Так сладко, как в эту ночь, она давно уже не спала. Однако встала, как всегда, рано. Она не любила залеживаться в постели, и сразу же поднялась, чтобы прибраться в доме, который стал ей роднее, чем был вчера.

Ярко светило низкое пока солнце. По всем приметам день обещал быть погожим. Снежные вершины гор, сияя, впивались в синеву неба. Громче обычного слышался гул бегущей в ущелье реки. Он то усиливался, то ослабевал. Позже шум реки будет доноситься словно издали, станет глуше, размереннее, а то и вовсе потеряется в дневном многоголосье. Село еще не ожило после ночи, и каждый звук – мычание коровы или лай собаки – взрывал тишину, как винтовочный выстрел.

Мужчины встали раньше. Уако стоял под грушей, растущей у самого дома, и смотрел в сторону лощины. Там, у ручья умывался Доме. Жена и дети его еще спали, наверное. Зная, что городские, только поднявшись, сразу садятся завтракать, Матрона пошла собирать хворост для растопки. Когда возвратилась, на веранду, навстречу ей вышла жена Доме и, улыбнувшись, поздоровалась:

– Доброе утро.

Матрона хотела сказать ей что-то ласковое, – как добрая свекровь unpnxei невестке, – но не решилась и тоже улыбнулась в ответ:

– Пусть каждое утро будет для тебя добрым.

Жена Доме спустилась с крыльца во двор, подошла к свекру и о чемто заговорила с ним.

Матрона наломала, уложила хворост в печь и пошла за дровами. Возвращаясь, увидела, что Уако и жена Доме продолжают беседовать – тепло, по-свойски, – и поняла вдруг то, о чем никогда не задумывалась: сердцу должен быть дорог не только собственный сын, но и та, с кем он свяжет свою судьбу. Чужая тебе по крови, она тоже должна стать твоим ребенком. Достойна светлой зависти мать, которая родила ребенка; еще больше можно позавидовать той, чей ребенок идет к своему счастью; о, как же радуется мать, видя, как ребенок растет на ее глазах; смотри – твой ребенок растет на твоих глазах, смотри, как он мужает, и знай – твой сын возмужал, и скоро их станет двое; когда их станет двое, они родят новых детей; дети вырастут, возмужают, и род их продолжится и будет продолжаться и далее; ты уйдешь из жизни, а число их будет расти и расти, и вскоре все ущелье заселят дети, внуки и правнуки твоего сына. Знай это и береги самые лучшие слова для той, с кем он свяжет свою судьбу. Слова, которые ты никогда не произносила, но всегда хранила в душе. Для той, которая скоро станет матерью твоих внуков. Для матери своих внуков ищи самые добрые слова. Когда твой сын найдет свою судьбу, и молодая женщина придет, чтобы забрать его от тебя, прими ее и люби, как дочь…

Матрона присела на корточки перед печью, развела огонь и смотрела, как пламя бежит по хворосту, перебираясь на сложенные поверх дрова. В соседней комнате зазвучали вдруг голоса детей, и она отвлеклась от своего занятия.

– Ты дура! – послышался голос старшей девочки.

– Сама ты дура! – ответила Алла.

Матрона не знала, с чего началась перепалка, и стала ждать.

– Хочешь, поспорим? – предложила Алла.

– Дура, я и без спора знаю, что у стариков дети не рождаются.

Матрона начала покрываться холодным потом.

– Папа и мама моложе их, а детей уже не рожают. А они посмотри, какие старые!

В комнате помолчали немного, затем послышался голос Аллы:

– Мама давно вышла замуж за папу, поэтому дети у них больше не рождаются. А бабуся только что вышла, а дети рождаются сразу, когда выходят замуж.

– Нет! Не рождаются!

– Рождаются, рождаются! Папа правильно говорит, что ты любишь только qea! Поэтому ты и не хочешь, чтобы у бабуси был маленький ребеночек.

– Ничего ты не понимаешь. У стариков дети не рождаются.

– Рождаются, – не соглашалась Алла. – В одной газете было написано, что у одной татарки, когда ей было девяносто лет, родилась девочка. А бабусе никаких девяноста лет еще нет.

– Ты еще маленькая. Я даже не знаю, как тебе объяснить, почему у стариков не рождаются дети.

– Зато я знаю.

– Что ты знаешь?

– Как рождаются дети!

– Как?

– Очень просто. Когда муж и жена остаются одни, они ложатся рядом и целуют друг друга.

– Ну и что? – послышался презрительный голос старшей сестры.

– Ну и что, ну и что! – передразнила ее Алла. – Как будто я не видела это в кино, как будто я не знаю!

– Ничего ты не знаешь.

– Ты сама ничего не знаешь! И не понимаешь ничего, поэтому у тебя и тройка по математике. Троечница!

– Зато я знаю, как рождаются дети.

– И я знаю!

– Нет, не знаешь! И не узнаешь, потому что я тебе не скажу.

Матрона не стала слушать дальше. Кашлянула, пошумела дровами у печи, и девочки смолки, потом зашептались, и одна из них вышла на веранду – там послышались ее шаги. Почему-то Матроне подумалось: “Это Алла. Сейчас она придет сюда”. И действительно, дверь медленно открылась – на пороге стояла Алла.

– Бабуся, – сказала она, улыбаясь от двери.

– Что, маленькая моя? – Матрона не могла скрыть свое к ней отношение. – Ты чего так рано встала, дочка? – спросила она и удивилась тому, как легко и просто оказалось произнести это – дочка.

– Давай я помогу, буду топить печь, – Алла хотела было сразу взяться за дело, но Матрона отстранила ее:

– Нет, нет, запачкаешься… А ты не проголодалась?

– Я же не Белла, – девочка состроила презрительную гримаску. – Это она с утра пораньше начинает жевать.

Матроне сразу же вспомнился подслушанный разговор, и она незаметно оглядела девочку. “И в самом деле, вряд ли ты знаешь, как рождаются дети, – улыбнулась про себя. – Пока что тебя и с мальчишкой недолго перепутать”.

В это время в комнату вошла жена Доме, принесла с десяток нанизанных на ветку рыбешек.

– Смотри, Алла, папа тебе форелей наловил!

– Ой! – обрадовалась девочка и, осторожно взяв низку, протянула ее Матроне: – Бабуся, пожарь мне их, пожалуйста, я их сразу съем, ничего не оставлю Белле.

Матрона слышала, что городские любят форель, но как они ее готовят, не знала и, боясь сделать что-то не так, испортить рыбу и опозориться, она беспомощно развела руками.

– Пасть бы мне жертвой за тебя, – сказала она. – Я не умею ее жарить, мама сделает это лучше меня.

– Разве это сложно? – удивилась жена Доме. – Ладно, я сама пожарю.

– Вот и хорошо, – кивнула Матрона. – А я пойду, подою коров.