— Здравствуйте… Проходите, присаживайтесь…

Я пожал руку вошедшему в кабинет человеку и жестом пригласил его к столу. Он не торопясь шагнул через порог кабинета, покосившись на иконы и окинув оценивающим взглядом обстановку. На мгновение задержавшись у стенда, на котором размещены фотографии казаков, погибших при исполнении служебных обязанностей, гость театрально вздохнул, прикрыв глаза и покачав головой:

— Какой молодой…

Стараясь не замечать его притворства, рассказываю:

— Да, это Николай Герасименко, «срочник», 1975 года рождения, погиб под Бамутом в 1995-ом в рукопашной схватке… Это — «ермоловцы», — показываю на следующие фотографии, — Володя Белоусов — АГСник, погиб в Грозном 11 марта 1996 года… Атаман Минераловодского отдела Валентин Иванович Перепелицын, 1943 года рождения, погиб при штурме Орехово 29 марта 1996 года. Его именем назван наш казачий отдел… Петя Юрченко — погиб вместе с Валентином Ивановичем, пытаясь спасти его… Серёга Николаев — два ордена Мужества, второй получил посмертно, погиб 18 апреля 1996 года под Ведено. До двадцати одного года ему не хватило месяца… Николай Резник, в своё время получил ранение под Старым Ачхоем, при этом не покинул поле боя. Остался жив в Чечне, но был убит в январе 1998 года в городе Минеральные Воды. На тот момент он был атаманом города. Застрелен ночью из обреза во время дежурства по правлению… Старший лейтенант Олег Миляев — занимался с детьми, организовал при РОСТО молодёжный военно-патриотический клуб «Рубеж». Когда началась Вторая Чеченская война, он сказал: «Не имею морального права говорить детям о любви к Родине, когда сам отсиживаюсь в тылу». Ушёл добровольцем, погиб 28 декабря 1999 года при штурме Грозного… Владимир Ворончихин — снайпер, четыре «ходки» на войну, погиб на «растяжке» в августе 2000 года…

Гость качает головой:

— Да-да, эта война… Сколько людей потеряли…

Проходит к столу, присаживается. Я располагаюсь напротив. Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга.

Не знаю, какие эмоции возникли у него в этот момент, но у меня возникли неприятные. Передо мной был прилизанный «джентльмен» с претензией на элитность, в хорошем костюме, с холёными руками. Маникюр, бесцветный лак…

Я не спорю, может быть, это проявился у меня какой-то комплекс старомодного подхода к людям, но менять этот подход мне не хотелось.

Он был «продвинутый» тип нового времени, а я для него — отстойный анахронизм, динозавр, и нужен я ему был только как локомотив, который при желании может потащить на предстоящих выборах в его сторону людей. Да и те казаки, которых я представлял, были для него, скорее всего, не людьми, а безликой массой с кодовым названием «электорат».

Откидываюсь на спинку стула. Гость, по-видимому, уловил мой настрой, и попытался разрядить обстановку:

— Вы делаете очень большую работу… О вас много хорошего говорят… Я часто видел вас по телевизору, как вы в Чечню ездили…

Пожимаю плечами. Явная лесть ещё больше раздражает меня.

— Ну да, было дело, ездили. Петрович «снимал», отдавал репортажи на телевидение…

Петровича — нашего фронтового друга, кинооператора Александра Петровича Кузнецова, знают хорошо не только казаки, и не только на Ставрополье. Ведь это его бесценные кадры вошли в фильмы Сергея Роженцева «Миротворцы» и «Живи и веруй».

Разговор явно не клеится. Гость видит это, но не понимает, почему между нами возникает напряженность, и пытается новой порцией лести сгладить её.

— Казаки сейчас не те, что были в 90-е годы. Тогда в ваши ряды встало много случайных людей — алкашей и уголовников. Пьяными ходили в форме по улицам. Ваша заслуга, что таких людей у вас не стало.

Начинаю «заводиться». Эти разглагольствования на тему «все казаки — алкаши» уже набили оскомину. Давно махнул на подобные выпады рукой, понимая, что изменить сложившийся в сознании обывателей стереотип практически невозможно, но сейчас проигнорировать чушь, исходящую от напыщенной личности я не могу.

— Да мы и сейчас выпиваем. И люди у нас и тогда и теперь были разные. Одно только всех объединяет — Родину не пропиваем. И пьют казаки не больше, чем менты, или кто другие.

Выплеснув первый залп эмоций на собеседника, я на мгновение перевёл дыхание, и вновь обрушился на гостя, в напряжении придвинувшись к столу.

— У нас в Чечне боец был, Славик Котов. Ничего примечательного на гражданке. Пахал, как «папа Карло», выпивал, как миллионы русских мужиков. Всё по-обычному, но только когда мы на войну ехать собирались, он пришёл и сказал, что хочет быть вместе с нами. И поехал, и воевал. Вперёд не бежал, назад не ломился. Патроны считал, сухари грыз. Что он туда поехал, неизвестно, но не за длинным рублём, это точно. Простой русский солдат. Такие, как он, «алкаши» Великую Отечественную на своих плечах вынесли. В Чечне Славик не выпивал, а вернулся в этот бардак, опять прибухивать начал, и через год умер — отравился какой-то гадостью.

Выдохнувшись, я вновь откинулся на спинку стула, и спустя мгновение, добавил:

— Вы же туда, в эту Чечню, не поехали, а он поехал. Вот такие, как он, и есть соль земли…

Может быть, мне показалось, но что-то дёрнулось в этот момент в душе у гостя — глаза выдали его. Он заёрзал на стуле и отвёл взгляд в сторону.

— Да, может быть, вы правы…

Разговор явно не клеился, и вскоре «ловец электората» встал из-за стола, протянул руку и сказал дежурную фразу:

— Ну что ж, до свидания. Рад был с вами познакомиться.

Я проводил его до двери, и, кивнув на прощание, метнулся в соседний кабинет.

— Братан, водку пить будешь?

Меня колотит мелкая дрожь, и я никак не могу успокоиться.

Ерунда какая-то! Вроде бы рядовое неприметное событие, а смогло выбить меня из равновесия.

В кабинете мой заместитель, Толик Булатенко, боевой товарищ, отслуживший «по срочке» в Псковской дивизии, прошедший Первую Чеченскую войну в Ермоловском батальоне, и «отмотавший» контракт во Вторую войну командиром отделения разведки.

Он, не зная деталей произошедшего, тем не менее, понимает моё состояние…

Сидим на кухне, Толик разливает водку по стопкам.

— Давай…

Закусываем молча. Я всё ещё нахожусь под впечатлением, но с каждой секундой становится легче — тепло, растекаясь по всему телу, даёт успокоение.

— Ты помнишь, у нас во взводе был Славик Котов? — обращаюсь я к Толику. — Ему ещё кличку прилепили — Саид.

Злые языки — страшная вещь, и почему Славику дали такое прозвище, никто пояснить не мог. Был он рыжеватый и скуластый, с наголо остриженной головой, и, я думаю, что его слегка татарская внешность вполне могла повлиять на выбор нашими бойцами имени.

— Да, да, помню…

— Вот говорил сейчас с одним чудаком на букву «м», который припёрся ко мне агитировать «за советскую власть», — продолжаю я, — и вспомнил Славика-Саида. Почему вспомнил, не знаю. Не могу ничего о нём рассказать. О других могу, а о нём — нет. Вроде бы и за чужими спинами он не прятался. На одних и тех же «боевых» вместе были, а ничего в памяти не отразилось. А ведь действительно, такие, как он, простые русские солдаты, войну с немцами вытянули.

Говорю, и чувствую, что опять начинаю «заводиться».

Толик знает, что в этой ситуации надо делать.

— Между первой и второй пуля не пролетает.

Опрокидываю стопку, но остановиться не могу — мне надо выговориться. В памяти возникают события дано минувших лет, которые до поры хранились на дальней полочке сознания.

— А я ведь Саида врагом считал, чуть было не убил его однажды. Господь мне через Славика доказал принцип «никогда не говори никогда». Помнишь, до войны я держал лошадей? Так вот жизнь у меня тогда была разложена чётко по расписанию. В пять тридцать — подъём, даю пойло коровам, перед тем, как выгнать их в стадо. Лошадей веду на пастбище, оставляю их там до обеда. В обед идём на дойку, проверяю лошадей, и оставляю их до вечера. Так вот в один из дней я лошадей на пастбище не увидел. Бабы, которые пришли на дойку раньше, сказали, что какой-то парень верхом ускакал в сторону села. Я от такой наглости чуть не обалдел! Средь бела дня у меня из-под носа угнали двух кобыл! Бегу домой, хватаю ружьё, взвожу курки, бегу в том направлении, которое указали бабы. Заколдованное событие! Все видели человека верхом и молодую кобылку, которая бежит следом, но никто не может описать всадника и сказать, куда он делся. Тогда я даже представить не мог, что найду их в центре села. Кобылы стояли одни у забора, «ковбоя» рядом не было, и это спасло и его, и меня. Его от смерти, меня — от тюрьмы. Если бы он стоял рядом, то я его «завалил» бы, это точно. Злости во мне было тогда через край. А увидел лошадей и немного успокоился. Когда пьяный «ковбой» вышел из дома, меня ещё приколачивало, но не до такой степени, чтобы выстрелить. Выговорил ему кучу конкретных гадостей, а он по жизни простоватый был и в тот момент хлопал глазами, и по серьёзному говорил: «Да я просто покатался, я бы их обратно пригнал». На прощание я потряс его за грудки и сказал: «У нас с тобой ещё дороги пересекутся. Попомни моё слово, встретимся на узкой тропе». А через год мы и точно встретились. Бог всё видит! «Напросился? На, получай!». В Чечне с одного котелка ели…

— Давай, по третьей. За Саида и за всех наших ребят, — Толик разливает водку, и мы пьём стоя.

Всё встало на свои места. Из души ушла злость, которая не давала мне покоя ещё несколько минут назад.

Ничего в жизни просто так не случается. И я верю, что Господь не зря привёл ко мне в этот день холёного человека, который выбил меня из колеи и заставил метаться. Через метание это я ещё раз вспомнил о Славике-Саиде — моём боевом товарище.

И в этот день я действительно осознал, что на плечах таких, как он простых русских солдат, исполняющих свой долг без пафоса и показного героизма, держится Россия. Потому, что они и есть соль русской земли…