Марк остановился у второй бронированной двери и сказал в микрофон системы двусторонней связи:

— Доктор Ребой к доктору Файну.

Эта фраза, произносимая им в сотый раз, походила на фарс.

«Добрый день, доктор. Рад снова вас видеть, доктор. Как там наши пациенты? Отлично, говорите? Рад это слышать, доктор». Каждый раз, когда Марк приходил к Фейс, он всегда останавливался поговорить с ее врачом, прежде чем продолжить свой путь по коридору. Эти разговоры переставали быть источником важной информации и становились все более и более похожи на ритуал.

Дверь завизжала, и Марк вошел внутрь.

— Привет, Ширли.

Его любимая медсестра широко улыбнулась, что превратило ее щеки в сияющие темные сливы. Она была одета в светло-голубой халат, застегивавшийся сзади (обычная предосторожность для этого отделения, поскольку пуговицы здесь имели привычку часто отрываться, а иногда и глотаться), на одном из ее запястий была ярко-розовая резинка для волос, — Ширли всегда заплетала Фейс волосы перед его визитами — небольшое проявление доброты, трогавшее Марка до глубины души.

— Привет, док. Как жизнь? — Ширли уже больше двадцати лет жила в Алабаме, но каждое ее слово все еще было словно погружено в черную патоку.

— Да вот, болтаюсь без дела. — Это был его стандартный ответ. Если сегодня ему везет, то Ширли еще не знает о пятнадцати секундах его славы, — фото, где он спешит по ступенькам здания суда к машине, поддерживая одной рукой Анну, пестрело во всех газетах.

— Вы похудели. Вас что, не кормят на этом курорте для богатеньких?

Марк улыбнулся. Ширли считала, что его работа в «Патвейз» была воскресной прогулкой по сравнению с ее битвой на передовой в окопах «Тысячи дубов», и она никогда не упускала возможности подшутить над ним по этому поводу. На этот раз он не стал отвечать шуткой на шутку, а вместо этого спросил:

— Как здесь дела?

— Да все по-старому, — Ширли пожала плечами.

— Как Фейс? — спросил Марк обыденным тоном, возможно даже слишком обыденным. Ширли его сразу раскусила: ее не могла обмануть ни непринужденная дружелюбность, ни невозмутимый вид.

Медсестра склонилась над столом.

— Она спрашивала о вас, док. Я поинтересовалась: «Это вы о том тощем белом парне говорите?» А она так невинно посмотрела на меня, а затем говорит: «Ширли, не говори так о моем муже. Он совсем не тощий». — Ширли позволила себе рассмеяться, и этот смех шел из самой глубины ее великолепной груди, на которую Марк хотел положить свою голову, так, как когда-то клал ее на грудь своей матери. — Клянусь, иногда мне кажется, что она просто водит нас за нос.

Он понимающе улыбнулся. Одной из самых обнадеживающих и в то же время сводящих с ума особенностей этой болезни было то, что личность оставалась практически нетронутой. Фейс не потеряла своего неподражаемого чувства юмора.

— Я бы не удивился, если бы это оказалось правдой, — тихо сказал Марк, вручая Ширли коробку шоколадных конфет, которые он ей всегда покупал.

Она с заговорщицким видом спрятала их вне поля зрения.

— Не хочу, чтобы люди думали, будто вы за мной ухаживаете, — она взмахнула полной рукой, указав на противоположный конец коридора, где пятнистый зеленый линолеум блестел свежим слоем воска. — Идите уже.

Когда Марк вошел к Берни Файну, тот как раз вешал телефонную трубку. Берни встал и вышел из-за стола. Он был крупным мужчиной, почти толстым, с неопрятной копной седых волос и очками с толстыми линзами, которые увеличивали его глаза и придавали ему вид доброго и немного глупого мультипликационного медведя, несмотря на то что доктор Файн был одним из лучших специалистов в своем деле.

— Марк, рад тебя видеть! Хорошо выглядишь.

Марк улыбнулся.

— Ширли так не считает. Она уверена, что меня плохо кормят.

Берни хихикнул.

— Она весь мир накормила бы, если бы могла.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Где ты пропадал все это время?

Марк хотел рассказать Берни обо всем, просто для того, чтобы увидеть выражение его лица, но несчастья Анны не давали ему покоя, и он не стал извлекать их на поверхность ради красного словца.

— Нынче здесь, завтра там. А ты как?

— Не жалуюсь. — Берни уселся на край стола и выглядел словно сложенная там куча одежды. — Мой младший оканчивает в июне университет magna cum laude. — Доктор светился гордостью. — Я тебе говорил, что он учится в медицинском колледже Гарварда?

— Это впечатляет. Я хотел сказать, ну… Гарвард.

— Мы решили подарить ему путешествие, о котором он всегда мечтал.

Марк порылся в базе данных своей памяти.

— Я слышал, что в Новой Зеландии очень красиво.

— По словам Зака, там лучшие в мире волны для серфинга. Как странно, что мой сын — будущий врач. Но, черт побери, он заработал право на то, чтобы несколько недель побездельничать на пляже.

Марк никогда не видел ни жену Берни, ни кого-либо из его троих сыновей. Он знал их только по фотографиям в рамках, стоявшим у Берни на столе. Марк немного помолчал, давая понять, что эта часть программы окончена, а затем откашлялся и спросил:

— Как она?

Выражение лица Берни стало невероятно спокойным.

— Особо и рассказывать-то не о чем. Мы прекратили давать ей паксил, — у нее была плохая реакция на него. Ждем реакцию на уэлбутрин, — Марку не нужно было объяснять. На шизофреников смена барбитуратов и антидепрессантных средств действовала как коктейль Молотова.

— Она?..

— Нет. — Берни достал помятый платок из кармана вельветовых брюк и стал вытирать очки. — Мы тщательно присматриваем за ней.

Три месяца назад Фейс порезала себя ножом для бумаги, украденным со стола в регистратуре. К счастью, раны были поверхностными, но они все испугались. Тем не менее Берни Файн, к его чести, не предположил, что, может быть, другое заведение более подошло бы для «нужд» Фейс, возможно по доброте или из-за профессионального уважения к Марку, но скорее всего благодаря тому, что Фейс была уникальным пациентом, чьи месячные чеки оплачивались наличными. Она унаследовала немного денег после смерти дядюшки, и этого было достаточно, чтобы Марк мог себе позволить избежать уверток и отсрочек, сопровождавших страховку или, еще хуже, правительственный бюрократизм.

— Она выглядит подавленной? — спросил Марк и подумал, что это глупый вопрос. Кто бы не чувствовал себя подавленным в таком месте, даже если бы и не был болен? С другой стороны, учитывая все медикаменты, которые принимала Фейс, большую часть времени она была слишком одурманена, чтобы что-либо чувствовать.

— Не больше чем обычно. На самом деле я даже вижу небольшое улучшение, — осторожно сказал Берни.

— Ты мог бы выражаться немного конкретнее? — попросил Марк.

— Она больше говорит на групповых занятиях. И на личных встречах тоже. — Берни вернул очки на нос, и его глаза снова стали большими. — Она выражает некоторое беспокойство по поводу твоих визитов.

— Я знаю, что не прихожу так часто, как раньше. — Марк чувствовал, что его охватило чувство вины, но не стал прибегать к обычным в таких случаях объяснениям. Он не должен оправдываться перед этим человеком, у которого здоровая жена и здоровые дети, хотя Марк и был благодарен Берни за его доброту и сочувствие.

Берни с любопытством наблюдал за ним.

— Я ни разу не слышал, чтобы она жаловалась. Если что-то и случалось, Фейс всегда винила в этом только себя. Она беспокоится из-за того, как все это влияет на тебя. Думаю, что какая-то часть ее хотела бы отпустить тебя.

Марк горько рассмеялся.

— Отпустить? Это относительное понятие. — Конечно же, он мог развестись с Фейс. Но что это даст? Каждое утро, сразу после пробуждения первая мысль, приходящая ему в голову, будет о Фейс. Он не мог бросить ее — так же, как и Анну. В этом-то и была основная проблема.

— Я не собираюсь диктовать тебе, что делать, Марк, — вздохнул Берни. — Честно говоря, я не знаю, что бы я делал на твоем месте.

Марк улыбнулся.

— Нужно просто идти дальше и надеяться, что не упадешь.

— Чем ты занимался все это время? Я серьезно. — Берни наклонился вперед. Его мультяшные медвежьи глазки так пристально смотрели на Марка, что это лишало присутствия духа.

Марк пожал плечами.

— Я отдыхал от работы.

— Так я и думал. — Берни выудил из хаоса на столе вырезку из газеты. Это была статья из последнего выпуска «Стар», снабженная расплывчатой фотографией: Марк и Анна садятся в машину. Берни вручил ее Марку.

— Ее принесла одна из медсестер.

Марк посмотрел на нее и вернул.

— Спасибо, я ее уже видел.

— По крайней мере, они правильно написали твое имя.

— Лично мне больше нравится та часть статьи, в которой меня называют парнем, подозреваемым в убийстве.

— Это правда?

— С каких это пор ты веришь тому, что пишут в таблоидах?

— Послушай, Марк, если ты с кем-то встречаешься… — Берни пожал плечами, словно давая понять, что он не собирается никого судить. На его добром лице Марк видел понимание — не только его поступков, но еще и тех компромиссов, которые были неизбежны в таких ситуациях.

— А Фейс знает? — Марк почувствовал тупой укол плохого предчувствия. Она могла видеть его по телевизору или услышать об этом от той самой услужливой медсестры, которая принесла вырезку.

— Если и знает, то ничего об этом не говорила.

— Ну, это уже кое-что. — Марк вышел в коридор, но затем обернулся и сказал: — Не для протокола: я люблю ее.

Берни не нужно было спрашивать, кого он имел в виду. Он только улыбнулся и сказал:

— Маззл тов!

Если Марк и боялся этого визита, то его опасения растаяли в тот момент, когда он увидел Фейс. Она сидела в библиотеке, скрестив ноги, в кресле у окна и читала вслух другой пациентке под пристальным наблюдением Ролли — санитарки ямайского происхождения (чьи дреды были нескончаемым источником восхищения в отделении). Фейс склонилась над книгой, поставив локти на колени. Коса спадала ей на одно плечо: Фейс выглядела восемнадцатилетней, — именно столько ей было, когда они познакомились. Марк остановился в дверях, плененный словами, слетавшими с ее губ, подобно музыке.

Лохинвар. Баллада о несчастной любви. Марк улыбнулся, увидев в этом иронию судьбы, а затем его взгляд переместился на женщину, сидевшую на полу у ног Фейс. Она была где-то в два раза старше Фейс и весила в два раза больше, но сидела, словно покорный ребенок, опустив веки и раскрыв рот.

— Фейс, — тихо позвал Марк. Она подняла взгляд.

— Марк! — Ее лицо просияло, а затем так же быстро помрачнело. — Я не ждала тебя раньше обеда, — сказала она разрывающим сердце тоном.

Библиотека была самой уютной из общих комнат в «Тысяче дубов», с коврами, удобными стульями и рядами полок с книгами на любую тему; тем не менее, когда Марк шел через нее, его охватил ужас.

Он уже почти подошел к Фейс, когда чья-то рука схватила его за лодыжку. Марк взглянул вниз и увидел озорное круглое лицо больной, ухмыляющееся ему.

— Вы хотели, чтобы Фейс закончила вам читать? — спросил Марк, освобождая лодыжку из объятий женщины.

Она энергично закивала. Ее гладкие седые волосы свисали на одутловатые холмики плеч. Взглянув на Фейс, она потребовала детским голосом:

— Начинай сначала.

Фейс наклонилась, потрепала ее по волосам и добродушно рассмеялась — на какой-то момент она снова стала его женой: святая покровительница беспомощных.

— Не теперь, Айрис. Я тебе почитаю после групповых занятий, обещаю. А сейчас мне нужно побыть наедине с Марком. — Фейс теперь редко называла его своим мужем, и, хотя эта мысль доставляла ему боль, Марк предпочитал думать, что она это делала из солидарности с теми, у кого не было мужей или к кому никто не приходил.

Айрис поднялась на ноги, бормоча что-то себе под нос, и шаркающей походкой вышла из комнаты, одернув бесформенный халат. Фейс и Ролли обменялись взглядами, словно родители трудного ребенка, и это укололо Марка прямо в сердце, будто маленькая отравленная стрела. Затем Ролли подошла к нему и, похлопав его по плечу, сказала тихим голосом:

— Я буду снаружи в коридоре. Если я вам понадоблюсь, просто позовите меня.

И только когда они остались наедине, Фейс грациозно встала со своего места и подставила ему щеку для поцелуя. Она была одета в серый спортивный костюм, создававший впечатление, будто она только что вернулась с пробежки, — заблуждение, которое усиливал едва заметный блеск пота, покрывавший ее щеки и лоб. Маленькие завитки волос выбивались из ее светло-желтой косы; в лучах солнечного света они блестели, словно золотые нити.

— Ловко ты от нее избавилась, — сказал Марк.

Фейс улыбнулась:

— Айрис иногда бывает навязчивой.

Они устроились на диване, стоявшем напротив полок с пометкой «Р-Т», Марк на одном его конце, Фейс на другом, поджав под себя ноги. Он заметил темные круги у нее под глазами. Действительно ли ей лучше, как ему об этом сказал Берни? А еще она похудела. Ее здесь хорошо кормят?

— Твои родители передают тебе привет, — сказал Марк, — они всю неделю пытались дозвониться тебе. — Он очень осторожно подбирал слова, чтобы они не звучали как обвинение. Кроме того, родители Фейс привыкли к резким перепадам ее настроения. Иногда она целыми неделями отказывалась отвечать на звонки.

— Я была занята, — сказала Фейс, пожимая плечами.

— Они хотели, чтобы ты узнала первой, — Марк замешкался, но все-таки сказал: — Синди беременна.

— Ты шутишь? Это же здорово! — Фейс, казалось, искренне обрадовалась. Но даже несмотря на это Марк продолжал внимательно за ней наблюдать.

— Ребенок должен родиться в ноябре.

— Здорово! Я наконец-то стану тетей.

Он ожидал, что по этому поводу прозвучат какие-нибудь едкие замечания, но когда этого не произошло, он немного расслабился.

— Они очень взволнованы. Твоя мать уже опустошила свою кредитную карту, покупая детские вещи.

— Не сомневаюсь, — Фейс понимающе рассмеялась.

Вот она. Эта тень в ее глазах. Словно что-то промелькнуло на дне спокойного озера. Марк глубоко вдохнул, собираясь с силами для решительного шага.

— Они не знали, как ты это воспримешь.

Темнота поднялась на поверхность, медленно расползаясь по всему лицу Фейс. Марк ждал, слушая, как глухо стучит его сердце.

— Сколько можно возвращаться к этому? Господи, я так от всего этого устала! — Фейс подтянула коленки к груди и обхватила их руками.

— Было бы лучше, если бы я тебе не говорил?

— А разве имеет значение, чего хочу я?

— Я не хотел тебя расстраивать.

— Не беспокойся. Я уверена, что здесь есть маленькая цветная таблетка, которая решит все проблемы, — Фейс глухо рассмеялась. На ее висках проступили маленькие голубые сосуды, словно трещинки на яичной скорлупе.

Марк мысленно вернулся в тот страшный день. Он спешил с работы домой, потому что по телефону у Фейс был очень странный голос. Он подумал, что это как-то связано с теми гормональными препаратами, которые она принимала. Они уже много лет пытались завести ребенка, и она временно оставила работу, чтобы еще раз попытаться сделать все возможное. В то утро ее тошнило, но, несмотря на слабые проблески надежды, Марк начал подозревать, что эти симптомы не были ранними признаками беременности. Все чаще и чаще он звонил домой в середине дня и узнавал, что Фейс все еще в постели, подавленная и апатичная; это были классические признаки душевного заболевания. Тем не менее он не придавал этому значения — он, тот, кто первым должен был обо всем догадаться. Но страх, росший в его душе, не получал выхода до того дня, когда он пришел домой и обнаружил Фейс, без сознания лежащую на полу ванной в луже крови.

Его первая мысль была о том, что у нее выкидыш, но затем он увидел в ее руке окровавленный нож для колки льда. Упав на колени, чтобы проверить ее пульс, Марк почувствовал, как проваливается сквозь пол.

В «скорой» Фейс схватила его за рубашку и, притянув к себе, хрипло прошептала ему на ухо:

— Оно вышло? — Ее лицо было таким же бледным, как простыня, которой она была укрыта.

— Дитя? — его ужас стал еще сильней при мысли, что она убила их ребенка.

Фейс слабо покачала головой.

— Нет. Оно.

Несколько дней спустя Марк обо всем узнал. В ее голове звучали голоса. Иногда они говорили с ней по радио, шептали о том, что в ее чреве растет дьявол, который в конечном счете убьет ее, если она первой не избавится от него. Фейс утверждала, что чувствовала его, несмотря на то что ни рентген, ни анализы ничего такого не показывали. Поэтому она взяла все в свои руки. Слушая ее спокойный рассказ о событиях, приведших к ужасной сцене, свидетелем которой он стал, Марк плакал от ужаса и беспомощности. Словно он, стоя на берегу, смотрел, как Фейс тонет, но был не в состоянии прыгнуть в воду и спасти ее.

Тем не менее, каким бы невероятным это теперь ни казалось, Марк оставался оптимистом. И со временем, благодаря терапии и медикаментам, создалось впечатление, что Фейс выздоравливает. Но за шагом вперед всегда следовало два шага назад, и в последующие годы ее приходилось несколько раз госпитализировать. Дважды она пыталась покончить с собой. Однажды Марк застал Фейс, когда она держала нож у запястья. Увидев Марка, она набросилась на него. Это было последней каплей: на следующий день Фейс стала пациенткой «Тысячи дубов». С тех пор она там и жила — восемнадцать месяцев, не считая коротких вылазок в реальный мир, всегда проходивших под пристальным наблюдением.

Но разве Марк тоже не был изолирован от той любви, которую когда-то воспринимал как нечто само собой разумеющееся? До того, как встретил Анну. Вопрос был в том, что ему делать теперь?

— Ты злишься, потому что я не смог прийти на прошлой неделе? — ласково спросил он.

— А мне есть из-за чего злиться? — ответила Фейс вопросом на вопрос.

— Это ты мне скажи.

Она вздохнула, словно ответ был очевиден.

— Я не хочу тебя обременять. Если ты устал от меня, то так и скажи. Я не стану тебя в этом обвинять. Я тоже от себя устала.

Марк взял ее за руку.

— Я не хочу прекращать свои визиты.

— Тогда где же ты был?

— Я ведь говорил тебе — я в отпуске. Отдыхал на побережье.

Фейс резко подняла голову, пристально посмотрела на него, и спустя мгновение он понял, что она знала обо всем.

— Ну, это все объясняет, — сказала она.

Марк почувствовал, как у него внутри все похолодело.

— Что?

— Почему ты такой загорелый.

Он успокоился. Если Фейс что-то и подозревает, она не станет его допрашивать; она должна знать, что сделает этим себе еще хуже.

Марк быстро сменил тему разговора.

— Как твое рисование?

Берни Файн предложил Фейс заняться живописью в качестве терапии, и, казалось, Фейс это нравилось.

— Отлично.

— Ничего не хочешь мне показать?

— Пока нет.

— Ну, когда будешь готова…

— Не относись ко мне свысока, — она холодно посмотрела на него.

— Я не думал, что отношусь к тебе свысока.

— Относишься. Ты же не хуже меня знаешь, что я занимаюсь этим только для того, чтобы не терять контроль над собой. Это тоже лекарства, только разноцветные.

— Ну, по крайней мере ты не отрезала себе ухо. — Марк заметил, что шутки иногда помогали разрядить напряжение; когда он начинал перед ней заискивать, становилось еще хуже. Но на этот раз она не рассмеялась.

— Не смешно, — сказала Фейс.

— Мне кажется, ты все еще злишься на меня.

— Да будь ты проклят! — Она пристально посмотрела на него, и в ее глазах появились слезы.

— Фейс… — Марк примирительно поднял руку, но она отпрянула от него.

— Ненавижу это.

— Я знаю. — По крайней мере, она не сказала, что ненавидит его.

— Нет, ты не знаешь! — кричала она. — Большую часть времени я могу это терпеть. Но когда я вижу тебя, я каждый раз вспоминаю о том, чего мне не хватает. И это тяжелее всего, — Фейс замолчала. — Это не твоя вина. И я не говорю, что готова поехать домой. На самом деле я… я чувствую себя здесь в безопасности.

Марк, как всегда, разрывался на части: он хотел вернуть жену и в то же время хотел иметь возможность уйти навсегда. А теперь у него еще была Анна.

— Ты хотела бы, чтобы я какое-то время не приходил? — ласково спросил он.

Фейс так долго и так решительно смотрела на него, что Марк почувствовал, что ее взгляд причиняет ему тупую боль. Он вспомнил, какими раньше были их воскресенья: они валялись полдня в постели, ели галеты, политые кленовым сиропом, а затем долго гуляли, взявшись за руки. Сможет ли он снова вернуть все это, или это были лишь бесплодные мечты?

Фейс съежилась и заплакала.

Он обнял ее.

— Шшш… все хорошо.

Она беззвучно рыдала у него на груди.

— Я не хочу, чтобы т-ты п-перестал приходить.

— В таком случае я от тебя не отстану. — В такие моменты Марк почти жалел, что бросил пить, — это могло бы притупить боль.

Фейс прижалась к нему, словно маленький ребенок. Марк еще раз подумал о ее сестре. Синди и ее муж собирались прилететь к Фейс, когда родится ребенок. Марк во всех подробностях обсуждал это с Синди, как обсуждал все, что касалось Фейс, — словно разрабатывал военный маневр. Синди беспокоилась о том, как это скажется на ее сестре, но еще больше она беспокоилась о ребенке.

— А что, если Фейс захочет его подержать? — спросила она тихим пристыженным голосом. Марк понимал, что она чувствовала: каким человеком нужно быть, чтобы отказать родной сестре в такой просьбе?

Так же, как сердце Марка разрывалось при виде свояченицы, теперь оно разрывалось из-за жены. Он погладил Фейс по голове, шепча слова утешения. Спустя некоторое время он отправится на поиски женщины по имени Кристэл, о которой не знал ничего, кроме адреса в Энсино, который ему дала его подруга Кейт. Но сейчас Марк мог думать только о том, что, возможно, единственным безумием в этом мире была любовь — тупое чудовище, которое скорее разобьет себе голову о кирпичную стену, чем перепрыгнет через нее.

Лас-Каситас был таким же многоквартирным домом, как и дюжина других, мимо которых Марк проезжал по пути сюда: несколько этажей из шлакобетонных блоков, выстроенных вокруг центрального патио с бассейном; рядом с дверями шли пандусы. Поднимаясь по металлической лестнице, Марк почувствовал запах хлорки, окутавший его, словно испарения со свалки химических отходов, вместе с криками детей, плескавшихся в бассейне.

Когда Марк подошел к двери с номером 3-Ф, он услышал, что внутри плачет ребенок, а растерянная мать то угрожает ему приглушенным голосом, то уговаривает его. Марк постучал, но ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем дверь со скрипом приоткрылась.

— Да? Что вы хотите? — на него смотрело худое осунувшееся лицо, обрамленное завитками желтых волос с химической завивкой.

— Я друг Анны, — сказал Марк. — Могу я с вами поговорить?

— Я не знаю никого по имени Анна.

— Вы знали ее под именем Моника.

Усталые голубые глаза женщины мгновенно оживились.

— Ах, она! Да, я читала о ней в газете. Не повезло!

— Именно поэтому я здесь. Вы не против, если я войду? — спросил Марк.

Кристэл заколебалась, после чего дверь открылась шире, и за ней Марк увидел жилистую женщину в шортах и майке на бретельках. Казалось, ее мышцы были накачаны тяжелым физическим трудом, а не благодаря упражнениям в тренажерном зале.

— Послушайте, сейчас неподходящее время, — сказала Кристэл, — мой ребенок заболел, а мне надо на работу.

— Это ненадолго.

Она сощурила глаза и осмотрела его с головы до ног.

— Как вы узнали, где меня найти?

— Это было несложно. — Кейт узнала ее имя из счетов компании «Америка-он-лайн». Оказалось, что у Кристэл Лонгшир было интересное прошлое, и после своего последнего официального места жительства — государственной тюрьмы в городе Ломнок — она часто переезжала. — Кстати, меня зовут Марк. — Он протянул руку, которую она неохотно пожала, все еще подозрительно его осматривая.

Ребенок в квартире начал реветь.

— Брианна, дорогая! — закричала Кристэл через плечо, — пей свой сок, будь хорошей девочкой. — Она повернулась к Марку. — Вам лучше уйти.

— Пожалуйста, это очень важно.

Кристэл тяжело вздохнула.

— Хорошо, но только одну минуту.

Она вышла на площадку и стала закрывать за собой дверь, и вдруг маленькая девочка жалобно запричитала:

— Оставь дверь открытой, чтобы я могла тебя видеть!

Марк увидел маленькое бледное личико в мрачной глубине неосвещенной гостиной.

Кристэл сложила руки на груди.

— Пожалуйста, мистер, я не хочу неприятностей. Мне и так сейчас нелегко.

«Но Анне еще тяжелее», — подумал он.

— Я здесь не для того, чтобы доставлять вам неприятности.

Ее рот искривился в недоверчивой улыбке.

— Да? Все так говорят. У меня трое детей и три года тюремного заключения, и все благодаря последнему парню, который мне только голову морочил.

— Анна мне рассказывала о вас. Она, как мне кажется, очень хорошего о вас мнения.

Суровость немного сошла с лица Кристэл, и она начала грызть ноготь на большом пальце, а затем, спохватившись, смущенно опустила руку.

— Послушайте, мне жаль ее. Я хотела сказать, что Анна была добра ко мне и все такое. Но я ничем не могу помочь. А сейчас, если вы позволите…

Кристэл уже повернулась и собралась уходить, когда Марк предпринял последнюю отчаянную попытку.

— Вы ведь были там в ту ночь, не так ли?

Это произвело желаемый эффект. Кристэл замерла, а ее рука со следами от старых уколов на локтевом сгибе потянулась к двери и резко захлопнула ее, после чего девочка снова закричала.

— Я не знаю, к чему вы клоните, — прошипела Кристэл, — но если вы не уберетесь отсюда за тридцать секунд, я вызову копов.

— Думаю, что если бы вы собирались вызвать копов, — сказал Марк тем же мягким тоном, — то вы сделали бы это несколько недель тому назад.

Она прислонилась к бетонной стене и сползла по ней вниз.

— Чего вы хотите?

— Чтобы вы ответили на несколько вопросов.

— Я знаю только то, что написано в газетах.

— Где вы были той ночью?

— Дома с детьми.

— Вы можете это доказать?

Кристэл посмотрела на него.

— Я не обязана это делать.

— Мне — нет. Но я уверен, что полиция этим заинтересуется. — Марк полез в карман и вытащил свой сотовый.

Кристэл вскинула руку, чтобы остановить его и не дать набрать номер. Ее щеки покраснели, словно ей отвесили несколько пощечин. Марк не знал, что послужило причиной этого: чувство вины или просто страх человека, который провел некоторое время за решеткой.

— Не звоните. Они подумают, что я каким-то образом причастна к этому.

— А вы причастны? — Марк смотрел ей в глаза.

— Нет, — едва слышно сказала Кристэл. Крики в квартире стремительно перерастали в душераздирающие вопли. — Иду! — прокричала Кристэл через плечо. Выражение ее лица напоминало страдальческую гримасу уставшего в битве солдата, готовящегося к новой атаке. — Брианна провела в приютах половину своей жизни. Она все время плачет и не может спать, когда выключен свет. Если офицер, надзирающий за выполнением условий досрочного освобождения, узнает обо всем, я окажусь в тюрьме раньше, чем успею опомниться. Я не могу так поступить со своими детьми.

— Мне кажется, что вы слишком уж переживаете для человека, которому нечего скрывать.

— Они могут посадить меня ни за что. Они всегда так делают. — На какое-то мгновение Марку стало даже жаль ее. — Вы не знаете, что это такое. Анна была единственным человеком, который переживал за других. И посмотрите, что с ней случилось.

Стон, закончившийся отрывистым сухим кашлем, был достоин Мими из «Богемы».

— Я думаю, что все было так, — сказал Марк. — Вы хотели увидеть собственными глазами, действительно ли Моника, или человек, которого вы считали Моникой, был таким хорошим, каким казался. Только глянуть разок, после чего уехать восвояси и обо всем забыть. Как у меня пока что получается?

— Неплохо. Вы могли бы получить работу в одном из таблоидов, — бесстрастный взгляд Кристэл ни о чем ему не говорил.

— Послушайте, — сказал Марк. — Мне вы ничего не должны, но вы должны помочь Анне.

— Даже если бы я что-нибудь знала, а я ничего не знаю, мои дети для меня важнее всего. И, тем более, откуда я могу знать, что вы не коп?

— Если бы я был копом, вы уже ехали бы в участок на допрос.

— А у вас на руках осталось бы трое орущих детей, — ответила Кристэл.

— Я все еще могу организовать ваше задержание.

— Возможно, но вы этого не сделаете.

— Почему вы в этом так уверены?

— Вы приличный человек, вот почему. — Кристэл произнесла эти слова как оскорбление.

Марк долго и пристально на нее смотрел, словно пытаясь изменить ее мнение о себе. Кристэл явно повидала в своей жизни кое-что пострашнее, чем его угрозы. Ее можно согнуть, но не сломать. Оставалась единственная надежда на то, что, если Анна попросит Кристэл лично, та не сможет ей отказать.

Вой в квартире становился все громче.

Кристэл толкнула дверь, затем остановилась и посмотрела через плечо. Марк был удивлен, когда увидел в ее голубых потухших глазах блеск непролитых слез.

— Скажите Анне… — она на секунду запнулась, — скажите ей, что мне действительно очень жаль.

Следующим вечером, сидя в своей комнате в доме Лауры и Гектора, Марк рассказывал Анне о результатах поездки.

— Думаю, что Кристэл что-то знает, — сказал он. Они лежали в кровати, Анна удобно устроилась на сгибе его руки. — Или же она просто боится.

— Чего?

— Что ее снова посадят в тюрьму.

— С чего бы вдруг ей чувствовать себя виноватой, если она не сделала ничего плохого?

— Она наркоманка. Мы считаем, что все плохое, что случается с нами, происходит по нашей вине, потому что в большинстве случаев так оно и есть. — Марк грустно улыбнулся.

Он рассказал Анне о своей короткой беседе с детективом, расследующим ее дело, — бравым морским пехотинцем в отставке по имени Берч, который, судя по его внешнему виду, и сам был не прочь приложиться к бутылке. Берч отказался слушать Марка, сказав, что не заинтересован в поиске новых подозреваемых. Его последними словами были: «Если адвокат хочет перекинуть вину с ее задницы на чью-то еще, я не обязан ему в этом подыгрывать». Но эту часть беседы Марк опустил.

— Итак, нам снова приходится начинать все сначала, — уныло сказал он. Он видел, что на лице Анны отразилась каждая минута прошедших четырех недель: под глазами залегли темные круги, а в углах рта притаились маленькие морщинки, похожие на круглые скобки.

— Я попросил свою знакомую поискать также и того, второго парня, — Марк имел в виду мужчину, известного только по прозвищу Гэри Кэри, чье увлечение Моникой граничило с навязчивой идеей. — Гэри Кэри оказался женатым человеком и отцом пятерых детей. К тому же он священник-баптист. Мне жаль его жену, не говоря о прихожанах.

— Думаешь, он как-то связан с убийством?

— Все возможно. Есть только одна проблема: он живет в Кентукки.

— Насколько мне известно, из Кентукки есть регулярный авиарейс.

— Я не исключаю такой возможности, — сказал Марк, — более того, я уже сделал один звонок. Тем временем, думаю, есть смысл еще раз посетить Кристэл. — Он улыбнулся. — Возможно, тебе повезет больше.

Анна закуталась в одеяло. Она дрожала, несмотря на обогреватель, пылавший в темноте, словно уголек.

— Забавно. Я не распознала в ней фанатку.

— Они ведь бывают разные, — сказал Марк, думая о Гэри Кэри.

— Ты думаешь, она убийца?

Марк покачал головой.

— Можешь считать это странным, но я так не думаю.

— Это могло произойти случайно.

— Я знаю только одно: чем быстрее мы узнаем, что скрывает Кристэл, тем лучше. — Марк выглянул в окно. Задний двор был залит лунным светом, а вытянутая тень пса, медленно ходившего туда-сюда, напоминала некое инопланетное существо.

— Если Кристэл не заговорит, мы можем сказать Ронде, чтобы она вызвала ее в суд.

— Она будет свидетелем обвинения, и ее показания могут обернуться против нас.

— Ты думаешь, она солжет под присягой?

— Если не было свидетелей, то кто может доказать, что она лжет? Кроме того, мы не знаем, как все происходило на самом деле.

Анна вздохнула.

— Думаю, завтра мы об этом узнаем. — Они планировали с утра съездить к Кристэл.

— Кстати, нам нужно поспать. Завтра будет тяжелый день, — сказал Марк.

Анна повернулась на бок, обвив руками его шею.

— Мне не хочется спать.

Он поцеловал ее в губы.

— Скучаешь по мне?

— Ты станешь думать обо мне хуже, если я отвечу «да»?

— Не знал, что скучать по кому-то — это плохо.

— Плохо, если человек, по которому ты скучаешь, не скучает по тебе так же, как ты по нему.

Марк поднял голову и улыбнулся.

— Знаешь, чего я хочу? Чтобы ты могла посмотреть на себя моими глазами.

— Скажи мне, что ты видишь? — Анна очень серьезно взглянула на него.

— Ты красивая, смелая и сексуальная женщина.

— Мне кажется, я чувствую в твоих словах скрытые мотивы, — улыбаясь, она скользнула рукой под одеяло.

Марк схватил ее за запястье, притянул его к своим губам и начал целовать ее открытую ладонь, пахнущую свежесрезанными цветами — лавандой или гиацинтом.

— Кристэл не единственный человек, с которым я вчера встречался.

Улыбка Анны поблекла.

— Я догадываюсь, что ты говоришь о Фейс.

Он кивнул.

— Я никогда ничего не скрывал от тебя и сейчас не собираюсь этого делать.

Анна напряглась и отодвинулась от него.

— Разве в этом есть смысл? — в ее голосе появились стальные нотки.

— Я просто подумал, что ты должна знать.

— То, что ты женат? Я прекрасно осведомлена об этом. Я также знаю, что ты не собираешься разводиться с женой.

— У меня нет выбора.

Женился бы он на Фейс, если бы знал, что ждет их впереди? Честно говоря, Марк не знал, но гадать об этом было бессмысленно. Обстоятельства сложились так, что он любил двух женщин, и одна из них, к счастью или к несчастью, была его женой.

— Всегда есть выбор. Разве не ты мне это говорил? — Анна села на кровати и смотрела на него с той же осторожностью, что и Фейс. Она еще никогда не казалась ему такой красивой, как сейчас, со взъерошенными волосами и округлыми плечами, сиявшими в лунном свете.

— Не с каждым выбором можно жить дальше.

— То есть ты хочешь сказать, что, когда все это закончится и, предположим, я стану свободной, мы вернемся к тому, с чего начали? Или, может, ты хочешь, чтобы мы стали тайными любовниками — без обязательств и вопросов? — Анна покачала головой. — Извини, Марк, но на этот раз тебе не удастся сделать все по-своему, пока я не приму решение.

Марк в удивлении откинулся назад. Ему хотелось аплодировать Анне. Очевидно, что испытания, через которые ей пришлось пройти, укрепили ее дух.

— Довольно справедливо, — сказал он, — только у меня одна просьба. Мы могли бы отложить решение этого вопроса до лучших времен?

Анна отвернулась к окну. Марк уже было подумал, что потерял ее навеки, когда она снова взглянула на него. Затем Анна взяла его за руку и потрогала большим пальцем обручальное кольцо.

— Твоя жена знает о нас?

— Думаю, она догадывается.

— Вряд ли она ждет, что ты дашь обет безбрачия.

— Если дело только в этом, то она ничего не говорила по этому поводу.

Анна спрятала лицо в его ладони, целуя их и прижимаясь к нему всем телом. Марк почувствовал ответное напряжение в паху и засунул руку между ее ног. Она была влажная. Господи!

— Да, черт побери, я скучал по тебе, — прошептал он ей на ухо.

Он перевернул Анну на спину и раздвинул ей ноги. Они оба тяжело дышали. Обычно он не спешил, лаская и целуя ее до тех пор, пока его охватывала страсть, а ее покидала робость, но он видел, что в эту ночь все будет по-другому. Анна затащила его в себя, обхватив ногами, и двигалась ему навстречу с такой же стремительностью, как и он. Спустя несколько секунд Марк почувствовал, как она вздрагивает всем телом, откинув голову назад в беззвучном крике.

Затем Марк тоже кончил, — удовольствие было таким сильным, что он на мгновение почти потерял сознание. Когда лицо Анны снова появилось перед его глазами, он увидел, что ее щеки пылали, а рот изогнулся в едва заметной улыбке.

— Напомни мне, чтобы я почаще уезжал, — сказал Марк. Он хотел пошутить, но ее лицо помрачнело, и Марку захотелось убить себя.

Но Анна быстро пришла в себя, сказав с беспечностью, разрывавшей его сердце:

— Если кто-то куда-то и уедет, так это я.

Марк вел Анну вверх по лестнице, слушая, как гремят металлические ступеньки у них под ногами. Солнце еще не взошло, но уже было жарко, и пыльные растения вокруг бассейна поникли. Из-за закрытых дверей, мимо которых они проходили, доносились звуки пробуждавшейся жизни: приглушенные голоса, жужжание кофемолки, голос телеведущего, рассказывающего о прогнозе погоды на сегодня: «Погода будет ясной и солнечной, температура воздуха тридцать градусов по Цельсию. Пора включать кондиционеры…»

Они подошли к квартире Кристэл, и Марк постучал. Когда ему никто не ответил, он подергал ручку. Дверь открылась. Дома никого не было. Анна и Марк бесшумно ходили из комнаты в комнату, глядя на пустые ящики комодов и шкафы; грязные очки на полочке аптечки были безмолвными свидетелями того, о чем Марк подумал, как только вошел внутрь: Кристэл сбежала. Все, что она оставила, кроме мебели, — это грязные тарелки в раковине и миску с кошачьей едой на полу.

Он мысленно выругался. «Это моя вина. Я позволил ей убежать». С другой стороны, что он мог сделать, чтобы остановить ее?

Марк обернулся к Анне.

— Управляющий может что-нибудь знать.

Она кивнула, но Марк видел, что на ее лице застыло отчаяние. Он сомневался, что Кристэл оставила адрес, по которому следует отсылать письма.

Управляющий оказался также и владельцем дома, — пузатый мужчина средних лет с седыми волосами, торчащими пучками вокруг лысой макушки. Когда они сказали ему о Кристэл и спросили, знает ли он, куда она могла уехать, он тихо выругался.

— Я и сам хотел бы об этом знать. Эта сука должна мне квартплату за два месяца. — Он выудил пачку «Кэмэла» из провисавшего кармана своего махрового халата и закурил, искоса поглядывая на Анну сквозь дым, витающий над его головой. — Мне знакомо ваше лицо. Мы с вами где-то встречались?

Она побледнела, но сохранила спокойствие.

— Вряд ли.

Домовладелец, видимо, не вспомнил о том, где мог видеть ее лицо, но несмотря на это с сомнением посмотрел на Анну, словно недоумевая, что ее может связывать с такой женщиной, как Кристэл. Затем он пожал плечами — в любом случае, его это не касалось.

— Если найдете Кристэл, передайте ей привет от Луи. Скажите ей, что в следующий раз мы встретимся с ней в суде, — произнес он.

— Как вы считаете, кто-нибудь из жильцов может знать, куда она поехала? — спросил Марк, увидев, что Анна замерла при упоминании о суде.

Домовладелец сделал глубокую затяжку, словно обдумывая ответ.

— Вы можете спросить у ее соседей, но я сомневаюсь, что они что-нибудь знают. Она вела замкнутый образ жизни и беспокоилась только о детях.

Оказалось, что Луи был прав. После того как они больше часа стучали во все двери и не получили ни одного ответа, их наихудшие опасения превратились в уверенность: Кристэл и ее дети бесследно исчезли.

— Что теперь? — Анна, устало вздохнув, тяжело опустилась на ступеньки.

Марк сел рядом с ней.

— Хотел бы я это знать, черт побери.

Единственным неоспоримым фактом было то, что они зашли в тупик.