Идя по больничному коридору, Лайла увидела, что в холле для посетителей собрались все: ее брат, сидевший рядом с Джиллиан (она тут же приехала поездом из Филадельфии, как только узнала о случившемся); Абигейл, которая согнувшись сидела на диване со своим отдельно проживающим мужем и покусывала наманикюренный ноготь; Карим, стоявший среди них, крепкий и надежный, как утес. У нее вдруг появилось странное ощущение, что она смотрит на коллаж с вырезанными и наклеенными фотографиями разных людей из ее жизни, своеобразный коллективный портрет эксцентричной семьи.

Когда она приблизилась, Вон вскочил на ноги.

— Ну, как он?

— Все так же, без изменений, — устало ответила Лайла.

Дежурный врач заверил ее, что, учитывая все обстоятельства, физически Нил находится в хорошем состоянии. Они промыли ему желудок, чтобы удалить остатки таблеток, и доктор Роантри считает, что Нил не будет страдать от каких-то долгосрочных последствий отравления дымом, хотя в настоящий момент он пока нуждается в кислородной маске. Тем не менее Лайла знала, что ее сын окончательно не выкарабкался. А еще она понимала, что пожар, который едва не стоил Нилу жизни, в конечном счете спас его.

— Что говорит врач? — спросила Джиллиан.

Со своими торчащими отбеленными волосами с розовыми кончиками, в коротком пальто непонятного зеленого цвета и яркорозовым вязаным шарфом, в черном трико и высоких шнурованных ботинках «Доктор Мартенс» на толстой подошве, она выглядела как эльф, приехавший в отпуск с Северного полюса.

— Они продержат его у себя еще одну ночь. Хотят провести психологическое обследование. — Лайла говорила ровно, без внешнего волнения, но при этих словах почувствовала подкатившую к горлу тошноту.

В то же время внутренний голос протестующее твердил, что самым безумным обстоятельством здесь является то, что они говорят о Ниле как о сумасшедшем. Разумеется, у него небольшая депрессия. А у кого бы ее не было после всего, что он перенес? Ведь мальчик стал свидетелем смерти отца! Вообще удивительно, как он выдержал такое. Но самоубийство? Немыслимо.

Лайла не обращала внимания на этот голос. Как бы больно ей ни было, приходилось признать тот факт, что у Нила кризис. Она уже не могла тешить себя мыслью, что время само залечит его раны. Если она и дальше будет отказываться верить, что Нил может предпринять еще одну попытку, что угроза эта не реальная, он действительно кончит так же, как его отец.

Ее взгляд перешел на Абигейл, которая нервничала не меньше, чем она. В конце концов, они находились с ней в одной лодке, с той лишь разницей, что состояние Фебы было намного более тяжелым, чем у Нила. Девушку поместили в отделение интенсивной терапии; она до сих пор не пришла в сознание, у нее были ожоги второй степени и отравление угарным газом, не говоря уже о том, что продолжали действовать таблетки. Никому не разрешали находиться у нее более десяти минут за один раз — даже родителям, — и поэтому Абигейл и Кент вынуждены были сидеть в коридоре, хотя всем сердцем рвались к дочери.

«Это будет долгая ночь», — подумала Лайла.

Подошел Вон и обнял ее за плечи.

— Ты и сама что-то неважно выглядишь, сестренка. Может, пойдешь в гостиницу и немного отдохнешь? — Он зарезервировал им номера в гостинице «Мариотт» на другой стороне улицы. — Если что-то изменится, я тебе позвоню.

Лайла покачала головой.

— Нет. Я хочу быть здесь, когда он очнется.

— Ты по меньшей мере знаешь, что Нил очнется. — Голос Абигейл, прозвучавший, словно со дна колодца, был глухим и далеким.

Лайла повернулась и увидела, что Абигейл с выражением крайней сосредоточенности на лице уставилась в стену напротив себя; казалось, что она едва сдерживается, чтобы не заплакать.

Вон обеспокоенно взглянул на нее, но Абигейл, похоже, не замечала никого и ничего, полностью погрузившись в собственные страдания.

Кент неловко похлопал жену по плечу.

— Нельзя так думать. Она молодая. Она выкарабкается. И я знаю местный персонал — все они прекрасные специалисты. Поверь мне, Феба в надежных руках, — произнес он с убежденностью, показавшейся наигранной. Сегодня Кент уже не был тем уверенным в себе доктором, который контролировал ситуацию; он был таким же растерянным родителем, который борется со своими страхами.

— В этот раз — возможно. Но что будет в следующий? А вдруг она попытается сделать то же самое снова? — Абигейл рывком повернулась к нему, и голос ее взлетел вверх на пронзительной истерической ноте: — Не всегда рядом с ней может оказаться человек, который спасет ее.

Лайла подумала о той незнакомке, которая пришла на помощь Фебе этой ночью. Какая-то испанка, которую она никогда раньше не видела, но с которой Абигейл, видимо, была знакома. В данный момент она находилась в отделении интенсивной терапии вместе с Фебой. Когда в больнице выяснилось, что страховки у нее нет, Абигейл заявила, что берет все расходы на себя. Любой обеспеченный человек поступил бы так же по отношению к тому, кто спас его ребенка, но, тем не менее, Лайлу не покидало ощущение, что за этим кроется какая-то неизвестная ей история.

Кент попытался успокоить жену.

— Будем решать эту проблему, когда столкнемся с ней. А пока давай справимся с сегодняшней, хорошо? Как только Феба встанет на ноги, мы позаботимся о том, чтобы она получила всю помощь, какая ей необходима.

— Я просто хочу забрать ее домой. — Голос Абигейл звучал печально.

Лайла не могла отделаться от мысли, что, если бы эту сцену увидели почитатели Абигейл Армстронг, они вряд ли узнали бы в ней ту невозмутимую специалистку по ведению домашнего хозяйства, которая одновременно одной рукой взбивает идеальное суфле, а другой выводит со скатерти пятно от красного вина.

— Возможно, будет лучше, если она некоторое время поживет у меня, — осторожно предложил Кент и тут же добавил: — Только до того момента, когда ты найдешь себе новое жилье.

Лайла только сейчас сообразила, что Абигейл осталась без дома. Теперь они обе были бездомными. Что касается Абигейл, то она легко найдет себе другое жилье. Но что будет делать она? При этой мысли Лайла слегка запаниковала.

— Это не вариант, — коротко отрезала Абигейл, которая явно была не расположена обсуждать подобные вещи. — Сейчас в первую очередь необходимо, чтобы рядом с ней была мать. Какая разница, где именно мы будем жить? В конце концов, мы можем остановиться в гостинице, мне все равно… Самое главное — это Феба. Если я ее потеряю… — Она вся конвульсивно съежилась, опустив плечи и обхватив себя руками, и тело ее превратилось в один крепко сжатый кулак. Несмотря на то что в комнате было очень тепло и даже почти жарко, Абигейл дрожала, и было понятно, что дочь сейчас так же необходима ей, как и она — дочери.

— Мы не собираемся терять ее. — Кент сделал еще одну попытку успокоить Абигейл, но она даже не взглянула в его сторону, и он замолчал.

Глядя на поникшего Кента, Лайла подумала, что ему самому, похоже, срочно требуется утешение.

— Я знаю, что ты сейчас думаешь, — сказала ему Абигейл тем же глухим отстраненным голосом. — Ты думаешь, что это я во всем виновата. Что ж, ты прав — так оно и есть. О чем еще эта беда может свидетельствовать, как не об отсутствии душевной близости между мной и Фебой? Все было настолько непоправимо плохо, что наша дочь не могла прийти поговорить со мной, своей матерью… и решилась убить себя.

Сидевший с несчастным видом Кент только мотал головой. Должно быть, он думал о том же: ведь Феба могла прийти и к нему, но по какой-то причине не захотела сделать этого. Он должен был чувствовать себя таким же виноватым перед дочерью, как и Абигейл.

Возникшее напряжение сняла Джиллиан, которая, обращаясь ко всем сразу, безмятежно спросила:

— Кто-нибудь будет кофе? Я бы не отказалась. — Она подождала немного и, не получив поддержки, поднялась со своего места. Затем, еще раз окинув всех вопрошающим взглядом, с каким-то удивительно обездоленным видом направилась в сторону кафетерия.

Вон подошел к Абигейл и присел перед ней на корточках, так что их глаза оказались на одном уровне. На нем были серые вельветовые брюки и темно-синий свитер с высоким воротником, на фоне которого его голубые глаза казались еще более пронзительными, чем обычно. За последние несколько недель волосы его отросли, и ежик сменился темно-русыми волнами, которые кое-где нарушались упрямо закрученными завитками. Вон выглядел почти так же, как раньше, хотя Абигейл постоянно напоминала себе, что внешность может быть обманчивой, потому что он еще не полностью выздоровел.

— Ты не виновата в этом, Абби, — нежно произнес он. — Это могло произойти с кем угодно.

Абигейл встретилась с ним глазами, и что-то интимное во взгляде, которым они обменялись, подтвердило подозрения, которые были у Лайлы: эти двое были любовниками. Она не знала, как ей к этому относиться, и поэтому решила отложить обдумывание своего открытия на потом, когда у нее будет возможность сделать это на свежую голову.

— Он прав. Ты не виновата. И вообще, в этом никто не виноват. — Не успела Лайла договорить, как все повернулись в ее сторону. Она думала о Гордоне и о том, что брала часть вины за случившееся с мужем на себя. Но могла ли она воспрепятствовать этому? Что лично она сделала бы по-другому? Она всегда и во всем поддерживала мужа и была на его стороне; она даже торжественно пообещала ждать Гордона, пока он будет сидеть в тюрьме. Возможно, с Нилом и Фебой дело обстояло таким же образом, и никто, включая их с Абигейл, не мог сказать или сделать здесь что-то такое, что изменило бы ход событий. Лайла обошла брата и протянула руку своей самой старинной и одновременно самой дорогой подруге со словами: — Пойдем, Абби. Давай пройдемся с тобой.

Не говоря ни слова, Абигейл кивнула и встала.

Они шли по больничному коридору, как парочка пожилых дам, которые настолько давно знают друг друга, что даже приобрели общую походку. В конце коридора располагалось небольшое фойе, одной стороной примыкавшее к лифтам, где в этот час никого не было, кроме их собственных, похожих на призраки отражений, которые смотрели на них из темных стекол окон.

— Ты жутко выглядишь, — заметила Абигейл.

Лайла тускло улыбнулась.

— Как и ты.

— Та еще ночка выдалась, верно?

— Да уж, ничего не скажешь.

— Прости, что наорала на тебя там, возле дома. Я не помнила себя.

Лайла вновь улыбнулась.

— Я знаю.

— И спасибо, что удержала меня, не пустила в дом. Если бы не ты, меня бы здесь, наверное, сейчас не было.

— Я рада, что оказалась рядом и смогла остановить тебя. Если бы Карим не повез меня домой, когда он… — От этой мысли по спине у Лайлы пробежал холодок, и она, усмехнувшись, с иронией произнесла: — Славно, да? Я наконец-то решила отпустить своего внутреннего сторожа и отправиться на свидание, и смотри, что из этого получилось.

Абигейл посмотрела на нее со сдержанным любопытством.

— Я не знала, что вы с Каримом встречаетесь.

— Я этого тоже не знала. До сегодняшнего вечера, — ответила Лайла. Однако она понимала, что этот разговор нужно отложить на другое время. Единственное, что имело значение в настоящий момент, были их дети. — Слушай, тебе не стоит казнить себя за то, что случилось с Фебой, — сказала Лайла, когда они сели. — С Гордоном я прошла через то же самое. Меня постоянно терзала мысль, что, если бы я правильно поняла все знаки, если бы уделяла ему больше внимания, мне удалось бы удержать его от того, что он сделал. Но я не умею читать чужие мысли. Как и ты. Мы с тобой обычные женщины, которым необязательно всегда играть роль героинь.

Абигейл ее слова не убедили.

— И все-таки я должна была почувствовать приближение этого. Если бы я была более чуткой матерью…

— Мы должны были почувствовать приближение этого. Феба там была не одна, — напомнила ей Лайла.

— Ну и что? Что мы теперь будем делать? — В первый раз за все эти месяцы Абигейл сняла свою броню. В первый раз она признавала, что у нее нет ответов на все вопросы. Она просила о помощи.

Это было больше, чем сейчас могла вынести Лайла. «У меня тоже нет всех ответов, — мысленно сказала она. — К великому сожалению». Но поскольку Абигейл знать об этом было необязательно, она лишь произнесла:

— Мы сделаем все, что сможем.

— А будет ли этого достаточно?

— Будет. Должно быть.

— Я готова пойти на все, чего бы мне это ни стоило. Я пожертвую всем, лишь бы получить еще один шанс исправить свою ошибку. Но что, если Феба так и не выберется? — Голос Абигейл надломился. — Честно говоря, я просто не знаю, смогу ли пережить…

— Она непременно поправится.

Однако Абигейл не желала, чтобы ее утешали.

— Мне было бы легче поверить в это, если бы я не была так одинока.

— Ты не одинока. У тебя есть я.

Абигейл взглянула на нее с сомнением. Но когда Лайла обняла ее за плечи, она не оттолкнула ее руку. Объединенные в своей молчаливой солидарности, женщины еще долго сидели, вдыхая дым, которым пропахли их волосы и одежда. Когда же наконец они оторвались друг от друга, глаза у обеих влажно блестели.

— Абби, есть один вопрос, — помедлив, произнесла Лайла.

— Какой именно?

— Меня может не оказаться рядом, потому что я потеряла работу. После того, что произошло, мне нужно срочно искать новое место.

Абигейл смотрела на нее, растерянно моргая. Было видно, что об этом она как-то не подумала, как, впрочем, до самого последнего момента не думала об этом и Лайла. Но факты были налицо: если нет дома, то и домоправительница тоже не нужна.

— А ты уверена, что все еще хотела бы работать у меня? — спросила Абигейл, когда поняла, что имеет в виду Лайла. — Я временами бываю ужасной стервой. Не говоря уже о моих требованиях.

Лайла сухо рассмеялась.

— Меня это устраивает.

— Ну, тогда не беспокойся об этом. Мы что-нибудь придумаем.

Они немного помолчали, глядя на больничный двор внизу, а затем Лайла вспомнила, что хотела спросить еще кое о чем.

— Эта женщина, которая спасла Фебу… Как вообще получилось, что она оказалась там? Ты мне так и не рассказала.

— Долгая история. — Прежде чем продолжить, Абигейл в нерешительности запнулась. — Все началось в прошлом году, когда сгорела моя фабрика. В огне погибла одна из работниц, девятнадцатилетняя девушка по имени Милагрос Санчес. — Поскольку на лице Лайлы было написано удивление, она добавила: — Если ты ничего об этом не слышала, то только потому, что я плачу огромные деньги, чтобы такого рода вещи не просачивались в прессу. И до последнего времени мне это прекрасно удавалось. — Губы Абигейл скривились в горькой усмешке, и Лайла поняла, что она имеет в виду свой развод, новость о котором не смогла удержать в секрете даже ее команда высокооплачиваемых специалистов по печати, — сегодня это было уже во всех таблоидах. — В общем, женщина, которая сегодня ночью спасла жизнь Фебе, — мать той девушки.

Лайла с трудом пыталась понять услышанное.

— Тем не менее этот факт все равно не объясняет, что она здесь делала.

— Она приехала в мой дом раньше. И дождалась меня, когда я вечером вернулась с работы.

— Зачем? Вы с ней знакомы?

Абигейл покачала головой.

— Раньше мы никогда друг друга не видели.

— И что же произошло?

— Я пыталась объяснить ей, что очень сожалею о случившемся. Я даже предлагала ей деньги, но она отказалась их взять. Она заявила, что не за этим проделала весь этот путь, чтобы увидеть меня.

— Но чего же она тогда хотела?

— Чтобы я посмотрела ей в лицо и увидела те страдания, которые причинила. Именно так она и сказала. И в ее словах не было никакой двусмысленности. Она говорит по-английски не очень хорошо, но я все прекрасно поняла. — Абигейл смотрела невидящим взглядом куда-то перед собой и казалась совершенно растерянной. — И она права. Поскольку фабрика принадлежит мне, именно я несу ответственность за все, что там происходит. А потому все становится чертовски запутанным.

— Однако я не понимаю… — Лайла в недоумении нахмурилась. — В чем же твоя вина?

— Речь идет о несчастном случае, который не должен был произойти. Видишь ли, я очень торопилась увеличить производство и не уделяла внимания мерам безопасности так, как это следовало делать. По этой причине погиб человек. — Когда Абигейл повернулась к Лайле, по ней было видно, что она осуждает себя. Обвинять Абигейл кому-то еще было бессмысленно — она сама делала это лучше, чем кто-либо другой. — Поэтому я считаю, что получила по заслугам. Что посеешь, то и пожнешь, верно?

— Ты хочешь сказать, что эта женщина может иметь какое-то отношение к сегодняшнему пожару? — Лайла испытала легкий шок от мысли, что это страшное происшествие могло быть устроено преднамеренно.

Абигейл пожала плечами.

— Кто знает? Да и какое это имеет значение в конечном счете? Важно другое — она оказалась там в нужный момент. Она рисковала своей жизнью. Если бы не она, Феба никогда бы не смогла выбраться оттуда живой. — При этой мысли Абигейл содрогнулась и скрестила руки на груди.

— Но если эта женщина действительно совершила поджог, она не могла не знать, что в доме находятся Нил и Феба.

— У меня нет никаких доказательств, что она имеет к этому какое-то отношение. Единственное, в чем ее можно было бы обвинить, это в незаконном проникновении. Да, я должна признать, что вначале у меня были такие подозрения. Да и у кого бы их не было на моем месте? Она всего-навсего обвинила меня в том, что я являюсь ангелом смерти. Жаль, что ты этого не видела, — сцена была еще та. — При воспоминании об этом инциденте по телу Абигейл пробежала судорога. — Но могло быть и так, что она вернулась, чтобы сказать свое последнее слово. Или, возможно, в конце концов решила все-таки взять деньги. Как ни странно, но более удачно выбрать момент для этого она просто не могла.

— И что с ней будет, когда ее отсюда выпустят?

— Вероятно, ее отошлют обратно в Мексику, если я не дерну за пару ниточек. Я знакома кое с кем из Госдепартамента. Я посмотрю, что тут можно сделать. — На короткое время к Абигейл вернулась ее обычная решительность. — То есть, разумеется, в том случае, если она сама захочет остаться в этой стране. Одному Богу известно, чего ей стоило добраться сюда, да и нельзя сказать, что я раскатывала на ее пути красную дорожку.

— Еще не поздно.

— Не беспокойся. Я твердо намерена наверстать упущенное. Даже если она все еще будет ненавидеть меня.

Лайла засомневалась. Судя по словам Абигейл, больше, чем она сама, ее сейчас вряд ли кто-то может ненавидеть. Она коснулась руки подруги.

— Ты совсем не плохой человек, Абби. Не нужно так думать.

Абигейл горько рассмеялась.

— Нет? Тогда скажи, кто я?

— Просто человек, как и все мы.

Абигейл с трудом улыбнулась. Здесь уже не было той Абигейл, которая расхаживала перед парадной дверью, рассыпая проклятия в адрес задержавшегося водителя; той Абигейл, которая была слишком поглощена своими делами, чтобы заметить, что ее муж завел роман, а дочь склонна к суициду. Вместо нее Лайла увидела ранимую женщину с глубокими переживаниями, готовую взять ответственность за свои действия.

И эту женщину Лайле очень хотелось бы узнать поближе.

— Я была настолько занята своей ролью суперженщины, что уже забыла, каково оно — быть просто человеком, — вздохнув, с грустью произнесла Абигейл.

Лайла улыбнулась.

— Боюсь, что это единственный клуб, в котором тебе не удастся отказаться от своего членства.

— Я, наверное, была очень жесткой по отношению к тебе?

— Да, но это, как ни странно, только заставило меня понять, что я намного крепче, чем думала.

Абигейл сильно удивила ее, когда неожиданно сказала:

— Знаешь, я скучала по тебе. — Она смотрела на Лайлу так, будто и не было этих долгих лет. — О, я знаю, что мы виделись с тобой каждый день. Но это ведь не одно и то же, верно? Я скучала за тем, как у нас с тобой было когда-то. И если я вела себя излишне требовательно и капризно, то лишь потому, что не была еще готова простить тебя.

Лайла, искренне тронутая словами Абигейл, ответила не сразу.

— Ты делала много такого, что нужно было прощать.

— Возможно. Но на этот раз мы все-таки сдвинулись с места, ты так не считаешь?

Лайла кивнула, сглотнув подступивший к горлу комок.

— Вот и хорошо, — сказала Абигейл, — потому что ты можешь понадобиться мне в моей спасательной шлюпке. У меня такое чувство, что до берега нам предстоит долгий путь.

— А у меня такое чувство, что ты совершенно права. — Мысли Лайлы вернулись к ее сыну, которому вскоре потребуется уход, которого ему не смогут обеспечить в этой больнице. И к Фебе, которая находится в таком же непростом положении.

— Я только надеюсь, что ты сама знаешь, что нужно делать, потому что я, черт возьми, в себе не уверена.

Лайла улыбнулась, взяла Абигейл под руку, и они пошли обратно, ко всем остальным.

— Я? Готового рецепта у меня нет. Но, между нами говоря, я не сомневаюсь, что мы обязательно что-то придумаем.

Когда пришло время вновь идти к Фебе, Абигейл повернулась к Кенту и спросила:

— Не будешь возражать, если ты пока посидишь тут один?

Он немного опешил, но согласно кивнул, видимо поняв, что речь идет не о какой-то враждебности по отношению к нему, а просто ей нужно ненадолго остаться с дочерью наедине.

Абигейл встала и направилась через холл в отделение интенсивной терапии, бросив по пути взгляд на Вона. Их глаза на мгновение встретились, и Абигейл почувствовала, как между ними пробежал электрический ток, но сейчас это было низковольтное напряжение: казалось, что она занималась с ним любовью в какой-то иной жизни. В то же время она знала, что связь между ними, поддерживающая ее в самые мрачные моменты в прошлом, будет продолжаться в самые тяжелые часы и дни, которые, возможно, еще предстоят.

Когда Абигейл шла по коридору мимо столика дежурной медсестры, мулатки со светлой кожей, и та, подняв глаза, узнала ее, она внезапно поняла, что, не считая Фебы, Вон и Лайла — практически с любой точки зрения, — были ее единственной семьей. Конечно, они прожили порознь больше двадцати лет, но их связывало нечто более глубокое. Связь между ними никогда не прерывалась, хотя сама Абигейл даже не подозревала об этом; обида, которую она так долго носила в себе после той давней ссоры, как ни странно, помогла сохранить ощущение единства с этими людьми. Что касается Вона, то с ним было легче вернуться к старому ритму отношений. Но с Лайлой они не могли просто начать с того места, на котором их пути разошлись. Они также не могли начать и с чистого листа; им приходилось наскоро собирать новую дружбу из того, что осталось после старой. Это было нелегко, но самое сложное, похоже, осталось уже позади. Абигейл была благодарна Лайле за ее присутствие, поскольку нуждалась в поддержке человека, который сам прошел через подобные испытания. Теперь она знала только одно: пути назад больше нет. Ее прошлое, как и ее дом, превратившийся в обугленные руины, были непригодны для дальнейшей жизни.

Войдя в отделение интенсивной терапии, Абигейл внутренне напряглась. Она всегда испытывала легкий шок при виде многочисленных пищащих и мигающих приборов, которые стояли на отдалении от кровати, наполовину спрятанные за занавесками. Повсюду змеились электрические кабели и прозрачные пластиковые трубки, и казалось, что они имеют большее отношение к промышленному производству, чем к лечению больных. Пациенты на этом фоне выглядели даже не совсем уместно.

Взгляд ее упал на Фебу. Дочь по-прежнему не пришла в себя, и она подумала, что в каком-то смысле это даже хорошо. Замотанная в бинты, со всеми этими тянувшимися от нее трубочками и кислородной маской, закрывавшей нижнюю часть лица, Феба, скорее всего, страдала бы от страшной боли, если бы была в сознании. Разумеется, именно поэтому она и находилась здесь. Ее красивая дочь так страдала, что решила убить себя.

При этой мысли Абигейл захлестнула волна печали, за которой последовал новый приступ раскаяния. Если бы удалось все вернуть назад, она действовала бы совершенно иначе. Она бы меньше времени проводила на работе и уделяла бы больше внимания по-настоящему важным вещам. Она бы ничего не воспринимала как само собой разумеющееся. Она бы помнила, что отношения с людьми — и особенно с детьми — нельзя зарезервировать на потом.

Она приложила руку к сердцу Фебы. Тонкая грудная клетка дочери казалась хрупкой, почти ломкой, и Абигейл чувствовала каждую косточку. «Не сдавайся, моя хорошая. Я знаю, ты думаешь, что жизнь не стоит того, чтобы жить. Но все будет намного лучше, обещаю тебе, даже если при этом не будет проще. И дело все-таки того стоит. Какую бы боль ты ни испытывала в данный момент, жизнь всегда стоит того. И ты это обязательно когда-то поймешь, если только предоставишь себе шанс…»

Как будто почувствовав ее присутствие, Феба вдруг вздрогнула, ожившие веки на миг поднялись, хотя она по-прежнему находилась без сознания. Абигейл склонилась над ней и нежно поцеловала ее в щеку, шепнув, словно Феба была маленькой девочкой:

— Спи, мое драгоценное дитя. Твоя мама будет рядом, когда ты проснешься.

Тихий стон раздался со стороны соседней кровати — кровати, на которой лежала Консепсьон Дельгадо. Абигейл заглянула за разделяющую их занавеску и увидела, что женщина, спасшая жизнь ее дочери, кривясь от боли, пытается подняться.

Абигейл приблизилась к кровати и спросила:

— Вам больно? Может быть, позвать медсестру?

Накануне дежурный врач сообщил ей, что сеньора Дельгадо, у которой в основном поражены лицо и руки, страдает от отравления дымом, а также от ожогов второй степени. Но прогноз для нее был обнадеживающим. Врач рассчитывал, что она полностью выздоровеет. Хотя сейчас по ней этого сказать было нельзя. Вся в бинтах, с намазанными бальзамом открытыми участками лица — кожа на нем была красной, словно обваренной, — она выглядела весьма плачевно.

— Нет, gracias. — Голос Консепсьон был глухим и скрипучим.

— Я могу вам чем-то помочь? Может, еще одно одеяло или стакан воды?

Консепсьон устало покачала головой, как будто на слова у нее больше не было сил.

Тем не менее Абигейл, раздираемая противоречивыми чувствами, все равно присела на край ее кровати. С одной стороны, она понимала, что должна уважать очевидное желание женщины побыть одной, а с другой, испытывала необходимость высказать то, что накопилось у нее в душе.

— Сеньора Дельгадо… — наконец осмелившись, начала Абигейл. — Я не знаю, что вам сказать. Нет таких слов, которые могли бы выразить мою благодарность…

Женщина, которая всего несколько часов тому назад смотрела на нее с презрением и ненавистью, теперь, казалось, была слишком измождена, чтобы выражать какие-то эмоции.

— С ней все в порядке… с вашей дочерью? — спросила она, запинаясь, но на вполне понятном английском.

К горлу Абигейл подкатил комок, и она прокашлялась.

— Думаю, да. Я надеюсь.

— Graciasá Dios. — Консепсьон на мгновение закрыла глаза.

Абигейл ощутила новый приступ чувства вины. Оказавшись очень близко к тому, чтобы потерять свою дочь, она на подсознательном уровне понимала, что чувствовала Консепсьон, когда погиб ее ребенок. Как она могла тогда отвернуться от нее? Почему не проявила настойчивость, не попыталась понять ее, проникнуться состраданием?

— На самом деле я обязана вам в значительно большей степени, чем простая благодарность, — сказала она. — Ваш поступок… То, что сделали вы… после всего, что произошло с вашей дочерью… — У нее перехватило дыхание. — Для этого требовалось не просто мужество. Чтобы решиться на такой шаг, человек должен обладать великодушным сердцем. И я бы хотела вернуть вам мой долг. Должно быть что-то такое, чего бы вы хотели или в чем бы вы нуждались… Только скажите.

Консепсьон смотрела на нее с некоторой растерянностью. Сначала Абигейл подумала, что та, видимо, не поняла ее. Но потом Консепсьон своим скрипучим голосом ответила:

— Это не для тебя… — Она подняла забинтованные руки. — Это для твоей hija.

— Что ж, вы лучше, чем я. Я только и делала, что пряталась за свои оправдания.

Консепсьон, продолжая смотреть на нее снизу вверх, вздохнула и произнесла:

— Ahora tú sabes.

Абигейл учила испанский еще в средней школе и в связи с ненадобностью подзабыла язык, но эти слова она поняла. Консепсьон сказала: «Теперь ты знаешь».

«Да, — подумала она, — теперь я действительно знаю». Она знала, что такое потерять ребенка, ибо сегодняшней ночью была всего в шаге от этого. Ее дочь до сих пор находилась между жизнью и смертью. Но чем она может отплатить Консепсьон? Сможет ли что-нибудь однажды заглушить боль потери этой женщины?

— Если вы хотите от меня публичных извинений — только скажите. Вы заслуживаете намного большего. — По щекам Абигейл катились слезы. Она уже не могла вспомнить, когда в последний раз плакала на людях, а сейчас совершенно открыто рыдала перед абсолютно незнакомой, в сущности, женщиной. И не только это: Абигейл понимала, что, предложив принести публичные извинения, она, несомненно, разрушит все, что было построено ею с таким трудом. Неужели мир перевернулся с ног на голову? Или это касается только ее мира?

Долгое время Консепсьон просто смотрела на нее и молчала — физическое воплощение чувства вины Абигейл. Вины, которую она ощущала не только за ту роль, что невольно сыграла в смерти дочери Консепсьон, но и за мелкие грехи, вымостившие для нее путь в ее собственный ад.

После довольно продолжительной паузы Консепсьон Дельгадо наконец заговорила.

Консепсьон помнила немногое из того, что происходило после пожара. В памяти сохранилось очень мало: ее быстро увозят в «скорой помощи»; склонившиеся над ней лица озабочены; потом ее везут на каталке по больничному коридору и над головой, словно холодное солнце, сияют люминесцентные лампы на потолке; все ее тело горит, несмотря на сразу же сделанный обезболивающий укол.

Вскоре Консепсьон заснула. Она не знала, как долго это продолжалось, и, проснувшись от шума и писка медицинских приборов, обнаружила пластиковую маску, которой были накрыты ее нос и рот. Потеряв ориентацию, она забыла, где находится, и, стянув маску с лица, попыталась слезть с койки. Ей мешала трубочка, прикрепленная одним концом к ее запястью, а другим — к пакету с прозрачной жидкостью, который висел на стойке рядом с кроватью. Мозг лихорадочно работал. «Где я нахожусь?» — думала она. Даже ее тело, сплошь обмотанное бинтами, казалось чужим и не воспринималось ею как собственное. Оно было опухшим, больно пульсировало, и она с трудом дышала.

Когда в голове немного прояснилось, Консепсьон вспомнила, что находится в больнице. Из-за окружавшей ее кровать занавески иногда доносились чьи-то голоса, и время от времени к ней заглядывала медсестра. В течение следующего часа или около того она, то теряя сознание, то снова приходя в себя, пребывала в полуобморочном состоянии, из которого ее вывел женский голос, голос сеньоры. Она что-то тихонько говорила лежавшему на соседней кровати человеку, видимо своей дочери. Внезапно Консепсьон все вспомнила и, поняв, что девочка жива, прослезилась. Трагедий было уже достаточно, подумала она, и вряд ли ей удалось бы выдержать еще одну смерть, даже если бы эта смерть сравняла бы их ужасный счет.

А теперь перед ней стояла сеньора, по ее щекам текли слезы, и она просила у нее прощения. Жест раскаяния, больше относившийся к ее собственному ребенку, чем к Консепсьон? Вполне вероятно. Но, так или иначе, это больше не имело значения. Консепсьон очень устала, причем не столько физически, сколько от постоянного напряжения. Она устала все время куда-то ехать, устала быть настороже и прятаться, как преступник. А еще она была измождена неизменно горевшим в ней огнем борьбы за справедливость. Bastante. Она хотела положить конец всему этому. Она хотела покоя. Она хотела… к Хесусу.

Консепсьон вспомнила, как он смотрел на нее, когда они прощались в аэропорту: на хмуром лице — беспокойство за нее, в глазах — невысказанная любовь. Разве он не спас ее, точно так же, как она спасла дочь сеньоры? Он вытащил ее из пепла отчаяния и горя; он подарил ей надежду. Она жалела, что его сейчас нет здесь и что он не видит конца ее путешествия. Да, в этот момент у нее не было и тени сомнения, что все действительно подошло к концу. В ушах звучал голос ее abuelita, которая, когда Консепсьон в детстве подралась со своей сестрой Кристиной и со злостью грозила отомстить ей, сказала: «В наполненном сердце нет места для мести, mi hija».

— Мне от вас ничего не нужно, сеньора, — ответила она хриплым измученным голосом. Она уже произносила эти слова, только теперь в них не было скрытой ненависти. Весь ее гнев иссяк. — Сегодня ночью вы своими глазами видели, как легко можно забрать у человека жизнь… Раз — и все… — Она приподняла забинтованную руку и сделала неловкую попытку щелкнуть пальцами. — Не забывайте об этом.

— Я не забуду, — сказала сеньора, и это было не просто обещание.

— Вам повезло, что ваша дочь по-прежнему с вами. И я рада за вас.

— Но ведь вы…

Консепсьон жестом остановила ее.

— Я успокоилась, — произнесла она на прекрасном английском, как будто в этот миг установления истины ей, кроме прочего, были даны и языковые навыки. Это действительно было так. Она вдруг остро ощутила присутствие Милагрос и словно стала физическим воплощением ее души.

— Я обещаю вам, что теперь все будет по-другому, — торжественно поклялась Абигейл.

Консепсьон смотрела на сеньору со своей больничной койки, как будто находилась на троне, и думала, сдержит ли та свое слово. Но кто она такая, чтобы вершить суд? Разве сама она не делала ошибок? Разве она тоже не получила свою долю прощения? Наконец Консепсьон, вздохнув, снова откинулась на подушки.

— Claro, — сказала она.

Конечно, теперь все будет по-другому. Как может быть иначе? Слишком многое изменилось, слишком многое было потеряно, чтобы ход грядущих событий мог остаться прежним.

Обе женщины молчали, наступила неловкая пауза. Тишину нарушали лишь ритмичный присвист работающего в комнате насоса и шум едущей по коридору каталки. Сеньора заговорила первой:

— Вы уверены, что я ничего не могу для вас сделать?

— Si, есть одна вещь, — застенчиво произнесла Консепсьон.

— Что угодно, только скажите, — в очередной раз повторила Абигейл. Казалось, она испытывала облегчение, что может быть хоть чем-то полезна ей.

Консепсьон снова представила себе Хесуса. Его губы, всегда готовые расплыться в улыбке; его глаза, в которых отражались любые оттенки чувств — радость или печаль, гнев или разочарование, — что угодно, только не безразличие, чуждое ему; его шершавая, как наждак, щека, которая касалась ее в ту ночь, когда они с ним лежали в постели, уютно прижавшись друг к другу, словно две ложки в ящике кухонного стола.

На губах ее мелькнула тень улыбки.

— Я бы хотела сделать один звонок, в другой город, por favor.

— Интересно, где это написано, что кофе в больницах обязательно должен быть ужасным? — Лайла сделала еще один глоток из своей дымящейся пенопластовой чашечки и скривилась.

Они с Каримом сидели в кафетерии, заняв столик у ряда окон, выходивших на автомобильную стоянку. По настоянию Лайлы Вон с Джиллиан отправились обратно в гостиницу. Заметив, что брат плохо выглядит, она заявила, что в данный момент ей меньше всего хотелось бы переживать еще и по поводу его здоровья.

Она не знала, куда подевались Абигейл с Кентом. В последний раз она видела их, когда те собирались выйти на улицу, возможно, чтобы подышать свежим воздухом или просто поговорить наедине. Казалось, они наконец-то достигли какого-то понимания. Перед лицом нового кризиса эти двое, похоже, были готовы отбросить свои взаимные обиды и объединить усилия, чтобы помочь Фебе.

Лайла знала, что ей тоже предстоит сосредоточиться на Ниле. Она не могла позволить чему-нибудь… или кому-нибудь… отвлекать ее от действий, необходимых для того, чтобы уберечь сына и помочь ему во время выздоровления. Сегодня ночью трагедию удалось предотвратить, но кризис, причем реальный кризис, продолжал разрастаться. И она несла ответственность — она одна, после того как погиб ее муж, — за то, чтобы провести сына через столь трудное испытание. А это означало, что с сегодняшнего дня она будет ставить интересы Нила превыше любых эгоистических желаний, которые могут возникнуть у нее. Твердо решив, что иначе не может быть, Лайла сидела, прихлебывая скверный кофе; взгляд ее скользил по комнате, задерживаясь на стенах цвета лейкопластыря, на людях, склонившихся над своими подносами за соседними столиками, на том, что виднелось из окна, — в общем, она смотрела на что угодно, только не на Карима.

Она не могла допустить, чтобы решимость ее испарилась.

— Не думаю, что их бизнес зависит от постоянных посетителей, — заметил Карим с присущим ему чисто рациональным подходом.

Лайла вздохнула.

— Ты, наверное, думаешь, что мне пора было бы уже привыкнуть к этому. Видит Бог, я действительно провела в больницах достаточно времени. Но с мамой все было по-другому, потому что я знала, что она умрет. И с моим братом — то же самое. Я знаю, что он выживет. Но когда речь идет о твоем сыне, который только что пытался убить себя… — Из горла ее вырвался какой-то тихий сдавленный звук, и она, опустив голову, прикрыла рот кулаком.

— В том, что он спасся, была своя причина. — Тихий голос Карима звучал успокаивающе. — В планы Господа не входило, чтобы он умер таким образом.

Лайла подняла глаза и внимательно посмотрела на него.

— Ты по-прежнему еще веришь в Бога? После всего, что с тобой случилось?

Он кивнул.

— В Коране написано, что продолжительность каждой жизни измерена. И только Аллах имеет над ней власть. Если бы это не было предопределено свыше, я сейчас вряд ли бы сидел рядом с тобой. Это касается и твоего сына.

Она недоверчиво подняла бровь.

— Значит, от человека в этом смысле мало что зависит?

— Только в плане того, как распорядиться отведенным нам временем.

У Лайлы появилось ощущение, что они сейчас говорят не только о Ниле.

— Раньше я тоже верила в Бога, — сказала она. — Но трудно сохранить веру в божественное, если тебе довелось увидеть своего мужа на полу с простреленной головой. — После похорон Гордона Лайла ни разу не была в церкви.

Губы Карима изогнулись в легкой ироничной улыбке.

— Тем не менее ты здесь. Живешь. И даже, можно сказать, цветешь.

Она вспомнила о том, что произошло между ними накануне вечером.

— Я тоже так думала. До этого момента.

— Ты не должна винить себя в том, что случилось с Нилом, — твердо произнес Карим.

Лайла пожала плечами.

— Я его мать. И это совершенно естественно.

— Значит, то, что ты сказала Абигейл, было всего лишь словами?

— Нет. Я действительно так думаю. Я не верю, что наши дети пытались покончить с собой из-за того, что мы с ней что-то сделали или не сделали. Но это не означает, что мы должны продолжать в том же духе, будто ничего не произошло. Я обязана сделать все от меня зависящее, чтобы гарантировать, что Нил не попытается когда-нибудь вновь повторить это. Даже если для этого придется надолго отложить свою личную жизнь. — Лайла отвела глаза, боясь, что они выдадут ее. Какая-то ее часть хотела, чтобы Карим прямо сейчас обнял ее, чего бы ей это потом ни стоило.

— Ты хочешь сказать — мы, — поправил он ее со своей привычной язвительностью.

— Никакого «мы» пока нет. Разве ты не видишь этого? — Лайла говорила резко, понимая, что, если она не отстранится от него теперь, когда у нее есть еще силы на это, пока ее решение все еще четко звучит у нее в голове, позже сделать это будет намного труднее. — То, что случилось с нами вчера вечером, выглядит очень просто: встретились двое людей, которым приятно проводить время в компании друг друга, и один из них выпил лишнего. О’кей, возможно, при этом мы получали несколько большее удовольствие. Но, что бы ты об этом ни думал, это ничего не значит. Ты мне нравишься, Карим. И я надеюсь, что мы можем остаться друзьями. Но это все, что я могу предложить тебе сейчас.

— Понятно. Значит, ты уже все для себя решила? — Он говорил спокойно, но по тому, как сжались его челюсти, было видно, что ему пришлось приложить немало усилий, чтобы контролировать свои эмоции.

— Боюсь, что да.

— Тогда здесь больше нечего обсуждать.

Лайла почувствовала облегчение, но в то же время — и какое-то странное разочарование. Она ожидала, что Карим будет сопротивляться этому сильнее. А на самом деле, подумала Лайла, он только подтвердил, что она была права, когда решила со всем этим покончить.

— Я рада, что ты меня понимаешь.

— А вот здесь ты ошибаешься. — Глаза Карима снова вспыхнули. Теперь она видела, что он и не собирался смириться. — Я думаю, что ты сейчас делаешь ошибку, Лайла-джан, — сказал он, употребив ласкательное афганское слово, которое она слышала от него только при обращении по телефону к матери или сестре, отчего по телу ее пробежали мурашки. — Каждому из нас, тебе и мне, был дан еще один шанс. И такие шансы выпадают редко. Неужели ты действительно хочешь упустить его? Неужели ты искренне веришь, что таким образом поможешь сыну? Я не сомневаюсь, что, приняв свое решение, ты только окажешь Нилу плохую услугу.

От такого нахальства у нее перехватило дыхание.

— Как ты мог даже подумать об этом?

— Как и Нил, я знаю, что такое потерять своего отца, — продолжал Карим, не думая извиняться. — И если я говорю тебе, что твоему сыну сейчас меньше всего нужно чувствовать, что он удерживает мать от ее женского счастья, то основываюсь на собственном жизненном опыте.

— И что ты предлагаешь? Просто бросить его? — спросила Лайла.

— Нет, но есть большая разница между тем, чтобы уйти, и пониманием того, что пришло время отпустить, — сказал он. — Я не предлагаю отпустить Нила — не сейчас, по крайней мере. Я понимаю, что ты нужна ему, и полностью поддерживаю твое стремление помочь сыну. Но, возможно, больше всего ему нужно, чтобы ты начала жить своей собственной жизнью.

— Я не могу. — Лайла упрямо покачала головой. — Только не таким способом, о котором ты говоришь. Это принесет еще больше боли, а он уже и так настрадался.

— Ты думаешь, что, отказываясь от себя, ты дашь Нилу то, в чем он нуждается?

— С чего ты взял, что я отказываюсь от себя? По-моему, ты приписываешь мне свои слова. Прости, если накануне я произвела на тебя неправильное впечатление. Я не хотела… — Лайла замолчала, потому что Карим молниеносным движением схватил ее за руку. В этом жесте не было ничего принудительного, но, тем не менее, у нее не было сил противиться ему. В глазах Карима читалось обещание, что он готов уважать ее желания, но не собирается играть в эти игры и притворяться; он знает, что она хочет его так же сильно, как и он ее. Когда его пальцы обвили ее запястье, Лайла почувствовала, как участился ее пульс, и едва не выдала себя, произнеся вслух то, что шептало сердце. И только хлопнувшая дверь помогла Лайле в ее отчаянных попытках сдержаться. — Я должна идти. — Она выдернула у него руку и встала. — Нужно проведать Нила.