Цокот конских копыт прервал разговор. Понимая, что это должны быть еще несколько самураев господина Инабы, Татсуно направил свою лошадь в рощицу около дороги. Он соскользнул с лошади, и когда достиг земли, у него подогнулись колени. Было ясно, что, хотя Татсуно и не жаловался, он был все еще слаб из-за своей раны.

— Найди дерево и спрячься за ним, — приказал он Сёкею.

— А как же ты? — спросил Сёкей. — Они увидят лошадь.

— Я постараюсь сделать кое-что, чтобы не увидели, — сказал Татсуно.

Сёкей нашел дерево с достаточно широким стволом, чтобы скрыться за ним. Он встал позади дерева, но не мог удержаться, чтобы не бросить осторожный взгляд на приближавшихся самураев. Они двигались с юга. Можно было насчитать двадцать или больше всадников, одетых в доспехи из связанных кожаных полос. У большинства на головах были военные шлемы, вырезанные в форме свирепых существ и предназначенные для запугивания врагов.

Сёкей задрожал. Не было никаких врагов для людей господина Инабы, с которыми следовало воевать на той дороге, никаких, кроме нескольких бедных крестьян, вооруженных только палками и лопатами, чье единственное преступление состояло в желании спасти свои семьи.

Сёкей посмотрел туда, где оставался Татсуно. Он с удивлением увидел, что там не было никаких признаков присутствия человека и лошади. Сёкей осмотрел все вокруг, но ниндзя и лошадь бесследно исчезли.

Его собственное укрытие не внушало юноше доверия. Казалось, что один из самураев определенно заметил его. И хотя Сёкей мог видеть этого самурая лишь издали, ему почудилось, будто это был тот самый воин, лошадь которого забрал Татсуно.

Солнечный блик ненадолго осветил всадников. Сёкей вынужден был прикрыть глаза. Затем юноша увидел, что один из всадников бросил что-то на землю и блик исчез. Когда они проехали мимо и скрылись за поворотом дороги, Сёкей осторожно вышел из-за дерева. Он вновь огляделся. По-прежнему нет ни малейших следов присутствия Татсуно. Тишина, царящая в роще, подавляла. Казалось, будто ворвался холодный ветер и сдул все звуки. Сёкей попробовал крикнуть, но обнаружил, что от страха у него перехватило дыхание.

Он подошел к дороге, предпочитая риск быть замеченным тому, чтобы и дальше отсиживаться в темном лесу. Едва юноша вышел на следы копыт, оставленные на заснеженной дороге лошадьми самураев, он вновь увидел вспышку света. На сей раз блик играл на дороге. Сёкей подошел к тому месту и подобрал предмет, который выбросил самурай. Он узнал его. Это была проволочная оправа, державшая два кристалла, через которые смотрел лекарь Генко, обследуя ногу Сёкея. Но сейчас кристаллы были раскрошены. Только несколько зубчатых обломков от них остались в проволочной оправе, которая была искривлена и местами разорвана.

— Ты понимаешь, что это значит?

Сёкей обернулся — позади него был Татсуно, ведущий под уздцы лошадь.

— Где ты прятался? — дрожащим голосом спросил Сёкей. Внезапное появление ниндзя испугало его.

— Я был в лесу, — ответил Татсуно, — но я был невидим. Это не имеет значения. Что думаешь про этот предмет, который у тебя в руках?

Сёкей прикусил губу.

— Это означает, что те самураи были в деревне, где живет лекарь Генко. Мы должны пойти туда — вдруг сможем помочь им?

— Даже ты должен понять, что мы явимся слишком поздно, — сказал Татсуно. — Сейчас мы должны пойти встретить твоего отца.

— Возможно, еще не слишком поздно, — возразил Сёкей. — Те люди доверяли нам. Мы должны сделать хоть что-то, чтобы помочь им.

— Стань военачальником и возвратись, чтобы уничтожить господина Инабу, — сказал Татсуно. — А пока ты веришь в мечты.

Сёкей рассердился.

— Я могу нанять ниндзя, который поможет мне. Если бы только нашелся хоть один храбрец вокруг.

— И если бы у тебя было достаточно денег, — сказал Татсуно. — Ниндзя не настолько храбры, насколько умны.

— Ты хотел сказать «жадны», — поправил Сёкей.

Татсуно пожал плечами, оседлал лошадь и направился по дороге на юг. Сёкей последовал за ним. Холодный ветер метал снежинки им в спину. Когда они прибыли к развилке дороги, Татсуно обернулся и спросил:

— У тебя все еще есть при себе та бумажная бабочка?

— Да, — ответил Сёкей.

— Дай ее мне.

Сёкей заколебался.

— Что ты собираешься делать?

— Не мудри, тебе она больше не нужна. Мы знаем, откуда она.

Неохотно Сёкей достал бабочку из кимоно. По правде говоря, он был рад избавиться от запачканной кровью вещи. Юноша вручил ее Татсуно.

Тот расправил крылья бабочки настолько широко, насколько они только расходились. Он поднял ее высоко в воздух, удерживая на раскрытой ладони. Порыв ветра сорвал бабочку с ладони и понес к югу, в сторону деревни, где жил лекарь Генко. Сёкей напряженно следил за полетом бабочки, и ему показалось, что он увидел клубы дыма.

— Вот лучшее, что мы можем сделать для них, — сказал Татсуно.

Он повернулся и направился на запад. Сёкей смотрел на бабочку, думая, что она должна скоро упасть на землю. Но влекомая ветром, она все порхала и порхала, пока совсем не скрылась из виду. Татсуно был прав, признался себе Сёкей. Ничего иного он сделать и не мог. Но он еще удостоверится, что Инаба понесет наказание за содеянное.

Дорога была холодна и пуста, лишь чистый снег устилал ее. Путники миновали несколько сельских домов, которые казались покинутыми. Их жители сбежали, или умерли с голоду, или, быть может, отправились в город на поиски заработка. Сёкей и Татсуно остановились на ночь в одном из таких домов. Угли в очаге давно потухли, и развести огонь было невозможно. Там не нашлось никакой еды ни для них, ни для лошади. После восхода солнца снег начал сыпать еще гуще. Татсуно загнал лошадь в дом, чтобы защитить от непогоды. Сёкей заметил, что в жилище стало немного теплее, когда там появилась лошадь, пусть даже от нее исходил неприятный запах.

Набор для письма все еще был при нем, но внутри было слишком темно, чтобы написать что-нибудь. Лежа на полу, юноша, полный беспокойства, пробовал думать о поэме. Басё часто утешал себя таким способом, когда сталкивался с неожиданными трудностями.

Но всякий раз, когда Сёкей принимался за поэму, у него получалось описание ощущений, возникающих от соседства с боком лошади. Басё когда-либо писал что-нибудь подобное?

К счастью, в следующий день им не пришлось ехать далеко в поисках жилья. Татсуно и Сёкей приблизились к домику. Навстречу вышли крестьянин и его сын, примерно возраста Сёкея. Отец нес топор, а сын вилы.

— Они думают, что мы бандиты, — сказал Татсуно. — У них так немного того, что нужно охранять, но они охраняют это отчаянно.

Он вышел вперед, протягивая руки, чтобы показать крестьянам, что не хотел никого обидеть. Сёкей уже знал, что руки Татсуно столь же опасны, как любое оружие, и конечно с одним из его маленьких смертельных серикенов он может заставить и мужчину, и мальчика упасть с воплями на колени. Но Татсуно предложил им лошадь. Взамен он спросил только две миски риса. Крестьянин был очень подозрителен. Он осмотрел лошадь вблизи, начиная с зубов, потом проверил ее ноги и копыта. Сёкей подумал, что мужчина идиот. Ему предлагают лошадь всего за две миски риса, а он еще и раздумывает.

Наконец крестьянин согласился на сделку. Даже тогда он не позволил Татсуно и Сёкею войти в дом, боясь подвоха. Его сын пошел внутрь и появился с двумя мисками теплого риса, наложенного не особенно-то щедро, как заметил Сёкей, хотя был рад съесть и то, что дали.

Когда они закончили трапезу и снова отправились в путь, Сёкей спросил:

— Почему вы решились на такую невыгодную сделку?

— Ты не подумал, что иметь сытый живот стоит одной лошади? — задал в свою очередь вопрос Татсуно.

— Лошадь, конечно, стоит больше чем две миски риса, — ответил Сёкей.

— Возможно, что и не стоит, когда хочешь есть, а есть нечего и нельзя перекусить самой лошадью, — ответил Татсуно. — Кроме того, лошадь тоже была голодна. Нам нечего было дать ей. Если бы она околела, это была бы наша вина. Я взял ее из удобного стойла, вывел из города. Она несла меня на спине весь день, нисколько не жалуясь. Я был бы очень жестоким и неблагодарным, если бы позволил ей голодать.

Сёкей признал, что это так.

— И кроме того, — продолжал Татсуно, — очень трудно сделать лошадь невидимой.

Они продвигались по дороге в течение нескольких дней, останавливаясь переночевать в обителях или монастырях, когда предоставлялся благоприятный случай, или отсыпаясь в пещерах, когда никакого другого прибежища не находилось. Свернув на юг, они миновали озеро Бива, где вода вдоль берега уже была скована льдом. Сёкей никогда прежде не видел такого огромного озера.

— Я хочу остаться здесь, пока не сочиню поэму, в которой воздам должное этой красоте, — сказал он Татсуно.

— Никакой поэмы не получится, — ответил Татсуно, — потому что здесь останавливается большой чудесный ками. Как ты можешь передать словами великолепие ками — даже маленького ками в камешке или капельке воды?

— В поэме никто и не пробует полностью описать это, — сказал Сёкей. — Что нужно сделать — воспроизвести маленькую часть этого, а остальное последует само.

Татсуно пожал плечами:

— Тогда ты можешь запомнить эту самую маленькую часть, а запишешь ее позже. Вот приедем к твоему отцу, а он задаст вопрос, что задерживало нас все это время.

— Он, вероятно, к настоящему времени раскрыл это дело и нашел убийцу, — сказал Сёкей. — Но я все еще хочу сообщить ему о поведении господина Инабы.

— Почему ты думаешь, что он раскрыл дело? — спросил Татсуно.

— Я так подумал, как только мы оставили старого бумажного мастера, — сказал Сёкей. — Он сказал нам, что бумага для бабочки взялась из обители О-Мива, помнишь?

— Да.

— А обитель О-Мива находится в области Ямато.

— Правильно.

— Которая и есть то место, куда мы так или иначе идем, потому что судья приказал нам встречать его там.

— Таким образом, ты считаешь…

— Так или иначе, он все это время знал, кто убийца. И у отца было время, чтобы поймать его. Дело будет раскрыто к тому моменту, когда мы прибудем.

— Я сомневаюсь на этот счет, — возразил Татсуно. — И сомневаюсь очень глубоко.

«Он кажется чересчур уверенным», — подумалось Сёкею. Была только одна причина, по которой он мог быть настолько уверенным, но это… это было невозможно.