.

Я никак не мог уяснить позицию верхов России. Ну хорошо, помогать вводом войск нельзя, признавать нас тоже не собираются. Но разве можно заставлять ошметки двух областей противостоять Украине с населением, примерно равным населению довоенной Польши? Да еще и обладающей огромными запасами советского оружия и снарядов? Ведь РФ могла бы оказать хотя бы пассивную помощь, заняв намного более жесткую позицию по газовому вопросу. Вплоть до прекращения поставок. Отказываясь признавать малейшую законность режима Порошенко. Прекращая всякую торговлю с Украиной. Хватило бы месяца, чтобы вызвать крах Украины, чтобы она посыпалась, чтобы там вспыхнул внутренний конфликт. Так я видел ситуацию.

А тут — и переговоры, и скидки.

 

Памяти наших братьев

Семеновка, 3 июня.

Сухой воинский отчет о бое в «Наградном листе»:

«Краткое, конкретное изложение личного военного подвига или заслуги.

В результате грамотных командных действий, взаимодействовав с другими расчетами ПТРС и НСВС, был остановлен прорыв бронетехники противника в с. Семеновка через первую линию обороны. И даже после нескольких прямых попаданий танков, командир расчета, вместе со своим расчетом, оставался на позициях до тех пор, пока попаданием из танка не была уничтожена его очередная огневая точка, в результате чего Ефименко Владимир Геннадиевич пал смертью храбрых, не сдав позиций». [28]

Два боевых друга-ополченца, два современных панфиловца, как и несколько десятков лет назад их деды, сумели удержать железный шквал нацистской бронетехники. Держали передовую линию обороны. Лицом к лицу с бандеровским отребьем. Сражались отчаянно, перебегая от одной огневой точки к другой. Ни отходить, ни сдаваться. Север и Цыган. В мирной жизни — Слава и Володя. Владимир Ефименко и Вячеслав Шестак.

За день до 3 июня в Семеновке, чуть позднее прозванной «новым Сталинградом», фронтовой корреспондент спросил их, за что они сражаются. Знаете, сразу видно, когда человек говорит речевку, а когда свои слова. Текст вроде бы одинаковый, а наполнение совсем разное. Слышно, когда в голосе душа звучит:

— За народ наш и землю родную…

А на следующий день они приняли свой воинский крест. В одной траншее, отстреливая укровские утюги из дедовского противотанкового ружья. Еще по ним палили гаубицы, «сушка» на бреющем полете вспарывала асфальт вокруг, обстреливала пехота. Последний танк-то уже в нескольких шагах, еще несколько секунд — и передавит бойцов. Наверное, совсем не стыдно было бы оставить позицию и отступить на более ближний рубеж. Но они остались и стреляли. Выстреляли почти весь боезапас и остановили железную тварь. И ушли в наше высокое небесное воинство.

— Север, надо сказать что-то для вечности.

— Что говорить, Цыган? Все уже сказано.

Два Георгиевских креста, два отлитых в серебре признания высочайшего мужества. От сослуживцев. От командиров. От народа Донбасса. Земля вам пухом, братья. Вечная, светлая память истинным героям.

 

Донецк под навесным огнем

С середины июня у защитников ДНР появилось наконец серьезное вооружение. Первые танки и две системы «Град». Это внушило надежду. Но положение — врагу не пожелаешь. 14 июня перейден еще один рубеж взаимного ожесточения. «Укры» уничтожают мирных жителей, а мы сбиваем транспортный самолет Ил-76 с днепропетровскими десантниками, заходивший на посадку в аэропорту Луганска. Погибло 49 человек. Вражеские СМИ всячески муссируют то, что погибшие — это не западные украинцы с характерными фамилиями, а русские, малороссы и великороссы.

Мобильность ополчения Новороссии остается низкой. Не решена проблема господства киевских войск в воздухе, своей боевой авиации у Новороссии нет, самолеты Порошенко безнаказанно бьют по местам дислокации ополченцев, не входя в зону действия ПЗРК. Ополчению не хватает ПТУРов, в Семеновке у отряда Викинга — всего один снаряд к противотанковому комплексу.

14 июня враги захватили город Счастье, взяв под полный контроль энергоснабжение Луганска. В городе расстреляно больше сотни человек. Противник теснит нас с севера, норовит отрезать от границы с РФ. В Амвросиевке артобстрел уничтожил 23 дома, детский сад, больницу. Кажется, озверелый враг специально крушит инфраструктуру, чтобы вызвать гуманитарную катастрофу в новых республиках. Ополченцы Новороссии цепляются за Лисичанск, Краматорск и Славянск, сил наступать у них нет.

В те дни я гнал от себя самые дурные предчувствия. Что же происходит? Буквально каждый день ополчение теряло по одному населенному пункту. Неужели мы приговорены к тому, что нас просто задавят? Но мобилизационной работы мы не прекращали ни на день.

Мы сражались с упорством тех, кому терять нечего и отступать некуда! Читаю свой дневник за 27 июня 2014-го. Бои за Мирный с Нацгвардией ВСУ. Противник сначала отчаянно сопротивлялся, применяя гранатометы, но потом все же бежал. Под занавес боя «укров» накрыла их же собственная артиллерия, которой отдали приказ открывать огонь по любому блокпосту или позиции, куда проникло ополчение. Наши потери — 1 «двухсотый» и 2 «трехсотых». В оба танка ДНР, принимавших участие в бою, были попадания из гранатометов, но повреждений танки не получили. Гарнизон противника разгромлен: сгорели два БТР-80, третий был захвачен исправным и отогнан в тыл. Наши трофеи: 1 исправный миномет «Василек» с полным боекомплектом, одна установка ПТУРС «Фагот» с несколькими выстрелами, три исправных автоматических станковых гранатомета АГС-17 «Пламя» с большим боекомплектом, несколько автоматов, огромное количество боеприпасов, ручных гранат.

Читатель знает, что Славянск был оставлен 5 июля, а силы Стрелкова ушли в Донецк. Обстрелы города из пушек и реактивных минометов начались неделей позже. Первые разрывы снарядов в городе, не помнившем войны с 8 сентября 1943 года, стали жутью. Вы только представьте себе: стоят современные дома. Везде — привычные для 2010-х годов моллы-гипермаркеты вроде «Ашана» или «Сельпо». Всюду — рекламы, торгово-развлекательные центры, кафе и рестораны. По улицам ездят не полуторки с «эмками», а обтекаемые, блестящие, напичканные электроникой автомобили. Люди ходят со смартфонами, пользуются Интернетом. Всё — как в миллионном мегаполисе начала XXI столетия. И вот среди всего этого антуража начинают взлетать ввысь огонь, дым и обломки! Наверное, такое же потрясение испытывали жители Вуковара и Сараево в 1991–1995 годах. Это потом обстрелы станут почти привычными, а сначала всякий, кто мог, бросался оборудовать себе бомбоубежище. То был настоящий шок. Конечно, многие просто бежали из города, но как минимум половина горожан осталась.

А остался народ весьма небогатый. Не бежали из Буденновского и Пролетарского районов, которые почти не попадали под огонь. Люди оттуда принимали к себе тех, кто оказался в опасных зонах — в Киевском, Куйбышевском и Ворошиловском районах. Вы бы видели, как горожане стали помогать друг другу! Как давали объявления: «У нас есть пара койко-мест, готовы принять…»! Опасность сразу же пробудила солидарность, взаимопомощь. Городские власти использовали для этого пустующие квартиры тех, кто бежал. Туда переселяли тех, чьи дома оказались разрушенными. Или же подселяли несчастных к тем, у кого квартиры сохранились. Большой город упорно боролся со смертью. Теперь я знаю, что когда война приходит в твой город, люди становятся совсем-совсем другими. Они принимаются общаться друг с другом. Сразу же исчезает «мир одинокой толпы», когда в обычной жизни мы не знаем даже соседей по подъезду. Население на глазах стало превращаться в народ. Мы стали лучше чувствовать плечо того, кто рядом, и понимать, что мы — не разрозненные «людские атомы», а общность. После первых же бомбардировок Донецка резко усилился приток местных добровольцев в ополчение. Первые же снаряды, упавшие на город, посрывали с диванов многих из тех, кто сидел и чего-то выжидал.

Одним из таких прозревших стал журналист и историк Всеволод Петровский. А пришел он в ополчение в августе четырнадцатого. Сам он в одном из интервью так рассказывал о себе:

«…Десять лет назад у меня были совершенно другие взгляды. В 2004 году непосредственно на Майдане в Киеве я не был, но был одним из активных „оранжистов“ в Донецке, — рассказывал в том интервью Всеволод. — Я участвовал в предвыборной кампании Ющенко, был наблюдателем, а потом и членом избирательной комиссии, бегал по городу со значком „Так“ Ющенко. Ко мне приезжали и какое-то время жили участники „Оранжевой“ революции в Киеве. За это меня удивительным образом не побили, хотя угрожали. Но это был еще не тот Майдан. 10 лет назад была первая репетиция, достаточно мирная и „травоядная“…

В ополчение я пришел в августе. Поначалу выполнял скорее гражданскую работу — военкором в политотделе Министерства обороны ДНР, которое тогда еще возглавлял Игорь Иванович Стрелков. Мы выезжали на места артиллерийских обстрелов, общались с местными жителями; конечно, и у ополченцев брали интервью. За месяц с небольшим работы в отделе пришлось увидеть много крови, много убитых и покалеченных людей, которые никогда не держали в руках оружие. Детей в том числе. Это были страшные, очень страшные моменты работы, — рассказывал Всеволод. — Судьба некоторых из моих коллег сложилась трагически. Когда я пришел в отдел, нас было 12 человек. Из них трое за время работы прошли через украинский плен: известный драматург, поэт, режиссер Юрий Юрченко (который много лет жил во Франции, а после начала событий у нас приехал добровольцем в Славянск), журналистка из Симферополя Анна Мохова и уроженец Якутии Алексей Шаповалов.

Двое ребят погибли: Вагид Эфендиев из Дагестана и приазовский грек, родившийся в Донецкой области, проживший более 20 лет в Греции, Афанасий Коссе. Оба погибли под обстрелами в Донецком аэропорту <…>

…В бригаду „Призрак“ меня пригласил мой хороший друг, который в свое время руководил донецкой ячейкой „Борьбы“. К тому времени у него была договоренность с Мозговым о формировании политотдела бригады. Так я оказался в Алчевске…» [29]

Всеволод был таким же историком, как и я. На донецком истфаке Сева Петровский, будучи тогда свидомым украинским националистом, пытался полемизировать со мной на разные темы. Состоял в лево-троцкистской «Боротьбе» («Борьбе»). Поддерживал не только первый Майдан, но и второй. Пока не ужаснулся деяниям «победившей демократии». Всеволод не ограничился журналистской работой, он — как его ни отговаривали — взял в руки оружие. И впоследствии отдал жизнь за Новороссию. И погиб, как пассионарий. Увы, война — это отрицательный отбор.

Его больше нет с нами: в ночь на 8 февраля 2015-го, двадцати восьми лет от роду, он сложил голову у Комиссаровки. Такая вот судьба… Вечная память!

Обстрелы стали жестокой реальностью. Вы помните страшное фото: молодая мама и ее ребенок на руках, убитые во время артналета в Горловке? С рукой, оторванной от близкого взрыва «градового» снаряда? Так вот, то была знакомая моей супруги Катерины, они общались на интернет-форуме для молодых мам. Она до последнего говорила, что уходить из города не надо, что чем больше там мирных жителей — тем лучше. Что киевские войска не решатся вести огонь по мирным кварталам. Эта ошибка стоила ей жизни.

Тогда, летом 2014-го, обстрелы вызвали бурю возмущения в городах Донбасса. Киевскую хунту ненавидели, Украину проклинали. Но все ждали: вот-вот Россия поможет. Многие и до сих пор надеются. Но многие теперь — просто в депрессии.

В один из тех тяжелых летних дней я зашел к Стрелкову и молча положил на стол рапорт.

«Министру обороны ДНР

полковнику Стрелкову И.И.

Начальника Мобилизационного управления

Губарева П.Ю.

Рапорт

Прошу отправить меня на передовую командиром стрелкового взвода в бригаду „Кэпа“.

Дата

Подпись»

Игорь Иванович слегка удивился. Немедля порвал бумагу и отправил ее в «шредер».

— Отставить. Приказываю заниматься тем, что хорошо умеете. Сколько сегодня?

— Тридцать восемь человек. Много офицеров. Двадцать из местных. Восемнадцать россиян только приехали. Расположили отдыхать.

— Передать Седому в резервную роту.

— Есть. Разрешите идти?

— Идите.

Я хотел уйти со сформированным взводом на передовую, но Стрелков во второй раз отказал мне в этом.

В то время гуманитарная обстановка становилась все хуже. Все больше в Донецке сказывалось отсутствие карточек. У людей уже не хватало денег, чтобы покупать продукты. Кто-то проедал сбережения, но у многих ли они имелись? Предприятия стали останавливаться одно за другим. Стали распродаваться предприятия сферы услуг. Но товары и еда все-таки имелись. Деньги еще как-то платили. Еще можно было съездить на территорию «укров» и получить пенсию. Худо-бедно, но люди питались. Кто-то успел запастись впрок крупами и консервами. Это потом, с декабря, начнется физическая нехватка еды. А весной 2015 года Донецк полон закрытых магазинов.

Прав ли был Игорь Стрелков, когда отправил в отставку прежнего мэра Донецка, Лукьянченко, за что его сейчас несет по кочкам Бородай? Не стану судить безапелляционно. Разговор тот состоялся при мне. Стрелок заявил Лукьянченко и его заместителю: либо вы с нами, либо вы собираетесь и выматываетесь отсюда. На следующий день они собрались и уехали. Но остался еще один заместитель Лукьянченко — Константин Савинов, которого считали человеком Ахметова. Коммунальное хозяйство продолжало работать. Изыскивались средства на горючее, энергоснабжение, на выплаты зарплат. До введения полной блокады Донбасса хунтой в декабре все как-то работало. Потом и Савинова, правда, сменили — на Мартынова, одного из чиновников донецкого исполкома.

Все-таки Игорь Иванович был прав: нельзя было оставлять во главе Донецка ставленника Ахметова. Ведь олигарх тогда открыто выступал против ДНР. В любом случае, они свой выбор сделали — уехали в Киев.

В этот момент все наши силы поглощала война, обеспечение прежде всего армии ДНР. О мирном населении стали заботиться позже, когда пришла блокада, а ВСН стали снабжаться централизованно. Стали направлять потоки гуманитарной помощи и населению.

 

Все — для фронта! Все — для победы!

Июль стал особенно тяжелым месяцем. Впервые поток добровольцев уже не восполнял потерь. Живая сила сгорала в тяжелых боях за Шахтерск, Иловайск. Мы тогда взяли на себя фортификационные, инженерные работы. Специально созданное Управление инженерных работ добывало плиты, бетонные блоки, песок, технику. Командиры получают приказ занять новую позицию — их заявки идут к нам. А мы работаем. Совет командиров министр обороны Игорь Стрелков проводил ежедневно в 23 часа. Там все и решали, командиры давали заявки на инженерные работы. Вопрос закрывался за сутки-двое. После окончания совета Игорь Иванович вызывал командиров по одному в кабинет и ставил задачи. Ходил к нему с докладом и я — о числе мобилизованных, о ходе работ. Получал разнарядку: куда направить пополнения.

Вы можете представить себе, каково это: воевать против превосходящих сил врага, засыпающего тебя снарядами, бросающего на тебя танки, не имея при этом ни окопов полного профиля, ни блиндажей, ни укрепленных огневых точек? Когда у тебя самого танков, артиллерии и ПТУРов — с гулькин нос? Не зря наши предки, имея опыт трех войн в первой половине ХХ века, говорили, что солдату приходилось воевать не только винтовкой, но и лопатой. Наши инженерные усилия спасли множество жизней ополченцев, укрывая их от огня превосходящих ВСУ. Избавляя их от необходимости переворачивать кубометры земли самостоятельно, надрываться на постройке укреплений.

Мой архив хранит скупые записи заявок наших комбатов за июль 2014 года.

Царю — 20 плит и 10 блоков, 2 КамАЗа песку.

Балу — 2000 мешков, 5 КамАЗов с песком.

Дружку — 10 плит, 25 блоков, 3 грузовика песка, а также автокран, тягач, экскаватор.

Кальмиусу — 10 плит, 20 блоков, экскаватор, кран, трал…

Седому — 5000 мешков, 7 КамАЗов песка, 20 блоков, 20 плит.

Абверу— 5 КамАЗов песка, 1500 мешков.

Корейцу — кран и экскаватор на день.

Носу — 4 грузовика песка, 10 блоков.

Полыни — экскаватор, 4 КамАЗа песка, 1000 мешков.

Рыси — 500 мешков…

Связисту — 3 КамАЗа песку.

Тору — два грузовика песка, плиты, блоки.

Броне — 5 КамАЗов песка, 5000 мешков.

Депутату — 3 грузовика песка, 5 плит, 10 блоков, кран и тягач.

Сармату — песок и блоки.

Шахтеру — плиты, песок, кран с тягачом.

Итого: 80 плит, 110 блоков, 43 КамАЗа с песком, 15 000 мешков, а также разнообразная строительная техника для выполнения работ.

Могу с гордостью сообщить, что благодаря работе Мобупра МО ДНР и гуманитарного батальона силы Стрелкова получали пускай и не идеальное, но приличное снабжение. Мы перебросили около восьми сотен тонн продовольствия, тысячи комплектов формы, тысячи ботинок-берцев, сотни раций, бронежилетов и разгрузок, десятки маскировочных костюмов, десятки прицелов и приборов ночного видения, более десяти дизель-генераторов. Одной из наиболее сложных задач было привлечение источников финансирования. Как я благодарен за все это моей Катерине, чете Дубогреев и многим другим! Кстати, семья Дубогреев включилась в борьбу всем составом. Отец семейства Сергей Дубогрей сразу отправился в Славянск воевать (его позывной «Птица»), получил в боях две тяжелые контузии. Ирина, его супруга, работала в гуманитарном батальоне вместе с невесткой Ольгой. Илья наладил информационно-пропагандистскую работу в социальных сетях.

Мы не «отжимали» чью-то собственность и не копили гуманитарные грузы у себя, не делили власть — мы работали на фронт.

Нашим делом стали поиск и мобилизация транспортных средств для армии в мае-июле. В дело шли фуры, рефрижератор, более десятка микроавтобусов, автобусы, внедорожники-вездеходы, легковые автомобили. Все было передано Славянскому ополчению либо использовалось для доставки гуманитарки. Мы фактически противостояли системе тылового и материального обеспечения Вооруженных сил Украины. Но если у них все эти инженерные, интендантские и траспортные структуры давным-давно имелись, то ведь все это нам пришлось создавать с нуля, в горячке войны. Мобупр с делом справлялся.

Работал в Мобуправлении и Военно-технический отдел, созданный в июне 2014-го. Мы смогли отобрать специалистов по разным профилям — и наладить ремонт техники и вооружения. А потом, как в осажденных Порт-Артуре и Одессе, приступили даже к разработке и производству собственного вооружения!

Потом Воентехотдел реорганизовали в Военно-технический отдел бригады ополчения ДНР.

Его силами было отремонтировано и приведено в состояние боеготовности больше ста единиц стрелкового оружия: противотанковых ружей ПТРС времен Великой Отечественной со складов в Соледаре, автоматов АК-74 и АК-47, ручных пулеметов РПК-74, пистолетов Макарова, станковых пулеметов ПКС, крупнокалиберных 14,5-мм пулеметов КПВТ, снайперских винтовок Драгунова, гранатометов РПГ и даже один 82-мм автоматический миномет «Василек». Починенное оружие возвращалось в боевые подразделения.

Поскольку оружия до июля остро не хватало, наши умельцы по схемам в Интернете собрали пистолет-пулемет калибра 9×18 мм (под патроны от ПМ, ПММ) и под боеприпас 9×19 Luger. Есть рабочий опытный образец. Нашими мастерами придуманы и изготовлены опытные образцы глушителей на АК-74, РПК-74 и СВД.

В цеху мы наваривали каркасы на автомобили-внедорожники для установки на них «Утесов» — НСВ-12,7, советский 12,7-мм крупнокалиберный пулемет, предназначенный для борьбы с легкобронированными целями и огневыми средствами. Получалась быстрая и маневренная техника, могучее оружие современной войны.

Наши команды обшарили все, что только можно, собирая учебное и неисправное оружие на военных кафедрах и учреждениях Донецка. Особенно — в Донецком национальном техническом университете. Его тоже приводили в боевое состояние и поставляли на фронт. Восстановленное оружие испытывалось и пристреливалось на военном полигоне в Ясиноватой. Большой удачей было то, что Воентехотдел нашел и привез на склад ополчения две исправные авиационные пушки ГШ-30. Он же собрал военно-техническую библиотеку профильного применения. То есть массу наставлений, инструкций и справочников к оружию и боевой технике.

Правдами и неправдами мы создали оружейную мастерскую, оснастив ее минимальным парком станков и инструментов. В одном подразделении мы смогли собрать научно-производственный коллектив из пятнадцати человек, способный решать текущие и перспективные задачи.

Но и это еще не все! Мы еще и связью занимались. Обеспечение армии ДНР специальной связью — тоже дело Мобуправления. Вернее, его особого, 4-го отдела спецсвязи. Еще 8 мая 2014 года при моей поддержке активистом Народного ополчения Донбасса Виктором Яценко (позывной «Яцык») был сформирован отдел для обеспечения командования Народного ополчения Донбасса каналами закрытой связи.

Сначала он арендовал выделенный сервер на территории РФ и закупил необходимое для старта количество специфических аппаратов связи, по протоколу IP/Sip. После, при разворачивании системы и установке ее аппаратуры на местах боевых дислокаций подразделений, Яцык столкнулся с еще одной нелегкой задачей. Надо было обеспечить гарнизоны, если можно так выразиться, «услугами» связи «под ключ». То есть требовалась прокладка широкополосного доступа к сети Интернет. Иногда приходилось ставить спутниковые точки доступа. А уж на такой базе нужно было поднимать системы закрытой связи. Такой способ команда Яценко применила в гарнизонах Лисичанска, Артемовска, в ряде гарнизонов Донецка, Углегорска, Снежного. Отдел взял на себя задачу по подготовке компьютерных рабочих мест для сотрудников штаба, верификации компьютерных комплектующих на сторонние модули. В общем, делали Яценко со товарищи работу советского Управления правительственной связи, 8-го Главного управления и 16-го управления КГБ СССР и их общего аналога — ФАПСИ РФ. В этот отдел из Мобупра мы направляли всех профильных специалистов. Бывало, приезжает москвич, специалист высокого класса по узкому профилю в сфере IT. Да у таких в Москве зарплата не меньше 5 тысяч долларов. А он едет на Донбасс:

— Зачем приехал? — спрашиваю его.

— За Родину постоять, за Россию и за братьев. Душу очистить.

Вот такие люди присоединялись тогда к нам. Соль земли. Именно на таких стояла, стоит и стоять будет Русская земля.

Отдел спецсвязи находился в подчинении у Министерства обороны ДНР. Он отвечал за прокладку и установку в местах дислокаций каналов Интернета по средствам поляризованных радиоканалов, каналов двухстороннего «спутника» и подключения по оптоволокну. У него есть резервные решения на базе сборок мобильных роутеров с использованием мобильных сетей стандарта CDMA2000.

Готовится база для создания собственного дата-центра ради обеспечения внутреннего пиринга операторов ДНР и ЛНР. Отделу, кроме курирования гарнизонов по связи ДНР, не раз приходилось выезжать в командировки по обеспечению связью ополченцев ЛНР. На 90 % финансирование всей административной и хозяйственной деятельности отдела идет за счет средств Фонда Екатерины Губаревой.

Вот что сделал отдел Яценко всего лишь за май — июль 2014 года:

• 70 действующих подключений по системе закрытой связи;

• 11 гарнизонов курируются и обеспечиваются беспрерывным доступом в Интернет;

• используются передовые методы шифрования twofish и ipsec;

• 6 серверов обслуживают задачи армии ДНР безотказно круглосуточно и семь дней в неделю;

• поддержка системы картографии «в облаке» для нужд разведки МО ДНР.

Вы думаете, все это делали десятки сотрудников? Нет, отдел состоял всего из шестнадцати профессионалов высокой квалификации, которые приехали со всех уголков бывшей Украины и РФ, от Екатеринбурга до Херсона. За три месяца работы не было ни одной утечки информации по каналам спецсвязи! Зато мы могли слышать десятки утечек по мобильной связи переговоров высших лиц ДНР.

Сейчас Виктор Вячеславович Яценко — министр связи ДНР, куда перешел работать со всей своей командой. И когда пишутся эти строки, летом 2015 года, минсвязь запустила собственный республиканский мобильный оператор «Феникс» на базе национализированного оборудования компании «Киевстар Джи. Эс. Эм.».

В самый трудный период Народное ополчение Донбасса занималось, как видите, не политическими интригами, не грабежами и не торговлей «отжатыми» автомобилями, а государственным строительством.

 

Визит Кургиняна

Когда Стрелков оставил Славянск, выведя свои отряды из котла, и прибыл 5 июля 2014 года в Донецк (так и не подготовленный за два месяца к обороне), в Москве с резкой критикой выступил Кургинян. Стрелков нарушил приказ, не погиб в Славянске. Бросил там 12 тысяч автоматов. Сговорился с хунтой. Готовится уйти в Ростов и поднять там мятеж для свержения Путина. Кургинян приехал в Донецк 7 июля.

Игорь Иванович попросил меня: пожалуйста, привези Кургиняна ко мне, я гарантирую, что с его головы и волоса не упадет. Хочу, мол, с ним пообщаться. Никакого приказа на его арест не было.

Я приехал к зданию, где Кургинян проводил пресс-конференцию, и пробовал было поговорить с ним. Сергея Ервандовича тогда очень усиленно охранял батальон «Восток» Ходаковского. Но говорить с ним оказалось весьма сложно: Кургинян сыпал словами о предательстве Стрелкова, о его попытке скомпрометировать Путина, о том, что Россия оказывает ополчению полноценную военно-техническую помощь. Мы пробовали втолковать ему: вот люди, воевавшие в Славянске. Вот — ржавые старые автоматы. Вот гранатометы с выстрелами, просроченными еще в 2001 году. Вот три несчастных самоходных пушки «Нона», одна из коих уже несамоходна, а вторая залатана после того, как ее подбили из гранатомета. Боеприпасы к гранатометам срабатывают из пяти один, ПТУРСы — один из четырех. Что из всей помощи Стрелкову в Славянск доходила только малая часть. Но слушать он не желал, все время нас перебивая. Никаких доводов и аргументов он не высказывал, все время начинал громко и эпатажно бравировать словами, как он это умеет делать. Когда он потребовал, чтобы Стрелков прибыл к нему на беседу, я заявил ему прямо: Стрелкову некогда, он оборону организует. И вообще — сено к корове не ходит.

Кургинян страшно оскорбился, назвал меня хамом, коему не место в политике.

В общем, плюнули мы на это дело — и уехали. Все время вспоминаю, как Кургинян говорил о потоках военной помощи, и понимаю: он тогда просто не понимал, что Стрелков в Славянске — одно, а Донецк — другое. Что львиная доля помощи оружием и техникой оставалась именно в Донецке — у «Оплота» да «Востока». А вообще Кургинян этим своим поступком очень удивил. Ведь действительно есть смелость в том, чтобы критиковать министра обороны и главкома, находясь на его территории, пускай и под охраной «Востока».

Выход стрелковской бригады из Славянска меня ошарашил. Но, как подчиненный главкома, я тогда сообщил о прорыве из Славянска так:

«Игорь Иванович Стрелков принял решение — оставить Славянск. Это было реализовано ночью. Потери ополчения минимальны. Организованно и сплоченно силы ополчения вышли в сторону Краматорска, далее передислокация продолжится, очевидно, в Горловку и Донецк. Этим мы выигрываем время, пока враги передислоцируют личный состав и расчеты артиллерии. Это время можно эффективно использовать для завершения процесса объединения сил ополчения, их централизации под единоначальное командование, улучшить качество связи и коммуникации войск, усилить снабжение войск, прежде всего тяжелым оружием (артиллерией и бронетехникой)». [30]

То были отчаянные дни, когда все висело буквально на волоске. Если посмотреть карты развития ситуации, то видно, как превосходящие силы противника подошли к Донецку. Как они начинают отрезать ДНР и ЛНР от границы с РФ, действуюя с юга. Как они подошли к Донецку вплотную и принялись перекусывать территорию республик пополам, полностью окружив столицу ДНР. Всякое тогда было. И Стрелков впадал подчас в отчаяние: его душевных сил не хватало. Наш товарищ, Буйный, его столько раз поддерживал в разговоре по душам.

Но только тот, кто тогда не был в Донбассе, не имеет права обвинять. Нас просто давили массой, засыпали тысячами снарядов. Этого не видели даже те, кто воевал в Афганистане и Чечне.

 

Поднимая знамя Новороссии

Даже в самые тяжелые и трагические дни августа 2014-го, когда многие предрекали разгром ДНР и ЛНР, я не желал спускать идейное знамя Новороссии. Наоборот, нужно было заявить всем, что Донбасс — лишь часть Новороссии. И мы не должны замыкаться в его пределах. Мы и в те дни, перед лицом смерти, продолжали формировать идеологию Новороссии.

1 августа на заседании Верховного Совета Донецкой Народной Республики депутат Мирослав Руденко заявил о создании депутатской группы «Новороссия» в парламенте ДНР. В нее вошли 23 человека.

Неформально группа была создана во второй половине июня. Группа единым фронтом выступала в дебатах в Верховном Совете за нормализацию работы высшего законодательного органа республики. Депутаты смогли добиться отставки отсутствующего полтора месяца на территории ДНР Дениса Пушилина и выборов нового председателя ВС ДНР.

Мы, как молодая Советская Россия, ставили перед собою самые амбициозные цели. Если красные даже в голодном и холодном 1920-м говорили о своем освободительном походе на Запад, то я обращался ко всему Юго-Востоку и говорил о нашем будущем. Приведу свое интервью тех дней…

«— Коррупция — это то, что разлагает общество и привело к краху украинскую экономику. Как вы планируете бороться с этим явлением?

— В Новороссии будет создана независимая, подчиненная напрямую руководителю государства служба по борьбе с коррупцией, которая будет отслеживать расходы государственных чиновников. Для преодоления коррупции также будет введена презумпция виновности для любого чиновника. Будь он в правительстве, любом государственном ведомстве или государственной коммерческой организации. То есть, если чиновник живет не по средствам, располагает объектами собственности, которые он не мог приобрести на свои доходы, то автоматически считается участником коррупционных схем, пока в суде не докажет обратного.

Коррупция начинается с того, что у чиновника с маленькой зарплатой имеются широкие возможности влиять на процессы, происходящие в его ведомстве. Поэтому он ощущает себя, с одной стороны, обиженным, а с другой — всемогущим. Госчиновникам зарплату надо платить на уровне аналогичных должностей в частном бизнесе или хотя бы сопоставимую, а также сформировать независимые, честные СМИ, которые будут честно и порядочно освещать эту деятельность. Повышение зарплат приведет к тому, что лучшие специалисты пойдут в государственный сектор. Работать в госсекторе станет престижно.

— Вы часто говорите в прессе об электронном правительстве, можете подробнее рассказать о том, что это такое?

— Под электронным правительством я понимаю сервис государственных административных услуг, а не систему, в которой собраны все личные данные всех граждан с целью их тотального контроля. Система электронного правительства существует в первую очередь для того, чтобы победить бытовую коррупцию, мелкое взяточничество. Она будет максимально упрощать процедуры, делать их прозрачными и более быстрыми. К примеру, много времени тратится для того, чтобы в ЖЭКе взять справку, а там сидит нерадивый чиновник, вертит носом и чувствует себя Наполеоном как минимум. В электронном правительстве то же самое можно будет сделать нажатием одной кнопки, тут же совершить электронный платеж и в течение десяти секунд получить справку, на которую ты раньше тратил три часа и массу нервов.

Систему можно использовать практически для любых коммуникаций с чиновниками. Мы можем пожаловаться на что-либо, и каждая жалоба будет взята на учет государством, под контроль, и чтобы она не теряла актуальности до момента, пока гражданин не кликнет „Удовлетворен“. Все это делается из дома, нажатием одной кнопки, чтобы никуда не ходить, ни перед кем не унижаться. Поэтому электронная система оказания административных услуг — очень важный шаг для улучшения жизни простых людей. Такую систему мы реализуем в электронном сервисе партийной демократии, где мы в партии с помощью электронных голосований всех партийцев будем выдвигать кандидатов в депутаты, назначать на партийные должности, проводить рейтинги списка депутатов. Кто больше рейтинга набрал, тот первый в списке депутатов, кто меньше — тот, соответственно, последний. Это и есть электронное правительство. Мы его реализуем в партии уже в ближайшее время и дальше будем добиваться его внедрения уже на государственном уровне.

— Сможет ли Новороссия быть экономически самостоятельной? Есть ли перспективы у нового государства, создаваемого на территории бывших областей Украины?

— Что касается экономической системы, то Новороссия — очень богатая изначально. Здесь сосредоточено 80 % ВВП бывшей Украины, при том что населения бывшей Украины здесь всего лишь 45 %. И основные экономические партнерские связи у нас в основном с Россией, особенно в секторе реального наукоемкого производства. У нас — порты, у нас четыре города-миллионника, у нас две мощнейшие атомные электростанции, которые вырабатывают три четверти всей энергии бывшей Украины. Это Запорожская и Южно-Украинская АЭС. Это 60 % всего экспорта бывшей Украины, это профицит 17 млрд долларов, если отсечь от Киева налоги, которые платят те компании, которые аффилированы с бизнесом и промышленностью юго-востока бывшей Украины. Вы представляете, какие проекты можно развернуть на эти деньги? Через несколько лет мы вполне можем стать богатой, обеспеченной страной. И мы это будем делать.

— Вы говорили неоднократно, что мировая банковская система не справедлива. Какой вы видите банковскую систему Новороссии?

— Все государства мира страдают от несправедливой мировой банковской системы, которая уничтожает реальный сектор экономики, защищая интересы спекулятивного финансового капитала. Не являются исключением и сами США, где государство зависит от частной структуры ФРС, от интересов и аппетитов двух десятков банковских воротил. В Новороссии будет нулевой банковский процент. То есть не будет ссудного процента, потому что деньги не рождаются из денег, деньги — это меновое средство и средство накопления. Вот две главные функции денег. И это кровь экономики, которая должна обеспечивать нормальный товарообмен, на деньгах нельзя зарабатывать, деньги — это не товар. По сути, вся мировая власть сегодня — это власть ростовщиков.

В Новороссии ростовщичество будет вне закона.

— Каковы ближайшие задачи у правительства ДНР?

— Я в правительство не вхожу, но внимательно слежу за его деятельностью и скажу, что на сегодня основной задачей является построение собственной банковской системы, которая будет работать либо в рублевой зоне, либо будет независимой. Более реалистичный сценарий, я думаю, — рублевая зона. Эта важнейшая задача, я надеюсь, будет реализована в ближайшее время.

Следующим шагом, по моему мнению, и правительство хорошо об этом знает, станет установление полного контроля над сбором и распределением налогов. Должен быть составлен бюджет Донецкой Народной Республики, в кратчайшие сроки должна быть создана система упрощенного налогообложения. При правильном подходе уже на третий месяц у нас будет профицитный бюджет.

Конечно, в этом плане достаточно рисков, но я надеюсь, что правительство к этому готово и будет принимать адекватные меры. Последним этапом станет отказ от хождения гривны в пользу другой валюты. Это будет либо рубль, либо своя валюта, либо гривна и рубль какое-то время, как в Крыму. Таким образом, мы уйдем от той системы, которая была замкнута полностью на Киев.

Что касается долгосрочных перспектив, то нужно максимально упростить налоговую систему, систему отчетности предприятий. Вообще я сторонник отмены налога на добавленную стоимость. НДС — это тормозящий развитие налог. Мы видим Новороссию как бурно развивающуюся державу, ресурсы которой будут использоваться для промышленного рывка, для неоиндустриализации. Мы должны построить промышленность практически с нуля.

Дальше нам очень важно начать повсеместно обновление систем жизнеобеспечения, ЖКХ. Все дело в том, что они достались нам в наследство от Советского Союза и за двадцать три года мы туда ровным счетом ничего не вложили. На данный момент они изношены до 95 %. В этой сфере прошлая власть потерпела полный провал. Инвестиции в эту сферу были нулевыми, даже отрицательными, так как происходило систематическое крупное разворовывание коммунального сектора через систему так называемых «прокладок» — частных компаний, в пользу которых собиралась квартплата и другие платежи. До ЖЭКов деньги практически не доходили.

Отдельно хотелось бы сказать о введении природной ренты. Я считаю, что природные ресурсы должны принадлежать народу, они не подлежат приватизации, и поэтому все добывающие предприятия (в частности угольные), даже если они частные, должны платить природную ренту, за этим налогом будет установлен жесткий контроль, этот налог должен быть достаточно высоким, чтобы максимизировать доходную часть в бюджет.

Если говорить о долгосрочных проектах, то должны создаваться государственные инвестиционные фонды развития в каждом субъекте нашего государства Новороссия. Деньги должны выделяться на целевые производственные проекты, чтобы стимулировать развитие производства и создание новых рабочих мест. Развернуть программы жилищного строительства нового поколения. Здесь нужно минимизировать контрольно-проверяющие органы, поставить под контроль выдачу участков под строительство, создать максимально комфортные условия застройщикам. По нашей программе в течение пяти лет всех очередников мы сможем расселить в хорошее жилье, и сумма ипотечного платежа, если это будет беспроцентный государственный кредит, будет доступна каждому…» [31]

Так я выступал тогда — и так думаю сегодня.

В начале августа мы, оказавшись на пороге гибели, все-таки дождались помощи. Началось контрнаступление…