Алина садится за стол, придвигает телефон и набирает номер.

– Региночка, здравствуй, это я. Да. Мы сейчас приедем к тебе. Да, с Сашей. Можем выйти хоть сейчас. Да. Почему?

Разговаривая, она что-то машинально рисует фломастером на листке из блокнота. У нее такая привычка.

– Ничего не понимаю. Погоди. Ну не надо так нервничать. Да, понимаю. И что такого? Ладно. Мы сейчас приедем и спокойно все обсудим. Хорошо? Ну вот. Мы едем, – и она кладет трубку.

Пока Алина беседует, я листаю книгу, которая валяется на диване. Собственно, это машинописная перепечатка в самодельном переплете. На картонной обложке выведено от руки: «Нить Ариадны».

– Эту, что ли, Кравцов принес? – любопытствую я.

– Да. Там есть кое-что о ясновидении, хочу перечитать, – отвечает она, прихорашиваясь у зеркала.

Ариадна, Тезей, Минотавр. Очень своевременная книга. Кладу ее на стол и тут вижу, что именно нарисовала Алина на листке, беседуя с Региной. Заштрихованный силуэт, словно поясная мишень в тире. Лысый кряжистый человек в массивных очках, с венчиком короткой стрижки над оттопыренными ушами. Моментально я узнаю его. Этого не может быть. Это абсолютно невероятно. Однако это он.

– Алина, кто это? – спрашиваю я, не совладав с голосом, который звучит хрипло и сдавленно.

За одно мгновение в голове проносится панический перебор вариантов. Она что-то знает? Откуда? Намек? Проверка? Шантаж? Крик о помощи? Призыв к откровенности? Бред. Бред? Бред.

– Кто? – между тем переспрашивает она, подходит к столу и смотрит на листок. – А, просто сон дурацкий сегодня снился. То и дело темная комната какая-то, меня в нее вталкивают, и там сидит этот дядя. Полный сумбур. А почему ты спросил? Он похож на кого-то?

– Да пожалуй, что нет, – я беру себя в руки. – Так, померещилось. Немножко смахивает на одного типа… Но это давно было. Неважно. Ты готова?

– Да, можем ехать.

Итак, она видела во сне Командора. Может быть, ей передались мои опасения и страхи. А может быть, ей удалось заглянуть в будущее, и там ее ожидает встреча с Командором. Так или иначе, она различила краешек тщательно охраняемой тайны. Или краешек смерти. Теперь она, смерть, рядышком с нами ходит. Только успевай увертываться.

Я смотрю на то, как Алина перед зеркалом надевает шапочку, поправляет волосы. Под каштановыми кудрями в ее мозгу кроется необычайный дар. Для кого-то докторская диссертация, для кого-то афиши и сборы с аншлагом, для кого-то возможная утечка информации. Эта свора, называемая обществом, только и ждет, чтобы подмять, захапать, сожрать чужой божий дар. Попробуй высунуться, счастливчик, тогда узнаешь.

Моя Алина увидела во сне Командора. Девятиграммовый кусочек металла, летящий со скоростью четыреста метров в секунду, превращает многомиллиардное созвездие нейронов в холодное серое месиво. Я знаю, я видел, как это делается, будь я проклят.

Мы одеваемся в коридоре, она запирает свою дверь, мы выходим.

– Что тебе сказала Регина? – уже в машине интересуюсь я.

– Она вроде передумала ехать к Янке. Не хочет. Ну, невелика беда, поедем вдвоем. Саша, послушай, а ты что, серьезно хотел побить Кравцова?

– Нет. Просто хотел припугнуть.

– Он не трус, можешь мне поверить, – говорит она тихо. – Я знаю, он ничего не боится, ни бога, ни черта. Ни даже смерти. Такой он уродился…

Алина всхлипывает и роется в сумке, вытаскивает платочек.

– Саша, он снова сел на иглу, – проговаривает она сквозь слезы. – Он пришел под наркотой. Это ужас какой-то, Саша, он неизлечим…

Стиснув зубы, молча я веду машину и вскоре притормаживаю возле дома Регины.

Ее мы застаем в страшном волнении.

– Никуда я с вами не поеду, – заявляет она с места в карьер. – И вообще дайте мне спокойно уехать к Юзику.

– Но ты же обещала…

– Вчера я не подумала хорошенько. Оставь меня, не впутывай, я и так уже всего боюсь.

– Кажется, вчера ты согласилась, что пока тот, второй, на свободе, он может просто тебя прирезать, – говорит Алина, с моей помощью освобождаясь от куртки. – Потому что единственная ниточка к изумруду – это ты. Я же тебя знаю, ты небось уже рассказала про убийство и камень всем, кому только можно и кому нельзя.

Регина сникает, ей нечего на это возразить.

– Мы так и будем стоять в прихожей? – нахально спрашиваю я.

Мимоходом думаю, что раз у Регины настолько длинный язык, нам с Алиной в конечном счете несдобровать. Однако отступать поздно.

Входим в гостиную, которая меблирована дорогим югославским гарнитуром, явно не приспособленным, впрочем, к тесноте советской хрущобы. Садимся в глубокие бархатные кресла. Регина, усевшись на краешек дивана, нервно закуривает.

– Я так устала, – заунывно жалуется она. – Я хочу уехать отсюда. Мне вчера обещали билеты в Нью-Йорк. Ну почему вы не можете оставить меня в покое?

– Мы-то можем, вполне, – веско заявляю я. – А как насчет убийц, которые гуляют на свободе?

Ее жалобы и наши уговоры начинают летать взад-вперед, словно мячики для пинг-понга. Наконец Регина соглашается позвонить Янке и сказать, что мы приедем к нему без нее.

– Алло, Яни? – говорит она в трубку. – Свейки. Эти люди… могут сейчас подъехать… Ну, минут через десять, пятнадцать… Нет, я не могу. Я очень плохо себя чувствую. Я думаю, обо всем договоритесь без меня. Ее зовут Алина, а его Саша. Ну, пока, дорогой. Вису лабу.

– Где он живет? – спрашиваю я.

– Возле кино «Лачплесис», там такая большая подворотня между кассами и входом, знаете?

– Знаю.

– Надо пройти в эту подворотню, потом во вторую, в глубине двора, и сразу направо будет подъезд. Подниметесь на второй этаж, нет, кажется, на третий…

– А номер квартиры?

– Ой, не помню. Но у него дверь такая, заметная, с новой обивкой. И табличка на двери. Озолиньш его фамилия. Я. Озолиньш, латышскими буквами.

– Найдем, – говорю я.

– А что, если у меня все-таки возьмут подписку о невыезде… – снова начинает канючить она.

Мы с Алиной в два голоса начинаем убеждать ее, что ничего страшного, никакой подписки, ну разве что снимут показания, сделают очную ставку, только и всего, свидетель она второстепенный, достаточно будет дать показания, и ее отпустят на все четыре стороны… Хотя я не уверен, что наши утешительные посулы находятся в соответствии с истиной и законом.

Наконец мы выходим от Регины, садимся в машину, доезжаем до Суворова, а по ней до Лачплеша. Тут выясняется, что на Лачплеша нет левого поворота, объезжаю квартал по Блауманя и Кришьяна Барона и потом уже останавливаюсь возле кино «Лачплесис».

Без труда находим подъезд, поднимаемся по лестнице, вот и обитая дверь с табличкой. Звоним, но никто не открывает. Звоню еще и еще, смотрю на часы – прошло меньше получаса с тех пор, как Регина говорила с Янкой.

– Куда он подевался? – удивляюсь я, дергая ручку двери.

– Пойдем позвоним Регине, – предлагает Алина.

Снова выходим на Лачплеша, у ближайшего к подворотне телефона-автомата выломан диск. Переходим на другую сторону улицы, отыскиваем исправный автомат.

Выясняется, что Янка не перезванивал Регине. Разговаривает с ней Алина, я стою рядом и волей-неволей слышу, как Регина истерически причитает и клянет все на свете. Никакие уговоры на нее не действуют, в конце концов Алина не выдерживает, обещает вскоре заехать и вешает трубку.

– У меня плохое предчувствие, – произносит она. – Еще когда мы стояли у двери… я не хотела говорить, но мне вдруг показалось, что он мертв.

– Все может быть, – хмуро соглашаюсь я. – Ну тогда попробуем войти сами.

Возвращаемся к машине, я поднимаю заднюю дверцу и вынимаю из багажника плоский дерматиновый футляр величиной с пенал.

– Что это? – любопытствует Алина.

– Это ключи от любых дверей.

Предвосхищая следующий вопрос, я склоняюсь к ее уху и негромко объясняю:

– Не волнуйся, я не уголовник, а как раз наоборот. Больше пока я ничего не могу сказать.

– А я и не сомневалась на этот счет, – отвечает она, однако в ее голосе чувствуется немалое облегчение.

Снова мы поднимаемся к двери с латунной табличкой. Замок в ней финской системы, если открывать грубо, уйдет две минуты, а если ласково и не оставляя следов, минимум десять. Выбираю второй вариант и достаю из футляра необходимые инструменты. Тем временем Алина жмет на кнопку звонка, и сквозь дверь слышно, как впустую разносится по квартире электронная трель.

– Ну, открывайте, мистер Бонд, – говорит она мне, раздраженно дергая напоследок дверную ручку.

И тут под ее рукой дверь открывается.

Реакция не подвела – я отталкиваю Алину в сторону, за дверь, сам же прижимаюсь к стене возле косяка. Чуть выждав, заглядываю в проем и снова отпрядываю. Но стрелять в нас некому.

Вхожу в квартиру, следом Алина, я запираю за нами замок. Увидев труп в дальнем конце просторной прихожей, Алина тихо ахает и отшатывается к стенке.

Скрюченное тело лежит на боку, в луже крови, рядом валяется окровавленное полотенце, которым обернули рукоятку ножа, чтобы выдернуть его, не забрызгавшись.

Небольшого роста, толстенький, плешивый. Это Янка.

– Боже, – шепчет Алина. – Значит, когда мы звонили в дверь…

– Да. Тот человек был здесь.

– Он скрылся, пока мы звонили Регине…

Она прикусывает пальцы, обтянутые кожаной перчаткой, и не может отвести глаз от убитого.

– Интересно другое, – вслух размышляю я. – Почему он оставил дверь незапертой? Вот что самое интересное. А ну-ка давай сматываться отсюда.

Приоткрываю дверь, прислушиваюсь, в подъезде никого. Алина, пошатываясь, выходит на лестницу – я вынимаю носовой платок и затираю им мокрые следы нашей обуви в прихожей, потом захлопываю дверь. Клацает замок. Поскольку мы не снимали перчаток, стирать отпечатки пальцев не требуется.

– Спокойно, – приказываю я и беру Алину под руку. – Уходим спокойно.

Она бледнее гипса, ее бьет крупная дрожь.

– Не озирайся, – вполголоса произношу я, когда мы выходим из подъезда. – Держись спокойно. Спокойно.

Во дворе, меж двух подворотен, мы попадаем в толпу, которая очень кстати валит из кинотеатра. Выйдя на Лачплеша, усаживаю Алину в машину, сажусь сам и завожу движок. Проезжаю два квартала, сворачиваю направо и, проехав немного еще, останавливаюсь у забора фабрики «Мара». Отсюда улица хорошо просматривается в оба конца. За нами никого, вокруг пустынно.

– Это тот, второй, – говорит Алина, судорожно глотая сигаретный дым. – Он убил, чтобы окончательно замести следы.

– Да, но почему все-таки он не запер дверь, когда уходил…

– Растерялся, наверно.

– Вряд ли.

Конечно, я не ясновидящий, но кое-какие соображения у меня есть. Пока мы ехали от Регины, некто пришел к Янке и всадил нож ему в живот. Этот некто изрядно натоптал, когда ходил за полотенцем в ванную, но следы вытереть не потрудился, и когда мы вошли, они даже не успели просохнуть. Некто спокойно дождался, пока мы кончим трезвонить и уйдем, а потом вышел и оставил дверь закрытой, но незапертой.

Вот последний штрих мне уже совсем не нравится. Чтобы замок этой системы не защелкнулся, надо предварительно утопить пальцем его язычок. Так поступить можно не по оплошности, а только сознательно и с расчетом.

Если бы Янку убил его подельник, он обязательно оставил бы дверь запертой, ведь чем позже найдут труп, тем лучше…

– Не молчи, – просит Алина, прикуривая одну сигарету от другой. – Пожалуйста, не молчи.

– Хорошо, – говорю я, включаю передачу и трогаюсь. – Я думаю, тебе прежде всего надо немножко выпить для храбрости. Сейчас мы этим и займемся. Заодно и перекусим. Потом поедем к Регине и скажем, что Янку не застали. Пусть она ему названивает при нас весь вечер. Скорее всего мы переночуем у нее, она перепугана и сама это предложит. Хуже всего то, что Регина патологическое трепло. Ну ладно. Доживем до завтра, утро вечера мудренее.

– Как скажешь, – соглашается она.

Через привокзальную площадь выезжаем к набережной и по ней на старый мост через Даугаву. На том берегу, по правой разводке, ныряю под мост, сворачиваю еще раз и вскоре останавливаюсь возле кооперативного кафе, которое невесть почему открыли в самом унылом и малолюдном уголке Задвинья, окрестив его вдобавок «Мельпомена и Терпсихора». Поклонники муз сюда не рвутся, маленький зал с бархатной обивкой полупуст. В углу старинный изразцовый камин, а в другом углу телевизор с видиком. Камин не горит, телевизор выключен.

Заказываю официантке мясное ассорти, шашлыки, орехи и кофе. Спиртное здесь берут самостоятельно, у стойки напротив входа в зальчик. Приношу Алине двести граммов армянского коньяка.

– Слишком много для меня, – возражает она.

– Сколько хочешь, столько и отпей, – говорю я, накладывая на ее тарелку ломтики ростбифа и ветчины.

Впрочем, Алина захмелевает ровно настолько, чтобы приободриться, а в бокале не остается ни капли.

Когда мы выходим из кафе, сумерки начинает прошивать скупой дождик. Садимся в машину и едем к Регине.

– А я-то, дура, еще думала поступать на юрфак, – потягиваясь на сиденье, благодушно рассуждает Алина. – Хорошо, что передумала. Надо ж быть такой трусихой…

Себя я трусом не считаю, однако на душе у меня неладно. Незатертые следы обуви могли остаться в двух случаях. Либо действовал лопоухий дилетант, либо же настоящий профи, который обязательно уничтожит обувку и одежду вместе со всеми застрявшими микрочастицами сразу после акции. Прибавим к этому специально не запертую дверь. Зачем он это сделал и каких действий ожидал от нас? Вот где собака зарыта.

Мы очень крепко влипли, очень. Когда убийство обнаружится, наверняка Регина решит, что это моих рук дело, и выложит свои соображения следователю. До чего же глупо мы попались, и никакого выхода не видно.

– Саша, я думаю, надо все-таки сообщить в милицию, – говорит Алина. – Иначе убийца скроется.

– Да он уже скрылся, – возражаю я. – Он сработал чисто и никуда не сбежит, будет сидеть тихо. А вот мы окажемся под подозрением, как только труп найдут.

– Мы, под подозрением?

– Конечно. Других реальных концов у следствия не будет. Регина созвонилась? Созвонилась, предупредила, что мы приедем. Мы приехали? Приехали. Кто поверит, что Янку убили до нашего приезда? Гораздо проще предположить, что это сделали мы, тогда все сходится.

– Но зачем нам было убивать?

– В ссоре, в драке, в порядке самообороны… Убедительная версия, разве нет? И пожалуйте, для начала, в следственный изолятор.

– Кажется, ты прав, – Алина поеживается.

– Так что в наших интересах потянуть время. А еще я не верю в удивительные совпадения. Возможно, его убили с тем расчетом, чтобы заодно подставить нас. Поэтому и дверь оказалась незаперта.

– Не верится что-то. Не-ет, это чистое совпадение.

– Чистых совпадений не бывает.

Подавшись ко мне, Алина заглядывает прямо в глаза.

– Саша, чего ты опасаешься? Ведь ты же сказал тогда, когда вынимал отмычки… Ты дал мне понять…

– Верно.

– Ну, тогда я вообще ничего не понимаю. Ты же из системы МВД?

– Нет.

– Тогда… Тогда из КГБ?

– Близко, но не то. Я не имею права говорить. Я сильно превысил свои полномочия. И могу за это крепко получить по голове. Прости, но больше сказать ничего не могу. Даже тебе.

Дождь льет все гуще, дворник усердно разребает водяные потоки на лобовом стекле. Подъезжаем к дому Регины.

Когда поднимаемся по лестнице, у меня мелькает мысль, что вполне можем повстречаться с еще одним трупом, и это будет чересчур.

Однако она жива-здорова, хотя предельно издергалась за время нашего отсутствия. В гостиной не продохнуть от сигаретного дыма, пепельница завалена окурками со следами губной помады. Оказывается, и без нашей подсказки она постоянно и безуспешно названивала Янке.

– Что-то случилось, – с надрывом вещает она. – Ведь мы же с ним договорились, при вас. Он такой обязательный человек, просто невероятно. Может, он оставил вам в дверях записку?

– Нет.

– А вы хорошо посмотрели?

– Не было никакой записки.

– Значит, что-то случилось, – повторяет Регина. – Он бы мне обязательно перезвонил. Боже мой, а что, если его убили? Я теперь только об этом и думаю.

– Будем надеяться, что он жив.

В гостиную входит дочка Регины, белокурое существо лет восьми, раскормленное на совесть. У нее что-то там не ладится с домашним заданием по арифметике. Я охотно вызываюсь помочь ей. Решаю два примера и задачку, затем Регина зовет ужинать на кухню. После кафе мы с Алиной вынуждены ограничиться чаем и конфетами, а измученная переживаниями хозяйка ест за двоих.

Перебираемся в гостиную, Регина снова берется за телефон и звонит Янке. Представляю, как разносится настырный телефонный трезвон по темной квартире, где в прихожей лежит окровавленный, скрюченный труп. Судя по выражению глаз Алины, она думает о том же.

– Что же делать? – недоумевает Регина. – Я думаю, надо звонить в милицию.

– Ну, там вас просто засмеют.

– Как? Ведь человек пропал…

– Он пропал несколько часов назад. Хотите знать, что вам ответят? Успокойтесь, мол, мало ли куда он вышел по срочному делу. Не станут они сейчас им заниматься.

– Пожалуй, вы правы, – соглашается она.

Некоторое время мы толчем воду в ступе, разговор идет по кругу, потом по второму и по третьему.

– Нет, я с ума сойду от всего этого, – вздыхает Регина и идет укладывать дочку спать.

Потом опять безрезультатно звонит по телефону и в конце концов, разумеется, впадает в истерику. Я не ошибся в расчетах, она действительно умоляет нас переночевать у нее. Всхлипывая, она твердит, что Янку убили, теперь настал ее черед, если мы ее бросим, она не доживет до утра. Для вида мы с Алиной отнекиваемся, потом соглашаемся.

Приободрившись и просморкавшись, Регина достает из бара початую бутылку грузинского коньяка, и они с Алиной распивают ее при моем символическом участии.

Наконец решаем отправиться ко сну, раскладываем диван в гостиной, хозяйка дома приносит нам постельное белье и желает спокойной ночи. Мне смутно кажется, что она предпочла бы оставить меня без Алины и не в гостиной, но это уже ее проблемы.

Подхожу к окну и распахиваю его пошире, чтобы выветрилась табачная вонища. Глубоко вдыхаю мокрый, жгуче холодный воздух. Я размышляю о том, что некто убил Янку и оставил для нас ловушку, незапертую дверь. Допустим, он проверял нас, хотел выяснить, кинемся ли мы сразу звонить в милицию или предпочтем тихонько испариться. Нет, ничего не стыкуется. Если убийство подгадали к нашему приходу, значит, не обошлось без соучастия Регины, а она болтлива, глуповата и вообще явно ни при чем. На такие двойные комбинации может пойти «Карат», но тогда прикончили бы не Янку, а прежде всего меня. Зачем им какой-то Янка.

Очень похоже на то, что в игру вступил неизвестный мне, умелый и опасный противник. Он сознательно работает против меня. А я между ним и «Каратом» как между двух огней. И надеяться не на кого, кроме как на самого себя.

Озябнув, я иду к дивану, раздеваюсь и залезаю под одеяло рядом с Алиной. Она уже спит глубоким и спокойным сном.

Может статься, это последняя наша ночь вместе. А может, последняя вообще.