Золотое время для телевидения

Когда я работал преподавателем в техникуме, на стене нашей лаборатории висела схема генератора сигналов шахматного поля. Что такое изображение шахматного поля в то время знали все. Телевизоры были некачественные, поэтому, после его включения, требовалось ждать, пока разогреются лампы, отклоняющие катушки и прочие детали. Естественно, всё это время изображение на экране было растянуто либо сжато, а в семьях возникали споры на тему, длиннолицый этот артист или круглолицый. Эти споры были довольно безобидные и скорей напоминали игру, поскольку, каждый мог доказать свою правоту вручную. Я не имею в виду обращение к спорщикам: «Ну, что, ребята, у вас что, нет рук – поговорить?» Для этого и существовали ручки управления «Размер по вертикали» и «Размер по горизонтали». Но на телецентре сидят люди, которым тоже хочется поиграть, вот они и включали время от времени сигнал шахматного поля.

Это было золотое время для телевидения, так как ни у кого не появлялось желания передавать рекламу каких-нибудь товаров или услуг, поскольку ни товаров, ни услуг в то время не было. Да и сам телевизор нужно было доставать. Вот и получалось, что в перерывах между передачами люди могли подкрутить свои телевизоры, обменяться мнениями и как бы остыть от напряжёнки предыдущего сюжета.

Трудно сказать сколько ламп работало в этом генераторе, думаю, что несколько десятков. Да и схема, висевшая на стене, была как простынь «королевской величины». Естественно эту схему, несмотря на требования программы, я даже не пытался изучить, тем более – объяснять студентам. Чисто интуитивно чувствовалось, что это неудачная разработка. Ведь какова информативность такого сигнала? Пустяковая. Так зачем засорять мозги. Свои и чужие. Теперь же, имея сигналы чёрно-белых горизонтальных и вертикальных полос, получить сигнал шахматного поля не представляло никакой сложности. Достаточно было подключить одну логическую ячейку «исключения равнозначности». Думаю, что немногие любители шахмат знают, что изображение доски, за которой они проводят много времени, имеет столь простое математическое выражение.

Но прийти к этому мне удалось лишь через несколько лет. После разработки необходимой теории.

Простите, меня, дамы и сэры. Я, кажется, опять отвлёкся… Перенесёмся на несколько лет вперёд и в другую среду, когда я, аспирант Московского института связи, был приглашён прочитать курс лекций для творческих работников телевидения.

Небольшой курс, прочитанный на Шаболовке, принес мне много знакомых из среды творческой интеллигенции, поэтому всегда, когда мне приходилось бывать на телецентре, я пользовался возможностью заглянуть на тот или иной просмотр, прогон или генеральную репетицию. А это намного интересней того, что показывают обычно на экране. Только на телецентре можно увидеть на экране просмотр негативной киноплёнки. Когда всё «наоборот». Представьте себе зимний мотокросс. Снег и всё, что летит из-под колес, абсолютно чёрного цвета. Или, например… Нет, об этом, в другой раз.

Посещение телецентра и его служб – это всегда интересно. Даже не профессионалам. Ведь не часто доводилось стоять в очереди за бифштексом, например, с Михаилом Жаровым или обедать за одним столом с Аркадием Райкиным. Жаль только, что поговорить с ними о жизни почему-то не удавалось. Но бог с ними, известными и не очень. Меня тогда умиляли гардеробщицы. И не столько они сами, сколько их занятие в свободное время. Обычно рядом с ними стояли большие мешки с письмами телезрителей. Естественно, нераспечатанными. Поэтому, когда у этих бабушек появлялась возможность, они вскрывали и читали эти письма. Те, которые заслуживали, по их мнению, должного внимания, они откладывали в отдельную стопку. Остальные, как мусор – выбрасывали. Вот так осуществлялась связь с широкими массами.

Иногда, довольно нудная связь с телезрителями нарушалась какой-нибудь безобидной шуткой. Так, например, знаменитая фраза простой участницы советско-американского диспута: «У нас в стране секса нет!» была искусственно сконструирована из длинного повествовательного утверждения необразованной суфражистки. Но это уже другой разговор…

Почему то время я называю золотым для телевидения, почему специалисты телевидения тогда пользовались заслуженной популярностью? Только ли потому, что они всегда могли прийти на помощь, быстро отремонтировать или настроить телевизор? Нет, не только. Мне, например, приходилось читать лекции о перспективах развития телевидения, о применении телевидения под землёй, под водой и в космосе, когда до полёта Юры Гагарина оставалось ещё несколько лет. На мои лекции собиралась масса народа, и задавалось столько вопросов, что ответить на них в отведенный отрезок времени не было возможности. Не удивительно, что я и мои коллеги гордились своей техникой, великим достижением человеческого разума.

Шли годы и, к сожалению, на телевидение пришли новые беспринципные люди, для которых рабское услужение вышестоящему начальству является главным приоритетом их деятельности. О какой гордости можно говорить, когда телевизор – сгусток и квинтэссенция деятельности тысяч научных работников, инженеров и техников – народ называет «ящиком навязчивой пропаганды»? На телевидении появились виртуозы скрытой и вирусной рекламы и оправдание у них есть: «У нас рыночные отношения, и мы тоже хотим зарабатывать деньги». Зарабатывайте, ради бога, но знайте меру… Ведь Кургенян, Проханов, Киселёв и прочие «патриоты и американофобы» наносят людям вред несопоставимый с любыми деньгами. Вспомните до чего можно довести своих, не зарубежных, телезрителей, которые голыми руками отправились штурмовать телецентры Вильнюса и Останкина. Подумайте хотя бы о своем будущем, о будущем своих детей и внуков. Впрочем, боюсь, что о будущем вы подумать не сможете, у вас все мысли лишь о прошлом, так как вы люди прошлого, мракобесного периода, и мне тратить время на вас, просто жалко.

Да, ещё пару слов, пока не забыл. Телевидение показывает не только события, но и эмоции, которые просто невозможно скрыть. Посмотрите несколько КВНов, когда показывают так называемую судейскую коллегию и её председателя, Константина Эрнста. Вроде нормальный мужик, но неужели он, человек, который «может всё» не замечает, какая степень подобострастия и подхалимажа играет на лицах его подчиненных? Неужели ему это нравится? Действительно, здесь собрались не только весёлые люди. Я имею в виду операторов. И ножницы здесь не помогут. Если так будет продолжаться, то недалеко то время, когда вся страна перейдет на японо-азиатскую культурную традицию – по любому поводу улыбаться и кланяться, кланяться и улыбаться, повторяя при этом, вместо «простите пожалуйста», япона мать-ать-ать-ать… Впрочем, подобную картинку можно наблюдать и на более высоком уровне.

У современного телевидения масса недостатков, которые в современном обществе просто недопустимы и их нужно исправлять. Найти определённый «корень зла» или точку, куда нужно приложить рычаг. Провести конкурс или референдум… Если бы Владимир Владимирович спросил у меня совета, я бы посоветовал ему отправить в отставку руководителей всех центральных каналов. Ведь их немного и они люди не бедные, где-нибудь на Канарах они найдут себе бунгало, прислугу и девочек, для самореализации… Но кого интересует мнение бывшего спортсмена, бывшего директора акционерного общества, старшего научного сотрудника, к тому же самодеятельного писателя-фантаста?… Уж больно скучный получился разговор. Расскажу лучше о людях, которые внесли свет и радость в каждую семью, ведь телевидение это не только «ящик дезинформации и рекламы».

 

Профессор Брауде

С Гиршем Брауде я встретился впервые в стенах НИИ, куда я был направлен после окончания аспирантуры и защиты кандидатской. До этого я его знал только как одного из корифеев, стоявшего у истоков телевидения. Мне даже казалось, что он, если не как Архимед, то уж точно как Брадис – автор таблицы логарифмов. Оказалось, что нет. Ему уже, правда, было давно за шестьдесят, но для учёного, каким был Брауде, это не возраст. Я знаю случаи, когда известного учёного не отправляют на пенсию до тех пор, пока он способен только держать авторучку в руках и не портит бюллетень для голосования в учёном совете. В данном случае он как вино. Чем старше, тем ценнее.

Он, конечно, знал, что Чёрнобелый направил к нему в лабораторию нового специалиста, но как-то особых восторгов не выражал. Больше того, после соответствующей беседы, у него ко мне особого интереса не появилось. Объяснялось всё очень просто. Лаборатория Брауде занималась коррекцией телевизионных сигналов, а меня эта тема нисколько не интересовала.

Гирша Вульфовича Брауде следовало – бы назвать рыцарем телевидения. И если бы было такое звание, то, безусловно, он бы его получил. Я поясню свою мысль.

Телевидение как таковое не имеет своего единого изобретателя. Оно появилось как результат постепенного накопления большого числа изобретений и технических решений из различных областей науки и техники. И только после того, как оно начало приобретать, естественно, в стенах научных лабораторий, вид перспективный, как сейчас сказали бы, для коммерческих целей, главенствующая роль перешла в руки специалистов по радиотехнике и радиоэлектронике.

Долгое время на телевидение смотрели как на забавную игрушку и, естественно, плохо субсидировали. Многие, ставшие впоследствии знаменитыми учёными, меняли профиль своих работ. Переключались на работы, связанные с радиолокацией, радионавигацией, ускорителями частиц и так далее. И это довольно легко объяснить. Ну, кому, скажите, хочется работать на теме, которая не сулит реальный результат в ближайшие годы. Ведь в другом месте было всё наоборот. Быстрый рост, премии, лауреатства. К тому же там хорошо платили.

В отличие от других, Брауде всегда или почти всегда, за исключением, правда, одного, кажется, раза служил одному направлению техники – телевидению. При этом он выбирал самую сложную, самую нужную в данный момент, тему для своих работ.

Около восьмидесяти авторских свидетельств на изобретения получены им в различное время. Он бы получил их и больше, если бы относился к процессу оформления этих заявок более серьёзно.

Нет никакого смысла перечислять все его изобретения. Я лучше упомяну о наиболее известных. Он изобрел двухстороннюю мишень для суперортикона. Тем самым, дав жизнь уникальному устройству, которое представляло собой передающую трубку, позволившую получить самое высококачественное изображение. Многие годы эта передающая трубка работала на телецентрах во всём мире. Продолжает она работать и сейчас. В неё, правда, внесены некоторые непринципиальные дополнения. Но это дела не меняет.

Последние годы любители старины тратят большие деньги на поиск и восстановление старых вещей – раритеты. Что-то в этих вещах содержит не только музейную, вызывающую ностальгию, но и большую эстетическую ценность. Помню, как на Шаболовском телецентре мне удалось, совершенно случайно, найти отслужившую свой век трубку суперортикон. Я принёс её в лабораторию и поставил на свой стол.

Она была прекрасна. В ней хорошо просматривались все детали, находящиеся внутри стеклянной колбы, двухсторонняя диэлектрическая мишень (на одну сторону которой проецируется световое изображение, а с другой стороны это изображение считывается) вынесенной под углом электронной пушкой, электроды для коррекции электростатического поля и другие элементы. Долго мы любовались этой конструкцией. Кто-то даже сказал, что по своей эстетике она не уступает автомобилю Руссо Балт. Несколько месяцев она ещё радовала наши глаза. А когда к ней уже все привыкли, и перестали даже замечать, мне показалось, что её может ненароком, выбросить уборщица и я забрал (как бы своровал) этот не принятый в музей экспонат.

Если бы Брауде не создал ничего, кроме суперортикона, то всё равно его имя вошло бы в историю телевидения. Даже в современном телевизоре можно обнаружить немало технических решений разработанных Г.В. Брауде. Это конденсатор вольтодобавки и схемы различных коррекций и многое, многое другое.

Но то время было очень тяжёлым. И не всегда учёный мог заниматься любимой тематикой. Известно, что во время войны Брауде поручили разработать систему опознавания своего самолёта. Так называемая система «свой – чужой». С этой работой он справился блестяще и многие лётчики должны быть благодарны учёному за надёжную секретную «коробочку», спасавшую им жизнь. Только за эту работу Брауде получил Государственную (бывшую Сталинскую) премию.

Известный всей стране Московский Энергетический Институт (МЭИ) задуман был как главная «кузница» кадров для энергетики и электрификации. Он был открыт в 1930-м году и привлёк к себе многих известных учёных и специалистов. Но техника развивалась, и скоро стало ясно, что существует значительная потребность в специалистах радиотехнического профиля. Так появилась кафедра радиотехники. После войны во главе этой кафедры стал Гирш Брауде. Всё было хорошо. Талантливый учёный начал развивать свою тематику, в перспективности которой он не сомневался. Появились ученики, единомышленники…

Но, вот во главе такого института становится дама. И не просто дама – товарищ Голубкова. То, что она никакого отношения не имела ни к науке, ни к энергетике выяснилось очень скоро. Стало известно также, что ей это и не нужно, так как она жена самого Георгия Максимилиановича. Как, вы не знаете кто это? Так это же Маленков! Ближайший соратник и приемник вождя всех народов.

Много я потерял в своей жизни. О работах Брауде написано немало. А вот о его жизни, особенно в тяжёлые их периоды не написано ничего. Как будет тяжело историкам науки воссоздать правильную картину прошлого. К сожалению, я, имея такую возможность, упустил её. Работая с Брауде многие годы, мы были очень близки и откровенны. Но об этом периоде его жизни я знаю очень мало. Но попробую на основании известных мне фактов как бы реконструировать тот небольшой этап в деятельности учёного.

Итак, большой, правильней сказать, очень большой кабинет. На стенах солидные, богато выполненные картины. Но это не портреты выдающихся учёных, как-то связанных с научным направлением института, таких как Максвелл, Фарадей или Герц, и не выдающиеся изобретатели Эдисон, Морзе, Попов. И уж тем более не выдающиеся профессора и академики, некогда работавшие в его стенах. Совсем нет. Это портреты наших вождей и самых любимых в народе членов ЦК КПСС.

Во главе, за гигантским столом сидит крупногабаритная дама. Она же директриса института, она же жена вождя Маленкова. Вокруг неё, как и принято у таких бонз, парторг института, председатель месткома, заместитель директора по кадрам (КГБешная должность), пару членов парткома и хозяйственников и каким-то образом никак не вписывающийся в эту компанию – заместитель директора по научной части. Одним словом – актив.

Перед столом стоит грузный, невысокого роста, с мудрым Сократовским лбом, одновременно лысоватый и седой человек с палкой, на которую он слегка опирается. Не очень опрятный и выглаженный, так как о внешнем своём облике не очень заботился…

На каком-то этапе мужчины начинают переходить в зрелый возраст, при котором у одних судьба или наследственность отнимает волосы, а у других меняет только их цвет. К Брауде она отнеслась по справедливости, взяв частично то и другое в знак компенсации за светлый ум.

Подобный ненаучный вывод я сделал много лет тому назад, когда мы, собравшись вместе, отмечали тридцатилетие окончания школы. Слегка выпив, а как можно без этого?.. Действительно слегка, потому, что после этого мы играли в футбол, разделившись на седых и лысых. И только я один, неординарный как всегда, выполнял функции судьи, так как не подходил ни одной из команд. Но эта неординарность вскоре сменилась на прическу как у Брауде.

– Так какой кафедрой Вы заведуете? – спросила дама.

– Радиотехники, – последовал ответ.

– А какой наукой Вы увлекаетесь? – есть люди, которые считают, что наука это не работа, а что-то наподобие ловли бабочек. Иногда такая мысль исходит даже из уст весьма уважаемых учёных. Известны крылатые слова типа: «Наука – это удовлетворение любознательности за государственный счёт» или «Мы на работе получаем удовольствие, а нам ещё за это платят» и так далее. Об этом можно прочитать в различных вариациях книги типа «Физики шутят». Но рассчитано это на людей, понимающих шутку.

Г.В. Брауде понимал шутки. Но даже в этих условиях, когда многие его коллеги и друзья всё ещё были в лагерях или работали в «шарашках» он ответил спокойно и с достоинством:

– Я не увлекаюсь, я работаю в области телевидения.

– А что это такое? – последовал вопрос. Человеку её положения следовало бы знать хотя бы азы техники.

– Это та техника, которая позволит наш с Вами разговор увидеть и услышать всем, кто этого пожелает. – Более недипломатичного ответа трудно даже придумать. Притом это был не выпад против начальства. Просто наивный как ребёнок профессор от всей души в самой сжатой и популярной форме выразил довольно сложное понятие.

– А КГБ об этом знает? – последовал новый вопрос.

– Думаю, что КГБ знает всё!

Затем актив попросил учёного удалиться. Что там происходило в его отсутствии не трудно догадаться. Очевидно, очень усердствовал самый заинтересованный человек, заместитель завкафедры. Я не случайно и не по забывчивости не упомянул его в составе актива.

Просто моё отношение к таким людям таково, что лишнее общение с ним не доставляет никакого удовольствия. Как сказал поэт: «Я такого не хочу даже вставить в книжку».

Он, как я знаю, сказал немного:

– Профессор мало интересуется учебным процессом, а всё время проводит какие-то эксперименты.

– И что, в одиночку? – спросила дама.

– Нет. У него есть ученики.

– И что это за люди?

– Разные, – последовал ответ, – есть среди них евреи.

– А сам этот Гирша, как его… Вульфович тоже или из немцев?

– Тоже.

– И это всё делается за спиной руководства института и вне планов. Как это можно терпеть? Особенно теперь, когда наша партия взяла решительный курс на борьбу с безродным космополитизмом!

– Я уже написал несколько докладных записок… – промямлил стукач.

Слово попросил заместитель директора по научной части. Он как-то пытался объяснить, что знает работы Брауде, что так всегда принято: новые работы проводить за счёт других, бесперспективных… Но увидев полуснисходительные улыбки окружающих, как-то сник и понял, что в данной ситуации вопрос уже решён.

– Да, вопрос решён, – сказала дама. – Такому человеку не место в нашем коллективе. Мы не можем вывести его из состава учёного Совета. Вы уж постарайтесь сделать это без меня, – при этом она кивнула как бы одновременно и замам по науке, и кадрам. И добавила:

– Да-да, по собственному желанию. Всё-таки Лауреат.

– Я и сам хотел уйти оттуда, – рассказывал позднее Брауде. – Институт, который за короткий срок превратился в болото антисемитизма, разве можно в таком работать?

Безработица на разных людей оказывает разное влияние. Зарубежные учёные и специалисты, если их по какой-то причине настигает безработица, рассматривают это время как естественное явление. В это время они обычно занимаются любимым делом в самом комфортном режиме и получают пособие, которое мало отличается от их, и без того приличной, зарплаты.

Но у нас ведь особый путь. К тому же время очень непростое. Брауде никуда не ходил. Ничего не добивался. Он работал дома. Естественно, без зарплаты. В это время он разрабатывает теорию коррекции телевизионных и импульсных сигналов, которая со временем преобразовалась в солидную монографию и стала учебным пособием для многих специалистов.

Несколько месяцев длилась его безработица. На что же он надеялся? Известно, что специалисты такого уровня обычно не ищут работу. Работа ищет их. Обычно Вузы, для укрепления своих научных кадров, объявляют конкурсы на замещение той или иной вакантной должности. Однако в то время все общепринятые нормы просто забыли. Их не отменяли, их просто обходили. И при приёме на работу важнейшими характеристиками были в первую очередь анкетные данные.

Никого не интересовало, что Брауде был человеком с мировым именем. Беспартийный еврей – и этого было достаточно. Должно было произойти невероятное. Сейчас в это трудно поверить, но именно так и произошло. Известному учёному, академику Аксель Ивановичу Бергу было поручено разработать структуру нового научно-исследовательского института и рекомендовать на соответствующие научные должности ведущих специалистов страны. Что он и сделал весьма добросовестно. В этот документ и попал профессор Брауде наряду с другими, уволенными из ряда Московских Вузов.

Рассказывают, что Бергу пришлось перенести несколько тяжёлых сражений с работниками ЦК КПСС, отстаивая каждую неугодную фамилию. Но не такой был Аксель Иванович! Он отстоял каждого. Однако, скоро Брауде предложили должность начальника лаборатории в отделе телевидения одного Московского НИИ.

Сам стукач, добившись своего и став, позднее, исполняющим обязанности завкафедрой, потом долго не мог в полной мере воспользоваться плодами своего «успеха». Его не принимали на защиту диссертации всюду, куда бы он не обращался. Но это так, к слову.

После смерти Сталина, Голубкова, как и её муж были задвинуты куда-то на окраину отечественной энергетики, и о них уже никто не вспоминал. В МЭИ появилось новое руководство. Часто сменялись ректоры. Некоторые были назначенцами ЦК, а некоторые – их учениками. Были среди них и довольно приличные люди. А один был даже свидетелем на моей свадьбе. Но это было намного раньше, чем его звезда засверкала драгоценным аметистом на вершине руководства крупнейшим Вузом.

Но никогда, повторяю, никогда кафедра радиотехники МЭИ не восстановила доброго имени и научной значимости среди специалистов. Видать, наука – это слишком хрупкий материал, требующий особо бережного к себе отношения.

 

Компьютерная революция?

Анекдот о любознательном котёнке я часто вспоминаю в связи с другим интересным событием моей жизни… На эту конференцию я попал совершенно случайно. И записался на выступление тоже без всякой подготовки, т. к. конференция была по вычислительной технике и посвящалась разнообразным устройствам отображения информации. Выступавший передо мною солидный мужчина рассказывал, какие трудности возникли у них при разработке их осциллографической системы, какие проблемы им пришлось преодолеть для получения качественного изображения там, где никогда ранее даже не ставили такую задачу, обращал внимание слушателей на детали многочисленных чертежей, развешанных на всех стенах.

Наверно я напоминал не котёнка, а скорее пионера в коротеньких штанишках, когда неожиданно для всех заявил, что всё вышесказанное ерунда и чушь собачья… А откуда я мог знать, что выступавший передо мной специалист является признанным авторитетом в данной области. Что совсем недавно вышла его книга, посвященная формированию символов на электронно-лучевых трубках. В ней разбиваются любые попытки использования телевизора. Любимое выражение признанных корифеев – «товарищ не понимает» вместе со снисходительной улыбкой начало постепенно пятиться назад по мере моего выступления и демонстрации фотокарточек моих экспериментов. А выражение: «Стоит ли так много трудиться, чтобы пополнить запасники политехнического музея», вызвали последний взрыв эмоций. Было это в 1966 году. Примерно через год после поступления в аспирантуру и пионера я напоминал с очень большой натяжкой. Разве что своей задорностью… Этот год я привожу не случайно и не затем, чтобы ещё раз доказать, что «Россия – родина слонов». Просто так будет легче осветить тёмные стороны нашего «светлого» прошлого… Неординарному хулигану Стиву Джобсу в то время было десять лет…

Компьютерную революцию связывают с появлением в 1975 году персонального компьютера. Два американских паренька, Стив Возняк и Стив Джобс в сарае изготовляют первый персональный компьютер. Собственно говоря, этот компьютер сделал Возняк, а Джобс был его другом и деловым партнёром. В Америке, также как у нас в России, у многих изобретателей имеется свой соавтор, но характер его работы отличается коренным образом. Для нашего читателя это может показаться странным, но такой соавтор не мешает работе, а содействует и вносит порой неоценимый вклад, который зачастую непосилен основному исполнителю. Возняк был талантливый изобретатель и всю свою жизнь он посвятил созданию новых инженерных конструкций. Людей, которые, всё свободное от работы время, занимаются конструированием радиоэлектронных устройств, у нас называют радиолюбителями. Возняк сочетал в себе качества радиолюбителя и знания профессионала, так как, уже в то время, поступил в Беркли. Хороший радиолюбитель, человек увлечённый, добивается, порой, таких результатов, которые удивляют и вызывают зависть высокообразованных профессионалов. Пусть на меня не обижаются специалисты, но я знал несколько таких радиолюбителей. За каждого из них можно было отдать пару дипломированных инженеров, в первую очередь заочников и вечерников. Знал я также руководителей, которые умели только руками водить. С моей лёгкой руки, таких часто называют чёрно-белыми и чёрно-серыми…

Джобс был не такой. Неординарная личность, он был на четыре года моложе своего друга. Такой выбор делового партнёра был не случайным, ещё в школе он слыл отпетым хулиганом, который дружил только с ребятами старшего возраста. Из школы его исключали много раз, а однажды, он чуть не угодил в тюрьму за то, что подложил в учительскую взрывчатку. Достижения Возняка были не менее впечатляющими, он принес в школу тикающий муляж самодельной бомбы. Школьников, конечно, эвакуировали, а будущего талантливого изобретателя отправили на психиатрическое освидетельствование.

Первое электронное устройство, которое смастерил студент Возняк, позволяло выдавать междугородные телефонные звонки, за местные. Понятное дело, что такое устройство, которое позволяло экономить деньги, с успехом продавалось, и школьник Джобс впервые почувствовал интерес к организации малого бизнеса и продаже этих изделий. Но в молодые годы он ничем не отличался от своих сверстников, на выпускном вечере, после окончания школы в 1972 году, он крепенько надрался и, покинув дом своих приёмных родителей, отправился учиться в колледж. Но учился он не долго, так как после первого семестра его отчислили. Следует сказать, что в Америке очень строго относятся к студентам, которые недобросовестно относятся к своим обязанностям. А кому нравятся студенты, интерес которых направлен на поиск смысла жизни, но видят этот смысл почему-то в отказе от мяса, в курении марихуаны, приёме ЛСД и занятиях йогой. Мятущаяся натура и безденежье бросали его из одной сферы в другую, поэтому за короткий срок он успел поработать проектировщиком видеоигр в компании Афари, занимался трансцендентальной медитацией в Индии, куда занесло его стремление к просветлению, ремонтником и продавцом подержанных автомобилей после возвращения в Штаты, какой-то химией… Но все эти занятия никак не влияли на его увлечение электроникой и дружбу с Возняком, который упорно продолжал собирать различные электронные конструкции. Одна такая конструкция и оказалась первым персональным компьютером «Apple-1».

Стив Возняк прекрасно понимал, что его изделие не является чем-то выдающимся, поскольку следует лишь достижениям современной электроники и другим смежным дисциплинам, в то время уже были хорошие микросхемы памяти, микропроцессоры и даже телевизионные дисплеи. Больше того, уже существовало несколько разработок, в которых дисплей был оснащён микропроцессором. Называли его по-разному, но чаще всего, активным дисплеем, или устройством ввода-вывода, который по всем формальным признакам и архитектуре можно было бы назвать вычислительной машиной. Новизна творения американских энтузиастов, на мой взгляд, была лишь в названии «персональный компьютер». Но об этом не знал Джобс. Он отверг мнения многих специалистов, что такое устройство не найдет применения в доме у обывателя. Поэтому, сложив свои деньги, вырученные от продажи микроавтобуса «Фольксваген», а также деньги Возняка, полученные от продажи его калькулятора и Рона Вейна, третьего компаньона, они основали собственную компьютерную корпорацию Apple Computers. Бизнесмену Стиву Джобсу было в то время двадцать лет.

Дом приёмных родителей приютил молодую корпорацию. В гараже расположилась производственная лаборатория, спальню превратили в помещение для персонала, а гостиную – в склад готовой продукции.

Самый крупный коммерческий успех Джобса связывают с продажей первых пятидесяти компьютеров «Apple-1», Джобсу удалось уговорить владельца магазина электронных самоделок Пола Террела взять на реализацию эту партию по оптовой цене – пятьсот долларов за штуку. Розничная же цена электронного яблока была вообще сатанинской, поскольку состояла из одних шестерок – 666,66 долларов. Довесок в шестьдесят шесть центов следует отнести к американской традиции, не любящей круглых цифр. Даже став бизнесменом, Джобс продолжал оставаться неординарным хулиганом.

Но трудности только начинались. Пол Террел отказался вносить предоплату, а стартового капитала не хватало даже на микросхемы. У друзей и знакомых удалось занять пять тысяч долларов, а ещё пятнадцать тысяч взяли в кредит в банке, на один месяц. Больше не давали. Уж очень не предсказуемой была эта сфера человеческой деятельности. Но бизнес, как известно, не любит слабонервных. В среде компаньонов возникли трения и Рон Вейн, испугавшись финансовых трудностей, продал свои десять процентов акций Джобсу и Возняку за восемьсот долларов. Если бы он мог знать, что через шесть лет, в 1981 году объём продаж персональных компьютеров достигнет тридцати миллиардов, он вряд ли поступил бы так опрометчиво. Здесь невольно напрашивается сравнение с нашими демократическими политиками, основавшими партию «Яблоко». Может быть, и они когда-нибудь добьются подобного успеха.

Стив Джобс не создал ни одной из составных частей компьютера. Да их и создавать к тому времени не нужно было. Достаточно было использовать готовые узлы и микросхемы более высокой степени интеграции. Вот почему не последняя роль была отведена сестре Джобса, которая помогала Возняку собирать из микросхем компьютерные платы. Однако Джобсу в данной команде по праву принадлежала главная роль, без его участия персональный компьютер не смог бы завоевать мир. Дар предвидения, невероятная работоспособность и фантастическая удачливость – вот чем обладал бывший хулиган. Джобс в переводе с английского означает «трудяга», и всю свою жизнь он как бы подтверждал это, поэтому в годы становления фирмы, он работал по двадцать часов в день, совсем без выходных.

Американская пресса подробно описывает, как достигли успеха известные бизнесмены и в первую очередь те, «которые сами себя сделали». Среди них Бил Гейтс, Дональд Трамп, мэр Нью-Йорка Майкл Блумберг, Стив Джобс и другие. И, действительно, на их примерах можно чему-то научиться. А какой толк в опыте толстосумов, которые, высасывают из Земли её последние соки или, получив крупное наследство, только и могут, что тратить бешеные деньги. Может быть поэтому они и не появляются на экранах, а тихо сидят в своих замках арабских эмиратов, анонимно скупая шедевры живописи и небоскрёбы Манхэттена. Миллиардер Джон Пол Гетти, отвечая на вопрос журналиста, как достичь финансового могущества, сформулировал так: «Вставай рано, трудись упорно, найди нефть». Джобс, сам того не осознавая, выполнил все приведённые выше требования. Он вставал рано, трудился упорно и нашёл… Возняка.

А могло ли получиться так, что Джобс, не встретив Возняка, занялся бы чем-либо другим и персональный компьютер не появился в нашем доме? Нет, конечно, нет, он бы всё равно появился, но в другом месте и в другое время. Логичней был бы вопрос: а почему он не появился на несколько лет раньше? Ведь для этого были уже все предпосылки. Такой вопрос мне задавали неоднократно, и я часто отделывался шуткой: «Не было под рукой Джобса.». На самом деле, крупные компьютерные фирмы занимались крупными «машинами» и у них было достаточно заказов от военных, авиационных и космических фирм. Кого интересовала такая игрушка? Универсальное же устройство могло появиться в развитии электронной почты или как электронная пишущая машинка. Но не появилась, и я уже писал об этом от имени фантаста. Почему? У нас, до перестройки, были и другие причины.

Предположим, что Джобс или человек подобный Джобсу – какой-нибудь наш хулиган, назовём его для определённости, Саня Иванов или, скажем, Стас Трудягин – задумал реализовать подобную авантюру. Так, или иначе, он пришёл бы ко мне. Я же, со своей стороны, сварганил бы ему клавиатуру и дисплей от электронной почты, пришпандорил к ним коробочку с микропроцессором, организовал простенькую программу. В центре экрана крупными буквами нашлепал надпись:

«Груша – 1»

Made in USSR

Казалось бы всё. Персональный компьютер у нас на столе. Что дальше? Отвечаю: тюрьма. Потому, что в магазинах микросхемы не продавали, их можно было купить на чёрном рынке, но они ворованные. Ладно, не будем вдаваться в детали, предположим, что эту проблему он, Стас Трудягин, как-то решил. У хорошего радиолюбителя всегда в загашнике найдется пара десятков микросхем. Как теперь собрать эти компьютеры? Сараев у нас много и монтажников хватает, но организовать подпольное производство или собирать на коленках тоже не просто, не намного проще, чем печатать деньги. Мне так кажется. Пойдем дальше. Как продавать эти компьютеры? В магазины их не возьмут. Можно попытаться продавать из-под полы, как это делали всякие цеховики и фарцовщики с джинсами, но кто на это пойдёт? Ведь такое устройство в сумку не запрячешь и на себя не напялишь. Не поэтому ли «самая передовая и прогрессивная» система плодила только чёрно-белых и чёрно-серых организаторов? Таким как Джобс в тоталитарном обществе места не было. Также как и тем, кто как-то пытался опередить своё время. О всяких там генетиках-кибернетиках, а также о современных айфонах и айпадах я даже не говорю. Скучно… И, наконец, хочется вспомнить фразу из раннего издания моего любимого «Золотого телёнка»: «Ну и наделали делов эти бандиты Маркс и Энгельс!» Последние слова не для всех, а только для ваших сторонников, Геннадий Андреевич Зюганов.

 

Инициатива наказуема

Прошло немного лет. Отгремели взрывы перестройки и всеобщего развала. Из института я ушёл, чтобы начать свой, собственный научно-внедренческий, бизнес. Вначале всё было хорошо. У меня были прежние заказчики и исполнители. Но, потом, как-то незаметно экономическая ситуация начала ухудшаться и докатилась… Впрочем, начнем с нуля. Какую точку отсчёта принять за нуль? Когда вас приглашают на какую-то встречу, то сразу возникают вопросы: что, где, когда и кто? Первые три вопроса весьма важные, но главным для меня является последний вопрос, а именно «кто там будет». В зависимости от этого я иду с удовольствием, довольно нехотя, либо вообще не иду. Стараюсь как-то увильнуть от оказанной чести. Так и здесь. Начнем с самого важного.

Профессор Брауде не дождался перестройки и ушёл на пенсию. Он, конечно, мог бы ещё поработать, никто его не гнал, но, видно, возраст берёт своё. На его место назначили преемника, его ученика. Человека молодого, энергичного, партийного. А как же иначе? Иначе и быть не могло. Наша демократия, самая демократичная в мире, позволяла начальнику отдела Чёрнобелому назначать любого исключительно по своему вкусу, а Чёрнобелый – далеко не академик Берг, поэтому он в кадровых вопросах особенно бдительный и очень боится, как бы его в чём-нибудь не обвинили…

Чёрнобелый – это наш бог и царь. У него не только артистичная внешность, стать и голос, но и ряд других качеств, необходимых для советского руководителя. Умение дружить со всеми вышестоящими начальниками и, естественно, с партбоссами дало ему в руки рычаг, позволяющий не писать научные работы, а только подписывать их. Так уж получилось, что я сам его выбрал в качестве официального оппонента для защиты диссертации. А после защиты он пригласил меня к себе на работу. Мне кажется, что при выдвижении кого-либо он руководствовался старой мудростью: повышая одного, приобретаешь одного неблагодарного, но много завистников. Здесь же была безвыходная ситуация и обещаниями не отделаешься.

Итак, молодого, спортивного, энергичного… Хочется ещё что-нибудь добавить эдакого позитивного – как-никак, а место всё-таки заметное. Но чего нет, того нет. Да, была у него одна замечательная черта: он не вмешивался в мою работу, за что я был ему очень благодарен.

Звали его Митя. Был он неплохим инженером. Затем поступил в аспирантуру. Здесь же, в нашем НИИ. И руководитель у него был весьма и весьма солидный. Казалось бы, тебе и карты в руки, забудь на время свою гитару, дерзай, твори… Но чего нет, того нет. Шли годы, аспирантура закончена, но результата, я имею в виду положительный результат, не получилось. Ладно, бывает. Не всем же, в конце концов, остепеняться. Меня не очень беспокоило, кто надо мной поставлен, Чёрнобелый или Чёрносерый. Но так продолжалось недолго. Начались перебои в финансировании. Раньше работы Брауде всегда были обеспечены сполна. Теперь же каждый день начинался примерно так:

– Ну что, Гуглин, удалось вам добыть денег для лаборатории?

– Да что ты, Митя, кто сейчас даст лишние деньги. Для своих работ с трудом нахожу.

– Так уж с трудом? – добавляет он. – Плохо стараетесь. Иногда я, начинал приветственный диалог:

– Так что, Митя, ты ещё не вышел из своей партячейки?

– И не думаю, – отвечал он.

– Смотри, голубчик, как бы тебе не стало мучительно больно за бесцельно уплаченные взносы. – продолжал я.

Что-то в этих несущественных репликах напоминало мне разговор с моим колхозным бригадиром в одесском институте. Может быть, обратное чередование ты и вы, или созвучие имён. Впрочем, нет, этот мой начальник был намного лучше и умней. Да и человеческие качества у него были более приемлемы. Когда, я хочу убедить себя в чём-либо, я начинаю придумывать какую-нибудь теорию. Например, такую. У каждого человека родителей – два, бабушек, дедушек – четыре, прабабушек, прадедушек – восемь, и так далее: 16, 32, 64, 128… Обычная двоичная система. Если продолжать и отсчитать много поколений, то число моих предков, как-то сравняется с численностью населения. Значит все мы родственники.

Не верите? Есть небольшая натяжка? Ну, тогда продолжайте двигаться в обратную сторону по оси времени и вы обязательно, по мере уменьшения числа населения, придете к Адаму и Еве. Чем не основа для мирного сосуществования и дружбы народов. Но… Вот тут-то и начинаются всякие соображения и теории, которые могут завести очень далеко, причем в различные стороны. А поскольку у меня нет желания одновременно двигаться в противоположных направлениях, то целесообразно просто прекратить дальнейшие рассуждения. И всё.

Ещё одна характерная особенность чёрно-белых начальников – это делать недостойные вещи чужими руками. Как-то звонит мне бригадир монтажников из производственных мастерских и говорит:

– Знаете, тут у меня возникла сложность. Нужно отметить трёх человек, принимавших участие в изготовлении макета вашего устройства. Для получения медалей ВДНХ. Не можете ли сформулировать, что мы делали?

– Естественно, могу. Но почему эта бумага обходит меня стороной?

Всё объяснялось очень просто. Моё устройство на выставке ВДНХ завоевало Золотую медаль. О том, сколько труда и здоровья ушло на получение такого результата, я даже не говорю. Но такое устройство не делает автор в одиночку. Его делает, как я уже говорил, большой коллектив, включая кроме инженеров и техников, и монтажников, и других производственников. Поэтому к одной Золотой медали прибавляли две серебряных, три бронзовых и грамоты. В таких институтах, как наш, что не говори, это небольшое, но событие. Поэтому здесь включилась «наша родная коммунистическая партия», короче партбюро.

Сначала был подготовлен список тех, кто принимал действительное участие в разработке. Потом в него начали включать более достойных, потом – более нужных, более подходящих, высокопоставленных, проверенных. Если учесть, что список дополнялся всё время сверху, то становится понятным, что в какой-то момент времени главным исполнителям не остается места. Вот такой соцреализм. Почему-то всегда в таких ситуациях Чёрнобелого нет.

– Где шеф? – уехал в командировку. Симпозиум в Париже, коллоквиум в Мадриде, семинар в Дели, конференция в Токио, совещание в Мелитополе, отдых на Гаваях… – А без него, сами понимаете…

– Райкому не нравится состав участников. Догадайтесь, почему, – сказал Митя.

– Я догадываюсь, но мне это очень не нравится. Передайте вашему райкому, что я ставлю ему неуд по поведению. – В то время я работал преподавателем в институте радиоэлектроники, по совместительству, и увлекался идеей оценок различных мероприятий и поступков, как это делается, например, в вузах США.

– Ну, что ты волнуешься, Илья, – сказал мне парторг Леня. Он когда-то у нас работал, а потом пошёл в рост, но по партийной линии. Чтобы быть ближе к народу он всех называл по имени. И мы его тоже, также. Как говорится, народ и партия едины, но ходят в разные магазины.

– Неужели тебе мало того, что ты имеешь? Книги написал, авторские свидетельства получил. У тебя ведь уже есть такие медали. Дай и другим отличиться. У ребят ведь ничего нет!

– Ты что, считаешь, что у меня вся грудь в орденах? До вашего бывшего вождя мне ещё далеко. – Имелся в виду, конечно, наш дорогой Леонид Ильич Брежнев. Бывших апостолов разрешалось ругать, поносить, пинать, и всё это было уже не большой вольностью. Как бы взмахами кулаков после драчки.

Именно тогда и появилась мысль взяться за игровые автоматы. А почему нет? Опыт есть. Начал я заниматься этой тематикой давно, после авиационного тренажёра. Даже доклад сделал на ежегодной Поповской сессии. И назывался он не просто: «О структурной однородности телевизионных тренажёров и игровых автоматов». Чуть не растерзали меня вопросами. Такой был интерес к этому в то время. После этого были работы в других фирмах, в которых я принимал участие или оказывал посильную помощь. И в «Союзаттракционе», куда я с удовольствием привозил своего сына поиграть на отведенных для этой цели выставочных образцах, я был своим человеком. Следует сказать, что отношение детей к игровым автоматам, также как и к другим играм, является хорошим индикатором их значимости и ответом на многочисленные, затеваемые властями, диспуты типа: «Нужны ли советскому человеку игровые автоматы»? Да, нужны. Но нужны ли они мне? Ответить на этот вопрос было значительно трудней.

Лет десять – пятнадцать тому назад у меня не было сомнений. Но сейчас, когда появились довольно удачные зарубежные разработки, создать что-то новое, оригинальное, которое было бы лучше, дешевле и главное, легко выполнимое в наших условиях, совсем не просто. Но были и другие соображения. Сокращение госзаказов привело к простоям производства. Назревало сокращение штатов, увольнения рабочих и служащих и все связанные с этим последствия. Всё это я не мог не учитывать, когда решился, наконец, и позвонил Иванову, заместителю директора по производству. Тут, нужно сказать, что сам Иванов был не большим учёным, вернее, совсем им не был, но у него проявился определённый талант организатора, который и вывел его на позицию второго человека в институте. И это его качество признавали все, поскольку видели в нём руководителя сразу нескольких заводов.

– Приезжайте прямо сейчас, если у вас есть время. Дело серьёзное, чего откладывать…

– Значит так. Попробуем обобщить наш разговор, – продолжал Иванов. – Начнем с конца. «Союзаттракцион» может купить столько автоматов, сколько мы сможем сделать. Рынок, как говорится, с неограниченными возможностями.

Потом, почему-то добавил: «Поле чудес, в стране дураков».

– Вы это к чему, – поинтересовался я.

– Это я к тому, – ответил он, – что в институте никто ещё не предложил ничего путного для выпуска товаров народного потребления. – Потом, как бы продолжая начатый разговор, спросил:

– А как к этому отнесётся Чёрнобелый? Он что, в командировке? Думаю, ему это не понравится.

– Конечно, не понравится, – ответил я. – Иное даже представить тяжело. Но если ждать его согласия, то не стоит и браться. К тому времени я уже несколько раз пытался поднять большую и серьёзную тему: заказчики – выше и не бывает, давали любые деньги и т. д. Одним словом – космос!

– Итак, остались пустяки. Вы разрабатываете автомат. Мы обеспечим вас конструкторами и производством. Всякие художники, дизайнеры, компьютерщики – это ерунда. Дадим задание отделу вычислительной техники, пусть ломают голову…

К сожалению, голову ломать пришлось мне. Притом, одновременно со всеми. И с художниками, и с компьютерщиками, и с дизайнерами. Но больше всего со своим начальством.

– Как ты посмел, в моё отсутствие, поднять всех на ноги. В моё отсутствие! Даже замминистра! – гремел Чёрнобелый. Он только приехал из Индии и выглядел как индийский йог, загорелый, подтянутый.

– Кто дал тебе такое право, организовать большую работу, новое подразделение. Умудрился стать начальником. В моё отсутствие! Только за один этот компьютер можно «схлопотать строгача».

Да, достать компьютер в то время было не просто. По фондам полагалось только два компьютера на весь институт. И это на целый год. А мне удалось один из них выбить себе. Пришлось, правда, замминистра подключить. Как-никак мы с ним одну аспирантуру кончали.

– Я знаю, что замминистра – твой друг. В моё отсутствие! Это что, приложение к твоей последней книге, как её… да, «Телевизионные игровые автоматы и тренажёры»? Я правильно назвал? Конъюнктура, ничего не скажешь. Товары народного потребления… Их и без нас могут делать… – продолжал бессвязную речь начальник. Значит, осталось недолго ждать. Но он всё никак не мог остановиться.

– Разве Иванов тебе союзник? – бушевал шеф, но уже несколько другим тоном. – Тебе докторскую нужно защищать. Вот о чём нужно думать. Сто двадцать публикаций, четыре книги, полсотни изобретений, я не ошибся? А сколько внедрений? – долго ещё продолжалась эта буря. Мне даже показалось, что перешла она уже во вторую стадию или фазу обещаний. При этом я попытался не упустить момент и как-то оправдать свои действия, даже хотел пошутить, что только в его отсутствие и можно сделать что-то хорошее, даже докторскую, сбегать в МЭИС и защитить, но всё напрасно. Он был не на шутку возбуждён, и мне ничего не оставалось, как, втянув голову в плечи, ждать, когда наступит штиль.

– …и это уже не в первый раз. Чуть не влипли в постановление правительства с космическими дисплеями? А твоя затея с раком? Брауде сам, ни за что, не взялся бы за это. Чем дело кончилось? Вот рижане скоро Государственную премию получат, а мы что?

Он ещё долго бушевал, вспоминая различную самодеятельность своих подчиненных, повторяя время от времени фразу: «В моё отсутствие!», от которой, уже начало побаливать в ушах. Потом вздохнул, взял себя в руки и, очевидно, вспомнив любимую поговорку диктатора Нерона: «О, какой великий артист погибает во мне!» остановился, принял соответствующую позу, но увидел, что никто это не оценит, наконец-то сник.

– Ладно, – продолжал он, но уже совсем другим тоном. Видно было, что он принял какое-то решение. – Что сделано, того не вернешь. Эту работу нужно либо сделать хорошо, либо отказаться пока не поздно. Поэтому думай над тем, как эту тему закрыть. Вот в этом я тебе помогу.

– А если всё-таки попробовать? Ведь уже много сделано, – попытался я вклиниться.

– Тогда я сделаю это другим путём. На этот раз я приму участие!

Всё остальное произошло не очень быстро, но служило хорошей иллюстрацией принципа, что любая инициатива наказуема. Естественно, в случае неравенства сил.

– Вы хотите, чтобы я ушёл из института? – спросил я Чёрнобелого во время нашей последней встречи.

– Нет, что ты. Ведь нас так много связывает. К тому же, куда ты уйдешь в такое тяжёлое время?

– Лёгкого времени у меня никогда не было. Вот поэтому я ухожу, и уже подал заявление в кадры.

Прошло несколько лет. Чёрнобелого я не встречал, но до меня доходили слухи, что он по-прежнему процветает, ездит на международные конференции, учит всех каким будет телевидение в ближайшей перспективе, получает ордена и медали за вклад в российскую науку… А вот большой коллектив телевизионного отдела потихоньку начал распадаться. Из пяти лабораторий, в которых работало когда-то сто двадцать пять человек, осталось только шесть бедолаг, которые что-то паяют. Мне иногда кажется, что судьба всей страны, как в капле воды, отразилась на моем примере. Ведь не зря говорят, что «кадры решают всё». Знаю-знаю, эту поговорку приписывают Сталину, он тоже решал «кадровые вопросы», но по-своему…

Интересно, вспоминает ли Чёрнобелый какие мои предложения он запорол, отклонил, похерил… А чего? Они ведь были не в струе, которая несла его к славе и наградам. Знал бы он, что у меня в то время уже успешно работало более ста пятидесяти человек, включая его подчиненных, тех, которые не стремились к наградам для «начальников советской власти».

 

Уезжают лучшие?

На этот раз встретились мы с ним, не совсем случайно. В Новосибирском оперном театре, в котором я бывал нечасто. Пошёл посмотреть балет. Но туда ходили не только за этим. Здесь была, как бы это сказать, очень тонкая сибирская особенность, о которой я узнал вскоре после приезда. Однажды, на центральном бульваре я заметил, что все почему-то бегут, не очень быстро, а как бы трусцой. Поддавшись стадному чувству, я тоже включился в бег, в том же направлении. Пробежав, таким образом, несколько шагов, я начал задумываться, а, собственно говоря, куда все бегут? Спросить у стоящих, как-то не получилось, а бегущие были настолько увлечены этим спортивным мероприятием, что не могли мне внятно объяснить причину. К тому же они торопились, им было трудно отвлечься на глупости и только один здоровячек как бы нехотя, с выражением «чай не маленький, пора знать», сказал, что в оперный.

– А что там дают? – прокричал я вдогонку, но мой собеседник так рванул вперед, может быть даже со скоростью звука. А при такой скорости, понятное дело, информацию не получишь. А наше ухо не воспринимает изменение частоты… Эффект Доплера!

Со временем я узнал, что в оперном театре можно не только послушать оперу, посмотреть балет, но и выпить пиво, которое здесь бывает не часто. В основном тогда, когда очень холодно, и посещаемость спектаклей не на высоте. В других местах дело обстоит и того хуже. А началось всё с того, что один бедолага, довольно слабоватый, или принявший, как говорится, «до того», выпил несколько кружек у ларька и так разогрелся, что замёрз. В прямом смысле… А как было не замёрзнуть, когда мороз под сорок, вечерело и ларек где-то на окраине, в тёмном месте, без фонарей и выключенной из-за облачности луной! Вот и запретили продавать пиво зимой. А потом привыкли, и к лету забыли отменить приказ… Так и произошла смычка культуры с простыми потребностями трудящихся.

Оперный театр, конечно, не Гамбринус, но и он привлекал к себе студентов и молодых специалистов, не сумевших найти более культурное и недорогое заведение.

Встреча с Валентином для меня, как я уже говорил, не была неожиданностью. Дело в том, что один мой сокурсник, Витя Андреев, как-то рассказал, об одной встрече:

– Сидим мы в оперном, в буфете, пьём пиво. Не торопимся, так как до начала спектакля времени было достаточно. Мой взгляд почему-то остановился на вошедшем нерешительном мужчине, среднего роста, плотного, с небольшой лысиной и хорошо одетого. Он кого-то или что-то искал, но не найдя ничего подходящего направился к нашему столику. Я даже несколько удивился, так как у нас за столом не было ни одного свободного места. Но он и не собирался пить с нами пиво, слегка наклонил голову и говорит: «Ребята, у меня к вам тут небольшое дело, нужно передвинуть рояль на сцене в правый ближний угол. А за работу вот вам на пиво», и выкладывает по сто рублей на каждого. За нашим столиком сидел парень, довольно общительный, с вьющимися чёрными волосами… Мы с ним даже не успели, как следует познакомиться. Только и узнали, что он в прошлом году окончил одесский институт связи. Как-никак коллега… Мы все как-то опешили от столь щедрого подарка, и только наш новый знакомый не растерялся. Встал с места, улыбнулся и выдал:

– Ну, что вы, Давид Фёдорович! Мы это и без денег сделаем, – после чего начал беседу со знаменитым скрипачом, как будто был с ним знаком Бог весть сколько…

– Как его звали, – не выдержал я.

– Ну, я же сказал, – ответил Витя, – Давид Фёдорович. Ну, Ойстрах, ты что, не знаешь кто это, темнота…

– Да, нет, не его, того одессита…

– Не знаю, не помню. Мы с ним и не встречались больше. И рояль сами, без него передвинули…

Для меня этих сведений было достаточно, это мог быть только Валентин. Осталось лишь разыскать его в большом городе. Но и это не проблема, когда знаешь вкус и интересы человека. Ведь здесь всё рядом, оперный и драматический, он же знаменитый «Красный факел», филармония и библиотека… Было бы значительно трудней, обладай мой друг средней серостью…

Была, правда, ещё одна слабость у моего друга. Ведь не зря он был любимцем одесских «китаяночек» Катюши и Валюши… Но разве это существенно? В его возрасте… Но для поиска человека любая мелочь может сыграть свою роль. Итак, мой дедуктивный метод подсказал мне, что искать его следует в оперном театре, но не в опере, а на балете. Нельзя сказать, что я начал планомерные походы в театр и поиски. Просто в один из свободных вечеров, без всякой подготовки, отправился в этот театр, естественно, на балет. Какой? Точно даже не помню, да это и не существенно, «Щелкунчик» или «Лебединое озеро». Ведь их и было, всего-то, не то четыре, не то пять. Но, не смотря на скудость репертуара, театр был заполнен. Может быть потому, что зрители несколько соскучились. Длительная зима и что-то ещё…

Его долго искать не пришлось, он был здесь, недалеко от входа. Стоял и внимательно читал программу. И не просто читал, а можно сказать, изучал, делая какие-то пометки карандашом. Я остановился поблизости, попытался обратить на себя внимание, но это было бесполезно до тех пор, пока он не прочитал всё до конца. Когда же он закончил чтение, пришёл немного в себя и поднял голову, то, естественно, заметил, что я стою напротив, и как могу, внушаю ему, что пора кончать заниматься глупостями…

– Тебе крупно повезло, старик, сегодня выступает отличный состав, – вырвалось у него, после того как мы с ним обнялись и высказали все, подходящие к данному случаю, слова. Он хотел тут же ввести меня в курс предстоящего спектакля и на что следует обратить особое внимание, но я как-то не выразил к этому интереса, поэтому, произнеся «встретимся после спектакля», он куда-то исчез.

– Куда ты поедешь в такой мороз? – спросил он, когда холл и гардеробная театра практически опустели.

– Это не проблема, – отвечал я. – Поймаю такси или какого-нибудь левачка.

Леваки в Новосибирске пользовались в то время особым спросом. Когда нужно было куда-нибудь поехать, то надеяться на городской транспорт мог лишь самый неисправимый оптимист. Но таких было очень, и очень мало. Большинство из них замёрзло в очередях у автобусных остановок. Зато все остальные, нормальные люди выжили и продолжили свой род только потому, что свободно ездили на любом движущемся транспорте. Будь то легковая машина, грузовик или, и такое бывало, автокран. Стоило только поднять руку, как тут же останавливался очередной движущийся объект, готовый ехать в любом, даже обратном, направлении. И притом это было совсем не дорого. Ведь заламывать крутую цену могут только закоренелые профи…

– Идём, старик, я тебя где-нибудь пристрою, – сказал мой друг и потащил меня за кулисы. Конечно, я предполагал, что жизнь артистов балета отличается от жизни их зрителей, но не думал, как-то не задумывался, что до такой степени. Начнем с того, что они здесь не только работают, но и живут. Здесь у них и стол, и дом, и всё остальное, включая обслугу, столовую и ясли для маленьких детей. А как может быть иначе, когда весь день, с утра до вечера расписан с точностью до минут, три раза в день репетиции, спектакли каждый день, а в выходные по два или три на день. Куда в таких условиях поедешь на левачке? В мороз. Вот и возник эдакий своеобразный мир… А поскольку полноценную гармонию в таком коллективе создать не всегда удаётся (известно ведь что балерин в балете значительно больше, чем их партнёров), а решать эту проблему хрущевскими методами путём отправки в «текстильный» городок солдат вместо синих таблеток не всегда получается, вот и мирятся здесь с проникновением некоторых, особо одаренных зрителей в эту специфическую сферу.

У попавшего впервые за театральный занавес возникает ощущение лабиринта. Переплетение различных репетиционных залов, нестандартных проходов, холлов, жилых комнат, уборных для прим и помещений, напоминающих студию, отбивали всякое желание запомнить проделанный маршрут. К тому же, возникающие время от времени препятствия, как бы выплывающие из темноты, делали эту задачу совершенно невыполнимой.

На каждом шагу нам встречались балеринки, легко перемещающиеся в этом загадочном пространстве в одиночку или маленькими стайками. Большинство из них не успели даже или совсем не хотели переодеваться и сбрасывать грим. Все они почему-то считали необходимым останавливаться перед нами, становиться во вторую позицию и, пользуясь пуантами, как домашними тапочками, знакомиться со мной и, обращаясь к моему попутчику с различными вопросами, как бы ненароком, поглядывать в мою сторону. Может быть, это мне показалось… А если подумать, то почему бы и нет? – ведь мой костюм как-никак отличался от одежды сказочного героя или заморского принца, а повседневность, как я понял, была более привлекательна в этом мире, чем какие-то сказки. Мне даже показалось, что эти эфирные создания с удовольствием выскочили бы на улицу, остановили грузового левачка и, втиснувшись в его и без того тесную кабину, с удовольствием занялись бы… занялись… нет, не любовью. Это мне тяжело даже представить. Рассказами о своих последних гастролях.

Валентин здесь был своим человеком. У него получали необходимую информацию об окружающем мире, с ним советовались, делились трудностями… И вопросы к моему другу у них были самые приземленные: как можно, например, отправить телеграмму по телефону? Или скажем, на какие алименты следует рассчитывать, если оставить ребёнка? С некоторыми балеринами у него были и более тёплые отношения. Как только удавалось выбраться из полумрака, а закулисный мир, как известно, всегда плохо освещается, очередная пассия, достоверно убедившись, что это он, а не очередной призрак, иногда возникающий из темноты, повисала у него на шее, и всем своим видом показывала насколько она рада этой встрече, как будто они не виделись Бог знает сколько лет. Иногда, у очередной встречной, он интересовался, не найдется ли в её комнате свободный диванчик, нужно пристроить человека и почему-то при этом загадочно посматривал на меня. При этом не одна из балерин не отказывала в гостеприимстве. Больше того, предлагали различные варианты «уплотнения»…

– Ну, как, ты хоть понял, что здесь не трудно определиться? Ведь каждой хочется рассказать о своих последних гастролях, а я уже наслушался этих историй… Подожди меня здесь, – сказал он, когда мы остановились в небольшом, слабо освещённом холле, в котором кроме старого кресла и столика ничего не было. Ни настольной лампы, ни журналов для заполнения вынужденного ожидания. Что оставалось делать? Присел, посидел бессмысленно в полутьме, затем прислонился к спинке, расслабился и поплыл… С балеринками, в Китай…

…Фиг с ним, – неожиданно вклинивается балеринка, – бежать нужно в Германию. Меня туда давно приглашают в какой-то армейский балет, – потом непроизвольно сжалась и спросила, – Валентин, ты побежишь со мной? Там нам квартиру дадут…

– Не хочу в Германию, – перебила её вторая, темноволосая, та, которая была слева и никак не отпускала шею Валентина. – Германию любят только те, кто пороха не нюхал. А у меня дядя под Сталинградом… Если уж бежать, то бежать в Штаты или на худой конец в Украину, Грузию или Израиль.

Бежать нам не удалось. А как побежишь, когда ни языка, ни подходящей обуви… К тому же вдали показались постройки городского типа. Пекин, он и в Австралии Пекин… Так уж получилось, что оставили нас с Валентином в качестве обслуги. Валентин переводчик с английского, я же – по хозяйственной и коммерческой части. Коммерческая возникла как-то сама собой, поскольку китайские бонзы с первого же дня начали прицениваться к нашим балеринкам, как к футболистам… А как оценить столь неординарный товар? Разработать классификацию? Как мне показалось, их даже не интересовало, кто как танцует… К тому же здесь принцип опта и розницы не подходит. А коль свалилась на меня эта обязанность, решил: буду тянуть резину, сколько получится, а там глядишь всё и образуется. Вот и пришлось поступать как на аукционе, но на пакеты акций. Приоритет у того, кто больше предложит и чем больше, тем дороже… Главное, сохранить коллектив и не брать на себя окончательных обязательств, не подписывать никаких бумаг… Были, конечно, и спектакли. Но это так, не серьёзно… До тех пор, пока на смотрины не приехал Великий Кормчий, Председатель Мао.

Акции наших девушек неожиданно подскочили до невероятных высот. Да и вождь всех китайцев вёл себя первое время довольно прилично. Сначала он пригласил весь балет на ужин. Стоит ли объяснять, что после горстки риса или порции ло-мейна в день на аппетит не жалуются. А в этот раз было всё-всё, вплоть до жареных червей и маринованных кошек, которых здесь, почему-то, называли драконами и тиграми… Наверно к этому тоже можно привыкнуть, но как-то не очень хотелось. А такого распространенного блюда как «утка по-пекински» почему-то вообще не было. Не тот уровень! После ужина Председатель Мао пригласил всех поплавать с ним в бассейне, а самых смелых – переплыть Янцзы!

Уже в тот момент я начал понимать, что это добром не кончится. Известно ведь, что и у наших вождей специфическая любовь к балету и балеринам. А чем китайский вождь лучше? Такой же ученик того же всепобеждающего учения. По сравнению со Сталиным вообще мелковат… Мои опасения достигли предела, когда Валентин перевёл на русский слова Кормчего, что ему «нравятся все, и он согласен взять всех».

– Как, – воскликнул я, – утечка лучших ног, в обход министерства культуры! Вам что, уже своих китайцев не хватает? шестьсот миллионов! Не подпишу! Через мой тррр…

– Кончай рычать, старик, – неожиданно прогремело над головой… Пойдем лучше позавтракаем. Небось проголодался?

– Ах, это ты, переводчик, – пролепетал я, переходя в реальную действительность.

– Почему вдруг переводчик? – удивился Валентин. – Я, конечно, знаю немного английский, но в основном со словарем.

– А с китайским у тебя как? – спросил я.

– Откуда? Здесь, правда, есть одна. По дороге в Пекин всё бубнила «русский с китайцем братья навек». Даже с Мао-Цзе-Дуном пыталась разговаривать…

– Они что, действительно были в Китае и в бассейне плавали? Валентин остановился и уставился на меня:

– Ты куда провалился на этот раз, – спросил он, – в прошлое или будущее? И это не был изыск любителя изящной словесности. Просто в ходу была подброшенная кем-то фраза, связанная с таким «провалом». Поэтому и не говорили «я вспомнил» или «мне показалось, что в дальнейшем…», а так, скромненько, без выпендрёжа…

– Мне кажется, что ты давно газет не читал, – после этих слов у меня пропало всякое желание расшифровывать нахлынувшее этой ночью.

Прошло несколько лет. Валентина я встретил в Москве, в Лужниках, на соревнованиях по фигурному катанию. Поговорить не удалось. Масса народу, шум, суета. Но обменялись телефонами и на прощание он, помахав мне рукой, прокричал:

– Ты оказался прав.

– В чём? – прокричал я в ответ, но увидел лишь неопределённый прощальный жест.

– Так в чём же я был прав? – вырвалось у меня, когда мы встретились с ним в более подходящей обстановке.

– Ты знаешь, это длинный разговор. Но если тебя это интересует, то в двух словах. Помнишь нашу последнюю встречу в новосибирском оперном? Тогда ты сказал, что балерины меня до добра не доведут…

– Нет, – говорю, – не помню. А что, довели?

– Не перебивай, слушай. Новосибирск я покинул сразу, как только закончился распределительный срок. Одесскую квартиру я поменял на московскую, но меньшей площади. Неплохой район, в Сокольниках, и метро близко. Хотел поступить в аспирантуру, но меня резанули на первом же экзамене. Начал искать работу, но никуда не берут. Нет знакомств, и всё! Перебивался случайными заработками. В порту грузчиком, иногда бомбил частным извозом, в редакциях кое-чего…

– Как это, кое-чего? – не выдержал я.

– А вот так, начал писать. Нашёл маленькую заметку об одесских пацанах. Эти байстрюки слегка бузили во время оккупации. Начал развивать и получилась чуть ли не «Молодая гвардия – 2». Патриотические журналы на это клюют. Больше года на этом кормился. Может быть всё и образовалось, если бы не балет. Вернее, моя любовь к балету. Познакомился я с балериной. Она только в Москву приехала…

– Из Новосибирска? – вклинился я.

– Нет, из Берлина. Она танцевала в ансамбле народной армии ГДР. Очень красивая девка. Блондинка с голубыми глазами. К тому же прима. Взялся я показать ей Москву. Показал кое-что, потом мой район, мою берлогу, в которой и мебели не было. Одна постель. Маленькая квартира для таких знакомств имеет свои преимущества… Я не знаю немецкого, а она русского. Вот и пришлось применить язык любви… Музыка и вино были здесь же. Я даже читал ей стихи Андрея Вознесенского. И знаешь, хорошо понимали друг друга! Тем более, что в балете так и принято… Две недели пролетели незаметно. Что может быть прекрасней – стихи, балет и любовь…

Она улетела, а я никак не мог понять, что означали её последние жесты? Надеется ли она меня ещё раз увидеть? Сначала думал, что забуду её через пару недель, как это бывало уже неоднократно, но нет, не получалось. Видно у неё было что-то такое, что западает в душу и не отпускает… Затосковал, пытался даже поговорить с ней по телефону. Но куда там, лупоглазая переводчица, сидевшая напротив, напрочь отбивала все эмоции… Вот тогда и решил: вс ё, хватит, поеду к ней.

Но выехать за пределы, даже на время, оказалось совсем не просто. Началась канитель с визой, которая переросла в отчаянную борьбу. Там было всё, и демонстрации у посольства, и ночные посиделки у МИДа, и всё остальное. Короче, вся школа начинающего диссидента. Наконец-то выпустили и я, подхватив самое необходимое, отправился «на штурм Берлина».

Встретили меня хорошо. Семья простая, но вполне приличная. Отец, мать и младшая сестра, школьница, кончала десятый класс…

– И вам, конечно, дали квартиру, – не выдержал я, вспомнив то далекое новосибирское предвидение… Валентин почему-то загадочно глянул на меня и с недовольством произнес:

– Так что, рассказывать тебе или ты уже всё заранее знаешь?

– Ладно, рассказывай, голубчик, – сказал я, – конечно, я многого ещё не знаю, – но Валентин даже не заметил двусмысленность этого замечания…

– Её отец работал в какой-то конторе, а мать всё время была здесь же. И это в однокомнатной квартире. Очень неудобно… Личную жизнь приходилось организовывать у её подруг… Но всё это нас не очень беспокоило. Большую часть времени я уделял знакомству с городом и его достопримечательностями. Потом начались семейные неурядицы. И всё из-за плохого языка. Конечно, я изучил пару десятков слов, но этого оказалось недостаточно, чтобы тебя правильно понимали. Вот и получилось, что младшая сестра, которой я дарил всякие мелкие подарки, неправильно меня поняла… Ей показалось, что я за ней ухаживаю, и она начала отвечать мне взаимностью. Сначала я отделывался всякими шуточками, но эта юная Лолиточка понимала их не так, как мне хотелось. Обижать же близкую родственницу тоже как-то… К тому же у неё первая любовь… Вот и проявил некоторую беспринципность… Самую малость… Её маленькие коготки, как у котёнка, оставили след в моей памяти и на спине… Об этом, естественно, узнала старшая сестра… Конечно, разразился скандал и нам пришлось срочно убираться…

– А как же квартира, которую ты должен был получить, – спросил я.

– С квартирой тоже всё оказалось непросто. Пришлось организовать несколько писем, кучу документов. Всё как у нас в Союзе… Такое же преклонение перед иностранцами. Даже такими как я и ещё хуже. На них подействовали слова, что мне придётся оставить жену и уехать обратно в Союз…

– А как было с работой? – спросил я.

– Никак. Когда я объяснял, какая у меня специальность, все отвечали примерно одинаково: не туда приехал, парень. Нужно было ехать туда, и показывали глазами в сторону берлинской стены. Но так продолжаться долго не может. Новизна любви проходит, если в её костер не подбрасывать хворост… А он ведь не бесконечен! К тому же язык. Желаешь или нет, но живем мы в определённом информационном поле. Радио, телевидение, газеты… И всё на немецком. Вначале это было забавно, и я воспринимал всё это как игру. Заказать в баре шнапс и гамбургер – для этого знать язык не нужно. Но со временем это начинает действовать на нервы. К тому же, порой закроешь глаза и слышишь гортанную речь… Начинало казаться, что я в немецком плену… Вот так, по совокупности… Поэтому и решил возвратиться.

– Ну, а потом что? – спросил я. – Чем ты теперь занимаешься? Ко мне не пойдёшь?

– Как тебе сказать? Москва – это такой город, по которому скучаешь, когда уедешь надолго. Но стоит пожить здесь несколько лет, как опять тянет куда-то уехать.

– Куда же на этот раз? – спросил я, – в Штаты? Со второй балеринкой?

– Не смейся, на этот раз всё очень серьёзно. В Штаты – дохлый номер. Был единственный вариант – по израильской визе. А главное, ведь, не куда едешь, а откуда… К тому же органы меня по-прежнему опекают… Не дают соскучиться. Даже министр обороны, маршал Советского Союза Гречко «встревал»…

– О, это уже интересно! – воскликнул я, – ну, колись, колись до конца, я слушаю внимательно.

– Собственно говоря, ничего особенного не произошло. Моя красавица прислала мне согласие на развод. В нем была всего одна, но коронная фраза: «Прошу оформить наш развод, так как наш брак не содействует делу построения социализма в наших странах!» И всё. Этого оказалось достаточно. Но когда через год после развода она приехала в Москву с ансамблем песни и танца, моя кровать вспомнила былые «танцы маленьких лебедей». На этот раз её выступление на сцене театра Советской Армии было принято с особым восторгом. Говорят, что такого вдохновенного танца москвичи уже давно не видели. Сама Головкина сокрушалась, что не привела с собой своих питомцев… Мне не удалось присутствовать в тот момент, но отвечать на телефонные звонки пришлось. Не успел я положить трубку, как очередной, хорошо поставленный голос попросил её к телефону, но, узнав, что её нет, а я как-никак её муж, произнес: «С вами сейчас будет говорить министр обороны, товарищ Гречко». Гречко, так Гречко, вспомнился почему-то анекдот, объясняющий появление на оборонном горизонте такой неординарной личности и заканчивающийся словами «хай будет гречка».

Министр был немногословен. Он просил передать, что получил большое удовольствие от её танцев… А также, что от имени Леонида Ильича Брежнева и от себя лично, желает ей «всяческих» творческих успехов. Наверно, если бы она сама подошла к телефону, этот солдафон сказал бы ей другие слова. Не успел я додумать эту мысль, как вновь зазвонил телефон и уже совсем другой, на этот раз женский голос начал интересоваться, что с собой нужно взять в Израиль, или Рим, чего там, в отличие от Союза, нет. Этот звонок не удивил меня, такие звонки и обмен подобными мнениями уже давно заполняли мою жизнь. Даже мешали иногда работать…

– Подожди, ты что, успевал ещё работать?

– Да, сразу после возвращения из Германии меня взяли в институт телевидения. Им позарез нужны были инженеры. А я, как ты наверно догадываешься, был неплохим инженером. Экспериментальная часть у меня всегда хорошо получалась, а в нашем деле… С теорией несколько хуже… Больше того, у меня начали появляться технические идеи, почему-то не относящиеся к теме моей работы. Так, например, неожиданно появилась идея борьбы с компьютерными вирусами, которые в то время только появились. Для меня, как ты понимаешь, это было совершенно не кстати и не своевременно. И чем больше я этим занимался, тем яснее становилось, что решить эту задачу можно программным путём, и я уже был где-то на пути создания универсальной программы, такой, которая навсегда избавит компьютерную технику от этой заразы.

– ?!

– Всё началось, собственно говоря, с того, что мне нужно было разрекламировать небольшую штучку, с помощью которой я хотел заработать, но весьма нестандартным образом. Наверно тебе будет не очень интересна «эта штучка». Но в двух словах я всё же скажу. Это был довольно простой дверной замок, который не был виден снаружи. Открыть такой замок мог только человек, который знает секрет его изготовления. Никакие отмычки и даже универсальное устройство взломщика – электродрель, здесь не помогали. Но оставим замок в покое.

Продавать такое устройство очень сложно. Ведь здесь главное не сам замок и его исполнительное устройство – засов, а секрет его отдельных элементов. Вот тогда-то у меня и возникла идея, что можно продавать не замок, а техническое описание этого замка, продавать идею его изготовления. За этим всем потянулась целая цепочка – можно продавать по интернету. А как продавать без рекламы? Поэтому и возникла идея, как реализовать рекламу по тому же интернету. Если бы мне удалось реализовать ту мою задумку, то я бы вошёл в историю техники не только как первый продавец по интернету, но и как злейший враг всех добропорядочных компьютерщиков. Ведь в основе этой рекламы лежал принцип её распространения, получивший в дальнейшем название «троянский конь», а сама реклама – «спам», которой и сейчас многие пользуются. Но как бы то ни было, от идеи замка с секретом я перешёл к идее компьютерных файлов с секретом, вклиниться в которые может только человек, знающий этот секрет. А это, само по себе, создает возможность исключения каких бы то ни было вирусов и прочей дряни. Что теперь делать? Патентовать? Тогда меня не выпустят. Решил – не патентовать и попытаться как-нибудь пережить появившийся изобретательский зуд.

Мне очень хотелось сказать, что и я в какой-то мере прошёл через всё это, но остановился, так как слишком многие совпадения вызывают определённое недоверие.

– Так что же ты решил? – спросил я, после того как Валентин закончил своё повествование.

– Ничего не решил, – ответил он, – принимать окончательные решения – только усложнять себе жизнь… Ты давно на балет не ходил? – неожиданно спросил он.

Моя последняя встреча с Валентином состоялась перед самым его отъездом. Но это была не только встреча. Скорей прощание и пьянка по поводу утверждения кандидатской и… Для меня же, как это ни называй, всё равно, это было «три в одном». Немного позже я объясню, почему три, а не два. Начнем по порядку. Я заметил, что в последнее время банкеты стали называть просто пьянкой, поэтому и не удивился, когда услышал: «Приезжай, старик, на пьянку, там и поговорим»…

Наверно не стоит подробно рассказывать, что за короткий срок Валентин реализовал часть своих способностей, и о нем уже начали ходить слухи как о способном молодом учёном. Но это нужно было доказать, а как это сделать в стране, где «без бумажки ты букашка». Вот и решил он, не мудрствовать на последнем этапе «преодоления каменистых троп» науки. Но сделал он это по-своему, внеся, я бы сказал, специфический, весьма оригинальный подход. Сначала он обзвонил всех знакомых и узнал, какого объёма диссертация допустима для данного времени. Когда ему говорили, что у Эйнштейна была диссертация на шестнадцати страницах, он отвечал, что Эйнштейн для него не пример, даже Брауде, который вообще не писал диссертацию, не является эталоном. Как бы то ни было, но таким, чисто эмпирическим путём он определил тот возможный и достаточный предел, переступать который допустимо только особо талантливым либо имеющим высокопоставленных родственников. Правда сейчас это делают и за деньги. О времена…

Он же решил это с помощью ножниц, клея и симпатичной машинистки, которая поселилась на время в его, далеко не королевских апартаментах. Приобрел ли он для неё отдельную раскладушку, я право, не знаю. Даже не интересовался.

Открытка о том, что высшая аттестационная комиссия, которую в народе называют коротким, но квакающим словом ВАК, утвердила решение учёного совета о присуждении учёной степени, пришла одновременно с другим сообщением, из ОВИРа, в котором сообщалось об удовлетворении его просьбы о выезде на ПМЖ в государство Израиль… Об этом я узнал, едва переступил порог ресторана. Вот откуда «три в одном». Три события в один день не часто отмечаются.

Солидный мужчина, не молодой, с крупными чертами лица, высоким лбом и не славянской внешностью, возвышался над столом с бокалом красного вина. Все называли его Соломон Мудрый, и был он, как я понял, здесь человеком своим во всех отношениях. Его авторитет в этом коллективе был настолько высок, что позволял ему выполнять функции тамады и рассказчика одновременно. При этом делал он всё это настолько мастерски, настолько артистично, как будто выступал не на банкете, а на конкурсе юмористов, как председатель жюри, наделенный правом присуждать награды и премии. Ведь не зря говорили, что такие пьянки могут составить конкуренцию любому капустнику, даже самого знаменитого театра. Может быть потому, что экспромты здесь не «готовились заранее», а произносились искренне, от души, без оглядки на возможное присутствие майора Пронина с магнитофоном.

Меня усадили рядом с виновником торжества, и я получал удовольствие от каждого произносимого тоста. Что мне бросилось в глаза, это отсутствие каких-либо ностальгических нот, как будто не было прощания, и человек не уезжал отсюда навсегда…

– Ну, что, Валентин, я оказался прав? – произнес Соломон, когда все уже угомонились, как я понял, от его предыдущей шутки, – после этих слов у многих появилась улыбка, плавно переходящая в лёгкую усмешку. Непосвящённые же, такие как я, начали требовать объяснения, в чём и почему. Ведь Соломон потому и мудрый, что не может быть не прав. Сделав небольшую паузу, как бы подумав, правильно ли его поймут, он произнес:

– Да, так, пустяк… Я как-то сказал ему, что быть евреем не всегда плохо. Вот и подтверждение… Великие, как, например, Эйнштейн, Фрейд, Маймонид, Спиноза и даже ваши кумиры Маркс и Иисус Иосифович Христос, не скрывали своего еврейского происхождения. А в нашем «славном настоящем»… – но ему не дали закончить эту мудрую мысль. Какой-то вихрастый молодой шустряк, непонятно почему выкрикнул:

– Спешите, девушки, пока все не уехали за бугор… – да и девушки здесь были как на конкурсе моделей, а Валентин, естественно, был в центре внимания. То ли его мужская стать, то ли научные перспективы притягивали их к нему. А может и в самом деле, зарубежная виза на ПМЖ играла свою роль. Ведь добиться её в те годы было очень, очень нелегко…

– Скажи, пожалуйста, – спросил я у Валентина, когда мне удалось отвлечь его от суматохи, – этот Соломон был у тебя руководителем или оппонентом? Нет, скажи лучше кто он, профессор, доктор?

– Бери выше, членкор, – ответил Валентин. – Но к моей защите он не имел никакого отношения. Просто познакомились на литературном вечере.

– Да, яркая личность, такого человека не часто встретишь, и ведь не боится, не то, что некоторые… Валентин догадался, кого я имел в виду.

– Что ты? Он своё отбоялся. В сталинских шарашках. Даже в наше время, пытались как-то угомонить его за слова «вот евреи слиняют, рухнет наука, а затем и сам Союз нерушимый»… Но куда им? Такого не возьмешь. Притащил какие-то справочники Кембриджского университета. А там два списка: «Выдающиеся учёные мира» и «Выдающиеся евреи». Тридцатипроцентная корреляция, как по Нобелевским лауреатам, так и по чемпионам мира по шахматам. С такими аргументами не поспоришь… – Валентин замолчал на минуту, а потом, как бы опомнившись, добавил:

– Может быть, в этом причина антисемитизма? Да, трудно сейчас антисемитам. Особенно в свободном обществе. К тому же данные официальной статистики: Герои Советского Союза – евреи на третьем месте. Но если пересчитать их число на тысячу населения, то получается, что они самые героические. Воюя на ташкентском фронте, таких результатов не получишь.

– А как ты сам к этому относишься? – я уже как-то привык, что на таких встречах особенно часто муссируется еврейская тематика, поэтому ничему и не удивлялся.

– Никак. Можно, конечно, составить списки выдающихся художников, поэтов, музыкантов. Либо философов, изобретателей, технарей. У каждого народа определённые склонности. Никто ведь не оспаривает, что итальянцы лучшие певцы, а евреи – музыканты. Но что это дает? Делает ли нашу жизнь лучше? Компенсирует желание уехать? Трудно сказать. Вот тебе и ответ на незаданные вопросы…

Я ещё пытался кое-что уточнить, но подошли две молодые красавицы и подхватили моего друга в водоворот какого-то дурацкого танца. Заодно и меня. Ну, как тут поговоришь серьёзно?

Банкет и хорошая пьянка всегда раскрепощают, поэтому и возникают в таких случаях те или иные отношения. Может быть и я, поддавшись минутной слабости, увлек бы одну из красавиц куда-нибудь в тёмный угол, а там проявил некоторые свои способности. Красноречие или что-нибудь другое… Но я, как уже говорил однажды, не пьянею. Вот такая особенность организма. Но градусы, конечно, не пропадают даром, они всё-таки делают своё чёрное дело, но как-то иначе, по-другому. В разное время проявляется это по-разному. Например, иногда я становлюсь ужасно любознательным, даже любопытным. Порой мне самому становится неприятно оттого, что моему собеседнику попадается столь занудный партнёр. В данный момент он, этот партнёр, как шпион-недоучка, пользуется моментом, хватает подвернувшуюся под руку нужную жертву и не отпускает её до тех пор пока не пошлют его подальше.

– Нет, Валентин, – начал я издалека, – ты должен познакомить меня с ним. Мне не часто удаётся встретить столь неординарного человека. Думаю, что кроме развала Союза нерушимого, у него должны быть и другие, не менее оригинальные идеи. Как говорится, не для широкого круга.

– А он и не скрывает их. Например, создание единого мирового правительства. Эта утопия похлеще мирового коммунизма, но более реальна, поскольку базируется на выборе свободных людей. Об этом он может говорить целыми часами и не остановится до тех пор, пока не убедит тебя, что это единственный и самый реальный путь развития общества.

– Об этом я тоже когда-то думал, видно эта идея сваливается в разное время на разные головы, но мы до этого не доживем. Что ещё, какие новые идеи можно услышать из уст мудреца? Неплохо бы знать заранее круг возможных тем.

– Помимо глобальных проблем переустройства общества, он разработал рецепт борьбы с терроризмом, знает, как прекратить, например, конфликт на Ближнем Востоке.

– И как же, – опять не выдержал я?

– Добавить в Американский флаг ещё одну звёздочку. Войти Израилю в состав Соединённых Штатов на правах пятьдесят первого штата Америки. Как Аляска. И всё! Все остальные проблемы региона решатся автоматически. Многие страны, наверно, с удовольствием воссоединились бы с Янками, но все они могут доставить Америке только головную боль. Ни одна другая страна не вписывается в такую схему столь органично. Здесь сходство политики, культуры, науки…

– Да, это, пожалуй, круто, даже слишком, но думаю что это только один из возможных шагов к созданию мирового правительства. Здесь будут возражения, как с левой, так и с правой стороны, изнутри и, конечно, извне – заметил я.

– На первых порах. Но когда поднимет голову мусульманский экстремизм во всех странах, такой проект не покажется экзотическим…

Не много лет прошло с тех пор, но произошло много событий. Некоторые предвидения мудрого человека сбылись, некоторые ждут своего часа. Но в памяти остался след той встречи, а жизнь всё никак не дает ответа на возникшие в то время вопросы. А что, если, как говорил в то время Валентин, развить идею мудреца и добавить туда же пятьдесят вторую звёздочку. Ради большой идеи эту звёздочку можно слегка видоизменить, сделать её несколько молоткастой и серпастой. Тогда и уезжать никуда не нужно будет…

Не спешите срываться в праведном гневе, подумайте, взвешайте все грандиозные перспективы и сравните их с узколобым лапчатым патриотизмом. Больше пяти лет я жил в США и, встречаясь с разными людьми, часто в той или иной форме интересовался мнением простых людей на суть данной проблемы. И какой вывод я сделал? Большинство, естественно умных, поддерживает идею такой интеграции, и лишь незначительное меньшинство относится к нему как привередливый жених, готовый к любви, но не женитьбе.

Прошло много лет. Валентина я не встречал, но слышал, что он всё-таки уехал. О его иммигрантской жизни, в Москве ходят легенды. Говорят, что ему удалось преодолеть невероятные трудности адаптации, но всё же состояться как изобретателю. Сейчас у него крупная научно-производственная фирма, и небоскрёб, самый высокий в Силиконовой долине. Рассказывают также, что на каком-то переломном этапе, когда решался вопрос о выживании, требовалось найти нетривиальный PR ход, который бы дал не только рекламу, но и импульс для новых идей. Валентин устроил фестиваль музыки и танца, пригласив на него известные музыкальные и балетные коллективы. На этот раз я оказался не прав, говоря, что балерины его до добра не доведут. Та, вторая балеринка, оказалась права… Бывает.

 

Оптимист

«Вернуть знакомство назад» – такое не часто встречается. Я имею в виду не само знакомство, а это выражение. А появилось оно у меня давно. Тогда работал я в институте автоматики. Познакомил меня Алик с Колей. Сказал, что Коля человек полезный, так как может многое сделать. Коля, так Коля. Обычный парень, неплохо одет, довольно лёгкий в общении… Он просто излучал оптимизм и радостное восприятие окружающей действительности. О таких говорят, что стоит показать ему указательный палец, согнутый в верхней фаланге, как он тотчас рассыплется от смеха, всё время повторяя: «Ну и сказал, ну и уморил». Первое впечатление – всё-таки хорошо, что встречаются счастливые люди. Люди, не имеющие проблем. Ведь таких должно быть большинство, а вот почему-то не получается. Все чем-то озабочены, хмурые…

Сразу после знакомства он спросил у меня, что мне нужно и как-то не к месту рассмеялся. Конечно, я знал, что у многих людей имеются «связи» на любой случай жизни, но я не настолько практичный, чтобы заниматься этим всерьёз. А тут такой случай.

– Что мне нужно, что мне нужно? Да мне много чего нужно, но в первую очередь телефон…

В те времена у наших людей была такая «слабость». Всё что им нужно было, в магазине не покупалось, а доставалось. Если бы кто-то сказал, что он купил в магазине холодильник или телевизор, автомашину, квартиру и прочее, на него бы смотрели как на… как на «начальника всего социалистического лагеря». Тем более телефон.

– Телефон? А свободные пары в доме имеются? – спросил он и тем самым показал свою компетентность.

Дело в том, что аппарат как таковой можно было купить. Сложность заключалась в регистрации, в получении законного номера абонента телефонной сети. А это уже была задача повышенной сложности, и даже ещё более. Но Колю это не смутило. Он весьма деловито записал в свой блокнот мои координаты и со словами: «Я позвоню», попытался скрыться в гуще окружающей обстановки.

– Но мне на работу звонить нельзя, – попытался я крикнуть вдогонку, но было уже поздно. После этого всё и началось.

Стоило мне выйти из дому на какую-либо людную улицу, как я обязательно встречал Колю. Он подходил ко мне, брал за рукав и, заговорщицки подмигивая, приглашал отойти в сторону. Потом, со всеми подробностями сообщал мне, что уже предпринял для удовлетворения моей потребности и что собирается делать в дальнейшем. Оказывается, что в круговорот «моей проблемы» уже подключилось несколько известных в городе лиц, что не пройдет много времени и приедет к моему дому бригада связистов, оснащённая самой передовой техникой, включая импортные канавокопатели, что в районной сети собираются нарастить мощности, а городское управление, уже отправило куда следует заявки на увеличение штата монтеров.

Но время шло, а телефона как не было, так и не предвиделось. Но Коля не унывал. Он по-прежнему останавливал меня, и каждый раз осыпал смехом и сведениями местного характера. Правда, стиль его общения со временем несколько изменился. Теперь он уже начал проявлять интерес к моим друзьям, к их сложностям и как-то пытался вникнуть в чём-то помочь уже и им. Объяснялось это не тем, о чём вы уже подумали. Просто Коля был выездным. Чистая анкета, пролетарское происхождение, а может быть ещё что-то, способствовали этому, и он получил возможность выезжать. Сначала в Болгарию, потом и в другие страны. Да он и не скрывал, что каждая поездка вполне оправданна, и даже более того. Вот и привозил он сколько мог всякого барахла…

– Думаешь, это легко, – жаловался он, – приезжаешь на «Золотые пески». Все люди, как люди, купаются, загорают с девочками. А я, как и все наши, бегаем по всяким шопам. Цены все выучил наизусть… Ходячий прейскурант…

А вот однажды был случай… Ничего особенного, пустяк… Заскочил я в троллейбус. Собственно в сам троллейбус я ещё не зашёл, а только преодолел первые ступеньки. Обычный троллейбус, но в него уже набилось столько, что добавь сюда ещё одного пассажира и он, этот троллейбус, либо лопнет, либо начнет медленно трансформироваться и принимать круглую форму.

«Хорошо, что за мной ещё кое-кто», – подумал я, – «какая-то гарантия, что отраженная волна не выбросит меня из вагона обратно». На всякий случай держусь двумя руками за поручни и, в меру моих сил и возможностей, помогаю тому, который за мной и дышит мне в затылок. И именно в тот момент, когда моя голова и туловище, совершая какие-то незамысловатые движения, находились в объятиях разных людей, я услышал, что кто-то окликнул меня. Сначала я даже не очень поверил этому, но на всякий случай, пошевелив головой и, вытянув по возможности шею, окинул взглядом всех моих попутчиков. Конечно, это был он, Коля.

– Привет, – кричит радостно Коля через весь троллейбус.

– Привет, – отвечаю не столь громко и радостно.

– Ну, как жизнь? – летит через весь троллейбус. А как иначе, если он находится на передней площадке.

– Да ничего, – отвечаю и вижу, что в вагоне стало как-то тише.

– Наши дела движутся успешно, всё по плану, – докладывает Коля, как будто мы с ним здесь одни. Что делать? Не люблю я, когда громко разговаривают. Чувствую, что по моему телу побежали мурашки, а тут и пассажиры вдруг повернули ко мне свои головы. А один пассажир, высокий и худой, даже снял свои очки и отложил в сторону книгу. Повернул ко мне голову и ждет моего ответа. Но Коля не унимается:

– Что-то я давно не видел Алика? – произнес он, как будто почувствовал, что весь вагон уже интересуется им. – Он как, живой? – и, не дождавшись ответа, продолжает:

– А с той блондинкой, с которой он кадрился, ещё не поссорился?

– Не знаю, – говорю уже тихо, почти шепотом, но в вагоне удивительная тишина, все слушают, просто читают по губам, поворачивая время от времени головы то в одну, то в другую сторону.

– А за границу он не уехал? – продолжает на прежнем уровне этот неисправимый оптимист, как бы получая удовольствие от всеобщего внимания.

– Да, нет, – говорю, а сам вижу, что все опять повернули свои головы ко мне. Вот в этот самый момент у меня и произошёл какой-то срыв. А, собственно, чего я должен выкручиваться… Вот и выдал ему и всем заинтересованным во весь голос:

– Нет, не уехал! Но ищет тур в страну, где тебя не встретит, – а тут и троллейбусная остановка. Вырвался я, оставив на память моим попутчикам кусок плаща и пуговицы. И чего, собственно, я так возбудился? Обидел человека, который мне ничего плохого не сделал. Нужно быть более терпеливым к людям, ведь нельзя переделать всех по своему вкусу и т. д. и т. п. Как-то в рассуждениях и не заметил, что прошёл путь до следующей остановки.

Сначала заметил Колю. Стоит, радостный, машет мне рукой…

– Куда ты делся? Мы же не договорили о нашем деле. Понимаешь, здесь получилась такая котовасия, – Коля взял меня за рукав и начал долго рассказывать о перипетиях, которые я уже не слушал. Сначала думал перетерпеть, но не получилось.

– Извини, – говорю, – Коля. Но мне уже не нужен телефон. Так что не беспокойся.

– Какой телефон? – говорит он. – Мы же с тобой говорим о джинсах Левайс. Вот умора! – И он залился громким смехом…

 

Фантастические приключения

Мой сосед Павел был известной личностью в нашем районе. В его руках самая старая машина оживала. Больше того, начинала работать даже та, которая вообще не должна была заводиться. То ли из-за отсутствия деталей или по какой-либо другой причине. Такую работу он делал с любовью, и всё своё свободное время проводил в гараже. Иногда мы удивлялись, как ему удаётся совмещать столь разные сферы, поскольку работал он в академическом институте истории, начальником сектора. К тому же кандидат наук и носил бороду. У них там, в институте все почему-то были с бородами, наверно косили под классиков марксизма. Это, правда, вызывало иногда удивление, особенно тогда, когда выезжали коллективно в колхоз, на картошку. И ещё. Он очень любил своего сына, но жена отправила его в деревню к родителям, а сама села писать диссертацию. Вот такая советская семейка. Ну, как в таких условиях не отдаться любимому делу? Поэтому никто и не удивлялся, что всю свою любовь он отдавал автомобилям. Ведь человеку нужно кого-то или что-то любить.

Начало перестройки многие встретили с опаской. Кому теперь нужна история? – тем более, с марксистским подходом. А другой, как мне кажется, у нас в стране и не было. Но Павел не растерялся:

– А чего мудрить, – говорил он, – рынок сам расставит всё на свои места. – И расставил…

Встретил я его в разгар перестройки. Оказалось, что из института он ушёл, открыл в гараже малый сервис, очень доволен, что нашёл себя, но вот незадача, очередной дефолт и в один момент все оказались в долгах. И Павел в том числе.

– Я только недавно взял кредит на две гаражные секции с подъёмниками, – сказал он совсем не радостно.

– И что ты собираешься делать? – спросил я. Меня этот вопрос интересовал в тот момент не абстрактно, ибо я и сам оказался в такой же ситуации.

– Не знаю, – говорит он, – я и сервис открыл только потому, что ничего другого толком не умею. Вот, правда, говорят, что можно недорого купить машину в Германии. Но я неудачный бизнесмен и всё, за что берусь, кончается неудачами.

– Ты, Паша не прав. Если взялся за бизнес, то должен иметь настрой, что выигрыши чередуются с проигрышами. А с машиной какой риск? Спрос на них большой, не понравится – продашь. Ничего не проиграешь… Может быть и я поеду… Позвони через пару дней. Будь здоров.

За эти два дня я достаточно созрел. А почему бы, не поехать. Машина мне тоже нужна. Уже месяца два как я продал свою старушку, а вот купить что-то приличное не получается, а тут ещё этот, прости господи, дефолт и затишье. К тому же, попутчик хороший, есть с кем поговорить. Вот только денег маловато. А если быть более точным – вообще нет.

Решение появилось само собой, сколько соберу до намеченного отъезда, такова и будет стоимость покупаемой машины. Когда-то машина была признаком зажиточности. Выражение «у него даже машина есть» говорило о многом. Потом отношение к ней изменилось. Уже спрашивали, какая машина, сколько ей лет. Ведь машина может стоить большие деньги, или совсем малые. Более того, её стоимость может выражаться и отрицательным числом, когда эту развалюху нужно отвезти на свалку… Впрочем, хватит философствовать, у меня в дороге будет свой философ.

Представьте себе обычный автобус, в котором около тридцати мужчин не очень похожих на беззаботных туристов. Но у каждого «туриста» чемоданчик, в котором канистра с бензином (бензин в Европе стоит дороже) и сумка с продуктами. Среди продуктов две бутылки водки и пара блоков сигарет. Это то, что разрешается провезти. И конечно, деньги, которые запрятаны у каждого в соответствии с его фантазией. Вот такие российские бизнесмены! Потом оказалось, что не все везут рекомендуемый турфирмой запас. Среди нас попадаются довольно опытные «челноки», которые сделали не одну ходку и хорошо знают, что и как. Но их мало и держатся они как аристократы. Они позволяют себе в пути пить баночное пиво, заходить в придорожные кафешки, и другие мелкие радости. Но нам этого не нужно. У нас термос, растворимый кофе и консервы. А что ещё нужно научному сотруднику? Естественно, хороший собеседник.

– Скажи, Паша, как у тебя с немецким языком?

– Никак, – отвечает он. – Я его никогда не знал, а что знал, уже забыл.

– Прекрасно, – говорю, – а как мы будем общаться с аборигенами?

– По-английски, – отвечает мой попутчик.

– Хорошо, что ты английский знаешь. Но почему же ты, как-то просил меня перевести фордовскую инструкцию? – спрашиваю я, и чувствую какую-то нестыковку.

– А я на вас рассчитываю, – отвечает он и смотрит на меня своими голубыми глазами.

– Ладно, – говорю, – поговорим о чём-нибудь более весёлом. Как ты думаешь, наша страна скоро выйдет из экономического кризиса?

– А что вы имеете в виду? – Павел не на много моложе меня, но почему-то никак не может преодолеть барьер возрастной иерархии, вы – ты. В английском языке такой трудности нет. Там «ты» и «вы» переводятся одинаково – YOU.

– Кода научные сотрудники начнут работать по специальности, промышленность заполнит полки товарами, а молодые специалисты не будут стремиться за бугор. За автомобилями в том числе.

– Думаю, что очень нескоро.

– Но почему же, у нас ведь очень богатая страна. Столько полезных ископаемых…

– Полезных? Этого мало, – проговорил Павел и как бы ушёл в себя.

– В Тихом океане имеется один небольшой остров, – начал он свой рассказ. – На протяжении многих веков на этом острове обитали только птицы, которые питались рыбой и выводили птенцов. Но вот на острове появились первые люди, островитяне. Много лет, они, также как и птицы, питались в основном рыбой, но собирали ещё дары щедрой земли. Эти счастливые дети природы не знали что такое работа в нашем понимании. Разве можно назвать работой пение и пляски в угоду туристам, любителям экзотики. Но поступь цивилизации не обошла этот остров стороной. Кому-то пришло в голову, что богатства острова не запрятаны глубоко под землей, а находятся здесь же, прямо на поверхности. Бери лопату, бульдозер, экскаватор и копай себе на здоровье. Лучшего удобрения, чем птичий помет или гуано пока не найдено. А запасы этого ископаемого оказались настолько внушительны, что островитянам даже не пришлось самим заниматься этим делом. Нашлись специалисты, фирмы, деньги и «процесс пошёл». По расчётам экономистов, это островное государство стало самым богатым на душу населения. Только вот одна маленькая деталь не была учтена.

– И какая же эта деталь? – не выдержал я.

– Общий уровень культуры.

– Почему же это маленькая деталь? – опять вклинился я.

– Потому, что её часто не замечают. А общий уровень предусматривает продолжительность жизни населения страны, общий уровень образования населения, среднюю заработную плату, а также демократические институты, международные связи, права человека и прочее. Жаль, что наши реформаторы всё никак не поймут этого.

– Хорошо, – говорю, – в этом ты прав, но вернемся к нашим баранам, вернее островитянам. – Чем же закончился эксперимент в этой Гуанолэнд?

– Да ничем, – отвечает Паша, – все, кто был причастен к деньгам, построили себе дворцы, виллы, бассейны, обвешали своих любовниц бриллиантами, а остальное прогуляли, пропели, протанцевали. А у тех, у кого ничего не было, естественно, ничего и не осталось. А гуано, как и любое другое полезное ископаемое, сам понимаешь, не бесконечно.

– Подожди-подожди, но ведь всю эту историю ты рассказал мне не для того, чтобы сравнить нашу и, скажем, арабскую нефть с гуано. Здесь ведь можно сделать несколько выводов. Ладно, продолжим позже. Готовь лицо к фейс контролю, подъезжаем к границе.

Границу с Польшей мы пересекли без приключений, а в Германии, тем более, но когда за окном начали появляться немецкие поселения, нам было уже не до разговоров. Что ни говори, первый выезд за пределы, а ничего не произошло. Где-то под Берлином переночевали в кемпинге и начались автомобильные приключения. Описывать их – сплошная тоска, а выбрать одну машину из трёх-четырёх сотен, бывших в употреблении, очень не просто. К тому же хозяин этой площадки заявил, что все установленные цены весьма приблизительны, и он будет продавать значительно дешевле. Особенно тому, кто купит две и больше машин. Он, очевидно, заметил, что установленные цены произвели на нас не очень благоприятное впечатление. Походили мы с Пашей по этой площадке, посмотрели, как хозяин торгуется и пишет на капоте новую цену (пальцем), почему-то стало неуютно до ужаса. К тому же цены и наши возможности… Через пару часов этих бессмысленных поисков мой попутчик заявил, что не будет покупать, вообще. У меня, в какой-то момент тоже возникло подобное желание, но что делать? Поехали дальше на Север, в город Киль, что у самого синего моря. Автобус выполнил свою миссию и неожиданно уехал, а отказаться от задумки как-то не хватило решимости. Решил:

– Ладно, чёрт с ней, с машиной. Попадется приличная и по деньгам – куплю, а если нет – так нет!

А денег у меня всего-то было около восьмисот марок. Это даже меньше восьмисот долларов. Но нужно ещё на обратный путь. Паша предлагал свои, но не хотелось одалживаться, к тому же не было уверенности, что смогу скоро возвратить.

– А не купить ль нам одну на двоих, – возникла идея. – Ввязались в это гуано, так нужно хоть как-то выкручиваться, – говорю я.

– А что, мысль хорошая, – отвечает мой попутчик, и лихорадочно шарит в карманах. – Не может быть, – почему-то говорит он и продолжает поиски. – Не может быть, – повторяет, – у меня никогда такого не было.

Тут уже и я начинаю понимать, что наш альянс, очевидно, не состоится.

– Так что, может или не может? – спрашиваю на всякий случай.

– Да, может, – отвечает Паша, – в последний раз я видел их на границе, когда был шмон. Я и в декларацию вписал девятьсот шестьдесят марок. Видно там и посеял, когда перекладывал из кармана в карман.

– Да, печально. – Утешил я моего попутчика словами, что в жизни и больше теряли. Что делать, такова селяви. Одни теряют, другие находят.

– Не переживай, – говорю, – вот поставит Ельцин после себя какого нибудь бравого гебешника. Он, конечно, экономику не потянет, но прижмёт всех строителей пирамид. Всяких там Мавроди, Гоицгори, Властелин, получишь ты всё, что потерял и бизнес пойдет. Конечно, жаль деньги, да и хорошую идею тоже.

Побродили мы по этой новой площадке, наконец, приглянулась одна старушка. Не совсем то, что хотелось, но всё же близко к моим возможностям. Опель, который побегал по дорогам Германии лет восемь. Сколько он накрутил километров, не помню. Но знающие люди говорили:

– Не фонтан, конечно, нужно было брать больше денег. Три-пять тысяч в самый раз! – а где их возьмешь? Когда ничего нет, то и три тысячи – капитал.

Описывать наш путь домой тяжело, потому что потерял он всякий налет романтики. О какой романтике можно говорить, когда испортилась погода, начало декабря и сосед в невесёлом состоянии. Пробовал его разговорить, но ничего не получалось. Больше общаться не с кем, мы сразу потеряли всех своих попутчиков. Долго договаривались, что поедем колонной, мало ли чего может случиться. В чужой стране и без языка. Куда там, стоило выехать на хайвей, как попали в поток не то в пять, не то в десять полос. Где свои, где туман – не поймешь. К тому же, в первый же день, я не справился с управлением на скользкой дороге и врезался правым боком в металлическое ограждение дороги. Не очень сильно, но свернул правую фару таким образом, что освещала она путь в большей мере справа от моей полосы. Ремонтировать такую машину не брался даже Паша. Да и времени нет. Вот и решили продолжать путь как бы с подбитым глазом. Трудности были на каждом шагу, но все они были только прелюдией.

Когда же, наконец, пересекли границу с Польшей, и увидели первые коммунистические лозунги на дорогах, написанные по-белорусски, а это были первые крупные надписи, стало вдруг весело и радостно. Я вообще-то не люблю лозунги, особенно такие. Но на этот раз они, почему-то, не вызывали негативного отношения. От них веяло чем-то родным, привычным. Появилось даже необъяснимое чувство близости к дому, какой-то подъём.

– Ура-а-а! – прокричали мы дуэтом, – доннер ветер, пся крев, мы на Родине!

К сожалению, наш подъём продолжался недолго, и радость омрачилась местными сложностями. Когда мы подъезжали к бензоколонке, то увидели массу народа. Оказывается, это очередь за бензином. Его уже не привозили три дня. Вот и стоят бедные автомобилисты в надежде на светлое будущее. А очереди, какие? Одна для инвалидов, вторая для ветеранов, третья для бывших партизан. Четвёртая и пятая ещё для кого-то, а последняя, самая большая, для всех остальных.

– Товарышы, – обратился я к небольшой группе мужчин по-белорусски, – а нет ли у вас отдельной очереди для транзитных москвичей? Можна даже по кооперативной цене. – Куда там, на меня зашумели и зацыкали, как будто я предложил им продать Родину… и недорого. Хорошо, что не побили. Что делать? Указатель уже давно на нуле и сигнальная лампочка горит, не переставая, а наши внутренние резервы мы израсходовали ещё в Германии.

– Поедем дальше, там будет видно. Не сидеть же нам здесь, без льгот и надежд, – говорю я, – не возражаешь?

Мой Паша, после потери денег, потерял всякую инициативу и только молча что-то пробурчал, типа: «делай что хочешь».

А тут ещё дождь перешёл в снег. Размер его хлопьев все увеличивался и увеличивался. Сначала он покрыл землю «белым покрывалом», а потом начал это покрывало утолщать. Притом с такой скоростью, что вскоре пропали из вида колеса предыдущей машины. Это была загородная трасса, и движение на ней было весьма интенсивное. Снегоуборочной техникой даже не пахло, поэтому все двигались предельно осторожно. Любая остановка или неверный маневр могли привести к тому, что в этом снежном месиве тронуться с места будет очень не просто, особенно тем, у кого, как у меня резина с пролысинами. Впрочем, один, всё-таки, рискнул сделать это. Идущий перед нами жигуленок решил, что скорость движения, ему, видите ли, не достаточна. Вот он и ринулся в обгон. Конечно, он обогнал одну машину, но не удержался на дороге, заскользил и покатился вниз с обочины… Увидеть такое не в кино, а своими глазами удаётся не каждому, к тому же, смотреть можно только урывками, отдельными фазами, иначе сам последуешь за пострадавшим. К счастью, этот смельчак не разбился вдребезги, а, проделав несколько оборотов вокруг своей оси, остановился на колесах. Я даже заметил, как шофер, мгновенно выскочил из кабины и оказался по пояс в снегу. В этот момент он напоминал петуха, которому отрубили голову, и пустили попрыгать на своих, ничего не понимающих, ножках.

– Какой же идиот спроектировал дорогу выше уровня местности, метров на двадцать и без ограды, – мелькнуло у меня в голове в тот момент, когда моя машина, почему-то вильнула хвостом и понеслась к обрыву. Хорошо, что удалось затормозить в последний момент, когда правое переднее колесо уже висело в пустоте.

– Сиди и не двигайся, иначе мы полетим вниз, – крикнул Паше, а сам, стараясь не нарушить хлипкое равновесие, начал выбираться наружу. Сначала я, не меняя своё положение, откинул сидение назад. Потом, как-то, по частям, начал переползать на заднее сидение. У вас, мои читатели с первого раза такой маневр не получится. Для этого нужно попасть в подобную ситуацию.

Значит так, выбрался я. Начинаю анализировать ситуацию. Хорошо, что Паша сидит на заднем сидении. Он уже давно жалеет, что связался со мной, но держится по-молодецки, и вряд ли будет двигаться по-своему. А если так, то ничего нам уже не грозит. Мой вес, передвинутый наружу, переместил центр тяжести от обрыва. Теперь машину нужно как-то вытянуть с обочины на проезжую часть. Не беда, такую операцию проделывал любой автолюбитель и не раз. А что, если её объединить с покупкой бензина? Достал я пустую канистру, поставил рядом и начинаю жестами показывать: «Выручайте мол, братцы, плесните, кто сколько может на пропитание моей колымаги, а заодно и вытащите, ведь мы должны помогать друг другу!» Если бы не было машин, было бы понятно. Но они двигались сплошной колонной, не обращая на меня никакого внимания. Некоторые, правда, показывали мне мимикой: «Извини, друг, сам понимаешь, какая ситуация». Потом мне показалось, что я много захотел. Запрятал я свою канистру, но результат оказался тот же. Долго я ещё приплясывал по пояс в снегу.

Наконец-то вижу, останавливается около меня снегоочиститель. Тогда, когда я потерял уже всякую надежду. Он, видно, никуда уже не спешил. Такую массу снега в одиночку не преодолеть, вот он и не делал этого, а двигался куда-то, как бы по инерции.

– Ой, голубчик, – бросился я к нему. – Выручай, милый, я тебе отдам все гроши, яки есть у меня. Гроши – это по-украински, деньги.

– Да шо такэ, гроши? – отвечает он, – шо на них купуешь? Вот якщо б у тэбэ було питье? Инфляция, мать её ешть!

– О, питье, есть у мэнэ! – Закричал я радостно, вспомнив, что в багажнике ещё есть водка. Вытащил я бутылку вместе с тросом. Всё остальное он сделал сам. А когда моя родненькая, стала четырьмя колесами на твёрдую почву, мы уже были с ним друзьями. Отсыпал я ему пол пачки сигарет, а сам показываю на пустую канистру. Даю понять, что его услуга для меня бесценная, но недостаточная. И питье у меня ещё есть. В тот момент мне показалось, что он отдал бы мне последнюю каплю бензина и сам остался на обочине. Большое дело – материальная заинтересованность, подкрепленная горячительным. Ну как тут удержаться от назидательности? Обещаю, это будет в последний раз:

– Мужики, если вы окажетесь в подобной ситуации, спрячьте свой бумажник с мятыми ассигнациями. Достаньте скромную бутылку московской и поднимите её повыше. Положительный результат – гарантирую.

На одной канистре далеко не уедешь. Но до ближайшей бензоколонки можно. А там, если повезет, простояв пару часов в очереди, удавалось залить литров десять, и в путь. Больше не давали. Но этого было достаточно до следующей бензоколонки или сердобольного водителя. И так, короткими перебежками, продвигались мы по пути славных походов белорусских партизан. Был у нас ещё один небольшой инцидент. Но я даже не знаю, стоит ли о нем говорить.

На одном из полустанков, когда мы томились в ожидании очередной порции, подошёл ко мне один парубок и предложил левый бензин и недорого. Только вот залить его, он, почему-то, мог где-то здесь, недалеко, в лесочке. Сам он, этот парубок или хлопец был вроде ничего, но вот его друзья, не вызывали доверия. К тому же Паше показались их взгляды подозрительными, и он даже услышал, что «шо с нэго возьмеш, такэ старье». А когда я сказал «спасибо, ребята, не беспокойтесь», они начали кипятиться «как же так, вы же обещали» и прочее. Особенно шумел один бритоголовый, весь в коже и заклепках. Уж очень ему хотелось продать нам свой левый бензин. Пришлось забаррикадироваться в машине и ждать, когда они успокоятся. Но их становилось всё больше, а угрозы всё явственней. И вот тогда, когда вся их копания вышла из машин и обступила нас, я высунулся из окна и сказал:

– Окей, пановэ, я вас подожду в лесочке, пся крев, – и нажал на газ до упора. Почему-то именно в Белоруссии у меня появилась тяга использовать слова из разных, слабо знакомых, языков.

Часа два мы гнали машину на пределе её возможностей, останавливаясь только затем, чтобы мгновенно поменяться местами.

– Такой темп, может выдержать только Шумахер, но не махер шума… Тоже мне хер шума. – Этот каламбур придумал мой историк, когда отдыхал от вращения баранки. Он так увлекся, что неожиданно начал выдавать и другие перлы. Потом достал игральные карты и начал их сортировать:

– Вы думаете, он вытащит гебешника? – Я уже привык к резким сменам тематики, поэтому и не реагировал на слова произносимые как бы для себя. – Какая масть к ним ближе всего? Пики? Так, Ельцин – Пельцин – Пульцин. Пультин – Путин – Распутин. Распутина – Киркоров – Пугачёва… Не придавайте серьёзного значения. Карты не являются последней истиной…

А вот и бензоколонка с бензином. И очередь не большая.

Может быть, наши опасения были несколько преувеличены и эти господа не представляли опасности, но в то время мы были под впечатлением совсем недавних событий, произошедших в этих краях.

Наши офицеры, служившие в Германии, подрабатывали перегоном машин в Россию. Делали они это не от хорошей жизни и, конечно, нелегально. Поэтому, в порядке очередности, они брали отпуск на несколько дней и, собрав в своём кругу, необходимую сумму, покупали не плохую машину и перегоняли ее. Этот «малый бизнес» как-то скрашивал тяготы их повседневной жизни, и давал дополнительную прибыль к скудной зарплате. Но вот появились случаи нападения на дорогах. При этом нападающие были оснащены отличными машинами, и им ничего не стоило догнать перегонщика, завести его в лес и обобрать как липку, забрав и машину, и всё остальное. А кем он был, офицером или научным сотрудником, их не интересовало. Ведь в гражданской одежде все одинаковы. Обращаться же в милицию было бесполезно. Вот тогда и созрело, у них единственно правильное решение – провести воинскую операцию по всем законам военной науки. Всё было продумано с чрезвычайной тщательностью: машина-приманка, закамуфлированная под старье, подобная моей, хорошая радиосвязь, ударные машины и, конечно, современное оружие. Как сообщали газеты, таким образом, была обезврежена крупная банда. Никто не ушёл живым.

Вот бы, с таким же рвением, работали все, кто по долгу службы обязан делать это. А чего с ними возиться. Ждать пока они перевоспитаются? Можно и не дождаться. Но не об этом разговор.

Приехали мы в Москву на одном энтузиазме. Голодные, небритые, замученные. А Опель мой? Ну, как не сказать пару тёплых слов о третьем участнике нашей эпопеи. Наш иномарочный друг, Опель, очевидно, проникся чувством благодарности и ни разу за все дни нашей одиссеи не подвёл своего хозяина, и только в конце путешествия, как загнанная лошадь, отключился, когда мы уже подъехали к дому. Мне даже показалось, что он подмигнул мне своим подбитым глазом, поэтому и оставил я его в покое. Пусть отдохнёт. А когда сам выспался и пришёл в норму, он завёлся с полуоборота.