Хотите верьте, хотите нет, а мы с боссом попали на небо. Так нам объяснил чернопузый профессор. Поначалу мы никак не могли поверить, нам квантофильм. Это вроде иллюзиона, только картинки мелькают не на плоской стене, а как бы висят перед тобой в воздухе, и вдобавок они цветные. Конечно, никаких голых баб и ушлых сыщиков в ихнем иллюзионе и в помине не было. А было про звезды, и как вокруг них крутятся планеты, и как можно летать от одной звезды к другой на железной махине величиной с гору. Оказалось, наша Золотая Канава находится на захудалой планетишке возле малюхонькой звезды, причем довольно-таки на отшибе этой самой Галактики, и, когда я это увидел, мне даже обидно стало. Хотя обижаться тут не на кого.

Смотрели квантофильм мы в ихней лаборатории. Нас усадили в кресла с высокими спинками, а на головы напялили эдакие каски, к которым прицеплены витые разноцветные шнурки, ну в точности как косички.

Я скоро смекнул, что за каски такие. С их помощью можно узнать, какие дела творятся у человека в мозгах. Неприятно, конечно, когда всякие там чернопузые профессора залезают к тебе в черепушку. Хотел я сперва запротестовать, потом подумал-подумал — и махнул рукой. Пускай. Ничего лестного для себя они там не найдут.

В лаборатории, где мы сидели, тьма-тьмущая всяких железных шкафов и комодов, горят какие-то све-тильнички, точечки, окошечки, по ним снуют яркие зигзаги, ну прямо глаза разбегаются. Из одной тумбочки выползает широкая лента, исчирканная цветными линиями так, словно кто-то над ней очень долго корпел, бывши крепко с похмелья. Горбоносый разглядывает ленту и что-то пошептывает смазливой Айзи, а та знай себе щелкает рычажками.

— Эмли! — вдруг позвал он. — Компьютер выделил специфическую волну. Причем вероятность равна восьмидесяти шести.

— Гм, — бормочет чернопузый. — Это уже кое-что... Уважаемый Рольт, не угодно ли вам поиграть со мной в вопросы и ответы?

— Как это?

— Я буду произносить какое-нибудь слово. А вы, пожалуйста, отвечайте не задумываясь. Говорите первое, что придет в голову. Хорошо?

— Валяйте.

— Ну-с, начали. Пища.

— Дерьмо, — выпалил босс.

У чернопузого глаза полезли на лоб.

— Это... как понимать? Странные ассоциации. Разве вы недовольны нашим рационом питания?

— Не. Доволен.

— Так почему же?..

— А так. Одно без другого не бывает.

— Н-да, резонно, — соглашается тот. — Позвольте узнать, вы запорами не страдаете?

— А вам что, самому клистир не во что ставить?

Дальше все в том же духе. Диву даюсь, как это чернопузого не стошнило от боссовых острот.

Потом он принялся экзаменовать меня. Ну тут прошло без осечек. «Рука» — «в морду». «Ночь» — «кабак». «Веселье» — «бабы». «Голова» — «похмель». И тому подобное. Отвечал я четко, будто гренадер на плацу, и чернопузый Эмли остался страсть как доволен.

— Ну как там результирующие, Йойл? — спрашивает.

Горбоносый залопотал про какие-то «проекции», «синусы», «амплитуды», «скважности», «спектры» и в конце концов заявляет, что вероятность равняется уже девяносто одному, соответственно, погрешность всего девять.

— Отлично! Отлично! — сияет чернопузый. — Но еще бы хоть чуточку поточнее...

Эк его, думаю, разбирает. Но дело свое они знают туго. Уж если даже у моего старого борова в башке что-то нащупали, кроме гнилых опилок, значит, они и впрямь великие мастаки.

— Уважаемый Патке, — пристает опять профессор вонючий. — Теперь попрошу вас рассказать вашу биографию. Вспомните, по возможности, самое существенное, начиная с детства и до сей поры.

— А чего там особенно распространяться, — отвечаю. — Жил-был пай-мальчик в благородном семействе. Не успел он подрасти как следует, его папаша проигрался дотла и стал шулером. Вот, значит, когда папеньку в казино трахнули по темечку бутылкой, маменька взяла да отравилась с горя. Мальчика филантропы пристроили в приют. Там он потихоньку научился воровать. И усвоил первую великую истину: «Не украдешь — не проживешь». Долго ли, коротко ли, попал он в тюрьму. Вышел и вскоре опять в нее угодил. Сидел-сидел и надумал вторую великую истину: «Воровать — так по-крупному». Потому что, ежели ты хапнешь сразу целое состояние, тебя ни один черт в тюрягу не запихнет. Всегда откупишься. И в конце концов мальчик, уже изрядно подросший и полжизни отвалявшийся на нарах, познакомился с господином Рольтом. А тот его заприметил, взял в услужение, потом стал доверять всяко-разные мелкие поручения и в итоге возвысил до своего секретаря. Вот вся история.

— Так-так. Очень интересно. А вы, уважаемый Рольт, не поделитесь ли вашими воспоминаниями?

Ну а старый пень только того и дожидался. Его хлебом не корми — дай развести тягомотину про свою благочестивую маменьку, да про то, как он с малых ногтей побирался, пока не заработал на ящик со щетками, и как потом вкалывал чистилой, покуда не скопил деньжат на самый дешевый пистолет, и как он потом всласть отыгрывался за свое тяжелое детство...

— Погодите, — перебил его чернопузый Эмли. — Я не совсем понял, кого же вы искали.

— Я ж вам только что рассказал, — втолковывает босс, — про того долговязого щеголя с золотой цепочкой на гульфике. Он дал мне за работу всего полгрошика и еще посулил прибить тростью, ежели не отстану. Вот его-то я и искал. Стрельну, потом подойду поближе, глядь, — не он, другой. Ну там, деньги выгребу, колечко сниму, сережку... Порох — он ведь не задаром продается, правда? Так и ходил каждую ночь, постреливал. Ох, и навел же я страху тогда на всю Золотую Канаву... Легавка с ног сбилась. Только разве на пацана кто подумает? Думали — новая шайка объявилась...

— Значит, ваша карьера началась именно с поисков долговязого щеголя, который вас обидел?

— Точно.

— Как там кривая, Йойл?

— Ярко выраженный пик, — отвечает горбоносый. — Нет никакого сомнения в том, что мы нашли это.

— Погодите, я сам хочу посмотреть.

Чернопузый схватил ленту, вертит ее и так и сяк, наконец просиял и говорит:

— Поздравляю, коллега! Это несомненный успех. И уж конечно, главная заслуга — ваша...

— О, что вы, что вы, Эмли. Ваш вклад в эксперимент ничуть не меньше...

И пошли они ворковать, как две влюбленные пташки. А та шмакодявка с кудряшками, которая лаборантка, таращится на них и прямо тает вся от любви к науке.

Наконец они отликовали, и горбоносый говорит:

— Не закрепить ли успех?

— Имеется в виду поиск противофазы?

— Само собой.

— Что ж, в сублимированном виде она непременно проявится, — заявляет чернопузый и обращается ко мне:

— Дорогой Патке, я прошу вас вспомнить, было ли у вас в жизни что-то несбывшееся? Что-то, к чему вы стремились, чего желали всей душой, но, увы, не достигли. Было такое?

— Дайте подумать, — говорю. — Так сразу не ответишь. Бабы не в счет. Деньги? А что деньги — вода. Сколько ни есть, растекутся мигом. Хотя, конечно, миллиард-другой хотелось бы заиметь. Да вот где его украдешь — миллиард...

Говорю, а сам не спускаю глаз с их физиономий. Неужто, думаю, они не знают, что Бонем посулил мне в награду миллиард... Нет, похоже, не знают.

— Как там, Йойл?

— Волна смикширована. Осложненная реакция. Не думаю, что это — то.

— И к тому же невозможна компенсация в лабораторных условиях, — бурчит чернопузый. — Тот же вопрос к вам, уважаемый Рольт.

— Какой вопрос?

— Чего вы не получили от жизни? Я имею в виду самое сильное, но несбывшееся ваше желание, связанное с чем-то крайне притягательным, прекрасным, заветным...

— Ага, понял. Было дело.

— И что же это, если не секрет?

— Локомобиль, — говорит этот придурок.

Ну, думаю, совсем спятил старикан. У него во флигеле четыре колымаги стоят, на все случаи жизни. Одна так даже бронированная.

— Пожалуйста, поясните.

— Большой такой пожарный локомобиль с лестницей и колоколом. Заводится ключиком. Он стоял на витрине игрушечной лавки, что возле Сэйунского моста. Я его видел каждый день, утром и вечером, когда проходил мимо со своим ящиком. И все мечтал, вот бы мне его заполучить. Но цена была такая, что чистиле за десять лет не скопить.

— Позвольте, — встревает горбоносый. — А как же потом, когда вы обзавелись пистолетом? Неужто вашей ночной добычи тоже не хватало?

— Ее-то, может, и хватило бы, — согласился мой дурень. — Только мне тогда уже стало не до того. Я все думал про хлыща с цепочкой и тростью, и как бы его найти. У меня прямо мозги кипели, столько я думал про него.

— Благодарю вас. Ну что ж, Эмли, картина — яснее некуда. С точностью девяносто девять и две десятых, включая экстремум. Ярко выражена и вытесненная противофаза. Да вы посмотрите сами.

— Что мне смотреть. Как будто я это не предвидел.

— Ну когда вся методика поднесена на блюдечке, предвидение не замедлит, а, коллега?

— Что вы этим хотите сказать, Йойл? Я с удовольствием уступаю вам приоритет!

— В самом деле? Отрадно слышать. Обычно нашего брата-экспериментатора слегка третируют...

— Где и когда я вас третировал?!

— А я, между прочим, этого не говорил! И не надо орать, дорогой профессор!

— Я ору?! Это вы орете!!

— Что это за тон!!

— Поз-вольте, коллега!!

— Нет, это вы па-азвольте!!!

Я думал, они вцепятся друг другу в грудки. Но тут пигалица-лаборантка разревелась в голос. Профессора очухались и кинулись ее утешать, наперебой тараторя, что они пошутили, что они забылись, что на них что-то нашло, и вдруг все трое примолкли и переглянулись.

— Дорогие Рольт и Патке, — говорит после паузы чернопузый. — Благодарю вас от всего сердца. Сегодня вы оказали неоценимую услугу науке и человечеству.

Тут же они вызвали двух служителей, чтобы те препроводили нас обратно в палату. И не успели мы выйти за дверь, как оба профессора уселись в кресла, напялили каски, а пигалица принялась колдовать над своими рычажками.

Думал я, теперь от нас отвяжутся, но не тут-то было. На другой день пришлось опять терпеть всю эту катавасию с разговорами, лентами и касками. Причем одну нахлобучивали то на меня, то на босса, а другую по очереди напяливали то чернопузый, то горбоносый Йойл. А когда они вволю натешились своими кривулями на лентах, нас отвели в другую лабораторию, и там, пока двое здоровенных парней меня держали за руки, за ноги... Тьфу, даже вспоминать противно. Они это называют «взять пробу на генетический код». Между прочим, даже из старого борова они ухитрились добыть пробу. А как это у них вышло — ума не приложу.

Потом, действительно, на несколько дней от нас отстали.