Тот выглянула из-за заднего бампера «остина-аллегро» мистера Патела и рассмотрела мальчишек, сидевших на корточках на тротуаре у дома Пателов. Потом вытащила из заднего кармана блокнот шпионского клуба тупика Стэнли и стала записывать: «Девятое октября, среда. Майкл О'Фланнери, Найджел Дипенс и Аллан Принс сидят на тротуаре за живой изгородью Кисала». Она перестала писать и прислушалась.
— Мой отец говорит, всех иммигрантов нужно посадить на сухогруз и отправить обратно, — сказал Майкл. — Он говорит, они все здесь берут наших женщин. — Он принялся развязывать узел на пакете из «Сейнзбериз».
— Каких женщин? — спросил Аллан. — И куда они их берут?
Майкл покачал головой:
— Берут их! Значит, занимаются с ними сексом, болван!
Аллан смутился:
— Но ведь у мистера Патела только одна нога.
— Ну и что?
— Не знаю. Просто мне кажется, что он… ну, не такой. Он ведь одноногий.
Найджел развязал пакет и сморщил нос.
— «Остановите иммиграцию. Начинайте репатриацию». Вот что говорит БНП. «Вышлем из страны всех черномазых ублюдков!»
— Что такое репатриация? — спросил Аллан.
— То, что сказал Майкл. Когда их высылают на сухогрузе с бананами или надувном плоту. Вот, понюхай.
Тот увидела, как Найджел поднес открытый пакет к лицу Аллана. Мальчик оттолкнул пакет и зажал нос пальцами. Найджел рассмеялся.
— Ты, ублюдок! — закричал Аллан.
Тот лизнула кончик карандаша и написала: «Говорят о Кисале и его родителях. У Найджела в пакете что-то вонючее; он заставил Аллана это понюхать. Они говорят о плавании на плоту».
— Что там в пакете? — спросил Майкл.
Аллан попятился назад, подальше от пакета.
— Дерьмо! Как воняет!
— Кошачий помет, — уточнил Найджел.
— Зачем тебе полный пакет кошачьего помета?
— А чья кошка его наделала? — спросил Аллан, отдирая болячку на колене.
— Это подарочек, — сказал Найджел. — Подарочек на новоселье единственным черномазым в тупике Стэнли.
Тот нахмурилась и легла на живот, чтобы видеть их из-под машины. Найджел Дипенс, держа пакет в одной руке, медленно крался вдоль изгороди к калитке, а оттуда — к крыльцу Пателов. Она слышала, как скрипнул почтовый ящик, когда Найджел его открыл. Она видела, как он высыпает кошачий помет из пакета в щель для писем, а потом развернулся, побежал назад по дорожке и бросился через лужайку к общественному центру. Майкл и Аллан вскочили на ноги, делая вид, что им очень весело. На бегу они размахивали руками и ногами. Воздух звенел от высокого, визгливого смеха Аллана.
Тот встала, уронив на асфальт карандаш и блокнот. Дверь дома Пателов медленно открылась, и на пороге показались Кисал и его мать. Она молча стояла на пороге; ее длинные черные волосы падали на плечи; более красивого платья, чем на ней, Тот никогда не видела. Ей показалось, что мама Кисала плачет.
— Ты видела, кто это сделал? — спросил Кисал.
Тот покачала головой, и Кисал с мамой ушли в дом, закрыв за собой дверь. Она подняла блокнот и карандаш и положила их на багажник машины.
«Я больше не люблю Найджела Дипенса, — написала она, — потому что он ненавидит черномазых пакистанцев, а у мистера Патела всего одна нога, и он даже не может дать сдачи. Миссис Пател носит красивые платья ярких расцветок, например розово-лимонное. На ее платье много маленьких зеркал. Она выглядит как рождественская елка. Кисал похож на Маугли».
Тот сильно постучала дверным молотком в дверь дома номер одиннадцать в тупике Стэнли и потопталась на чисто вымытых красных ступеньках. Дверь открыла миссис Райт.
— Ты к Стейси, милочка? — спросила она, вытирая испачканные мукой руки о фартук.
Тот покачала головой:
— Мистер Райт дома?
Мама Стейси улыбнулась и присела на корточки, отчего ее глаза оказались на одном уровне с лицом Тот.
— А он не староват для того, чтобы играть с тобой?
— Я не хочу играть с ним, — ответила Тот. — Мне нужно кое-что выяснить, а мой папа… в общем, моего папы сейчас нет.
Миссис Райт грустно улыбнулась, погладила Тот по голове и вошла в дом.
— Заходи, милочка, — сказала она. — Мистер Райт в столовой. Проходи!
Тот вошла в коридор, где пахло пирогами с вареньем и лаком для мебели. Миссис Райт открыла дверь столовой.
Мистер Райт сидел в углу комнаты перед своей гравировальной машиной и делал надпись на серебряном кубке. Машина визжала громко и пронзительно, от вибрации пол под ногами Тот дрожал. Она громко кашлянула, но он не услышал, поэтому она подошла к нему и стала рядом. Он поднял голову.
— Здравствуй, крошка, — сказал он. — Ищешь Стейси?
Тот покачала головой.
— А что?
— Мне нужно кое-что спросить у папы… но папы нет. — Она тронула пальцем кубок. — Красивый!
Мистер Райт поставил кубок на приставной столик и начал выписывать счет за двойной набор.
— Это приз, Тот. Команда «Сломанного древка» выиграла чемпионат лиги по дартсу. Что ты хотела спросить?
— Как называется, когда кто-то кого-то не любит, потому что они нездешние?
— Что значит «нездешние»? Не из тупика Стэнли?
— Ну да, вообще не из Англии… даже не из Уэльса.
— Имеешь в виду шотландцев?
Тот вспомнила мужчину в килте, изображенного на крышке коробки с реликвиями шпионского клуба, и покачала головой.
— Нет. Когда не любят смуглых людей. Вроде Пателов.
Мистер Райт перестал заполнять счет и принялся вертеть в руках ручку.
— Для таких людей есть много названий. Одни хорошие, другие не очень.
— Например, ненавистники черномазых пакистанцев?
— Да, это как раз не очень хорошее название.
— А какое тогда хорошее? Мне нужно слово вроде того, как говорят в девятичасовых новостях.
Мистер Райт потер подбородок.
— Наверное, тебе подойдет слово «расист», — сказал он.
Тот достала из кармана блокнот «на пружинках».
— Мистер Райт, а как оно пишется?
Он продиктовал, и она записала новое слово в блокнот.
— Как называется, если человек расист и бросает кошачьи какашки в почтовый ящик тому, кого он не любит?
— Наверное, это можно назвать агрессией. — Он снова произнес слово по буквам, и Тот записала его.
Мистер Райт нахмурился:
— А кто бросал кошачьи какашки — то есть кошачий помет — в чей-то почтовый ящик?
Тот прикусила губу.
— Я не могу вам сказать, — ответила она, постукивая карандашом по обложке блокнота. — Все записано здесь, но вы не член клуба и поэтому не можете ничего прочесть. Это тайна. Туда могут вступать только девочки. — Она сунула блокнот в карман.
Общее собрание членов шпионского клуба тупика Стэнли проходило в садовом сарае Томпсонов. Тот, которую недавно официально приняли в клуб, стояла, переминаясь с ноги на ногу, посреди маленькой и темной каморки. Дороти сидела в шезлонге, сжимая в руке блокнот. Лилли, как самая старшая, сидела в сломанном кресле в углу, а Стейси примостилась на ручке ее кресла. Тот надо было стоять посередине, потому что на прошлой неделе она была дежурной шпионкой, и теперь ей нужно было отчитаться о выполнении задания, как Джеймсу Бонду. Она не сводила глаз с сестры, понимая, что здесь полно пауков, а в темных закоулках притаились и другие насекомые.
Дороти подняла голову:
— Тот, сначала надо представиться. Мы всегда так делаем. Это называется «Обращение к участникам собрания».
Тот выпрямилась, положила руки на бедра и с сильным шотландским акцентом произнесла:
— Моя фамилия Томпсон. Тот Томпсон…
Дороти повесила блокнот на угол подставки для цветочных горшков.
— Хватит изображать Бонда, или я тебя исключу из клуба!
— Извини. Я все записала — все, связанное с Кисалом.
Дороти пролистала страницы блокнота, читая записи Тот.
— Молодец, хорошо справилась. Кроме вот этого кусочка в конце.
— Какого кусочка?
— Что миссис Пател выглядела как рождественская елка, а Кисал похож на Маугли.
Лилли наклонилась вперед:
— Как-как она выглядела?
— Как рождественская елка.
— Ну да, — кивнула Тот. — Вся сверкала и переливалась.
Дороти швырнула блокнот Лилли.
— Я это вычеркнула. В шпионский журнал нельзя записывать ничего, кроме фактов. А это не факты. Мы с тобой можем по-разному понимать, как выглядит рождественская елка.
— Ну и что? — не поняла Стейси.
Дороти повернулась на месте:
— Представь, что агенту 007 дали приказ кого-то убить и сообщили единственную примету: человек, которого ему нужно убить, выглядит как рождественская елка. Вряд ли такая примета поможет, правда? В конце концов, из-за такой неточности могут пострадать невинные люди!
Стейси нахмурилась:
— Но мы ведь не собираемся убивать миссис Пател!
— Конечно нет! Я просто привела пример. Я имею в виду то, что, когда мы шпионим, надо быть точными. Лилли, на следующей неделе твоя очередь…
— А как же Кисал? — спросила Тот. — Что мы будем делать с Кисалом?
Все посмотрели на нее.
— Что значит «делать»? — спросила Дороти.
Тот посмотрела вниз — нет ли жуков — и села на пол по-турецки.
— Папа Стейси сказал, что это агрессия и что Найджел… Лилли, я записала слово.
Лилли пролистала блокнот.
— Расист?
— Да, вот именно. Нам нужно как-то помочь Кисалу.
Стейси ткнула Лилли в бок и запела:
— Тот в Кисала влюбилась! Тот в Кисала влюбилась!
— Я думала, она влюблена в моего Найджела, — сказала Лилли, сталкивая Стейси с ручки кресла.
Стейси высунулась из-за кресла, не в силах сдержать глупые хихиканья.
— Ой, не могу! Тот Пател! Тот Пател!
Тот нехотя кинула в нее грязный поддон для семян, и Лилли засыпало сухим компостом.
— Эй, ты! Осторожнее! — прикрикнула Лилли.
— Прекратите! — закричала Дороти. — Мы не вправе вмешиваться, Тот. Мы просто шпионим.
— Мы можем шпионить за Найджелом и Майклом, — сказала Тот. — Можем все шпионить за ними, а потом сказать их родителям, что они вытворяют! — Она улыбнулась, поняв, что в голову ей пришла замечательная идея.
— Ни в коем случае! То, что ты предлагаешь, называется «стучать», а я — не грязная, вонючая стукачка, — сказала Лилли, стряхивая с плеч крошки компоста. — И вообще, мой отец говорит, что мистер Пауэлл прав и что если в страну будут по-прежнему пускать иммигрантов, скоро прольются реки крови.
— Это называется не «стучать», — поправила подругу Дороти, — а «доносить». «Стукачи» — все равно что «воры».
— В общем, я не хочу быть ни тем ни другим, — сказала Лилли.
— Ты просто не хочешь, чтобы мы шпионили, как вы с Найджелом целуетесь! — Стейси подсела к Тот на пол. — Подумаешь, реки крови. Мистер Пауэлл — панатик. Мой папа так сказал. Кисал — такой же англичанин, как мы.
— Не панатик, а фанатик, дурочка! — поправила ее Дороти.
— Я не англичанка. Я ирландка, — сказала Лилли, — а он — грязный пакистанец!
— Мой папа — не грязный пакистанец!
— Да не он, дура, а Кисал!
Тот встала:
— Кисал не пакистанец. Его отец из Калькутты, а Калькутта в Индии.
Лилли рассмеялась:
— Все равно он пакистанец черномазый. Это одно и то же.
— Тебе бы понравилось, если бы тебе в почтовый ящик кинули кошачьи какашки? — спросила Тот.
— Мой отец надрал бы им задницы, — ответила Лилли. — И потом, они отбирают дома у белых семей, которым негде жить. Пусть живут там, где родились. Или в Тауфорде. Или в Лондоне. — Лилли схватила клубок бечевки с полки над креслом и стала подбрасывать его в воздух, напевая: — Кисал — обезьянка! Кисал — обезьянка!
Тот не верила собственным ушам. Дороти сидела и молчала, а Лилли все пела, смеялась и подбрасывала вверх клубок бечевки. Даже Стейси, кажется, не знала, что ей делать, — она сидела и рассматривала носок туфли, втыкая в земляной пол жестяной совок.
Тот выхватила глиняный горшок из груды горшков у двери, не обращая внимания на паутину и пауков, расползшихся по сараю, когда груда упала.
— Возьми свои слова назад!
Лилли только рассмеялась.
— Дороти, пусть она возьмет свои слова назад!
Дороти теребила подол халата. Тот слышала только, как клубок бечевки подскакивает в руках Лилли, да ее песенку.
Тот медленно замахнулась тяжелым горшком.
— Лилли, ПОЖАЛУЙСТА, возьми свои слова назад! — Казалось, она вот-вот расплачется. Ей показалось, что сейчас раскроются все тайны. Лето кончилось, причем совсем не так, как она думала. Они были одна команда. Шпионский клуб тупика Стэнли. Но сейчас она стояла одна, одна против трех девочек в темном сарае, где полно всего после лета, где живут пауки и чешуйницы. А ее папа уехал в Америку. Она швырнула горшок, и он угодил Лилли в середину лба и раскололся на большие осколки, которые упали Лилли на колени.
В сарае стало тихо. Три девочки смотрели, как из раны между светлых волос Лилли течет струйка крови. Ее светлые волосы окрашивались в красный цвет; Лилли медленно потрогала голову. Недоуменно уставилась на кровь у себя на пальцах, а потом перевела взгляд на Тот. Тот понимала, что ей надо бежать, но не могла. Все нужно закончить сейчас — здесь, в папином сарае. Если она убежит, все станет только хуже.
— Ах ты, маленькая паршивка! Я тебя убью! — Лилли бросилась на Тот, размахивая руками; она сжала кулаки и принялась молотить Тот по голове и плечам.
Дороти встала и оттащила Лилли; они обе плюхнулись в шезлонг. Старый, потертый шезлонг перевернулся, и они обе упали на мешки с прошлогодними луковицами.
Стейси подхватила Тот под руку и потащила прочь из сарая. Обернувшись через плечо, она крикнула Лилли:
— Ты сама грязная ирландка, и тебя нужно отправить домой в лодке с бананами!
Тот расплакалась.
Две девочки сидели за диваном в гостиной у Стейси, вырезая самые красивые наряды из каталога «Кэй». У Стейси в волосах до сих пор была земля.
— Спасибо, Стейси, — сказала Тот.
— Не за что. Как ты?
Тот неопределенно мотнула головой.
— Стейси!
— Чего?
— Ты правда занималась этим со своим двоюродным братом?
— Нет, конечно. — Стейси вынула из косички большой ком компоста.
— Зачем же ты тогда соврала?
— Я разозлилась на Дороти. Что она выследила что-то стоящее. Ей всегда достается все самое лучшее.
— Она теперь все время ревет. — Тот вынула из волос Стейси еще один комок слежавшегося компоста.
— Почему?
— Не знаю. Мама говорит, у нее возраст такой. — Тот перевернула страницу. — Ты теперь тоже будешь все время реветь, раз у тебя уже начались месячные?
— Да, наверное. А на платье миссис Пател правда были маленькие зеркальца? — Стейси аккуратно вырезала трехцветные замшевые туфли на высоченных каблуках.
— Ага, — сказала Тот. — Более красивого платья я в жизни не видела.
— У них это называется сари. Мне мама сказала.
— Я хочу такое, — сказала Тот, вырезая блузку из марлевки.
— Если выйдешь замуж за Кисала, у тебя будет куча сари.
— Я не собираюсь за него замуж.
— Тогда поцелуй его. — Стейси положила туфли в бумажный пакет с надписью: «Рождество 1972 г.».
— Я не собираюсь целоваться с ним! — сказала Тот, выхватывая бумажные туфли из пакета и разрывая их пополам.
— Вот свинья! — взвизгнула Стейси, разрывая бумажную блузку и хихикая.
— Я пас! — закричала Тот, скрещивая пальцы и поднимая руку над головой. — Я пас! Больше ничего не рви!
Обе девочки, взвизгивая от смеха, пытались защитить свои бумажные коллекции. Тот накрыла свою руками с по-прежнему скрещенными пальцами.
После того как было заключено перемирие, они прислонились к стене и немного попили из своих стаканов.
Стейси громко вздохнула:
— Ах, Тот! Я назвала Лилли грязной ирландкой!
— Подумаешь! Я вот бросила в нее цветочным горшком!
— Думаешь, нас исключили из клуба?
Тот посмотрела на подругу:
— Мне все равно. Она это заслужила. Кисал — не обезьянка!
— Да. — Стейси осторожно засунула под диван пакет со своими вырезками. — Он Маугли!
Девочки согнулись пополам от смеха.
— Ты когда-нибудь была у него дома? — спросила Стейси, когда снова смогла нормально разговаривать.
— Не-а. Но он сказал, что я могу прийти к чаю.
— Я бы не стала пить у них чай. У них из дома воняет.
— Нет, не воняет!
— Воняет. Оттуда воняет карри.
— Карри приятно пахнет.
— Воняет. — Стейси осторожно взяла с тарелки печенье с апельсиновым джемом в шоколаде. — У них в доме нет ни соли, ни перца, — добавила она, держа печенье в руке, как белка орешек, и обкусывая ободок вокруг джема.
— Что же у них тогда есть?
— Всякие пряности. Вроде порошка карри.
— Есть у них и соль, и перец. Нельзя же сыпать порошок карри на жареную картошку.
Стейси сунула в рот серединку печенья.
— Наверное, стены у него розовые…
— А ковры светло-зеленые…
— А скатерть золотая…
— И змеи в корзинках…
— Змеи? — спросила Стейси.
— Ага, — ответила Тот, допив апельсиновый сок. — Отец Кисала заклинатель змей. Как Лаби Сифри. Он сидит по-турецки на серебряной подушке, играет на дудочке и выманивает кобр из корзины с грязным бельем.
— Он не умеет.
— Нет, умеет, — возразила Тот. — Я слышала, как он играет на флейте.
— Нет, я имею в виду — он не умеет сидеть по-турецки. Он ведь одноногий.
— Ну, может, он сидит на стуле.
Тот повертела между пальцами последнюю розу, расцветшую в этом году, и оторвала головку от стебля. Оборвала лепестки и бросила их в пластиковый контейнер, стоящий на дорожке. Розовые лепестки, листья ракитника и бирючины. Ей хотелось добавить еще листья эвкалипта, но деревце стояло на подоконнике кухни, а на кухне мама готовит ужин. Придется обойтись бирючиной. Она встряхнула коробку и вдохнула аромат. От лепестков и листьев пахло резко и тепло. Она защелкнула крышку и направилась к дому Кисала.
У ворот она остановилась. Занавески в гостиной были задернуты, машины мистера Патела не было видно. Она на цыпочках подошла к парадной двери, сняла крышку с пластикового контейнера и положила на приступок, куда миссис Пател выставляла пустые молочные бутылки. Она зачерпывала пригоршнями теплые лепестки и листья и бросала их в щель для писем. Когда она собиралась бросить четвертую пригоршню, дверь открылась.
Ее рука оказалась зажатой в металлической прорези, и ей пришлось, шатаясь, войти в коридор. Кисал уставился на нее, а потом на мятые лепестки, лежавшие кучкой на дверном коврике с надписью: «Добро пожаловать!» Она вынула руку из щели для писем, отступила на приступок и подхватила свой контейнер.
— Протяни руки, — велела она.
Он протянул, и она высыпала оставшиеся лепестки в его подставленные ладошки.
— Это еще зачем? — спросил он, разглядывая цветы у себя в руках.
— Кое-что приятное из ящика для писем, — ответила Тот. — Чтобы уравновесить кошачьи какашки. Идет?
Кисал молчал, озадаченно разглядывая смесь розовых лепестков с листьями ракитника и бирючины. Тот попыталась объяснить еще раз:
— Смотри, это все равно что ты падаешь с велосипеда, когда проезжаешь мимо кондитерской. Потом, всякий раз, когда ты проезжаешь мимо кондитерской, ты думаешь, что опять упадешь. Понял?
Кисал бросил лепестки на пол.
— Мм… да, наверное.
— Все потому, что ты думаешь, что кондитерская и твое падение с велосипеда вроде как части одного целого. Кондитерская равняется падению. Или ящик для писем равняется кошачьим какашкам. А теперь для тебя ящик для писем равняется цветам. Так ведь лучше, правда?
— Ну да… Спасибо, — сказал он, медленно закрывая дверь.
— Не за что, Кисал. Не за что.
Тот трижды покрутила в руках толстую деревяшку, которой они играли в классики, — на удачу. Она попала в квадрат с девяткой, а на девятке ей почему-то всегда не везло. Десятка — другое дело, «Король и королева» — легко, хотя они были дальше всех. Только на девятке она вечно спотыкалась. Она бросила биту, и та приземлилась точно в центре тротуарной плитки, на которой мелом была выведена цифра 9. Ей помогло то, что она три раза покрутила биту в ладони. Такое волшебство она приберегала для чего-то трудного. Но получалось не всегда.
Мистер Дамсон стоял по другую сторону живой изгороди, в последний раз в году подстригая бирючину. Она всегда прыгала здесь в классики, потому что у Дамсонов был самый лучший кусок тротуара — без трещин.
Он перестал щелкать ножницами и через изгородь передал ей метлу.
— Пожалуйста, подмети то, что я настриг!
Она взяла широкую метлу, смела обрезки бирючины в кучу в конце дорожки, где мистер Дамсон собрал их совком и бросил на кучу листьев в тачку.
— Остались только башенки твоей мамы, и все, можно выкидывать. — Он снова взял ножницы и начал подстригать фигурные башенки по краям изгороди Томпсонов.
Тот перепрыгнула в квадрат с восьмеркой, встала на одну ногу, поправила биту и перепрыгнула в «Короля и королеву».
Мистер Пател тоже подстригал свою живую изгородь — со стороны улицы. Кисал шел следом за отцом и подбирал срезки. Тот помахала рукой, но мистер Пател, не обращая на нее внимания, зашел к себе в палисадник. Его искусственная нога глухо стучала по твердой бетонной дорожке. Тот и Кисал пожали плечами. Она прыгнула и налетела на тачку, в которую мистер Дамсон загружал последние листья.
— Запрыгивайте, мисс Томпсон! — пригласил он.
Она сунула биту в карман и прыгнула на кучу листьев. Мистер Дамсон покатил тачку по дороге.
— Хочешь прокатиться, Кисал? — спросила она, когда они, грохоча, проезжали мимо.
Мистер Пател с сомнением посмотрел на них из-за ограды.
— Не волнуйтесь, — сказала она одноногому индусу, — мистер Дамсон раньше жил в шикарном доме, а мне всего восемь лет. Мы не расисты.
Кисал посмотрел на отца; тот кивнул, продолжая щелкать ножницами.
— Подождите, пожалуйста! — попросил Кисал. — Я хочу кое-что взять. — Он опрометью кинулся по дорожке и исчез за домом.
Мистер Дамсон вежливо улыбнулся мистеру Пателу поверх ограды, а Тот встала на колени в тачке, чтобы посмотреть на палисадник Кисала. Мистер Пател отстригал крошечные кусочки со своей стороны живой изгороди. Тот оглядела его ногу. Мистер Дамсон кашлянул, а потом начал тихо насвистывать.
— Мистер Пател, — сказала Тот.
Индус поднял голову. Ножницы щелкнули в воздухе.
— Это акула? — спросила она.
Он нахмурился.
— Или тигр? Я слышала, тигры бывают особенно опасны, когда вырубают их джунгли. — Тот перегнулась через изгородь. — Она у вас деревянная или пластмассовая?
Мистер Пател изумленно воззрился на Тот, которая стояла на коленях в листьях и ждала ответа. Он положил листья на траву и вышел из-за изгороди на тротуар.
— Здравствуйте, мистер Дамсон, — сказал он. Говорил отец Кисала медленно и почти без акцента. Потом он задрал брючину до колена и показал сверкающую искусственную голень цвета жевательной резинки. Цвета жевательной резинки «хубба-бубба». — Хочешь потрогать, девочка? — Он зашагал к тележке; нога поскрипывала на тротуарной плитке.
Тот испугалась, увидев розовую пластмассу, и спряталась в тележке. Мистер Дамсон и мистер Пател расхохотались; они смеялись чуточку смущенно, но все же дружелюбно.
Из-за дома вылетел Кисал и прыгнул в тележку рядом с Тот. Мистер Дамсон, ворча, снова взялся за ручку, попрощался с мистером Пателом и покатил тачку по дороге, мимо домов, к грунтовой тропинке, ведущей к рощице.
Тот чувствовала, как Кисал прижимается к ней плечом. В спину ей врезался ржавый край тачки; нос забивал резкий запах свежесрезанной бирючины.
Впереди показались дубы; туда, на опушку, все отцы семейств свозили срезанные листья и ветки. Вдоль обочины лежали кучки листьев и травы; от них пахло летом. Каждая кучка пахла резко и сильно. Мистер Дамсон остановился.
— Эй, вы, готовы? — спросил он.
Оба кивнули, и он перевернул тачку, вывалив на обочину кучу листьев и двоих хохочущих детей. Он повернулся и зашагал назад, к тупику Стэнли.
Кисал сел и порылся в кармане брюк. Он вытащил оттуда что-то розово-зеленое и положил на ладошку Тот.
— Это тебе, — сказал он. — Только никому не говори!
Тот разжала пальцы; у нее на ладошке лежал фарфоровый индийский слоник. В его розово-зеленом хоботе были дырки; когда она перевернула слоника, оттуда посыпался перец. Она попробовала его на вкус. Перец оказался жгучим; ей обожгло язык.