Сан-Франциско, 1875 год

Ральф Монтгомери не знал, что сказать. Даже на смертном одре его бабушка старалась навязать свои желания каждому — от повара до членов городского совета. Возможно, самым удивительным было то, что ему до сих пор удавалось избегать этой ловушки.

— Ты слушаешь меня, Ральф? — В тоне Миллисент Монтгомери звучало раздражение. Ее внук был с ней вежлив, но его равнодушный взгляд говорил, что его интерес к разговору пропал. Он умел держать свои мысли при себе, но Миллисент уловила признаки его тихого бунта. — Не думай, что тебе удастся отвертеться, — заявила она.

Ральф откинулся в кремовом бархатном кресле и вытянул ноги, рассеянно потер колено. Небо за окном было затянуто тучами. Когда погода изменится, боль ослабнет. Но сейчас начинался дождь.

— Что, болит нога?

Он понял, что массирует ее, и убрал руку.

— Немного.

Девять месяцев назад, когда обвалился вход двенадцатой шахты, Ральфа придавило упавшим бревном. Из-под завала его вытаскивали целый день. Он выжил благодаря каменному карману, образовавшемуся вокруг его головы. Он не терял сознания, и у него была уйма времени, чтобы представить себе собственную смерть или жизнь без одной ноги. Боль в сломанной ноге была такой невыносимой, что в некоторые мгновения он бы предпочел смерть. Но Ральф Монтгомери унаследовал от бабушки упрямый характер. Та сила духа, которая двигала Миллисент Монтгомери в восемьдесят лет, поддерживала Ральфа в тридцать три года. Возможно, именно из-за того, что он сам столкнулся со смертью, бабушка выдвинула свое требование. Ральф не сомневался, что она вынашивала свою идею с тех пор, как он вернулся из Невады. Теперь, когда он начал снова ходить, она решила, что пора поговорить с внуком. Ральф не собирался объяснять бабушке, что, судя по его опыту, прикованность к постели не является препятствием для занятий сексом. Если бы она это поняла, то начала бы давить на него еще несколько месяцев назад.

— Ты занимаешься гимнастикой? — спросила Миллисент, вглядываясь своими ясными голубыми глазами в лицо внука. Она сразу поймет, если он солжет.

— Занимаюсь. Каждый день, — ответил он серьезно, но в уголках его рта появилась ироническая улыбка. — Боюсь, что сегодня мое расписание нарушено. Потому что сижу у тебя.

— Не дерзи! — прикрикнула бабушка. — Я тебя сюда не звала.

Он усмехнулся, неловко поднялся на ноги и поцеловал Миллисент в щеку.

— Звала, бабушка, и не пытайся отрицать это.

Ральф снова сел. Он заметил, что старушка была тронута этим неожиданным проявлением нежности.

— И вот я здесь. Как всегда, послушный внук, готовый выполнять все твои требования, чтобы остаться в твоей милости… — Он сделал паузу и прибавил тихо: — И в твоем завещании.

— Ну и нахал!

— Да, мадам. — Ральф видел, что Миллисент пытается скрыть улыбку. — Однако ты выглядишь очень хорошо, — продолжал он. — Не думаю, что в ближайшее время я войду во владение семейным состоянием. Я говорил с врачом. Он сказал, что ты совершенно здорова.

— У меня воспаление легких.

— У тебя простуда.

— И это значит: совершенно здорова? Простуда может перейти в чахотку.

— Она может перейти и еще во что-нибудь, но бессмысленно сейчас беспокоиться об этом. Доктор Харви говорит, что ты переживешь нас всех.

Старушка фыркнула, расправила плечи, вскинула голову и приняла царственную позу.

— И ты не можешь прогнать доктора Харви, потому что я оплачиваю его счет, — не отступал Ральф.

— Вот почему он говорит тебе, что я совершенно здорова, — съязвила она. — Я буду лежать мертвой и окоченевшей, а он не захочет признать это. Я для него золотая жила.

— Для меня тоже, бабуля. — Ральф встал, взял свою трость из черного дерева. — Поэтому я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

— Тогда ты сделаешь то, что я прошу. Уверяю тебя, мое здоровье — в твоих руках.

— Завтра День благодарения, — напомнил он. — Я вряд ли смогу подарить тебе правнука к Рождеству. По крайней мере, моего сына. Ты ведь знаешь, такой подарок готовят девять месяцев. — Миллисент поморщилась. Ральф любил подтрунивать над старушкой. — Надеюсь, твой хрупкий организм продержится такой срок, — сказал он сухо.

— Я чувствовала бы себя лучше, если бы к этому времени ты был бы помолвлен с какой-нибудь молодой леди, — произнесла она с легкой грустью.

На лице внука появилось жесткое выражение. Его глаза стали такими же серыми и холодными, как затянутое тучами небо, и рука так крепко сжимала трость, что побелели пальцы.

— Мне не нужен бастард, — предупредила она. — Если именно так ты думал выполнить мою просьбу, то выкинь это из головы. Такое решение неприемлемо. Я вырастила тебя и заслужила то, о чем прошу. Ты должен считаться с моими желаниями. Кроме того, не все женщины такие, как Кэтрин Хейл. Хватит носить траур по женщине, которая даже не умерла.

Глаза Ральфа сузились, но он проглотил бабушкины слова и ничего не возразил.

— До свидания, бабушка, — сказал он спокойно.

Глядя на внука, идущего к двери, Миллисент пожалела о своих словах. Не нужно было напоминать о Кэтрин Хейл. Ральф был безумно влюблен в нее, но ее больше интересовали деньги, а не любовь. Понимал ли ее внук, что именно она, бабушка, подстроила так, чтобы Ральф обнаружил связь своей невесты со своим лучшим другом? Это случилось десять лет назад, и до сегодняшнего дня Миллисент не упоминала имя Кэтрин. Но она никогда не забывала ее. После того как внук обнаружил двойное предательство — и со стороны возлюбленной, и со стороны друга, — он сделался очень недоверчивым и осторожным. Эти качества, правда, помогали ему в бизнесе. Конкуренты никак не могли разобраться в его стратегии. Он вел переговоры с правительством о западных железнодорожных линиях. После завершения строительства трансконтинентальной дороги шесть лет назад акции Ральфа у его инвесторов и в министерстве невероятно поднялись. Он поддержал строительство «Пасифик», и эта сделка вчетверо увеличила его состояние. Семья вкладывала деньги в добычу полезных ископаемых, но Ральф не считал ее перспективной. Неизвестно, сколько еще времени земля будет щедро отдавать свои залежи золота в Калифорнии или серебра в Неваде.

Возможно, именно Кэтрин Хейл научила Ральфа не класть все яйца в одну корзину. В делах и удовольствиях Ральф Монтгомери проявлял разнообразные интересы.

Хлопнула дверь. Миллисент надеялась, что ее внук не попытается пройти расстояние из Ноб-Хилла до делового района. Со вздохом она откинулась на резной подголовник из орехового дерева. Ее волосы казались еще белее на темном дереве. Старушка печально посмотрела на портрет на стене. Ее любимый сын и невестка смотрели на нее с портрета. Если бы только они были живы! Тогда сами бы воевали со своим непокорным сыном. Но воспитывать его пришлось Миллисент. Как жестока порой бывает судьба! Двадцать лет назад Миллисент потеряла мужа, а спустя семь лет землетрясение унесло жизни сына и невестки. Внука она чуть было не потеряла из-за обвала рудника. Она не могла видеть, как вымирает семья. Ральф имел долг перед дедом и родителями — да и перед ней тоже. Она могла только надеяться, что он это тоже понимает.

Линда Стрит открыла окно, как только заметила Ральфа, выходящего из экипажа. Весь день шел дождь, и мостовая сделалась скользкой. Линда открыла было рот, чтобы предупредить его, но в этот момент он поскользнулся и упал. Линда позвала слугу и выбежала из дома. Кучер уже спустился с облучка и помог Ральфу сесть. Линда опустилась на колени возле него и провела рукой по его больной ноге.

— Убирайся! — огрызнулся он, оттолкнул руку женщины и краешком глаза увидел, как вспыхнуло ее лицо.

Однако она сохранила самообладание и спокойно сказала:

— Мистер Симмонс, мистер Файн, помогите мистеру Монтгомери встать. — И Линда отошла в сторону, а слуги стали поднимать Ральфа. — Поддержите его под мышки. Квей По, возьми трость мистера Монтгомери: он не сможет ею воспользоваться. Молли, Хсиа То, принесите кресло мистера Монтгомери — его, наверное, придется нести.

Служанки побежали исполнять приказание.

— Мне не нужно это проклятое кресло! — взорвался Ральф. Он был взбешен.

— Миссис Адамс, — обратилась Линда к экономке, — будьте любезны, проследите, чтобы приготовили ванну и постель для мистера Монтгомери.

— Конечно, — откликнулась экономка, — я все сделаю. Он будет ужинать в своей комнате?

Линда кивнула.

— Я еще не умер, — запротестовал Ральф, но женщины не обратили на его слова внимания. — Я даже не инвалид. Я поужинаю в столовой.

Он постарался высвободиться из рук державших его людей, но больная нога некстати подвернулась. Если бы не слуги, он бы во второй раз поцеловал мостовую.

Подвезли кресло и поставили его позади Ральфа. Ни Линда, ни слуги не собирались усаживать его силой, но она была уверена, что выиграет в этой схватке характеров. Она просто смотрела ему в глаза.

Ральф злился, уголки его губ опустились.

— Вы работаете на меня, — грубо напомнил он.

— Да, сэр, для этого вы меня и наняли.

— В таком случае я вас увольняю.

— Хорошо, — сказала она спокойно, — я соберу вещи. — И повернулась, чтобы уйти.

— Черт бы вас побрал, мисс Стрит! — сдался он, опускаясь в кресло.

Симмонс повез его к дому. С помощью кучера они подняли кресло по лестнице и вкатили в дом. Квей По пошел следом, стуча тростью, которая только на несколько дюймов была короче его самого. Пока они поднимались по лестнице на второй этаж, перед глазами Ральфа была прямая узкая спина Линды. Он заметил, что у нее тонкая талия и бедра слегка покачиваются при каждом шаге. Ее рука, касающаяся перил, казалась слабой, но он знал, что это только иллюзия. Ее длинные худые пальцы обладали огромной силой. Линда отворила дверь в спальню Ральфа. — Помогите ему раздеться, мистер Симмонс. Я должна взять передник.

Ее серое платье было уже забрызгано грязью, так что передник был вроде и не нужен. Просто Линде нужно было побыть немного одной — взять себя в руки, прежде чем вступить в схватку со львом.

Ральф сидел в ванне и слушал, как Линда ходит в соседней комнате. У нее была легкая походка и грациозная поступь, которая все больше восхищала его. Он не поднял головы, когда она приблизилась к ванне. Линда свернула полотенце, положила его рядом с ванной и опустилась на колени. У нее был такой вид, словно она молилась, а ванна была алтарем. Губы Ральфа слегка изогнулись. Он не питал иллюзий относительно ее чувств к нему. Она явно не поклонялась ему — скорее, считала жертвенным животным.

Длинные темные ресницы прикрывали ее фиалковые глаза, когда она наклонилась, чтобы взять махровое полотенце. Ее изящные руки развернули его, опустили в воду. Ральф молча разглядывал ее, словно видел впервые.

Густые волосы цвета воронова крыла обрамляли овальное лицо с правильными чертами. Брови, темные, тонкие, красиво изгибались дугой. Кожа была гладкая, с легким загаром. Только рот у нее был великоват, а нижняя губа чересчур пухлой, чтобы удовлетворять строгим требованиям красоты. На ложбинке у шеи виднелись капли пота, несколько выбившихся прядей прилипли ко лбу.

— Вы можете поднять ногу? — спросила она.

Вопрос, заданный спокойным тоном, — и молчание: она всегда терпеливо ждала ответа. С некоторым усилием он приподнял больную ногу и положил на край ванны. Вода закапала на пол и на накрахмаленный передник Линды. Она положила руки на его ногу: одну — на колено, другую — на лодыжку. На ноге Ральфа остались шрамы с неровными краями — там, где его ударило бревном. Кости ноги срослись лучше, чем ожидали все, за исключением самого Ральфа. Его колено все еще не сгибалось, а лодыжка была слабой, но благодаря уколам, массажу, которые делала Линда, и гимнастике мышцы ноги не атрофировались. Лечение оказалось эффективнее, чем предсказывали врачи.

— Вы далеко сегодня ходили? — спросила Линда, делая массаж. Влажные волосы на его ногах были жесткими на ощупь. Она нажала сильнее, нащупывая твердые мышцы, исследуя повреждения сухожилий, суставов и связок. Линда не отрывала взгляда от изуродованной ноги. Над водой висели горячие пары, скрывающие его обнаженное тело, и хотя вид обнаженного мужчины не смущал ее, ей пришлось бы напрячься, чтобы не обнаружить своего волнения. — Далеко? — спросила она снова.

Ральф удовлетворенно улыбнулся. Он уже ответил на ее вопрос, но она не услышала. Линда Стрит на самом деле не была такой хладнокровной, какой старалась казаться.

— От дома бабушки полпути до офиса, — повторил он.

Значит, он прошел по Пауэл-стрит — горбатой улице, мало подходившей для его прогулок. Он специально испытывал пределы своей выносливости. Миллисент Монтгомери предупреждала Линду, что ее внук будет непростым пациентом.

— Только полпути? — переспросила она, бросая на него быстрый взгляд из-под опущенных ресниц. — Это на вас не похоже.

Ральф смотрел, как ее пальцы энергично растирают его ногу, даже слишком энергично, по его мнению, и подумал, не льстит ли он себе, предполагая, что она сердится.

— Чертова нога подвернулась, когда я сходил с тротуара.

— В таком случае вам повезло, — сказала она, — если бы вы заставили себя идти дальше, то могли нанести непоправимый вред своей ноге.

Она потерла ладони, согревая их, прежде чем приложить к колену. От ее прикосновения Ральфа обдало жаром и заныло в паху. Он крепче сжал край ванны, выпрямился и наклонился вперед.

— Довольно! — произнес он внезапно охрипшим голосом, стараясь скрыть волнение.

— Но я…

— Довольно! — повторил он тоном, не терпящим возражений. Линда быстро убрала руки. Он опустил ногу в воду.

— Я еще помокну немного. Я позову вас, когда вы мне понадобитесь.

Линда кивнула, встала и вышла. Она возилась в спальне: складывала полотенца, которые принесла миссис Адаме, и согревала простыни на постели Ральфа с помощью сковороды с длинной ручкой. От приказа хозяина ее сердце забилось сильнее, и она никак не могла успокоиться. Линда взглянула в зеркало. К счастью, волнение не отразилось на ее лице. Она присела на подлокотник кресла, как птица на жердочку, и оглядела комнату, носившую на себе отпечаток характера владельца. Окна были большими, и когда темно-бордовые шторы были подняты, открывался прекрасный вид на сад и пруд. Французские двери выходили на балкон с тяжелой каменной балюстрадой. В теплые дни Линда вывозила Ральфа подышать воздухом и принять солнечную ванну. Иногда там же она делала ему массаж. Чаще, однако, подкатывала к нему маленький письменный стол и оставляла его одного заниматься работой, которая, как он утверждал, не могла ждать.

Линда встала и поворошила золу в камине, подкинула дров и пододвинула стопку полотенец ближе к огню. Ее взгляд остановился на фотографии, стоящей на каминной полке. На ней были дед Ральфа и четыре министра. Все одеты в свободные фланелевые рубашки, рабочие брюки, широкополые бесформенные шляпы, в руках — кирки. Она без труда узнала мужа Миллисент, хотя никогда не просила Ральфа показать его. Просто Ральф был похож на своего деда.

В соседней комнате заплескалась вода. Он сказал, что позовет ее, когда будет вылезать, и, конечно, не позвал. Линда вошла ванную как раз вовремя, чтобы поддержать хозяина. Иначе он рисковал получить еще одну травму, потому что обязательно бы упал.

Вода стекала с его рук и с груди. Линда прижалась бедром к его гладкому обнаженному бедру, чтобы поддержать. Он был красивый мужчина, но какой ужасный упрямец!

— Не двигайтесь, — сказала она, — иначе мы упадем оба. Мне нужна передышка.

О том, что у нее перехватило дыхание не из-за физического напряжения, она ему ни за что не скажет.

Ральф почувствовал, как ее рука скользит по его спине. «У меня совершенно не осталось достоинства», — подумал он. По настоянию бабушки Линда Стрит прибыла в их дом через три дня после того, как он вернулся с невадских рудников. Уже девять месяцев она решительно лишала его брони высокомерия и мужской гордости.

В начале их знакомства, когда сокрушающая боль на время отступала, и Ральф мог воспринимать окружающий мир, он ошибочно считал, что Линда не смущается, потому что у нее были мужчины. Он заявил ей об этом довольно грубо. Она осадила его. С тех пор они больше об этом не упоминали.

Линда сдернула халат с дверцы зеркального шкафа и бросила ему: — Надевайте.

Стоя на одной ноге, Ральф накинул халат и завязал пояс. Линда терпеливо ждала, когда он снова обопрется на ее плечо. Он всегда понимал, что она — хрупкое создание, но сейчас почему-то осознал это с особой ясностью.

Несмотря на то, что Ральф был выше и тяжелее, Линда поддерживала его так крепко, что он не боялся упасть или даже споткнуться. Она довела его до кровати и помогла сесть. Потом поправила на нем халат, скромно прикрыв бедра, и начала собирать полотенца. Он смотрел на нее и улыбался про себя. Безукоризненно одетая, в длинной юбке, закрывавшей стройные ноги, она была тонкой, как тростинка. Высокая грудь придавала этой точеной фигурке еще большую соблазнительность.

Подойдя к Ральфу, она дала ему полотенце. — Для волос, — пояснила она. Ральф взял его и быстро провел по волосам. Линда уже поднимала его ногу и подкладывала под нее

полотенце. Он поморщился от боли. Из кармана передника она достала коричневый флакон с лекарством. Налив на ладонь немного жидкости, она поставила флакон и начала массировать ногу. Ральф смотрел, как ее руки разглаживают узлы в мышцах. Он весь отдался ощущению тепла, проникающего в суставы.

— Почему вы не замужем? — спросил он вдруг.

Линда не остановилась, но ее сердце затрепетало. Не глядя на него, она сосредоточилась на работе.

— Мне кажется, это личный вопрос, — сказала она.

— Ублажите меня.

Временами Линде казалось, что она только этим и занимается.

— Не стоит…

— Кто-нибудь задавал вам когда-нибудь этот вопрос?

Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза:

— Да.

— И вы ответили «нет».

— Я ответила «да».

Она опустила голову и принялась массировать бедро.

— Что же случилось?

— Мой отец заболел за несколько месяцев до свадьбы. Я проводила много времени, ухаживая за ним. Не могла строить планы… Я была усталой и раздраженной. — Она слегка покачала головой, и ее длинные ресницы прикрыли фиалковые глаза. — Через некоторое время я просто перестала интересоваться замужеством. Думаю, то же случилось и с Эдвардом. — Она вздохнула. — Мы расторгли помолвку.

— Когда это было?

— Семь лет назад.

Значит, ей было двадцать два года, подумал он. И двадцать шесть, когда умер ее отец. Александр Стрит был личным врачом Миллисент, пока не заболел. Разрушительная болезнь, которая высосала из него все соки и, в конце концов, свела в могилу, стала для Линды одним из источников медицинских знаний и физической силы. После смерти отца она начала работать сиделкой.

— Вы сожалеете об Эдварде?

Она покачала головой.

— А о том, что не вышли замуж?

Линда на секунду задумалась и снова покачала головой.

Ральф замялся:

— Моя бабушка вбила себе в голову, что я должен иметь наследника состояния Монтгомери.

— Разве она не знает, как вы стараетесь?

Ральф удивленно вскинул брови, не вполне веря тому, что услышал.

— Это как?

Линда усмехнулась.

— Моя комната в конце коридора, — объяснила она. — И выходит на улицу. Я знаю о женщинах, которые приходят сюда по ночам… и о тех, которых поставляет вам ваш друг Чепмен. Вы, должно быть, уже произвели на свет не одного наследника. Возможно, ваша бабушка будет удовлетворена.

— Я вижу, сегодня вы откровенны, — сухо заметил он. — Раз так, позвольте мне сказать: моя бабушка заявила, что не признает незаконнорожденных. К счастью, у меня их и нет.

Линда удивилась, почему его слова обрадовали ее. Стараясь скрыть это от Ральфа, она нагнулась и взяла полотенце. Линда вытерла руки и обернула полотенцем ногу пациента.

— Бабушка поэтому хотела вас видеть? — спросила она.

— Да.

Это объясняло его безрассудную попытку отправиться в деловой район. Линда понимала, что Ральф Монтгомери не мог терпеть, чтобы кто-то вмешивался в его жизнь. Даже если это была любимая бабушка.

— Я думаю о ее желании, — продолжал он.

— О… — протянула Линда.

«Интересно, — подумала она, — кого же он выберет?» Парад женщин, посещавших его спальню, состоял не только из шлюх. Там была, например, одна молодая женщина, наверное, кузина Чепмена. Она была очень красивой. Линда часто слышала ее звонкий смех, доносившийся из спальни хозяина. Она составила бы хорошую партию для Ральфа Монтгомери. Возможно, немного глуповата, немного легкомысленна, но будет отлично смотреться рядом с ним, и у них будут прекрасные дети.

Он мог иметь любую женщину, какую хотел, и часто так и делал. Линда знала это и держалась от него на расстоянии. Девушка не хотела сделаться одной из многих.

Ральф был на редкость красивый мужчина: ясные серые глаза, аристократические черты лица, прямой нос, твердый подбородок, блестящие черные волосы. Тело его было мускулистым и гибким благодаря физическим упражнениям, которые он ежедневно выполнял с Линдой. Он привык ездить верхом, охотиться и ходить пешком. И конечно, злился, что из-за несчастного случая вынужден мало двигаться.

Линда хорошо изучила все его тело с широкими плечами, тонкой талией и впадинками по обеим сторонам ягодиц. Она массировала его бедра и руки, а когда он бывал почти без сознания от боли, клала его голову себе на колени и растирала шею и затылок.

Когда он был прикован к постели, именно Линда мыла его. Об этом просил сам Ральф. Линда выдержала испытание: под внимательным, даже циничным взглядом Ральфа Монтгомери она не дрогнула. Со временем она узнала его тело лучше, чем любая женщина, разделявшая с ним постель, и даже лучше, чем он сам. Она почти так же хорошо чувствовала его настроение. И хотя сохраняла бесстрастное выражение лица, переживала вместе с ним, если ему было плохо. Ральф ненавидел свою беспомощность, и сиделка стала мишенью для его гнева. Она не раз сталкивалась и с холодной вежливостью, и с язвительными выпадами, и с угрюмым молчанием.

Он всегда смотрел на нее так пристально, что, уходя в свою комнату, она все еще чувствовала на себе его взгляд. В лучшие дни он задабривал ее улыбками и приятной беседой, предлагал деньги или подарки.

Ральф Монтгомери всегда добивался своего. Он не особенно ценил то, что она выполняла все его требования. Обеды из лучших ресторанов Сан-Франциско ему доставляли в комнату. Она устроила так, чтобы его помощники приносили ему работу из офиса, и каждый день Квей По бегал на биржу и списывал курс доллара. Когда Ральф жаловался, что слишком жарко, она открывала окна и двери и проветривала дом; когда было слишком холодно, разжигала огонь в камине.

Сейчас Линде было не по себе. Ральф рассматривал ее с таким любопытством, словно она была какой-нибудь диковинной вещицей. Ральф провел рукой по волосам, вытер шею полотенцем и снова взглянул на Линду. Ее фиалковые глаза оставались спокойными, выражение лица — бесстрастным.

— Бабушка хочет, чтобы я был помолвлен к Рождеству, — сказал он. — Это было бы для нее хорошим подарком.

— Возможно, вам лучше подарить ей шляпку или шаль, — заметила Линда. — Это тоже хороший подарок.

Его удивил ее холодный юмор. Ральфу хотелось заглянуть ей в лицо и посмотреть, не улыбается ли она.

— Вы это хотите получить к Рождеству?

— Я? — Ее голос слегка дрогнул. В сердце кольнуло. — Нет, боюсь, что мне нужны апельсины на яблоне.

— А что это должно означать? — спросил он, удивляясь ее внезапной серьезности.

Она пожала плечами.

— Это может означать все или ничего. — Она видела, что он нахмурился, но объяснять не стала.

Линда попыталась встать, но Ральф взял ее за руку. Его пальцы были худыми, но сильными, и ей было бы нелегко высвободить руку, если бы она захотела. Она дотрагивалась до него сотни, тысячи раз; поддерживала, обнимала и холила его тело; гладила его волосы, спину, бедра, касалась самых интимных мест. Но Ральф Монтгомери почти никогда не дотрагивался до нее. Сейчас его пальцы казались огненным кольцом. Линда задрожала.

— В чем дело, мистер Монтгомери?

Ральф разжал пальцы и наблюдал за тем, как Линда трет руку, словно он поставил ей синяк. Он знал, что его пожатие не было болезненным. Его глаза слегка прищурились, и взгляд потеплел.

— Я подумал, что, может быть, вы согласитесь стать моей невестой, мисс Стрит.

Она взглянула ему прямо в лицо. Самообладание изменило ей: ее фиалковые глаза расширились, и рот слегка приоткрылся. Побледнев как полотно, она тихо сказала:

— Почему вы думаете, что я соглашусь? — Ее сердце сжалось. — Я очень люблю вашу бабушку. Она никогда не забывала моего отца. Когда он не мог больше принимать пациентов, она поддерживала нас обоих. Благодаря миссис Монтгомери я нашла работу.

Она помогла мне и после смерти отца. Не знаю, что бы я делала…

Ральф оборвал ее:

— Она умирает. Я должен исполнить ее волю, не обязательно должна быть свадьба. Только помолвка.

Линда изо всех сил сжала полотенце и медленно опустилась на краешек кровати.

— Миллисент умирает?

Слезы покатились по ее щекам. «Это невозможно, — подумала она. — Только не Миллисент». Даже в восемьдесят лет она была самой энергичной женщиной, которую знала Линда.

Она резко повернулась к Ральфу.

— Ей что-нибудь нужно? Что я могу… — И замолчала. Он уже сказал ей, что нужно его бабушке и чем она могла помочь. — Это будет не на самом деле?

— Помолвка будет на самом деле. Просто не будет свадьбы.

Он имел в виду, что помолвка кончится после смерти его бабушки. Это было расчетливо и даже мерзко. Мурашки побежали по ее телу.

— Не знаю, — протянула она. — Может быть, вы попросите кого-нибудь другого?

Ральф был готов к такому ответу.

— Никого, кроме вас, бабушка не приняла бы так охотно. За исключением Чепмена, вы были моим постоянным компаньоном. Последние девять месяцев вы практически жили у меня в кармане — когда у меня были карманы. — И он продолжал спокойно, словно речь шла об обыкновенной сделке: — Бабушка знает вас много лет и восхищается вашей преданностью и постоянством. Она считает, что у вас есть характер, ум, сердце. Я с ней согласен.

— Благодарю вас, — усмехнулась Линда. — Я подумаю…

— Но Миллисент в своем возрасте склонна к романтическим бредням. Ей бы хотелось, чтобы я женился по любви. Давайте притворимся, будто мы влюбились друг в друга.

— Но это же неправда!

— Неправда, — согласился Ральф. — Но давайте сыграем для бабушки любовь. Я приглашаю вас к ней завтра на обед по случаю Дня благодарения.

Так Линда оказалась на обеде у Миллисент. Блюда на столе чередовались с цветами. Еду подавали очаровательные служанки в черных платьях с широкими белыми воротниками, накрахмаленных передниках и высоких колпаках. На ногах у них были тяжелые туфли с пряжками. Юный Квей По был, к ужасу Ральфа, наряжен индейцем.

Во время обеда Линда несколько раз ловила взгляд Ральфа, но не могла понять его выражения.

— Обед удался на славу, — заявила Миллисент вечером, когда гости разошлись. Остались только Ральф и Линда. — Хотя эти башмаки были ошибкой — топот стоял как от табуна лошадей.

Ральф налил себе коньяку и сказал с упреком:

— Зачем ты нарядила Квей По индейцем? Мальчишка — китаец, бабушка. В нем нет ни капли индейской крови.

Миллисент не обратила внимания на замечание внука и повернулась к Линде:

— Он сегодня чересчур серьезен, не так ли? Какой смысл в празднике, если не отмечать его с некоторой экстравагантностью? Хотя это не вполне в стиле Ральфа, правда? Он не понимает толк в плюмажах и вряд ли сможет устроить что-нибудь оригинальное.

Уголком глаза она увидела, что внук помешал золу в камине. «Все-таки он заботливый мальчик, — подумала она с нежностью. — Заметил, что меня знобит».

— Я рада, что Ральф привел тебя, — продолжала она, глядя на Линду. — Ты ведешь слишком замкнутый образ жизни.

— Думаю, что Линда теперь будет чаще выходить в свет, — вставил Ральф. — Теперь, когда я сам смогу время от времени появляться на людях, я попрошу ее иногда сопровождать меня.

— Это замечательно, — обрадовалась Миллисент. — Она заслужила отдых. Терпеть тебя целых девять месяцев не каждый бы смог. Не возражай, дорогая. Он негодник. Я ведь предупреждала, когда просила взять его в качестве пациента. Меня радует, что вы еще разговариваете друг с другом. Я боялась, что однажды ты войдешь в мой дом и потребуешь прикончить его, как лошадь со сломанной ногой.

Ральф чуть было не поперхнулся коньяком.

— Ну что ж, спасибо, бабушка. К счастью, Линда более терпелива, чем ты. — Он отошел от камина и сел возле Линды на маленький диванчик. Девушка чуть вздрогнула. Это удивило его: раньше он этого не замечал. — Может быть, ты хочешь, чтобы Линда навещала тебя? — спросил он бабушку.

— Я бы с радостью, — подхватила Линда. — Это бы доставило мне огромное удовольствие.

— Глупости! — перебила Миллисент. — Вам незачем тратить на меня время. Какое в этом удовольствие? — Она поймала взгляд, которым обменялись Ральф и Линда, и понимающе кивнула. — Я вижу, что Ральф сказал вам, что я не очень хорошо себя чувствую. То-то я заметила, что за обедом вы на меня пристально смотрели. Вы думали, что я могу опрокинуться? — Она сделала соответствующий жест. — За мной наблюдает доктор Харви. Он, конечно, не такой хороший врач, как ваш отец, но достаточно опытный. Но довольно о моем здоровье. Как мой внук? Вчера он ходил лучше, чем сегодня.

Линда пожаловалась Миллисент, что Ральф слишком много ходит. Ральф молча выслушал нравоучения бабушки.

— Лучше бы она надрала мне уши, — сказал он позднее.

— Но вам это нравилось, — мягко возразила Линда. — Я заметила.

Они ехали домой в открытом экипаже. Квей По, примостившийся за кучером, все еще был в плюмаже и перьях — подарке от Миллисент за его работу. Линда сидела возле Ральфа на мягком кожаном сиденье. Ночь была ясной и прохладной, и ледяные иглы морозного воздуха проникали под их шерстяные накидки. Лайковые перчатки Линды грели мало, и когда она потерла руки, Ральф взял их в свои ладони. Руки у Линды были узкими и красивыми, и Ральф держал их осторожно, как хрупкий фарфор.

Она отняла руки.

— Вам пора привыкать к этому, — усмехнулся Ральф, глядя на ее тонко очерченный профиль, вырисовывавшийся в лунном свете. — Бабушке покажется странным, если мою невесту будут отпугивать мои прикосновения.

— Меня не отпугивают, — возразила она поспешно. — Я…

— Да?

«Смущена, — хотела она сказать. — И немного боюсь. Не вас, а себя».

— Я не привыкла к этому, — пробормотала она. — Но постараюсь привыкнуть. Не хочу огорчать вашу бабушку.

Она не смотрела на него, поэтому не видела невеселую усмешку Ральфа.

— Нет, — сухо ответил он, — мы не будем ее огорчать.

Следующие три недели Линда очень старалась. Это было непросто: притворяться на людях, что влюблена, а потом наедине с ним притворяться, что это не так. Ральф Монтгомери держался безупречно. Он водил ее в театр, оперу, позволил проиграть, а затем отыграть пятьсот долларов в одном из самых богатых казино. Она посещала церковь с Миллисент и Ральфом три воскресенья подряд, обедала с ними. Каталась с Ральфом в экипаже. Она возражала. Не обязательно, чтобы ее везде видели с ним. В конце концов, разве они не делали это просто для того, чтобы убедить бабушку в серьезности своих намерений? Линда убеждала себя в том, что уступает Ральфу Монтгомери потому, что он настойчив. Но ей нравились прекрасные туалеты, нравилось высшее общество, которое раньше было недоступно для нее. Ей нравился Ральф. Однако на рождественском балу у Чемберленов Линда узнала, что думают о ней в обществе. Она поняла, что была слишком наивной.

— Эта особа живет с ним. Говорили, что она только заботится о нем, но думаю, что она все это время была его любовницей.

Две юные девушки не знали, что они не одни в комнате, куда Линда зашла, чтобы зашить платье, нечаянно порванное неосторожным партнером по танцам. Линда узнала голос — он принадлежал кузине Чепмена, той, которая часто приходила к Ральфу.

— Все вынуждены принимать ее, — продолжал голос. — Кто станет ссориться с Ральфом Монтгомери или его бабушкой? Миссис Чемберлен была поражена, но, по словам моей мамы, у нее связаны руки. Она была вынуждена включить Линду в список гостей. У мистера Чемберлена много акций компании Монтгомери.

Девушки ушли. Линда зашила платье и вернулась в зал. По стенам были развешены ветки сосны, украшенные кружевами и нитками бус из розового стекла. Ледяные фигуры лебедей плавали в фонтане из клубничного пунша. Кадки с розовым и кремовым молочаем со светло-зелеными листьями стояли вдоль сцены, где играл оркестр.

До того как Линда услышала разговор, бал казался ей превосходным. Теперь же она удивилась, как он мог ей нравиться. Ральф слегка поклонился, когда она подошла к нему.

— Все в порядке? — спросил он вежливо.

Все было хуже некуда.

— Я зашивала платье, — сказала она, стараясь придать своему голосу беззаботность.

Он проследил за ее взглядом и увидел, что она смотрит на пару, вальсирующую в центре зала. Ральф узнал своего друга Чепмена и его кузину, которая, как ошибочно рассчитывал Чепмен, должна была заинтересовать его. До сих пор Ральф не приглашал на танец ни Линду, ни других женщин, боясь показаться неловким. Но сейчас он увидел дымку печали на лице Линды и решился.

— Вы потанцуете со мной? — неуверенно спросил он.

Линда удивилась. Первым ее порывом было напомнить ему о его ноге. Он весь вечер стоял и теперь тяжело опирался на трость. Однако в его голосе Линда уловила нечто такое, что заставило ее промолчать о ноге.

— С удовольствием, — проговорила она, подавая ему руку.

Ральф понял, что она подала руку, чтобы поддержать его. Но сделала это так естественно, что никто, кроме них двоих, не догадался об этом. Он отдал трость приятелю и вывел Линду на середину зала.

— У вас сейчас очень задумчивый вид, — заметил он. — Боитесь, что я вас скомпрометирую?

Она вскинула голову:

— Нет!

— Извините, — сказал он, — я, наверное, эгоист, думаю только о себе.

— Вы очень хорошо танцуете, — произнесла Линда.

Ральф слабо улыбнулся.

— Лгунья.

— Нет, это правда.

Действительно, он танцевал легко, и его хромота была едва заметна. «Если бы у него была партнерша получше, — с грустью подумала Линда, — то никто бы не заметил, что он хромает». Это она была неловкой. Она чувствовала на себе враждебные взгляды и как будто читала мысли гостей: «Она — его любовница. Что же делать? Приходится принимать ее». Линда опустила глаза, чтобы Ральф не увидел ее слез.

— Линда!

Она была не в силах посмотреть на него.

— Пожалуйста, — прошептала она, — я хочу уйти.

— Конечно, если вы хотите.

Не прекращая танца, он подвел ее к выходу и сделал знак приятелю принести трость. И еще попросил извиниться за него перед Чемберленами.

— Линда не очень хорошо себя чувствует, — объяснил он.

В экипаже Ральф пытался заговорить с Линдой, но напрасно. У дверей ее комнаты он задержался. В полумраке ее блестящее платье переливалось изумрудно-голубыми оттенками.

— Я чем-нибудь обидел вас, Линда? — спросил он тихо.

Она прерывисто вздохнула и покачала головой.

— Посмотрите на меня.

Выражение ее лица было спокойным, но в глазах блестели слезы.

Он помолчал, а потом задал следующий вопрос:

— Вы хотите отказаться от нашего договора?

До Рождества и объявления их помолвки оставалась одна неделя. Она знала, что Ральф задаст этот вопрос, и готовилась к нему. Сейчас у нее была возможность покончить и с притворством, и со сплетнями и спрятаться, чтобы о ней забыли. В конце концов, рано или поздно это должно было случиться. Помолвка не могла длиться вечно. Но теперь, когда одного ее слова будет достаточно, чтобы все кончилось, Линда поняла, что не хочет этого делать.

— Нет, — произнесла она с наигранным безразличием, — не хочу.

Ральф заглянул ей в глаза. В ее фиалковых глазах была решимость.

— Очень хорошо, — сказал он. — Спокойной ночи.

Целых три недели Ральф старался не касаться ее. Сейчас же он медленно наклонил голову, чтобы поцеловать Линду в щеку. Если бы она отстранилась, он был бы разочарован, хотя и не стал бы настаивать. Но, приблизившись губами к ее щеке, он понял, что не будет разочарован. Линда подставила губы.

Поцелуй был нежным и кратким. Его губы были прохладными и сухими. В ее глазах блеснули бриллиантовые слезинки. Легкий румянец окрасил щеки. Он поднял руку и провел пальцем по ее щеке. Волосы выбились из пучка, и он заправил прядь ей за ухо.

— Спокойной ночи, — повторил Ральф, слегка поклонился и ушел.

Линда вошла в свою комнату. Она все еще чувствовала вкус его поцелуя на своих губах. Они никогда не говорили о поцелуях. Наверное, он решил, что пора затронуть эту тему. Миллисент наверняка будет ожидать от них в день помолвки какого-то скромного проявления чувств. «Интересно, — подумала она, — оправдал ли поцелуй его ожидания или разочаровал?» Он был таким коротким. В ее ушах звучали слова, которые она слышала на приеме: «Она живет с ним после несчастного случая. Конечно, она его любовница».

«Нет, — подумала Линда, — не любовница, к сожалению». Она проглотила слезы и начала раздеваться. Не в ее характере было жалеть себя. Она надела простое домашнее платье, приколола к корсажу передник и завязала тесемки. Ее прическа совсем не подходила к одежде служанки. Линда вытащила украшенные бисером шпильки и распустила пучок. Расчесав волосы, она разделила их на пряди и заплела толстую косу.

Подойдя к двери Ральфа, она тихонько постучала. Никто не ответил. Линда вошла. Он еще не лег. Его одежда была свалена на стуле. Она услышала плеск воды и поняла, что нога беспокоила его слишком сильно, и он решил принять горячую ванну, чтобы ослабить боль. Линда достала из передника мазь и поставила на столик, потом вошла в ванную.

Ральф лежал в ванне, подложив под голову полотенце. Его глаза были закрыты. Вдруг он почувствовал запах сосны. Он открыл глаза. Перед ним стояла Линда и грустно на него смотрела. Значит, сосной пахнет от нее?

— Что вы здесь делаете?

Она нахмурилась. Вопрос удивил ее. Она все еще была его сиделкой. Сегодняшний вечер не отличался от других.

— Я пришла натереть вашу больную ногу. — Линда попыталась вытащить ее из воды, но он удержал ее руку.

— Нет, — сказал он, — не сегодня. Подайте мне халат.

— Но вам надо погреться еще.

— Подайте халат, — повторил он.

Линду передернуло от его тона, но ничего другого ей не оставалось делать, как выполнить его приказание. Он выжидательно смотрел на нее — ждал, когда она уйдет. Она вышла из ванной. Когда спустя несколько минут он вошел в спальню, она сидела на краю его кровати. Ральф, казалось, удивился, что она все еще в его комнате. Линда взяла баночку с мазью и молча ждала.

Чувствуя на себе ее взгляд, Ральф постарался дойти до кровати как можно более твердой походкой. Кровать уже была приготовлена, полотенца на месте. Он вытянулся и положил голову на подушку. Хотя Ральф и ожидал ее прикосновения, но никогда прежде оно так не волновало его.

— Вы поправились быстрее, чем я могла надеяться, — заметила она, втирая мазь в его ногу. — Скоро вам уже не понадобятся мои услуги.

Она склонилась над ним, массируя голень.

— Вы сказали, что не хотите отступать.

— Я имела в виду не помолвку. Конечно, я пробуду столько, сколько понадобится. — Ком подкатил к горлу при мысли о том, что все кончится, когда умрет Миллисент. — Я имела в виду вашу ногу. Мне надо будет подумать о работе, договориться с другими пациентами.

Ральфу не понравились ее слова. Но он не мог прочесть ее мысли.

— Вам не придется этого делать, — сказал он.

Она улыбнулась тому, как легко он отбросил ее проблемы, словно это не имело значения. Но она не могла на него сердиться — он просто не понимал.

— Я должна работать, — объяснила Линда. — Должна зарабатывать на жизнь и найти кого-то, кому буду нужна так же, как вам.

— Я найму вас.

Линда остановилась, непонимающе посмотрела на него:

— Что значит наймете? Что я буду делать?

— Играть роль моей невесты, — отрезал он. — Через неделю состоится наша помолвка. Я буду платить вам столько же и сверх того давать деньги на одежду и драгоценности. Если вы решите, что здесь оставаться неприлично, я сниму дом в какой-нибудь другой части города. — Он добавил последние слова, чтобы развеселить ее. Ему казалось, что чем больше он говорит, тем больше расстраивается Линда. Выражение ее лица стало горько-покорным. — Линда, в чем дело? О чем вы думаете?

Вздрогнув, она опять принялась за свою работу. Когда он схватил ее за руку, она вскрикнула. В следующий момент Линда оказалась на кровати рядом с ним. Она попыталась вырваться, но он держал ее.

— Пожалуйста, — произнесла она еле слышно, — вы делаете мне больно.

Но он знал, что это не так. Она произнесла это потому, что была беспомощна и напугана и думала, что ее слова заставят отпустить ее. Она обращалась к его лучшим чувствам, не понимая, что сейчас им руководили инстинкты.

— О чем вы думаете? — спросил он снова. — Вы слышали, о чем я говорил?

Она не узнала собственного голоса:

— Вы говорили о том, что через неделю состоится наша помолвка. И подтвердит то, в чем уверены все: Чепмен, его кузина, Чемберлены. Возможно, даже Миллисент. Вы не подумали о том, что ваша бабушка может не одобрить вашу женитьбу на любовнице? Весть о нашей помолвке отправит ее прямо в могилу.

Лицо Ральфа стало серьезным. Он сильнее сжал ее руки.

— Кто это говорит? — загремел он.

Линда перевела дух.

— Все, — ответила она. — Я слышала, как кузина Чепмена сплетничала со своей подругой.

— Я попрошу Чепмена поговорить с ней. Это не ее дело…

— Не надо, — перебила Линда и покачала головой. Тяжелая коса упала ей на грудь. — Будет только хуже.

Ральф подумал, что она права. Эмили была испорченной женщиной, способной на любые гадости.

— Ладно, — согласился Ральф. Он отпустил ее руки и стал их гладить. — Но я все же поговорю с Чепменом. Он знает правду. Можно заткнуть рот Эмили и по-другому.

— Я понимаю, почему она так думает, — вступилась Линда. — Ничего удивительного, я и сама должна была предвидеть подобные разговоры. В конце концов, вы ведь делали мне однажды такое предложение.

— И вы вежливо мне отказали.

На самом деле она тогда ему нагрубила, и Ральф был очень удивлен, что служанка посмела отчитывать его. Щеки Линды зарделись.

— Мне следовало надрать вам уши, — строго сказала она.

Он усмехнулся.

— Это было бы не так больно. И все равно, Эмили не имеет права говорить вслух то, что у нее на уме. Если бы все говорили, что думают, наступил бы конец света. — Он полагал, что развеселит ее, но она задумчиво смотрела, как он гладит ее руки. Ласково, нежно.

— Линда!

Он хотел, чтобы она взглянула на него. Но она заговорила, не поднимая глаз:

— Мне кажется, что меня так расстроили эти слова, потому что в глубине души я сама этого хотела. Вы высказали мои сокровенные желания: предложили мне жалованье, наряды и дом. Какая-то часть меня готова принять ваше предложение. — Она закусила губу, но затем тихо и поспешно закончила: — Если все так считают и это то, чего я хочу, тогда в чем же дело?

Она посмотрела на Ральфа и увидела устремленный на нее взгляд холодных глаз. — Если только, — прибавила она, — если я еще представляю для вас интерес.

«Еще? Всегда!» — хотелось ему крикнуть.

Впервые в жизни самообладание покинуло Линду. Боясь, что он откажется от нее, она ждала, что он скажет. Она наклонилась к нему и чуть не упала, но он поймал ее. Потом перевернул на спину, накрыв своим телом. Она не пыталась освободиться из его объятий.

— Ты уверена? — спросил он, глядя ей в лицо. Ее фиалковые глаза потемнели от страсти: именно этот ответ был нужен ему. Ральф наклонился к Линде и припал губами к ее рту.

Ее губы пахли малиной. Он провел языком по уголкам ее рта. Его пальцы погладили ее щеку, затем шею. Расплетя косу, он уткнулся лицом в ее густые шелковистые волосы.

Линда обняла Ральфа. Ее ласка сначала была робкой: руки легли на его плечи, словно пугливые птички опустились на ветку, вспорхнули и легли снова. Его халат оказался единственным барьером, мешающим ей коснуться его обнаженного тела.

Она знала каждый дюйм этого тела, но сейчас было иначе. Сейчас у ее прикосновений была иная цель. Теперь она старалась не облегчить боль, а доставить наслаждение. Но Линда не знала как. Ее робость тронула его. Она напомнила ему редкий цветок.

— Позволь мне научить тебя, — предложил он мягко.

Линда не совсем поняла, о чем он, но собрала все свое мужество и кивнула. Ральф сел, отодвинул настольную лампу и лег опять рядом с ней.

— Ты ведь не хочешь, чтобы я остановился? — спросил он.

Она покачала головой. Он улыбнулся и дотронулся кончиком носа до ее носа, затем снова поцеловал долгим, глубоким поцелуем.

— Я так и думал, — прошептал он ей на ухо.

Он снял с нее передник, приподнял край платья, сбросил туфли и опустил чулки. Его ладонь гладила ее стройную ножку и ямочку под коленкой. Ей стало щекотно, и она отдернула ногу. Он засмеялся, схватил ее за лодыжку и притянул к себе. Дрожащими пальцами расстегнул пуговицы на ее корсаже и прижался губами к впадинке между ее грудями, услышал, как бьется ее сердце.

Линда терпеливо ждала, пока он стянет с нее платье, затем снимет сорочку. Ее стройное тело и налитые груди были прелестны. Розовые соски затвердели под его взглядом, как будто он дотронулся до них. Она робко протянула вперед руки, чтобы развязать пояс его халата. Он сбросил его на груду ее одежды.

Ральф ждал. Полумрак комнаты не скрывал свидетельства его желания. Его руки ласкали ее тело от груди до бедер, скользили по талии, по бедрам. Линде казалось, что она впервые узнает форму собственного тела. Его тело она знала намного лучше. Ее кожа была белее его, а волосы такими же черными. Он вошел в нее осторожно и бережно. Линда знала, что первый раз бывает очень больно. Он остановился и замер, дожидаясь, когда она расслабится. Ее кожа светилась, глаза горели. Он целовал ее долго и, когда почувствовал, что вся ее плоть отвечает на ласки его языка, научил ее двигаться в такт с ним. Ее губы были горячими, когда она покрывала поцелуями его тело, заставляя трепетать от страсти.

— Произнеси мое имя, — попросил он, — ты ни разу не произнесла мое имя.

Она действительно все время молчала, боясь, что с ее губ сорвутся не те слова. Но это она могла для него сделать. Повернув голову, она прошептала ему в ухо: «Ральф». И услышала свое собственное имя. Никогда еще оно не звучало так нежно. Она поняла, что любима. Всю ночь длилась их любовная лихорадка, и почти рассвело, когда они уснули в объятиях друг друга.

Ральф проснулся первым, взглянул на часы и понял, что опаздывает на важную встречу. Однако он потянулся и медленно перевернулся на другой бок. И увидел обнаженное плечо Линды. Как оно было прекрасно! «Здесь у меня тоже важное дело», — подумал он. Наклонившись, он поцеловал ее в плечо. Она улыбнулась во сне, но не пошевелилась. Ральф с нежностью смотрел на нее. Видеть, что она, насытившись любовью, лежит в его постели, было ему приятно. Темные блестящие волосы закрывали ее лицо. Он аккуратно убрал их. Краем глаза он заметил, что ее ресницы дрогнули. Ральф поднял руку и легонько шлепнул ее по ягодице, видневшейся под сбившимся одеялом. Шлепок был таким громким, что Линда проснулась.

— Соня, — пожурил он. — Ты не можешь спать, если я должен вставать.

Газовая лампа давно погасла, но это уже не имело значения. В комнате было светло. Солнечный свет пробивался из-за задернутых штор. Она собиралась встать раньше его. Никогда еще ей не приходилось просыпаться в постели рядом с мужчиной. Словно читая ее мысли, Ральф сказал:

— Для меня это тоже в новинку. Я всегда выпроваживал женщин.

Он видел, что в ней борются два чувства: с одной стороны, ей не понравилось напоминание о других женщинах, но с другой — она была рада, что отличается от них.

Линда села на постели, подтянула одеяло к груди, скромно прикрыла ноги. Ральф окончательно разбудил ее поцелуем, нежным, страстным. Линда слышала, как в соседней комнате он, умывался, брился, одевался. Она еще не встала, когда он вошел.

— Я пошутил, назвав тебя соней. Можешь лежать весь день, если хочешь. Я даже буду рад.

Она запустила в него подушкой. Он легко поймал ее и с мстительной усмешкой приблизился к кровати. Линда подняла руки, чтобы защититься, и одеяло упало, обнажив ее грудь. Ральф одобрительно оглядел ее.

— Очень красивая, — восхитился он.

Линда поспешно подняла одеяло, но ей было приятно его восхищение. Видя ее смущение, Ральф улыбнулся еще шире, наклонился и поцеловал ее в губы. Ему бы хотелось остаться с ней, но у него были дела, а ей нужно вернуться в свою комнату, пока слуги ничего не узнали. Он не хотел этого. Его планы были совсем другими. Ральф снова взглянул на часы и увидел, что окончательно опоздал на первую встречу. Он присел на край кровати, взял Линду за руку, лицо его стало серьезным.

— Послушай, Линда. Я хочу обрадовать тебя. Моя бабушка не умирает, по крайней мере, не больше, чем любой из нас. — Он сжал ее руку. — Мы поговорим об этом вечером. Надень то красивое лиловое платье. Я поведу тебя в Клифф-Хаус. — И Ральф поцеловал ее в щеку.

Хотя Ральфу казалось, что он может летать, тем не менее, он взял трость. На пороге он остановился, чтобы еще раз взглянуть на Линду, и вышел, поигрывая тростью.

Каково же было его удивление, когда вечером мрачный дворецкий сообщил ему, что Линда Стрит собрала свои вещи и уехала!

— Бедняжка, — сочувственно произнесла Миллисент. — Бедняжка, бедняжка. Перестань плакать — ты разрываешь мне сердце.

Она взяла у Линды носовой платок и дала ей новый. В комнату вошла служанка. Миллисент нетерпеливо махнула на нее рукой — уходи скорее. Старушка не была тонким психологом, но горький опыт прошлых лет научил ее понимать людей.

— Расскажи мне все, — сказала она строго, — и прекрати плакать. Иди умойся. Вот умница. — Она с удовлетворением смотрела, как Линда умывалась. — Нет-нет, не так. Вытирай лицо осторожно, не три его, словно это пол. Мое лицо выглядело бы сейчас как наждачная бумага, если бы я так его терла. — Миллисент очень гордилась своей кожей, которая все еще была на редкость гладкой и упругой. — А теперь, — продолжала она, — сядь рядом со мной и расскажи, что случилось.

Линда начала сбивчиво говорить, но Миллисент оказалась хорошей слушательницей и не прерывала ее. Однако к концу рассказа ей все стало ясно. Опять ее внук натворил бед.

— Позвони, чтобы принесли чай, Линда, — распорядилась она, — теперь тебе надо подкрепиться. Яйца, я думаю, прекрасно подойдут и тосты с мармеладом. Ничего тяжелого. Так учил меня твой отец.

Миллисент не случайно заговорила об отце Линды. Надо было отвлечь ее от мыслей о Ральфе. Пока готовился завтрак, Миллисент занялась своим туалетом. Она намеренно отпустила горничную и позволила Линде помочь ей одеться. К тому времени как принесли завтрак, Линда почти успокоилась.

За столом Миллисент обратилась к Линде:

— Насколько я понимаю, мой внук обманул тебя, сказав, что я плохо себя чувствую и скоро сыграю в ящик.

— Нет, он не говорил, что это случится скоро, — вступилась Линда за Ральфа.

— Возможно, и нет, но ты так подумала. — Старушка махнула рукой. — Это старый трюк, дорогая, на такой крючок попадалась и более опытная рыбка.

— Вы хотите сказать, что он уже делал это раньше?

Миллисент кашлянула.

— Нет, ты меня не поняла, — произнесла она немного резко. — Сейчас я говорила не о моем внуке, а вообще. Заставить других людей думать по-твоему — вот чему я учила Ральфа с малых лет. Это полезно в делах, но не стоит использовать это в любви.

Линда поперхнулась.

— О любви не было и речи, — выдохнула она.

— Конечно, нет. Это бы все слишком упростило. Но я не закончила. Ты пришла сюда сегодня, потому что Ральф признался, что я еще не готова «отбросить копыта» и это все было сделано для того, чтобы затащить тебя в постель. Так? — Линда кивнула. — И нечего краснеть. Благодаря моему внуку ты больше не синий чулок.

Линда пробормотала что-то невразумительное, а Миллисент продолжала:

— Очень хорошо, можешь остаться здесь. Ты привезла свои вещи? Да? Отлично. Ральф приедет сюда вечером, когда поймет, что ты сбежала, но я думаю, что лучше вам пока не встречаться.

— Да. Не встречаться. Никогда.

— Глупости! Ты ведь любишь его. — Миллисент была настолько уверена в этом, что ответ Линды ее не интересовал. — Я поговорю с Ральфом и скажу ему, что с тобой все хорошо. А уж он пусть сам думает, как ему поступать. Честно говоря, мне стыдно, что мальчик такой недогадливый.

«Мальчик» прибыл в тот же вечер в весьма подавленном настроении. Миллисент приказала принести виски и даже глазом не моргнула, когда он налил себе полный стакан. После того как горничная вышла, она пристально посмотрела на него:

— Ты хочешь напиться до потери сознания?

— Может быть, и хочу. — Ральф сел в кресло и вытянул больную ногу. Выражение его лица было мрачным. Темные брови сдвинуты. — Ты говоришь, что она здесь, но я не должен ее видеть? Хорошо, тогда я буду пить до тех пор, пока она все-таки не решит прийти сюда.

Миллисент нахмурилась. Ее губы были плотно сжаты, но старушка смотрела на внука с нежностью. Она жалела Ральфа, хотя пыталась не показать этого.

— Я ведь сказала, что она не хочет видеть тебя.

— Тогда как я смогу объясниться? — Он вертел стакан и думал, что хорошо бы запустить им в стену. — Она должна меня выслушать.

— Вовсе не должна, Ральф. Она тебя слушала, и к чему это привело? Она поверила тебе — и вот результат.

— Это чересчур, бабушка, — обиделся Ральф. — Даже для тебя. Ведь идею подала мне ты. Это не извиняет меня, конечно. Я думал, что Линда сделает ради тебя то, в чем отказывала мне. Я не ожидал, что она ляжет со мной в постель, бабушка. Я надеялся, что она влюбится в меня. Я хочу, чтобы она стала моей женой, а не любовницей.

Миллисент хмыкнула:

— Ну, ты все сделал хуже некуда. Сказал девушке, что я на пороге смерти, и попросил, чтобы она подыграла тебе. Теперь она чувствует, что ее использовали. Все эти прогулки по городу, театры, званые вечера… Какой в этом был смысл?

— Я хотел больше с ней общаться, — объяснил он. — Линда же встречалась со мной только во время лечебных процедур.

Миллисент изучающе посмотрела на внука.

— Странно. Почему она не соглашается? Чем ты ей не по душе? Ты красивый мужчина и к тому же богат.

Ральф слабо улыбнулся.

— Линда не доверяет мне, — признался он. — Боюсь, я с самого начала вел себя глупо.

Миллисент замахала на него руками:

— Я не хочу знать подробности.

— А я и не собираюсь тебе их рассказывать. Достаточно сказать, что я уже давно не вспоминаю о Кэтрин Хейл. — Подойдя к Миллисент, он наклонился и поцеловал ее в лоб. — Думаю, что когда ты послала Линду Стрит в мой дом, то надеялась, что она излечит не только мою больную ногу.

Миллисент лукаво взглянула на внука.

— Ну что ж, — сказала она, — чтобы мои труды не пропали зря, ты должен что-то предпринять. Слова не помогут, мой мальчик. Не сейчас. Боюсь, что тебе надо сделать что-то большее — поразить ее чем-нибудь.

Ральф задумался. Как доказать Линде, что он ее любит? Чем поразить?

— Куда ты?

Ральф пошел к двери, и бабушка не стала его останавливать. У него явно был какой-то план. Слезы навернулись на глаза старушки, когда она смотрела ему вслед. Он словно летел на крыльях.

***

В рождественское утро Линду разбудил страшный грохот, казалось, весь дом трясется. Она вскочила и бросилась к комнате Миллисент. Та бежала ей навстречу.

— Что это, землетрясение? — спросила старушка, застегивая пояс своего платья и оглядывая холл. Одна картина покосилась, но все остальное было на месте.

— Не знаю, — нерешительно произнесла Линда.

И вдруг внизу вновь загрохотало. — Что-то случилось…

— Нам лучше выйти на улицу, дорогая. — Она заметила, что Линда одета слишком нарядно: темно-зеленое платье и алая шелковая лента были больше уместны для праздника. — Господи, — воскликнула Миллисент, — ведь сегодня Рождество! Надень золотые босоножки. Если мы должны спасать свои жизни, я хочу выглядеть нарядно.

Линда не стала спорить и побежала за босоножками. Внизу была большая суматоха: крики, визг и, что самое странное, громкий смех. Все это так поразило Линду, что она даже забыла о Ральфе Монтгомери. Они с Миллисент спустились по парадной лестнице. Внизу стояла расстроенная экономка. Лицо женщины было красным, волосы растрепаны, и она чуть не плакала.

— Я не знала, что ему сказать, — скороговоркой начала она. — Вы знаете, какой он бывает, когда ему что-нибудь взбредет в голову. Я хотела отправить их всех в библиотеку, но там просто не хватит места. — Ее голос срывался. — Поэтому я прогнала всех на задний двор. Дом прямо ходуном ходил. Все топали, прыгали и бегали. — Откуда-то из кухни раздалось громкое гоготанье. Экономка всхлипнула. — Вот что я говорю. Он сошел с ума. И все из-за вас. — Она укоризненно посмотрела на Линду.

Удивленная, Линда беспомощно взглянула на Миллисент, но та была совершенно спокойна.

— Миссис Бристоль права, дорогая. В этом действительно виновата ты. Очевидно, Ральф решил сделать тебе рождественский подарок. Пойдем посмотрим, что он такое натворил. — Линда уже бросилась бежать, и Миллисент окликнула ее: — Будь великодушна, дитя! Он так старался!

Старушка присела на ступеньки. Она позволит им остаться наедине. Это будет ее подарком.

Поднявшись на каменное крыльцо, Линда остановилась. У нее перехватило дыхание. Она прижала руку к сердцу. И тут увидела, что задний двор Миллисент Монтгомери превратился в цирк. Десятки людей бегали по прекрасному саду. Их костюмы были разнообразны. На одних были серебристо-белые парики и бриджи, другие выглядели очень важно в древней военной форме. Женщины были одеты либо принцессами, либо служанками. Разная домашняя живность и птица носились по дорожкам, стараясь не дать загнать себя обратно в дом. В мраморном фонтане чистил перья белый лебедь, а маленькая колибри уселась на голову одного из херувимов. Когда Квей По, наряженный в белую с золотом ливрею, попытался поймать ее в сети, она улетела, оставив на мраморных кудрях херувима свой сувенир.

— Плохая птица! — злился Квей По. — Не могу поймать ее, мистер Ральф. — И снова побежал за ней.

Линда была так поражена увиденным, что сначала даже не заметила Ральфа. Он сидел на ступенях, положив руки на колени и уронив на них голову. Линда подошла, села рядом и тронула его за руку.

— Спасибо, — тихо сказала она. — Это так красиво! Ты давно задумал это?

— С того времени, как ты ушла. — Он повернулся к ней. На его губах была смущенная улыбка. — Бабушка посоветовала мне придумать что-нибудь необычное, чтобы поразить тебя. Я решил попробовать, хотя не был уверен, что у меня получится.

Линда провела рукой по его щеке.

— У тебя замечательно получилось. У меня просто дух захватывает.

Она посмотрела на цирк. Квей По поймал сачком птичку и грохнулся прямо в фонтан. По траве вышагивали восемь гусей. Ральф, должно быть, не сумел достать коров и остановился на гусях. Еще там были три французские курицы, четыре колибри и две горлицы в клетках, которые Ральф поставил на каменную балюстраду. Полосатая кошка смотрела на них голодными глазами.

Он тихо произнес:

— Есть кое-что еще. Это может означать все или ничего. Я приобрел их на случай, если бы тебе не понравился мой экстравагантный подарок.

— Я хотела только одного подарка… — начала Линда, но Ральф приложил палец к ее губам.

Он подал знак Квей По, тот отпустил птичку и побежал куда-то. Через минуту он появился, прижимая к груди большой сверток. Он положил его к ногам Линды. Девушка увидела, что из него высовывается маленькое деревце. Это была яблоня.

— О Ральф! — воскликнула она.

Ральф, словно фокусник, протянул руку к деревцу, сорвал с него апельсин и подал его Линде.

Апельсин был ярко-оранжевым и почему-то блестел.

— Открой его, — услышала Линда.

Она подумала, что ослышалась.

— Открой его, — повторил Ральф улыбаясь.

Несколько слезинок покатилось по ее щекам. Апельсин был ненастоящим.

— Он стеклянный, — сказала она.

— Но ведь ты хотела когда-то апельсин с яблони. Пожалуйста. Ну же, скорее открой его.

Линда нащупала маленький замочек и отомкнула его. Апельсин раскрылся. На ярко-желтом бархате лежало пять золотых колец.

— Выбирай, любимая, — произнес он, не сводя с нее влюбленных глаз. — Думаю, что одно из них будет тебе впору.

Она подняла голову. Глаза ее сияли от счастья.

— Я не думала о подарках, — прошептала она, прижимаясь к нему. — Мне нужен был только ты.

Он прильнул к ее губам долгим, опьяняющим поцелуем. И разом у обоих мелькнула одна и та же мысль: «Вот она — моя настоящая любовь».