ЕЩЕ РАЗ О КАРТИНЕ МИРА

В человеческой истории различаются эпохи обустроенности и эпохи бездомности. Либо человек чувствует, что живет в мире, как в своем доме, налаженном, гармоничном, занимая в нем свое законное место; либо чувствует себя затерянным и одиноким перед лицом бесконечности Вселенной, ощущая себя заброшенным в этот мир, во власть слепой и бессмысленной судьбы.

Эпоха бездомности почти повсеместно господствует во всех современных культурах, в мироощущении подавляющего большинства людей. Перед человеком простирается такой бесконечный океан звезд, галактик, дальних миров, который не оставляет ему никакой надежды стать сколько-нибудь заметным явлением во Вселенной.

Теория «первичного взрыва» говорит о том, что когда-то, примерно 15-20 миллиардов лет тому назад, все вещество Вселенной было сосредоточено в одной точке, в одном ничтожном по размеру объеме фантастической плотности, сверхплотности. Это такое состояние вещества, когда электроны как бы вдавлены в ядра. Потом произошел первичный взрыв, и все вещество стало разлетаться в разные стороны и разлетается до сих пор. Энергия взрыва привела к синтезу тяжелых элементов: образовались звезды, а затем планеты.

В 1930-х годах было открыто так называемое «красное смещение» — при проведении спектрального анализа любой видимой нами звезды все линии спектра смещаются к его красному концу. Это значит, что звезда от нас удаляется, что все звезды, все галактики удаляются от некоего центра с огромной скоростью — несколько десятков тысяч километров в секунду. Это подтверждает теорию первичного взрыва.

Из нее вытекают два следствия: либо Вселенная так и будет расширяться, пока через десять в десятой степени лет не «рассыплется» на элементарные частицы. Либо, когда выгорит весь водород в звездах, вселенная начнет сжиматься, как сжимается, выгорая, отдельная звезда, и красное смещение сменится фиолетовым — это будет означать, что все звезды приближаются друг к другу.

При любом исходе человечеству в отдаленном будущем ничего хорошего не светит. Уже через несколько десятков миллионов лет радиация нашего Солнца увеличится настолько, что жизнь на Земле в своих нынешних формах станет невозможна. Единственный выход для человека — изменить форму жизни. Например, стать искусственным. Уже создано много искусственных органов: ноги, руки, почки, клапаны сердца. Самой большой, и на сегодняшний день принципиально нерешаемой, остается проблема искусственного мозга, искусственного интеллекта.

Мы с вами уже знаем, на каких бездонных и непостижимых для разума основаниях покоится человеческое сознание: здесь и архетипы, и личное бессознательное, и поток переживаний, и мир идеальных предметностей — без всего этого нет человеческого сознания. И создать алгоритм, формализовать все подобные операции и заставить машину чувствовать, воспринимать, мыслить не представляется возможным ни сегодня, ни в обозримом будущем.

Но допустим, что наукой эта задача будет в конце концов решена. Человек превратится полностью в искусственное существо, в мыслящего и чувствующего робота, у которого все части тела могут заменяться по мере изношенности или в случае потери можно будет получить не только ногу, но и новые мозги, да еще с большей оперативной памятью. Человек сможет жить на любых планетах, в любых условиях, не будет бояться смерти и сможет как угодно долго путешествовать в космосе и расселяться в других галактиках. Ведь чтобы долететь до ближайшей к нам галактики, нужно несколько поколений — долететь и вернуться смогут только далекие потомки отправившихся в путь Согласно теории относительности, время в системах, движущихся со скоростью, близкой к скорости света, замедляется. Можно прилететь через год и стать моложе своего младшего брата. Чтобы долететь с такой скоростью до туманности Андромеды, нужно около ста лет. За это время на Земле пройдет сорок миллионов лет. Так что никакого смысла возвращаться нет. Никто вас не вспомнит по прошествии такого срока.

Бессмертие чревато опасными последствиями — если я бессмертен, то, хотя я сам могу воспроизводиться, мне не нужно иметь детей, мне не нужно жениться, мне не нужно никого любить. Но ведь вся художественная литература построена на проблемах и перипетиях любви. Значит, мне не надо художественной литературы. Мне не надо искусства. Кончится это тем, что человек потеряет смысл своего существования. Вряд ли этот смысл будет в том, чтобы нести свет разума во все уголки Вселенной. Зачем человеку этот разум, если больше ничего не останется — ни красоты, ни любви, ни счастья, ни зла, ни борьбы против зла. А нет зла — нет и свободы.

Так что физический образ мира, построенный наукой XX века, мало радует нас. Нам было бы гораздо уютнее в мире древнего грека — где наука занималась открытием законов звездного неба не для каких-то практических целей, а чтобы наслаждаться красотой и гармонией космоса. Где сам космос был обжитым и уютным домом, и даже олимпийские боги, хотя они временами проявляли коварство и вероломство, были богами домашними, близкими по духу, с ними можно было договориться по принципиальным вопросам.

Можно только надеяться, что сегодняшняя картина мира со временем останется в памяти людей всего лишь как научная картина мира XX века, а перед человеком откроются совершенно новые и неведомые нам сейчас перспективы.

 

КТО МОЖЕТ НАМ ПОМОЧЬ?

Если Вселенная существует 15 миллиардов лет, наша Земля — 4,5 миллиарда, а жизнь на Земле возникла почти 4 миллиарда лет тому назад, то логично предположить, что есть и другие планеты в космосе, где также зародилась жизнь, и не только зародилась, но дошла уже до уровня технологической цивилизации, и, возможно, существуют космические союзы таких цивилизаций, которые предпринимают грандиозные эксперименты в космосе: зажигают новые звезды, строят гигантские сферы. Существует же у нас проект Дайсона, по которому в будущем предлагается разобрать на строительный материал другие планеты и построить гигантскую сферу вокруг Солнечной системы, чтобы вся анергия Солнца доставалась нам, в то время как сейчас достается только 1/2500 часть. На этой сфере могут расселиться десятки миллиардов людей. В инженерном плане эта идея отнюдь не безумна.

Такая сфера будет заметна из ближайшей галактики. Даже ночной свет таких больших городов, как Нью-Йорк или Токио, виден в телескоп с Марса. И мы тоже должны были бы наблюдать подобного рода эксперименты в космосе. Но мы ничего не наблюдаем. И ничего не слышим.

Считается доказанным, что любая технологическая цивилизация в поисках братьев по разуму будет посылать сигналы на волне 21 сантиметр, она наиболее дальнобойная. И мы слушаем космос по программе, но там все тихо. Конечно, хаотического шума много, время от времени ловятся сигналы со строгой периодичностью, но это всего лишь периодичность мертвых физических циклов (вращения, колебания и т. п.).

Но, может быть, мы никого не видим и не слышим потому, что технологические цивилизации разделают громадные расстояния. Вероятность возникновения жизни на Земле исчезающе мала. В нашей Галактике примерно 150 миллиардов звезд; если допустить, что некоторые имеют свои планетные системы (хотя планет ни у одной звезды, кроме Солнца, пока не обнаружено), а на некоторых из планет возникает жизнь. Но жизнь может быть и в виде плесени или грибов. Так что планет, где есть разумная жизнь, еще на порядок меньше. И еще на порядок меньше планет, где может существовать технологически развитая цивилизация.

Следовательно, мы практически одиноки во Вселенной. И все разговоры об инопланетянах, о летающих тарелках не имеют под собой реальной почвы. Кстати, Карл Юнг полагал, что летающие тарелки — это фантомы, продукт коллективного бессознательного, они появились, когда над человеком висела угроза термоядерной войны, и были подсознательным выражением надежды на могучую цивилизацию, которая все видит и не даст нам погибнуть.

А если мы практически одиноки, если мы единственные представители разума во всей обозримой Вселенной и никакой помощи в решении проблем нашего выживания ждать вам неоткуда, — то это налагает на нас большую ответственность. Ответственность за жизнь людей, за планету, которая подарила нам эту жизнь, за воду, за воздух, за всех живых существ, которые обитают вместе с нами.

В числе прочего эта ответственность предполагает и необходимость хорошо учиться. 

 

ВРЕМЯ

 Время — важнейший фактор существования мира и человека. Время многообразно: есть психологическое, биологическое время, время истории, время культуры, физическое и даже космическое время.

В каждом живом организме работают биологические часы — растения закрываются вечером и открываются по утрам не по солнцу, а по своим часам. Они даже в полной темноте делают то же самое. Человек, перелетев из Европы в Америку, будет поначалу засыпать в три часа дня и просыпаться в четыре утра.

У каждого существа разное время и разный ритм жизни — однодневный мотылек проводит свою жизнь так же интенсивно, как черепаха свои триста лет. Сердце ласточки бьется со скоростью двести ударов в минуту, и она живет совсем в другом времени, чем земляной червяк.

Существуют так называемые биоритмы организма, у каждого человека они индивидуальны, в каждое время года идут со своей скоростью. Появилась целая армия «специалистов», которые составляют биокалендарь. Когда вам нужно усилить активность, когда лучше посидеть дома и т. д.

Психологическое время — это время наших внутренних переживаний. Веем известно, что когда человек чего-то долго ожидает, то время тянется медленно, а если спешит и не успевает, то оно летит очень быстро. Вспомните, как долго тянется последний урок в пятницу — гораздо дольше, чем первый в понедельник. Год, наполненный бездельем, никак не кончается, но потом, когда мы на него оглядываемся, нам кажется, что он промелькнул за миг. Наоборот, когда мы вспоминаем год, полный трудов и прошедший очень быстро, нам кажется, что он длился целую вечность.

В каждой молодой культуре существует сакральное (священное) и профанное (земное, повседневное) время. Сакральное время — это вечность, в которой живут боги и бессмертные герои. Это время движется по кругу или просто стоит неподвижно.

Профанное время является как бы отражением вечности: в античности движение времени измерялось движением звездного неба — величавым круговращением светил.

В средние века в Европе время отмечалось ударом монастырского колокола, времени было много, оно медленно текло тягучим густым потоком, как мед из кувшина.

Только в конце средних веков были изобретены часы — жуткий по сути символ убегающего времени. Но еще раньше появились мировые религии, которые «выпрямили» время — вместо круга оно стало линией, уходящей вдаль. В христианстве это выразилось в эсхатологии — учении о конце света где-то там, впереди, когда Христос придет второй раз и будет судить всех.

С появлением часов, машинного производства, крупных городов люди стали жить совсем в другом времени, в другом ритме — ритме машины. Времени стало постоянно не хватать — его стали «занимать» у будущего. Сколько раз вы слышали или сами говорили: сейчас нет времени (книгу прочитать, отдохнуть, сходить и осмотреть что-то), вот когда освобожусь…

В современной науке, промышленности время дробят уже на сотые доли секунды (время химической реакции, время жизни элементарной частицы). Во всей Западной Европе сотни миллионов людей примерно в одно и то же время (разница часовых поясов здесь незначительна) встают, в одно и то же время чистят зубы, идут на работу и т, д.

В рассказе фантаста Шекли один служащий выходил из дому ровно в 8.15, так как в 8.17 отправлялся от его остановки автобус. Один раз он опоздал на тридцать секунд, и автобус ушел. Но тут же подошел второй. Его поразило, что в этом автобусе нет обычной толкучки и даже можно сесть. Приехав на работу, он вошел в лифт и вдруг увидел на панели красную кнопку перед этажом, на котором он работал, раньше этой кнопки не было. Он нажал ее и приехал на этаж, где сидели его сотрудники, но в то же время здесь все было не так: все были вежливы, начальник добрый, зарплата выше. Короче, он попал в мир, который следовал за прежним миром с пол минутным отставанием, и это был совсем другой мир.

В начале XX века путешествие из Европы в Америку составляло несколько недель, сейчас мы летим туда 8-10 часов. Вся наша жизнь значительно ускорилась. Все быстро меняется: мода, прически, стили в архитектуре, философские концепции, художественные школы. Мы проживаем жизнь с такой интенсивностью, с таким количеством впечатлений, которых человеку прошлых эпох хватило бы на несколько жизней. И это хорошо только с одной стороны, потому что с другой — такой ритм сопровождается большим количеством нервных срывов, стрессов, психических заболеваний.

Даже музыканты стали играть длинные классические произведения (симфонии и оперы) на несколько минут быстрее, чем играли в прошлом веке; все торопятся, все спешат и все мечтают когда-нибудь остановиться, задуматься, оглянуться. Но не у всех получается.

 Существует и время истории: время жизни народа, которое имеет совсем другой ритм, другой способ протекания. Более подробно мы поговорим об этом в главе «Человек и история».

 

ПРОСТРАНСТВО

Пространство так же многообразно, как и время: есть биологическое пространство, психологическое, пространство культуры, физическое, географическое, историческое пространство.

Биологическое пространство строго соблюдается в растительном и животном мире: дубы растут на определенном расстоянии друг от друга, скученность животных на узком пространстве приводит к истребительной войне между ними, пока их не останется ровно столько, сколько нужно для нормальной жизни.

Психологическое пространство — очень важная категория нашего общежития. Человеку необходимо определенное количество свободного пространства вокруг него, иначе он чувствует дискомфорт. Некоторым людям очень плохо в толпе. Проблема психологической совместимости у членов экипажей самолетов, космических кораблей — во многом и проблема психологического пространства.

Физическое пространство трехмерно и анизотропно, т. е. не имеет предпочтительного направления (в космосе нет ни верха, ни низа, ни запада, ни востока). Но физическое пространство еще и искривляется под влиянием гравитации. Пространство нашего мира имеет положительную кривизну: почти все космические тела — шары, и сама Вселенная, видимо, тоже — сфера.

Как и время, пространство у древних народов было сакральным и профанным. Сакральное пространство — это центр, где находится какое-либо святое место («пуп земли», главный храм и т. п.). Чем дальше от этого места, тем проще и зауряднее пространство. В Москве сакральный центр — Красная площадь, здесь все освящено временем, все торжественно. Печать святости и на прилегающих к Кремлю улицах, но чем дальше от него, тем она все более убывает, и где-нибудь в Орехово-Борисово уже ничего святого нет — унылые коробки домов, грязь, пыль.

У кочевых народов пространство — это путь, который проходит герой, побеждая врагов и совершая подвиги. Путешествия Язона и Одиссея — дошедшие до греков отголоски кочевой эпохи.

У оседлых народов пространство замкнуто, закрыто, города обычно состоят из концентрических кругов улиц. Родина для древнего грека — это все то, что можно увидеть вокруг, если влезть на самое высокое дерево или взойти на холм Акрополя. Эти обитатели маленьких государств-городов (полисы) испытывали страх перед бесконечным пространством. Во времена Перикла за учение о бесконечности могли подвергнуть смертной казни. Греческий храм построен по тому же принципу — его можно охватить одним взглядом.

Совсем другое дело средневековье и более близкие к нам времена. Христианский храм — это путь от входа к алтарю, который символизирует бесконечность. Развивается перспективная живопись — уходящие вдаль линии ландшафта, горизонт. В театре есть задник, символизирующий открытое пространство. Возникает учение о бесконечности пространства (Дж. Бруно). Появляется понятие вектора в математике. Европейские города постепенно начинают спрямлять свои улицы — прорубаются прямые проспекты; новые города строятся исключительно по такому принципу (сравните Москву и Петербург).

В живописи появляется густой коричневый фон, символизирующий бесконечность (Рембрандт), бесконечность начинает звучать и в симфониях Моцарта и Бетховена. Наконец, возникает психология, которая открывает бесконечность и неисчерпаемую сложность человеческой души.

Пространство — это способ выражения человеческой души через то, как она воспринимает и переживает окружающий ее мир. В современной культуре, почти целиком профанной, все еще сохранилось сакральное восприятие пространства, присущее в основном художникам. Помните, как Гоголь писал в «Страшной мести»: «За Киевом показалось неслыханное чудо. Все паны и гетьманы собрались дивиться сему чуду: вдруг стало видно далеко, во все концы света. Вдали засинел Лиман, за Лиманом разливалось Черное море. Бывалые люди узнали и Крым, горой подымавшийся из моря, и болотный Сиваш. По левую руку была видна земля Галичская».

 

ЧИСЛО

 Галилей утверждал, что природа говорит на языке математики. Поэтому числу, математическим закономерностям во все века придавалось огромное значение. Еще Пифагор считал, что числа управляют миром и составляют его сущность. Числа и геометрические фигуры образуют мир: движение точки (число 1) образует линию; движение линии (число 2) образует плоскость; движение плоскости (число 3) образует фигуру; движение фигуры (4) создает пространство. Все остальные числа являются суммой или произведением первых четырех. Пифагор даже основные стихии — огонь, воду, воздух — видел в виде геометрических фигур: октаэдра, икосаэдра и т. д.

Число «три» у всех древних народов — мужское число, оно более динамично; «четыре» — женское, как более статичное и постоянное. Сумма 34*1, число семь, — священное число, оно характеризовало устойчивое состояние Вселенной; «десятью соединяло единое и ноль» т. е. единичное и всеобщее. Произведение 3 и 4 — число 12 — также святое, а 13 — это уже перебор, чертова дюжина. Эта магия чисел до сих пор жива в определенных районах земли. Если охотники-эскимосы убивают тюленя самца, они снимают с него три слоя жира, а с самки — четыре.

Есть шутливый тест, где предлагается назвать нечетное число от 1 до 9. После этого говорится, что число один называют гении, три — умные люди, пять — не очень умные, семь — посредственные и заурядные, девять — авантюристы. Самое интересное в этом тесте то, что 90% людей называют число 7. Святость этого числа, видимо, была осознана в очень древние времена (семь дней недели, семь пядей во лбу, семь дней творения мира Богом, семь частей света и т. д.). Есть гипотеза, согласно которой все это потому, что первые люди, жившие на берегу Индийского океана, могли питаться дарами моря, когда после семидневного лунного цикла наступал отлив.

Абстрактные числа современной математики — это очень поздний продукт развития культуры. Первобытного человека нельзя было спросить: сколько будет 2+2. Он обязательно бы спросил: что к чему прибавляем — яблоки к грушам или топоры к копьям. Преобладал не количественный, а качественный аспект чисел.

В древнекитайской живописи часто повторяющийся мотив, ветка сливы, представляет собой символ числовой структуры природы. Цветоножка — воплощение единого начала; чашечка, поддерживающая цветок, выражает троицу — Небо, Земля и Человек, рисуется тремя точками; сам цветок олицетворяет пятью лепестками пять первоэлементов; кончики ветвей дерева обычно имеют восемь развилок. Все части, связанные с самим деревом, питающимся соками земли, определены четными числами; все цветы, тянущиеся в небо, — нечетными.

Таким образом, в древности числа и тела считали тождественными. Всякий акт счета понимался как сакральный акт: числа предсказывали судьбу, соотносили измеряемую вещь с пропорциями Вселенной, включали измеряемое в космический ритм, не исчерпываемый числом, но числом выражаемый.

Этот древний архаический смысл чисел снова и снова возрождается в художественной литературе. У Достоевского, согласно лингвисту В. Н. Топорову, всякое роковое событие, случающееся с его героями, происходит после семи часов вечера. В его романах, особенно а «Преступлении и наказании», также поразительно устойчив образ четырехэтажных домов. Раскольников приходит в четвертую по порядку комнату, идет разговор о четырехмесячной неуплате долга, Сонина комната — это тоже неправильный четырехугольник и т.п. Вертикальная четырехчленная структура выражает у Достоевского мотивы ужаса, узости, насилия и нищеты. Ей противопоставлена четырехчленная горизонтальная структура(на все четыре стороны), связанная с идеей простора, доброй воли, спасения.

В настоящее время числа утратили свой сакральный характер, став голыми абстракциями, одинаково годными для обсчитывания и измерения любой реальности. Правда, специалисты говорят, что хороший математик не тот, кто хорошо считает, владеет техникой математического анализа и т. д., но тот, кто чувствует мистический дух чисел, как чувствовали его древние. Карл Вейерштрасс, известный своими математическими открытиями, говорил, что математик, который не несет в себе частицы поэта, никогда не станет совершенным математиком. Чистая математика есть тоже искусство. У нее свои стили, свои формы выражения в каждую историческую, культурную эпоху. Давно обращали внимание на сходство музыка и математики. Эйнштейн, например, призывал математиков изучать музыку и даже учиться играть на каком-нибудь инструменте, ибо музыка, считал он, развивает специфическую математическую интуицию.

Чувство формы у скульптора, живописца, композитора является по сути математическим. В геометрическом анализе и проективной геометрии XVII века обнаруживается тот же одухотворенный строй бесконечного мира, что и в современной им музыке, этой геометрии звукового пространства, и в масляной живописи — с ее известной только Западу перспективой — этой геометрии образного пространства.

 

ДВИЖЕНИЕ

Движение происходит всюду и везде, на всех уровнях и во всех объектах — от галактик до электронов, вращающихся вокруг атомного ядра. Я как человек участвую в многообразных формах движения: механически перемещаюсь, во мне происходят химические и биологические процессы, вместе с планетой я вращаюсь вокруг Солнца, вместе с Солнцем вокруг центра Галактики, вместе с Галактикой лечу куда-то с большой скоростью из-за расширения Метагалактики.

Перед человеком издавна вставал вопрос: что или кто является источником движения, кто произвел «первичный взрыв», кто запустил гигантский механизм, работающий бее перебоев миллиарды лет? Никто, кроме Бога, этого сделать не мог. Многих гипотеза существования Бога как перводвигателя не удовлетворяет. Но никаких более удовлетворительных объяснений наука не дает.

Часто говорится о том, что внутри каждой вещи заложено противоречие и что именно оно является источником, мотором развития. Основное противоречие всякого живого организма — борьба жизни и смерти; солнечной системы — борьба силы притяжения и отталкивания и т. д. Но кто или что заложило эти противоречия в сущность мира? На этот вопрос тоже нет ответа.

Даже простое механическое движение содержит в себе загадку. Древнегреческий философ и математик Зенон выдвинул парадокс «Летящая стрела». Стрела, чтобы пролететь определенное расстояние, должна сна-чала пролететь половину его, а до этого четверть, а до этого половину четверти, а перед - этим четверть четверти и т. д.; мы можем пространство дробить до бесконечности все более и более уменьшающихся отрезков, но стрела не может пролететь бесконечное количество отрезков — поэтому она вообще не летит, она покоится. Движение невозможно.

С тех пор больше двух тысячелетий математики и логики ломают себе голову над этим парадоксом.

Всякое усложнение в живой природе, появление новых, более сложных форм жизни называется развитием. Хотя наличие развития отмечаем только мы, люди. Самой природе все равно, в каком виде ей существовать: в виде грибов или в виде школьников десятого класса. Нам представляется более развитым то, что ближе к человеку. Но есть в природе масса форм, которые не развиваются и прекрасно себя чувствуют: ежи, змеи, черепахи, крокодилы и т. п. уже десятки миллионов лет живут, нисколько не изменяясь. А есть формы жизни, которые деградируют, мельчают, исчезают вообще.

Развитие общества мы называем прогрессом. Прогресс — это увеличение степени господства человека над природой. Как только возникло общество, оно действительно стало постоянно и неуклонно прогрессировать — это прежде всего касается создания искусственной среды вокруг себя. Развиваются формы жизни, орудия труда, способы обработки земли и получения новых материалов и т. д. Нет, правда, никакого прогресса в самом человеке, он гораздо больше знает, чем его первобытные или античные предки, но существенно умнее он не стал. Как не стал и менее агрессивным или более счастливым.

Если мы ничего не знаем о начале движения, то много знаем о его конце. Есть так называемая теория «тепловой смерти Вселенной», согласно которой водород в звездах рано или поздно весь выгорит, тепло равномерно распространится в космосе, и прекратится всякое движение. Наступит тепловая смерть, потому что в неживых системах всякое движение идет от более нагретого к менее нагретому. А здесь установится полная равномерность.

Во всем видимом нам мире, утверждает физика, возрастает энтропия, то есть хаос, неупорядоченность. Мир из космоса превращается в хаос. Закон энтропии гласит: всякая неживая система стремится к наиболее вероятному для нее состоянию, иначе говоря — к хаосу. Например, ваша школа, школьное здание — это неживая система. Если люди не будут ни отапливать его, ни ремонтировать, то очень скоро оно рухнет, превратится в груду кирпичей. И это для него наиболее вероятно; невероятно — чтобы оно само себя обогревало, само себя ремонтировало.

Так же и Вселенная в целом. Это неживая система. И тепловая смерть для нее неизбежна, так как неизбежно возрастание энтропии. Поэтому, кстати, невозможно путешествие назад во времени. Нельзя вернуться во вчерашний день, там было меньше энтропии, и это необратимый процесс. Отсюда и необратимость времени.

Ученые, правда, утешают, что если Вселенная бесконечна (а есть и такие гипотезы), то и возрастание энтропии не имеет предела. Тогда она может возрастать бесконечно, и это не приведет к тепловой смерти.

 

СВЕТ, ЦВЕТ И РИТМ

Не только пространство и время, не только движение, но и такие феномены, как свет, цвет и ритм, определяют человеческую жизнь и культуру. Свет — не только физическое явление, но и глубочайший символ человеческой жизни. Источником света для человека является не только солнце, огонь лампы или пламя костра. Свет пронизывает весь космос: от сверкающих звезд до самых плотных материй — гранита и алмаза.

От света произошло и «светлое» — легкое, свободное, открытое, — и «святое», и «свет разума».

Свет всегда опосредован тенью, темнотой, всегда находится с ней во взаимной игре, образуя многочисленные оттенки. Мир воспринимается в световых контрастах: одни предметы освещены ярко, другие в тени, на третьих мерцающий отблеск, четвертые едва угадываются во тьме.

Это же относится к свету разума и к нашему пониманию мира. Абсолютно чистый свет был бы равен абсолютной тьме. Кто прямо и не моргая смотрит на само солнце, тот слепнет.

Сам язык говорит о глубокой зависимости между светом и тьмой: немецкое слово «тень» (Schatten) родственно немецким scheinen (казаться) и Schein (свет); русское «мрак» (или «морок», по чередованию гласных) связано с глаголами «меркнуть», «мерцать», указывающим на наличие света.

Если на Западе «тень», «тьма» несут в себе отрицательное значение — власть тьмы, дьявол всегда черный, а святые в белых одеждах, день всегда радует, а ночь пугает, — то на Востоке тень, темные стороны, сама тьма воспринимаются как добрый знак, как доказательство связи предмета с сущностью мира.

Цвет как проявление света — также и природный фактор, и феномен культуры. Например, в раннеарабской мозаичной живописи, в искусстве раннего средневековья, в иконописи преобладает золотой цвет как попытка выразить просвечивающую поверхность, как бы намекающую на бесконечность, сверхъестественность изображаемого. Золотой цвет в картине или на иконе изображает вещи как бы произведенные светом, а не просто освещенные.

Состав краски и способ ее нанесения на поверхность предопределялись той культурной атмосферой, в которой жил художник, теми духовными задачами, которые он хотел разрешить. Но в то же время сам цвет и особенности его проявления влияли на культуру.

Обостренное внимание к внутренней жизни, попытка выразить и передать ее цветом вынуждали переходить к более глубоким тонам, например к синему, голубому и черному. И. В. Гете в своем «Учении о цвете» писал, что синее вызывает у нас чувство одиночества, напоминает нам о тени, синее стекло показывает предметы в печальном виде, а голубую краску называл «волнующим ничто».

Черный цвет в современной европейской культуре считается траурным, в то время как для японцев весьма характерно пристрастие к черному цвету и тени вообще. В воображении японцев неизменно присутствует темнота черного лака, в то время как европейцам даже привидения рисуются светлыми. Откуда такая разница во вкусах? Видимо, людям Востока свойственно искать удовлетворение в той обстановке, в которой они очутились, они не питают чувства неприязни к темноте, добровольно затворяются в тень и открывают в ней присущую ей красоту.

В европейской живописи XVI—XVIII веков коричневый цвет, как считал философ культуры Освальд Шпенглер, растворял осязаемое бытие чувственного мира в атмосферической видимости, вытеснял вообще линию из картины, придавая ей выражение потусторонности.

Наконец, ритм как феномен природы накладывает сильнейший отпечаток на мировосприятие людей. Символ космического ритма — древнейший образ, существовавший во всех культурах. Чем древнее мифы, тем более они ритмичны по форме. Они ритмично выкрикиваются, выплакиваются, выпеваются. Ритм превращает поступок в мимическое действо, в пляску, танец, делает язык ритмической речью, на его основе возникают песня и первичная музыка.

Наша материальная культура получила круглые и четырехугольные структуры созданных человеком вещей в силу присущего нам чувства ритма. Человек чувствует космический ритм, ритм природы и запечатлевает их в вещах. Вся композиционная симметрия античной архитектуры и скульптуры произошла отсюда.

Некоторые авторы пытаются объяснить природным ритмом всю человеческую историю. Например, дрейф магнитного ядра Земли приводит к циклическим изменениям погоды, отчего раз в несколько сот лет наступала засуха в Великой азиатской степи, и люди шли к северу, в Европу, начина-лись великое переселение народов, великие завоевания.

Александр Чижевский в своей книге «Земное эхо солнечных бурь» доказывал, что все крупные события в человеческой истории — войны, революции и т. п. — совпадали со вспышками солнечной активности.

 

«Я» — «ТЫ» — «МЫ»

Абсолютно непосредственно и достоверно нам дано лишь наше собственное Я. Оно является для нас той точкой, из которой наше сознание озаряет нам весь остальной мир. Все остальное — другой человек, общество — воспринимаются как производное от моего Я, как нечто внешнее; чужое, как всё, что не Я.

Однако как при этом происходит человеческое общение? Как можно понять другого человека, отнестись к нему с доверием? Как можно «добраться» до другого человека, до другого сознания?

С точки зрения философии «другое я» — это не просто объект, скажем другое тело, другой организм, который можно воспринимать и познавать, но это и другой человек, который меня воспринимает, на меня смотрит, меня слушает. «Ты» не стоит пассивно перед «я», покорно и безучастно предоставляя себя любопытствующему взору, здесь происходит активная встреча двух. Мое «я» открывается другому, становится для него «ты».

Не я открываю «ты», оно само открывается мне. Чужую душу нельзя ни видеть, ни осязать, нельзя вообще чувственно воспринять. Чужая душа — это ведь не предмет, на который я смотрю, она сама на меня смотрит. Как два зеркала, поставленные друг против друга, дают бесчисленный ряд отражений, так и познание какого-либо «ты» должно содержать в себе бесконечное число преломляющихся и отражающихся, пробегающих взад и вперед узнаваний и пониманий.

 «Ты», таким образом, дает нам знать о себе, затрагивая нас, проникая в нас, вступая с нами в общение. То, что называется «ты», есть непостижимая тайна живого человека, которая соприкасается, вторгается в нас, переживается нами.

Все это дано уже в любом чужом взоре, направленном на нас. Встреча двух пар глаз, скрещение взоров — то, с чего начинаются любовь, и дружба, и вражда, вообще всякое общение, — есть, считал С. Франк, наиболее конкретное обнаружение вечной тайны, образующей само существо человеческой жизни. Происходит чудо выхождения человека за пределы самого себя, взаимного самораскрытия друг для друга двух людей, которые в иных отношениях замкнуты в себе.

В человеческой истории сознание «я», с одной стороны, возникает из реакции на «ты» как чуждого и угрожающего ему «другого», на «я-подобное» существо вне меня самого. Но, с другой стороны, «я», как таковое, впервые внутренне оформляется, начинает самого себя понимать и оценивать, лишь когда видит себя чужими глазами. Человек, писал К. Маркс, родится без зеркала в руках и сначала, как в зеркало, смотрится в другого человека. Только увидев в другом похожего на себя человека, он и к самому себе начинает относиться как к человеку.

В современной психологии существует концепция «зеркального Я». Согласно ей, личность — это сумма реакций человека на мнения о нем окружающих. Т. е. человек смотрит на то, как к нему относятся, и старается соответствовать ожиданиям. Если ему с детства твердить, что он глупый, он и вырастет глупым. Если все уверяют его, что он способный и талантливый, то он постарается соответствовать ожиданиям других.

Раньше в младших классах проводили опросы: каждый писал записку учителю, с кем он хочет сидеть за одной партой на следующий год. Выявляли тех, с кем никто в классе сидеть не хочет, т. е. отвергаемых всеми, нелюбимых одноклассников. В таком возрасте дети остро чувствуют, что их не любят, и вырастают несчастными, покинутыми, с острым чувством собственной неполноценности. И учителю нужно видеть таких детей, чтобы переломить отношение класса к ним.

Первичное единство «я» и «ты» грамматически выражается в «мы». «Мы» — не просто совокупность многих «я», это преодоление вечной противопоставленности меня и другого. «Мы» — первичная категория личной, а потому и общественной жизни человека. Это единство, противостоящее сразу и множеству, и разделению. Человек как «я» развивается в лоне «мы» всю свою бессознательную и сознательную жизнь.

Язык, культура, нравственность, весь духовный капитал, которым мы живом и который составляет наше существо, берется из сложившихся жизненных отношений между людьми. Социальная, общественная жизнь не есть, следовательно, какая-то внешняя форма человеческой жизни. Она есть необходимое выражение единства людей, составляющего основу человеческой жизни во всех ее областях. Человек живет в обществе не потому, что так жить удобнее, а потому, что лишь в качестве члена общества может состояться как человек, подобно тому как лист может быть только листом целого дерева.

С начала XX века в философии различают «общество» и «общность». Общество (в отличие от общности) — это внешняя связь между людьми, внешнее подчинение людей общей направляющей воле — власти или праву. Но внешнюю организацию общественной жизни, внешнюю механичность нужно отличать от внутренней органичности. Все органическое, живущее внутренним единством, не может быть организованно. Единство и оформленность не налагаются на раздробленность и бесформенность частей, а действуют в них самих, пронизывая их и присутствуя в их внутренней жизни.

Это внутреннее органическое единство может выступать в форме семьи, в форме религиозной общины ит. д., наконец, в форме общности судьбы и жизни всякого объединенного множества людей. Эта общность образует жизненное содержание самой личности. Общность — это духовное питание, которым внутренне живет личность, ее богатство, ее личное достояние.

Для поверхностного восприятия общество состоит из людей, в настоящее время населяющих землю. Но за наружным, временным аспектом настоящего в общественной жизни таится ее вечный фундамент и источник сил — первичное надвременное единство настоящего с прошлым и будущим. В каждое мгновение наша жизнь определена силами и средствами, накопленными в прошлом, и вместе с тем устремлена в будущее, выступает как творчество того, чего еще нет.

 

ЭТНОСЫ И СУПЕРЭТНОСЫ КАК ФОРМЫ СУЩЕСТВОВАНИЯ ЧЕЛОВЕКА

 Лев Николаевич Гумилев (1912—1992) — сын двух великих русских поэтов — Николая Гумилева и Анны Ахматовой. Участник многих этнографических и археологических экспедиций в Азию. Доктор исторических и доктор географических наук. Результатам его исследований явились замечательные, правда во многом до сих пор спорные, книги «Древняя Русь и  Великая» Степь», «В поисках вымышленного царства», «От Руси к России», «Хунну».

Этнос — это объединение людей, лежащее на границе природы и общества, это жизнь людей в конкретных природных условиях, которые определяют своеобразие каждого этноса, и в то же время жизнь, связанная социальными, культурными законами. В учение об этносах большой оклад внес Л. Н. Гумилев, в частности, своей книгой «Этногенез и биосфера земли».

Греческое слово «этнос» означает «вид, порода». Этнос — это свойство homo sapiens группироваться так, чтобы можно было противопоставить себя и «своих» всему остальному миру. Эллины и варвары, иудеи и все прочие народы, европейцы-католики в средние века и нечестивые азиаты. Объединиться в этнос нельзя, он возникает как природное явление, и каждый человек с младенчества принадлежит тому или иному этносу.

Есть чисто социальные объединения — классы, государства; есть чисто природные — семья, род, племя, народность, раса и даже отчасти нация. Этнос как бы перекрывает все это, являясь, с одной стороны, основой и природных, и социальных делений человека, с другой — самостоятельной единицей.

Этнос связан не только с природой, он имеет отношение к сознанию, к психологии человека. Во Франции живут кельты-бретонцы и иберы-гасконцы. Они, строго говоря, не французы, первые — выходцы из Англии, вторые — из Испании. В лесах Вандеи и на склонах Пиренеев они одеваются в свои костюмы, говорят на своем языке и четко отличают себя от французов. Но можно ли сказать про наполеоновского маршала Мюрата или про мушкетера Д’Артаньяна, что они — не французы? Они считали себя принадлежащими к французскому этносу.

Русский этнос в XIX веке — это поморы, питерские рабочие, староверы в Заволжье, сибирские золотоискатели, крестьяне лесных и крестьяне степных губерний, казаки донские и казаки уральские — все они были очень непохожи друга на друга, говорили на разных диалектах, вели совершенно разный образ жизни, но народного единства это не разрушало. А вот терские казаки по быту очень близки чеченцам, но эта близость друг с другом никогда их не объединяла.

Цыгане вот уже тысячу лет как оторвались от Индии, откуда пришли, потеряли связь с родной землей и тем не менее не слились ни с испанцами, ни с французами, ни с румынами. Они везде, куда ни попадали, оставались иноплеменной группой.

Этносы часто складываются в систему этносов. Например, «китайцы» или «индусы» эквивалентны не «французам» или «немцам», а западноевропейцам в целом, ибо являются системами этносов, объединенных на принципах культуры. Индусов связывает система каст, а китайцев — иероглифическая письменность. Как только уроженец Индостана переходил в мусульманство, он переставал быть индусом. Китаец, живущий среди варваров, в древние времена рассматривался как варвар, а иноземец, знающий китайский этикет, — как китаец.

 А чтобы стать полноценным американцем, нужно просто родиться в США, а кто ты по национальности — еврей, русский или немец, не важно.

Этнос, согласно Гумилеву, — еще и поведение людей, его составляющих. Каждый человек должен вести себя особым образом, и характер поведения определяет его этническую принадлежность. Возникновение нового этноса — это также создание нового стереотипа поведения. Особенно это относится к суперэтносам, которые, складываясь на основе старых этносов, создавали новый специфический тип поведения.

Современные испанцы, как считает Гумилев, сложились в этнос, носящий это название, относительно поздно (в средние века) из смешения древних иберов, кельтов, римских колонистов, германских племен свевов и вестготов, к которым примешались баски (прямые потомки иберов), аланов (потомков capматов и ближайших родственников осетин, арабов-семитов, мавров и туарегов-хамитов, норманнов и каталонцев, частично сохранивших свое этническое своеобразие.

Англичане — это сложный суперэтнос из англов, саксов, датчан, норвежцев и западных французов из Анжу и Пуату.

Русский суперэтнос образовался из смешения восточных славян из Киевской Руси, западных славян, финнов (меря); муромы, веси, чуди заволоцкой; угров, смешавшихся сперва с перечисленными финскими племенами; бантов (голядь); тюрок (крещеных половцев и татар, в небольшом числе монголов).

Только через принадлежность к этносу любой человек осознает свою связь с обществом, с государством, с историей.

 

СЕМЬЯ

Семья — клеточка общества, его как бы мини-модель. Без семьи и семейного воспитания, семейной заботы о ребенке не было бы ни общества, ни государства, ни этноса. Как бы ни менялись общественные устройства, какие бы бури ни проносились над людьми — семья всегда оставалась.

Утописты-революционеры всех времен почему-то мечтали уничтожить семью, брачные отношения, выступали за свободную любовь и за то, чтобы функции семьи передать государству, построив огромные фабрики-кухни, фабрики-прачечные и освободив женщину от домашнего труда.

Однако давно замечено, что дети, получившие домашнее, а не казенное воспитание, лучше учатся, более способные. Никакие детские сады и школы не заменят материнской любви. Л. Толстой писал в «Войне и мире», что Наташа страстно любила своего будущего ребенка, хотя она еще не была замужем. Вот когда нас так любят, так страстно желают еще до нашего рождения, то этим закладывают все наши таланты, все наши способности.

Семья исторически изменялась. В эпоху матриархата, когда власть принадлежала женщинам, каждый знал свою мать, но никто не знал своего отца, вместо семьи были беспорядочные половые отношения. Затем власть перешла к мужчине, и отец стал заинтересован в том, чтобы точно знать, кто его дети, кому передать свое хозяйство, свой дом. Возникла парная семья. Она еще не была скреплена законами и легко распадалась и вновь образовывалась.

С появлением государства появились и законы о браке, и постепенно в Европе начала складываться моногамная семья — один мужчина и одна женщина. Однако в мусульманских странах, в Азии и Африке до сих пор существуют, особенно в деревнях, полигамные браки. По мусульманским законам, мужчине разрешается иметь до четырех жен. В Непале еще в первой половине нашего века семья строилась по противоположному принципу: одна жена могла иметь до пяти мужей. Но в большинстве стран укрепилась и сохраняется моногамная семья.

Семья воспитывает и развивает чувство взаимной связанности людей, их умение служить друг другу. Семья, живущая в одном доме, — это социальная система. Вот как Л. Гумилев это пояснял: «Элементы системы: члены семьи и предметы их обихода, в том числе муж, жена, теща, сын, дочь, дом, колодец, кошка. Они составляют семью до тех пор, пока супруги не разведутся, дети не отколются, начав зарабатывать сами, теща не разругается с зятем, колодец не зацветет и кошка не заведет котят на чердаке. Если после этого они останутся в доме, хотя бы туда провели водопровод,. это будет не семья, а заселенный участок, т. е. все элементы живой и косной природы останутся на месте, но система семьи исчезнет. И наоборот, если умрет теща, будет перестроен дом, сбежит кошка, уедет учиться любящий сын, семья сохранится, несмотря на перемены в числе моментов. Это значит, что реально существующим фактором системы являются не предметы, а связи, хотя они и не имеют ни массы, ни заряда, ни температуры».

Еще в начале века типичной для России была большая семья. Все жили вместе: родители, родители родителей, дяди, тети, кузены, кузины и т. д. В настоящее время типичная семья — это родители (отец и мать) и один-два, максимум три ребенка. Дети, едва став взрослыми, стараются как можно раньше уйти из семьи и завести свой дом, жить самостоятельно. В странах Западной Европы это вообще стало правилом: сын или дочь, достигнув совершеннолетия, отделяются и живут, стараясь экономически не зависеть от родителей, и родители не рвутся им помогать, считая, что те должны сами пробить себе дорогу в жизни.

Постепенно исчезает тот аромат большой семьи, в котором и должны расти дети.

 

ГОСУДАРСТВО

Согласно английскому философу XVI века Томасу Гоббсу, государство существовало не всегда. Сначала была война всех против всех, и в ней человек сам должен был себя защищать. Постепенно люди пришли к идее «общественного договора»: они как бы заключили неписаный договор, что часть своей свободы они отдают государству, т. е. обязуются ему повиноваться, а взамен оно обязуется их охранять от разбойников и внешних врагов. Таким образом, главная цель государства — охрана своих подданных, забота о них.

Первое государство возникло в Древнем Египте много тысяч лет назад, а сейчас нет ни одного народа, кроме первобытных племен в джунглях Амазонки, который не имел бы государственного устройства. Древние греки перепробовали все виды и формы такого устройства: монархию (власть одного, покоящуюся на законе), тиранию (беззаконную власть одного человека), олигархию (беззаконную власть группы людей), демократию (власть народа) и охлократию (власть толпы).

Демократия, наверное, лучшая форма государства: всеобщее избирательное право, всеобщая выборность, когда любой человек, достигший определенного возраста и умственно здоровый, может быть избран в органы власти, наконец, соблюдение прав и свобод каждого человека. Правда, в древнегреческой демократии рабы людьми не считались и прав не имели. Однако в мировой истории и демократии и монархии тяготели к установлению тирании или олигархии, к узурпации власти, к подавлению прав и свобод личности.

Чтобы этого избежать, английский философ Джон Локк и французский литератор Шарль Монтескье предложили, независимо друг от друга, принцип разделения властей, который, постепенно развиваясь, к настоящему времени требует наличия в обществе четырех властей:

- законодательная власть (парламент, дума и т. д.);

- исполнительная власть (монарх, президент, правительство);

- судебная власть;

- свободная пресса (вместе с иными средствами информации), которую сейчас называют четвертой властью.

Все эти ветви власти друг от друга не зависят, друг друга контролируют и делают невозможной узурпацию, захват власти каким-нибудь одним лицом.

В настоящее время подавляющее большинство стран в мире — это демократические республики. Даже страны, где у власти формально находится монарх (Англия или Швеция), по существу функционируют в режиме республики.

Власть до сих пор считается наивысшей ценностью. Люди всегда стремились властвовать над другими людьми — и почти все войны, почти все преступления и злодеяния были вызваны жаждой власти.

Со времени немецкого социолога Макса Вебера выделяются три типа власти: традиционная власть, харизматическая власть, бюрократическая власть.

Традиционная власть — это власть племенного вождя, князя, короля, царя, передаваемая по наследству, по традиции. Король правит не потому, что он умный или талантливый, а потому, что он родился наследником престола.

Харизматическая власть покоится на личном обаянии, на способности нравиться массе — на харизме человека. Харизматический лидер — это человек, прорвавшийся к власти за счет своей мощной воли, интуиции, энергии. Типичными харизматическими лидерами были Наполеон, Ленин, Фидель Кастро, Ельцин в начале своей деятельности.

Самой «совершенной» в смысле неуязвимости, самой распространенной и могущественной является ныне бюрократическая власть — власть аппарата. Это анонимная власть: никто не знает людей, которые готовят самые важные решения. Те, кто их подписывает, — лишь свадебные генералы. Аппарат могущественнее их и может их убрать, если они ему мешают. Типичный пример — судьба Хрущева или попытка переворота в СССР, которую совершил партийно-государственный аппарат в августе 1991 года, и последовавшая вскоре отставка Горбачева.

Бюрократический аппарат — это совокупность людей, работающих как машина, без страха и упрека, без эмоций и без инициатив. Чиновник тем успешней работает винтиком этого аппарата, чем больше он подавил в себе все человеческие качества. Аппарат может работать на любого, кто стоит у руля власти, хотя на самом деле он служит прежде всего себе.

Государство, университет, армия, даже церковь — все управляется ныне бюрократическим аппаратом. Он постоянно разбухает, втягивая в себя все новых людей. Он, как гидра: если у него отрубить одну голову, то вскоре вырастают сразу три.

Аппарат — и благо и зло одновременно: ничего более эффективного в деле управления человечество не создало, и в то же время аппарат, если его все время жестко не контролировать (а он никаких контролеров не терпит), начинает работать на себя.

В некоторых странах роль государства в жизни общества минимальна, и достижение такого ограничения считается важнейшим завоеванием демократии. Государство охраняет границы, защищает от преступности, собирает налоги и заботится о пенсионерах и безработных. В США, например, государство контролирует только 5% экономики, все остальное — в частных руках.

У нас государство еще очень сильно вмешивается во все дела и обязанности граждан. Оно по-прежнему определяет основные направления экономического развития; по- прежнему у нас нет сильного класса собственников, которые противопоставляли бы свой интерес государству; по-прежнему большая часть населения в совершенном юридическом неведении по поводу своих прав и обязанностей. «У нас в России две напасти: внизу власть тьмы, вверху тьма власти», — как острили еще в начале XX века.

Возможно, что сейчас нужна сильная государственная власть, чтобы справиться с разгулом преступности, остановить падение производства и т. д. Но рано или поздно государство должно будет значительно умерить свои аппетиты.

 

СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА

Многие века, начиная с возникновения государства, общество было разбито на разные классы, сословия, касты и т. д. В России прошлого века были помещики, крестьяне, буржуазия, рабочие, ремесленники, сословия дворян, священников, купцов, мещан, офицерское сословие, казаки. Крестьяне, в свою очередь, могли быть государственные, помещичьи, монастырские, вольные.

Общество было довольно сложным и дифференцированным. После октябрьской революции 1917 года все значительно упростилось: дворянское сословие, буржуазия, купечество были уничтожены. Остались — рабочий класс, крестьянство и интеллигенция. Последняя считалась даже не классом, а некой «прослойкой» между двумя классами.

В настоящее время российское общество снова дифференцируется, возвращаясь к нормальной социальной сложности. Вновь появился класс капиталистов, скромно называющихся предпринимателями, который внутри себя делится на так называемые «страты» (слои): по сферам своей деятельности (промышленность, торговля, банки) и уровням своего дохода. Появился класс мелких предпринимателей, имеющих свое небольшое дело: магазин, ларек, гараж по ремонту и т. д.

Очень сложным по своему внутреннему устройству стал рабочий класс — здесь и промышленные (внутри себя крайне неоднородные в силу различия как отраслей, так и уровня квалификации), и сельскохозяйственные рабочие, и полубезработные, и полностью безработные. Быстро возрождается сословие ремесленников в связи с быстрым развитием сферы обслуживания.

Вновь «появились» служащие — многомиллионный отряд, самый большой по численности в любом современном обществе. Здесь государственные служащие высшего звена (министры, директора фабрик и заводов); инженерно-технический состав предприятий, кого часто включают и в рабочий класс; работники сферы обслуживания: коммунальных предприятий, транспорта, связи; военнослужащие.

Особое место принадлежит интеллигенции: учителям, ученым, писателям, художникам, артистам — людям, занимающимся духовным производством, производством и распространением новых идей, новых культурных ценностей, воспитанием и образованием детей.

В каждом обществе есть и еще одна часть населения, часто довольно внушительная — так называемые маргинальные слои, которых раньше называли деклассированными элементами: воры, бандиты, проститутки, бродяги» нищие.

В 30-е годы во время коллективизации в СССР огромная масса крестьян хлынула в города, спасаясь от голода и репрессий. Многие из них, оторвавшись от крестьянской среды и культуры, так и не приросли к городской. Оказавшись без корней, без роду и племени, без религии, без культуры, они словно повисли в воздухе. На рабочих местах они, КАК правило, выполняли самую простую, неквалифицированную работу, селились по окраинам города, в бараках — тогда в деревянных одноэтажных, сейчас в каменных 9-16-этажных.

Беда этих людей в том, что они становятся никому не нужны, все меньше потребности в неквалифицированном труде, все меньше рабочих мест, везде требуется хорошее образование и достаточно высокая общая культура, а государство не имеет средств либо желания (или того и другого сразу), чтобы помочь маргиналам найти себе новое место в жизни.

Сейчас в нашей стране в связи с ростом безработицы, падением жизненного уровня опасность обвально быстрой маргинализации усиливается.

 

ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

Вечным анекдотом при советской власти был следующий; «чего только у советской власти нет — масла нет, мяса нет». Но еще при советской власти никогда не было гражданского общества.

При советской власти господство государства было тотальным, почему и государство это теперь называется тоталитарным. Государство определяло, что людям надо слушать, — почти все западные радиостанции, вещающие на русском языке, глушились; определяло, что смотреть, — и советские и западные фильмы отбирала государственная комиссия; что читать — все издательства и типографии были государственными, свирепствовала цензура, и страшным преступлением было иметь печатный станок; определяло, что думать, — с детского возраста людям так промывали мозги, что или думали в соответствии с решениями партии, или вообще не думали.

Все гражданские права личности, записанные в Конституции, существовали только на бумаге: свобода совести, свобода слова, свобода собраний, свобода печати, презумпция невиновности (т. е. человек не обязан доказывать, что он невиновен) и т. д. Человек был не гражданином, а винтиком огромной государственной машины. Человек существовал один на один с государством.

Гражданское общество — это общество структурированное. Оно содержит внутри себя массу негосударственных объединений, независимых от государства, и человек, являясь членом одного или нескольких союзов или объединений, уже не стоит один на один перед лицом государственной машины. Она уже не может спокойно проехать по нему и не заметить.

Если общество однородно и монолитно, как при тоталитаризме, то оно подобно студню — толкнешь его с одного бока, и толчок, не встречая никакого сопротивления, проходит свободно через всю массу до следующего края. Отсюда и всенародное одобрение решений партии, и всенародное осуждение проклятых империалистов или их пособников — инакомыслящих. Отсюда страх, царящий в обществе, — человеку некуда было укрыться от вездесущего «государева ока». Все мы были погружены в этот студень и дружно колебались в такт его колебаниям.

Иное дело — гражданское общество. Я здесь не столько гражданин государства, сколько член союза потребителей, член клуба содействия пожарникам, член секты «Свидетели Иеговы», член общества трансцендентальной медитации. Я — член коллектива, с которым у нас общие интересы, мы защищаем друг друга, мы помогаем друг другу. Тот же «Союз потребителей» — очень серьезная общественная организация, которая по вашей просьбе может подать в суд на любое предприятие, выпускающее некачественные продукты. Эта организация имеет свой журнал, своих адвокатов и может, в принципе, разорить любое государственное или частное предприятие, если уличит его в неуважении к правам потребителей.

В нашем обществе еще только появляются ростки гражданского общества. А вот если взять, к примеру, современную ФРГ, то там оно сильно развито. В ней существует широкое «альтернативное» движение. Одна из основных программ этого движения — ограничить зависимость людей от государства и могущественных концернов. Создать им такие условия, чтобы они сами себя обеспечивали своим трудом, не работая на государство и крупных собственников. Можно жить лучше, даже если имеешь меньше. Меньше денег, меньше потребления, зато больше возможностей для личной самореализации. Нужен переход от «экономики услуг» к «экономике самообслуживания». Нужно, считают идеологи альтернативных движений, работать, чтобы жить, а не жить, чтобы работать. Создаются мелкие предприятия, которые называют себя «коллективами», «социальными проектами». Это центры дошкольного воспитания, продовольственные кооперативы, мастерские, общественные библиотеки, терапевтические группы взаимопомощи (например» группа помощи женщинам» подвергающимся плохому обращению в семье)» группы социо- и психотерапии, товарищества по закупкам. Основная идея «альтернативщиков» — переход от централизованного государства к «федерации коммун»: кооперативов, мелких аграрных и ремесленных производств. В ФРГ 200 сельскохозяйственных коммун. Существуют движения по захвату пустых домов и созданию альтернативного жизненного пространства. Захваченные дома превращаются в центры политического общения. Есть много самоуправляемых молодежных коммун. Существует широкое движение за гражданские права, оно выступает против запретов на профессию (т. е. лишение человека права занимать некоторые должности из-за его политических убеждений) и т. п. Наконец, есть очень много нетрадиционных религиозных обществ.

Все это, вместе взятое, создает картину богатого гражданского общества, где человек всегда может найти себе группу единомышленников, всегда может получить защиту от несправедливостей государства и от собственного одиночества. Человек чувствует себя человеком только в своей маленькой группе, где все знают, любят и помогают друг другу.

В России человек в массе своей чудовищно одинок и часто пользуется суррогатами общения: тусуясь возле пивного ларька, где все действительно друг друга «уважают», или вливаясь в орущую массу болельщиков на стадионе.

 

УТОПИЯ И СОЦИАЛЬНАЯ АЛХИМИЯ

 Платон стал первым социальным утопистом после того, как написал свою книгу «Государство». С его точки зрения, люди будут счастливы только при справедливом государственном строе, где каждый живет по своим способностям, знает свое место и никто никому не завидует. В платоновском государстве существует три класса: философы управляют, стражники охраняют, а ремесленники работают. Каждого ребенка, достигшего пяти лет, приводят к философам, и те решают, в какой класс его отдать. Бели умный — то он становится философом, если глупый, но сильный — стражником, если ни то и ни другое — тогда ремесленником.

Все в этом государстве расписано и регламентировано: когда вставать, когда петь гимны, когда жениться и т. д. Платон, правда, прекрасно понимал, что нарисовал некое идеальное государство, которого на самом деле нельзя построить.

Много позже подобные сочинения назовут «утопиями» (от греческого «у» — «не» и «топос» — «место»; место, которого нигде нет; так озаглавил в 1516 г. свою книгу английский мыслитель Томас Мор).

Но на беду сочинения Платона прочитал тиран острова Сицилия Дионисий и позвал автора к себе: давай устроим у меня на острове так, как ты описал! Платон соблазнился и поехал строить там справедливое государство. И ничего не вышло. Дионисий, разозлившись, продал Платона в рабство проезжающим мимо острова купцам. Друзья с большим трудом выкупили его. Идеальные прожекты — это одно, а реальная жизнь — совсем другое.

Там, где мы пытаемся внедрить утопию непосредственно в жизнь, возникает социальная алхимия. Алхимия — это средневековая наука, занимающаяся поисками некоего философского камня, способного превращать все металлы в золото. Главным в алхимии было не само золото, а внутренняя духовная трансформация человека: тайна в том, что философский камень — это сам алхимик, который в результате многолетних опытов по изучению природы (и самого себя в ней) становился мудрым человеком. Когда же действительно ищут философский камень вне себя самого — например, рецепты золота, рецепты идеального общественного устройства, рецепты воспитания нового человека, — тогда и начинается социальная алхимия — вера в то, чего нет и принципиально не бывает.

Иеремия Бентам — английский философ, занимавшийся проблемами морали, написал письмо руководителям французской республики после революции 1789 года. Письмо называлось «Паноптикум, или Руководство народом в целях его блага». Паноптикум — его не только музей, где хранят разные редкости, это еще и башня, с которой все видно очень далеко. В «Паноптикуме» Бентам давал рецепты жизненного обустройства людей, ничуть но менее утопические, чем платоновские. Бентам считал, что в устройства общества пот никаких особых премудростей, невидимых невооруженному главу. А раз так, то можно, наивно полагал Бейтам, познать социальную среду и то, как она воздействует на человека; следовательно, можно определенной организацией и манипуляцией с этой средой получать заранее вычисляемые и предсказуемые результаты. Организовывая систему обстоятельств, можно совершенно однозначно управлять человеком. Разумеется, для его же блага, а не для того, чтобы человека оболванивать. Машину для оболванивания попытались создать позднее, в России и Германии, отыскивая такие формы воздействия на людей, которые превращали бы их в послушных баранов.

Английский писатель Джордж Оруэлл в своем знаменитом романе «1984» описал идеальное тоталитарное общество, весьма напоминающее жизнь в Советском Союзе. Госбезопасность называлась министерством любви; министерство пропаганды, которое врало каждый день и постоянно изощрялось, как бы еще ловчее соврать, называлось министерством правды и т. д. Семьи не было, каждый жил в маленькой комнатушке, где одну стену заменял телевизор, работавший круглые сутки. Не только вы его смотрели, но и министерство любви через него постоянно подглядывало за вами. Каждый человек раз в месяц получал талончики разного цвета — на табак, на еду, на женщину иди мужчину. Все были довольны и счастливы, а кто случайно оказывался чем-то недоволен, тот исчезал. Роман Оруэлла — антиутопия, в которой он, однако, опирался на реальные формы управления людьми в тоталитарных государствах.

Наше государство, конечно, не достигло таких высот господства над личностью, но быстро приближалось к ним. Поскольку никакие утопии не свершились — коммунизм не удавался, новый человек, с пламенным взором в будущее и с горячей любовью к партии, никак не хотел появляться, — то место утопии почти полностью заняла алхимия. Людей заставляли верить в то, чего на самом деле не было.

Но заставляли так искусно и методично, что многие верили. Верили, например, в то, что у вас — государство рабочих и крестьян, хотя ни рабочие, ни крестьяне никакой реальной власти не имели, вся власть была в руках мощной бюрократической машины, его была диктатура бюрократии, которая имела в своих руках все инструменты воздействия на народ — печать, радио, телевидение и с детства внушала каждому человеку всевозможные утопические иллюзии.

Верили в то, что живут при социализме, хотя ни материальных, ни политических условий для социализма в стране не было.

Верили в то, что живут хорошо и все имеют, хотя страна по уровню жизни занимала одно из последних мест в мире. Мераб Мамардашвили в своих лекциях описывает такой случай: как-то они с другом» секретарем комсомольской организации философского факультета МГУ, стояли на улице Горького и разговаривали. Дело было вскоре после войны. К ним подошел нищий мальчик и стал просить милостыню. А друг продолжал так же увлеченно разговаривать, не замечая мальчика. И тут, говорит Мамардашвили, я понял, что он просто не видит мальчика, не может увидеть, поскольку, будучи человеком партийным, он твердо верит, что при социализме нищих не бывает.

Никаких рецептов счастливого переустройства общества никогда не было и не будет — это вообще не по силам человеку. А все усилия государства в таком направлении всегда порождали нелепые социальноалхимические эксперименты, за которые расплачивался народ. Как говорил древний китайский мыслитель Лао-Цзы, высшая форма поведения в государстве — бездеятельность Общество нельзя привести в порядок никакими внешними усилиями, нужно только дать свободу людям, не навязывая им никаких рецептов, и они сами найдут правильный путь. Мудрый правитель следует дао, не делая ничего, чтобы управлять страной, и тогда она процветает.

 

КУЛЬТУРА И КУЛЬТ

В первом приближении культуру можно определить так: культура — это все то, что не природа. Все, что сделано руками человека. Культура тот искусственный мир, который человек создает вокруг, чтобы поддержать себя в своем искусственном, т. е. человеческом, состоянии.

Есть две точки зрения на происхождение понятия и смысл слова «культура». Одни возводят его к латинскому по корню глаголу «культивировать» — обрабатывать почву. Первым проявлением культурной деятельности человека была, по их мнению, обработка земли.

Согласно второй точке зрения, культура производна от понятия «культ» — от совокупности религиозных, ритуальных действий, с помощью которых человек призывал высшие силы, «общался» с ними. Мы уже знакомы с точкой зрения, согласно которой культурная работа была более важной для развития человека, чем физический труд. Более важным, чем обработка земли, было создание тотемных столбов, молитвенных дощечек, ритуальных танцев и песен. Сама обработка земли были священным обрядом, частью культа — похоронами зерна как разъятого тела бога, и затем возрождение этого бога в виде проросших растений.

Удивительный русский мыслитель Павел Флоренский писал, что культура — это то, что как бы отщепляется от культа, это его боковой побег. Как обработка земли или приручение животных первоначально носили культовый, религиозный характер, так и искусство в своих первых элементарных проявлениях выполняло священную функцию — заклинало злые силы или призывало добрые. Но точно так же и техника — первые орудия труда, первые согласованные координированные действия в совместной работе целиком находились в рамках религиозного обряда. Лишь постепенно утрачивался, выветривался религиозный смысл многих действий и оставался утилитарный набор операций и инструментов.

Это же касается науки — геодезия держится на астрономии, астрономия возникла из астрологии, астрология — из поклонения звездам, а это поклонение выросло из мистического чувства Вечного и Безусловного, которое окружало первобытного человека со всех сторон. Из этого мистического чувства и вырастало понятие окружающего пространства.

Это же касается и времени — мы живем не в некоем абстрактном времени, а отсчитываем время от Рождества Христова и чувствуем время, переживаем его течение в ритме религиозных праздников — рождество, крещение, пасха и т. д. Пространство и время — производные культа.

Всякая культура имеет глубинные сакральные корни и является живой, динамичной, развивающейся, если она эти корни чувствует, ими питается, в них набирает силу. Культура, полностью оторванная от них, быстро вырождается, становится сугубо утилитарной, часто бессмысленной.

Павел Александрович Флоренский (1882—1937) — Леонардо да Винчи XX века. Писал труды по философии,    богословию, математике, электротехнике, истории живописи, истории культуры. Принимал участие в составлении плана ГОЭЛРО. Будучи священником, читал лекции в духовной академии и в электротехническом институте и в 30-х водах приходил на занятия в институт в рясе и с крестом.

Был арестован в 1933 воду по ложному обвинению, работал в Забайкалье на мерзлотоведческой станции, потом был отправлен в Соловецкий Лагерь, где в лаборатории занимался проблемой добычи йода и агар агара из водорослей. Там же был расстрелян.

Книги: «Столп и утверждение истины», «Иконостас», «У водоразделов мысли», «Философия культа». Сейчас выходит собрание его сочинений.

Внутри такой культуры уже нельзя отличить кабак от церкви (поскольку и то и другое являются продуктами культуры), Сикстинскую мадонну от пулемета, отмычку для выламывания замков от заповеди «не укради».

Культура давно стала для человека второй природой: все, что он видит в мире, он видит через культуру. Древние видели в небе Большую Медведицу, а мы — ковшик с ручкой, потому что у нас другая культура. Но и для древних, и для нас звездное небо — продукт культуры. Оно осмыслено, упорядочено, звезды названы, туманности очерчены, короче говоря, вся история человеческой культуры вошла в картину звездного неба.

Все, что мы видим вокруг себя, есть продукт деятельности предшествующих поколений. Мир, справедливо замечал в свое время К. Маркс, есть продукт промышленности и торговли, это — «сделанный» мир.

Все, что мы сами представляем из себя — наши мысли, чувства, наше воображение, — есть продукт культурного воспитания.

Надо только помнить, что культура — это еще не все, что культура выросла из чего-то более глубокого и бездонного, чем она сама, что культура — это только часть окружающего нас мира. Хотя и главная для нас.

 

БОРЬБА АПОЛЛОНА И ДИОНИСА

В своей работе «Рождение трагедии из духа музыки» Ницше исследовал древнегреческую культуру и пришел к выводу, что ее основу составляет борьба между двумя культами — культом бога Аполлона и культом бога Диониса.

Культ Аполлона — это светлый культ, культ разума и науки (Аполлон — покровитель искусств и наук), меры и соразмерности. Гомеровское искусство — «Илиада» и «Одиссея» — типичные произведения аполлоновского искусства, ясного, светлого, жизнерадостного.

Культ Диониса — это культ темный, мрачный, культ самой земли, плодородия, вина и опьянения, половой любви. Греки чествовали Диониса в дни сбора винограда, устраивал по ночам настоящие оргии, так называемые мистерии, пели гимны, поклонялись Дионису, в едином экстазе иди порыве склонялись перед его мощью. Из этих мистерий возникли первые греческие трагедии.

Культ Диониса пришел в Грецию с Востока. До него греки вроде бы жили гармонично и счастливо, в ладу с природой и богами.

А когда стал распространяться в Греции культ Диониса, перед греками распахнулись такие бездны и пропасти собственной души, такие ужасы мира, о которых они и не подозревали в своем олимпийском спокойствии. Так, по крайней мере, считали все исследователи Древней Греции до Ницше.

Ницше приводит древнее предание — царь Мидас долго гонялся по лесам за мудрым Силеном, спутником Диониса, и когда наконец изловил его, спросил: что же для человека является наилучшим? Силен долго молчал, но, принуждаемый царем, с раскатистым хохотом разразился такими словами: первое, самое наилучшее для вас — не родиться вовсе; а второе — побыстрее умереть!

Для Ницше аполлоновское искусство только занавес, которым грек прикрывался от страхов и ужасов существования, хорошо ему известных. Ведь греки знали о муках Прометея, которому коршун каждый день клевал печень, знали об ужасающей судьбе Эдипа…

Вся греческая культура — это союз, заключенный между двумя враждебными и друг другу необходимыми силами: аполлоническими и дионисийскими. Аполлон не мог без Диониса. Аполлон — это только блестящая форма, это, например, талант, который необходим каждому художнику, чтобы выразить свои мысли и чувства. Но откуда приходят мысли и чувства? Как наполняется эта блестящая форма?

Только из прозрений художника в бездонную глубину своей души, только из тех пугающих и ужасающих бездн, которые вдруг открылись ему, если он не побоялся смело, честно и глубоко заглянуть в себя, узнать безжалостность и суровость человеческой судьбы, довериться своему инстинкту и проникнуть в те измерения, которые для разума всегда закрыты. Тогда, и только тогда художник и может стать гением, а не просто талантливо исполнять и повторять чужие слове, чужие прозрения.

Не только искусство — любая культура является соединением двух противоположных начал: дионисийского и аполлоновского. Современная европейская культура, сетовал Ницше, страдает ослаблением дионисийского начала, все — и философия, и паука, и искусство — сведено к набору рациональных правил, методов, приемов. Дионисийское мироощущение и мифы, им создаваемые, объявляются детскими сказками, свойственными лишь раннему человечеству. Какие там боги, грозящие нам карой за неправильную, без» нравственную жизнь?

 Но без мифа, полагал Ницше, без дионисийской стороны нашей души, всякая культура теряет свой здоровый творческий характер. Аполлоновское искусство только мифом и спасается. «Образы мифа должны незаметными вездесущими демонами стоять на страже; под их охраной подрастает молодая душа, по знамениям их муж истолковывает свою жизнь и битвы свои; и даже государство не ведает более могущественных неписаных законов, чем эта мифологическая основа».

Нет дионисийских восторгов и ужасов, нет мифической основы культуры — и она засыхает, скучной, банальной, не способной к великим свершениям. Остается только абстрактное воспитание, абстрактные нравы, абстрактное государство.

 

ПРОБЛЕМЫ МАССОВОЙ КУЛЬТУРЫ

В XX веке возникает удивительный феномен, никогда ранее не встречавшийся, — массовая культура. XX век — и самый тяжелый, и самый сложный век в человеческой истории. Чтобы стоять на уровне тех достижений культуры, которые были созданы в атом веке, нужно очень много работать. Но большинство людей много работать не хочет, они не соответствуют сегодняшнему уровню развития культуры и ничуть этим не опечалены. Они прекрасно приспособились ко времени благодаря наличию массовой культуры.

Например, а любой отрасли современной науки открытая делают несколько человек. Но их открытия, их труд, его результаты размножаются, копируются десятками тысяч экземпляров, доводятся до каждого. Миллионы людей живут осадками чужого труда, теми размноженными достижениями, которые были сделаны творцами.

Сейчас необязательно иметь специфический талант, чтобы преуспевать в науке — достаточно усвоить технику научно-исследовательского труда, методику проведения и описания экспериментов, построения и обобщения выводов, чтобы делать кое-какие небольшие открытия, писать книги, защищать диссертации. Этим и заняты «массовые» ученые.

Сегодня необязательно иметь поэтический талант — можно овладеть техникой стихосложения, прочитав пару книг (нужно, конечно, иметь некоторый уровень поэтической культуры и слух, как в музыке), и писать неплохие стихи, издавать книги. В союзе писателей бывшего СССР было более тридцати тысяч членов: писателей, поэтов, драматургов, критиков. Каждый из вас с большим трудом назовет хотя бы десять известных фамилий ныне живущих писателей или поэтов, а тут — тридцать тысяч. Понятно, что большинство из них — это «массовые» писатели и «массовые» поэты.

Массовая культура имеет и положительные стороны: на надо знать основ кибернетики, чтобы работать на станке с программным управлением, надо только знать, в каком порядке нажимать кнопки. На надо звать, как устроен двигатель внутреннего сгорания, чтобы ездить на автомобиле, надо только выучить последовательность операций с рулем, педалями и коробкой передач.

Массовая культура экономит время и энергию людей — не надо больше изобретать велосипед, не надо снова открывать дифференциальное исчисление. Но заодно она избавляет нас от необходимости думать.

Достаточно овладеть техникой, технологией действий — и можно преуспевать. Современный художник может нарисовать такую копию картины Рембрандта, что только эксперты сумеют отличить ее от оригинала. Но эта картина ничего не стоит; вернее, за нее могут заплатить, если кому-то хочется ее приобрести, как за копию — в тысячу, в миллион раз меньше, чем за оригинал. Художник может сказать: какая вам разница, ведь технически она ничем не отличается от картины Рембрандта.

Но людьми ценится отнюдь не только техника. Ценится не мастерское копирование, не репродукция, а оригинальное видение.

Еще в начале века Л. Н. Толстой писал: «Техника в наше время во всех родах искусства доведена до совершенства. Но это еще не все, что нужно искусству... Возьмите Достоевского. По своей технике он ниже всякой критики. Но он не только нам, русским, — но всей Европе открыл целый новый мир».

Основная трагедия культуры в том, что, когда изобретения или открытия талантливых одиночек становятся массовыми, они во многом теряют свой смысл и первоначальное значение. И часто изобретатель или ученый за голову хватается, глядя на то, что случилось с его детищем. Так, мечта человека о полете, запечатленная в тысячах легенд, мифов и сказок, воплотилась наконец в современный аэробус, огромную, ревущую и загрязняющую воздух машину, которая даже не летит, а продирается сквозь пространство, ведомая мощными моторами.

Одно дело — фанерный аэроплан, на котором человек, рискуя жизнью, вступал в единоборство с воздушной стихией, другое — «Боинг-747». Да и можно ли назвать воплощенной мечтой человечества аппарат, который, перелетая из Европы в Америку, сжигает столько кислорода, сколько потребляет сотня человек в течение всей их жизни!

Сейчас культура повсеместно представляется совокупностью знаний, приемов и методов, т. е« чем-то внешним по отношению к человеку, чем можно овладеть, выучив, затвердив, приняв к сведению, и что можно также легко отбросить, когда отпала необходимость. В книге английского писателя У. Голдинга «Повелитель мух» (у нас показывали и фильм по ней) рассказывается, как потерпел аварию самолет, на котором летела группа школьников, все взрослые погибли, и мальчишки, оставшись одни, быстро превращаются в дикарей, поскольку нет больше необходимости соблюдать приличия, не нужно сдерживать свою агрессивность, свои дурные наклонности.

Но у детей еще нет культурного иммунитета, а вот зачастую и взрослые легко отказываются от культуры, превращаясь в зверей, которым все дозволено. У них тоже нет иммунитета, для них культура — всего лишь поверхностная пленка, которая легко смывается во времена социальных потрясений.

До революции в нашей стране и философы, и писатели постоянно говорили о необычайно глубокой религиозности русского народа, тот же Достоевский называл его народом-богоносцем. Но куда делась вся эта религиозность, вся эта духовная культура после революции? Народ с удовольствием помогал государству грабить церкви и арестовывать священников. Значит, вся эта религиозность была чисто поверхностным явлением.

Сейчас снова все валом валят в церкви» ставят на полки Библию, крестят детей, но это ничуть не свидетельствует о возрождении религиозной культуры, религиозного духа, просто стало модно делать то, что раньше было запрещено.

 

ИНДУСТРИЯ СОЗНАНИЯ

Народ является носителем культуры, он создает язык, основу культуры; его устное творчество — основа литературы и искусства; его наблюдения природы, обряды, традиции, приметы — фундамент науки. Но сохраняет и развивает культуру интеллигенция. Когда-то интеллигенция считала себя воспитателем народа, носителем неких вечных истин; и пыталась со своей высоты воспитывать народ. Сегодня она утратила такую роль. Сегодня интеллигент — чаще всего не носитель вечных истин, а служащий, узкий специалист, делающий свою конкретную и небольшую работу.

Еще в начале века ученый — это мыслитель-одиночка, который сидел в тиши своего кабинета под зеленым абажуром, думал, творил. Ну, конечно, еще и работал в лаборатории, ставил опыты и т. д. В настоящее время ученый — это служащий научно-исследовательского учреждения. Он ходит на работу так же, как рабочий ходит на завод, он имеет план, который должен выполнить. Он зависит от государственного финансирования: наука — очень дорогое удовольствие, и государство сто раз подумает, давать или не давать деньги на те или иные проекты. (Сейчас чаще не дает, на науку денег нет, хотя один миллион, вложенный в нее, возвращается четырьмя.) Говорят ведь сами ученые, что наука — это способ удовлетворять собственное любопытство за счет государства. В таких условиях наука неизбежно становится массовой — и в плохом, и в хорошем смысле этого слова.

Сейчас научный сотрудник, работая над какой-то частью проекта, обсчитывая какой- то узел, даже не знает часто всей задачи и не представляет, что именно он делает. Думает, что разрабатывает новый холодильник, а оказывается — скорострельный пулемет.

Сейчас писатели и художники — также служащие, почти все они где-нибудь работают: в журнале, издательстве, на телевидении, в рекламных агентствах, в штабах политических партий. Давно уже появилась такая странная вещь, как индустрия сознания. Интеллигенция — и научная и художественная, — обслуживая государство, создает всякие идеологические мифы, которые потом постоянно, с помощью газет, радио и ТВ, внедряются в сознание людей. При советской власти это приобрело огромные размеры: каждый день придумывались новые мифы, новые сказки: «давайте всю страну засеем кукурузой — и наступит изобилие!», «давайте больше химических удобрений изготовим — и получим невиданные урожаи», «давайте работать каждый за двоих, за себя и «за того парня», а зарплату получать одну», «давайте встанем на трудовую вахту в честь XXIV съезда КПСС!» и т. д. и т. п. Смысл индустрии сознания заключался, в частности, в том, чтобы отучить людей думать, подбрасывая им каждый день какие-то внешне новые идеи и лозунги.

Сейчас индустрия сознания продолжает работать, хотя и не с таким размахом, но все еще способна развернуться во всю мощь — вспомните, сколько разного бреда обрушивается на нашу голову во время избирательных кампаний — думских, президентских.

Интеллигенция в прошлом обращалась к народу как к некой темной, необразованной, наивной массе, которую и пыталась вразумить. Сегодня никакой наивной массы нет — средства массовой информации с самого детства закладывают в головы людей столько мифов, предрассудков, диких суеверий, что задача интеллигенции стала заключаться не столько в том, чтобы воспитать людей, сколько в том, чтобы рассеять эти мифы и суеверия.

Учитель обращается не к наивному ребенку, а к человеку, у которого вся голова забита латиноамериканскими сериалами, похождениями суперменов типа Штирлица или Терминатора, рекламой «сникерсов», убеждениями, что мораль — это хорошо, Пушкин — это прекрасно, но меткий глаз, сильная рука и знание приемов каратэ, как у Ван Дамма, — гораздо лучше.

По-прежнему есть еще интеллигенты, воспитатели человечества, совесть и честь нации. В России это Александр Солженицын, Сергей Ковалев, Виктор Астафьев. Но они по-прежнему очень далеки от основной массы народа, народ их не понимает и часто откровенно смеется над их желанием остановить войну, защитить права человека. Какие права? Сделайте зарплату побольше, водку подешевле и чтобы «Санта-Барбара» шла трижды в день!

 

КУЛЬТУРА ВНЕШНЯЯ И КУЛЬТУРА ВНУТРЕННЯЯ

 Все, что я говорил о массовой культуре, относится к культуре внешней. Но есть и внутренняя культура — та культура, которая стала второй природой для человека. От нее нельзя отказаться, нельзя просто так отбросить, отбросив заодно и все завоевания человечества.

Внутренние, глубинные основы культуры нельзя перевести в стереотипы и штампы, на их основе нельзя создать какие-то технологии, позволяющие автоматически стать культурным человеком. Сколько ни изучай книг по теории стихосложения, никогда настоящим поэтом от этого не станешь. Нельзя стать ни Моцартом, ни Эйнштейном, ни мало-мальски серьезным специалистом в любой области, пока не овладеешь полностью той или иной частью культуры, нужной для работы в этой области, пока эта культура не станет твоим внутренним достоянном, а не внешним набором правил.

Культура каждой эпохи представляет собой единство стиля (или формы), объединяющего все материальные и духовные проявления этой эпохи: технологию и архитектуру, физические концепции и живописные школы, музыкальные произведения и математические исследования. Культурный человек не тот, кто много знает о живописи, физике или генетике, а тот, кто осознает и даже чувствует внутреннюю форму, внутренний нерв культуры.

Такой человек как бы попадает на силовые линии культуры и движется по ним, они ведут его от открытия к открытию. Моцарт не выдумывал, не вымучивал, как Сальери, музыку, она сама как бы «прорастала» в нем, сама звучала во всем богатстве ее звуков, гармоний, мелодий. Пушкин купался в стихии языка, чувствуя тончайшие нюансы слов, рифм и размеров, прекрасный и могучий русский язык — целостная культура говорила через поэта.

Культурный человек никогда не является узким специалистом, не видящим и не понимающим ничего за рамками своей профессии. Культурная форма в любую эпоху одна, она только проявляется в каждой сфере по-разному. Чем больше я знаком с другими направлениями развития культуры, тем больше я смогу сделать в своем собственном деле. Помните, как Эйнштейн советовал математикам заниматься музыкой?

Русский поэт Осип Мандельштам писал, что появившиеся в XIX веке железные дороги изменили ритм и строй русской прозы. Казалось бы, какое отношение имеют железные дороги к литературе (правда, без них Анне Карениной пришлось бы найти другой способ уйти из жизни)? На самом же дело железные дороги изменили ритм жизни в целом, сблизили разные концы страны, сделали наглядным наступление новой технической ары, изменили психологию общества, и это не могло не отразиться на литературе, на мироощущении писателей.

А открытие мира элементарных частиц послужило еще более мощным толчком для создания новой культурной формы: она про-явилась и у художника В. Кандинского, первого, абстракциониста со взрывающейся на его картинах материей, и у писателя А. Ремизова в его ритмической прозе, и у поэта Андрея Белого с его фантастическим описанием (в двадцатых годах) взрыва атомной бомбы и т. д.

Интересно, что в развитой культуре даже не слишком даровитому художнику или ученому, поскольку он сумел к этой культуре прикоснуться, удается добиться серьезных результатов. В Китае в средние века была очень высокая поэтическая культура: стихи писали все — от императора до портного, и было большое количество крупных поэтов. Китайцы с детства росли в атмосфере поэзии.

 

КУЛЬТУРА И ПРИРОДА

 В начале этой главы мы говорили о том, что культура — это все, что не природа; все, что человек искусственно создал сам. Но в то же время культура всегда развертывается и существует только на основе природы. Бели назвать культуру мозгом, то природа — это тело культуры. Мы должны хранить и оберегать это тело, если хотим остаться живыми. В состав культуры входит и отношение человека к природе.

С давних времен существовало два подхода к окружающему миру — теоретический и мифологический. Последний ярче всего выражен в искусстве, однако вовсе не является его монополией. Мифопоэтическое восприятие мира было господствующим в архаической и античной культурах.

Можно видеть окружающий нас мир, землю как склад полезных ископаемых, как хранилище энергии, и это будет теоретически вполне разумным, но не культурным отношением. Культурный человек видит в природе не просто мертвую материю, не просто землю как источник урожаев, но еще и землю как мать. Это не наивная ошибка, а глубокое проникновение в суть природы. Если мы не можем оценить его, то не потому, что выросли и стали умными, а потому, что стали людьми односторонними, плоскими и в этом смысле малокультурными. «Однажды весенним утром, — рассказывал известный естествоиспытатель Г. Фехнер, — я вышел прогуляться. Поля зеленели, птицы пели, роса блестела... на всех вещах лежал свет как бы некоторого преображения. Это был только маленький кусочек Земли; это было только одно мгновение ее существования; и все же по мере того, как мой взор охватывал ее все больше и больше, мне представлялось не столь прекрасным, но столь верным и ясным, что она есть ангел, ангел столь прекрасный и свежий, и подобный цветку, и при этом столь неуклонно, столь согласно с собою движущийся в небесах, обращающий все свое живое лицо к Небу, и несущий меня вместе с собой в это Небо, — что я спросил самого себя, как могут людские мнения быть до такой степени отчуждаемы от жизни, что люди считают землю только сухой глыбой...»

В эпоху зарождения культуры только образ окружающей человека природы формировал его душу. Один и тот же ритм шел через его чувства и через шелест леса. Его образ жизни, его развитие, его одежда как бы прилагались к окружающим полям и лесам. В мыслях народа откладывались впечатления, производимые природой, климатом, рельефом. Еще Гете замечал, что человек, живущий среди могучих и мрачных дубов, имеет совсем другое мироощущение, чем человек, обитающий среди легкомысленных березок.

Во всех мифах и легендах видно, как изменялось отношение к природе с переходом от кочевого образа жизни к оседлому. Охотник и пастух существовали во враждебной природе, а для хлебопашца, связанного с землей, природа становится подругой, матерью. Между сеянием и рождением, сбором урожая и смертью, ребенком и зерном возникают глубоко ощущаемые соотношения.

По мере роста населения и необходимости производить все больше и больше пищи отношение к природе начинает меняться. Природа становится главным объектом эксплуатации, уже несколько тысячелетий ведется все .более усиливающееся масштабное, планетарное теперь наступление на природу.

Одной из главных причин развития европейской науки было «расколдовывание» природы — изгнание из нее всех мистических, таинственных, не поддающихся рациональному расчету, необъяснимых факторов. Вытеснение язычества, перенесение всего святого и духовного в потусторонний мир сделало этот наш мир мертвой и безжизненной материей, поддающейся механической обработке.

Насилие над природой, ее разрушение дошло до такой степени, что уже угрожает самому существованию человека. Во всем мире уничтожено более половины пахотного слоя, который восстанавливается 700—800 лет, океан уже плохо справляется с загрязнением, в печени пингвинов найдена ртуть, загазованность атмосферы достигла такой величины, что качали таять ледники, все крупные города окружены огромными свалками мусора, которые непрерывно увеличиваются, и т. д. и т. п.

Человеку пора срочно менять свое отношение к природе: нужно, чтобы природа снова стала для всех такой же культурной ценностью, какой она была прежде, в древности. Человек должен радикально пересмотреть свои потребности, избавиться от своих вредных для него самого и для природы привычек, перестать производить массу товаров и продуктов, без которых в принципе легко обойтись. (Ярким примером бессмысленного расточительства было производство в СССР шагающих экскаваторов — мощных, гигантских машин, которые добывали в карьерах руду, из руды выплавляли металл, и он шел на производство новых шагающих экскаваторов.)

Только на этом пути человек может самого себя воспринять как природу, а не быть кем-то вроде червяка в плоде или моли в клубке шерсти, выгрызающих себе место обитания, почувствовать в себе ее могущество и мудрость, свою соизмеримость с ее бесконечным многообразием, ощутить необходимость в глубочайшей интимной связи с ней.

Покоряя природу, мы разрушаем себя, лишаясь чувства красоты, любви, сострадания, которые являются главными составляющими нашей разумности. Природу нужно охранять не только потому, что она лучшая защитница человечества, но и потому, что она прекрасна. Еще не было человека, а мир ужо блистал во всем своем великолепии. Человек, если бы постарался, мог десятки раз повторить Парфенон, но ему никогда не создать исчезнувших животных, не вернуть ту фантастически чистую атмосферу, которой дышали наши предки.

Культура только тогда будет живой, полной энергии и динамизма, когда она будет покоиться на одухотворенной, а не на покоренной природе, когда будет достигнуто глубокое понимание того, что «природа не бездушный лик, в ней есть душа, в ней есть свобода, в вей есть любовь, в ней есть язык» (Ф. Тютчев).

 

КУЛЬТУРА И КОНТРКУЛЬТУРА

 Почти в каждую эпоху существуют взгляды и идеи, противоречащие признанным культурным ценностям. Совокупность таких взглядов, идей, поступков можно назвать контркультурой. Не антикультурой, ибо последняя — просто отрицание культуры, призыв возвратиться к животному состоянию, а контркультурой, которая призывает к новому пониманию традиционных идеалов.

Типичным представителем контркультуры был в свое время Диоген: он, как вы помните, ратовал за полное опрощение, за отказ от всех внешних благ, даже от многих моральных норм. Сейчас мы считаем Диогена вполне естественным явлением древнегреческой культуры, но тогда он был вызовом д ля современных ему традиций и норм — нахальным и шокирующим.

Контркультурным движением были толстовские коммуны — они также были вызовом и государству, и церкви, и самому образу жизни основной массы людей того времени. Ведь в толстовских коммунах, совместно обрабатывающих землю, были не только крестьяне, там было много бывших учителей, офицеров, артистов и даже священников. Это были люди, которым надоело унылое существование и которые обрели новую цель в жизни.

Контркультурные движения всегда будоражили общество, всегда были тем ферментом, который вызывал брожение в застоявшейся среда, всегда приводил к появлению новых идеалов; эти идеалы начинало принимать все большее и большее количество людей. В атом смысле контркультура — необходимый элемент любой культуры.

Но в XX веке контркультурные движения приобрели массовый характер, так как огромное количество людей оказалось недовольным разрушением природы, стандартизацией воспитания и образования, насилием средств массовой информации над человеком, мещанским благополучием, которое пропагандируется современной культурой, и т. д.

Таким контркультурным движением является движение хиппи, ему уже около тридцати лет, но оно по-прежнему живет. Молодые люди, подобно Диогену, отказываются от всяких благ, от родительской помощи, нигде не работают, избегают службы в армии, живут впроголодь, одеваются во что попало, часто вообще уходят из семьи, собираются на свои регулярные тусовки и осуждают там современное общество, которое, по их мнению, полностью прогнило и разложилось, в нем господствует ложь и насилие, так что лучше вообще держаться от него подальше.

Центр современных хиппи — столица Непала Катманду. Они приезжают туда тысячами со всего мира, лежат в парке на газонах, курят марихуану, живут подаяниями или редкими заработками и более абсолютно ничего не делают, выражая своим неделанием протест против сегодняшней чересчур активной культуры.

По-прежнему в США, в ФРГ, во Франции существуют сельскохозяйственные коммуны, не обязательно толстовского типа, где люди вместе работают, одинаково получают, совместно учат своих детей и проводят досуг. Как правило, такие коммуны быстро распадаются, потому что современный западный человек — индивидуалист по своей природе, и постоянная жизнь на виду его быстро раздражает.

Своеобразной формой контркультуры являются секты, общины, даже монастыри, возникающие на Западе на основе всякого рода восточных религиозных культов: буддийские, кришнаитские, движения последователей Ма- хариши, Кришнамурти и т. д. Вы сами, наверное, часто видели кришнаитов — это всемирная организация, имеющая филиалы во многих странах, в том числе в России. Они ходят по улицам в желтой одежде, поют «Хари Кришна, Кришна Хари» и торгуют не слишком качественными переводами древней индийской литературы. По отношению к нашей, западной, христианской, культуре — это, конечно, контркультура.

Что заставляет паренька из Люберец или девушку из Саратова отказываться от родных обычаев, посвящать себя неведомому богу Кришне, строго соблюдать вое чуждые русской душе обряды — неизвестно. Видимо, настолько уже осточертела им наша суетная жизнь, вранье, неустроенность, отсутствие идеалов, что они, как в омут, кидаются в объятия совершенно чуждой культуры.

В США таким культам посвящают себя десятки тысяч молодых людей. В связи с этим Карл Юнг писал, что люди не знают своей собственной религии, не чувствуют ее душу, поскольку и свою давно потеряли, а хотят найти ее в чужой религии. Но такие находки для западного человека, считает он, всегда будут суррогатом истинной духовности.

В последнее десятилетие на поверхность выплыли ранее прятавшиеся представители сексуальных меньшинств. Они выступают со своими манифестами, издают свои журналы, требуют от государства регистрации браков между ними. С точки зрения традиционной культуры это все — тоже ярчайшее проявление контркультуры.

 

СЛОВА НИЦШЕ: БОГ УМЕР!

Уже почти сто лет, как философы говорят о кризисе современной европейской культуры, как и о кризисе западной цивилизации. Первым был, по моему мнению, Ницше, который в своей книге «Так говорил Заратустра» возвестил всему миру зловещие слова: «Бог умер!» Бог европейской истории, а именно христианский Бог, утратил свою значимость для человеческой воли, а вместе с ним пали и его исторические производные: идеалы, принципы, нормы, цели и ценности.

На место Бога пришел нигилизм, невиданное ранее явление абсолютного безверия, полной вседозволенности, крушения моральных норм. Люди еще пытаются держаться оазисов смысла, хранят веру в осколки прошлого мира, но единой опоры у них уже нет. Так свет погасшей звезды еще доходит до нас, но на самом деле это только видимость.

Авторитет Бога и авторитет церкви окончательно заменяются авторитетом разума. Потусторонняя цель, о которой говорила христианская религия, заменяется идеей построения рая на земле. Богочеловек, человек как образ и подобие Божие становится Человекобогом, который может все — вмешиваться в историю, поворачивать вспять реки, утверждать свои законы вместо божественных заповедей.

Культура в кризисе еще и потому, что утеряла связь со своими природными корнями. Многие феномены природы утратили свое символическое значение. Исчез контакт человека с природой, а вместе с ним исчезла глубокая эмоциональная энергия, которую давала эта символическая связь. Гром — уже не голос разгневанного божества, а молния — не орудие его мести. Нет больше такой реки, писал К. Юнг, в которой обитали бы духи. Нет такого дерева, которое было бы основой жизни человека, нет теперь голосов, которые говорят с человеком из камней, растений, животных, точно так же как и он не говорит с ними, не веря, что те могут услышать.

Собственно, и у Ницше и у Юнга речь идет не о кризисе, а о конце культуры. Западная христианская культура существует уже две тысячи лет и, видимо, исчерпала все свои возможности. Нигилизм, появление массовой культуры, потеря человеком собственной души — симптомы конца культуры. Две тысячи лет — срок вполне достаточный для жизни культуры, она должна сойти со сцены и уступить место совершенно новым культурным перспективам.

Смерть Бога придает новый смысл и новую значимость человеку, который берет на себя всю бессмысленность мира и научается жить с этой бессмыслицей.

Крушение прежних духовных ценностей идет не от страсти к разрушению, не от суетливой жажды обновления. Оно идет от необходимости придать миру такой смысл, который не унижал бы его до роли проходного двора в некую потусторонность. Должен возникнуть такой мир и человек в нем, который бы развертывал новые ценности из себя, из полноты собственной сущности.

Какова будет эта новая культура, в чем будут заключаться ее новые ценности — сейчас еще никому не известно.

 

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОПТИМИСТЫ

 Г. В. Ф. Гегель

Представители этой группы философов — Г. В. Ф. Гегель, К. Маркс и некоторые другие — считали, что история человечества едина, все народы (кто быстрее, кто медленнее) идут к единой цели. Только цели эти каждым из таких мыслителей предлагаются разные.

Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770—1831) — один из самых плодовитых философов. Гегель — последний мыслитель, попытавшийся обобщить в собственной философии все знания, все науки, существовавшие в его эпоху. Он построил грандиозную систему, которая включала в себя логику, этику, эстетику, философию природы, философию духа, философию истории, философию права, философию религии, историю философии.

Сущностью мира, по его мнению, является мировой разум, который не полностью воплощается в разуме человечества. Последний проходит в своем развитии три этапа: субъективный дух (развитие человека от примитивного состояния до вершин знания), объективный дух (развитие общества от самых первых форм общежития до государства), абсолютный дух (вершина развития — искусство, религия, философия).

Гегель оказал очень большое влияние на всю последующую философскую мысль. После него возникло много влиятельных школ и направлений, самое крупное среди которых было основано К. Марксом.

Знаменитый немецкий философ XIX века Г. В. Ф. Гегель справедливо полагал, что историческая деятельность человечества слагается из деятельности отдельных людей: каждый человек преследует свои собственные интересы, а в результате возникает нечто такое, о чем люди и не подозревали; суммирование всех воль и стремлений чаще всего приводит к совершенно иному результату, чем ожидал каждый отдельный человек. Значит, люди являются орудием чего-то более высокого и далекого, о котором они ничего не знают.

В истории действует некий дух, мировой разум, который постепенно разворачивается и направляет в конечном счете деятельность людей. Цель всемирной истории — познание мировым духом самого себя. Мировой дух выражается в духе каждого народа, и этот народный дух не может успокоиться, пока не узнает, что он собой представляет. Как только он это узнаёт, начинается его закат и умирание, и он уступает дорогу другим, более молодым народам.

Всемирная история развивается дальше, и критерием этого развития является сознание свободы. Человечество, развиваясь, ходит ко все более глубокому пониманию свободы.

Гегелевский мировой дух как бы бредет по земле, все выше поднимаясь к вершинам самопознания. Древний Восток — его младенческое состояние, Греция — юность, Рим — зрелость, германский мир — старость, исполненная силы и разума.

На Востоке люди еще не осознают свободы, человек здесь безропотно повинуется либо власти отца в семье, либо власти императора в государстве. Здесь нет чувства чести, нет морали в европейском смысле слова. Но существует различия между рабством и свободой: перед императором все — рабы. Это, по Гегелю, характерно и для Китая, и для Индии.

У греков мы чувствуем себя дома, считает Гегель, греческий мир радостен и привлекателен, поскольку это юношеский возраст человечества, здесь веет свежестью, жизнь духа выступает как одухотворенная чувственность. Вся жизнь греков проникнута духом искусства, в ней господствуют подлинная демократия и настоящая любовь к свободе.

Рим — это ужа эпоха возмужалости человечества, здесь исчезает свободная индивидуальность как органический элемент культуры, но зато закладываются формальные основы свободы человека, покоящиеся на праве частной собственности. Римское право впервые ввело положение о неприкосновенности частной собственности и тем самым заложило юридические основы свободы» а Германский мир начинается с появлением германских народов на территории Римской империи и завершается созданием государств, соответствующих требованиям разума. Германцы приняли христианство и стали носителями его принципа, который рассматривал человека как высшую ценность. Высшей формой и подлинной гарантией свободы является современное европейское государство — с конституцией, с правами человека. Государство Гегель считал в этом смысле шествием Бога по земле.

Таким образом, вся история у Гегеля — это история постоянного прогрессивного развития мирового разума, который выступает в форме духа отдельных народов. Человечество, как по ступенькам, — этими ступеньками являются достижения свободы отдельных стран и народов — поднимается к светлому царству свободы.

К. Маркс

Карл Генрих Маркс (1818—1883) — родился в семье адвоката, получил юридическое образование в Боннском и Берлинском университетах, где также подробно изучал философию и историю. Еще студентом примкнул к младогегельянцам, которые делали из философии Гегеля радикальные революционные выводы.

Обычно говорят о двух Марксах: ранний Маркс — теоретик, писавший интересные работы по проблемам отчуждения сознания, идеологии; и поздний Маркс, практик, который решил осчастливить человечество, указав путь достижения царства Божия на земле в исторически определенный период. Путь этот — пролетарская революция, уничтожение частной собственности и построение царства свободы на основе высокоразвитой экономики.

Утопический идеализм Маркса сам по себе безобидное и в теоретическом плане интересное явление. Хуже, когда он начинает применяться на практике и навязываться как единственно правильное учение. К сожалению, прав оказался русский философ-анархист Михаил Бакунин, когда писал в прошлом веке, что если люди, разделяющие идеи марксизма, придут к власти в какой-нибудь стране, то народ этой страны окажется самым несчастным народом в мире.

Основные произведения К. Маркса — «Экономическо-философские рукописи 1844 г.», «Капитал», «Критика Готской программы» и др.

К. Маркс, испытавший на себе огромное влияние Гегеля, также считал, что история человечества едина. Все народы в целом должны пройти через пять общественно-экономических формаций: первобытно-общинную, рабовладельческую, феодальную, капиталистическую и коммунистическую. Все народы должны прийти к коммунизму как к светлому будущему, где не станет больше эксплуатации, нищеты, где полностью найдут удовлетворение все материальные потребности людей, где люди будут управлять машинами, а в свободное время заниматься самосовершенствованием — писать стихи, читать книги, философствовать и т. д.

Маркс считал, что в истории господствуют объективные, не зависящие от сознания и воли людей законы. Он сделал этот вывод на основании того, что в истории есть повторяемость. В Англии впервые сложился капитализм, появились первые фабрики, пролетариат, безработица и нищета. В Германии спустя тридцать лет произошло то же самое. И в России, еще при его жизни, начал нарождаться капитализм с теми же чертами.

Если есть законы, по которым все это повторяется, то их можно познать и с большей или меньшей точностью управлять историческим развитием общества: предсказывать негативные последствия, выбирать оптимальный путь и т. д.

Как и для Гегеля, конечная цель человечества для Маркса — торжество разума и свободы на земле. И к этой конечной цели постепенно придут все народы. То, что они так растянулись по всем формациям и не идут единым строем (еще и сейчас в человеческой истории есть все — от первобытных людей в джунглях до почти коммунистического общества в Северной Корее), вызвано местными особенностями и неравными условиями на старте.

Марксистская концепция со своей простотой и лаконичностью оказалась очень соблазнительной. Много государств мира исповедовали ее как религию, пытались брать на вооружение ее методы. К середине XX века возник целый международный блок коммунистических государств, который распался уже на наших глазах.

У. Ростоу

Книга Уолта Ростоу, известного американского экономиста и социолога, «Стадии экономического роста» вышла более тридцати лет тому назад и с тех пор десятки раз переиздавалась. Она имеет характерный подзаголовок «Некоммунистический манифест», хотя на деле мало чем отличается от построений Маркса.

Здесь все та же схема однолинейного прогрессивного развития, только вместо формаций употребляется слово «стадия». И стадий тоже пять:

1        стадия — традиционное общество, включающее в себя всю историю человечества от его зарождения до возникновения капитализма; здесь господствуют аграрное производство, «доньютоновская наука и техника», власть находится в руках тех, кто владеет землей.

2        стадия — переходное общество, появляются научные открытия и изобретения, способные повлиять на производство; возникает предприимчивое инициативное меньшинство, которое переводит общество на рельсы промышленного развития; складываются нации, начинается бурное оживление национализма. В Европе это период европейских буржуазных революций XVII—XVIII веков.

3        стадия — сдвиг, или промышленная революция, когда происходит быстрое накопление капитала, ускоренное развитие ведущих отраслей промышленности. Первой в эту стадию, согласно Ростоу, вступила Англия — в конце XVIII века, Франция и США — в середине XIX, Германия — во второй половине XIX, Россия — в 1890—1914 годах, Индия и Китай — в середине XX века.

4        стадия — стадия зрелости: к этому времени значительно увеличивается национальный доход, бурно развивается автомобиле-, судо-, станкостроение; общество может производить все, что захочет. В Англии этот период был достигнут к 1880 году, в США — к 1900-му, в России — к 1950 году.

5 стадия — стадия массового потребления, когда внимание сосредоточивается на проблемах потребления и росте благосостояния населения (медицина, отдых, удобное и просторное жилье, высокий уровень комфорта). Возникает общество «всеобщего благоденствия», в которое в 70-х годах вступили США, а позже ФРГ, Япония и некоторые другие страны.

Вся человеческая история сводится у Ростоу к истории техники. Развитие передовых стран Европы и США жестко предопределено, что касается же отсталых стран Азии, Африки и Латинской Америки, то они вообще оказываются у Ростоу вне истории.

 

ДЫХАНИЕ ИСТОРИИ

 Карл Ясперс (1883—1969) — знаменитый немецкий философ, сподвижник Мартина Хайдеггера, весьма близкий к нему по основным идеям. Написал большое количество трудов, очень популярных на Западе. Особенно известна его трехтомная «Философия». На русский язык недавно переведено несколько его работ, среди которых самая значительная — «Философская вера».

Карл Ясперс в своей книге «Истоки истории и ее цель» дает следующую схему мировой истории:

1.       Доистория или «прометеевская эпоха» (возникновение речи, орудий труда, умение пользоваться огнем), когда человек только становится человеком (Прометей, как вы помните, — мифический герой, который украл у богов огонь и подарил его людям).

2.       Существовавшие тысячелетия великие культуры древности (например, древнеиндийская, древнекитайская, древнеегипетская и т. д.).

3.       Осевое время, когда полностью формируется подлинный человек.

4.       Научно-техническая эпоха, чье преобразующее действие мы сейчас испытываем на себе.

В мировой истории, согласно Ясперсу, было также два дыхания (в том смысле, п каком мы говорим: «открылось второе дыхание»).

Первое дыхание вело человека от прометеевской эпохи через великие культуры древности к осевому времени со всеми его последствиями.

Второе дыхание открылось, начиная с эпохи науки и техники, со второй прометеевской эпохи в истории человечества и, может быть, приведет к новому осевому времени, к подлинному становлению человека.

Что же такое осевое время, которое постоянно упоминает Ясперс?

Около 500 года до н. э. в истории произошел резкий поворот, как бы повернулась ось истории. Почти одновременно на Западе, в Китае и в Индии возникли крупные философские школы и появились великие мыслители. В Китае тогда жили Конфуций и Лао-Цзы. В Индии Будда, в Иране — Заратустра, в Палестине пророки Илия, Исайя и Иеремия, в Греции — Парменид, Гераклит, Платон.

Но главная суть поворота заключается в том, что человек вдруг начинает осознавать себя стоящим перед всей целостностью мира. Раньше он видел только какой-то кусочек мира, как видят небо над своей деревней или свой маленький город. А тут вдруг мир распахнулся перед человеком, отчетливо увидевшим в нем себя, такого маленького, тщедушного, увидел свои границы и почувствовал всю беспредельность окружающего. Перед человеком открывается ужас мира и его собственная беспомощность. Стоя над пропастью, он ставит радикальные вопросы, требует освобождения и спасения.

В осевую эпоху, считает Ясперс, были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основы мировых религий, и сегодня определяющих жизнь людей.

Человек больше не замкнут в себе. Он не уверен в том, что знает самого себя. Он способен теперь слышать и понимать то, о чем до этого момента никто не спрашивал. В осевое время произошло открытие того, что потом стало называться личностью. Человек выходит за пределы своего существования, сознавая свое место в мире. Он может отказаться от всех благ, уйти в пустыню, в лес, в горы.

Став отшельником, он может познать творческую силу одиночества и вернуться в мир обладателем знания, мудрецом, пророком.

В осевое время люди впервые начинают ощущать, что именно сейчас, в настоящем, начинается нечто исключительное. А это ощущение в свою очередь ведет к пониманию того, что настоящему предшествовало бесконечное прошлое. Происходит пробуждение исторического сознания. Человеку начинает казаться, что он живет в самом конце истории, в период упадка.

Народы, которые не восприняли импульсов осевого времени, остались на уровне «природного» существования, тоже изменяются, развиваются или деградируют, но все эти изменения совершаются очень медленно: кажется, что все эти народы спят, что их жизнь неисторична, подобно тому как неисторична была жизнь людей на протяжении десятков тысяч и сотен тысяч веков до осевого времени. В этом смысле развитие общества, по Ясперсу, многолинейно.

 

О. ШПЕНГЛЕР: ТРИ ДУШИ ИСТОРИИ

Освальд Шпенглер (1880—1936) — выдающийся немецкий философ, занимавшийся проблемами философии истории, философии культуры. В 1918 году, после окончания, первой мировой войны, вышла его книга «Закат Европы» и сразу завоевала необыкновенную популярность, поскольку после такой мировой, катастрофы закат Европы казался близким. Книга, написанная ярким образным языком, с большим набором оригинальных гипотез, ошеломляющая эрудицией автора, воспринималась как пророческий манифест.

И Шпенглера воспринимали как пророка. Его спросили: когда начнется следующая мировая война? Он ответил: в 1940 году. Он писал, что европейская цивилизация полностью кончится к 2000 году. Будем надеяться, что во втором случае он ошибся.

Влияние идей Шпенглера на философскую и историческую мысль XX века было Огромным. Нет почти ни одного философа — теоретика культуры или историка, — который бы либо яростно опровергал Шпенглера, либо пытался развивать его идеи дальше.

Шпенглер отклонил предложения нацистов о сотрудничестве, за что был подвергнут ими бойкоту.

Освальд Шпенглер — один из первых мыслителей, предложивших принципиально новую схему интерпретации истории. С его точки, зрения, никакой единой истории человечества нет, линейная схема «Древний мир — Средние века — Новое и новейшее время» не выдерживает критики. Если взять, например. Древний Рим, то там были и свои Средние века, и Новое время, свой феодализм и свой капитализм. Так, Рим начала нашей ары — это крупный город с многоэтажными домами, с лифтом (поднимавшимся вручную), водопроводом, газетами (Шпенглер приводит объявление в одной из газет, что какой-то царек из Северной Африки снимет квартиру на 4—6-м этаже в центре Рима), с крупными фабриками. Это типичный Нью-Йорк, только со своим национальным колоритом и уровнем развития техники.

Нет единой истории, но есть целый ряд замкнутых в себе культур. Каждая из них возникает, развивается, стареет и умирает. И между ними нет никакой преемственности. Что осталось нам от Древнего Египта — одни руины: полуразрушенные пирамиды, сфинксы... Но самого народа, который создал валкую культуру, уже нет, он давно исчез, как исчез и дух этого народа. Те, кто сейчас живет на территории Египта, пришли туда относительно недавно. Те, кто сейчас живет на территории Италии, не имеют отношения к древним римлянам. А от их духа опять же остались одни руины. Шпенглер насчитал в человеческой истории восемь таких культур: египетская, индийская, вавилонская, китайская, греко-римская (аполлоновская), византийско-арабская (магическая), западноевропейская (фаустовская) и культура майя в Америке. Он также почему-то считал, что ожидается рождение девятой — русско-сибирской культуры.

Каждая культура — это организм, имеющий свой срок жизни (примерно тысячу лет), свою душу, которая определяет отношение к миру, к прошлому, к смерти, к месту человека во Вселенной и т. д.

 

АПОЛЛОНОВСКАЯ И ФАУСТОВСКАЯ ДУША

Шпенглер наиболее подробно анализирует три таких души: аполлоновскую, фаустовскую и магическую душу.

Аполлоновская душа — это душа античного времени. Для древнего грека и мир, и он сам, и боги, и даже атомы — это все тела. Человек — прекрасное тело. В этом теле все снаружи: красота, мощь, ум. Ничего нет потаенного, внутреннего. Греки не знали никакой психологии в нашем смысле. Основная наука античности — это Эвклидова геометрия: прямая — кратчайшее расстояние между двумя точками, сумма углов треугольника равна двум прямым углам и т. д. Эвклид, как и все древние греки, считал, что земля плоская.

Древние греки жили целиком в настоящем; то, что прошло, для них уже не существовало. Мы не знаем точных дат рождения или смерти многих великих людей античности. Греки й не стремились к точным датам.

Греческая архитектура телесна, внутренность храма легко обозрима одним взглядом. Храм — это просто гигантский ларец для статуй богов и храмовых сокровищ. Молящийся грек стоял не в храме, а перед храмом, и храм приветствовал его совершенством своего внешнего облика. Для античного человека подлинная жизнь совершалась не за стенами зданий и не в собственной душе, а на просторе площадей.

С крушением античного мира и появлением христианства умирает античная, аполлоновская душа и появляется фаустовская — душа западноевропейской культуры, западного человека, названная так по имени доктора Фауста, героя поэмы Гете.

Если для грека тело было главным элементом всего окружающего, то для западного человека таким элементом стало пространство — чистое беспредельное пространство.

Уже первым образцом нового понимания мира, выраженным в искусстве, стала икона. Вместо скульптуры, вместо античной пластики появляется иконописный лик — не объемное тело, которое можно ощупывать и разглядывать с разных сторон (вы, наверное, замечали, что у всех греческих статуй глаза слепые), но лицо, с которым зритель встречается глазами и вступает в молчаливый разговор.

У фаустовского человека появляется «внутреннее», богатая внутренняя жизнь, он постоянно мучается ее противоречиями и постоянно себя наблюдает. Переход от аполлоновской души к фаустовской — это переход от пространства внешнего мира в пространство внутреннее.

Но и внешнее пространство в фаустовской культуре — это не площадь города и не сам маленький город-полис, это — бесконечные просторы мира, распахнувшиеся перед человеком («открылась бездна, звезд полна»); это и бесконечное прошлое позади нас. У западного человека обостренное чувство истории, у него развита культура мемуаров, воспоминаний о прошлом и ожиданий будущего. А у греков даже кладбищ в нашем понимании не было.

Течение гомеровского стиха, пишет Шпенглер, — это легкое дрожание листа под полуденным солнцем, это ритм материи. А западная поэзия, начиная со скандинавских саг и кончая современными экспрессионистами, создает скрытое напряжение в пустом, безграничном пространстве, это далекие ночные грозы над высочайшими вершинами. В ней чувствуется бесконечное одиночество как отечество фаустовской души.

У Аполлона нет «души». Над Олимпом царит вечный свет ясного южного дня. Л Вял галла (скандинавская и древнегерманская потусторонняя сказочная страна, куда попадают героя после смерти) лишена света; в ной предчувствуется та глубокая полночь, которая окружает погруженного в размышления Фауста, которая наполняет гравюры Рембрандта, в которой теряются звуковые краски Бетховена.

Только у европейцев появляется чувство покинутости. Античный человек (политическое животное, по выражению Аристотеля), чья жизнь достигала своей высшей точки в дневное время, среди общества, на площади, — никогда не знал этого чувства.

А европейский человек никогда не мог от него освободиться. В атом отличие Сократа от Руссо. Светотень Рембрандта, означающая безграничную потерянность души среди мирового пространства, имела своих первых предвозвестников в жутких коричневых и серых тонах Валгаллы.

Никакого единого человечества нет, есть совершенно разные культуры, совершенно разные типы восприятия мира. Греки жили в другом мире, не похожем на наш европейский, и их мир давно исчез. Мы можем только приблизительно восстановить его, но в сути своей он всегда останется для нас загадкой.

Поэтому Шпенглер считает невозможным говорить о какой-то единой истории или движении человечества к единой цели.

 

МАГИЧЕСКАЯ ДУША

В отличие от фаустовского чистого пространства и от античного тела, в византийско-арабской культуре главным элементом является Пещера, пространство пещеры. Это особое, магическое, « заколдованное» пространство. В странном и замкнутом мире, построенном магической душой, постоянно идет борьба света и тьмы, добра и зла, Бога и Сатаны.

Эта душа наиболее ярко проявилась в эпоху возникновения христианства. Мир магического человека похож на сказку. Дьявол и злые духи угрожают человеку, ангелы и феи защищают его. Существуют амулеты и талисманы, таинственные города, постройки и существа, тайные сочетания букв, печать Соломона и Камень Мудрости. И на все это изливается мерцающий свет пещеры, который в любой миг может быть поглощен ночью.

Тому, кому это смешение образов покажется причудливым, Шпенглер советует вспомнить, что именно в таком мире жил Христос, чье учение может быть понято лишь отсюда.

В Библии перед нами предстают хрустальный дворец Бога, горы из драгоценных камней я темница для непокорных звезд. Когда эта эпоха великих фантастических видений прошла, возникла поэзия легенд и многочисленные религиозные романы. Подобное восприятие непосильно для фаустовского человека, который хотя и хотел бы стать истинным христианином, но с грустью должен признать, что тот сказочный мир Пещеры, в котором возникло раннее христианство, может быть понят и пережит только набожным мусульманином.

Не только мировое пространство магической души, но и мировое время, по Шпенглеру, имеет форму пещеры. Из этого вытекает глубокая, истинная убежденность магической души в том, что «всему свое время» — от пришествия Искупителя, час которого записан в древних книгах, до самых пустяковых будничных дел. Перед лицом этой убежденности бессмысленной и непонятной кажется постоянная спешка западного человека, которому вечно не хватает времени.

Для магического человека все записано в звездной книге, и по ходу планет можно заключить о ходе вещей. Античный человек «спрашивал у оракула об облике, о «как?» грядущих вещей, а вечный вопрос магического человека — «когда?». Отсюда и учение о конце мира, и великое потрясение, вызванное смертью Христа. Чувство пещеры требует обозримой истории» с началом и концом мира, которые одновременно суть начало и конец человечества.

Очень многое из современной христианской религиозности, из религиозного понимания мира выросло из этих прекрасных и пугающих сказок магического человека. Магическая душа создала свою особенную и неповторимую культуру, которая в большей своей части для нас уже загадочна и непонятна.

 

ЗАКАТ ЕВРОПЫ

Каждая культура, по Шпенглеру, зарождается в тот момент, когда из первобытного состояния человечества пробуждается великая душа — фаустовская, или магическая, или еще какая-нибудь. Культура расцветает на почве строго ограниченной местности, к которой она привязана подобно растению. Культура умирает после того, как осуществят все свои возможности в форме языков, народов, религий, искусств, государств, наук.

Когда цель достигнута и вся сумма возможностей реализована, культура вдруг застывает, ее кровь свертывается, ее силы надламываются — она становятся цивилизацией. Но цивилизация, как огромное дерево в первобытном лесу, еще многие столетия может топорщить свои гнилые сучья, прежде чем рухнуть окончательно.

Всякая культура, как и человек, переживает различные возрасты: свое детство, юность, возмужалость и старость. Старость — это переход культуры в цивилизацию, закат, близящаяся смерть культуры. Цивилизация — это судьба культуры, неизбежный ее конец. Культура — это рожденный почвой организм, цивилизация — образовавшийся из него при его застывании механизм.

Так, Древняя Греция — культура, а Древний Рим — цивилизация. Древние римляне в сравнении с греками были варварами, считает Шпенглер. Бездушные, чуждые философии и искусства, ценящие одни материальные успехи, они стоят в историческом промежутке между эллинами и полным обвалом, концом античной культуры.

Переход от культуры к цивилизации протекает в античности в IV столетии, на Западе — в XIX веке. Основные признаки цивилизации таковы:

Появление мировых городов. В эпоху цивилизации ареной больших духовных свершений становится не вся страна, а три или четыре мировых города. Так, в России это были Москва, Петербург, Киев. Все остальное — провинция. Сейчас даже Петербург является провинцией. Вся страна персонифицируется Москвой. В западных газетах так и пишут: «Москва решила», «рука Москвы дотянулась» и т. д.

Появление городской массы. Народом теперь считается городское население, неорганическая масса, нечто текучее. Это человек массы, новый кочевник, паразит, житель большого города, абсолютно лишенный традиций, человек фактов, без религии, интеллигентный, бесплодный, полный глубокого отвращения к крестьянству.

Деньги в качестве неорганического абстрактного фактора. Дух денег проникает во все сферы существования народа, главной для человека становится имущественная обеспеченность.

Войны за передел мира, особенно свойственные нашему времени, европейской цивилизации.

Каждой цивилизации свойственны специфические искусственные религии, свидетельствующие об увядании культуры. В Индии это был, по Шпенглеру, буддизм, в Древней Греции — стоицизм, в Европе — социализм.

Хотя книга Шпенглера и называется «Закат Европы», в ней он попытался проследить судьбу любой культуры. Любая культура, по его мнению, переходя в цивилизацию, неизбежно начинает свертываться, умирать. Это особенно наглядно видно на примере рождаемости.

В эпоху затухания культуры рождаемость резко падает. Так было в Древнем Риме, там издавались даже императорские указы, которые разрешали брать бесплатно пустующие земли, чтобы содержать семью. Ничего не помогало: ко второму захвату варварами Рима его население сократилось настолько, что могло целиком вместиться в сам город Рим. Варвары лишь ускорили смерть, которая сама уже почти овладела римлянами. Когда Кортес со своим отрядом высадился в Мексике, культура майя угасала, население было так малочисленно, что Кортес с небольшим отрядом быстро завоевал всю страну.

В Европе с самого начала века идет неуклонное падение рождаемости, причем именно в высокоразвитых странах. Люди не хотят иметь детей не потому, что они бедные и трудно прокормить ребенка, но потому, что подсознательно всеми здесь владеют, по Шпенглеру, усталость, душевный надлом и безотчетный страх перед будущим.

 

А. ТОЙНБИ: МИРОВЫЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Арнольд Джозеф Тойнби (1889-1975) — знаменитый английский историк. Свою главную работу — «Постижение истории» (по-русски изданную лишь в сокращенном варианте) писал почти тридцать лет. Для Тойнби характерен огромный профессиональный опыт, широчайшая эрудиция во всех областях исторической науки. Но история всегда интересовала его с философской точки зрения, он настоящий философ истории, оказавший огромное влияние на все последующие попытки найти цель и смысл в человеческой истории.

А. Тойнби стал не только продолжателем идей Шпенглера: он в значительной степени развил дальше концепцию циклического развития истории, подкрепив ее еще большим историческим материалом, исследовав еще больше стран, народов, цивилизаций — как древних, так и современных, — насчитав в своей огромной двенадцатитомной работе «Постижение истории» 37 цивилизаций.

Прежде всего Тойнби разделил все цивилизации на три вида: расцветшие, неразвившиеся, застывшие.

I. Расцветшие цивилизации делятся, в свою очередь, на: независимые цивилизация, цивилизации-спутники.

А. Независимые цивилизации делятся на:

 а)     обособленные — майянская и мексиканская (мезоамериканская); андская.

б)      независимые необособленные — шумеро-аккадская (шумерская, хеттская и вавилонская); египетская; эгейская; индская; китайская.

I в) сыновнеродственные, первая группа — дорийская (от шумеро-аккадской, египетской, эгейской); эллинская (от эгейской); индийская (от индской).

г) сыновнеродственные, вторая группа (все три происходят от сирийской и эллинской): православная христианская; западная; исламская.

Б. Цивилизации-спутники: миссисипская (от мезоамериканской);

«юго-западная» (доколумбовая цивилизация на юго-западе США, тоже происходит от мезоамериканской);

северная андская (доколумбовая на территории Колумбии и Эквадора);

южная андская (доколумбовые культуры в Северной Чили и Северной Аргентине — обе от андской);

эламская;

хеттская;

урартская;

иранская;

вьетнамская;

корейская;

японская; (последние три происходят от китайской);

тибетская, включающая также монголов и калмыков (от индийской).

II.      Неразвившиеся цивилизации: первая сирийская; цейлонская; острова Пасхи; несторианская; цивилизация средневекового города-государства (поглощена западной).

III.     Застывшие цивилизации:

эскимосская;

кочевая;

оттоманская;

спартанская.

Столь всеохватывающий подход, конечно, впечатляет. Тойнби анализирует не только древние цивилизации, но и цивилизации, которые являются их истоками. Например, индскую, породившую индийскую цивилизацию, андскую, породившую древние цивилизации Северной и Южной Америки, и т. д.

 

ВЫЗОВ И ОТВЕТ

 Каждая цивилизация начинается с Ответа на Вызов — сначала природной, а потом и человеческой среды. Высказывая это, Тойнби рассматривает как пример происхождение египетской цивилизации. Много тысяч дет назад сильное потепление климата в Северной Африке, в афразийской саванне, привело к появлению на ее месте пустыни Сахара. Общины охотников и собирателей афразийской саванны, не изменив в ответ на вызов ни своего местопребывания, ни своего образа жизни, поплатились за это полным вымиранием.

Но были общины, которые ответили на вызов засухи изменением места и образа жизни. Они, вдохновляемые храбростью или отчаянием, шагнули в гиблые болота вокруг реки Нил и превратили их в благодатные земли Египта. Возможно, пишет Тойнби, их соседи скептически наблюдали за этим предприятием, потому что саванна еще не полностью превратилась в пустыню, а нильские болота казались неприступной и непроходимой глушью. Но успех превзошел самые оптимистические надежды первопроходцев. Строптивость природы была покорена трудом человека. Болота были осушены, ограждены дамбами и превращены в поля.

Подобное происходило и в Древней Греции. Прежде древние греки, жившие в Аттике, занимались скотоводством. Но когда пастбища Аттики высохли, а обрабатываемые угодья истощились, народ перешел от животноводства и земледелия к возделыванию оливковых плантаций. Это удивительное дерево способно не только выжить на голом камне, но еще и обильно плодоносить.

Однако одним маслом жив не будешь, и афиняне стали менять его на скифское зерно. Масло наливали в глиняные кувшины и перевозили по морю, а это стимулировало гончарное производство и развивало искусство мореплавания. Начали разрабатывать и серебряные рудники, потому что торговля требовала долог. Таким образом афиняне во сто крат приумножили свои богатства.

От росписи кувшинов пошла греческая живопись, а когда почти не осталось деревьев, греческие скульпторы начали работать в камне, в результате родились удивительные скульптуры и Парфенон.

Тойнби приводит и примеры неспособности людей ответить па вызов. Такова судьба цивилизации майя. В отличив от дамб и дренажей Египта, которые до сих пор служат людям, плоды неустанных трудов древних майя практически пропали. Единственными уцелевшими памятниками былой цивилизации остались руины некогда грандиозных построек в глубинах тропического леса. Лес поглотил их в самом буквальном смысле слова, точно удав. Контраст между современной Мексикой — довольно бедной страной — и древним уровнем цивилизации майя не поддается человеческому воображению. Огромные пирамиды майя были когда-то свидетельством победы человека над природой. Но даже с их высоты люди не смогли увидеть подкрадывающегося врага: лес, который поглотил возделываемые поля, площади и дома, а потом добрался до дворцов и храмов.

Но часто вызов приходит и от общества. Так, персидский царь Ксеркс в 480—479 годах до н. э. напал на Афины. Персы захватили всю Аттику, включая Афины, и даже святая святых — храм богини Афины на вершине горы. Все население Аттики бежало, бросив свои дома. Именно в этой ситуации афинский флот начал и выиграл битву при Саламине. Удар со стороны вызвал мощный подъем духа афинского народа, он стал началом высочайших культурных достижений.

Подобные явления происходили и в нашей истории. В XVI веке Польша и Швеция нанесли России мощные удары. Поляки в 1582 году оккупировали Смоленск, а в 1610—1612 годах удерживали Москву. По договору 1617 года Россия лишалась доступа к Балтийскому морю. Все это, согласно Тойнби, глубоко травмировало русских, и этот внутренний шок подтолкнул их к практическим действиям, что выразилось в новой политике Петра I, в начатой им модернизации страны, привело к завоеваниям новых земель.

Часто вызов, остающийся без ответа, повторяется вновь и вновь. Неспособность общества, в силу утраты творческих начал, ответить на вызов лишает его жизнеспособности, приводит к гибели.

Наша современная цивилизация, все современное человечество, стоит сейчас перед вызовом — гибнет природа, в мире ширятся силы агрессии и насилия. Тойнби надеялся, что человечество сумеет найти достойный ответ на этот вызов.

 

ИСТОРИЧЕСКИЕ ЦИКЛЫ: РОСТ ЦИВИЛИЗАЦИИ

 Каждая цивилизация проходит, по Тойнби, пять стадий: рождение, рост, надлом, распад и гибель.

Эскимосы, кочевники, как вы помните, относятся к застывшим цивилизациям: они максимально приспособились к внешней среде, и у них не было больше стимула развиваться дальше. То же самое произошло со Спартой. В отличие от Афин, которые занялись торговлей оливками, спартанцы решили присоединять чужие земли. Они захватили плодородные пространства в Мессении, и народ, который там жил, такие же греки, несколько раз поднимался на восстание, что постепенно привело к надлому Спарты, к тому, что она прекратила развиваться и стала медленно окостеневать.

Конечно, самым ярким примером роста цивилизации является западноевропейская цивилизация. Впервые за всю свою историю человечество столкнулось с ситуацией, когда одно общество распространило свое влияние практически на всю обитаемую поверхность земли. Западная цивилизация, не зная пределов своим устремлениям, стала стучаться во все двери, взламывать все преграды и прорываться в самые замкнутые крепости.

Главным двигателем быстрого роста цивилизации является активное творческое меньшинство. Именно это меньшинство вдыхает в социальную систему новую жизнь, ищет и находит ответы на вызовы. В любой цивилизации, считает Тойнби, даже в периоды наиболее оживленного ее роста, огромные массы народа так и не выходят из состояния застоя и спячки: подавляющее большинство людей любой цивилизации ничем не отличается от человека примитивного общества.

Активное меньшинство — дрожжи в общем котле человечества. Проблема в том, как активному меньшинству поднять остальные массы, разбудить их. Это, как правило, совершается путем «мимесиса» — подражания. В примитивном обществе мимесис ориентирован на старшее поколение, на образы предков, а в более или менее современных, растущих обществах эталоном становится творческая личность, лидер, прокладывающий новый путь. Александр Македонский, Иисус Христос, Будда, Карл Великий, Петр I, Наполеон и т. д. были именно такими лидерами, вызывавшими мощные социальные движения. Их энергия заражала массы и давала толчок грандиозным преобразованиям в той или иной стране.

 

НАДЛОМ И РАСПАД

Все проходит в истории: и слава, и богатство, и известность. Афины — после крушения персов, после колоссальных успехов в развитии хозяйства, после взлета в философии, искусстве, политике — постепенно начали клониться к упадку. Они но смогли в IV веке противостоять македонской военной силе, молча смотрели на то, кок Рим разоряет их соседей, и, конечно, не смогли выстоять в борьбе с самим Римом, поскольку все союзники Афин уже были уничтожены. В 86 году до н. э. римский полководец Сулла взял Афины штурмом, и, хотя он пощадил город, это было позорным финалом афинской политической истории.

Распад начинается, по Тойнби, с загнивания творческого меньшинства. У растущего общества творческое меньшинство постоянно изменяется и по составу, и по убеждениям. Правящее меньшинство распадающегося общества, наоборот, становится замкнутой группой, чьи идеи и идеалы становятся «вечными», окостеневшими законами. Вызов, который получает распадающееся общество, в результате косности правящего меньшинства остается теперь без ответа. Вернее, оно отказывается отвечать на вызов, даже не замечая или стараясь не замечать вызова.

Типичным примером этого является время «застоя» в нашей стране: престарелые лидеры, которым в конце 70-х годов перевалило за 70 лет, не понимали существенных изменений в мире и не желали их замечать; они не ответили на вызов Запада, бурно развивавшего новые технологии, электронику, ЭВМ. В конце концов это привело к экономическому, а потом и политическому краху СССР.

Разлагающиеся общества, по Тойнби, неизбежно формировали так называемый «внутренний пролетариат». У Тойнби это понятие означает то же, что мы называли «маргинальными группами». Пролетарий, считает Тойнби, — это скорее состояние души, чем место в обществе. Истинным признаком пролетария является не бедность и не низкое происхождение, а постоянное чувство неудовлетворенности, вызываемое тем, что у него нет твердого места в обществе, что он никому не нужен и никто не собирается о нем заботиться. В пролетариат входят также беженцы из бывших колоний, разорившиеся свободные крестьяне, ремесленники, аристократы, рабы. В разваливающемся обществе внутренний пролетариат выходит на сцену, поднимает восстания, крушит все, что можно сокрушить. Яркий пример тому — восстание фракийского гладиатора Спартака, который с 73 по 71 год до н. э. держал в напряжении весь Апеннинский полуостров.

Внутренний пролетариат (в понимании Тойнби) в огромном количестве есть сегодня в развивающихся странах, есть он и в России.

Всякая растущая цивилизация неизбежно распространяется вширь, захватывает новые земли, образует колонии, народ которых часто приветствует освободителей как носителей более прогрессивного строя.

Но как только общество начинает загнивать, на периферии страны, в колониях, на окраинах поднимает голову «внешний пролетариат». Так, в Риме первым восстало варварское население североафриканских колоний. Обширность варварских территорий перекрывала возможности римского оружия. «Парад суверенитетов» в нашей стране, война а Чечне, война в Таджикистане — все это проявления и кризиса в целом, и активности внешнего пролетариата.

Однако никакая мощная цивилизация не погибает полностью. В ее рамках зарождается, как куколка, новая культура, чаще всего в виде новой религии. Так, на окраинах Римской империи зародились первые христианские общины, которые в конце концов дали начало совершенно новой цивилизации.

 

МИРОВЫЕ КУЛЬТУРЫ ПИТИРИМА СОРОКИНА

Питирим Александрович Сорокин (1889—1968) — русский философ, социолог. До революции лидер правого крыла партии эсеров. После революции был схвачен ЧК, приговорен к смерти и несколько недель ожидал ее. После освобождения с огромной энергией занялся наукой. Им было опубликовано несколько книг и множество статей по вопросам социологии.

В 1922 году был выслан из России. До самой смерти жил в США, был ведущим социологом, создавшим свою школу, в которой обучались почти все видные американские социологи. Много раз хотел съездить на родину, но каждый раз мешали те или иные причины.

П. Сорокин в своем многотомном исследовании «Социокультурная динамика» выделяет три типа культуры, последовательно сменявших друг друга в человеческой истории, — идеациональную, идеалистическую и чувственную. Они, по его мнению, обнаруживаются в египетской, вавилонской, греко-римской, индуистской, китайской истории.

Идеациональная культура ориентирована на вневременные, вечные ценности, главной ценностью в ней является Бог. Церковь — прямо или опосредованно — стоит у власти, господствует строгая дисциплина во всем обществе, искусство носит религиозный характер, сюжеты живописи и литературы взяты из религиозных мифов.

Идеациональные культуры существовали в Брахманской Индии, в Греции с VIII по конец VI века до н. э., в Европе в IX—XII веках.

Чувственная культура ориентирована на материальные чувственные интересы, на удовлетворение материальных потребностей. Власть здесь, как правило, принадлежит народу, господствует демократия. Ей сопутствуют войны, политические и финансовые кризисы, нищета, безработица, падение нравов. Элементы этой культуры зародились еще в XVI веке, но стали доминирующими в Европе с конца XIX века.

Идеалистическая культура является синтезом первой и второй культуры, она берет все лучшее из них и наиболее благоприятна для развития и прогресса людей. Идеалистическая культура господствовала в Греции в V—IV веках до н. э., в XIII—XIV и в XVII — XVIII веках в Западной Европе.

Особенно явственно проявляется различие культур в искусстве. Темой идеационального искусства является сверхчувственное царство Бога, ангелы, святые и грешники, душа. Оно мало внимания уделяет личности, предметам, среди его произведений нельзя найти какого-нибудь реального пейзажа, жанровой сцены, портрета. Его цель — не развлекать, а приблизить к Богу. Как правило, это творчество не одного профессионального художника, а безымянного коллектива верующих.

Чувственное искусство, в противоположность идеациональному, живет и развивается в мире реальных чувств: реальный портрет, реальный человек, реальные события. На зрелой ступени его любимые герои — преступники, сумасшедшие, лицемеры, мошенники, уличные мальчишки. Цель искусства: доставить чувственное наслаждение, пощекотать усталые нервы, развеселить, развлечь. Почти все западное искусство XX века — чувственное.

Идеалистическое искусство стоит посередине между идеациональной и чувственной формами искусства. Его герои — то боги, то реальный человек, но в самом благородном его проявлении. Оно не замечает ничего недостойного, вульгарного, уродливого. Его стиль спокоен и невозмутим. Типичный пример — «Гамлет» или «Дон-Кихот».

 

ГЛАВНАЯ ПРОБЛЕМА НАШЕГО ВРЕМЕНИ

В настоящее время, считает Сорокин, наступил жесточайший кризис. Мы оказались в эпицентре громадного пожара, сжигающего все до основания. Всего за несколько недель он уносит миллионы человеческих жизней, за несколько часов уничтожает города с многовековой историей. Нищета, растущая день ото дня, простирает свою зловещую тень, охватывая все новые территории. Многие продолжают думать, что это обыкновенный кризис, подобный тем, которые уже случались в западном обществе по нескольку раз в столетие.

Между тем это не просто экономические или политические неурядицы — кризис затрагивает почти всю западную культуру и общество, все их главные институты. Этот кризис заключается в распаде основополагающих форм западной культуры и общества последних четырех столетий, в разрушении преобладающей чувственной культуры. Он глубже и глобальнее любого другого кризиса. Он так далеко зашел, что его можно сравнить только с теми четырьмя кризисами, которые имели место за последние три тысячи лет общей истории греко-римской и западной культуры. Мы живем и действуем, считает Сорокин, в один из поворотных моментов истории человечества, когда одна форма культуры и общества (чувственная) исчезает, а другая форма лишь намечается.

Кризис отмечен необычайным взрывом войн, революций, анархии и кровопролитий; социальным, моральным, экономическим и интеллектуальным хаосом; возрождением отвратительной жестокости, дискредитацией больших и малых ценностей человечества; нищетой и страданием миллионов.

Ни Гитлер, ни Сталин, ни Саддам Хусейн, ни Хрущев и ни Брежнев не создали этот кризис, наоборот, кризис сделал их такими, каковы они есть, — его инструментами и марионетками.

Нет в истории закона, по которому каждая культура проходит стадии детства, зрелости и смерти — это все поверхностная биологическая аналогия. Настоящий кризис представляет собой разрушение чувственной формы западного общества и культуры, за которым последует новая интеграция, возникнет новая культура, скорее всего идеациональная, вновь возрастет роль религии в жизни общества.

Никто сейчас не может точно предсказать форму следующей культуры. Древние китайцы говорили: не дай вам бог жить в эпоху перемен! Мы живем именно в такую эпоху — тревожную, страшную, полную потрясений и катаклизмов, но в то же время самую интересную эпоху за последние четыре тысячи лет.

 

Н. БЕРДЯЕВ ОБ ИСТОРИЧЕСКОЙ САМОБЫТНОСТИ РОССИИ

В русском народе, по Н. Бердяеву, совмещаются совершенно несовместимые противоположности. Противоречивость и сложность русской души связана с тем, что в России сталкиваются и взаимодействуют два потока мировой истории — Восток и Запад. Русские — не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия соединяет в себе два мира, и всегда в русской душе боролись два начала: восточное и западное.

Есть соответствие между необъятностью, бесконечностью и русской земли, и русской души. Русскому народу трудно было овладеть такими огромными пространствами и оформить их. Поэтому у него всегда была огромная сила стихии и сравнительная слабость формы. Русский народ, считает Бердяев, не был народом культуры по-преимуществу, как народы Западной Европы, он был народом откровений и вдохновений, он не знал меры и легко впадал в крайности.

Два противоположных начала легли в основу русской души: языческая дионисийская стихия и аскеткчески-монашеское православие. Отсюда и противоположные свойства в народе: преклонение перед государством и анархизм, жестокость и доброта, индивидуализм и страсть перед всякими объединениями, национализм и всечеловечностъ, искание Бога и воинствующий атеизм, смирение и наглость, рабство и бунт.

Для русской истории, считает Бердяев, характерна прерывность, и разные ее периоды давали разные образы: Россия киевская, Россия времен татарского ига, Россия московская, Россия петровская и Россия советская. (Есть еще и шестая, до которой не дожил Бердяев — Россия постсоветская.)

Долгое время силы русского народа оставались как бы в неразвитом состоянии. Все его силы уходили на то, чтобы сохранить огромную территорию. Государство крепло, а народ хирел.

История русского народа была одной из самых мучительных историй: борьба с татарскими нашествиями и игом, постоянное усилен и о государства, смутная эпоха, раскол, насильственные петровские реформы, крепостное право, гонения на интеллигенцию, казнь декабристов, безграмотность народной массы, неизбежность революции и ее кровавый характер. И, наконец, самая страшная в мировой истории война.

Особым, только в России существующим социальным образованием была интеллигенция. Это был не социальный, а идеалистический класс, считал Бердяев: класс людей, цепи ком увлеченных идеями и готовых во имя них идти в тюрьму, на каторгу и на казнь. Основной чертой интеллигенции была беспочвенность (отщепенство, скитальчество, невозможность примирения с настоящим, устремленность к грядущему).

Одиночество Чацкого, беспочвенность Онегина и Печорина — черты, упреждавшие появление интеллигенции. Она вербовалась из разных слоев — сначала из дворянской, потом из разночинной среды. Лишний человек, кающийся дворянин, потом активный революционер — вот последовательные стадии в существовании интеллигенции.

Интеллигенция была поставлена в трагическое положение между властью и народом: с одной стороны, ее никогда не пускали во власть; с другой стороны, ее никогда не понимал народ. Интеллигенция и была раздавлена этими двумя силами. Отсюда острое ощущение пустоты, уродства, бездушия и мещанства всех достижений мирового и российского развития, революции, цивилизации.

Бердяев заканчивает свое размышление над русской историей словами Александра Невского: «Не в силе Бог, а в правде». Трагедия русского народа, считает он, в том, что русская власть никогда не была верна этим словам.

 

П. ЧААДАЕВ: ИСТОРИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ РОССИИ

Петр Яковлевич Чаадаев (1794—1856) — русский мыслитель и публицист. Друг А Пушкина. В начале жизни сделал военную карьеру, дослужился до больших чинов, но потом вдруг все бросил, вышел в отставку, занялся литературой, философией. Сошелся с декабристами, был принят в Северное общество. Перед восстанием уехал за границу, встречался там с крупными западными мыслителями. В 1836 году в журнале «Телескоп» было опубликовано первое из «Философических писем», которое вызвало резкое недовольство властей. Чаадаев «высочайшим повелением» был объявлен сумасшедшим и посажен под домашний арест.

В своих знаменитых «Философических письмах» П. Чаадаев подверг критическому пересмотру всю русскую историю. Россия лежит между Западом и Востоком. Упираясь одним локтем в Китай, а другим в Германию, мы, писал Чаадаев, должны были бы соединить в себе два великих начала: воображение и рассудок. Мы должны были бы взять все лучшее из окружающих стран, но ничего не взяли. Все страны двинулись вперед, и только Россия до сих пор спит.

У каждого народа была своя юность, время великих страстей, широких замыслов. У нас все было иначе: сначала дикое варварство, потом грубое невежество, затем свирепое и унизительное иноземное владычество, дух которого позднее унаследовала наша национальная власть, — такова печальная история русской юности.

Мы не принадлежим, подчеркивал Чаадаев, ни к одному из великих семейств человеческого рода; ни к Востоку, ни к Западу, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не затронуты всемирным воспитанием человеческого рода.

Мы принадлежим к числу наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру важный урок того, как не нужно жить, мы составляем пробел в нравственном миропорядке. Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили, а из того, что выдумали другие, мы перенимали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь.

В этом, считал Чаадаев, виновата православная религия. Это религия дряхлая, она всегда шла на поводу у власти, никогда не организовывала народ, не вдохновляла его на великие свершения, тогда как католицизм с его военно-монашескими орденами, крестовыми походами, завоеваниями новых земель значительно повлиял на развитие многих стран, а протестантизм дал мощный толчок развитию капитализма.

Без сомнения, писал Чаадаев, мы христиане, но и эфиопы тоже христиане. Христианство должно объединять и направлять духовное развитие общества, так что Россия нуждается в оживлении веры, в том, чтобы получить истинно христианский импульс.

 

ОТВЕТ ПУШКИНА

А. С. Пушкин возразил Чаадаеву по поводу первого «Философического письма»: разделение церквей (у нас православная церковь, а на Западе — католическая) отъединила Россию от остальной Европы, и она не принимала участия ни в одном из великих событий, которые потрясали Европу. Но у России было свое особое предназначение.

Ее необъятные просторы поглотили монгольское нашествие. Татары побоялись оставить нас в тылу, и западная цивилизация была спасена. Нашим мученичеством, считает Пушкин, энергичное развитие католической Европы было избавлено от помех.

Что же касается исторической ничтожности России, то Пушкин решительно не согласен с Чаадаевым. Даже княжеские междоусобицы — это жизнь, полная кипучего брожения и пылкой бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов. Пробуждение России, развитие ее могущества, оба Ивана (III и IV), величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, — как, неужели все это не история, а лишь бледный и полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть целая всемирная история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр I, который привел нас в Париж?

И наконец, писал Пушкин, разве Чаадаев не находит ничего значительного в теперешнем положении России — чего-то такого, что поразит будущего историка? Разве и в будущем Россия останется в стороне от Европы? Действительно, в нашей российской действительности много глупостей и неурядиц, многое оскорбляет и раздражает, но тем не менее, говорит Пушкин, он ни за что на свете не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой истории, какую нам дал Бог.

Спор Чаадаева и Пушкина — это извечный спор русских интеллигентов о судьбе России. Одни считали, что русская история — это сплошное недоразумение, что Россия — типично азиатское деспотическое государство с некоторыми декоративными элементами европейского управления, с задавленным и необразованным народом, который в силу своей темноты поддерживает деспотию. И самое лучшее для мыслящего человека — это эмигрировать: или за границу, или уйти в себя. Об этом писал Лермонтов:

Прощай, немытая Россия,

Страна рабов, страна господ,

И вы, мундиры голубые,

И ты, им преданный народ.

Другие, прекрасно сознавая всю тяжесть и нелепость русской жизни, считали своим нравственным долгом служить делу просвещения, пробуждать спящие души, «на тронах поразить порока. Ибо другой родины, другой истории у нас нет, и надо пытаться изменить к лучшему то, что есть.

 

АПОЛОГИЯ СУМАСШЕДШЕГО

Через год после публикации первого «Философического письма» Чаадаев пишет «Апологию сумасшедшего», в которой он пытается прояснить свои мысли и дать отпор тем «патриотам», которые обвиняли его в нелюбви к России.

Чаадаев пишет в этой статье, что давно пора было бросить ясный взгляд и в наше прошлое, — и все затем, чтобы извлечь оттуда старые идеи, а для того, чтобы узнать, как мы должны относиться к своему прошлому.

Больше, чем кто-нибудь из вас, отвечал Чаадаев своим «патриотическим» оппонентам, я люблю свою страну, желаю ей славы, умею ценить высокие качества моего народа. Но я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, запертыми устами. Человек может быть полезен стране только в том случае, если он ясно видит ее. Прошло время слепых влюбленностей, теперь надо с открытыми глазами искать истину.

Я люблю свой народ, говорил мыслитель, как Петр Великий научил меня любить его. Но мне чужд блаженный патриотизм лени, который все пытается видеть в розовом свете и носится со своими иллюзиями, навязывая их многим дельным умам.

Разумеется, считал Чаадаев, что те обвинения, которые он предъявил великому народу, были преувеличением. Да и вся вина народа, в конечном счете, сводилась к тому, что он был заброшен на крайнюю грань всех цивилизаций мира, далеко от стран, где естественно должно было бы накопляться просвещение, далеко от очагов, откуда оно сияло в течение стольких веков.

Конечно, писал Чаадаев, было преувеличением опечалиться за судьбу народа, из недр которого вышла могучая натура Петра Великого, всеобъемлющий ум Ломоносова и грациозный гений Пушкина.

Мы с изумительной быстротой, отмечает Чаадаев, достигли известного уровня цивилизации, которому справедливо удивляется Европа. Наше могущество держит в трепете мир, наша держава занимает пятую часть земного шара. Но тем не менее все это достигнуто лишь по воле власти, которой содействовали физические условия страны. Истинное же развитие всего народа, его умственных сил, понимание его настоящей роли еще впереди.

Чаадаев как бы положил начало двум концепциям русской истории — славянофильской (которая без оговорок признавала величие России и ее особый путь в истории) и западнической (считавшей, что все европейские страны идут единой дорогой, и чем быстрее Россия вступит на эту общую дорогу, тем лучше).

 

СЛАВЯНОФИЛЫ И ЗАПАДНИКИ О СУДЬБАХ РОССИИ

Алексей Степанович Хомяков (1804—1860) — философ, богослов, поэт, художник, изобретатель, был блестяще образованным человеком. Бердяев называл его Ильей Муромцем русского православия. Крупный помещик, он, как и Чаадаев, довольно рано оставил военную службу и чем только ни занимался писал об освобождении крестьян и даже входил в комиссию по выработке решений об отмене крепостного права; предлагал американскому правительству свой план границ между штатами; читал наизусть на языке оригинала Шекспира и Гете; знал буддийскую космологию; изобрел сеялку, которая на сельскохозяйственной выставке в Англии получила золотую медаль; делал витражи в Шартрском соборе и получил признание как художник: сочинял стихи, которые высоко оценил Пушкин.

И, главное, писал богословские и философские труды.

Спор славянофилов и западников был спором о самом главном — о судьбе России. Русская философия истории должна была прежде всего решить вопрос о смысле и значении реформы Петра, которая как бы разрезала историю страны на две части. Западники целиком приняли реформу и будущее России видели в том, чтобы идти западным путем. Славянофилы верили в особый тип культуры, возникающей на почве православия. Они считали реформы Петра и европеизацию изменой России.

Как писал Н. Бердяев в своей книге «Русская идея», в оценке петровских реформ ошиблись и те и другие. Славянофилы не хотели признать, что лишь в петровскую эпоху стали возможны в России мысль и слово, философия и великая русская литература.

Западники не поняли своеобразия России, не хотели признать болезненности реформ Петра, не видели особенности России.

Как западники, так и славянофилы любили свободу и одинаково не видели ее в окружающей их действительности. Славянофилы, в отличие от западников, видели счастливую Россию не впереди, а в прошлом, они абсолютизировали патриархальное управление, сельскую общину и стремились возродить в настоящем какие-то черты этого славного прошлого.

Самым ярким представителем славянофильства был А. С. Хомяков. В отличие от других своих единомышленников, он никогда не абсолютизировал прошлую русскую историю. Иногда он писал гораздо критичнее Чаадаева. Например, не видел в русской истории до начала XVII века почти ничего хорошего: там были опричнина Ивана Грозного и нелепая смута времен его молодости; монгольское иго, уделы, междоусобия, униженная продажа России варварам, хаос грязи и крови.

Ничего доброго, ничего благородного, ничего достойного уважения и подражания не было в России, писал Хомяков. Везде и всегда безграмотность, неправосудие, разбой, угнетение, бедность, неустройство, непросвещение и разврат. Взгляд не останавливается ни на одной светлой минуте в жизни народа, ни на одной утешительной эпохе.

И тем не менее истинное и доброе начало в русском народе связано с сельской общиной, о близостью к земле, с чувством корней, идущих из глубины веков, из Греции через Византию, позволяющим сохранить в чистоте заветы Христа, истинное православие.

В своих неоконченных «Записках о всемирной истории» Хомяков говорит о двух направлениях в ее развитии. Первое идет с глубокой древности через буддизм, Древний Рим, Западную Европу — эта линия знаменует собой власть вещей над человеком, господство бездушного рационализма, духа предпринимательства и т. п.

Второе направление столь же издавна идет через Грецию, Византию и Россию. Русскому народу удалось сохранить подлинную духовность. На Западе — дух воинственной дружины, военно-монашеские ордена, власть церкви над человеком, в России — дух мирной общины, мистическое братство людей в любви.

Хомяков был монархистом, но считал, что истинная власть царя должна быть властью отца, а не главы репрессивного бюрократического аппарата. Свои призывы к царю он сопровождал даже стихами, обращенными ко всей стране:

В судах полна неправдой черной,

И игом рабства клеймена;

Безбожной лести, лжи тлетворной

И лени мертвой и позорной,

И всякой мерзости полна!

 

ЧТО ТВОРИТСЯ НА РУСИ?

Александр Иванович Герцен (1812—1870) — писатель, публицист, философ, революционер Сын богатого помещика, он родился в Москве во время пожара, когда там стояли наполеоновские войска. Это, по словам Бердяева, если и не самый глубокий, то самый блестящий из людей 1840-х годов. Первый представитель революционной эмиграции. Журналы «Полярная звезда» и «Колокол», издававшиеся им на Западе, оказывали огромное влияние на русскую демократическую мысль.

Основные произведения: «Былое и думы», «С того берега», «Письма об изучении природы». Издано собрание сочинений в 30 томах.

Видным представителем западничества, по крайней мере в свои молодые годы, был А. И. Герцен. Герцен считал, что Россия должка обязательно дотянуться до западной культуры. Петр I очень много сделал для соединения нас с Западом. И в то же время он сделал очень мало, потому что взял из западных стран чисто внешнее, формальное устройство, но не перенял те формы жизни, которые сделали возможным все это: свободу личности, демократию — то, что составляет суть западной культурной истории.

В России личность всегда была подпилена, поглощена коллективом и не стремилась даже протестовать. Свободное слово считали за дерзость, самобытность — за крамолу. Человек пропадал в государстве. Переворот Петра заменил устаревшее управление европейским канцелярским порядком. Все, что можно было переписать из шведских и немецких законодательств, было перенесено.

Но неписаное, нравственно обуздывающее власть, инстинктивное признание прав личности, прав мысли, истины не могло перейти и не перешло к нам от Запада. Государство росло, улучшалось, но личность от этого ничего не выигрывала. Чем сильнее становилось государство, тем хуже ей приходилось.

Европейские формы администрации и суда, военного и гражданского устройства развились у нас в какой-то чудовищный безвыходный деспотизм. Если бы не беспорядочность власти, считал Герцен, то можно было бы сказать, что в России нельзя жить ни одному человеку, осознающему собственное достоинство.

Интересно, что, будучи правоверным западником, Герцен сильно разочаровался, приехав на Запад. Он увидел в Европе ослабление и даже исчезновение личности. Средневекового рыцаря заменил, по его мнению, лавочник. Рыцарская доблесть, изящество аристократических нравов, гордая независимость англичан, строгая чинность протестантов, роскошная жизнь итальянских художников, искрящийся ум энциклопедистов — все это переплавилось и переродилось в совокупность мещанских нравов.

И Герцен обращается к России, к русскому мужику, к сельской общине как здоровому началу общества; можно сказать, что он становится славянофилом, но лишь теоретическим, поскольку всю жизнь был сторонником западной демократии, западных свобод, которые, по его мнению, как воздух необходимы России.

 

В. РОЗАНОВ О РУССКОМ ПРИЗВАНИИ

Когда будущий объединитель Германии в XIX веке Бисмарк был отправлен послом в Россию, там с ним случилось неприятное происшествие — он заблудился на медвежьей охоте. Поднялась пурга, дорога была потеряна, и Бисмарк очутился в положении поляков с Сусаниным. Он считал себя погибшим. Но мужик с облучка все время поворачивался к нему и утешал: «Ничего! Ничего, выберемся!» И Бисмарк на всю жизнь запомнил эти слова, а когда стал германским канцлером, то в затруднительных случаях любил повторять на непонятном языке: «Ничего. Nitschevo».

И еще он, как передает слова Бисмарка Розанов, часто говорил: «Все русские женственны. И в сочетании с мужественной тевтонской расой они дали бы, или дадут со временем, чудесный человеческий материал для истории».

Розанов, продолжая идею Достоевского, сформулировал всемирную миссию России I истории: докончить строительство европейского дома, как женщина доканчивает холостую квартиру, когда входит в нее «невестою и женою домохозяина».

Мужчина берет женщину в жены, но как только берет, то сразу меняется. Отсюда древняя пословица: женишься — переменишься. Женщина, выходя замуж, только по документам теряет прежнюю фамилию. На самом деле свое имя и, главное, лицо и душу теряет мужчина. Муж добровольно и счастливо отдает господство жене.

Это же, по Розанову, происходит в истории. У «женственных» русских никакого «вяряжского», «норманнского периода» не было. Те, кого «женственная народность» призвала «володети и княжити над собой», — эти воинственные железные норманны, — придя, точно сами отдали кому-то власть. Они просто «сели» и начали «пировать и охотиться» да воевать с кочевниками. Переженились, народили детей и стали «Русью» — русскими, хлебосольными и православными, без памяти о своих прежних языке, родине, обычаях и законах. Так же и татарское иго в конце концов привело к тому, что татары, по существу, растворились в русском народе.

Русские, считает Ропаков, имеют свойство беззаветно отдаваться чужим влияниям. Россия — как женщина, вечно ищущая «жениха, главу и мужа. Отсюда, полагает он, начнется через век — полтора огромное «нашептывающее» влияние русских на европейскую культуру в делом. Под воздействием непрерывной, самозабвенной любви к себе скучающая мещанской скукой Европа не может не податься в сторону от своего эгоизма и сухости. А куда ей податься? Только к России. Когда русские принимают чужую веру или культуру, они, по Розанову, никогда не принимают ее до конца — это видно на примере русских католиков, русских протестантов (были и есть сейчас такие). В католичестве они не «поднимают меч»; олютеранившись, не добавляют еще сухости и суровости протестантизму.

Когда европейцы принимают русский язык и русскую культуру, она целиком овладевает ими, они отрекаются от самой сущности европейского начала: гордыни, захвата, господства. Здесь и сподвижник Петра генерал-фельдмаршал Я. Брюс, и Миних, и составитель толкового словаря русского языка В. Даль, и многие другие.

Русские принимают тело, не принимая духа. А чужие, по Розанову, соединяясь с нами, принимают именно дух.

Россия должна сыграть свою одухотворяющую, смягчающую роль в будущем Европы. Русские, считал Розанов, будут тем народом, который позволит совершить синтез всех европейских культур в какое-то новое духовное начало.

Однако в ходе революции Розанов, под впечатлением увиденного, пересмотрел все свои взгляды на Россию. В своей книге «Апокалипсис нашего времени» он с ужасом признает, что все рушится и погибает, что призвание русского народа оказалось совсем не таким, как он считал ранее. Бог, пишет Розанов, не хочет больше Руси. Он гонит ее из-под солнца: «уйдите, ненужные люди». Но почему же мы ненужные?

Да разве мы сами не писали об этом? Вся наша литература о «лишних людях», о «ненужном человеке», о «подпольном человеке». Мы умираем, как актеры: ни креста, ни молитвы.

Переход в социализм, писал Розанов, — а значит, и в полный атеизм —совершился у мужиков, у солдат до. того легко, точно они в баню сходили и окатились новой водой. Вся религиозность русского народа, о которой столько говорили и писали, невероятно быстро слетела, слезла, как краска, народ охотно пошел громить церкви, арестовывать и казнить священников. Значит, истинной религиозности никогда и не было в русском человеке.

Русские, по Розанову, долго находились в отравном обольщении, будто они и восточный, и западный народ, соединяющий Европу и Азию в себе. Но что они принесли Азии? И какую роль сыграли в Европе? На Востоке споили бурят, черемисов, киргизов, ободрали Армению и Грузию. В Европу внесли социализм, которого там только и не хватало. Между Европой и Азией мы явились, по Розанову, межеумками, внесли в мир только пьянство, муть и грязь.

С лязгом и грохотом, писал Розанов, опускается занавес над русской историей, железный занавес. Представление окончено. Публика встала. Пора надевать шубы и возвращаться домой. Оглянулись — ни шуб, ни домов не оказалось.